Пепельная судьба

Глубоко в заснеженных пустошах жила ледяная ведьма по имени Адиль. Много легенд ходило о ней, как о предвестнице вечных холодов, и самые северные деревни боялись её и ненавидели. Адиль не покидала своих владений, и лишь отважные смельчаки нарушали её покой, рискуя собственными жизнями и отгоняя всё дальше и дальше на север, где, по приданию, обитала ледяная черепаха, своим дыханием способная заморозить даже сущее зло. Много легенд ходило о тех далёких местах, только вот правду о них не знал никто, потому что не осталось на свете людей, встречавших черепаху и заставших гневную силу Адиль.

— Тазеус, мальчик мой, — старик похлопал внука по голове. Тот, встрепенувшись, открыл глаза и заспанно взглянул на дедушку. — Слушай, пока я ещё могу говорить. Не засыпай, этим ты оскорбляешь память наших предков.

Тазеус ойкнул и протёр слипающиеся глаза. Тепло костра, пряные благовония и дедушкины рассказы усыпляли лучше шипов рыбки-засони. Словно в дурмане, Тазеус плотнее закутался в шкуры вечерних багрянцев и подобрал под себя ноги. «Только бы не уснуть, — подумал он, — а то от дедушки непременно достанется! » Поэтому он решил спросить:

— Дедушка, а для чего нужна ледяная черепаха?

Дедушка хрипло рассмеялся.

— Для того, чтобы защищать север от злых духов с чужбины, мальчик мой. Хороший вопрос ты задал, правильный. Все мы рождаемся с предназначением, все мы для чего-то нужны. Даже имя твоё, Тазеус, и то непростое: когда в нашей деревни рождаются новые люди, на великом дереве Уста распускаются голубые цветы. Каждый цветок шепчет матери имя его ребёнка, вот почему ты, Тазеус, так назван. Но знаешь ли ты, что означает твоё имя?

Тазеус не знал и, честно говоря, уже даже не интересовался. Сладко зевнув, он прислонил голову к увешанному тёплыми шкурами дедушкиному боку и незаметно для самого себя уснул.

***

Утренние румянцы, весело перебирая копытцами, разбежались в стороны. Тазеус с хохотом погнался за ними — мать просила состричь немного тонкой шерсти для новой рубахи. Один молодой и чрезмерно серьёзный румянец, окинув Тазеуса подозрительным взглядом алых глаз с прямоугольными зрачками, заблеял особенно дерзко. Тазеус сощурился, напрягся и, не сводя взгляда с румянца, рванул к нему, широко раскинув руки. Тот заблеял возмущë нно и бросился от него вниз по склону, перепрыгивая с камня на камень. Тазеус не отставал: он знал эту тропинку к великому дереву Уста как свои пять пальцев.

Наконец, за холмом показалось и само дерево. По утрам цветы на его голых седых ветвях светились бледным голубоватым светом. Тазеус осмотрелся. Румянца нигде не было. Тазеус несколько раз обошë л дерево по кругу, прежде чем убедился в том, что действительно упустил зверя.

Северный ветер коснулся пепельных волос Тазеуса, пробежался по позвоночнику, отчего тот вздрогнул и хихикнул. Словно в ответ на его смешок великое дерево Уста скрипнуло ветвями и зазвенело цветками-колокольчиками. Тазеус завороженно слушал пение тысяч голосов жителей северных земель, которым древо некогда дало имя. Где-то там, на одной из ветви, цвело и его имя.

Мальчик задумался: всë равно румянца он уже не поймает, так почему бы ему не послушать голоса чужих имë н? Вдруг он нашë л бы и своë!

Тазеус не слишком часто приходил сюда, и обычно — с кем-то из взрослых, которые никогда не разрешали ему подслушивать голоса великого дерева. В этот раз мать отправила его за шерстью румянца совсем одного, потому что он уже был совсем взрослым.

