Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья



Либи Астер Пропавшее приданое. Аннотация. Либи Астер Пропавшее приданое. Пролог



Либи Астер Пропавшее приданое

 

 

«Пропавшее приданое»:

Текст; Москва; 2012; ISBN 978-5-7516-1074-6

Перевод: Ася Вадимовна Фруман

 


Аннотация

 

Есть книги, от которых невозможно оторваться, пока не будет перевернута последняя страница. Вы ищете захватывающее чтение? Вам интересно решать головоломки людских судеб? Тогда мы назначаем вам место встречи здесь, на страницах этой книги. Место встречи с яркими сюжетами, невероятными историями и непредсказуемыми событиями.

Лондон, начало XIX века. Мудрый Эзра Меламед – сыщик не по профессии, но по призванию. Когда пропадает приданое юной леди из его еврейской общины, он берется поймать вора. Теперь ему придется покинуть привычные фешенебельные улицы столицы и отправиться за уликами в безусловно сомнительные кварталы. Но, найдя всего-навсего одну пуговицу, одну гинею и ключ, сможет ли мистер Меламед вернуть невесте ее приданое?


Либи Астер Пропавшее приданое

 

Пролог

 

Всякое начало трудно, как сказали наши мудрецы. А посему даже то, что должно бы начаться легче легкого – к примеру, задушевная дружба двух юных леди, чьи вкусы и жизненный опыт схожи, – чревато препонами самого неожиданного рода. Тем паче, если только у одной из двух леди семья имеет собственные места в женском отделении Большой синагоги, что на Дьюкс-плейс, в лондонском Сити (о местонахождении синагоги знает любой житель Англии, ведь в прошлом году ее почтили визитом трое сыновей его величества короля Георга III: герцоги Кембриджский, Камберлендский и Эссекский, а также другие титулованные особы).

В этом прискорбном случае юным леди придется повстречаться случайно, во время прогулки с компаньонкой – скажем, в лондонском Гайд-парке, в галерее-бювете Памп Рум в Бате, или же на набережной в Брайтоне. При первой встрече они могут слегка кивнуть друг другу. При второй – обменяться парой невинных реплик о погоде. Следующий шаг – одна из юных леди должна оставить в доме второй леди свою визитную карточку. Затем вторая пришлет первой приглашение на утреннюю прогулку с ней, ее матерью и сестрами – или, быть может, поездку в ее экипаже в сопровождении компаньонки (разумеется, закрытом экипаже, поскольку наши с вами юные леди – дочери почтенных семейств).

Если до сих пор никакие помехи не встали на пути дружбы, то на сей раз первая юная леди пригласит свою новую подругу на чашку горячего шоколада. В ответ та пригласит ее на обед. И вот – наконец! – после обеда девушки усядутся в укромном уголке гостиной и откроют друг другу сердца, поведают заветные тайны и мечты, как это могут лишь юные леди, уже почти достигшие брачного возраста.

Возможно, иным по душе этот долгий церемониал, требующий не меньшей дипломатической ловкости, чем Амьенский мир. Но я – я скажу так: вы не знаете меня. Я не знаю вас. Но разве это помешает нам стать добрыми друзьями с первого мгновенья встречи – то есть с этой самой минуты? Тем более что у меня для вас есть необычайная история!

Ах, знаю, что вы сейчас подумали. Так она сплетница? И слышать не желаю о подобном знакомстве!

Но прежде чем вы с негодованием отвернетесь, позвольте пояснить мои слова. Эта история – вовсе не сплетня, не досужий домысел. Она написана в традициях нашего народа: это семейная мегила, или свиток, где я подробно расскажу как беспристрастный зритель (а попутно загляну вместе с вами в области готического романа, приобретшего в последнее время такую популярность благодаря романам миссис Радклифф и других писателей) об ужасных испытаниях, через которые довелось пройти моей семье – и о том, как Всевышний, да славится Его Святое Имя, даровал нам чудесное спасение от, казалось бы, уже неминуемой гибели.

Если же вы спросите, почему хронику нашей семьи доверили писать столь юному и непоследовательному созданию, как Автор, ответ будет таков: мистер Эзра Меламед – посланный а-Шемом, чтобы помочь нам разрешить великую тайну (а-Шем – Имя, которым мы, евреи, зовем Всевышнего; англичане же называют его Богом), учтиво объяснил мне, что он собирает книги, а не пишет их. Моя старшая сестра Ханна, одна из главных героинь повествования, слишком занята своими счастливыми заботами, чтобы тратить время на чернильную возню. Моя мать, миссис Роза Лион, тоже поглощена семейными делами. Что до моего отца, мистера Сэмюэла Лиона, то он и вправду обладает даром рассказчика и, вероятно, мог бы уделить этому несколько часов в день (часть рабочего дня он проводит в своей модной часовой лавке, часть – за изучением Торы). Однако когда я заговорила о том, кому следует писать семейную мегилу, отец отказался стать Автором. Глядя на два шкафа в нашей гостиной, заставленных образчиками моей росписи по фарфору, он сказал моей матери: «Пусть уж лучше Ребекка попробует себя в писательстве, чем будет и дальше расписывать блюдца – у нас нет места для третьего шкафа».

Итак, с разрешения и благословения всех участников, я начинаю свой рассказ.

 

Девоншир-сквер, Лондон, Англия

Ханука, 5571 год / декабрь, 1810 год

 

 

Глава 1

 

– Ну что же они так долго? Твой отец никогда раньше не был безрассудным упрямцем.

Миссис Роза Лион – чудесная мать, жена и вообще женщина, достойная всяческих похвал – бросила взгляд на закрытую дверь. По ту сторону пресловутой деревянной преграды находилась библиотека – комната, обычно не представлявшая интереса для хозяйки дома. Но в тот вечер на библиотеке сосредоточилось внимание всех домашних, ибо именно там мистер Сэмюэл Лион, глава семьи, вел беседу с мистером Меиром Голдсмитом.

– Папе и мистеру Голдсмиту нужно многое обсудить, – ответила Ханна, старшая дочь. Она не поднимала глаз от белой скатерти, которую вышивала, но румянец выдал ее: Ханна тоже была далеко не безразлична к разговору в соседней комнате.

– А вот я так не думаю, – заявила миссис Лион. – Ты, милая моя Ханна, самая прелестная девушка на свете. Дэвид, сын мистера Голдсмита, – самый славный юноша на свете. Так что может быть правильнее, чем сыграть свадьбу?

– Они должны решить денежные вопросы, мама, – сказала Ханна, продолжая вышивать и краснеть. – Быть может, мистер Голдсмит надеется найти более выгодную партию для своего единственного сына.

– Чушь! Может, мистер Голдсмит и продал половину содержимого своей ювелирной лавки герцогу Йоркскому, но всем известно, что герцоги всегда покупают в кредит, так что деньги он получит только через несколько лет. А в том, что касается достатка, и если на то пошло, знатных заказчиков, то твой отец – достойный сват для мистера Голдсмита, да и для любого другого еврейского купца в Лондоне.

На этих словах миссис Лион испуганно оглянулась по сторонам. Кто хвалится богатством, тот привлекает к себе внимание темных сил. И хотя миссис Лион гордилась тем, что родилась и выросла в Лондоне – самом современном, передовом городе Европы, – все же она поспешила прибегнуть к надежному средству, которому научилась от бабушки, а та, еще в детстве – от своей бабушки, в родной Праге.

– Тьфу! Тьфу! Тьфу! – быстро и решительно проговорила миссис Лион. Затем, чтобы неосторожно сказанные слова уж точно не накликали беду, она произнесла молитву: «Пусть Всевышний, да будет благословенно Имя Его, дарует всем евреям в Англии и где бы то ни было процветание, доброе здравие и мир! И – Боже, храни короля! »

– Аминь, аминь, – отозвались дети.

Избавившись от дурного глаза, миссис Лион вернулась к насущному вопросу. Она обратилась ко второй дочери:

– Ребекка, не хочешь ли совершить небольшой моцион?

(Читатель, дочь по имени Ребекка – это я! Но я уже открыла тебе мою тайну. Чтобы вести повествование должным образом, я скрылась под бесстрастной, словно сфинкс, маской Автора. )

Ребекка подняла глаза от фарфорового блюдца, которое расписывала, и удивленно посмотрела на мать.

– Ты хочешь прогуляться по Девоншир-сквер в такой поздний час, мама?

– Разумеется, нет, Ребекка. Но, полагаю, мы можем немного пройтись по комнате.

Поскольку миссис Лион уже встала, Ребекке ничего не оставалось, как отложить кисточку и повиноваться. Мать и дочь прошествовали под руку из одного конца комнаты в другой. Дойдя до библиотеки, миссис Лион задержалась на несколько мгновений, слегка склонившись к закрытой двери.

– Мама, прижмись ухом к замочной скважине! Так гораздо лучше слышно! – посоветовал Джошуа: в свои пять лет он уже овладел искусством подслушивать разговоры.

– Ничего подобного я делать не намерена, дитя мое, – сурово ответствовала миссис Лион, с неохотой отходя от двери. – Я бы ни за что не вмешалась в беседу, если меня не звали. И я удивлена, что мой ребенок советует мне подобные вещи. Не знай я, что ты невысок для своего возраста, а значит, не можешь дотянуться до замочной скважины… даже не знаю, что бы я подумала.

– Но я же могу дотянуться! – возразил Джошуа. Он сбегал за скамеечкой для ног и поставил ее у двери. Осторожно сняв домашние туфли, чтобы не оставить следов на вышитой шелковой обивке, он влез на скамейку и приложил ухо к замочной скважине.

– Джошуа! Немедленно отойди от двери! – крикнула Ханна.

– Тише, Ханна, – ответил Джошуа. – А то как я услышу?

– Твоя сестра права, Джошуа, – заметила миссис Лион с легким вздохом. Через несколько секунд она добавила: – Будь добр, поставь скамейку на место.

Джошуа с видом оскорбленного достоинства слез со скамейки и сунул ноги в туфли.

– Хорошо, мама, раз ты так хочешь.

– Надеюсь, что ты и трех слов не разобрал, Джошуа, – сказала миссис Лион, глядя, как ее сын задвигает скамейку на место.

– Трех не разобрал, и даже двух не разобрал, – ответил Джошуа, лукаво ухмыляясь. – Зато я слышал, как папа и мистер Голдсмит сказали одно слово.

– Какое же? – осведомилась Ребекка, зная, что мать и Ханна не станут расспрашивать чертенка после того, как сами отчитали его за дурное поведение.

– Лехаим!

– Что? – вскрикнула миссис Лион. Она взглянула на Джошуа, затем на Ханну, а потом на дверь, после чего рухнула на ближайший стул и залилась счастливыми слезами.

Ханна вскочила, уронив на пол вышивку. Ребекка бросилась к сестре и стала осыпать ее поцелуями, а две младшие девочки, Эстер и Сара, взялись за руки и закружились по комнате. Они уже почти было врезались в Джошуа – который был занят тем, что прыгал от восторга, – когда дверь библиотеки распахнулась и в комнату вошли мистер Лион с мистером Голдсмитом.

– Мазл тов, миссис Лион! – воскликнул мистер Лион. – Мазл тов, Ханна! Теперь ты…

Увидев, что творится в гостиной, он растерялся и замолк.

– Кажется, Лион, – с улыбкой сказал мистер Голдсмит, – ваша семья уже узнала новости.

 

Глава 2

 

Было решено сыграть свадьбу осенью – за неделю до еврейского Нового года, Рош а-Шана, то есть через три месяца. Миссис Лион ахала, что не сможет ждать так долго, просто не вытерпит, – нов следующую минуту счастливая мать невесты принималась ворчать, что не успеет все приготовить в срок. Вновь и вновь семейство радостно переворачивало дом вверх дном.

Парадная дверь непрестанно распахивалась и захлопывалась: соседи один за другим приходили сказать миссис Лион мазл тов и поворковать над Ханной. Гостиная, казалось, превратилась в чайный зал: Перл, горничная Лионов, непрерывно наполняла лучший в доме серебряный чайник и вносила тарелки с ломтиками свежевыпеченного пирога. Но когда первое возбуждение улеглось и семья – впервые за неделю – села пить чай без гостей, на лице миссис Лион воцарилось очень серьезное выражение.

– Завтра, милая моя Ханна, мы должны поехать к портнихе, – сказала она. – Я закажу экипаж на одиннадцать часов. Затем, если останется время, мы поедем в суконную лавку. Впрочем, вряд ли мы все успеем за день.

Ребекка с состраданием взглянула на Ханну. Та ответила на сестрин знак сочувствия слабой улыбкой. Сестры во многом отличались друг от друга. Ханна, образцовая дочь Израилева, была спокойной, добросердечной, умной, опрятной и способной. Хотя Лионы жили в достатке и Ханна могла бы проводить свои дни в праздности, однако она несколько раз в неделю работала в благотворительном обществе, помогая детям-сиротам из еврейской общины.

Ребекка же была весьма несносной девушкой. Она то нетерпеливо металась с места на место, то читала новый роман или смотрела в окно, погруженная в мир мечтаний. Ее принадлежности для рисования и вышивки были разбросаны по всем комнатам, так что Ребекка никогда не могла найти краски, кисточки, ножницы. Ее, как и старшую сестру, не оставила равнодушной тяжелая участь других – но Ребеккины планы помощи были столь грандиозны, что осуществить их во всей полноте не представлялось возможным; тогда она падала духом и не делала ничего вообще. После этого в течение нескольких дней она пребывала в унынии.

Но в одном сестры сходились: они обе ненавидели суматоху вокруг нарядов, чем приводили мать в отчаяние.

– Какой толк в дочерях, если с ними нельзя поговорить о чепчиках и бантах? – не раз повторяла миссис Лион.

– Мне подойдет все, что вы выберете, матушка, – отвечала Ханна.

И бедной миссис Лион нечего было сказать на это: мыслимо ли жаловаться на столь послушную дочь!

Но теперь, после помолвки, Ханна уже не могла увиливать от выбора. Она уже кала, невеста, а значит – ей следует обзавестись новым гардеробом, который соответствовал бы ее новому положению в обществе. Голдсмиты ожидали, что их будущая невестка поступит именно так, а она ни в коем случае не хотела бы заставлять миссис Голдсмит краснеть от стыда из-за того, что ее невестку Ханну видели в чепчике прошлогодней моды.

Вот почему Ребекка всей душой сочувствовала сестре. Она знала, что визит к портнихе – лишь начало. В этом священном месте им предстоит изучать и пылко обсуждать эскизы платьев, как если бы то были страницы Талмуда… Вероятно, миссис Лион будет выбирать фасон несколько дней. Потом она повезет Ханну в суконную лавку, и мучительная процедура начнется заново. Но впереди ждут новые испытания, ведь не бывает платьев без пуговиц и отделки. Поэтому экипаж помчит бедную Ханну в галантерейную лавку, где ей доведется переходить вброд блистающие реки лент, кружев и тесьмы, глубокие озера пуговиц и бисера – а уж оттенков там больше, чем способен вообразить здравый рассудок; больше, чем может вместить в себя бесхитростное девичье желание. Но и на этом пытка не окончится. Выбрав ткань и отделку, нужно будет снова ехать к портному на первую, вторую… возможно, даже третью примерку.

И это только платье!

Далее последуют чепчик и шляпка, ибо ни одна достойная еврейка – даже замужняя женщина, покрывающая волосы париком, – не выйдет из дома с непокрытой головой. Ханна не могла сказать миссис Лион: «Я попросту оживлю старый чепчик цветными лентами». Дамская мода всегда была столь же переменчива, как курс акций на Фондовой бирже, и поскольку неподобающий головной убор мог разрушить очарование даже самого изысканного платья, то визит к модистке имел огромное значение.

Однако наряд не сводится к платью и чепчику. Необходимо заказать короткие жакеты, длинные накидки и еще чулки, туфельки, башмачки, домашние туфли, а также перчатки, зонтики от солнца, сумочки и сотню других мелочей, а для этого им предстоит обойти сотню лавок и лотков.

И все это для одной лишь Ханны. А ведь нужно еще купить подарки жениху, а кроме того – найти и обставить дом для молодоженов.

У Ребекки закружилась голова. Она была безгранично счастлива, что еще слишком юна и потому избавлена от всех этих мучений. Пока Ханну будут таскать по всему Лондону – она, Ребекка, будет сидеть дома, в уютной комнате на Девоншир-сквер, и неспешно расписывать фарфоровые блюдца.

Но тут мать прервала ее мысли: «А ты, Ребекка, поедешь с нами. Ты так хорошо чувствуешь цвет! Я уверена, твоя помощь придется как нельзя кстати».

Как было сказано в Прологе, мегила – не мегила, если в ней нет слов благодарности Всевышнему, который творит чудеса для Своих детей, больших и малых. Посему здесь Автор, исполняя свой долг, возглашает: благодарю Тебя, а-Шем, за Твою великую милость! У первой же портнихи оказался иллюстрированный журнал мод с новейшими фасонами французских нарядов, и более того: в этом журнале нашлось свадебное платье, которое одобрила миссис Лион! Ханна тоже улыбнулась, увидев его, ибо то и впрямь было самое очаровательное платье, какое только можно себе представить.

– Оно из белого атласа, – объяснила портниха, – поэтому покрой прост и скромен. Пышные оборки на подоле отделаны брюссельским кружевом. Могу посоветовать вам галантерейщика, у которого есть то, что нужно.

Она даже не стала опасливо понижать голос, хотя товары из континентальной Европы не должны были продаваться в английских лавках: Наполеон устроил Англии экономическую блокаду. Однако все знали, что целый отряд контрабандистов, действуя с позволения правительства, уже бойко торговал с Европой, вывозя туда английские товары и доставляя на английские рынки множество необходимых вещей: например, марочные вина и журналы мод из Франции, нежные кружева из Бельгии.

– А этот венок из роз над оборками? Цветы будут из белого атласа или сюда пойдет бледно-розовый цвет? – спросила миссис Лион, внимательно изучая эскиз.

– Во Франции благородные юные леди предпочитают белые розы: просто и элегантно, – ответила портниха с видом знатока.

Это решило дело. Пусть Веллингтон сражается с Наполеоном в Испании, Португалии и где бы то ни было, но английские модницы не станут враждовать со своими континентальными сестрами по духу; безукоризненный вкус француженок был признан повсеместно. И вот, сжимая в руках копию эскиза, миссис Лион села в экипаж и велела кучеру ехать дальше – в суконную лавку. После долгих размышлений мать и две дочери наконец выбрали вид атласа и с облегчением сели в экипаж, который довез усталую компанию домой. «Мы многое успели за сегодня, – удовлетворенно заключила миссис Лион, – но завтра, надеюсь, нам предстоит сделать гораздо больше».

 

Глава 3

 

По вечерам за ужином миссис Лион рассказывала мужу о покупках, совершенных за день, во всех подробностях описывая посещение каждой лавки. Мистера Лиона забавляли эти новости; иногда он хвалил супругу за то, что она поддерживает английскую экономику на плаву в тяжелое военное время, а иногда шутливо изумлялся, что столь маленькая вещица, как дамская сумочка, где едва умещаются гребень и носовой платок, может стоить так дорого. Ежедневные рассказы всегда завершались так – обращаясь к Ханне, отец говорил: «Лишь бы ты была счастлива, дорогая! »

Но когда он возвращался в библиотеку и просматривал счета, что высились на столе, его лицо из веселого становилось озабоченным. Ребекка знала об этом: однажды вечером она зашла в библиотеку, чтобы поставить на место книгу, и была удивлена непривычным выражением лица мистера Лиона.

– Что-то стряслось, папа? – спросила она.

Он отодвинул счета и улыбнулся.

– Напротив. Настало счастливое время для всех нас. Я просто не ожидал, что превращение очаровательной юной леди в почтенную замужнюю даму обойдется в такую сумму. Глядя на эти счета, иной мог бы подумать, что я долгие годы отказывал дочери в туфлях и зонтах, а теперь пытаюсь наверстать упущенное.

– Но ведь это хорошо, что люди женятся, правда? Ты платишь портным и модисткам, но другие отцы семейств приходят к тебе в лавку и покупают часы для дома, где после свадьбы поселятся их дети. Конечно же их деньги покроют твои расходы, а твои деньги – расходы портных.

– Ты превосходно описала механизм экономики в самой простой ее форме, Ребекка. Если бы все так и происходило, вероятно, мы были бы беднее. Но на самом деле все работает иначе, потому что в своем уравнении ты забыла об одном чрезвычайно важном элементе – о покупке в кредит.

– Нет, папа, не забыла. Все торговцы понимают, что такие покупатели, как мама, не придут к ним с полным кошельком монет. Само собой разумеется, что, когда она выберет товар, счет пришлют ей на дом, и она оплатит его позже.

– А если не оплатит?

Девочка растерянно взглянула на отца.

– В наших кругах, Ребекка, люди стараются возвращать долги вовремя. Во всех делах, включая торговлю, мы руководствуемся Торой. Однако есть люди, которые живут по иным законам.

– Королевские герцоги?

– И не только герцоги. Они отдают торговцам долги тогда, когда захотят, а иногда и не отдают вовсе. Они поступают так потому, что английских дворян – в отличие от обычных людей – не сажают в долговую тюрьму.

Ребекка побледнела.

– Ох, папа! – вскрикнула она. – Мы что, попадем в тюрьму из-за наших покупок?

– Да нет же, – смеясь, ответил отец. – Я рассказал это не затем, чтобы напугать тебя, дитя мое, а чтобы предупредить. Когда-нибудь и ты, с Божьей помощью, выйдешь замуж. На твои плечи лягут заботы о хозяйстве. Если будешь покупать лишь то, за что можешь заплатить, то тебе не придется жалеть. Но довольно экономики на сегодня.

– Можно, я спрошу еще кое-что?

– Если это касается экипажа, который некая юная леди хочет попросить у своего отца, то мой ответ – нет.

Ребекка с трудом сдержала улыбку. С тех пор как ее близкая подруга Гарриет Фрэнкс (уже год как перебравшаяся в Мэйфер) стала приезжать в гости к ним на Девоншир-сквер в свежеприобретенном ландо, Ребекка мечтала об экипаже. У Фрэнксов было просторное ландо и четверка прекрасных гнедых. Мягкий верх кареты при необходимости сворачивался: он состоял из двух частей, и в хорошую погоду можно было опускать одну или обе половинки. Мистер Лион не хотел, чтобы юные девушки ехали по Лондону в открытом или даже полуоткрытом экипаже. Но даже когда обе половины навеса были подняты и туго затянуты, карета выглядела великолепно. И все же, к огромному разочарованию Ребекки, отец не согласился купить экипаж, сочтя, что это будет вопиющим расточительством. Однако сейчас Ребекка хотела спросить о другом.

– Папа, я подумала: если лорды не платят по счетам, почему же ты продаешь им в долг?

Мистер Лион улыбнулся.

– Многие лондонские торговцы задаются тем же вопросом, – ответил он. – Но что мы можем поделать? Ни один купец не может отказаться продавать им товар, иначе он станет изгоем для всего общества. Кроме того, знатные покупатели приносят нам пользу, даже если не платят долги. Когда герцог или граф приобретает напольные часы в лавке мистера Лиона, его примеру следуют банкиры и зажиточные купцы. А затем внезапно оказывается, что ни один модно обставленный дом не может обойтись без напольных часов.

– А банкиры и зажиточные купцы платят по счетам?

– Да, Ребекка, обычно платят. Но не пойми меня неправильно. Среди графов и лордов тоже есть много порядочных людей, щепетильных в подобных делах. Сомнительное поведение отдельных джентльменов не должно влиять на наше отношение к обществу в целом.

Успокоенная словами отца, Ребекка выбрала себе новую книгу и вернулась в гостиную, где провела счастливый вечер, блуждая среди прекрасных пейзажей Иерусалима и Святой Земли, где побывал автор и иллюстратор книги. И если время от времени ландо, запряженное четверкой гнедых, и проносилось через библейскую сцену, то вины иллюстратора в том не было. Скорее виновата была читательница, чье воображение – в отличие от лошадей – еще трудно было обуздать.

Так летели дни и вечера. Поскольку все были поглощены подготовкой к свадьбе, никому не приходило в голову посетовать, что этим летом семья Лионов не будет отдыхать в Брайтоне (они ездили туда каждый год, чтобы спастись от городской духоты и насладиться свежим морским воздухом). Но семейство решило остаться в Лондоне на все лето не потому, что мистер Лион был слишком занят поисками подходящего жилья для молодых, а миссис Лион – выбором мебели для этого жилья.

Вскоре после того, как мистер Лион рассказал своему давнему другу Эшеру Бэру, владельцу «Кофейни Бэра», что он хочет арендовать квартиру для молодоженов, Бэр сообщил, что в хорошем доме неподалеку, на Бери-стрит, сдаются два верхних этажа. Поскольку владельцем дома был их общий знакомый, как и они, принадлежавший к общине Большой синагоги – мистер Эзра Меламед, – формальности договора об аренде были быстро улажены в дружеской беседе за чашечкой превосходного кофе в заведении Бэра.

К величайшему облегчению мистера Лиона и не меньшему огорчению миссис Лион, оказалось, что эти два этажа уже меблированы: там было все, что может понадобиться молодым супругам. Дело в том, что там должны были поселиться младшая дочь мистера Меламеда с мужем, и Эзра Меламед – потомок одной из самых почтенных еврейских семей в Лондоне, известный как богатством, так и хорошим вкусом, – не жалел денег на обустройство квартиры. Но вскоре после свадьбы молодые внезапно уехали в Нью-Йорк, а значит, комнаты внезапно освободились, и именно тогда, когда мистер Лион пустился на поиски жилья для дочери.

Лишившись материнского удовольствия выбирать обои и ковры для первого семейного гнездышка Ханны, миссис Лион могла бы утопить свои печали в освежающих брайтонских водах, если бы не одно осложнение, а именно жених.

По обычаям их общины, после помолвки девушка и юноша не должны были видеться до свадьбы. Поскольку Ханна Лион жила на одном конце Девоншир-сквер, а молодой Голдсмит – на другом, то предотвратить их случайную встречу можно было, лишь заперев каждого в его комнате. Когда-то в Италии юношей и девушек пугающе часто заточали в мрачные глухие башни – если верить чрезвычайно популярным романам миссис Радклифф, – но наши герои жили в Англии, а в Англии так поступать не принято. Значит, требовалось другое средство.

Будь император Наполеон чуть любезнее, можно было бы на несколько месяцев отправить мистера Дэвида Голдсмита на континент, изучать Тору в одной из знаменитых ешив[1], что составляют гордость европейского еврейства. Но сейчас подобный план был небезопасен. Даже если бы удалось получить охранную грамоту, никто не мог быть уверен, что французы станут считаться с ней. Поговаривали, что некоторые английские путешественники попали в тюрьму на континенте, и мистер Лион никак не мог винить мистера Голдсмита в том, что тот не желает подвергать такой опасности жизнь единственного сына.

Поэтому они решили, что наиболее разумным будет, если Голдсмиты поедут в Брайтон, а Лионы останутся в Лондоне.

– Мистер Голдсмит всегда закрывает лавку после окончания лондонского сезона, – объяснил своим домашним мистер Лион. – Он едет в Брайтон вслед за лондонским дворянством; там у него есть вторая лавка. Думаю, Дэвид будет помогать отцу так же, как и здесь. Я слышал, морской воздух благотворен для ювелиров: в некоторых людях он разжигает аппетит к бриллиантовым и жемчужным безделушкам.

Миссис Лион кашлянула: так она обычно подавала супругу знак, что пора сменить предмет разговора. О Брайтоне больше не упоминали, беседа потекла по другому руслу.

Во время разговора о Брайтоне Ханна молчала, и Ребекку очень удивило, что сестра отнеслась к этой новости с таким спокойствием. Ребекка не сомневалась, что молодой Голдсмит будет вести себя достойно, однако она была столь же уверена и в том, что лето в Брайтоне грозит богатым и красивым юношам (а мистер Дэвид Голдсмит был наделен и богатством, и красотой) большей опасностью, чем кишащий разбойниками горный перевал из готических романов. Разумеется, в Брайтоне леди купаются на одних пляжах, а джентльмены – на других. Иное дело – знаменитый Променад, городская набережная: он весь усеян разодетыми в пух и прах молодыми леди, их там больше, чем ракушек на берегу. Избежать встреч с ними будет невозможно, как бы ни старался молодой мистер Голдсмит. А что, если одна из них вознамерится покорить его сердце? Когда бедная Ханна узнает об этом, будет уже слишком поздно.

Но когда сестры вернулись к себе в комнату и Ребекка поведала Ханне о своих страхах, та наотрез отказалась принимать их всерьез. «В Брайтон он едет не один, – напомнила она сестре, – и он будет слишком занят в лавке, чтобы ходить на вечерние прогулки».

Вне всякого сомнения, разговор был исчерпан. Раз ни Ханна, ни родители не волнуются, то ей, Ребекке, и подавно не о чем тревожиться. Она легла, но спала беспокойно и среди ночи проснулась, вся дрожа. Если бы шпионы инквизиции выкрали ее из уютной постели и бросили в темную тесную камеру – как это случилось с героев «Итальянца», очень известного романа миссис Радклифф, – даже и тогда (Ребекка не сомневалась в этом) она не была бы столь напугана. Голос разума не мог успокоить девочку. Вера в мудрость Того, Кто правит миром, не могла ее утешить. Она знала, что скоро произойдет нечто ужасное.

И была права.

 

Глава 4

 

Ужас, которого ожидала Ребекка, дал о себе знать не сразу. Солнце по-прежнему всходило, озаряя веселым светом медленно просыпающийся Лондон. По мощеным улицам брели лошади, таща за собой телеги, полные разноцветных овощей из деревни, живых кур, свежих яиц и прочих фермерских товаров; каждое утро зеленщики и торговцы рыбой сонно ехали на рыночные площади, чтобы подготовить свои лотки к новому рабочему дню: им вновь предстояло торговаться и продавать.

Но однажды утром в суетливой, бурлящей столице произошел необычный случай. Ребекка Лион, которую всегда приходилось вытаскивать из-под одеяла по утрам, на сей раз вскочила с кровати даже раньше, чем горничная пришла ее будить. Когда все домашние спустились к завтраку, она была уже одета и стояла у окна, выходившего на площадь. Причину столь необычайной бодрости отгадать было нетрудно. В то утро Голдсмиты уезжали в Брайтон.

– Сейчас кучера передают из рук в руки багаж, – докладывала Ребекка своему семейству, чинно сидевшему за столом. – А вот и миссис Голдсмит! Как она элегантно выглядит в дорожном платье! На ней длинная накидка бледно-персикового цвета, отороченная зелено-желтой тесьмой.

Хотя Ребекку гораздо больше занимал экипаж, запряженный четверкой лошадей, но она знала, что ее матери будет интересно, во что одета миссис Голдсмит.

– Бледно-персиковый цвет? В дорогу? – пробормотала миссис Лион с заметным неодобрением. – Как же она собирается сохранить накидку в чистоте? На этих дорогах так пыльно! Боюсь, что ее наряд будет безнадежно испорчен.

– Может быть, ей не жалко наряда, – предположила Ребекка. – Голдсмиты богаты. Она может купить новое дорожное платье в Брайтоне.

– Нет. Это было бы неразумным расточительством, – сказал мистер Лион. – Ребекка, если тебе так уж хочется наблюдать из окна, будь добра, не суди превратно о поведении Голдсмитов.

– Папа прав, – сказала Ханна. – В жаркие дни в экипаже очень душно. Вероятно, персиковая накидка – самая удобная для такой погоды верхняя одежда в гардеробе миссис Голдсмит.

Мистер Лион согласно кивнул и вернулся к утренней газете, а Ребекка возобновила наблюдения за тем, что происходило на площади. Отец и сын разговаривали с одним из кучеров, а слуга помогал миссис Голдсмит сесть в экипаж. Приближалась решающая минута, и Ребекка сосредоточила все внимание на молодом человеке.

Ей всегда нравился Дэвид Голдсмит, да и как он мог не нравиться – дружелюбный, но не фамильярный и не властный; он знал древнееврейский язык, и, когда на субботней службе в синагоге его вызывали к Торе, он нараспев читал священный текст приятным мелодичным голосом; он умел разъяснить другому страницу из Талмуда, но никогда не хвалился своей ученостью; и хоть Дэвид обладал привлекательной внешностью, но не впадал в бездумное щегольство, которому столь многие юноши были подвержены в то время.

Ребекка одобрительно отметила темно-синий сюртук и аккуратно завязанный галстук Дэвида, однако она смотрела на юношу так пристально вовсе не потому, что была поглощена его костюмом. Всем известно, что герой романа не может просто так сесть в карету и уехать, не послав своей нареченной ни единого взгляда или вздоха. Поэтому девочке было очень интересно, как же молодой мистер Голдсмит выразит свою печаль от расставания с Ханной на несколько месяцев.

– Ребекка, завтрак стынет, – позвала миссис Лион.

Ребекка не могла покинуть пост у окна, хотя ее желудок уже начинал роптать. И вскоре она была вознаграждена за стойкость. Голдсмит-старший закончил беседовать с кучером и сел в экипаж. Дэвид Голдсмит придержал дверцу кареты для отца, а потом вдруг поднял голову и посмотрел в сторону дома Лионов. Несколько секунд он вглядывался в пустое окно гостиной (пустовало оно потому, что Ребекка метнулась за тонкую занавеску, сквозь которую она могла смотреть, оставаясь невидимой с улицы) с задумчивым выражением лица. Затем, очевидно, его окликнули из экипажа: он отвернулся от окна и сел в карету.

Дверца закрылась. Кучера расселись по местам. Вот и все. Экипаж выехал с площади, увозя семейство Голдсмит в Брайтон.

Ребекка отошла от окна – ее надежды были удовлетворены. Острое чувство голода напомнило о том, что пора удовлетворить и пустой желудок, и девочка села за стол, где ее дожидался чудесный завтрак.

 

Сидя в задней комнате лавки, мистер Лион слушал, как его новый помощник Айзик Уорбург, недавно приехавший в Англию из Германии, рассказывает покупателю о преимуществах напольных часов с восьмидневным заводом перед другими, куда более дешевыми – с тридцатичасовым заводом. Он отметил, что молодой человек слегка неправильно выговаривает слово «люнет»[2]. Когда покупатель уйдет, нужно будет поработать над этим вместе. Но в целом, к счастью, Уорбург работал хорошо, так что мистер Лион мог вздохнуть спокойно.

Было нелегко найти замену предыдущему помощнику, Джейкобу Оппенгейму, который переехал в Манчестер и обзавелся собственной лавкой. Мистер Лион радовался, что Оппенгейм стремится достичь большего, и от всей души желал ему успеха, но потерять такого способного помощника было очень досадно. Чтобы работать в его лавке, требовалось хорошо разбираться в шкафах и часах, поскольку дело мистера Лиона касалось главным образом напольных часов. Кроме того, помощнику надлежало разговаривать и выглядеть достаточно изысканно, чтобы обслуживать состоятельных покупателей.

Мистер Лион не перенес лавку в модный район Мэйфер, куда уже начали переезжать другие еврейские торговцы; Корнхилл-стрит, где располагалась его лавка, все еще считалась хорошим торговым местом. Близость округа Корнхилл к триумвирату британской финансовой системы – Английскому банку, Королевской бирже и Фондовой бирже – была благоприятна для владельцев часовых и ювелирных лавок, типографий и кофеен на Корнхилл-стрит: дела их шли весьма оживленно – а значит, помощник должен был знать, как вести беседу с биржевым брокером или купцом, только что разбогатевшим на Бирже. Графов и лордов мистер Лион конечно же обслуживал самолично; зачастую он сам приходил к ним на дом, чтобы избавить их от необходимости ехать в Ист-Энд.

Но он скучал по бывшему помощнику не только поэтому. У них сложилась традиция посвящать один час в день изучению Талмуда – и для мистера Лиона то было самое важное время дня. Джейкоб Оппенгейм обладал живым острым умом; они любили сидеть вдвоем над огромным томом, пытаясь разобраться в запутанных доводах мудрецов-толкователей. Возможно, мистер Лион счел бы молодого человека подходящим женихом для Ханны, но у Джейкоба не было никакого состояния. Несколькими годами раньше он приехал в Англию из Богемии без гроша за душой – ему пришлось спешно покинуть страну, где он родился, из-за несправедливого обвинения в провозе контрабандных товаров, – и единственным его богатством стали те деньги, что он скопил за время работы в часовой лавке.

Мистер Лион ощущал потребность помогать этим новым иммигрантам хотя бы тем немногим, что было в его силах. В Европе обычным англичанам приходилось сражаться лишь с французами, а на английских евреев еще в бытность их на континенте обрушился целый ворох неприятностей: притеснения в Германии, Богемии и Польше привели к тому, что они начали уезжать тысячами; потоки беженцев хлынули в Лондон, надеясь преуспеть в стране, где атмосфера была более благоприятна для евреев. Однако лишь немногие из них, подобно Джейкобу Оппенгейму и Айзику Уорбургу, родились в благополучной семье, получили достойное образование и поэтому без труда могли найти работу. Большую часть приезжих составляли бедняки, жизнь в Лондоне оказалась для них почти такой же мрачной и жестокой, как и там, откуда они прибыли. У них не было ни умений, ни денег; английского языка они не знали; все, что им оставалось, – бродить по грязным узким улочками Ист-Энда, выбирая кварталы победнее, и торговать поношенной одеждой, лимонами, иголками и нитками. Их дети зачастую занимались менее почтенным делом: они становились карманниками или скупщиками краденого.

Еврейская община, принадлежностью к которой очень гордился мистер Лион, была потрясена масштабами происходящего. Положение осложнялось тем, что многие богатые еврейские семейства перебрались в другие районы Лондона и почти утратили связь со своими прежними синагогами – а ведь именно синагоги являлись центрами традиционной еврейской жизни, и благотворительной деятельностью занимались по большей части они же. Мистер Лион знал, что он не вправе осуждать этих людей, ибо в самом Талмуде сказано: не суди ближнего, пока сам не побываешь на его месте. И однако же он не мог не думать о том, что деньги, потраченные на роскошный обед для увеселения королевского герцога, куда лучше было бы употребить в помощь молодому беженцу, прибывшему к берегам Англии. «Но, – сказал он себе, – сейчас не время и не место для долгих разговоров о лондонских иммигрантах; меня ждет работа».

– Саймон, отнеси это, пожалуйста, мистеру Абрамсону. – Мистер Лион протянул записку мальчику лет восьми, что сидел у задней двери, строгая ножичком кусок дерева. – Но смотри, иди прямо на склад, нигде не задерживайся. Мистер Абрамсон должен получить записку до того, как запрет склад на ночь.

– Да, мистер Лион.

– Когда доставишь записку, выпей чаю и возвращайся в приют. Это все на сегодня.

Мальчик коснулся своей шапочки в знак прощания и стрелой вылетел из дверей на улочку, по которой он должен был – при благоприятных обстоятельствах – добраться до склада менее чем за две минуты. Однако лондонские улицы были полны опасностей, соблазны маячили на каждом углу. Родители Саймона умерли от чахотки через год после приезда в Англию, и мальчика поместили в общинный приют. Но его заманил к себе некий возмутитель спокойствия, молодой еврейский мошенник, обещавший сиротам свободную и сытую жизнь, если они перейдут в его шайку карманников. К счастью, Саймона удалось вырвать из лап воров, и мистер Лион решил взять его в лавку посыльным. Он также следил за тем, чтобы ребенка кормили хорошим сытным обедом и давали ему что-нибудь к чаю перед сном. Мистер Лион пообещал Саймону, что если тот будет добросовестно выполнять работу, то его переведут на более ответственную должность на складе, где производились и хранились часы.

Казалось, Саймон счастлив работать у него, но кто знает, что на самом деле происходит в душе ребенка, испытавшего столько лишений за свою недолгую жизнь? Поэтому мистер Лион мысленно помолился Всевышнему, чтобы Он защитил мальчугана от бед и провел его прямою дорогой. Затем он раскрыл конторскую книгу.

Записки, что он разослал сильно задолжавшим покупателям, заставили некоторых расплатиться, но таковых оказалось меньше, чем он надеялся. Многие поместные дворяне уже уехали из Лондона в Брайтон. Когда закончится курортный сезон, они отправятся в деревню, где и проведут зиму, навещая друг друга в поместьях. Большинство из них вернется в столицу лишь весной, когда вновь начнется лондонский сезон, – тогда у него появится возможность потребовать плату.

Банкиры и биржевые брокеры оставались в Лондоне круглый год, но теперь на их платежи не приходилось особо надеяться, поскольку на финансовых рынках творилась неразбериха из-за войны. Стоило англичанам найти способ обойти наполеоновскую блокаду на континенте, как Америка наложила эмбарго на торговлю с Англией. Тогда Англия, пытаясь возместить ущерб, который нанесло ей прекращение торговли с бывшими колониями, открыла новые рынки в Южной Америке. Но затем американцы сняли эмбарго – и внезапно, даже если не брать в расчет Южную Америку, у Англии оказалось столько товаров на импорт и экспорт, что она не знала, что с ними делать.

Мистер Лион тоже не знал, что делать со всем этим, и ему куда больше хотелось бы заниматься только своим делом в лавке на Корнхилл-стрит, не беспокоясь о том, что происходит на континенте и в обеих Америках. Его собственный дебют на Фондовой бирже завершился плачевно. Он сделал большую ставку на растущую цену хлопка, последовав совету знакомого брокера, убедившего его, что вложить капитал в хлопок – самое безопасное решение. Весь этот вклад пропал, когда цены на хлопок неожиданно рухнули. Поэтому мистер Лион понимал, почему некоторые из его покупателей, игравшие на Королевской и Фондовой биржах, не могли заплатить по счетам. Злосчастный импорт и экспорт осложнял жизнь всем – от богатых банкиров, владевших домами на Пиккадилли, до скромных торговцев, таких, как мистер Лион, хозяин часовой лавки в Корнхилле, проживающий на Девоншир-сквер.

Он отложил конторскую книгу, наклонился под стол и вынул из пола одну половицу. В этом тайнике он держал шкатулку с наличными деньгами. Вынув ее и поставив на место половицу, мистер Лион достал из жилетного кармана ключ и открыл шкатулку. Она была полна монет и банкнот.

Оставлять такую сумму в лавке не следовало, даже в тайнике. Мистер Лион понимал это, но не знал, как поступить с деньгами, куда их вложить. Безусловно, он не намерен больше рисковать ими на Фондовой бирже; разумнее всего было бы пойти в его банк в Корнхилле – это учреждение, которым владели господа Смит, Фрай и Компания, пользовалось очень хорошей репутацией. В иное время он сразу же отнес бы содержимое шкатулки туда. Однако за последнее время несколько банков прогорели, и неотвязная тревога подсказывала ему, что банки ненамного надежнее Фондовой биржи.

– Ах, если бы этот Наполеон прекратил делать глупости… возможно, переполох на рынках улегся бы, – огорченно пробормотал он.

– Прошу прощения, мистер Лион.

Мистер Лион быстро захлопнул шкатулку. Его помощник стоял в дверном проеме, ведущем из торгового зала лавки в заднюю комнату.

– Да, мистер Уорбург?

– С вами хочет поговорить один джентльмен. Мистер Перси Гренвилл.

Так звали младшего сына лорда Гренвилла, пятого графа Эдмонтонского, и мистер Лион не мог скрыть удивления.

– Пожалуйста, передайте мистеру Гренвиллу, что я приду сию минуту.

– Да, мистер Лион.

Айзик Уорбург вернулся в торговую комнату, а мистер Лион запер шкатулку. Но он не положил ее обратно в тайник, а сунул в ящик стола. Затем он поправил галстук и вышел вслед за помощником.

– Мистер Гренвилл, ваш визит – неожиданная честь для меня.

Молодой дворянин – он рассматривал затейливо украшенные настольные часы с музыкальным боем, изготовленные из бразильского розового дерева; они вызванивали нежную мелодию, поскольку было ровно шесть часов вечера, – снял монокль и повернулся, приветствуя мистера Лиона.

– Уверяю вас, Лион, для меня самого этот визит стал не меньшей неожиданностью. Сегодня вечером я уже должен был находиться в Брайтоне. Но отец велел мне выполнить одно поручение до отъезда.

Мистер Гренвилл вытащил из кармана плаща увесистый кожаный кошелек и осторожно положил его на прилавок, словно бы опасаясь, что содержимое кошелька может запачкать его холеные руки.

– Премного благодарен, – ответил мистер Лион.

Разумеется, он не мог пересчитывать монеты в присутствии сына графа, но, оценив на глаз размер и вес кошелька, решил, что в нем как раз уместилась вся сумма сполна.

– Очень сожалею, что вам пришлось так утруждаться. Я мог бы сам прийти к лорду Гренвиллу, если бы он сообщил, что намерен сегодня расплатиться за покупку.

– Это вы заставили меня утруждаться, – сказал молодой дворянин. Он достал из другого кармана плаща золотую табакерку и взял понюшку. – Те напольные часы, что вы продали моему отцу, остановились. Когда граф Эдмонтонский заказывает часы с восьмидневным заводом, он едва ли ожидает, что они остановятся на седьмой день – даже если их изготовили работники, которые бездельничают по субботам.

Конечно же мистер Лион не ответил на эту колкость в адрес евреев, упрямо продолжавших соблюдать шабат. Вместо этого он сказал:

– Я приду и осмотрю часы, когда лорду Гренвиллу будет угодно.

– Нет, не придете. Наш дом уже закрыт, лондонский сезон окончен. Поэтому я привез часы сюда.

– Сюда?

– Они за дверью.

– Но это всего лишь лавка. Склад находится на другом конце улицы.

– Лион, вы и впрямь полагаете, что я собираюсь бродить по закоулкам Ист-Энда с поломанными напольными часами?

– Разумеется, нет, мистер Гренвилл. Я лишь хотел сказать, что если вы позволите мне проводить ваших слуг к зданию склада…

– У моих слуг нет на это времени, потому что у меня самого нет времени. А вот если б у ваших часов было время на циферблате – такое, как положено, – то сейчас я уже был бы в Брайтоне. Так вы покажете слугам, куда поставить часы?

– Да, мистер Гренвилл. Сию минуту.

Мистер Лион был так обеспокоен, что совершенно забыл о кошельке, лежавшем на прилавке. Он торопливо прошел в заднюю комнату, чтобы открыть дверь слугам. Те долго лавировали в дверях – часы были громоздки, а дверной проем узок, – но наконец ухитрились втащить свою ношу в комнату. Проделав это, они тотчас же ушли.

Когда мистер Лион вернулся в торговую комнату, Перси Гренвилла там уже не было.

– Деньги! – вскрикнул он при виде пустого прилавка.

– Они здесь, – отозвался мистер Уорбург, вынимая кошелек из-под прилавка. – Мне нет дела до того, чей сын этот мистер Гренвилл. В нем есть нечто подозрительное.

Хозяин лавки ничего не ответил. Он взял кошелек и вернулся в заднюю комнату. Пересчитав тяжелые монеты, он сделал запись в конторской книге. Граф Эдмонтонский недавно перестроил свою лондонскую резиденцию и купил несколько пар настольных и напольных часов для разных комнат. Теперь он полностью оплатил счет. Мистер Лион был рад этому, но его продолжала беспокоить необходимость что-то сделать с деньгами. А пока что он положил шкатулку обратно в тайник, поставил на место половицу и пошел за шляпой.

– Мистер Уорбург, если кто-нибудь спросит, скажите, что я в «Кофейне Бэра».

– Да, мистер Лион, – ответил помощник.

Мистеру Лиону не было нужды объяснять что-либо. Все знали, что в «Кофейню Бэра» идут с вопросами или трудностями. Там всегда найдется человек, способный дать дельный совет о том, как поступить с кругленькой суммой. А если он сам не знает, то уж наверняка скажет, к кому обратиться.

Перед тем как уйти, он взглянул на напольные часы. Несмотря на недовольство Перси Гренвилла (мистер Лион был уверен, что механическую поломку легко устранить), это было одно из прекраснейших произведений его мастерской. Они были выше и шире обычных часов: когда лорд Гренвилл перестраивал свою библиотеку, он расширил ее, поэтому для комнаты потребовались часы большего размера, чем ранее. Таким образом, у работников мистера Лиона появилась возможность проявить свой талант во всей полноте.

Отполированный до блеска корпус из красного дерева пламенел, как закатное солнце. Его купол был выполнен в виде пагоды – лорд Гренвилл увлекался искусством Востока. Жемчужно-белый циферблат оттеняли тончайшей работы миниатюрные латунные стрелки и римские цифры, ярко выписанные черным. По углам циферблат был разукрашен цветами, а венчал его изогнутый аркой люнет с тремя рисунками, изображавшими фазы Луны: улыбающееся круглое лицо – степенная мисс Полнолуние; кораблик, плывущий по темным волнам, – убывающая Луна; ярко освещенный сельский пейзаж – растущая, набирающая силы Луна.

Внутренний механизм (система гирь и маятника) был разработан с величайшим тщанием; странно, что часы остановились так скоро. Странно было и то, что лорд Гренвилл попросил сына принести их в лавку. Обычно мистер Лион посылал нескольких работников в резиденцию лорда, и они чинили часы на месте. Он не мог взять в толк, почему лорду Гренвиллу вздумалось отправить часы в лавку. Но причуды аристократов часто не поддаются объяснению. Например, он никогда не понимал, как лорды и леди могут получать удовольствие, охотясь на животных, – однако же именно так многие из них проводили зиму. Поэтому мистер Лион решил отложить осмотр часов до утра и заняться более срочными делами. У него на руках была полная шкатулка денег, которые надлежало куда-нибудь поместить, – и, закрыв за собой заднюю дверь, он поспешил к «Кофейне Бэра».

 

Глава 5

 

До кофейни мистер Лион не дошел. Уже собравшись было свернуть на Свитингс-элли, узкую улочку, где находилось достопочтенное заведение мистера Бэра, он столкнулся с бывшим помощником, мистером Джейкобом Оппенгеймом.

– Джейкоб! Что вы делаете в Лондоне? – воскликнул он.

Молодой человек ответил не сразу; когда он наконец заговорил, то смотрел не на собеседника, а на витрину ювелирной лавки:

– У меня здесь дела.

– Значит, торговля идет хорошо, надо думать. Но даже преуспевающий торговец должен иногда отдыхать, поэтому пойдемте со мной в «Кофейню Бэра». Расскажете, как идут ваши дела в Манчестере, я хочу узнать все поподробнее.

И вновь мистер Лион заметил, что бывший помощник избегает его взгляда.

– Но если у вас назначена встреча, я, конечно, не стану вас задерживать.

– Простите меня, мистер Лион. Я приехал в Лондон не ради дружеских визитов, а по делу, иначе зашел бы в лавку. Но я рад вас видеть. Слышал, вас можно поздравить. Мазл тов, примите мои наилучшие пожелания. Пусть свадьба вашей дочери состоится в добрый час.

– Аминь, – произнес мистер Лион, глядя, как молодой человек торопливо шагает прочь.

Размышляя о странной перемене в бывшем помощнике, который раньше всегда приветствовал его открыто и искренне, мистер Лион вдруг увидел нескольких человек, бегущих в направлении Фондовой биржи. Сам не зная почему, он побежал за ними. Когда они достигли улицы, где располагался банк «Бриквуд и Ко», мистер Лион увидел, что перед закрытыми дверьми банка собралась большая толпа. Люди во главе толпы молотили в дверь и кричали.

– Что случилось? – спросил мистер Лион у человека, стоявшего рядом.

– Вест-Индия, – ответил тот.

Мистер Лион попытался представить, где находится Вест-Индия. Он знал, что так называется одна из английских колоний – цепочка островов в Атлантическом океане. Знал он и то, что с вест-индских островов в Англию приплывают сахар и ром.

– Вест-Индия? – прошептал мистер Лион, сочувствуя собеседнику, но втайне и радуясь, что речь идет не о Южной Америке, где были сосредоточены основные вложения его собственного банка.

– «Томас Коулз и сыновья» обанкротились. Они были брокерами в Вест-Индии.

– Вот как?

– Они все забрали с собой, – сказал мужчина, кивнув в сторону тяжелых деревянных дверей банка «Бриквуд и Ко». Он был мертвенно бледен. – Банк прогорел.

– Неужели?

На лбу незнакомца проступили капельки пота. Вдруг он вынул из кармана толстую пачку банкнот и, как ни удивительно, захохотал. Мистер Лион разглядел, что банкноты были выпущены «Бриквудом и Ко». Если банк и вправду прогорел – а так, по-видимому, и случилось, – то эта пачка утратила всякую ценность. В отличие от монет, которые чеканил Королевский монетный двор, банкноты у каждого банка были свои. Обменять их на деньги можно было только лишь в том банке, который их выпустил.

– Успокойтесь, друг мой, – сказал мистер Лион. – Разумеется, не все потеряно.

Мужчина уставился на него:

– Разумеется, потеряно все!

Мистер Лион так и не успел понять, что случилось потом, но внезапно обнаружил, что он отчаянно борется с этим незнакомцем, который за мгновение до того выхватил из кармана плаща кинжал угрожающего вида, явно намереваясь вонзить его себе в сердце. Мистер Лион был столь же твердо намерен помешать ему совершить самоубийство. Он знал, что на них смотрит вся толпа, и очень надеялся, что кто-нибудь придет ему на подмогу, однако помочь никто не спешил. Но в тот миг, когда он почувствовал, что силы оставляют его – ведь разоренный мужчина обладал сейчас той нечеловеческой силой, которая пробуждается в людях в минуты совершенного отчаяния, – какой-то человек пробился сквозь толпу и выхватил кинжал из руки несчастного.

– Мистер Меламед! – воскликнул мистер Лион. – Слава Богу, что вы здесь!

– И слава Богу, что вы оказались здесь, мистер Лион, – ответил Эзра Меламед, все еще крепко держа банкрота. – Вы знаете этого человека?

– Нет.