Тазеус подошë л к толстому стволу дерева, размял руки и, подпрыгнув, ухватился за одну из ветвей. Дерево возмущë нно скрипнуло, но больше ничего не сказало. Тазеус, восприняв это как разрешение, залез на ветку и принялся карабкаться дальше, попутно вслушиваясь в шë пот цветов. Совсем крохотный цветок пел: «Лианэль». Тазеус казалось, что он даже слышал это имя от одной из матушек в деревне. Цветок особенно насыщенного синего цвета шептал: «Триадус». Так звали одного из мудрецов соседней деревни, которому недавно перевалило за девятый десяток. Звенела нежно-голубая «Альмираль», о которой он не слышал вовсе, но уже очень хотел познакомиться — должно быть, у неë задорный характер!

Тазеус облазил с десяток веток, выслушал с сотню голосов, но никак не мог найти своего. Утро заканчивалось — солнце медленно двигалось к центру. Скоро нужно было уже возвращаться домой. В тот момент, когда Тазеус уже расстроился окончательно и собирался было уходить, он услышал тихое и хрупкое имя, заставившее его сердце покрыться инеем.

Адиль.

Тазеус огляделся по сторонам в поисках неожиданного имени. И тут взгляд его упал на заиндевелые лепестки тусклого лазурного цветка.

Адиль. Адиль. Адиль...

В имени звучало столько тоски и слабости, что у Тазеус защемило сердце. Могла ли это быть та самая ведьма ледяных пустошей? Или же кто-то ещë носил это страшно печальное имя?

Тазеус покачал головой. Нет, никогда не случалось так, чтобы великое дерево Уста давало одинаковые имена разным людям. Но если Адиль здесь, значит когда-то и она была жительницей северных земель...

Нет, невозможно! Адиль — определë нно злобная ведьма со свирепым взглядом и смертельным дыханием! Так рассказывал ему дедушка, а он никогда не врал и не ошибался...

Но всë же... Тазеус сглотнул и ещё раз взглянул на печальный цветок, вовсе не источающий злобу и ненависть. Что-то здесь было не так, и Тазеус пообещал себе, что обязательно в этом разберë тся

***

Его имя в переводе с древнего языка означало «Герой».

— Тебя ждë т большое будущее, мой мальчик. Ты исследуешь южные земли и принесë шь славу и уважение на своих плечах в нашу деревню, — говорил дедушка.

— Я хочу отправиться на Север, — настаивал на своë м Тазеус. — Я хочу найти ведьму ледяных пустошей и узнать, почему великое дерево Уста носит её имя на своих ветвях.

Дедушка сокрушался:

— Бедный ребë нок! Она околдовала тебя, внушила эти страшные мысли, что обязательно приведут тебя к погибели!

Тазеус стоял на своë м. Нет, в тот день ведьма никак не могла околдовать его! Ведь он слышал шë пот цветов великого Уста, а те никогда не врут и не поддаются никаким чарам. Несколько лет назад один странник-южанин пытался отколоть от него кусочек седой коры, чтобы понять, откуда великое дерево черпает жизнь и мудрость. После того он не приходил в себя месяц, а после, ненавидимый всеми, покинул северные земли с обещанием больше никогда не возвращаться.

Нет. Тот день не был наваждением. И Тазеус обещал себе, что обязательно разгадает великую тайну ледяной ведьмы.

***

Тазеус крепче сжал шипы рыбки-засони и тяжко вздохнул. В прошлом месяце ему исполнился двадцать один год. Все молодые люди двадцати одного года должны были найти себе спутников и связать жизни и имена. Альмираль, прекрасная девушка из соседней деревни, строила ему глазки вот уже целый год, и Тазеус был бы рад ответить ей взаимностью, но...