– Ну так я заберу его в «Кофейню Бэра», поговорить и пропустить по стаканчику вина, – сказал мистер Меламед, протянув кинжал мистеру Лиону, и принялся шарить по карманам незнакомца в поисках ножен. Найдя ножны, он вложил в них кинжал и осторожно спрятал его у себя.

– Вам и самому, сдается мне, не мешало бы успокоить нервы, – обратился он к мистеру Лиону.

Тот чувствовал, что его руки трясутся, но ему уже не хотелось идти в кофейню и обсуждать свои дела. И поскольку неудачливый самоубийца, судя по всему, лишился сил сразу же, как у него отобрали оружие, то мистер Меламед, без сомнений, мог теперь справиться сам. К тому же, беседуя с беднягой за стаканом вина, мистер Меламед наверняка предложит ему денежную помощь, а такие разговоры лучше вести наедине.

– Думаю, мне следует вернуться домой, – ответил мистер Лион.

– Мой экипаж стоит на другой стороне улицы. Скажите кучеру, чтобы отвез вас на Девоншир-сквер, а через час вернулся на Свитингс-элли.

– Благодарю вас.

На прощанье мистер Лион взглянул на человека, чью жизнь он только что спас. Он был уверен, что поступил правильно. Но при виде этого смертельно бледного лица он весь похолодел. Остаться в Лондоне без денег – незавидная участь.

 

– Ты непременно должна идти, Ханна? – спросила миссис Лион.

– Сегодня мы устраиваем чаепитие для детей из приюта. Я помогала подготовить его, я должна прийти.

– Но у тебя такой усталый вид…

– Это всего лишь летняя простуда, мама. Не волнуйся. Ребекка, ты готова?

Ребекка отложила книгу и надела чепчик. Слуга Мешуллам Мендель, муж кухарки Сореле (их дочь Перл служила у Лионов горничной) ждал их у двери, чтобы проводить в приют, ведь достойные юные леди не могут гулять по Ист-Энду в одиночестве. Выходя, они встретили мистера Лиона, который как раз возвращался домой.

– Мы идем на чаепитие для детей из приюта, – ответила Ханна на его вопросительный взгляд.

Тот ничего не сказал, но в душе ощутил облегчение. Он хотел провести спокойный вечер дома, так что было даже к лучшему, что старшие дочери ушли на чаепитие. Но он не нашел покоя, даже уединившись в библиотеке. Его тревожные мысли метались от шкатулки, спрятанной в лавке, к банковским вложениям; от островов Вест-Индии – к странам Южной Америки.

Часы пробили девять, десять, одиннадцать, полночь, а он все так же мерил шагами комнату. К тому времени, как пробило пять, мистер Лион принял решение: он обменяет банкноты на добрые английские гинеи, а затем посоветуется с мистером Меламедом о том, как следует вкладывать деньги в недвижимое имущество. Лондон стремительно разрастается. Семья мистера Меламеда разбогатела благодаря спекуляции земельными участками – а значит, ему должны быть известны дальние загородные участки, которые можно купить по разумной цене.

Этот план несколько успокоил мистера Лиона, но он продолжал расхаживать по комнате. Каждые несколько минут он посматривал в окно, нетерпеливо ища взглядом рассветные лучи. Он должен забрать деньги из банка, пока не поздно.

 

Все остальное семейство уже сидело за столом, собираясь завтракать, когда Перл обнаружила в библиотеке спящего мистера Лиона.

– Простите, сэр, я не знала, что вы здесь.

– Который час, дитя мое?

– Почти девять.

Он вскочил со стула и подошел к окну. Залитая солнцем площадь подтвердила слова Перл. Он поспешил в свою комнату, чтобы умыться и надеть чистую одежду. Затем он хотел было сразу бежать в банк, но ему не позволила совесть. Было уже слишком поздно, чтобы идти на утреннюю службу в Большую синагогу, но не помолиться дома – такому поступку не было оправдания. Он надел талес[3] и тфилин[4], открыл молитвенник и стал нараспев читать так хорошо знакомые слова утренней молитвы.

Произнеся ее до конца – по правде говоря, его мысли были так рассеянны, что он не мог читать с должным усердием, хоть и знал, что сейчас как никогда нуждается в милости Того, Кто внемлет мольбам, – он открыл сейф, стоявший в библиотеке, достал оттуда все банкноты и сунул их в карман пальто.

Даже не притронувшись к завтраку, он попрощался с удивленными домочадцами (которые не успели даже спросить, куда он так торопится и почему надел теплое пальто в такой жаркий день) и вылетел за дверь. Его родные удивились бы еще больше, если бы увидели, что он остановил экипаж – в погожие дни мистер Лион шел в лавку пешком, считая подобные прогулки превосходным физическим упражнением. Но в то утро скорость была важнее всего.

Миновав Хаундсдич и Кэмомайл-стрит, карета свернула на Бишопсгейт – широкую улицу, по обеим сторонам которой располагались лавки и несколько банков, в том числе и банк мистера Лиона – «Смит, Фрай и Ко». Если утром мистер Лион не мог сосредоточиться, чтобы помолиться надлежащим образом, то сейчас он почувствовал, что рассудок его внезапно обрел кристальную ясность.

«Прошу тебя, а-Шем, – тихо бормотал он, пока экипаж медленно ехал по оживленной улице, – пусть мой банк будет открыт. Пусть все будет как всегда».

Однако, когда они подъехали к повороту на Треднидл-стрит, оказалось, что по улице, и до того запруженной, теперь вовсе невозможно проехать. Перед каким-то зданием собралось великое множество людей; их было столько, что они перекрыли большую часть улицы. Все было ясно по разъяренным голосам людей, кричавшим на кого-то, кто, видимо, укрылся в стенах красного кирпичного здания; окна и двери были заперты.

– Остановите экипаж, – хрипло прошептал мистер Лион.

Будто во сне, где время замедлилось почти до полной неподвижности, он сунул руку в карман жилета, вытащил монету и протянул ее кучеру. Затем, все еще как во сне, он спрыгнул со ступенек экипажа и подошел к краю толпы. И тогда – тоже как во сне, но на сей раз он словно находился внутри сна, который уже видел раньше, – мистер Лион услышал собственный голос; он спрашивал, медленно выговаривая слова:

– Что случилось?

– Южная Америка, – так же медленно ответил человек, стоявший рядом.

– Южная Америка?

– Они объявили о банкротстве, – проговорил человек, кивая в сторону наглухо запертого здания.

– Южная Америка?

– Нет. «Смит, Фрай и Ко». Вся их братия. Гнилое это дело, скажу я вам. Правительство должно вмешаться, пока все лондонские банки еще не вылетели в трубу.

С этими словами он ушел. Мистер Лион усилием воли сбросил с себя дремоту и выбрался из толпы, которая с каждой минутой прибывала и свирепела. Он поспешил по Бишопсгейт, а дойдя до поворота на Корнхилл, зашагал еще быстрее. Оттуда всю дорогу до лавки он почти бежал. «Да, я разорен, но я не остался нищим, как тот вчерашний незнакомец», – старался он успокоить себя.

Он настежь распахнул дверь лавки и вбежал в заднюю комнату. Его охватила необъяснимая потребность взять в руки шкатулку, полную денег. Он хотел ухватиться за нечто надежное – за добрые звонкие монеты, которые охотно примет мясник или булочник; славные английские монеты, которые спасут его от ужаса и унижения внезапной нищеты; монеты, что помогут ему и его семье избегнуть долговой тюрьмы, хотя бы на время.

– Прошу тебя, а-Шем, не допусти этого! – прошептал мистер Лион, наклонившись под стол. Он протянул руку, чтобы снять половицу, как вдруг увидел, что кто-то уже избавил его от этой необходимости. Половицы не было на месте. Кто-то открыл тайник. Дрожащей рукой он ощупал углубление в полу. Оно было невелико, и пальцам понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы обшарить весь тайник. Пусто.

Он медленно выпрямился и побрел в торговую комнату, хватаясь за грудь – он задыхался.

– Мистер Лион! Вам плохо? – спросил мистер Уорбург, входя в лавку.

Тот не ответил: он уже рухнул на пол.

 

Глава 6

 

– Он будет жить, – сообщил врач, осмотрев мистера Лиона.

– Слава Богу, – сказал мистер Уорбург.

– А вы, сэр, – обратился доктор к пациенту, который уже сидел, но был все еще слаб, – как вам могло прийти в голову бегать по Лондону в теплом пальто в столь жаркий день? Неудивительно, что вы перегрелись и потеряли сознание.

Тот промолчал. Пусть лучше доктор думает, что его обморок был вызван неудачным выбором одежды, чем узнает истинную причину его недомогания. В Лондоне новости распространяются быстро. Если пойдут слухи о том, что он разорен, кредиторы будут у его дверей еще до наступления вечера.

– Вызвать экипаж, чтоб он отвез вас домой? – спросил мистер Уорбург, когда доктор ушел.

– Нет, мне уже намного лучше, – ответил мистер Лион, пытаясь говорить бодрым голосом. – Но, думаю, я зайду к Бэру перекусить. Чашка крепкого кофе поставит меня на ноги.

– Я велю Саймону проводить вас, – сказал мистер Уорбург, видя, что мистер Лион идет, пошатываясь. Помощник зашел в заднюю комнату, но вернулся один. «Странно. Еще несколько минут назад мальчик был здесь. Куда он мог подеваться? » Утренний поток посетителей уже схлынул из «Кофейни Бэра». Оглядывая свое маленькое королевство в доме на Свитингс-элли, Эшер Бэр – хозяин заведения – с удовольствием заключил, что все в полном порядке. Столы протерты, посуда вымыта, котелки, в которых варился кофе, выскоблены дочиста. Все готово к следующему, полуденному, наплыву гостей.

– Желаете чего-нибудь? Может быть, еще кофе? – спросил он единственного оставшегося посетителя.

– Нет, благодарю вас, – ответил мистер Эзра Меламед, сидевший на своем всегдашнем месте, в дальнем углу зала, и читавший утреннюю газету.

Мистер Бэр быстро протер полотенцем и без того безупречно чистый столик – по привычке – и вернулся за прилавок. Он заметил, – что табличка с правилами висит немного криво. У каждой кофейни в Лондоне был собственный свод законов, и бэровская не была исключением:

 

Дамам запрещается находиться в заведении.

Запрещается играть в карты.

Запрещается браниться.

Запрещается драться.

Запрещается распивать крепкие напитки.

Разрешается есть лишь блюда, приготовленные в стенах заведения.

 

Первые пять правил были общими для всех подобных мест, а последнее объяснялось тем, что у Бэра строго соблюдались законы кошерной кухни. Придя сюда, посетитель едва ли посмел бы положить купленный где-то ломоть сыра на тарелку для мяса.

Поправив табличку, Эшер Бэр налил себе кофе и взял газету, хотя на самом деле он вовсе не нуждался в газете, чтобы узнать последние мировые новости. Его кофейня – как и прочие в этом квартале, – словно магнит, притягивала купцов, брокеров и банкиров из Сити. Само собой, здесь собирались евреи, но предназначение «Кофейни Бэра» было то же, что у любой другой: маленький, уютно обставленный зал как нельзя лучше подходил для оживленных споров на любую тему, привлекшую общественное внимание в тот или иной день. Здесь обменивались новостями о падениях и взлетах цен на Фондовой бирже, о войне на Пиренейском полуострове; здесь же объявляли о рождении ребенка, помолвке и – да не случится подобного с нашими близкими и знакомыми – кончине. Словом, это было место встречи с друзьями и деловыми партнерами, и мистер Бэр гордился тем, что его кошерное заведение приносит такую пользу еврейскому народу.

Кроме того, он был рад, что может оказать личную услугу Эзре Меламеду. Мистер Меламед недавно потерял жену – она скоропостижно скончалась вскоре после Песаха, всего лишь через несколько месяцев после того, как Меламеды выдали замуж вторую, младшую, дочь. Когда молодые уехали в Америку, оставив мистера Меламеда одного в Лондоне, мистер Бэр распахнул двери своего дома перед вдовцом. Каждый шабат мистер Меламед обедал с Эшером Бэром и его семьей. А если кто-то подивится, что такого богатый человек мог найти в доме простого владельца кофейни, значит, он просто не знает Бэров: и мистер Бэр, и его супруга – само воплощение жизнерадостности и гостеприимства. К тому же Мириам Бэр превосходно готовит.

Само собой, мистер и миссис Бэр надеялись, что недалек тот день, когда их почетный субботний гость снова будет сидеть во главе собственного стола. Казалось бы, найти невесту не представляет труда для такого завидного жениха – Эзре Меламеду еще не было пятидесяти лет, он обладал отменным здоровьем, немалым состоянием, изысканными манерами и приятной внешностью. Кроме того, обе его дочери уже вышли замуж и жили со своими семьями (старшая на континенте, а младшая, как было сказано выше, перебралась на американские берега), так что можно было не опасаться, что дети станут вмешиваться в дела отца – говорят, такое бывает порой, однако самой Рассказчице не доводилось видеть подобные случаи, поэтому она не может с уверенностью сказать, является ли географическая отдаленность детей (особенно дочерей) от отца еще одним доводом в пользу мистера Меламеда как претендента на роль жениха.

Но, несмотря на многочисленные достоинства мистера Меламеда, наши Мудрецы говорят: найти спутника жизни столь же трудно, как раздвинуть воды Красного моря. Если же мы, Боже сохрани, поддадимся соблазну усомниться в их словах, то достаточно будет расспросить одну еврейскую хозяйку со Свитингс-элли, чтобы убедиться в истинности этого изречения. Ибо хотя миссис Бэр всегда держала ушки на макушке, ожидая появления недавно овдовевшей достойной еврейской дамы, однако та, кому было суждено стать второй женой мистера Меламеда, все не спешила заявить о себе.

Если мистер Меламед и был опечален возвращением к холостой жизни, то он не выказывал своих чувств на людях. Вероятно, единственным признаком того, что он не сумел до конца справиться с болью потери, были его визиты в кофейню – теперь он проводил там больше времени, чем в ту пору, когда был счастливым мужем. Итак, в то лето 1810 года мистер Меламед часто сиживал в дальнем углу зала с газетой и чашечкой кофе – именно этим он занимался, когда в кофейню вошел мистер Лион.

– Скажите, Эшер, миссис Бэр не очень затруднит приготовить небольшой завтрак? – спросил мистер Лион.

Увидев, как потрясен его друг, Бэр встревожился, вскочил с места и усадил мистера Лиона за стол.

– Ничуть не затруднит, Сэмюэл, – ответил он и взбежал по черной лестнице на второй этаж, служивший одновременно его квартирой и кухней заведения, где Мириам Бэр готовила еду для посетителей.

Мистер Лион, думая, что он в кофейне один – он не заметил мистера Меламеда, сидевшего в углу, – положил шляпу на стол, уткнулся в нее лицом и заплакал.

Эзра Меламед сидел и думал, что же ему предпринять. В конце концов он решил, что мистеру Лиону требуется время, чтобы выплакать душевную боль, и стал ждать. Лишь тогда, когда тот вынул из кармана пальто носовой платок и вытер лицо, мистер Меламед свернул газету и отложил ее в сторону.

– Ах, мистер Меламед, я не знал, что вы здесь, – сказал мистер Лион, повернувшись на шорох газеты.

– Вы позволите присоединиться к вам? Я тоже немного проголодался.

Мистер Лион жестом пригласил мистера Меламеда за свой стол.

– Вы видели мои слезы, и нам с вами незачем притворяться, будто ничего не произошло. Сегодня утром, мистер Меламед, я стал одним из подопечных благотворительного общества при синагоге.

– Вы держали деньги в банке «Смит, Фрай и Ко»?

– Все мое состояние. Кроме тех денег, что хранились в лавке. У меня было отложено около тысячи гиней – в шкатулке, спрятанной в задней комнате.

Мистер Меламед не смог сдержать удивления:

– Вы держали тысячу гиней в лавке?

– Знаю, это было глупо. Но я не мог придумать, куда их вложить. Так или иначе, это уже не имеет значения. Деньги пропали.

– Пропали? Я не понимаю, мистер Лион.

– Судя по всему, их украли.

В эту минуту вошел Эшер Бэр, неся тарелку с яичницей и поджаренным хлебом.

– Вот, Сэмюэл. Где вымыть руки, ты знаешь сам.

Пока мистер Лион совершал ритуальное омовение рук, а мистер Бэр заваривал кофе на двоих, мистер Меламед размышлял над печальными известиями, которые только что услышал. Банковский крах – не редкость для Лондона. Воровство на людных столичных улицах тоже было обычным делом. Но чтобы кто-то вломился в лавку и похитил деньги – такого на его памяти не случалось, во всяком случае, среди его знакомых еврейских торговцев. Мистер Меламед надеялся, что за этой кражей не последует череда других.

Мистер Лион возвратился за стол. Произнеся благословение над хлебом и откусив кусочек, он положил хлеб на тарелку, не в силах ничего съесть. Затем он сказал:

– Надеюсь, вы не обидитесь, что я отказываюсь от нашей договоренности касательно комнат на Бери-стрит. Моей дочери они не понадобятся. Разумеется, помолвку придется расторгнуть.

На этих словах он, не выдержав, снова разрыдался. Хозяин кофейни, вернувшийся с двумя чашками кофе, хотел было что-то сказать, но мистер Меламед жестом остановил его.

– Что с того, что Эшер узнает обо всем, – проговорил мистер Лион. – Скоро все узнают, что я остался без гроша.

Мистер Бэр охнул. Он снова попытался что-то сказать, но мистер Меламед опередил его:

– Кроме нас троих, никому не следует знать об этом.

– Можете рассчитывать на меня, Сэмюэл. Я никому не скажу ни слова, – добавил мистер Бэр.

– Но я должен сообщить обо всем мистеру Голдсмиту, – сказал мистер Лион. – Было бы нечестно утаивать от него правду о моем разорении.

– Все может измениться во мгновение ока, – сказал мистер Меламед. – У нас есть время найти деньги, украденные у вас.

– Но в шкатулке была всего лишь тысяча гиней, – возразил мистер Лион.

– Сколько вы обещали дать в приданое дочери? – спросил мистер Бэр.

– Тысячу гиней.

– Что ж, – сказал мистер Бэр, – если вы найдете пропавшие деньги, можно будет благополучно сыграть свадьбу. Как сказал мистер Меламед, никто не должен знать о том, что произошло.

– Но как же вся остальная семья? – в отчаянии воскликнул мистер Лион. – На что мы будем жить?

Поскольку никто не ответил, он продолжал:

– Говорю вам, мое положение безнадежно. Даже если у Ханны будет приданое, мистер Голдсмит не захочет иметь дело с семьей, проживающей в Ньюгейтской долговой тюрьме. Лучше разорвать помолвку сейчас – прежде, чем он услышит новость от посторонних людей.

Он замолчал. За столом воцарилась тишина, а затем заговорил мистер Меламед – настала его очередь возражать, что он и сделал весьма решительно:

– А я вам говорю, мистер Лион, что впадать в отчаяние строго-настрого запрещено. Слышите? Вы не вправе терять надежду. Поэтому, повторяю вам, не говорите ни одной живой душе, что хранили состояние в банке «Смит, Фрай и Ко». Что до кражи – когда вы позавтракаете, я пойду с вами в лавку. Не исключено, что вор оставил что-нибудь, что поможет нам выследить его.

– Нет. Я не могу допустить, чтобы это дело коснулось и вас. Я не должен был пользоваться вашей добротой и взваливать на вас мои неприятности.

– Мистер Лион, мой интерес к вашему делу вызван отнюдь не добротой. Как вы знаете, я – один из членов совета Большой синагоги и, кроме того, слежу за благотворительным фондом и вношу в него деньги, поэтому могу вас уведомить, что фонд уже до предела истощен. Поэтому я не могу позволить преступникам вламываться в еврейские лавки и обворовывать торговцев, тем самым увеличивая число бедняков, нуждающихся в нашей благотворительности. Я принимаю участие в вашем деле только потому, что это мой долг перед синагогой и перед общиной, и вы не имеете права мешать мне исполнять мои обязанности.

Мистер Лион не поверил ни единому слову из блестящей речи мистера Меламеда. Если бы требовалось лишь отыскать вора, они могли бы обратиться к ищейкам с Боу-стрит – профессиональным следователям, что служили в магистратском суде на Боу-стрит. Но мистер Лион больше не возражал – он был благодарен мистеру Меламеду за его желание помочь.

– Сколько я вам должен за завтрак? – спросил мистер Лион и сунул руку в жилетный карман, надеясь, что там еще осталось несколько монет.

– Ни фартинга. Вы просто позавтракали у друзей, как если бы мы вместе сидели наверху, за моим столом.

– Чушь, – сказал мистер Меламед. – Мистер Лион не нуждается в чьей бы то ни было благотворительности. Ведите счет всему, что он закажет в кофейне, – он вернет вам все до последнего пенни, с Божьей помощью.

 

Глава 7

 

Подняв голову, мистер Меламед пристально разглядывал небольшое окошко. Оно было расположено справа от задней двери лавки мистера Лиона; дверь эта выходила на узкую улочку. Окно было не только маленьким, но еще и зарешеченным, находилось высоко от земли – маловероятно, что вор проник в лавку через него. Но, желая тщательно обследовать всю комнату, мистер Меламед пододвинул к стене ящик и взобрался на него. Теперь можно было без труда дотянуться до окна и проверить решетку на прочность, что он и сделал. Прутья держались крепко. Разочарованный, он слез с ящика.

Эзра Меламед вовсе не был профессиональным сыщиком, но он всегда интересовался расследованием преступлений – как и любыми другими загадками, дававшими пищу для ума; отчасти именно поэтому его так привлекало изучение Талмуда. Переводя взгляд с окошка на заднюю дверь, а с нее – на дверь, ведущую из задней комнаты в торговую, он припомнил вопрос из Талмуда: «Как следует поступать в том случае, когда мышь вбегает в дом с кусочком хлеба во рту, и затем мышь выбегает из дома с кусочком хлеба во рту? Считаем ли мы, что та мышь, которая вбежала, и та, что выбежала, – это одна и та же мышь, или же две разные? »

Этот вопрос задал мудрец по имени Рава в трактате Псахим 10б, в той части Талмуда, где обсуждаются законы, связанные с праздником Песах. В данном случае мудрецы говорили о том, как следует искать хамец, квасную пищу, в доме после того, как дом уже был очищен от квасного – на Песах евреям запрещается есть хамец или даже обладать им.

«Если это была одна и та же мышь, – спрашивает Рава, – можем ли мы предположить, что в доме нет хамеца – то есть хамец, который несла мышь, выбегая из дома, был тот же самый, что она принесла в дом с улицы, – а следовательно, дом не нужно убирать заново? Или же, если мышей было две, должны ли мы предположить, что мышь, выбежавшая наружу с куском хлеба, нашла этот кусок где-то в доме, а значит, дом следует еще раз убрать и тщательно осмотреть? »

Над этим вопросом стоило поразмыслить. Мистер Меламед не мог с уверенностью сказать, почему этот отрывок из Талмуда пришел ему на ум именно сейчас. Быть может, потому, что шкатулку явно украли, но в лавке не осталось никаких следов взлома. Так что же, была ли та «мышь», покинувшая лавку со шкатулкой в зубах, той же самой мышью, что отперла дверь ключом? Или то были две разные «мыши»?

– Вы уверены, что ни у кого, кроме вас и мистера Уорбурга, нет ключа от лавки?

– Есть третий ключ, я держу его в ящике стола. – Мистер Лион открыл ящик, чтобы показать ключ, и обернулся к собеседнику с растерянным лицом:

– Его здесь нет.

– А вчера был?

Мистер Лион на мгновение задумался:

– Да, я видел его.

– Была ли задняя дверь заперта сегодня утром, когда вы вошли в лавку?

– Не знаю. Думаю, я запер ее вчера вечером, когда уходил. Но сегодня утром я вошел через парадную дверь и сразу направился к столку.

– То есть вы не отпирали дверь?

– Нет.

– А мистер Уорбург мог отпереть ее?

– Вероятно, да. Видите ли, я упал без чувств, и не знаю, что происходило, пока я был без сознания. Но когда я пришел в себя, он вошел в заднюю комнату – искал Саймона. Судя по всему, мальчик, был здесь до того, но ушел.

– Он вышел через эту дверь?

– Да, конечно. Саймону не разрешается пользоваться парадным входом лавки.

– Значит, когда он пришел сюда утром, дверь уже была открыта.

– Да, думаю, так.

Мистер Меламед осмотрел дверной замок. Ему хотелось бы верить, что кражу совершил кто-то, не связанный с лавкой, однако замок свидетельствовал о противоположном: на нем не было никаких следов взлома.

– Мистер Лион, если позволите, я одолжу у вас ключ и задам мистеру Уорбургу несколько вопросов.

– Значит, вы расскажете ему о краже?

– Нет. Я всего лишь спрошу его кое о чем.

Взяв ключ, мистер Меламед прошел в торговую комнату. Покупателей в лавке не было, Айзик Уорбург протирал настольные часы, стоявшие на витрине. Услышав шаги мистера Меламеда, он обернулся.

– Вижу, торговля идет не очень оживленно, мистер Уорбург.

– В это время так обычно и бывает. Аристократы в этот час еще завтракают, а брокеры заключают сделки на бирже.

– Мистер Лион изрядно напугал нас утром.

– Да. Но, мне кажется, ему уже лучше.

– Надеюсь, что так. Кстати сказать, я нашел этот ключ на полу в задней комнате. Должно быть, вы уронили его, когда отпирали заднюю дверь. Всякое случается, и я не скажу об этом мистеру Лиону, но прошу вас впредь быть повнимательнее.

Мистер Уорбург поглядел на ключ, лежавший на ладони мистера Меламеда. Затем он достал из жилетного кармана точно такой же ключ.

– Мой ключ при мне, мистер Меламед. Полагаю, заднюю дверь отпер мистер Лион, как и всегда. Наверное, ключ выпал из его кармана, когда ему стало плохо.

– Ах да, я и не подумал об этом. Конечно же именно так и было.

Мистер Меламед принялся тщательно рассматривать настольные часы, словно собираясь купить их.

– Это и есть знаменитые музыкальные часы с новым механизмом боя?

– Нет, сэр, вот они, – ответил мистер Уорбург, указав на те часы, что накануне привлекли внимание Перси Гренвилла.

Мистер Меламед изучал часы в течение нескольких минут, затем сказал:

– Считайте, что они проданы. Я оговорю условия оплаты с мистером Лионом.

– Да, сэр.

Мистер Меламед вернулся в заднюю комнату и отдал ключ мистеру Лиону. Он справедливо предположил, что мистер Лион слышал весь разговор, поэтому не стал его пересказывать.

– Вы вовсе не обязаны покупать часы, мистер Меламед.

– Верно, не обязан. Но это великолепная вещь, и мне действительно нужны новые часы в библиотеку. А теперь вернемся к вашей тайне.

– Не сомневаюсь, что вы согласитесь со мной: мистер Уорбург не совершал преступления, – сказал мистер Лион.