Узы не позволили бы ему выбраться за границу северных земель. Пустоши манили неизведанностью и тайной, которую вот уже более десяти лет лелеял в себе Тазеус. Он хотел узнать, что означает имя ведьмы в переводе с древнего языка, но ни в одной книге не нашë л его перевода. И даже дедушка, находясь на смертном одре, лишь печально покачал головой. Знающий всё на свете, он, тем не менее, даже не слышал о том, чтобы имя Адиль могло иметь хоть какое-то значение.

Альмираль не поддерживала Тазеуса. Узнав о его затее, она долго плакала, но затем, стерев слезы с порозовевших щë к, сказала:

— Я знаю, что не удержу тебя здесь, мой милый Тазеус. Но, прошу, пообещай, что вернë шься кто мне живым и невредимым. Я же обещаю ждать тебя столько, сколько потребуется.

Еë имя означало «Верная». Тазеус не сомневался, что она выполнит своë обещание. Но за себя он отвечать не мог.

Альмираль была хорошей девушкой. Еë отец был рыбаком, а потому в их доме хранилось много шипов рыбки-засони. Только они могли помочь Тазеусу пройти через стражников северных врат.

***

Ледяные пустоши он пересекал на санях, запряжë нных вечерними багрянцами.

Северные земли Тазеус покинул без особых проблем: стражники не подозревали, что найдë тся кто-то настолько безумный, что решит в одиночку пуститься на поиски ведьмы. На их усыпление даже не потребовались шипы — стражники благополучно справились с этим сами.

Пустоши представляли собой бескрайние ледяные поля с редкими, схваченными морозом черными деревьями. Шкуры вечерних багрянцев исправно согревали Тазеуса, а запасы сушë ной рыбы, заботливо врученные Альмираль, помогли не помереть с голоду в первые же дни. Вечерние багрянцы грызли чë рную кору и, видимо, их всë устраивало — тë мно-красная шерсть могучих зверей блестела ничуть не хуже, чем в день их отправления.

***

Прошло семь дней и лишь на восьмой на горизонте показались горные хребты.

Слабая надежда разбудила ороговевшее сердце Тазеуса: холод и усталость потонули в снежных полосах, оставляемых санями. Силы, было покинувшие его, черпались теперь из уходящих в небо пик.

— Адиль, Адиль, — губы, синие и сухие, шептали имя, теперь казавшееся не далёким и чужим, а спасительно-тёплым, чарующим. — Адиль, если слышишь меня, откликнись. Я Тазеус, что с древнего языка означает «Герой», и я иду, чтобы узнать твою историю…

Тазеус улыбнулся — так, как на смертном одре улыбаются великие воины, узнавшие, что их государство не сдалось под натиском врага.

Багрянцы, будто предчувствуя неладное, тревожно замычали, но продолжили тянуть сани. Только вот Тазеус этого уже не почувствовал.

***

Тени-человечки с огненными всполохами вместо глаз и ртов разбудили его, больно ущипнув за нос. Увидев его пробуждение, они в панике взвизгнули и разбежались в разные стороны, растворяясь в отблесках пламени, тихо потрескивающего поленьями в камине. Необычайное тепло и уют обволакивали тело Тазеуса, укутанного в толстые белые шкуры, и клонили в сон, но ощущение нереальности происходящего сдалось под тягостью его мыслей: что за существа разбудили его? Как он попал сюда? И куда это — сюда? Он сел на кровати и огляделся. Ладно сколоченная, но явно старая хижина была увешана деревянными амулетами, пучками сушёных трав и длинношёрстными шкурами, заставлена причудливыми самодельными фигурками, глубокими тарелками и стеклянными склянками с подозрительными подмигивающими жидкостями. Тазеус моргнул. Одна из склянок моргнула в ответ. Он испустил вздох, испуганный и удивлённый, и откинулся на мягкую перину. Над головой, под самым потолком, ему хитро ухмылялась пара теней-человечков. Вне сомнений, Тазеус попал в дом той самой злой ведьмы, о которой слагали печальные легенды.