– Пока что я никого не исключаю. Непонятно, куда исчез третий ключ. Возможно, он работал не один.

– Нет, я уверен, что он не замешан в этом.

– Как вы можете быть уверены?

– Я много лет работаю с людьми и, смею полагать, неплохо разбираюсь в людских характерах. Мистер Уорбург – женатый человек, у него недавно родился сын. Он показал себя надежным и трудолюбивым помощником, способным содержать семью и добиваться успеха в работе. Будь он из тех, кто может совершить столь недостойный поступок, я бы непременно заподозрил что-нибудь.

Мистер Меламед мысленно вернулся ко вчерашним событиям, о которых мистер Лион поведал ему по дороге в лавку.

– И тем не менее вы заподозрили его в краже кошелька с деньгами мистера Гренвилла.

– Нет, это не так. Я лишь на мгновение встревожился, увидев, что деньги пропали. Я не успел никого заподозрить – мистер Уорбург сразу же достал кошелек из-под прилавка, куда он сам предусмотрительно спрятал его.

Мистер Меламед с радостью согласился бы с оценкой, данной мистером Лионом помощнику, – но, увы, мистер Уорбург лучше прочих подходил на роль преступника. Он видел, как мистер Перси Гренвилл выплатил долг за часы – следовательно, если он знал о шкатулке, то понимал, что запас денег в ней существенно пополнился. Более того, у него был ключ от лавки, поэтому он без труда мог забрать шкатулку, когда закрывал лавку на ночь. На людной улице никто не заметил бы человека, несущего коробочку, а если кто и заметил, найти этих свидетелей уже не представляется возможным.

Оставался один вопрос: если у помощника было достаточно времени, чтобы совершить преступление, почему он не поставил на место половицу? Если же он хотел, чтобы все выглядело как кража со взломом, тогда почему не устроил беспорядок в комнате? Умный преступник – а мистер Уорбург показался ему весьма умным человеком – обставил бы все так, словно он пришел с улицы. Он бы перевернул стул, разбросал по полу бумаги, выдвинул ящик стола, чтобы создать впечатление, будто вор искал деньги.

Вот и вторая странность, осенило мистера Меламеда. Вор не только безо всякого труда пробрался в лавку, но и знал, где искать шкатулку. Кто еще, кроме мистера Уорбурга, соответствует этому описанию?

Мистеру Меламеду не хотелось бы рассматривать такую возможность, но он был вынужден сделать это: Саймон, мальчик-сирота, с легкостью мог проскользнуть в заднюю комнату, пока там никого не было, и забрать ключ. Вечером, когда все ушли из лавки, он мог вернуться и украсть шкатулку – или же, возможно, он отдал ключ своим друзьям-карманникам, и те проделали все сами.

– Вы когда-нибудь вынимали шкатулку в присутствии мальчика? – спроси мистер Меламед.

– Никогда. Разве Тора не учит нас, что нельзя ставить препятствие на пути слепца?

– Значит, вы допускаете, что он мог совершить воровство?

– Ребенок, у которого не осталось никого в целом мире, может поддаться многим соблазнам, чтобы обеспечить свое будущее. Но Саймон – хороший мальчуган, я его знаю. Он сам не совершил бы бесчестного поступка.

– Однако вы говорили, что он дружен с ворами. Как зовут их главаря? Сэр такой-то?

– Граф Грэйвел-лейнский.

Мистер Меламед улыбнулся. Хотя он сурово осуждал поведение еврейского юноши, живущего преступной жизнью и вдобавок вовлекающего в нее других детей, однако не мог не отдать должное отважной дерзости такого титула. В Англии евреям были предоставлены не все гражданские свободы, а уж дворянским титулом еще не пожаловали ни одного еврея. А этот воришка провозгласил себя представителем английской аристократии, да к тому же графом.

Однако мистера Меламеда обеспокоило то, что граф объявил своими владениями Грэйвел-лейн. Эта узкая улочка кишела преступниками: там орудовал и пресловутый Айки Соломон, которого за месяц до описываемых событий признали виновным в краже кошелька с сорока фунтами стерлингов. Сейчас Айки сидел в плавучей тюрьме, дожидаясь депортации. Мистер Меламед надеялся, что граф Грэйвел-лейнский не собирается занять место Соломона.

– Я бы хотел поговорить с Саймоном, – сказал мистер Меламед. – И с Графом.

Мистер Лион кивнул:

– Я уверен, что вы найдете Саймона на складе. Если только мистер Абрамсон не послал его с поручением.

Мистер Меламед, увы, не разделял его уверенности. Он думал о мальчике, но упоминание о мистере Абрамсоне всколыхнуло в нем новые подозрения.

– А что вы скажете о вашем управляющем? Он мог взять третий ключ? Ему было известно, где вы храните шкатулку?

Мистер Лион ответил не сразу. В глубине души он предполагал, что управляющий может быть причастен к краже. Несколькими годами раньше он владел собственной часовой лавкой и был одним из конкурентов мистера Лиона. Конкуренция закончилась, когда мистер Абрамсон разорился, продав слишком много товара в кредит своим знатным покупателям. Мистер Лион взял его к себе в лавку и назначил управляющим складом и смотрителем работ; иногда он сожалел о своем поступке: с тех пор между ними установилось невысказанное напряжение. Надо ли сообщать об этом мистеру Меламеду?

– Он не заходит сюда, – сказал мистер Лион, все еще не зная, о чем стоит рассказывать, а о чем лучше умолчать. – Когда мне нужно поговорить с ним, я иду на склад. Но вероятно, он знает, что я держу здесь наличные деньги, ведь он и сам когда-то владел лавкой. Иногда приходят счета, которые необходимо срочно оплатить.

– Я помню его лавку, купил там несколько вещей. Должно быть, ему тяжело работать под чужим началом.

– Но это не означает, что он способен опуститься до воровства, – сказал мистер Лион, осознав бессмысленность своей попытки скрыть что-то от мистера Меламеда. Они принадлежали к одной общине. Оба знали, кто с кем дружен и кто на кого держит зуб.

– А ваш бывший помощник? Он способен опуститься до воровства?

– Джейкоб Оппенгейм? О нет, мистер Меламед. Мистер Оппенгейм не смог бы совершить подобное.

– Почему же?

– По многим причинам. Он работал у меня пять лет и ни разу не дал мне повода усомниться в его честности. И он ученый человек, замечательный знаток Торы. И он не знал, что я держу в лавке крупную сумму денег. Когда он был моим помощником, у меня еще не было заведено откладывать наличные в шкатулку. И вчера мы встретились случайно. Он даже не собирался зайти ко мне в этот приезд, поскольку очень спешил.

– Но не сказал вам, куда он так спешит, верно?

– Прошу прощения, но я категорически отказываюсь включать Джейкоба в ваш список подозреваемых.

– Как знаете, – сказал мистер Меламед, не желая спорить; однако сам он вовсе не собирался вычеркивать Джейкоба из мысленного списка. – Но если ни мистер Оппенгейм, ни мистер Уорбург, ни мистер Абрамсон, ни Саймон не совершали преступления, стало быть, его совершил лорд Гренвилл.

– Вы, конечно, шутите, мистер Меламед.

– Мы должны проверить всех, у кого была возможность сделать это.

– Но лорд Гренвилл сказочно богат.

– А его младший сын?

– Люди поговаривают разное, но ведь сейчас очень многим молодым джентльменам случается залезть в большие карточные долги. И зачем бы Перси Гренвиллу отдавать мне деньги, если он собирался украсть их? Он мог бы сказать отцу, что был ограблен по дороге в Корнхилл.

– Верно. Как верно и то, что вы очень добросердечный человек, мистер Лион. В ваших глазах все невинны. Подобные взгляды обеспечат вам место в раю, но не вернут обратно вашу тысячу гиней.

Мистер Меламед надел шляпу, собираясь уходить.

– Значит, вы бросаете эту затею? – спросил мистер Лион.

– Бросаю? Дорогой мистер Лион, вы дали мне новую работу. Это все равно что подарить человеку новую жизнь, и я очень благодарен вам. Я не оставлю этого дела до тех пор, пока не отыщутся ваши гинеи.

Мистер Меламед закрыл заднюю дверь и вышел из лавки через парадную дверь; снова столкнувшись с мистером Уорбургом, он коснулся шляпы в знак прощания.

Однако вместо того, чтобы проследовать дальше по Корнхилл-стрит, он обошел лавку и свернул на улочку, что вела к задней двери. Он хотел попробовать заглянуть в лавку через окошко, чтобы узнать, мог ли посторонний наблюдать за мистером Лионом с улицы, оставаясь незамеченным. Но заглянуть в окно он смог лишь подпрыгивая; при этом он чувствовал себя неловко и глупо. Мистер Меламед предположил, что кто-то подтащил к стене ящик – он сам проделал то же самое, находясь в лавке, – но это было маловероятно. Хотя улочка была не такой людной, как Корнхилл-стрит, все же время от времени по ней проходили рабочие и торговцы; само собой, умный вор не допустил бы, чтобы его застали за таким подозрительным занятием.

Мистер Меламед размышлял над своей беседой с мистером Лионом. Его не покидала уверенность в том, что вор – кем бы он ни был – располагал, во-первых, ключом от лавки и, во-вторых, сведениями о тайнике под полом.

Древняя загадка Равы вновь зазвучала в его голове: «Как следует поступать в том случае, когда мышь вбегает в дом с кусочком хлеба во рту, и затем мышь выбегает из дома с кусочком хлеба во рту? Считаем ли мы, что та мышь, которая вбежала, и та, что выбежала, – это одна и та же мышь, или же две разные? »

Кто вошел с ключом? Кто вышел с деньгами? И сколько их было, двое или один?

 

Глава 8

 

Мистер Меламед решил первым делом расспросить мистера Абрамсона. Идя от лавки к складу, он придумал предлог, чтобы вовлечь его в разговор. Он спросит, не нужны ли на складе рабочие руки. Такой вопрос звучал вполне правдоподобно. Поскольку мистер Меламед был членом совета Большой синагоги и оказывал ей денежную поддержку, его напрямую затрагивали дела общины, в том числе и безработица среди новых иммигрантов.

Но, несмотря на благодатную тему, вопрос не вызвал дружелюбного ответа.

– Спросите лучше у мистера Лиона, – хмуро проговорил мистер Абрамсон. – Хозяин он, не я.

– Знаю. Но у него назначена важная встреча в Вест-Энде, поэтому он посоветовал обратиться к вам, ведь вы руководите рабочими и заведуете складом.

Мистер Меламед пристально разглядывал бывшего торговца. Если мистеру Абрамсону и была присуща ложная гордость, как можно было предположить по его угрюмому лицу, то управляющего задело бы очередное напоминание о том, что теперь он работает на складе, в то время как мистер Лион посещает богатых покупателей в их роскошных резиденциях. Но, как ни странно, лицо мистера Абрамсона оставалось совершенно бесстрастным.

– Надеюсь, дела идут хорошо? – продолжал мистер Меламед. – Может быть, вам нужны еще часовщики или столяры?

– Дела идут плохо, мистер Меламед. Работы едва хватает тем, кого мы уже наняли.

Он кивком указал на мастерскую. Около дюжины человек сидело за двумя длинными столами. Один из них, заметил мистер Меламед, был искусным каллиграфом: перед ним лежало несколько циферблатов, на которых он вырисовывал римские цифры. Несколько человек расписывали люнет лунными пейзажами. За другим столом сидели часовщики: они изготовляли тончайшие механизмы с помощью миниатюрных инструментов. Мистер Меламед предположил, что напольные часы делают снаружи, во дворе.

Он не был знаком с рабочими, но знал их в лицо – они виделись в Большой синагоге на шабат, когда община собиралась на службу. Всю неделю эти люди читали ежедневные молитвы здесь, на рабочем месте; как можно было увидеть по их бородам и одежде, они были родом с европейского континента и придерживались своих заповедей и традиций. Мистер Меламед подумал, что большинство из них, вероятно, знает лишь несколько слов на английском. Ему также пришло в голову, что, если бы не такие предприятия, как лавка мистера Лиона, им было бы очень нелегко найти работу.

Его разгневала мысль о том, что мистер Лион будет вынужден закрыть лавку, а эти славные труженики снова окажутся на жестоких улицах Лондона – но он не знал, в какое русло направить свою злость. Ни мистер Лион, ни «Смит, Фрай и Ко» не виноваты, что рынок обернулся против них. Честные проигрыши были такой же неотъемлемой частью торговли, как честные доходы. Иное дело – воровство; и мистер Меламед вернулся мыслями к собственной работе, то есть к поискам вора. Внезапно он вспомнил о напольных часах, которые лорд Гренвилл вернул в лавку. Было ли совпадением то, что они остановились примерно тогда же, когда из тайника пропала шкатулка? Или же кто-то пытался запятнать деловую репутацию мистера Лиона?

– Ну, лондонский сезон заканчивается, не так ли? – сказал мистер Меламед, решив попробовать подобраться к управляющему с другой стороны. – Вероятно, дороги уже полны карет, едущих в Брайтон.

Поскольку тот ничего не ответил, мистер Меламед продолжал:

– Брайтон – прелестное место. Вам случалось там бывать, мистер Абрамсон?

И вновь он попытался разглядеть в лице управляющего перемену – может быть, вспышку гнева или зависти. Но глаза мистера Абрамсона по-прежнему сохраняли безразличное выражение.

– Раньше мы ездили туда из-за сына. Он любил море.

– Должно быть, теперь, когда обстоятельства изменились, ему тяжело сидеть все лето в Лондоне?

Мистер Абрамсон холодно взглянул на него:

– Моего сына нет в живых, мистер Меламед. Он был убит в прошлом году в Испании, в сражении при Талавере. В следующем месяце будет его йорцайт[5].

Мистер Меламед закрыл глаза. Он чувствовал себя дураком или даже хуже того – как он мог забыть такое?

– Простите меня, – сказал он.

– Вы и сами недавно пережили потерю. Горе делает человека глухим к чужим печалям. Я знаю, – добавил мистер Абрамсон, – что мистер Лион старается помогать иммигрантам, но сейчас не время нанимать новых работников. Прежде всего мы должны заботиться о тех, кто уже работает здесь. Мы не можем допустить, чтобы они потеряли работу. Если мистер Лион спросит моего совета, я так ему и скажу. Надеюсь, вы понимаете.

– Я понимаю, – ответил мистер Меламед, – и благодарю вас за то, что искренно высказали ваше мнение.

И он действительно верил в искренность собеседника. Какая бы внутренняя борьба ни терзала управляющего, его и вправду заботила судьба работников, и он бы не стал вредить делу мистера Лиона.

– Но возможно, нам понадобится новый мальчик-посыльный.

Мистер Меламед, уже повернувшийся было к двери, остановился и посмотрел на мистера Абрамсона. Он и забыл о Саймоне.

– Мне казалось, у вас уже есть мальчик-посыльный. С ним что-то случилось?

Мистер Абрамсон пожал плечами:

– Не знаю. Я весь день его не видел.

– По утрам он обычно бывает здесь?

– Да, и весьма досадно, Что сегодня он не пришел. Вчера днем упала цена на красное дерево. Сегодня я хотел с самого утра послать его с заказом на склад древесины. А теперь, должно быть, все дерево уже раскупили.

– Что ж, если вам понадобится новый посыльный, мистер Лион знает, где меня найти.

 

Когда мистер Меламед вернулся в кофейню Бэра, там уже воцарилась совсем иная атмосфера, чем утром. Воздух просто-таки звенел от оживленной болтовни. Толпа посетителей заполонила зал, почти все столики были заняты. О «Смите, Фрае и Ко» уже забыли: все были поглощены новостями о крахе еще одного банка. Столицу охватила финансовая паника; у каждого из собравшихся было собственное мнение (и каждый спешил выразить его, для чего порой приходилось перекрикивать остальных) о том, что следует предпринять правительству, чтобы спасти страну от разорения.

Мистер Меламед занял свое всегдашнее место у дальней стены. На протяжении нескольких минут он слушал шумные разговоры посетителей, затем вернулся к своему расследованию. Он был рад, что может вычеркнуть мистера Абрамсона из списка подозреваемых, но жалел, что не может поступить так же с Саймоном – по крайней мере, пока что.

Мистер Бэр подошел к его столику, и мистер Меламед заказал холодную мясную закуску. Никто из них не проронил ни слова о мистере Лионе. Эшер Бэр был весьма удивлен, когда сыщик спросил, понизив голос:

– Джейкоб Оппенгейм был здесь вчера?

– Да, он заходил вчера вечером.

– Вы знаете, где он остановился?

– Я спрошу у миссис Бэр.

Мистер Меламед улыбнулся. Уж кто-кто, а миссис Бэр всегда знала, где найти того или иного молодого холостяка: она считала, что ее истинное призвание – устраивать браки. Наверняка добрая женщина все еще была разочарована тем, что мистер Оппенгейм покинул Лондон прежде, чем она успела подыскать ему супругу. И она бы ни за что не позволила ему уйти из кофейни, не разведав, где он остановился, – ведь никто не знает, когда на горизонте может возникнуть достойная юная леди, а потому следует быть всегда наготове.

Вернувшись с тарелкой холодного мяса, хозяин кофейни сообщил мистеру Меламеду нужные сведения, добавив, однако:

– Надеюсь, ваш интерес к мистеру Оппенгейму никак не связан с тем делом?

– Я тоже надеюсь, что мои подозрения не оправдаются, – ответил тот. – Но упоминал ли он, зачем приехал в Лондон?

– Насколько я помню, нет.

– Он разговаривал хоть о чем-нибудь?

– Да, он спросил, что нового в общине. Миссис Бэр рассказала ему, что ваша дочь уехала в Америку и что дочь Сэмюэла обручилась с сыном Голдсмитов. Миссис Бэр спускалась сюда на несколько минут, чтобы поздороваться с мистером Оппенгеймом. Она очень привязана к нему, и для нее остается великой загадкой то, что такой славный молодой человек до сих пор не нашел жену. Она весь вечер только об этом и говорила.

– Несомненно, это великая загадка для всех нас. Но скажите, был ли он в радостном расположении духа или, быть может, встревожен чем-либо?

– Кажется, он выглядел вполне веселым. Но, по правде сказать, я был занят другими делами. Тряпка упала в печь, и все заведение чуть не сгорело дотла. Миссис Бэр и я побежали наверх тушить огонь. Когда я спустился обратно в зал, его уже не было. Думаю, он устал ждать, вернулся к себе и пообедал там. А сейчас, с вашего позволения, я вернусь к другим посетителям.

– Последний вопрос, Эшер. Вы помните, в котором часу спустились сюда?

– В половине седьмого. Я слышал бой часов.

Мистер Бэр удалился, а мистер Меламед сосредоточился на обеде. Он не мог долго оставаться в кофейне – предстояло еще нанести несколько визитов. И все же он просидел некоторое время, размышляя над одной загадкой: как раз около половины седьмого мистер Оппенгейм столкнулся с мистером Лионом на углу Свитингс-элли. Если мистер Оппенгейм был голоден, почему он не вернулся в кофейню с мистером Лионом или, если уж на то пошло, не предложил пообедать в каком-то другом месте? И если он располагал достаточным временем, чтобы поговорить с мистером и миссис Бэр, то почему же ему было некогда говорить с мистером Лионом – гораздо более близким его другом, чем Бэры? А более всего мистера Меламеда занимал вопрос: что привело молодого человека в Лондон?

 

– Мистер Оппенгейм? Сожалею, мистер Меламед, но он уже уехал.

– Надеюсь, не дурные вести стали причиной его отъезда? Насколько я понимаю, он прибыл в Лондон лишь вчера.

Миссис Леви – вдова, владелица почтенного пансионата на Кинг-стрит, возле Большой синагоги, – ничего не сказала. Мистер Меламед не мог не признать, что ее молчание достойно восхищения. Многие хозяйки с радостью ухватились бы за любой повод посплетничать о жильцах, посудачить об их поведении.

– Нельзя ли посмотреть комнату, где он останавливался? У меня на примете есть человек, которому, возможно, понадобится жилье на несколько недель.

В сущности, он не лгал. У него на примете было много людей, нуждавшихся в чистой удобной комнате. Миссис Леви, знавшая о связях мистера Меламеда с синагогой, не заподозрила в его вопросе никаких скрытых причин и провела гостя по лестнице.

– Окна выходят во двор, поэтому здесь не очень светло, – объяснила она, пока гость поспешно оглядывал помещение. – Зато уютно и чисто.

Все верно: комната была темноватой, но опрятной. К его разочарованию, после отъезда жильца здесь уже успели убраться. Кровать была застелена свежим бельем, таз – вымыт и высушен. Мистер Меламед подошел к платяному шкафу и распахнул дверцы в надежде найти улику, связанную с лондонским визитом мистера Оппенгейма. Но молодой человек ничего не оставил в комнате.

– Вы выдаете каждому жильцу ключ от входной двери, то есть они могут входить и выходить, когда им вздумается, и нет нужды будить вас или слуг?

– Все мои жильцы – добропорядочные джентльмены, мистер Меламед. Они могут получить ключ, если пожелают. Но мой пансионат – не постоялый двор для тех, кто проводит вечера за выпивкой и картами, а потом вваливается в комнату среди ночи, грохоча на весь дом… если вы это имели в виду.

– Благодарю вас, что успокоили меня. Я так и предполагал, что все ваши жильцы – такие же достойные люди, как мистер Оппенгейм, и мне жаль, что мы с ним не встретились. Если бы я раньше узнал, что он в городе, то зашел бы вчера вечером. Впрочем, вероятно, я все равно бы разминулся с ним, если вечером его здесь не было. Полагаю, он ужинал с друзьями.

Миссис Леви позволила ему полагать все, что угодно, поскольку в ответ она произнесла лишь:

– Если вы уже посмотрели комнату, мистер Меламед, мне пора возвращаться к работе.

– Прошу прощения, миссис Леви, я не хотел вас беспокоить.

– Вы вовсе не побеспокоили меня. И если тот джентльмен, о котором вы говорили, нуждается в хорошей тихой комнате, – продолжала леди, спускаясь с мистером Меламедом по лестнице, – то лучше, чем эта, ему не найти.

Он мысленно согласился с ней. Пансионат был самым укромным местом, какое только можно себе представить, – а значит, идеальным жильем для тех, кто хочет спрятаться.

 

Глава 9

 

Если мистеру Лиону хотелось верить, что виновник – не Джейкоб Оппенгейм, то у мистера Меламеда были свои чаяния. Направляясь к следующей остановке своего пути, общинному приюту – это было маленькое здание на Литл-Дьюкс-плейс, неподалеку от пансионата миссис Леви и Большой синагоги, вмещавшее в себя не более дюжины мальчиков и столько же девочек, – он горячо надеялся найти там разумное объяснение тому, что мальчик-посыльный исчез из лавки. Например, ребенок мог заболеть. Мистеру Меламеду очень не хотелось, чтобы вором оказался Саймон; он сам дивился своему волнению.

Внезапно он понял, что уже не относится к этой краже как к занятной головоломке, которую приятно разгадывать за чашкой кофе или за сытным обедом. Предложив помощь в поимке вора, он, сам того не осознавая, взял на себя великую ответственность. Поэтому его так растревожила маленькая драма, что разворачивалась на его глазах. На карту поставлено будущее самых настоящих живых людей, размышлял мистер Меламед, стоя в передней в ожидании директора приюта. Если он укажет на невиновного – скажем, на сироту, – то может исковеркать всю жизнь ребенка. И он вознес беззвучную молитву Отцу всех сирот и вдов, прося, чтобы расследование вело его по верному пути, чтобы он стал орудием добра, а не зла.

– Мистер Меламед, какая приятная неожиданность! Что я могу для вас сделать? Надеюсь, вы останетесь на чай?

Морис Мюллер, директор приюта, был маленьким человечком; своими торопливыми движениями он напоминал птицу в полете. Он буквально слетел к мистеру Меламеду и, казалось, замер на одной лапке, поджав вторую, готовый взмыть в воздух по первому слову гостя.

– Но прежде чем рассказать, что привело вас сюда, вы непременно должны посмотреть наши новые занавески в гостиной. Их сшили юные леди из Швейного общества Большой синагоги, и я уверен, вы согласитесь со мной, что великодушие этих нежных созданий видно в каждом стежке.

Внезапно мистер Меламед обнаружил, что его уже ведут в гостиную – таков был мистер Мюллер. Он увлекал за собой каждого, и пыл его был так велик, что устоять перед ним мог лишь неисправимый угрюмец. Мистер Меламед покорно осмотрел занавески, заодно отметив про себя свежевымытые окна. Похвалив директора за образцовый порядок – директор уверял, что все это заслуга экономки, – он перешел к делу:

– Мистер Мюллер, до моего сведения дошло, что один из ваших воспитанников не явился на работу. Может быть, он болен? Я говорю о Саймоне, он работает посыльным в лавке мистера Сэмюэла Лиона.

На лице мистера Мюллера отразилось беспокойство.

– Саймон? Вот так новости.

– Его нет в приюте?

– Нет.

– Вы не знаете, где его можно найти?

– Нет, не знаю. Но если он снова сбежал к банде графа Грэйвел-лейнского, я не несу за это ответственности, мистер Меламед. Как вам известно, я не раз говорил членам совета синагоги, что днем дети должны учиться. Изучать священные книги несколько часов по вечерам – этого мало. Просто возмутительно, что наши дети большую часть дня работают. И уж конечно же их не следует нанимать посыльными, чья работа – работа! – состоит в том, чтоб целый день шататься по улицам Лондона в одиночку.

Мистера Меламеда озадачила эта вспышка гнева. Будучи состоятельным человеком и одним из меценатов общины, он привык к уважительному обращению. Но слова директора попали в цель, поэтому, вместо того чтобы ответить на упрек гневным выпадом, он принял его как должное и сказал лишь:

– Община делает все, что в ее силах, мистер Мюллер.

Дожидаться ответа мистер Меламед не стал. Он и сам сомневался в правдивости собственных слов.

 

– Эй, сквайр, вы вторглись в частные владения.

Мистер Меламед услышал за спиной смех детей. От его внимания не ускользнула компания подростков, что следовала за ним с той самой минуты, как он покинул сравнительно светскую Дьюкс-плейс и вошел в безусловно сомнительный квартал на другой стороне Петтикот-сквер. Его рука невольно потянулась к карману плаща. Вполне возможно, что дети шли за ним просто из любопытства. Весьма вероятно, что они надеялись облегчить его карманы, избавив их от носового платка или кошелька.

Оглядывая грязную тесную улочку, мистер Меламед недоумевал, как кому-то могло прийти в голову объявить своими владениями такое жалкое место. Потом он спохватился: если он хочет завоевать доверие детей, нельзя смотреть на них свысока.

– Прошу прощения, – сказал он, доставая футляр для визитных карточек, который, к счастью, еще никуда не пропал из его кармана. Он вынул карточку и вручил ее тому подростку, который окликнул его сзади, а сейчас стоял перед ним, загораживая дорогу.

Мальчик был одет в непомерно большую старомодную шинель, волочившуюся по земле, и чересчур длинные кожаные бриджи, доходившие ему до щиколоток. Он сдвинул на затылок двууголку, что грозила упасть на нос и, убрав с глаз эту черную фетровую помеху, с преувеличенным усердием принялся изучать надпись на карточке. Но через несколько мгновений он сунул карточку в карман шинели и заявил:

– Сквайр, я оставил монокль в штатском платье. Быть может, вы сами расскажете мне, кто вы такой и по какому делу явились?

– Охотно, – сказал мистер Меламед. – Но может быть, прежде вы сообщите мне, с кем я имею честь разговаривать?

– Генерал Велик’он, – представился мальчик, сняв шляпу и низко поклонившись собеседнику. – Правая рука его светлости графа Грэйвел-лейнского.

– Мистер Эзра Меламед, – с легким поклоном ответил мистер Меламед. – Дома ли его светлость?

– А зачем он вам понадобился?

– Верно, почтенному сквайру надоела приютская еда, теперь ему захотелось пообедать с графом, – насмешливо протянул один из мальчишек. Остальные расхохотались.

Мистер Меламед пропустил их колкости мимо ушей. Он пристально поглядел Велик’ону в глаза и проговорил:

– Я хотел бы побеседовать с графом Грэйвел-лейнским. У вас есть моя визитная карточка. Прошу сообщить ему о моем приходе.

Велик’он ответил ему не менее пристальным взглядом, затем надел шляпу и скомандовал:

– Присмотрите за ним, ребятки, и берегите ваши носовые платки. Банкиры и брокеры славятся своей привычкой залезать в чужие карманы и вытаскивать оттуда целые состояния.

С этими словами он вынул из собственного кармана носовой платок – в котором мистер Меламед узнал свой собственный – и помахал им перед лицом посетителя:

– Вот какие визитные карточки в ходу у нас на Грэйвел-лейн, сквайр. Нет нужды тратиться на чернила.

Велик’он скрылся в темном дверном проеме, а мистер Меламед остался раздумывать над прелюбопытнейшим вопросом – как мальчик ухитрился извлечь из его кармана носовой платок без его ведома? Остальные подростки все еще глазели на него и посмеивались: они явно были в восторге от маленького спектакля, разыгранного Велик’оном.

Разглядывая их, мистер Меламед спрашивал себя, принадлежит ли Саймон к тем, кого легко впечатлить бравадой. Он надеялся, что это не так. Сейчас дети смеются, но когда-нибудь многие из них попадутся в руки ищеек с Боу-стрит. Если им повезет и судья будет благосклонен к юным ворам, то их приговорят к десяти годам каторги и отправят в Австралию. Если же судья будет не столь благодушно настроен, их повесят. Воров в Лондоне было предостаточно, так что суд был волен избавляться о них так, как пожелает.

Велик’он вернулся и сообщил:

– Вам повезло, сквайр. Граф принимает посетителей.

Мальчики вошли в дом с мистером Меламедом и повели его вниз по шаткой, тускло освещенной лестнице. Благоухание, доносившееся из подвала, нельзя было спутать ни с чем – то был запах гниющего мусора, но мистер Меламед не мог прикрыть нос, поскольку лишился носового платка. Они остановились у двери, ведущей – как предположил мистер Меламед – в жилище Графа. Велик’он открыл дверь и жестом пригласил гостя войти в комнату. Тот последовал приглашению – и был удивлен, услышав за спиной стук захлопнувшейся двери, а затем скрежет ключа в замке.

Такой нежданный поворот слегка встревожил мистера Меламеда. Но он знал, что воры редко прибегают к насилию, и был почти уверен, что никакая серьезная опасность ему не угрожает. Чтобы скоротать время, он стал неторопливо исследовать комнату, которая своей безотрадностью превосходила все его представления о безотрадных жилищах – а ведь он всегда считал, что обладает весьма богатым воображением.

Когда глаза мистера Меламеда привыкли после дневного света к полумраку его временной – как ему хотелось верить – тюрьмы, он увидел, что солнечные лучи никогда не освещали эту заброшенную каморку. Причина была проста: ни одно окно не нарушало тверди четырех каменных стен, влажных и густо покрытых плесенью. Если судить по запаху – здесь он был еще сильнее, чем на лестнице, – сырость, скорее всего, шла от прохудившейся сточной трубы под домом.

Видеть все это он мог благодаря шести свечам, что торчали из кривобокого канделябра, который, в свою очередь, располагался на одиноком столике посреди комнаты. Чего мистер Меламед не видел, так это смысла запирать его здесь. Пока он ожидал дальнейшего развития событий, ему пришло на ум, что можно воспользоваться заточением и тщательно обыскать комнату – не исключено, что он найдет улику, связанную с местонахождением Саймона.

Хотя сам мистер Меламед и считал свое положение вполне безопасным, но некоторые читатели, возможно, сочтут, что именно эта минута нашего повествования как нельзя лучше подходит для леденящего кровь путешествия в готический роман. И будут неправы. Ибо, как знает всякий, кому доводилось читать романы миссис Радклифф, леденящие кровь поиски можно вести лишь в полночь, желательно в безлунную ночь, при свете свечи – одной, а не шести сразу. Кроме того, эта единственная свеча должна таинственным образом погаснуть в тот самый миг, когда главная героиня уже почти было обнаружила нечто любопытное; если же в наступившей тьме вдруг послышится звук таинственной лютни, звенящей в дальнем лесу, – тем лучше. Но еще лучше, если – когда комната погрузится в почти что кромешный мрак, а звук лютни утихнет – героиня внезапно услышит зловещий стук приближающихся шагов, отдающийся эхом в коридоре прямо перед закрытой дверью комнаты. Вот тогда сцену можно считать полностью готовой, и героиня может либо упасть без чувств на холодный каменный пол, либо, если она несколько посильнее духом, – рухнуть на жесткий стул, стоящий как раз возле холодного очага, и разрыдаться или же забыться беспокойным сном до рассвета.

Поскольку наш рассказ не соответствует ни одному из этих требований – дело происходило в полдень, а не в полночь; хоть комната и вправду была темной и мрачной, но то была всего лишь грязная каморка, без малейших признаков «благородной старины», которые могли бы придать ей живописный вид; и, что важнее всего, мистер Меламед был джентльменом с крепкими нервами, а не чувствительной юной леди, – то Рассказчица вынуждена разочаровать тех читателей, что ожидали найти в ее истории черты готического романа; вместо этого им придется довольствоваться добросовестным описанием тех будничных событий, что вот-вот произойдут.

Итак, продолжим наше повествование. Едва мистер Меламед завершил беглый осмотр комнаты, как дверь отворилась и вошел Велик’он.

– Граф Грэйвел-лейнский, – громогласно объявил он.

Повернувшись к двери, мистер Меламед увидел паренька от силы пятнадцати-шестнадцати лет, хоть он и пытался казаться старше. Граф, как сам он себя величал, был высок, тощ и одет в изношенный до дыр шелковый мундир – такие носили до французской революции. Цвет его, вероятно, в далеком прошлом был ярко-синим, теперь же превратился в грязно-голубой. Надо полагать, некогда он был расшит золотыми или серебряными галунами: мистер Меламед заметил на карманах и воротнике блеклые полоски, говорившие о том, что много лет назад с мундира сорвали ценные детали. Пуговицы, которые, вероятно, были отлиты из золота или серебра – а может, украшены драгоценными камнями, – тоже давно исчезли, ибо те несколько пуговиц, что кое-как держались на простых хлопковых нитках, были изготовлены из куда менее благородного металла.

Но мистер Меламед не мог не признать, что Граф носил свой ветхий придворный мундир с апломбом, а грязный напудренный парик – с определенным щегольством. Казалось, ему безразлично, что та мода давным-давно отжила свое. Когда-нибудь и нынешние наряды окажутся на Грэйвел-лейн: одни фасоны платьев сменяются другими, но бедность никогда не выходит из моды.

Граф, вслед за которым в комнату вошла вся его свита – орава тощих взлохмаченных детей, – остановился чуть поодаль от мистера Меламеда и принял напыщенную позу. Затем он достал из кармана мундира слегка помятую жестяную табакерку, открыл ее и протянул в сторону гостя:

– Табачку, мистер Меламед?

Эзра Меламед не имел привычки нюхать табак, но рассудил, что на сей раз лучше быть вежливым и принять предложение Графа. Он взял щепотку рассыпчатого вещества из табакерки и поднес к носу.

– Опилки? – осведомился он.

– Это мой собственный купаж, – со смехом ответил Граф и закрыл табакерку (сам он, разумеется, «понюшки» не взял).

Очевидно, мистер Меламед выдержал первое испытание, поскольку Граф пригласил его сесть за стол и рассказать, что привело его на Грэйвел-лейн. Это был непростой вопрос: разумеется, он не мог сказать, что цель его визита – разыскать Саймона и узнать, замешан ли Граф в краже. В то же время он понимал: бесполезно делать вид, будто он явился за советом по делам общины. Поэтому он решил посвятить Графа в обстоятельства дела, но говорить обиняками.

– До меня дошло известие, что в одной из лондонских лавок было совершено ограбление, – туманно начал он.

– Быть того не может, – ответил Граф с преувеличенно тревожным видом. – Ограбление? В Лондоне? Я потрясен. Верно, ребятки? Мы потрясены, не правда ли?

Его маленькая свита тут же отозвалась: дети принялись усердно качать головами, заламывать руки и вздыхать.

– Не ожидал, что эта новость окажется столь тяжела для вас, – сухо ответил мистер Меламед. – Не принести ли вам нюхательных солей – может быть, они вернут вас к жизни?

– Благодарю вас, мистер Меламед, вы очень любезны. Но здесь и без того хватает сильных запахов.

Будто по сигналу, мальчики расхохотались. Граф взглянул на Велик’она, тот немедленно поднял руку, и весельчаки притихли.

– Но зачем вы пришли сюда, мистер Меламед? Вы ведь не думаете, что я замешан в этом ограблении? Или все же думаете?

– Разве ваша невиновность так уж очевидна?

– Мое ремесло – щипать карманы. Чтобы вламываться в лавки, нужны совершенно другие умения.

– Ну а если бы вам в руки попал ключ от лавки? Для того чтобы стащить шкатулку с деньгами, тоже требуются другие умения?

Последовало долгое молчание; мистер Меламед чувствовал на себе взгляды по меньшей мере десяти пар недружелюбных глаз.

– Известно ли вам, мистер Меламед, что если меня признают виновным в ограблении лавки, то отправят на виселицу?

Граф оперся подбородком о ладонь и, обворожительно улыбаясь, заглянул в глаза собеседнику. Однако мистер Меламед поймал себя на том, что его не особо трогает положение юноши. Как община несет ответственность перед человеком, так и человек отвечает перед всей общиной. Нам дарована свобода воли. Даже в условиях страшной нищеты можно оставаться честным человеком. Граф же был вором и искусителем невинных душ, а стало быть, заслуживал подобающего отношения.

С другой стороны, мистер Меламед вовсе не хотел передавать какого бы то ни было еврейского вора в руки английских судей. Рано или поздно Граф оступится и сам попадется ищейкам с Боу-стрит. В этом мистер Меламед был уверен. Что до кражи в лавке – он все еще надеялся разрешить тайну без огласки, так, чтобы история не вышла за пределы общины. Впрочем, Графу было необязательно знать об этом, и мистер Меламед, ответив спокойным взглядом на его взгляд, произнес:

– Да, мне это известно.

Несколько бесконечно долгих мгновений они просидели в молчании. Первым отвел глаза Граф.

– Что ж, ищите, – сказал он, беспечно махнув рукой, – и, если вы найдете в моем доме краденый товар, я попрошу суд даровать вам привилегию лично сопровождать меня на эшафот.

Слова Графа на миг привели мистера Меламеда в замешательство. Но, быстро взяв себя в руки, он стал обдумывать следующий ход. Должно быть, от шкатулки избавились еще в ночь ограбления, так что искать ее не представляло смысла, однако была вероятность, что деньги и сейчас хранятся в доме. Такие, как Граф, не могут запросто зайти в банк и открыть счет на тысячу гиней, не вызвав подозрений.

С другой стороны, юноша не предложил бы ему обыскать помещение, не будь он уверен, что у мистера Меламеда нет ни малейшей возможности найти деньги. Итак, если деньги и впрямь находились у Графа, то они наверняка были спрятаны где-то в другом месте, и, если мистер Меламед, приняв предложение, начнет обыскивать комнату, он лишь выставит себя дураком. Не этого ли добивается Граф? – подумал он. Хочет выставить его на посмешище? Или же он задумал нечто посерьезнее?

Внезапно мистер Меламед вспомнил. Он пришел сюда, чтобы найти ребенка, который, возможно, обладал ключом к разгадке тайны.

– Вообще говоря, я не думаю, что вы замешаны в краже, – сказал мистер Меламед. – У меня есть основания полагать, что преступление совершил ребенок, мальчик лет восьми или около того. Если вы поможете мне отыскать его, то будете щедро вознаграждены, даю слово.

Граф Грэйвел-лейнский резко поднялся с места и подал знак Велик’ону, который незамедлительно стал по стойке «смирно».

– Проводите этого человека к выходу, Велик’он, – сказал Граф бесцветным голосом. Затем, окинув мистера Меламеда холодным взглядом, добавил: – Что до вас, сэр, – не советую вам возвращаться на Грэйвел-лейн. В этом квартале могут украсть носовой платок, но мы не воруем детей и не отправляем их на виселицу… и не жалуем тех джентльменов, которые занимаются подобным.

Велик’он подошел к мистеру Меламеду и отконвоировал его к двери, а оттуда – вверх по лестнице. Генерал шел позади «пленника», то и дело тыкая его в спину палкой, чтобы тот шел быстрее. Такое обращение, при всей его непочтительности, на поверку оказалось благом, ибо, когда Эзра Меламед уже почти было дошел до парадного входа, он вдруг увидел пару испуганных глаз, взиравших на него сверху, из просвета между тонкими прутьями ограждения этажом выше.

– Саймон! – закричал он, взлетая вверх по лестнице.

Но ребенок мчался еще быстрее. За несколько минут он добежал до верхнего этажа и распахнул дверь, ведущую на крышу. За ним гнался мистер Меламед, а того, в свою очередь, преследовали Велик’он и остальные дети. Едва мистер Меламед достиг двери, как кто-то с силой дернул его за плащ. В мгновение ока он скинул плащ и набросил его на голову Велик’ону, тот упал назад, а за ним и другие покатились вниз по ступеням. Мистер Меламед вбежал в распахнутую дверь и быстро захлопнул ее за собой. Увидев на двери задвижку, он поспешил ею воспользоваться. Теперь, хотя бы на несколько минут, можно было остаться наедине с мальчиком. Но где же он?

Эзра Меламед обеспокоенно оглядел крышу. Ребенка нигде не было видно.

– Саймон!

Молчание.

Здесь, наверху, было странно тихо – мистер Меламед заметил это, услышав, как его шаги гулко отдаются от черепицы. Тихо и пусто… Но затем он различил в дальней части крыши большой бак и направился туда.

Казалось, его шаги становятся все громче и громче; он спрашивал себя, пугает ли этот грохот мальчика так же, как его самого, – если, конечно, Саймон до сих пор на крыше и слышит его.

Дойдя до бака, он медленно наклонился и заглянул внутрь. Оттуда на него смотрели два больших глаза.

– Пожалуйста, сэр, – взмолился голосок из темной глубины, – я не хочу, чтобы меня вздернули.

 

Глава 10

 

– Я тоже не хочу, чтобы тебя вздернули, – ответил мистер Меламед, вынимая Саймона из бака. – Пойдем ко мне домой, побеседуем.

– Не могу, мистер Меламед. Граф говорит, чтобы я никому не доверял, кроме него.

В эту секунду над краем крыши возникла черная двууголка. Затем появился сам Велик’он, взобравшийся по стене дома; чтобы проделать это, ему пришлось вылезти из окна верхнего этажа, где карниз находился недалеко от крыши. За Велик’оном проворно забрались шестеро его подчиненных – они были вооружены увесистыми палками и явно готовы к сражению.

– Сдавайтесь! – крикнул Велик’он, в то время как остальные окружили мистера Меламеда и Саймона.

Убедившись, что его люди надежно держат пленных в кольце, Велик’он отошел отпереть дверь, ведущую с крыши в дом. Через несколько мгновений на крышу выскочил Граф, держа в одной руке плащ мистера Меламеда, в другой – его носовой платок. Солнце не благоволило к Графу, подчеркивая его бледность и ветхость наряда.

– Этот ребенок находится под опекой еврейской общины, – сказал мистер Меламед Графу. – Вы не вправе удерживать его здесь.

– Саймон волен идти, куда пожелает, – ответил Граф. – Не так ли, Саймон? Тебя кто-то принуждает оставаться здесь со мной, генералом Велик’оном и остальными друзьями?

– Нет, сэр.

– То же самое относится и к вам, мистер Меламед. Вы также можете идти, куда пожелаете.

Граф засунул носовой платок в карман плаща и протянул плащ его владельцу.

Надев плащ, мистер Меламед повернулся к Саймону и сказал:

– Сейчас ты думаешь, что Граф – друг тебе. Но друг не стал бы просить тебя обокрасть хозяина, Саймон. Когда поймешь это, приходи ко мне, я помогу всем, что в моих силах.

– Но Граф не просил меня красть деньги, мистер Меламед!

– Тогда кто же?

– Никто. Это не я стащил шкатулку. Я только видел их. Потому и сбежал.

– Я не понимаю, Саймон. Кого ты видел?

– Мужчину и мальчика. Это был не я, а другой мальчик. За что меня вешать, если это не я украл?

Мистер Меламед глянул на Графа. Тот казался спокойным, даже безразличным к словам Саймона. Но правду ли сказал мальчик или это Граф научил его, что говорить, если поймают?

– Саймон, почему бы тебе не рассказать все с самого начала?

– Послушайте, сквайр, – вмешался Велик’он, – мы люди рабочие и не можем весь день торчать на этой крыше.

И снова Граф небрежно махнул рукой, и Велик’он замолк.

– Говори, малыш, – обратился Граф к Саймону. – С тобой не случится ничего дурного, если ты расскажешь этому человеку всю правду. Мы защитим тебя. – Затем, повернувшись к Велик’ону, скомандовал: – Генерал Велик’он, велите вашим людям стоять вольно!

– Вольно, ребятки, – с неохотой пробасил тот, и мальчики приняли более удобные позы, а Саймон начал свой рассказ.

Он объяснил, что прошлой ночью чувствовал себя одиноко, поэтому решил вылезти из окна приюта и пройтись: так он иногда поступал, когда был в смятении и не мог уснуть. Сначала он отправился на Вормвуд-стрит, улицу неподалеку от приюта, где жил когда-то с родителями. Наведавшись в места, где он провел детство, Саймон – он все еще не чувствовал усталости – решил продолжить свою одинокую ночную прогулку. Ноги сами повели его по Бишопсгейт и затем на Корнхилл-стрит, к лавке мистера Лиона. Если верить словам Саймона, он не замышлял ничего плохого. Он всего лишь стоял перед входом в лавку, рисуя в воображении тот славный день, когда у него будет собственная лавка. Но Саймон решил, что если он сам будет торговать часами, то не станет ждать четверть часа или полчаса, чтобы услышать их бой. Нет, он заведет часы так, что их нежный музыкальный звон будет раздаваться в лавке непрестанно.

И вдруг его сладкие мечтания прервал звук, доносившийся с улочки, на которую выходила задняя дверь лавки. Саймон крадучись пробрался туда посмотреть, что это был за шум. Его зоркие глаза разглядели, что задняя дверь была чуть приоткрыта, но свет в комнате не горел.

– Я сказал себе: «Не к добру это». Решил спрятаться за бочкой и подождать. И тут же дверь открылась, и из лавки выскочили мужчина и мальчик. Сперва я подумал, что это мистер Лион и его сын, но потом спросил себя: «Ну и зачем мистеру Лиону приходить в лавку с сыном в такое время? Они оба живы-здоровы и могут выпить чаю вместе, когда захотят. Им нет нужды гулять по ночам, как я гуляю, чтобы не было так одиноко».

Саймон вернулся к своему повествованию. Итак, он пошел следом за таинственной парой, которая быстро удалялась в направлении Королевской биржи.

– То есть в противоположную от Грэйвел-лейн сторону, – услужливо подсказал Велик’он.

Мистер Меламед кивнул, подтверждая, что он тоже знает, где находится Королевская биржа. Мало кто из жителей Лондона не знаком с этим огромным зданием, где располагается множество магазинов и контор.

Саймон возобновил свой рассказ. Когда мужчина и мальчик дошли до открытого мусорного ларя, Саймон увидел, как мужчина бросает что-то туда. Загадочная пара поспешила дальше, а Саймон остановился посмотреть, что же они так небрежно выбросили. К его удивлению, это оказался ключ, и не простой: на вид он сильно напоминал ключ от лавки мистера Лиона.

– Он еще у тебя? – спросил мистер Меламед.

Саймон посмотрел на Графа Грэйвел-лейнского. Граф кивнул.

– Да, сэр, у меня, – ответил мальчик.

Он вынул ключ из кармана и протянул его мистеру Меламеду. Тот ничего не сказал: он погрузился в размышления. Третий ключ. Он обратился к Саймону:

– Что ты сделал потом? Вернулся в лавку мистера Лиона?

– Нет, сэр. Понимаете, сердце мне подсказывало, что тот человек сделал что-то дурное. И если бы я вернулся к лавке и попался кому-то на глаза – никто бы не поверил, что я просто хочу помочь мистеру Лиону запереть его лавку. Они бы подумали, что это я украл деньги. Ну, я вернулся в приют и притворился, будто всю ночь пролежал в постели.

– Почему ты решил, что они что-то украли?

– Потому что утром, когда я пришел на работу, то увидел в задней комнате мистера Лиона, он стоял на коленях и рассматривал дырку в полу. Потом у него стало странное лицо, он встал, еле-еле дошел до торговой комнаты и упал в обморок.

– Но с чего ты взял, что украли именно деньги?

– Может, я и не образованный джентльмен, как вы, мистер Меламед, но я не дурак. Люди не прячут под половицей чайную посуду. И не падают в обморок, если увидят, что кто-то стащил их кусок сахара.

Мальчики рассмеялись, и на сей раз мистер Меламед смеялся вместе с ними.

– Ну хорошо, – сказал он. – Из лавки украли нечто ценное. И все же, откуда ты знаешь, что речь идет о деньгах? Может, то было что-то другое. Может, под полом хранились важные бумаги – например, документы, где содержались военные тайны.

– Вы хотите сказать, что мистер Лион шпион?

– Нет, ничего подобного я не говорю. Я всего лишь спрашиваю, почему ты уверен в том, что украли деньги, а не что другое.

Саймон снова глянул в сторону Графа.

– Сквайр, почему бы вам не выслушать Саймона до конца, – сказал Граф, – а уж потом задавать вопросы?

Мистер Меламед кивнул Саймону, и мальчик продолжил:

– Мистер Уорбург пришел в лавку примерно тогда же, когда мистеру Лиону стало плохо. Он послал меня за доктором, и я побежал домой к одному, который живет неподалеку от лавки. Пока он осматривал мистера Лиона, мистер Уорбург вышел в заднюю комнату, и я за ним. Вижу, он подошел к столу и смотрит на дыру в полу^ Потом поднял голову и странно поглядел на меня. А затем он вернулся в торговую комнату, потому что его позвал доктор, и тут я себе сказал: «Саймон, пора утекать».

– Утекать?

– Так мистер Мюллер говорит, сэр. Он рассказывал, что на севере, откуда он родом, так говорят, когда падает кувшин с молоком и оно разливается во все стороны. Утекает. Мистер Мюллер сказал, что вот так и мы, мальчишки, поступаем, когда надо идти на урок. Мы утекаем, сэр.

– Понимаю. То есть утром ты решил, что разумнее всего будет утечь из лавки.

– Да. Потому что если бы мистер Лион узнал, что у меня есть ключ и гинея…

– Гинея? – переспросил мистер Меламед.

И вновь Саймон бросил взгляд на Графа.

– Ты пропустил эту часть истории, Саймон, – сказал Граф. – Лучше расскажи мистеру Меламеду все, что тебе известно.

– Потому-то я и знаю, что украли именно деньги, мистер Меламед. Когда мужчина с мальчиком шли по улице, из шкатулки, которую нес мужчина, выпала монета. Мальчик нагнулся, хотел подобрать ее, но монета укатилась далеко. Он хотел ее поискать, но мужчина сказал, дескать, не стоит, и они пошли дальше. Но я-то знал, куда она закатилась, и, прежде чем пойти за ними, подобрал монету. Но это не я украл ее, мистер Меламед. И я бы отдал ее мистеру Лиону, если бы не…

Мальчик опять посмотрел на Графа. Тот вынул из кармана гинею и показал ее мистеру Меламеду:

– Я взял эту монету как предварительную плату за стол и кров. У меня доброе сердце, сквайр, но, в отличие от некоторых, я не в том положении, чтобы заниматься благотворительностью.

Мистер Меламед молчал, пытаясь понять, насколько правдивы показания Саймона. Он верил, что одинокий ребенок, ища утешения, мог отправиться к дому, где когда-то был счастлив. Но странно то, что Саймон решил прогуляться в Корнхилл, и еще страннее то, что он оказался на этой улочке в ту самую минуту, когда воры выходили из лавки.

– Ты разглядел лицо мужчины или мальчика?

– Нет, сэр. Было темно, луна не светила.

– И однако же гинею ты увидел.

– Свет праведных весело горит, – сказал Граф.

– Светильник же нечестивых угасает, – ответил мистер Меламед, завершая стих. – Я тоже могу цитировать Притчи Соломоновы. Но это не объясняет, как Саймон мог увидеть монету.

– Не увидеть, сквайр, а услышать, – уточнил Велик’он. – Он слышал, как монета звякнула о землю. Если бы в ваших карманах было так же пусто, как у Саймона, вы бы тоже научились различать звон каждой упавшей монетки.

– Итак, он слышал, как гинея упала на землю, – подытожил мистер Меламед. – Но, кроме того, Саймон, ты слышал, как мужчина говорил с мальчиком. Что ты можешь сказать о его речи? Как тебе кажется, это был джентльмен или…

– Ой, мистер Меламед, это уж точно был джентльмен, вроде вас и мистера Лиона.

– Почему ты так уверен в этом?

– Потому что он и мальчик говорили на иностранном языке.

– На каком же?

– Не знаю, сэр. Знаю только, что на иностранном. Не на английском и не на еврейском.

 

Мистер Меламед привез Саймона в приют и вернулся домой, к тихой трапезе в маленькой гостиной – он не любил обедать один в просторной, торжественной столовой. Хорошо, что он сумел забрать мальчика от Графа и его свиты. И, к счастью, мистер Мюллер поверил мистеру Меламеду, когда тот объяснил, что в исчезновении Саймона со склада не было ничего подозрительного, ребенок просто-напросто заблудился.