Словно ожидая его мысли, входная дверь отворилась, и на пороге, борясь с вьюгой и норовящими залететь в тёплое пространство снежинками, появилась Адиль. Сонливость смело, словно она попала под студёный северный ветер, Тазеус подскочил на кровати, во все глаза разглядывая седовласую ведьму в белой шубе из шкур того же зверя, которыми он был укрыт.

— Адиль, — прошептал он, не веря собственному счастью. Теневые человечки, радостно размахивая ручками, подбежали к ведьме и запрыгнули к ней за воротник. Она поёжилась и улыбнулась — то была улыбка юной девушки, красивой, как утренняя изморось не неувядающих цветах, как бутоны молодых шишек вечнозелёных деревьев в самые холодные вечера.

Она захлопнула дверь и взъерошила волосы, разгоняя озорные снежинки, сражённые неожиданной теплотой и каплями окропившие пол.

— Тазеус, так тебя, вроде, зовут? — произнесла она спокойно, но с едва уловимой заинтересованностью в голосе. Сердце Тазеуса забилось чаще. Он кивнул, наблюдая, как ведьма снимает шубу, вытряхивая из укромных местечек весёлых теней, как скидывает одеяние на массивное пушистое кресло и усаживается на него вольготно, по-хозяйски.

«Дурак, — подумал вдруг Тазеус, — она же и есть хозяйка! Хозяйка не только этой хижины — всех заснеженных земель! »

— Давно я не слышала своего имени, произнесённого с таким благоговением, — между тем проговорила Адиль. Сила и власть чувствовались в её размеренном, безмятежном голосе. — Скажи, Тазеус, как такому простаку, как ты, взбрело в голову посетить страшную ведьму, рискуя собственной жизнью — и жизнью твоих дорогих зверей, конечно же.

Тазеус торопливо и сбивчиво начал свой рассказ о родной деревне, о великом дереве Уста и об имени ведьмы из легенд, которая, должно быть, когда-то вовсе и не была ведьмой.

Адиль сидела каменным изваянием, не выказывания никаких эмоций, и лишь в конце её губы мягко дрогнули — так же улыбались все матери, перед которыми их чада в красках расписывали впечатления о первом шипастом уколе рыбки-засони. Тазеус зарделся, боясь, как бы его лицо не сделалось по цвету схожим с шерстью вечерних багрянцев.

— Я… — произнёс он в рое оправданий и сожалений, крутившихся в его голове, как Адиль спокойно подняла перед ним тонкую белую руку, останавливая.

— Ты пришёл сюда добровольно и также добровольно сможешь уйти. Но не сделаешь этого — я знаю, твоё сердце требует ответов. Ты будешь жить здесь столько, сколько потребуется, а после… — она на мгновение замолчала, взглянув на пламя, отразившееся в её льдистых глазах печальным, горьким блеском. — Ты поймёшь, когда настанет «после».

Тазеус кивнул, доверившись её туманным обещаниям. Глядя на неё сейчас, дышащую молодостью и силой, изящную, как подлунный цветок, по-матерински строгую, но справедливую, подобно седым старейшинам их деревни. Легенды, косматые и мрачные, одна за другой рассыпались на его глазах, являя на свет тоскливую правду об одинокой девушке с ледяных пустошей. Она была ведьмой с маленькими ожившими тенями в услужении, но при этом… Тазеус вздрогнул от простого, очевидного осознания: она спаса его и дала крышу над головой, уложила на кровать перед тёплым камином, заботливо укрыла белыми шкурами, чтобы согреть. Может быть, предназначение, что заложило великое дерево в его имени, как раз в том, чтобы спасти её? Донести во все северные деревни ту правду, до которой остальные боятся добраться сами…

Тазеус зевнул. Осознание приятно согревало его сердце, утяжеляло голову, теперь вновь клонившуюся к пузатой, мягкой подушке.