Да, директор приюта поверил его рассказу. Но может ли он сам верить рассказу мальчика? Ему очень хотелось, чтобы история Саймона оказалась правдой. Мистер Меламед понимал, что ребенок, у которого не осталось на свете ни одной родной души, мог сбежать от испуга, даже будучи ни в чем не повинным. Случись так, что ищейки с Боу-стрит взялись бы расследовать это преступление и узнали, что в нем замешан мальчик, они схватили бы его, не разбираясь, виновен ли он, – особенно если бы нашли у него ключ от лавки и гинею.

Но если Саймон невиновен, почему он сохранил ключ? И если он сбежал к Графу из страха, то почему Граф не избавился от ключа? Если же Граф использовал ребенка как вора и был намерен продолжать обворовывать мистера Лиона, когда у того заведется новая шкатулка с деньгами – почему же он не приказал Саймону положить ключ обратно в ящик стола? У мальчика была возможность проделать это утром, когда мистер Лион занемог, и никто бы не узнал, что ключ на время пропадал. Зачем хранить у себя столь явную улику, если не хочешь болтаться на виселице?

Быть может, ребенок в своей невинности надеялся, что ключ послужит подтверждением его рассказа? Или это Граф Грэйвел-лейнский вновь хочет посмеяться над ним?

– У вас будут еще распоряжения, сэр? – в комнату вошел дворецкий и принялся убирать со стола. Мистер Меламед очень устал после этого поистине изнурительного дня; ему хотелось сказать слугам, что можно закрывать двери на ночь. Но он знал, что в эту минуту мистер Лион в тревоге ждет от него известий.

– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы через полчаса прислали карету.

– Да, сэр.

Дворецкий вышел, унося посуду, а мистер Меламед еще некоторое время сидел за столом, допивая кофе. Темная капля упала на его жилет, и он вытащил носовой платок, чтобы промокнуть пятно. Раздался негромкий звон – что-то выпало из платка на пол.

Разгадка не замедлила явиться – то была пуговица, и притом необычная: с выгравированной эмблемой, возможно, гербом некоего знатного рода. Он предположил, что пуговица могла оторваться от сюртука слуги – на одежде графских и герцогских слуг нередко значился герб их знатных хозяев. Что до того, кто завернул ее в платок, – на этот счет у него не было сомнений. Он помнил, каким театральным жестом Граф Грэйвел-лейнский засунул платок в карман его плаща, когда они стояли на крыше. Но зачем?

Не пытается ли Граф снова повести его по ложному пути? Едва ли он хочет помочь мистеру Меламеду, ведь они вовсе не друзья. Возможно, пуговицу подбросили, чтобы сбить его со следа, отвлечь его на день-другой, а тем временем Граф успеет избавиться от денег.

Однако была и другая вероятность, хотя и небольшая: Граф искренне желает спасти Саймона от виселицы. Но как пуговица может помочь мальчику? И если от нее и впрямь что-то зависит, почему же сам мальчик не упомянул о ней? И почему Граф решил передать ему улику столь секретным путем?

Ответ на последний вопрос не заставил себя долго ждать. Если Саймон нашел вещь, доказывающую, что к ограблению причастен некий дворянин, она бы не спасла ребенка. Ни один английский судья не поверил бы подобной истории. Все сочли бы, что Саймон украл пуговицу или нашел ее в канаве. Кто станет жалеть уличного оборванца, посмевшего обвинять своих благодетелей? Однако если улику обнаружит состоятельный джентльмен, всеми уважаемый член общины… тогда это будет уже не столь неравный бой.

Он с неохотой признал: какую бы игру ни вел Граф, он – Эзра Меламед – уже вовлечен в нее. Нетрудно выяснить, принадлежит ли находка кому-либо из прислуги лорда Гренвилла – для этого нужно лишь нанести визит пуговичному мастеру, чей оттиск значится на обратной стороне пуговицы. Он займется этим завтра. Сегодня же его ждут другие дела: хоть он и надеялся, что мистер Лион держится стойко, но сердце подсказывало ему, что тот нуждается в словах ободрения. Поэтому мистер Меламед завернул пуговицу в платок, положил его в ящик стола и пошел за шляпой.

 

Глава 11

 

Перл, горничная Лионов, открыла гостю дверь. Мистер Меламед хотел заговорить с ней, но в этот миг раздался жалобный детский вопль. Дверь в гостиную распахнулась, оттуда стрелой вылетел маленький мальчик в ночной сорочке и домашних туфлях – и с плачем побежал вверх по лестнице.

– Джошуа! Немедленно в кровать! – закричала юная леди, что гналась за ним по лестнице. (Читатель, мне неловко признаваться тебе, но то была я. ) – Если ты хоть раз еще проберешься в гостиную и подслушаешь чужой разговор – я снова тебя отшлепаю!

Сквозь открытую дверь до мистера Меламеда доносились женские рыдания. Он уже подумал было, не отложить ли визит на следующий день, когда из комнаты вышел мистер Лион и окликнул дочь:

– Прошу тебя, Ребекка, не надо никого шлепать. Джошуа, послушай сестру и ложись спать.

Мистер Лион повернулся, направляясь обратно в комнату, и увидел в передней гостя.

– Мистер Меламед! Вы так добры, что приехали нас проведать! Перл, пожалуйста, принеси чаю в гостиную.

Перл сделала реверанс и удалилась. Мистер Меламед прошел за мистером Лионом в гостиную. Увидев плачущую Розу Лион и бледную Ханну, мистер Меламед понял, что они уже знают обо всем.

– Я пытался умолчать о случившемся, мистер Меламед, пытался что есть сил. Младшие дети ни о чем не знают. Но я не сумел долго скрывать такую тяжкую тайну от моей любимой жены, Ханны и Ребекки. Они слишком хорошо меня знают. Когда они стали обсуждать свадьбу, я не смог сдержать слез. Конечно, они поняли, что произошло нечто ужасное.

– Вы принесли нам какие-то вести, мистер Меламед? – всхлипывая, проговорила миссис Лион. – Хоть жалкую кроху, что-нибудь, что может поддержать нас в этот тяжелый час?

В комнату вернулась Ребекка и села рядом с Ханной. Ее младшие сестренки уже крепко спали наверху, и она надеялась, что Джошуа последует их похвальному примеру, так как хотела послушать гостя.

– Прежде всего пусть мистер Меламед сядет, моя дорогая, – сказал мистер Лион жене.

Мистер Меламед сел и поглядел на маленький круг застывших в ожидании лиц. Он не знал, что сказать. Но, всматриваясь в их глаза, он вдруг осознал, что миссис Лион права. Он был обязан дать им что-нибудь, хотя бы призрак надежды, и поэтому сказал:

– Я намерен написать письмо Аврааму Голдшмиду.

– Финансисту? – спросил мистер Лион.

– Да. Не буду называть имен, поскольку, как я уже говорил, чрезвычайно важно, чтобы слухи о вашем бедственном положении не достигли ваших деловых партнеров. Я сообщу мистеру Голдшмиду, что некий торговец нуждается в беспроцентной ссуде, чтобы поправить свои дела. Уверен, что мы с ним сумеем договориться. А вы, мистер Лион, должны сказать мне, о какой сумме пойдет речь и сколько времени вам понадобится, чтобы расплатиться.

– Я займусь этим сегодня же.

– Что касается свадьбы вашей дочери и Дэвида Голдсмита, я убежден, что все можно уладить. Я знаю человека, который будет только рад исполнить мицву[6], взяв на себя все свадебные расходы. А комнаты на Бери-стрит – молодые могут жить там столько, сколько пожелают. Мы будем вести учет расходам, и вы расплатитесь со мной, когда сможете.

– Мистер Меламед, вы слишком добры! – воскликнула миссис Лион, вытирая глаза платком. – Вы словно ангел, посланный нам с небес. Ханна, дорогая, ведь правда он – истинный ангел?

Ханна ничего не ответила. Она с такой силой стиснула носовой платок, что пальцы ее побелели. Но еще белее было ее обращенное к полу лицо: казалось, в нем не осталось и кровинки. Иной мог бы подумать, что Ханна не в силах говорить, ибо ее переполняют благодарность и облегчение, но Ребекка подозревала, что ее сестра молчит по другой, куда более тревожной причине.

Всеобщее внимание от Ханны отвлекла Перл: постучавшись, она внесла в гостиную поднос с чаем. Маленькая компания сидела молча, пока горничная обносила всех чашками и пирожными.

– Вы свободны, Перл, – сказала миссис Лион.

– Да, мэм. – Перл сделала реверанс. Прежде чем выйти из комнаты, она бросила прощальный взгляд на Ханну, отказавшуюся от чая и пирожных.

Когда дверь вновь закрылась за Перл, мистер Лион обратился к мистеру Меламеду:

– Но что же вор? Вы продвинулись в его поисках?

– Лишь немного, но я по-прежнему уверен, что найду его. У меня есть основания полагать, что преступление совершили двое.

– Двое? – удивленно переспросил мистер Лион.

– Мужчина и ребенок.

– Я так и знала!

Мистер Меламед, который как раз помешивал чай, вздрогнул от неожиданности. Он не думал, что эта подробность вызовет столь бурный резонанс. Он поднял глаза, желая понять, кому принадлежал возглас.

– Именно так я и говорила, мистер Лион. Ведь говорила я вашему отцу, девочки?

– Миссис Лион, пожалуйста, дайте мистеру Меламеду закончить, – вмешался мистер Лион прежде, чем его дочери успели промолвить хоть слово.

– Боюсь, я не понимаю вас, – сказал мистер Меламед. – Вам стало известно что-то, о чем мне следует знать?

– Нет, – твердо ответил мистер Лион. – Моя жена считает, Что она знает, кто вор, но это не более чем плод ее воображения.

– Дружба между мистером Оппенгеймом и твоим мальчиком-посыльным – не плод моего воображения, – возразила миссис Лион. – Ты сам говорил, что когда мистер Оппенгейм уехал в Манчестер, мальчик был сам не свой.

– Это правда, мистер Лион? – спросил мистер Меламед. – Они действительно были такими близкими друзьями?

– Оба они родом из одной и той же местности в Богемии, оба были одиноки в Лондоне, поэтому мистер Оппенгейм опекал Саймона как старший брат. Когда в лавке не было покупателей, он понемногу учил мальчика Торе. Если Саймон делал успехи в учебе, Джейкоб давал ему кусок пирога или яблоко; неудивительно, что мальчик был привязан к своему учителю. Не вижу в этом ничего дурного и не понимаю, почему миссис Лион считает, что это каким-то образом связано с кражей.

– Я трижды растолковала тебе, почему так считаю, – заявила миссис Лион. Затем она повернулась к мистеру Меламеду: – Скажите мне как беспристрастный наблюдатель: вы не находите странным, что мистер Оппенгейм приехал в Лондон в тот самый день, когда было совершено ограбление? Какие у него были здесь дела? Почему он не пожелал разговаривать с моим мужем?

Мистер Меламед промолчал, поскольку и сам задавался теми же вопросами.

– Я уже объяснял вам, миссис Лион: он спешил, – сказал мистер Лион. – Уверен, что он зайдет к нам до отъезда.

– Мистер Лион, я хочу услышать мнение мистера Меламеда.

Все взгляды обратились к Эзре Меламеду, который спокойно произнес:

– Мистер Оппенгейм уже уехал в Манчестер. Сегодня я говорил с хозяйкой пансионата, где он останавливался.

– Вот! – вскричала миссис Лион. – Твоя доброта ослепила тебя, мистер Лион. Но я-то вижу, что происходит. Вероятно, мистер Оппенгейм разработал план ограбления вместе с тем ребенком. Мальчик знал, что мистер Оппенгейм приезжает в Лондон; он взял ключ из твоего стола, пока никто не видел. Вечером, когда ты и мистер Уорбург разошлись по домам, он отпер дверь мистеру Оппенгейму и они выкрали шкатулку. А потом вернулись в Манчестер с твоей тысячей гиней.

– Я не желаю больше слушать вашу клевету, миссис Лион, – вскипел мистер Лион. – Джейкоб мне как родной сын. Он никогда бы не причинил мне вреда. Я это знаю. – Он вынул из кармана платок и вытер лоб. Затем, повернувшись к мистеру Меламеду, добавил: – Конечно же миссис Лион хочет помочь, но она не знакома с мистером Оппенгеймом так близко, как я, и не имеет ясного представления о характере юноши. Я же могу более верно судить о том, что он за человек, а потому прошу вас вычеркнуть имя Джейкоба Оппенгейма из вашего списка подозреваемых.

Миссис Лион принялась яростно толочь кусочки сахара в сахарнице, однако ничего не сказала. Вместо нее вновь заговорил мистер Лион:

– Но мы так и не дали вам закончить ваш рассказ, мистер Меламед. Быть может, вы узнали, где находится третий ключ? Вы разработали собственную теорию?

Мистер Меламед почувствовал, что его начинает подташнивать.

– Саймон по-прежнему в Лондоне, мистер Лион, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Он не уехал в Манчестер.

– Вот! – воскликнул мистер Лион. – Браво, мистер Меламед! Я знал, что мальчик не имеет никакого отношения к делу. А когда вы найдете ключ…

– Я уже нашел третий ключ.

– Нашли? И где же?

– В кармане Саймона.

Мистер Лион взглянул на гостя, не в силах вымолвить ни слова.

– Я собираюсь съездить в Манчестер, мистер Лион. Думаю, вам следует поехать со мной.

 

Той ночью ни Ханна, ни Ребекка не могли уснуть. Поначалу старшая сестра пыталась скрыть слезы от младшей, а младшая – от старшей, но вскоре они уже рыдали в объятиях друг друга.

– Ханна, пожалуйста, не плачь, – утешала сестру Ребекка. – Все образуется. Ты ведь слышала, что сказал мистер Меламед? Он позаботится о нас.

– О да, мистер Меламед позаботится о нас… как заботится о приютских детях, и всех тех, кому он раздает милостыню. Он станет покупать нам еду и одежду, и мы превратимся в нищих. Мы будем полностью зависеть от милостей других.

– Но ведь это ненадолго, пока папа будет копить деньги.

– Папа всю жизнь трудился, чтобы скопить состояние. Заново таких денег быстро не соберешь.

– Значит, мы научимся жить проще. Я буду есть один тост на завтрак, а не два. И не стану просить Перл затопить камин в нашей комнате… разве что будет совсем-совсем холодно. Но ты сможешь выйти за мистера Голдсмита – вот что важно.

– Нет, не смогу.

– Почему? Ведь мистер Меламед говорил…

– Мистер Меламед! Мистер Меламед много чего говорил. Да только он забыл об одной чрезвычайно важной стороне дела.

Ребекка смотрела на сестру, широко раскрыв глаза. Она никогда не слышала, чтобы Ханна говорила так резко, и произошедшая с сестрой перемена испугала ее.

– О чем, Ханна? О чем он забыл?

– Он забыл спросить, желает ли нищая мисс Ханна Лион получать милостыню. А спроси он об этом нищую мисс Ханну Лион, она бы ответила: «Нет, сэр, не желаю».

– Но Голдсмитам необязательно знать, что свадьбу оплатит кто-то другой или что мистер Голдшмид даст папе ссуду.

– Они все равно узнают правду.

– Даже если так, это ничего не изменит.

– Разумеется, изменит. Как бы ты чувствовала себя, узнав после свадьбы, что муж лгал тебе? Говорил, будто он состоятельный человек, а на самом деле все это время был нищим?

– Думаю, меня бы это очень обидело.

– Еще бы! А как бы тебе понравилось жить в доме, где муж и его родня смотрели бы на тебя свысока, потому что ты – дочь бедняков, да не честных бедняков, а обманщиков, которые хитростью выдали замуж дочь-бесприданницу?

– Наверное, мне бы это вовсе не понравилось. Но, Ханна, Голдсмиты – хорошие люди. Они не станут презирать тебя за бедность. Они увидят твои достоинства и будут ценить тебя за них.

– Если бы они подписали брачный договор, зная о моем денежном положении – тогда, возможно, было бы так, как ты говоришь… хотя я и в этом очень сомневаюсь, Ребекка. Есть множество других молодых леди, знаешь ли.

Ребекка прекрасно об этом знала, и поэтому ей пришел на ум Брайтон и все тамошние леди. Она вздрогнула, вообразив себе, как у одной из них налаживается шидух[7] с завидным и внезапно освободившимся женихом. Но тут Ребекка отвлеклась от своих тревожных мыслей, увидев, как Ханна накидывает шаль, зажигает свечу, стоящую у кровати, ставит ее на письменный стол и сама садится за стол.

– Ханна, что ты делаешь?

– Я напишу мистеру Голдсмиту. Объявлю ему, что хочу расторгнуть помолвку.

– Ты не можешь так поступить!

– Я должна.

– Нет, Ханна, надо дать мистеру Меламеду возможность что-нибудь сделать. А вдруг он отыщет вора?

– Может быть. Но даже если отыщет, он не вернет все остальные деньги отца. Мы все равно останемся бедняками.

– Но все может измениться в один миг. Разве ты не веришь в это?

– Конечно, верю.

– Тогда почему бы не подождать? Ты ведь не обязана писать мистеру Голдсмиту прямо сейчас. Дождись хотя бы, пока он вернется из Брайтона.

Стук в дверь перепугал девушек.

– Кто там? – спросила Ханна.

– Это я, мисс Ханна, Перл, – прошептали по ту сторону двери.

– Входи, Перл, – сказала Ханна, и горничная открыла дверь.

– Простите за беспокойство, мисс Ханна. Вы только не подумайте, что я невежа, раз вот так пришла к вам…

– Конечно, не подумаю, Перл. Что-то случилось?

– Ну, кое-что ведь случилось, верно? Я не собиралась, но просто не смогла удержаться и подслушала кусочек разговора в гостиной. Мы с родителями посоветовались и решили… мисс Ханна, мы хотим подарить вам вот это, чтобы помочь заплатить за свадьбу. Здесь не так много, но нам очень хочется помочь.

Перл достала из кармана фартука платок – его уголки были собраны в узел, образуя небольшой мешочек, куда могло поместиться несколько монет.

– Пожалуйста, возьмите, мисс Ханна.

Ханна поглядела на белый платок. Ее глаза наполнились слезами.

– Спасибо тебе, Перл. И поблагодари от меня родителей. Я очень тронута вашей добротой, но не могу взять эти деньги. Не могу.

Ханна опустила голову на стол и заплакала. Перл молча смотрела на нее, а затем, повернувшись к Ребекке, проговорила:

– Все переменилось, да?

Ребекка медленно кивнула:

– Да. Все переменилось.

 

А в другом доме, неподалеку от Девоншир-сквер, тоже горела свеча. Она принадлежала мистеру Меламеду, который, как и сестры, не мог уснуть. Он стоял у открытого окна своей библиотеки и смотрел на звездное небо.

Глядя, как над его головой разворачивается небесное действо, он не мог не подметить вопиющее различие между стройным порядком, царящим в космосе, и вечным беспорядком поднебесного мирка. В вышине мерцали тысячи тысяч светил, однако они не теснили друг друга и не ссорились. Ни одна из звезд не желала похитить чужой свет, чтобы сиять ярче. Между ними пролегали определенные границы, и звезды чтили их. И, в отличие от людей, они знали: мир, который не уважает границ, установленных Творцом, обрекает себя на хаос и разрушение. Такой мир никогда не познает возвышенных даров гармонии.

Удивительно, к чему может привести одно-единственное преступление, подумал мистер Меламед, переведя взгляд с ночного неба на письмо, которое держал в руке. Всего одна кража – как та, что произошла в лавке мистера Лиона, – способна выпустить на волю разрушительные силы хаоса. Жизни, до того мирно текшие к достойному завершению, меняют свой ход и устремляются неведомо куда. Так, Ханна Лион и Дэвид Голдсмит уже готовились создать свой дом – а теперь, возможно, они навсегда расстанутся и семейный очаг так и не будет зажжен. Дом родителей Ханны, где до недавнего времени царили покой и согласие, теперь гудел от пререканий и ссор. А Саймон? Лишь несколько дней назад мальчик был на добром пути: все говорило о том, что он вырастет честным юношей, его ждала работа на складе мистера Лиона. Теперь же, по-видимому, его ждет виселица.

Представляет ли вор – кем бы он ни был, – сколько бед он натворил? Неужели он никогда не смотрел в ночное небо, с благоговением и восторгом наблюдая тончайшую гармонию Вселенной и принимая к сведению уроки космоса?

Раздумывая над этими вопросами, мистер Меламед вновь ощутил, какую огромную ответственность он взял на себя. Как и прежде, он надеялся хотя бы отчасти возместить ущерб, причиненный вором, и поэтому вернулся к письму.

Он писал на континент, но обращался не к старшей дочери, жившей там с мужем, а к ребе – главе хасидской общины, к которой присоединились его дочь и зять. Говорили, что этот ребе – чудотворец, дочь нередко писала мистеру Меламеду о том, как он чудесным образом спасал своих последователей от всяческих бед.

Не то чтобы мистер Меламед одобрял деятельность всех этих хасидов; он всегда читал письма дочери с изрядной долей недоверия. Но в тот вечер он сам нуждался в чудесном спасении. Он обязан был разоблачить вора и восстановить равновесие в своем маленьком мире, поэтому и решил написать ребе письмо, обратиться к нему за напутствием и помощью.

Поскольку благотворительность открывает все двери, в письмо мистер Меламед вложил переводной вексель – ребе сможет обменять его на деньги и раздать их бедным. Мистер Меламед знал: помогать деньгами следует тайно, чтобы бедняки не знали, откуда пришла помощь: это позволяет им сохранять достоинство.

Он же совершил ошибку, открыв свои благотворительные планы супругам Лион и их дочерям. Он не собирался этого делать. Если глава семьи решил рассказать домашним о своем финансовом крахе – это был его выбор. Но мистер Меламед должен был настоять на том, чтобы поговорить с мистером Лионом с глазу на глаз. Единственное его оправдание состояло в том, что, увидев отчаяние миссис Лион, он захотел немедленно предложить их семье какую-то помощь. Но то была ошибка, нельзя было позволять состраданию взять верх над здравым смыслом.

Однако он допустил это, и теперь дочь Лионов презирала его. Мистер Меламед понимал ее состояние; окажись он на ее месте, он, вероятно, чувствовал бы то же. Но он надеялся, что девушка не станет делать глупости – например, писать Голдсмитам о случившемся. Все еще может обернуться к лучшему. Они должны верить в это.

Мистер Меламед посмотрел на письмо. Пока что он продвинулся не далее приветствия. Он никогда раньше не слал писем хасидским ребе и не представлял себе, что следует писать, – поэтому решил быть кратким. Вот что он написал: «Некий еврей из Лондона, хозяин часовой лавки, потерял свое состояние. Если бы ребе помог вернуть ему утраченное, чтобы семье не пришлось жить на благотворительные деньги, мы были бы чрезвычайно признательны».

Сложив письмо вдвое, он взял со стола палочку сургуча и поднес ее к пламени свечи. Когда сургуч начал плавиться, он занес его над складкой листа. Пока яркие капли падали на бумагу, мистер Меламед искал в ящике стола печать, но почему-то никак не мог найти ее.

Сургуч уже остывал. Не так уж страшно, если на письме не будет печати, но все же это не принято – по крайней мере, среди джентльменов. Внезапно он вспомнил о серебряной пуговице с эмблемой: ее можно приложить к листу, и ребе никогда не узнает, что это не личная печать мистера Меламеда. Взяв письмо, он прошел в гостиную, где в ящике стола хранилась пуговица, и успел вовремя прижать ее к сургучной кляксе.

Теперь послание было запечатано надлежащим образом. Утром кто-нибудь из слуг отправит его.

Часы пробили час, напоминая о том, что пора спать – и наконец-то он мог лечь в постель с легким сердцем. Он делает все, что может. Остальное – в руках а-Шема.

 

Глава 12

 

На следующий день письмо Ханны отправилось в Брайтон в почтовом дилижансе, а письмо мистера Меламеда начало свой долгий путь на континент. Теперь мистер Меламед намеревался нанести ранний визит Айзику Уорбургу. Странно, что миссис Лион была так уверена в виновности бывшего помощника, ведь у теперешнего было куда больше возможностей совершить кражу. «Почему же, – подумал мистер сыщик, – я единственный, кто подозревает его? »

Семья Уорбургов проживала на Харроу-стрит, возле Петтикот-лейн, в доме столь старом и обшарпанном, что, казалось, он никогда и не был новым. Но когда мистер Меламед дошел до верхнего этажа, где жили Уорбурги, он увидел, что пол чисто выметен, а дверь сияет свежей краской.

Он постоял перед дверью, прислушиваясь. Как известно, чаще всего можно без труда распознать квартиры, жильцы которых испытывают денежные трудности – трудности, способные толкнуть честного человека на воровство. Извечные признаки такого жилища – крики, брань и плач; ничего подобного он не услышал.

Вышедший на его стук мистер Уорбург был немало удивлен, увидев мистера Меламеда в передней.

– Прошу вас, входите, – сказал он. – Чем я могу помочь вам, мистер Меламед?

Тот принял его приглашение, сказав, однако:

– Простите за беспокойство, мистер Уорбург. На самом деле я искал семью, недавно приехавшую из Польши. Должно быть, я перепутал адрес. Наверное, они живут на другом этаже.

– Я не знаком с соседями. Спрошу у жены.

Пока мистер Уорбург говорил с женой по-немецки, мистер Меламед быстро окинул взглядом комнату – небольшую, но очень опрятную. Кроме мистера и миссис Уорбург, в комнате сидела пожилая женщина. Устроившись у окна, она вышивала бисером и тихо покачивала ногой деревянную колыбель.

Мистер Меламед заметил, что одеяльце, укрывавшее младенца, было чистым и свежим – как и кружевные занавески на окне, и вышитая скатерть на маленьком круглом обеденном столе. Мебель была явно подержанной, но без единой пылинки. В углу стоял столик с двумя высокими серебряными подсвечниками – простыми, но начищенными до блеска: они сверкали в лучах утреннего солнца. Мистер Меламед не мог не признать, что вся эта обстановка дышала скромным домашним уютом.

– Моя жена не знакома с новыми приезжими, – сообщил мистер Уорбург, вернувшись к гостю. – Но моя теща хотела бы кое-что показать вам.

Мистер Уорбург сказал что-то пожилой женщине по-немецки; она вышла из комнаты и вскоре вернулась с сумочкой, расшитой бисером.

– Моя теща нашла работу в Мэйфере, она шьет такие кошельки для тамошней лавки, – объяснил мистер Уорбург.

– В Мэйфере? – переспросил мистер Меламед. – Это очень хорошо.

– И прибыльно. Мы гордимся, что нам не приходится обращаться за помощью в благотворительный фонд синагоги.

– Пусть а-Шем и впредь дарует вам процветание.

– Аминь.

Выйдя с гостем в переднюю, Айзик Уорбург сказал:

– Я не брал денег, мистер Меламед. Да, я знаю, что вы пришли сюда именно поэтому.

– Вы видели что-нибудь подозрительное вчера утром?

– Снятую половицу. Дыру в полу. Их я, разумеется, видел.

– Вы знали, что мистер Лион держал там шкатулку с деньгами?

– Нетрудно было догадаться.

– Вы видели еще что-либо подозрительное?

– Вы спрашиваете только о вчерашнем утре?

– Нет.

– Порой мистер Лион оставлял конторскую книгу на столе без присмотра. Иногда мальчик-посыльный заглядывал в нее.

– Саймон? Зачем это ему?

– Не знаю.

– Но у вас есть догадки?

– В конторской книге значатся имена и адреса богатых покупателей. Кроме того, иногда мистер Лион записывал, кто из них находится в Лондоне, а кто уехал в Брайтон или в деревню. Такие записи могут представлять интерес для вора. Разумеется, я ни в чем не обвиняю мальчика. Но среди его друзей есть, скажем так, весьма сомнительные личности.

– Благодарю вас, мистер Уорбург. Ваши слова многое прояснили.

– Я рад помочь вам.

Гость вышел, а хозяин вернулся к себе и закрыл дверь. Спустившись на этаж ниже, мистер Меламед остановился. Он ждал, не донесутся ли из квартиры наверху звуки спора или ссоры. Однако все было тихо.

Не имея никаких доказательств вины Айзика Уорбурга, мистер Меламед все же не был уверен в его невиновности. По его мнению, помощник слишком уж торопился очернить сироту. С другой стороны, мистеру Меламеду никогда не приходилось бывать на месте мистера Уорбурга. Молодой человек только недавно приехал в Лондон; возможно, его положение было настолько непрочным, что он пошел бы на все, чтобы удержаться на плаву – даже если бы для этого потребовалось отвести от себя подозрения, переведя их на еще более беззащитного человека.

Но одно он знал теперь наверно: мистер Уорбург не был сообщником Саймона. Если Саймон говорил правду и кражу совершили двое, мужчина и мальчик – и если тем мужчиной был мистер Уорбург, – то личность мальчика оставалась загадкой. Тогда Саймон вне подозрений.

Увы, ничто не доказывало, что мистер Уорбург и есть вор. Все это были только догадки. Поэтому, к огорчению мистера Меламеда, Саймон по-прежнему оставался одним из главных подозреваемых.

Эти мысли привели мистера Меламеда к следующему шагу его плана: заказать экипаж и вместе с мистером Лионом отправиться в Манчестер по завершении шабата. Путешествие предстояло долгое – по меньшей мере восемнадцать часов в один конец, – поэтому необходимо было найти удобную карету и быстрых лошадей. Завершив все нужные приготовления, он вернулся домой за пуговицей, уже отчищенной от сургуча. Теперь на ней яснее был виден знак изготовителя. Итак, после легкого завтрака мистер Меламед отправился прямиком на Стрэнд, где располагалась лавка Фермина и Вестолла, пуговичных мастеров.

– Да, сэр, это наша пуговица, – сообщил мистер Фермин (или, может, то был мистер Вестолл).

– Не могли бы вы сказать, кому она принадлежит? Я хотел бы вернуть ее владельцу. Насколько я понимаю, она серебряная.

Пуговичник наградил мистера Меламеда взглядом, до краев полным презрения:

– Не думаю, чтобы лорд Гренвилл почувствовал недостачу пуговицы.

 

– У меня есть ключ, гинея и пуговица, – мистер Меламед выложил все три предмета на стол в «Кофейне Бэра».

Саймон был только рад избавиться от ключа, а вот Граф Грэйвел-лейнский не горел желанием отдавать гинею. Однако его удалось переубедить. Пуговицу же мистер Меламед, разумеется, получил в подарок.

Мистер Бэр внимательно оглядел улики и со вздохом заключил:

– Не сходится.

– Что не сходится?

– Все три вещи не могли случайно выпасть.

– Слишком много совпадений?

– Да.

– И каково же ваше предположение, Эшер?

– Я думаю, пуговицу обронили слуги мистера Гренвилла, когда вносили часы. Сэмюэл сказал, что они с трудом протиснулись в двери, так?

– Так. – Помолчав, мистер Меламед сказал: – Если ваша догадка верна, то Перси Гренвилл не замешан в ограблении. – Он подтолкнул пуговицу к краю стола. – Что вы думаете о словах Уорбурга?

– О том, что мальчик читал конторскую книгу?

– Да.

– Не знаю.

– Но… вам ведь это не нравится?

– Не нравится. – Мистер Бэр умолк. – Однако Саймон мог передавать сведения и не Графу.

– Кому еще они могли понадобиться?

– Конкуренту.

– Лавочнику, захотевшему переманить к себе покупателей мистера Лиона?

– Хороших покупателей, – рассмеялся мистер Бэр. – А тех, что не платят по счетам, предостаточно у каждого торговца.

– Вы полагаете, этот конкурент мог заплатить Саймону гинею за такие сведения?

– Мог. – Мистер Бэр воззрился на мистера Меламеда, раскрыв рот. – Вы думаете о том же, о чем и я?

– Возможно. О чем вы думаете?

– Что рассказ мальчика – ложь, по крайней мере эпизод с найденной монетой.

– Возможно. – Мистер Меламед толкнул гинею к другому краю стола. – Остается ключ.

Оба посмотрели на ключ.

– Эту загадку раскусить труднее, чем непрожаренную отбивную, – сказал мистер Бэр, удрученно качая головой.

– Одна мышь или две? – тихо пробормотал мистер Меламед.

– Что?

– Это задача из Талмуда. Вопрос, что задал Рава.

Оба не сводили глаз с ключа. Затем мистер Меламед произнес:

– Мне кажется, что если мы исключим и пуговицу, и гинею, а будем рассматривать один лишь ключ, то останемся ни с чем.

– Как так?

– Допустим, Саймон завладел ключом и шкатулкой. Он открыл дверь. Куда он направился? Что он сделал с деньгами?

– Отдал их Графу Грэйвел-лейнскому?

– Нет. Будь деньги у Графа, он бы не позволил Саймону говорить. Он бы держал мальчика взаперти, пока не минует опасность разоблачения.

– Кому же Саймон отдал деньги?

– Либо «гинее», либо «пуговице».

– Если он отдал их Перси Гренвиллу, тогда вы в тупике, верно? Ведь лорд Гренвилл поддерживает реформаторов, не так ли? Предоставление евреям равных гражданских прав и тому подобное? Вы же не станете предпринимать ничего, что могло бы настроить его против нас?

– Придется действовать осторожно, это верно. Но если лорд Гренвилл – достойный человек, ему наверняка будет интересно узнать, что его сын вламывается в лавки и крадет деньги.

– Вижу, к чему вы клоните. Можно даже сказать, что вы окажете лорду Гренвиллу любезность, сообщив ему о проделках сына, прежде чем юноша решит пойти на более крупное ограбление… не то его имя попадет во все скандальные газетенки.

– Быть может, лорд Гренвилл и сочтет это любезностью. Но для общины было бы лучше, если бы вором оказался не Перси Гренвилл. – Мистер Меламед посмотрел на приоткрывшуюся дверь: – У вас посетитель.

Эшер взглянул поверх плеча собеседника, пытаясь увидеть, кто пришел. Он кивнул посетителю и тихо спросил мистера Меламеда:

– А что, если это не лорд Пуговица? У вас есть подозрения насчет мистера Гинеи?

Мистер Меламед знал, что Эшер Бэр не обрадуется, услышав, что главный подозреваемый – мистер Оппенгейм. Поэтому, собрав улики со стола и положив их в карман, он уклончиво ответил:

– У меня есть некоторые предположения.

 

Мистер Артур Пауэлл, младший сын лорда Джеймса Пауэлла, был дома, когда пришел мистер Меламед. Дворецкий проводил гостя в библиотеку, где мистер Пауэлл разглядывал свое новое приобретение – карту Северной Америки.

– Вы только посмотрите, Меламед, какие земли! Если бы мы могли выкупить хотя бы малую часть этой Луизианской покупки[8], то были бы даже богаче, чем…

Он не закончил фразу, и за него договорил мистер Меламед:

– Чем ваш старший брат?

Мистер Пауэлл улыбнулся. Раньше его отцу принадлежали обширные имения на севере Англии, но все это унаследовал старший сын. Поскольку Артуру Пауэллу эти имения приносили только небольшой годовой доход, он предпринял то же, что и многие его предшественники – младшие сыновья в семье: скопил состояние, успешно спекулируя землей совместно с мистером Меламедом.

Семьи Пауэллов и Меламедов издавна были деловыми партнерами. Начиная еще с Соломона Меламеда, прапрапрадеда Эзры Меламеда, – он покинул родную Прагу в 1670-х годах и приехал в Лондон как раз вовремя, чтобы принять участие в восстановлении города после Великого пожара 1666 года. Соломон прибыл в Англию, не имея за душой ничего, кроме невероятного таланта распознавать стоящее недвижимое имущество. Его безденежье было лишь небольшой помехой, поскольку еврейские иммигранты первого поколения все равно не имели права покупать недвижимое имущество. Однако судьба свела его с семейством Пауэлл – у них не было недостатка в деньгах и ни одного еврея в родословной. Так началось обоюдно выгодное сотрудничество.

Со временем семья Меламед тоже разбогатела. И хотя последующие – рожденные в Англии – поколения евреев уже могли, согласно английскому закону, приобретать недвижимость, но порой им удобнее было покупать землю совместно с Пауэллами. Некоторые обедневшие дворяне предпочитали продавать имения представителям своего сословия и своей нации.

Недавно сотрудничество двух семей принесло новые плоды: несколько удачных предприятий в бывших британских колониях в Америке. Потому младшая дочь мистера Меламеда и переехала с мужем в Нью-Йорк: кто-то должен был следить за собственностью. Однако сейчас мысли Эзры Меламеда были не об Америке, и он попытался перенести тему беседы поближе к Лондону:

– Ваш сын по-прежнему служит в армии на Пиренейском полуострове?

– Пусть уж лучше будет там, чем здесь. Я потратил целое состояние, чтобы его направили туда. Но, думаю, эти деньги не пропали даром. В армии он хотя бы не проиграется в пух и прах и не залезет в непомерные долги, как это происходило в Лондоне. Вам повезло, что у вас одни дочери, Меламед.

– Да, карты – бич нашего поколения. Ваш сын был дружен с мистером Перси Гренвиллом, не так ли?

– Сыном лорда Гренвилла? Почему вы спрашиваете об этом?

Мистер Меламед понял намек. Артур Пауэлл был его другом, но в то же время и представителем английской аристократии; он был предан в первую очередь своему сословию и не позволил бы постороннему критиковать дворянство. Мистер Меламед решил говорить без обиняков:

– Полагаю, лорд Гренвилл не стал бы предавать огласке семейные скандалы?

– Думаю, да.

– Тогда буду с вами откровенен. Есть вероятность, что его сын, мистер Перси Гренвилл, замешан в неком темном деле. Ради блага лорда Гренвилла я надеюсь, что это не так. Но… не могли бы вы разузнать что-нибудь о действиях мистера Гренвилла в течение последних нескольких дней?

– То есть где он был и чем занимался? Сведения такого рода?

– А также что он покупал и сколько потратил.

– Я не знаю. Он молод. У нас разные друзья.

– Но есть же места, которые вы оба посещаете? Например, одни и те же клубы?

– Я действительно встречал его в Тэттерсолле на днях.

– Он покупал лошадей?

– Искал пару серой масти. Купил он их или нет, я не знаю. Но что с того, если он и потратил несколько сотен фунтов на лошадок? Это не деньги для тех кругов, где вращаются такие юноши, как мистер Гренвилл.

– Согласен, трата денег – дело обычное. А кража?

– Кажется, я начинаю понимать.

 

Глава 13

 

В воскресенье вечером мистер Меламед и мистер Лион выехали в Манчестер.

– Простите, что причиняю вам столько беспокойства и расходов, – сказал мистер Лион, когда они сели в карету. – Уверен, что поездка окажется напрасной.

– Если мы узнаем правду, значит, мы ехали не напрасно, – ответил мистер Меламед.

Мистер Лион выглянул из кареты и увидел Ребекку, стоявшую у окна гостиной. Он помахал ей рукой, и Ребекка помахала в ответ.

– Ханна написала Голдсмитам, – сказал он мистеру Меламеду.

– Я этого боялся. Вы получили ответ?

– Еще нет.

Кучер взмахнул кнутом, и лошади пустились вскачь. Когда карета с путниками оставила Лондон позади, городской пейзаж быстро сменился деревенским. Эта перемена ландшафта могла бы дать Рассказчице чудесную возможность показать читателям окрестные красоты. Ибо, пока экипаж едет по дороге все восемнадцать часов, что может быть естественнее, чем любоваться плавными линиями холмов и зеленым бархатом лощин; тенистыми полянами, где высятся величественные деревья, и беспечными прохладными ручейками; щебетаньем птиц, проносящихся над головой, и яркими красками цветов, склоняющих свои нежные головки… или же прелестными деревушками, что скрываются за поворотом дороги, и столь забавными в своей простоте крестьянами, которых мы застали в час их вечернего отдыха. Ах, сколько восхитительных видов предстает нашему взору! Каким высоким чувствам мы могли бы посвятить эти минуты! И какой достойный Автор не воспользовался бы случаем описать в мельчайших подробностях вечно меняющиеся пейзажи, которыми, без сомнения, изобилует извилистая дорога, ведущая от оживленного делового Лондона к его северному брату – Манчестеру?

Но, увы, Рассказчица этой истории никогда не выезжала далее Оксфорд-стрит, и о деревьях ей известно лишь то, что стволы их – коричневые, а листья – зеленые. Ее познания о птицах и ручьях тоже до крайности скудны. Посему, будучи не в силах представить здесь подробного описания поездки, она намерена воздержаться от какого-либо описания вообще.

К превеликому сожалению, наши путники также бессильны помочь. Мистер Меламед утверждает, что большую часть пути он спал, и поэтому не видел никаких полян и долин – ни живописных, ни каких-либо других. Мистер Лион припоминает, что был настолько поглощен попытками занять удобную позу – он не привык к такой тряской езде, – что взглянул в окно лишь один или два раза, и видел только мир, погруженный во тьму.

Итак, читателю придется довольствоваться следующим описанием: они пустились в путь, ехали всю ночь и назавтра благополучно прибыли в Манчестер.

 

Пока экипаж с мистером Лионом и мистером Меламедом двигался на север, письмо Ханны, доставленное в Брайтон за несколько дней до того, успело много раз проделать путь из рук мистера Дэвида Голдсмита в ящик его стола и обратно. Лишь после этого оно оказалось в руках его отца. Хотя молодой Голдсмит получил письмо еще до шабата, он был так ошеломлен его содержанием, что не хотел сразу же говорить о нем родителям. Дэвид надеялся, что субботний отдых успокоит его смятенные мысли и он сможет пересмотреть письмо обновленным взглядом. Однако и после шабата письмо оставалось все таким же тревожным.

В понедельник вечером, когда в их брайтонской лавке выдалась спокойная минута, он решил показать письмо отцу. Мистер Меир Голдсмит надел очки и стал читать. Тем временем в лавку вошли несколько щеголеватых молодых людей. Мистер Голдсмит-младший обслуживал их, чтобы его отец мог дочитать письмо.

Дэвид Голдсмит был немного знаком с этими юношами и знал, что они из тех покупателей, которые полагают, будто слова «в кредит» следует понимать как «бесплатно». Поэтому он не спешил показывать им украшенные драгоценными камнями табакерки, которыми они любовались. Но была и другая причина тому, что мистер Дэвид Голдсмит не хотел длить их присутствие в лавке: они грубо вели себя.

Один из них привел с собой маленького пажа в бледно-голубой ливрее и белоснежном напудренном парике. На вид ребенку было не более пяти или шести лет; судя по ореховому оттенку его кожи, он был родом из Вест-Индии. Несмотря на юный возраст и невысокое положение, мальчик обладал острым языком. Он отпускал презрительные замечания о товарах в лавке мистера Голдсмита. Поскольку молодых людей веселило его фиглярство, можно было предположить, что этой непочтительной манере он научился у них.

– Не обращай на них внимания, – прошептал сыну мистер Меир Голдсмит, положив письмо и очки на прилавок. Не повышая голоса, он добавил: – Что ты думаешь об этом письме, Дэвид?

– Я и сам не знаю. Я почти не верю, что сказанное в нем – правда.

– Но если мисс Лион не писала этого письма, то кто же? И зачем?

– Возможно, у нашей семьи есть враг, жаждущий помешать помолвке.

– С другой стороны, следует рассмотреть и иную вероятность: все это может быть правдой.

– Как подобное могло случиться с мистером Лионом?

– Не знаю. Но мы должны разузнать обо всем. Нужно выяснить, что произошло.

В эту минуту мистер Голдсмит-старший заметил, что один из щеголеватых юнцов стоит у прилавка и с явным интересом прислушивается к их беседе.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?

– Нет, я передумал, – ответил мистер Перси Гренвилл и возвратился к приятелям, уже стоявшим у выхода. – Allez! Allez! – скомандовал он пажу, и компания удалилась.

 

Глава 14

 

Когда мистер Лион и мистер Меламед прибыли в Манчестер, прежде всего они поспешили найти постоялый двор, которым управлял порядочный еврейский джентльмен. Там они наконец смогли отряхнуть одежду от дорожной пыли и спокойно поесть, благо их стол и сиденья более не подскакивали вверх-вниз ежесекундно. Теперь, когда они подкрепили свои силы и передохнули, мистер Меламед горел решимостью немедленно отправиться на поиски лавки мистера Оппенгейма; он спросил хозяина постоялого двора, не знакома ли ему таковая.

– Идите по этой улице прямо, затем направо, – ответил тот. – Это маленькая лавочка, но рядом с ней стоит мануфактурный магазин, так что вы не ошибетесь.

Мистер Меламед заплатил за постой и вернулся к мистеру Лиону, все еще сидевшему за столом.

– Пора идти.

– Что я скажу ему? – спросил мистер Лион. – Как я могу задать подобный вопрос, не оскорбив его? Ужасно обвинять честного человека в преступлении, которого он не совершал.

– Если хотите, я сам поговорю с ним.

– Нет, это должен сделать я. Надеюсь только, что Праведный Судья поможет мне найти верные слова для этого тяжкого разговора.

Поскольку хозяин дал им ясные указания, а еврейский квартал Манчестера был невелик, то всего через несколько минут они очутились в маленьком заведении мистера Джейкоба Оппенгейма, торговца часами. Мистер Оппенгейм, стоявший за прилавком, не мог скрыть удивления при виде бывшего хозяина.

– Мистер Лион, что привело вас в Манчестер? – спросил он.

Мистер Лион, по-прежнему не зная, как приступить к разговору, начал с вопроса:

– Вы ведь знакомы с мистером Меламедом, Джейкоб?

– Да, конечно, – мистер Оппенгейм слегка поклонился, приветствуя мистера Меламеда.

Оба посетителя молчали, поэтому заговорил мистер Оппенгейм:

– Надеюсь, ничего не случилось.

– Я разорен, Джейкоб! – вырвалось у мистера Лиона. – Я потерял все на Фондовой бирже.

– Что?

– У меня оставалась только тысяча гиней, я хранил деньги в лавке, теперь пропали и они. Кто-то украл их. У меня нет ни пенни, и Ханна хочет расторгнуть помолвку с мистером Голдсмитом, и…

Мистер Лион побледнел и начал задыхаться. Он качнулся вперед, и мистер Меламед схватил его за руку.

– У вас найдется место, чтобы усадить мистера Лиона?

Хозяин лавки проводил их в заднюю комнату, где стояли стол и стул, и принес мистеру Лиону стакан вина. Пока тот приходил в себя, мистер Оппенгейм и мистер Меламед беседовали в торговой комнате.

– Не понимаю. Мистер Лион и впрямь потерял все состояние?

– Боюсь, что так.

– Но зачем расторгать помолвку? Разве община не может помочь?

– По всей видимости, мисс Лион не желает получать вспомоществование от общины.

– Понимаю. Но какое отношение все это имеет ко мне?

– На прошлой неделе кто-то забрался в лавку мистера Лиона и украл шкатулку с тысячей гиней. У нас есть основания полагать, что кражу совершил мужчина и что он работал сообща с мальчиком-посыльным из лавки.

– С Саймоном?

– Мистер Оппенгейм, вы были в Лондоне в тот вечер, когда это произошло.

Джейкоб Оппенгейм в изумлении уставился на мистера Меламеда:

– Вы хотите сказать, что подозреваете меня в воровстве?

– Я собираю сведения обо всех, кто может быть причастен к делу.

Несколько минут мистер Оппенгейм провел в молчании. Мистер Меламед пытался разгадать, что скрывает его взгляд, но так и не смог определить, был то гнев, чувство вины или нечто иное.

– Раз мистер Лион потерял все состояние – даже если тысяча гиней будет возвращена, как она поможет ему?

Вопрос прозвучал странно; по мнению мистера Меламеда, он едва ли был уместен, ведь речь шла о том, чтобы вернуть деньги их законному владельцу. Однако он решил ответить, хотя бы ради того, чтобы лучше понимать ход мыслей собеседника:

– Тысяча гиней позволит семье Лионов прожить целый год, не нуждаясь в помощи общины. Если они будут экономить, то смогут даже оплатить свадьбу и небольшую часть приданого мисс Лион. Неизвестно, согласятся ли Голдсмиты играть свадьбу на таких условиях. Но даже если помолвка будет расторгнута, Лионы хотя бы не останутся в нищете. Полагаю, это немаловажно – по крайней мере, для мисс Лион.

Мистер Оппенгейм вновь погрузился в молчание. Мистер Меламед видел, что в молодом человеке происходит некая борьба, но не мог понять ее природу.

– Саймон невиновен, – заговорил наконец мистер Оппенгейм. – Вы должны пообещать мне, что не тронете мальчика и не станете больше расспрашивать его об этом деле. Иначе я не буду помогать вам.

– Даю вам слово.

Последовала еще одна пауза, после чего мистер Оппенгейм произнес:

– Деньги взял я.

Мистер Меламед молчал – главным образом потому, что не знал, что сказать. Вероятно, следовало бы праздновать победу, ведь вор был разоблачен. Но если то и была победа, то радости она не принесла.

– Прошу вас не доискиваться причин, толкнувших меня на это: они не имеют никакого значения, – продолжал мистер Оппенгейм. – Поговорим лучше о том, как вернуть деньги мистеру Лиону. Сейчас у меня при себе двести фунтов. Думаю, к вечеру я достану еще триста. Если вы можете ссудить меня недостающими пятьюстами фунтами, я приложу все усилия, чтобы вернуть их вам в течение трех лет.

– Вы вложили деньги в какое-то предприятие? Поэтому не можете вернуть их?

– Простите, но это все, что в моих силах, и больше я ничего не могу сказать.

– Хорошо. Я подготовлю договор займа к тому времени, – как вы придете с деньгами на наш постоялый двор.

– И… мистер Меламед, я знаю, не мне сейчас предъявлять требования, но прошу вас об одном: не рассказывайте мистеру Лиону ничего, пока не уедете из Манчестера.

– О чем, Джейкоб? О чем он не должен мне рассказывать?

Собеседники обернулись к дверному проему, где стоял мистер Лион.

– Вам нездоровится, мистер Лион. Думаю, вам лучше вернуться на постоялый двор вместе с мистером Меламедом.

– Джейкоб, что ты скрываешь от меня?

Молодой человек посмотрел на мистера Меламеда, но тот молчал. Тогда мистер Оппенгейм проговорил:

– Я сожалею, что разочаровал вас, мистер Лион. Вы получите деньги сегодня же вечером. А теперь прошу вас обоих покинуть мою лавку.

 

Мистер Лион, не отрываясь, смотрел на огонь камина. Его нетронутый ужин стоял на столе.

– Вы, верно, считаете, что я глупец, раз так огорчился? – спросил он мистера Меламеда, который и сам едва прикоснулся к еде.

– Во всяком случае, деньги вернулись к вам. Вы должны быть благодарны и за это.

– Но он был мне как сын! Я делал для него все, что мог. Я хотел, чтобы он добился успеха. Стоило ему лишь попросить – я дал бы ему денег, а не будь у меня денег – взял бы ссуду, как если бы ко мне обратился родной сын. Если он нуждался в деньгах, почему же он просто не попросил меня?

– Не знаю. Но экипаж прибудет через несколько минут, – сказал мистер Меламед, взглянув на часы. – Вам надо поесть, мистер Лион, нас ждет долгий путь.

Тяжелая поездка сказалась на здоровье мистера Лиона. Но силы его подорвала не только утомительная дорога. Предательство мистера Оппенгейма глубоко потрясло его; он решил, что никогда больше не сможет доверять людям.

Его врач, полагавший, что пациент ослаб из-за физического недомогания, велел ему неделю оставаться в постели.

– И вы вновь станете бодрым и веселым, – заключил доктор, сам весело улыбаясь. – Вам всем не помешало бы провести несколько недель в Брайтоне, – добавил он, глядя на бледные лица миссис Лион и двух старших дочерей.

Разумеется, он и не догадывался, что финансовое положение Лионов переменилось, и теперь увеселительная поездка в Брайтон стала невозможна. Не подозревал он и о том, какую боль причинил им, упомянув название курорта – именно в Брайтоне гнездилась одна из причин их тревоги, ведь Ханна до сих пор не получила ответа ни от молодого Голдсмита, ни от мистера Меира Голдсмита – ни от кого-либо другого, кто отзывался бы на фамилию Голдсмит.

– Они могли бы, по крайней мере, подтвердить, что свадьба не состоится, – сказала миссис Лион, сидя с дочерьми в гостиной после ухода врача.

– И без того ясно, что свадьба не состоится, мама, – ответила Ханна, – им нет нужды отвечать.

Но, несмотря на слова Ханны, Лионы каждый день ждали письма. И каждый новый день рушил их надежды.

 

А тем временем мистеру Меламеду пришло письмо. Оно оказалось от его делового партнера, мистера Артура Пауэлла. Судя по всему, он раздобыл некие сведения, способные, по его мнению, заинтересовать мистера Меламеда.

Поскольку вор нашелся и деньги вернулись к их законному владельцу, первой мыслью мистера Меламеда было написать в ответ, что эти сведения более не нужны ему. Однако, взяв перо, он тут же отложил его. Вор разоблачен, это верно, и деньги возвращены – мистер Оппенгейм сдержал слово, он принес пятьсот фунтов на постоялый двор и подписал договор о ссуде на оставшиеся пятьсот; договор засвидетельствовали хозяин постоялого двора и купец, который остановился там же и был знаком с хозяином, так что можно было не сомневаться в его благонадежности. Словом, все уладилось. «Так почему же, – подумал мистер Меламед, – на душе так неспокойно? Почему что-то говорит мне, что тайна еще не разгадана? »

Ему снова вспомнился вопрос из Талмуда. Как следует поступать в том случае, когда мышь вбегает в дом с кусочком хлеба во рту, и затем мышь выбегает из дома с кусочком хлеба во рту? Считаем ли мы, что та мышь, которая вбежала, и та, что выбежала, – это одна и та же мышь или же две разные?

Возможно ли, спрашивал он себя, что молодой Оппенгейм, которого мистер Лион любил как сына, отплатил ему воровством? Или же он, Эзра Меламед, по ошибке поймал не ту мышь?