— Тазеус, — словно в отдалении услышал он голос Адиль, — спи. Тебе ещё понадобятся силы.

***

Адиль, казалось, обладала силой великой, всеобъемлющей и безграничной. Она могла бы одним мановением построить целые замки и города, наподобие тех, что существали в рассказах странников-южан об их далёких родных краях. От одного её взгляда тронулась бы корка мёрзлого озера на границе двух деревень — рыбаки каждое утро проделывали в нём глубокие лунки, чтобы к вечеру оно вернулось в своему прежнему виду. В хижине Адиль подчинялись тени, за её пределами — весь остальной мир. Закутанная в шубу, она проходила через рощу голых чёрных деревьев, расцветающих от приближения и гибнувших, стоило ей пройти мимо. Роща напоминала сад — такой, какой Тазеусу своими рассказами рисовали бородатые странники с неестественно тёмной кожей и в причудливых цветных одеждах. Неведомым образом южные земли сумели усмирить вечные холода: «Зима приходит к нам по расписанию», — так говорили их иноземные гости. Тазеус хотел бы побывать там, показать этот мир и Адиль — вряд ли она хотя бы раз выбиралась с пустошей после того, как попала туда.

Он спрашивал — она не отвечала. Ему думалось, что так она продлевала его пребывание здесь. Может, ей и в самом деле было одиноко?

Спелый плод лазурного цвета лёг в протянутую ладонь Адиль — она сорвала его аккуратным, но быстрым движением и кинула Тазеусу.

— Ешь, — обронила она и продолжила свой путь. Тазеус послушно вгрызся в твёдую оболочку, обломавшую бы ему все зубы, не будь они закалены ореховыми скорлупками. Когда сладкий вяжущий сок заполнил рот, Тазеус замычал в удивлении и восторге. Ничего вкуснее он и не пробовал! Адиль обернулась на него через плечо и усмехнулась. Она точно хотела оставить его здесь, но Тазеус и не собирался уходить. Пока что.

***

В отдалении от хижины и рощи стояло каменное сооружение, со всех сторон, кроме входа, занесённое снегом. Адиль молчала — Тазеус и не спрашивал. Внутри оказались голые стены и каменный алтарь, устланный багряными шкурами. Тазеус замер у входа в нерешительности, наблюдая, как Адиль сбрасывает с себя шубу, оставаясь в тонком белом платье, вышитом голубыми узорами. Словно откликаясь на них каменные стены загорелись лазурными символами — знаками древнего языка, как догадался Тазеус. Загадочный алтарь теперь выглядел устрашающим, и напоминал жертвенник, особенно когда шерсть на шкурах вздыбилась и затрепетала, стоило Адиль приблизиться к нему.

Сердце Тазеуса пропустила удар. Он узнал их — узнал эти шкуры.

— Где вечерние багрянцы, которые привезли меня сюда? — прохрипел он едва слышно. Адиль обернулась к нему со странной улыбкой, заводя седую прядку за ухо. В голубом потустороннем свечении стен и узоров на платье она казалась старше. Древнее. Могущественнее. Но лицо её оставалось всё таким же молодым и прекрасным. Здесь её добродушие и гостеприимство не могли обмануть Тазеуса — она всё ещё оставалось ведьмой заснеженных пустошей. Не из легенд — настоящей.

— Твоя жизнь в обмен на жизнь питомцев, — произнесла она. Голос её звучал глубоко и отовсюду. Тазеус вздрогнул и невольно отступил назад. Адиль ступила на жертвенник и легла на него, касаясь щекой тёмно-красных шкур. Тазеус сглотнул. В груди всё похолодело. — Не думал ли ты в самом деле, что легенды о злой ведьме — пустая выдумка?

Тазеус не думал — он выскользнул из сооружения, казавшегося ему теперь гробницей с похороненными в ней надеждами. Он не мог уйти, даже если захотел бы сделать это прямо сейчас. Багрянцы, отважно тянущие за собой сани Тазуса, оказались им беспечно забыты и поплатились за его решения смертью. Адиль осталась внутри и явно не собиралась выходить. Он не хотел думать о том, что она делала там. Ноги сами вели его к горным хребтам, недавно подарившим ему надежду, а теперь казавшимся единственным, что способно дать ему ответы.

Он шёл долго и безостановочно. Живот его всё ещё был полон лазурным соком, а потому Тазеус не чувствовал ни голода, ни усталости. Осознание этого пугало его даже больше, чем ведьма, оставленная позади.

Когда он вышел на вершину холма, над его головой расстилалось полотно звёзд. Пологий склон уходил к запорошённым мерцающим снегом каменным развалинам, некогда бывшим, как догадался Тазеус, крепостными стенами. Чуть в отдалении начинались горы. Тазеус вглядывался в них долго и упорно, но так и не смог разглядеть ответы. Живот скрутило болезненным отчаянием пополам с голодом. Тазеус испустил обречённых вздох. Всё было зря.

— Почему же, — раздался голос над его ухом. Тазеус резко развернулся, встречаясь взглядом с льдистыми смеющимися глазами. Адиль стояла совсем близко. Закутанная в шубу, она прислонилась к нему грудью и прошептала: — Я напугала тебя? Прости. Ты пришёл за ответами. Так вот же они.

Она развернула его лицом к горам и окинула их взмахом руки.

— Что ты видишь перед собой?

— Горы, — неуверенно ответил Тазеус.

Адиль прикрыла ему глаза холодной рукой.

— Что ты видишь, Тазеус?

Он видел высокие каменные стены. Людей, обживших берег протекающей рядом реки. Детей, звонко смеющихся, катающихся на спинах утренних румянцев. Он видел мужчин и женщин, их спокойную, размеренную жизнь. Он видел поселение, полное жизни, работы, отдыха, очарования быта и развлечений. Он видел уходящие ввысь пики гор, вздымающиеся, словно…

Он заметил движение у подножья — огромную серую лапу, что он сначала принял за груду камней. Он всё понял — и задрожал. Тёмный блестящий глаз с лазурной радужкой следил за ним — то был глаз великой черепахи, покоившей на своей спине то, что Тазеус по ошибке принял за горы. Он отшатнулся. Рука с его лица исчезла. Он огляделся — снежную тишину разрушал лишь свист блуждающего ветра да дыхание Адиль, что всё это время прижималась к нему сзади.

— Ты видел её, — сказала она. —Богиню северных земель. Теперь она спит — и сон её уже так долог, что ни я, ни ты не сможем себе его вообразить. В своём сне она видит нас — через звёзды в безоблачные ночи, через парящие снежинки, когда облака застилают небо. Её размеренное дыхание гонит к нам холодные ветра. Она спит, но всё ещё охраняет нас. И даёт нам имена на своём древнем языке.

Тазеус замер. Великое дерево Уста, чью тайну не знал никто. Из поколения в поколение его уважали, ему поклонялись, подносили дары и новорождённых детей. Великое дерево Уста носило на своих ветвях имена всех жителей северных деревень.

— Но зачем тогда ты…

Он не договорил. Адиль смотрела на него долгим, тяжёлым взглядом. Разомкнув губы, она произнесла:

— Пойдём домой. Ты устал и проголодался.

Тазеус послушался. Всё в этом мире казалось ему теперь неважным.

***

Живя вместе, они делили обязанности. Адиль приносила мясо, рыбу и ягоды — Тазеус готовил их на жаровне. Адиль застилала постель — Тазеус подметал деревянные полы, разгоняя в стороны непослушные тени. Они спали вместе, на одной кровати, прижимаясь друг к другу спинами, но Адиль всегда просыпалась раньше, как бы поздно ни ложилась. Каждый день она уходила к алтарю, возвращаясь оттуда уставшей и помятой, словно вела там ожесточённую борьбу с призраками ушедших эпох. Тазеус мог лишь догадываться — он никогда не уходил с ней. Иногда он вспоминал о родной деревне, гадая, сколько дней или месяцев назад покинул её.

— Альмираль всё ещё ждёт тебя, — однажды обмолвилась Адиль. — Богиня справедливо наградила её именем.

— Мне стоит вернуться, — сказал тогда Тазеус, не понимая, утверждал ли он или задавал вопрос.

— Боюсь, она уже стара, — Адиль улыбнулась грустно и будто извиняясь. — Когда ты вернёшься, последний лепесток её имени уже упадёт с великого дерева.

Тазеус долго думал об их коротком разговоре. Он был всё также молод, но. вернувшись, он уже не застанет никого из тех, кого знал. Ему было просто не суждено вернуться.

***

Когда багряное солнце катилось к закату, Тазеус остановился у двери, ведущей в хижину. Он уже потерял счёт дням. Он не думал о возвращении, но сердце сжималось каждый раз, когда он смотрел на юг — туда, откуда когда-то пришёл. Адиль тихо подошла к нему и взяла за руку. Отчего-то сейчас её кожа, вечно мёрзлая, отдавала ласковым теплом. Он не успел как следует подумать об этом — взглянув в её глаза, он вдруг всё понял.

— Пойдём со мной. К алтарю.

Тазеус послушался и позволил ведьме вести его за собой.

***

Выцветшая до снежно-белого цвета шерсть багрянцев щекотала его кожу. Тазеус проснулся, ощущая пустоту. Он был один. Он помнил их прощание. Он знал, что Адиль ушла к Богине. Босыми ступнями по ледяным пустошам она преодолела тот долгий путь, что некогда прошёл и сам Тазеус.

Когда он проходил через рощу, деревья расцветали. Он сорвал один из спелых лазуритных плодов. Липкий сок теперь казался ему выцветшим, как шкуры багрянцев, и безвкусным.

Когда он вернулся в хижину, тени-человечки замерли в нерешительности лишь на мгновение — и тут же подбежали к нему, запрыгивая за воротник белой шубы. Теперь он понимал их беспорядочное трещание: «Хранитель вернулся, Хранитель вернулся! » — ликовали они.

В камине горел огонь, но тепла Тазеус больше не чувствовал.

***

Великое дерево Уста всегда манило её. Ветви, своенравные со всеми, но послушные под её руками, позволяли карабкаться всё выше и выше. Она искала своё имя, но встречала лишь отголоски чужих: спокойная Астераль, угрюмый Борлеус, весёлая Ирсаль.

Один из тусклых лазурных цветов пел чарующим, тоскливым голосом, от которого у неё защемило сердце.

Тазеус.

Они замерла, пытаясь вспомнить, где уже слышала его.

Вернувшись домой, она спросила у бабушки, что та знает о Тазеусе, и что означает это загадочное имя. Бабушка сделала страшные глаза и рассказала ей, что глубоко в заснеженных пустошах жил ледянойколдун по имени Тазеус. Много легенд ходило о нём, как о предвестнике вечных холодов. Его боялись и ненавидели, но не осталась никого, кто видел бы его воочию. Знающая всё на свете бабушка так и не сказала, что означало его имя на древнем языке.

— Твоё имя переводится как «Судьба», моя девочка, — говорила она, поглаживая её по пепельной голове. — Это значит, что ты важна для нашего мира, ведь для кого-то ты, Адиль, — чья-то судьба.

Она пустилась в долгие рассказы о ледяной черепахе, что могла заморозить своим дыханием даже сущее зло, но Адиль её больше не слушала. Разморённая рассказами, теплом огня и дымом бабушкиной курильницы, она зевнула и удобнее устроилась на шкурах вечерних багрянцев.

— Тазеус, — шепнула она в полусне, — Тазеус…