 

Глава 15

 

– Я узнал больше, чем ожидал, – сообщил мистер Пауэлл, весьма довольный своею любопытной находкой. – К счастью, торговец лошадьми из Тэттерсолла был разговорчив.

– Если я должен вам что-то за эль, скажите мне, – ответил мистер Меламед.

Артур Пауэлл рассмеялся:

– Я не стану присылать вам счет за напитки – но, возможно, вам придется расплатиться с моим доктором. Весь этот выпитый эль вызвал у меня несварение, а ведь в тот вечер я должен был обедать в Брайтоне с герцогом Йоркским.

– Надеюсь, герцога не слишком разгневало ваше отсутствие. Мне бы вовсе не хотелось, чтобы, оставшись без обеда, вы вдобавок остались и без головы.

– Представьте себе, герцог действительно приходит в ярость, если кто-то из приглашенных не является на обед. Впрочем, я не столь важный для него гость – меня он может разве что выбранить. Полагаю, он предпочтет вообще забыть об этом. Но вернемся к нашему делу.

– Не стану возражать.

– Мистер Гренвилл приобрел пару лошадей серой масти, как я вам и говорил. Он заплатил за них триста фунтов. Чистейший грабеж, разумеется – они стоили от силы двести пятьдесят. Но на мой взгляд, здесь интересно другое: он купил их не для себя.

– Для кого же?

– Вам это знать незачем. Важно то, что они были куплены в уплату долга. Перси Гренвилл проигрался. Кажется, он заключил пари с одним джентльменом; проигравший обязывался расплатиться парой лошадей серой масти. Вы, без сомнения, знаете, что джентльмен может отсрочить оплату счета от торговца на пять лет или около того, – однако если он проиграл пари другому джентльмену, долг следует отдать немедленно.

– У мистера Гренвилла есть еще не погашенные долги?

– Если мой собеседник из Тэттерсолла и впрямь так осведомлен, как он утверждает, то великосветские друзья Перси Гренвилла вот-вот изгонят его из компании именно по этой причине. Он задолжал им всем.

– А как же его отец, лорд Гренвилл? Разве он не уплатит долги сына, чтобы сохранить честь семьи?

– Раньше он так и поступал, но его терпение иссякло. По крайней мере, так утверждает наш приятель-торговец.

– Иными словами, мистер Гренвилл находится в отчаянном положении?

– Можно сказать, и так. Но будьте осторожны, Меламед. Будьте предельно осторожны. Дружба с лордом Гренвиллом дорогого стоит. Будет очень жаль, если он станет вашим врагом.

– Но что, если молодой Гренвилл снова совершит кражу? Неужели мы должны смотреть на это сквозь пальцы?

– Я этого не говорил. Я лишь хочу сказать, что, если вы намерены пойти к лорду и обвинить его сына в воровстве, столь поразительное обвинение требует очень и очень веских доказательств.

 

– В том-то и загвоздка, верно? У вас нет никаких доказательств.

Мистер Меламед отпил глоток кофе. Он был рад, что может обсудить дело с Эшером Бэром; но, по всей видимости, они и на сей раз зашли в тупик.

– Да, в этом вся загвоздка. Единственная улика – пуговица. И, как вы уже говорили, она могла оторваться, когда слуги Гренвилла вносили часы в заднюю комнату лавки.

– И все же история звучит подозрительно. Лорд Гренвилл заплатил за часы триста фунтов, и ровно столько же понадобилось молодому Гренвиллу, чтобы купить лошадей.

– Подозрения – не доказательства.

В зал спустилась миссис Бэр и принялась за уборку. Был уже вечер, до закрытия кофейни оставалось совсем немного времени. Заметив, что ее муж беседует с мистером Меламедом, миссис Бэр подошла к столику.

– Мистер Меламед, а я и не знала, что вы здесь.

– Добрый вечер, миссис Бэр. Надеюсь, у вас все благополучно.

– Да, благополучно, если не считать того, что двое детей кашляют, двое шмыгают носом, а у младшего жар. Но ведь это не помешает вам прийти к нам в шабат, как всегда?

– С Божьей помощью, приду.

– Вот и хорошо. А теперь, с вашего позволения, я пойду убирать посуду со столов.

Когда миссис Бэр ушла в другой конец зала, мистер Меламед спросил:

– Она знает о Джейкобе Оппенгейме?

– Нет. Если она узнает, что он вор, ее сердце будет разбито. А я не стану разбивать ей сердце, если на самом деле преступник – лорд Пуговица.

– У меня нет доказательств, Эшер.

– А может, и есть, мистер Меламед, да только вы их не видите.

Хотя доктор и велел мистеру Лиону лежать в постели всю неделю, но тот не любил так надолго оставлять торговлю. Всего несколько дней спустя он отправился в лавку – и с радостью увидел, что во время его отсутствия мистер Уорбург поддерживал там чистоту и порядок. Еще приятнее было то, что некий богатый банкир заказал одни напольные часы для своей библиотеки, и вторые – для столовой. Кроме того, поступило несколько заказов на настольные часы, и все это мистер Уорбург аккуратно занес в конторскую книгу.

Осмотрев лавку, мистер Лион зашел на склад. Работа спорилась и там.

– Мы починили часы лорда Гренвилла, – сказал мистер Абрамсон, – и можем отправить их в его резиденцию, когда скажете.

– Насколько мне известно, резиденция уже закрыта на лето, ведь лондонский сезон закончился.

– И что ж нам делать с часами? Он намерен держать их здесь до весны?

– По чести говоря, не знаю, мистер Абрамсон. Но это хороший вопрос. Когда я узнаю ответ, то скажу вам.

– Я могу сейчас же отнести лорду записку, сэр, – предложил стоявший рядом Саймон.

Мистер Лион посмотрел на мальчика и устыдился, что хотя бы на миг позволил себе сомневаться в его невиновности. Он принес с собой небольшой подарок в знак дружбы – и протянул его мальчику, сказав:

– Дело не спешное, может подождать до завтра. Вот, возьми, это тминное печенье к чаю.

Затем он обратился к мистеру Абрамсону:

– Я немного устал и, пожалуй, пойду домой.

– Вызвать вам экипаж?

– Нет, благодарю вас, я пойду пешком. Но если понадоблюсь, пошлите за мной Саймона.

– Да, мистер Лион.

Хотя мистер Лион чувствовал сильную усталость и ему не следовало идти пешком до Девоншир-сквер, но он не хотел тратить деньги на такую непозволительную роскошь, как поездка в карете. Он пустился в путь, решив идти медленно, чтобы хватило сил. Поскольку в лавку он пришел под вечер, то к тому времени, как он добрался до угла Треднидл-стрит и Бишопсгейт, день уже был на исходе. Его силы также были на исходе, но он не поддался соблазну передохнуть в трактире «Бык», или «Зеленый дракон», или «Четыре лебедя». Мистер Лион хотел лишь одного – вернуться домой, в собственную кровать.

Уже стемнело, когда он дошел до Хаундсдич. Он знал, что безопаснее держаться главной улицы, но, будучи уже без сил, решил пойти короткой дорогой: по Фолл-элли, соединяющей Хаундсдич с Девоншир-сквер. Однако короткий путь оказался длиннее прочих, ибо на этой темной дороге он упал, сам не зная как. Впоследствии он мог припомнить только то, что внезапно двое – или, может быть, трое – мужчин выскочили из темноты и набросились на него, швырнув его на землю так быстро, что он не успел разглядеть их лица. Они обрушили на него град ударов, таких мощных, что он не знал, выживет ли после этого избиения. Один из бандитов прошипел ему в ухо: «Не ищи того, кто украл твою тысячу гиней. Обещай, не то перережу тебе горло».

Мистер Лион хотел пообещать, но не мог говорить: напавший схватил его как раз за то самое горло, которое он грозил перерезать. Пока мистер Лион силился объяснить, что он еле дышит, а говорить и подавно не может, он заметил нож в свободной руке бандита. Не сомневаясь, что его жизнь кончена, мистер Лион собрался уже прокричать «Шма Исраэль»[9] – но и это ему не удалось, ибо внезапно из темноты раздался звонкий голос: «В атаку! »

Через мгновение улица наполнилась звуками яростной битвы; во всяком случае, именно это услышал мистер Лион (он был слишком слаб, чтобы встать и посмотреть, что происходит).

Когда сражение завершилось – мистер Лион услышал, как тяжелые шаги торопливо удаляются по улице, – знакомый голос прошептал ему на ухо: «Вы целы, мистер Лион? »

– Саймон? – прохрипел он.

– Я шел за вами, сэр. Вы не сердитесь, что я рано ушел из лавки? Я боялся, что вы свалитесь где-нибудь на Бишопсгейт. Вы были очень бледный.

– Помогите ему встать, ребятки, – сказал кто-то, и мистер Лион почувствовал, как его поднимают и ставят на ноги.

– Не уверен, что смогу идти, – пробормотал он, попытавшись сделать шаг вперед.

– Вы доведете его домой, генерал Велик’он, правда ведь? – спросил Саймон.

– Обычно мои люди не оказывают услуг такого рода, – ответил Велик’он. – Но, думаю, нас не убудет, если мы поможем твоему хозяину.

– Я заплачу вам за помощь, – сказал мистер Лион.

– Сквайр, мы знаем о вашем положении. Ваши карманы еще более пусты, чем наши, так что не болтайте чепухи. Но вы должны сделать что-нибудь для юного Саймона, когда встанете на ноги. Это он прибежал к нам и рассказал, что вы бродите один по темному Ист-Энду. И знаете, сквайр, вы уже не мальчик, чтобы творить такие глупости.

Велик’он отдал приказ своему отряду, и через несколько минут они были уже у дома мистера Лиона. Отворив дверь, Перл охнула от ужаса: вся одежда мистера Лиона была изодрана и перепачкана кровью. К счастью, девушка не потеряла голову и не побежала к миссис Лион, с которой наверняка бы случился истерический припадок, если б она увидела мужа в столь плачевном состоянии. Вместо этого Перл побежала за отцом, камердинером Мешулламом Менделем, и тот вместе с Саймоном помог мистеру Лиону подняться в его комнату.

К тому времени, как семейство узнало о случившемся и бросилось к дверям, чтобы поблагодарить мальчишек, спасших мистера Лиона, – на крыльце уже никого не было. Велик’он и его отряд растворились в ночи.

 

Мистер Меламед читал, сидя в своей библиотеке, когда зазвенел колокольчик у входной двери. В доме было так тихо, что он услышал, как дворецкий идет по коридору к двери. Затем – к его удивлению, ибо час был уже поздний, – едва шаги стали удаляться от двери, приближаясь к библиотеке, как колокольчик вновь зазвенел.

Когда дворецкий вошел в библиотеку, в его руках был маленький серебряный поднос, на котором лежали два письма.

– Два письма? В такой час?

– Да, сэр. Приходили двое посыльных, один за другим.

Дворецкий положил письма на стол и вышел. Когда его гулкие шаги растаяли в тишине, мистер Меламед распечатал письма. Одно было от мистера Лиона, другое пришло с континента.

Он решил начать с послания мистера Лиона, и был изумлен его содержанием. Даже мистеру Меламеду не верилось, что Джейкоб Оппенгейм способен нанять пару головорезов и угрожать убить мистера Лиона. Маловероятно было и то, что Перси Гренвилл способен на такой радикальный шаг. И тем не менее это сделал человек, замешанный в краже, ведь угроза прозвучала весьма недвусмысленно.

Мистер Меламед не мог ответить на вопросы, возникшие у него по прочтении первого письма, поэтому он перешел ко второму. Если письмо мистера Лиона было кратким, то ответ ребе – еще короче. И, к великому разочарованию мистера Меламеда, ответ этот был так загадочен, что, по всей видимости, никак не мог помочь делу. Ребе написал лишь три слова:

«Посмотрите на часы».

 

Глава 16

 

Наутро мистер Меламед получил еще одну записку от мистера Лиона, в которой тот просил прийти к нему на Девоншир-сквер как можно скорее – ему необходимо было обсудить кое-что. Он пришел к Лионам сразу же после завтрака.

– Мистер Меламед, прошу вас, скажите моему мужу, что он должен отдыхать, – взмолилась мисс Лион, провожая гостя в библиотеку. – Я просила его остаться сегодня в постели, но он меня не слушает.

– Я постараюсь уговорить его.

Проведя мистера Меламеда в библиотеку, миссис Лион закрыла за ним дверь, чтобы мужчины могли поговорить с глазу на глаз.

Мистер Меламед был потрясен, увидев покрытое кровоподтеками лицо мистера Лиона. Он подумал, что и тело бедняги, вероятно, расцвечено тем же оттенком лилового. Однако заметил он и другое: мистер Лион был чем-то воодушевлен, и причина этой перемены выяснилась незамедлительно.

– Теперь я точно знаю. Мне все равно, что на этот счет скажете вы, моя жена или даже сам Джейкоб Оппенгейм. Он не брал денег.

– Я склонен согласиться с вами, мистер Лион. Но зачем в таком случае он сказал, что взял ваши деньги?

– Не знаю, но мы сможем выяснить это позднее. Сейчас мы должны найти настоящего вора.

– У вас есть догадки о том, кто напал на вас вчера?

– Нет. И Саймон с Велик’оном тоже не знают.

– Вы говорили с Велик’оном?

– Нет, с Саймоном. О нападавших они знают лишь то, что те были не местные.

– Не местные?

– Не из еврейского квартала Ист-Энда.

– Ах, вот как. Это описание вряд ли нам поможет – оно подходит большинству жителей Лондона.

– Если б только мы могли найти какую-то связь между головорезами и Перси Гренвиллом… – задумчиво проговорил мистер Лион.

– Я пойду на Фолл-элли, осмотрю место нападения. Быть может, они оставили что-нибудь.

– Саймон и Велик’он уже сделали это. Они ничего не нашли.

– И все же, не мешало бы и мне взглянуть на то место.

В тот день мистеру Меламеду предстояло собрание в Большой синагоге, но ему казалось, что у него еще есть четверть часа на осмотр Фолл-элли. Он бросил взгляд на напольные часы, стоявшие в библиотеке. К его удивлению, оказалось, что у него в запасе почти час.

– Ваши часы показывают точное время, мистер Лион?

– Вроде бы да.

Мистер Меламед вынул карманные часы и сверил их с напольными.

– Видимо, мои спешат.

– Нет, погодите. Мои часы не идут. Очень странно. Я сам заводил их вчера, уходя в лавку.

Внезапно мистер Меламед припомнил письмо ребе: «Посмотрите на часы». Несколько мгновений он сидел, глядя на напольные часы, однако совершенно не понимал, что он должен там увидеть.

– Скажите, мистер Лион, часто ли случается, что часы вдруг прекращают идти?

– Нет, если они сделаны добротно и гири подняты вверх.

– Гири находятся внутри корпуса, верно?

– Да, я сейчас покажу вам.

Мистер Лион подошел к часам. К счастью, они стояли рядом и ему не пришлось далеко идти: каждый его шаг отзывался болью.

– Потому-то корпус и делают таким высоким – чтобы в нем умещались маятник и гири, – пояснил мистер Лион, открывая дверцу, – чем длиннее маятник, тем точнее… Джошуа! Что ты делаешь в часах? Немедленно выходи!

Джошуа выскочил из своего укрытия и метнулся за стул мистера Меламеда.

– Но, папа, что же мне поделать? Все ходят по дому, глядя в пол, и никто не говорит мне, в чем дело. Я тоже член семьи. Я тоже хочу знать, что случилось.

– Это не оправдание, молодой человек. Ты должен избавиться от дурной привычки подслушивать чужие разговоры. Вы согласны, мистер Меламед?

– Полностью с вами согласен, мистер Лион. Но разве вы не видите, что Джошуа только что разгадал нашу загадку?

 

Мистер Меламед послал в Большую синагогу записку, что он не сможет прийти на собрание. Вместо этого он отправился в Корнхилл в сопровождении мистера Лиона и Джошуа. Перл принесла в карету несколько дополнительных подушек для мистера Лиона, так что поездка не слишком его утомила. Они поздоровались с мистером Уорбургом и прошли в заднюю комнату, где мистер Меламед приступил к проверке своей теории: он полагал, что ребенок прятался в напольных часах, принесенных в заднюю комнату слугами Перси Гренвилла.

– Джошуа, залезай в часы, – сказал он, открывая корпус.

– Да, мистер Меламед. Они куда просторнее, чем те, которые стоят у нас дома. Если гири подняты, можно просидеть тут несколько часов.

– Вот и я думаю о том же, – сказал мистер Меламед, закрывая дверцу. – А вы, мистер Лион, садитесь за стол.

– Хорошо.

Мистер Лион осторожно присел на деревянный стул.

– А теперь я попрошу вас наклониться, снять половицу и вынуть шкатулку.

– Простите, но боюсь, что я не смогу наклониться.

– Тогда давайте поменяемся местами.

Мистер Лион встал, а мистер Меламед сел на его место.

– Джошуа, если тебе будет видно что-либо в замочную скважину – скажи нам.

– Хорошо, мистер Меламед.

Мистер Меламед нагнулся и поднял половицу.

– Кажется, у вас в руке какая-то дощечка, – сообщил Джошуа.

Мистер Меламед отложил половицу. Увидев, что тайник пуст, он повернулся к столу, открыл ящик и достал ключ.

– Вы открыли ящик и достали ключ, – донесся приглушенный голосок из глубины часов.

– Очень хорошо, Джошуа. Смотри дальше.

Мистер Меламед вновь наклонился, делая вид, что кладет ключ в тайник, а потом поднял руку – но в ней был не ключ, а носовой платок.

– Вы машете платком.

– Превосходно, – заключил мистер Меламед, открывая дверцу часов. – Спасибо, Джошуа, ты очень помог нам.

Затем он обратился к мистеру Лиону:

– Тот, кто прятался в часах, видел почти все, что вы делали, сидя за столом. Хоть он и не знал точно, под какой из половиц находится тайник, но понимал, что она где-то поблизости.

– Но как же ключ? Я не вынимал его.

– Вероятно, ребенку повезло обнаружить его в ящике стола. Но даже если бы он не нашел ключа – поскольку он уже был внутри лавки, то мог бы просунуть шкатулку между прутьев оконной решетки. Затем он либо нашел бы способ отпереть дверь изнутри, либо остался бы в своем укрытии до утра, а тогда уж улучил бы минутку и сбежал незамеченным после того, как вы откроете заднюю дверь.

– Но кто же был тот ребенок?

– Это не ребенок, – вставил Джошуа, очень внимательно слушавший беседу взрослых.

– Почему ты так считаешь? – спросил мистер Меламед.

– Поглядите-ка на замочную скважину, – Джошуа подвел мистера Меламеда к часам и открыл дверцу. – К ней прилипли белые волоски. Разве у мальчиков вроде меня бывают седые волосы?

 

Узнав от мистера Лиона, что в брайтонской резиденции лорда Гренвилла имеются напольные часы – ибо джентльмен хотел, чтобы каждый из его многочисленных домов был оснащен всеми благами цивилизации, – мистер Меламед отправил мистера Лиона и Джошуа обратно на Девоншир-сквер в своем экипаже, сам же поехал в Брайтон на почтовом дилижансе. Он был намерен нанести лорду Гренвиллу визит в его летней резиденции. Мистер Меламед прекрасно понимал, что обладает всего одной уликой, которая могла бы связать Перси Гренвилла с воровством, а именно пуговицей, что лежала сейчас в кармане его жилета… да и она была лишь косвенной уликой. Оставшаяся часть его теории была не более чем догадкой. Однако он успокоил себя тем, что, поскольку его цель – вернуть деньги их законному владельцу, то Вершитель наших судеб, несомненно, поведет его по верному пути. И все же он на миг заколебался, перед тем как взяться за начищенный до блеска дверной молоточек, что украшал внушительную парадную дверь гренвилловского дома, расположенного в самом модном квартале Брайтона.

Когда безупречно вежливый лакей открыл дверь и взял его визитную карточку, мистер Меламед осознал, что какая-то часть его втайне желала услышать, что лорд по какой-то причине был вынужден покинуть Брайтон – тогда мистер Меламед смог бы перенести встречу на потом.

Однако когда лакей вернулся и сообщил, что лорд Гренвилл у себя, мистер Меламед понял, что у него нет иного выбора, кроме как следовать за лакеем в богато обставленную гостиную. Объявив имя гостя, слуга беззвучно исчез.

– Кажется, мы встречались в прошлом году, мистер Меламед, когда королевские герцоги приехали на службу в вашей Большой синагоге, – сказал лорд Гренвилл, знаком приглашая посетителя сесть.

– Я польщен, что вы помните, лорд Гренвилл.

– Что я могу сделать для вас? Полагаю, вы здесь потому, что нуждаетесь в моей помощи?

– Кто-то проник в лавку мистера Сэмюэла Лиона и украл его шкатулку с деньгами, – ответил мистер Меламед, решив сразу же перейти к делу, пока лорд Гренвилл не успел утратить интерес, а сам он – смелость.

– Сэмюэл Лион? Торговец часами с Корнхилл-стрит?

– Да, именно он.

– Мне жаль слышать это, но не понимаю, какое отношение кража имеет ко мне. Вам следует обратиться в магистратский суд. Если они не поторопятся привлечь к делу ищеек с Боу-стрит, можете сослаться на меня, если это чем-нибудь поможет.

– Благодарю вас, но я бы не хотел ставить в известность городские власти, лорд Гренвилл.

– Почему же?

– Потому что у меня есть основания полагать, что деньги украл ваш сын.

Доброжелательное выражение начало постепенно сходить с лица лорда. Поначалу он с недоверием взирал на собеседника. Затем его лицо стало наливаться кровью. Он еле сдерживался, чтобы не вскочить со стула (мистер Меламед внезапно вспомнил, что в молодости лорд Гренвилл был офицером и до сих пор считался превосходным наездником) и не вцепиться в горло столь наглого посетителя.

Мистер Меламед понимал, что следующие несколько мгновений решат все дело. Если он не убедит лорда Гренвилла хотя бы допустить возможность того, что это столь дерзкое на вид обвинение – правда, то мистер Лион не получит своих денег, и более того – еврейская община потеряет одного из самых влиятельных союзников. Он также знал, что располагает только одним оружием против гнева лорда Гренвилла: молчанием. Ибо, рассуждал он, если его подозрения верны, то у лорда тоже должны были возникать подозрения насчет сына. К примеру, откуда у молодого человека взялись средства на покупку лошадей и прочие похождения, если отец прекратил давать ему деньги?

Поэтому мистер Меламед не проронил ни слова, хоть у него с языка и рвались поспешные извинения. Он даже заставил себя не смотреть на лорда Гренвилла, чтобы не встречаться с его яростным взглядом. Стоило ему лишь выказать страх, неуверенность или гнев – все было бы потеряно. Поэтому мистер Меламед неотрывно смотрел на напольные часы, чей бесстрастный циферблат виднелся из-за правого плеча лорда. «Смотрите на часы», – сказал ребе. Этот совет помог мистеру Меламеду ответить на вопрос, как одна из мышей – ребенок – попала в лавку. Теперь он использует тот же совет, чтобы поймать зачинщика – сына лорда Гренвилла.

Он приспособился дышать в такт тиканью часов; это успокоило его тревожные мысли и отчаянно колотившееся сердце. В тишине, нарушаемой лишь тиканьем, он заметил, что и дыхание собеседника постепенно становится ровным. Мистер Меламед предположил (и был прав), что лицо лорда тоже мало-помалу приобретает свой всегдашний цвет.

После долгой паузы лорд Гренвилл спокойно осведомился:

– Каковы ваши доказательства, мистер Меламед?

– Кража была совершена в тот же день, когда вы послали напольные часы в лавку мистера Лиона, чтобы их починили.

– Я послал?.. Зачем бы я стал посылать часы в починку? Когда я уезжал в Брайтон, они были исправны!

Мистер Меламед не улыбнулся, но в душе он ликовал. Теперь оставалось только распутать замысел Перси Гренвилла, виток за витком, а затем лорд Гренвилл, если он – достойный джентльмен, доведет дело до конца.

– Значит, вы не просили сына отвезти часы в лавку мистера Лиона или расплатиться по счету, который, насколько я знаю, составлял триста гиней?

– Разумеется, нет. Я попросил секретаря отправить мистеру Лиону записку с нарочным. Я написал, чтобы он пришел ко мне за деньгами. И, уверяю вас, секретарь не принял бы моего сына за посыльного.

На лице лорда Гренвилла вновь проступили красные пятна. Однако мистер Меламед заставил себя сохранять спокойствие, не позволяя гневу лорда сбить его с толку.

– Возможно, что мистер Лион ошибся касательно молодого человека, который приходил в лавку, – невозмутимо сказал он. – Возможно, на самом деле это был один из ваших слуг, выдававший себя за мистера Гренвилла. Во всяком случае, двое слуг, что пришли с этим молодым человеком, были из вашего дома; один из них обронил вот это.

Достав пуговицу из жилетного кармана, мистер Меламед протянул ее лорду Гренвиллу – и затаил дыхание. Улика была ненадежной, и все же она доказывала, что кто-то из домашних лорда Гренвилла побывал в лавке.

Лорд взял пуговицу и в продолжение нескольких минут рассматривал ее, как будто на ней были изображены иероглифы, а не хорошо знакомый ему символ. Когда он, наконец, заговорил, голос его был близок к шепоту:

– Пуговица принадлежит одному из моих людей. И, признаю, мне странно, что кто-то из них принес часы в лавку. Но пуговица еще не доказывает, что мой сын или мой слуга украл деньги мистера Лиона.

– Я знаю, лорд Гренвилл. Но… вы позволите задать вам несколько вопросов?

Лорд Гренвилл отнюдь не горел желанием отвечать на вопросы, однако он кивнул, и мистер Меламед продолжил:

– Нет ли среди слуг вашего сына маленького ребенка-иностранца?

Глаза лорда снова сердито засверкали, но на сей раз уже не мистер Меламед был тому виной.

– Есть, чем я весьма недоволен. Он купил Антуана, мальчика из французской колонии в Вест-Индии, и нарядил его пажом. Я не сторонник работорговли и не одобряю того, что с детьми из Вест-Индии обращаются как с ручными обезьянками.

– Ваш сын и его паж сейчас находятся здесь?

– Полагаю, да. Сейчас только два часа пополудни. Они, вероятно, еще завтракают.

– Тогда, с вашего позволения, я хотел бы доказать правдивость моих слов таким образом…

Мистер Меламед изложил лорду свой план, и тот одобрил его. Они позвали пажа мистера Перси Гренвилла и попросили его спрятаться в напольных часах, что стояли в гостиной.

– Очень тесно, сэр – сказал мальчик, поправляя белый парик. – Я здесь еле помещаюсь.

– Здесь теснее, чем в тех часах, в Лондоне? – спросил лорд Гренвилл, явно надеясь, что ребенок не поймет вопроса.

– Намного теснее, – ответил паж.

Лорд Гренвилл взглянул на мистера Меламеда, который прилагал все усилия, чтобы скрыть радость от такого подтверждения своей догадки.

Закрыв дверцу часов, лорд Гренвилл позвал лакея и попросил сообщить мистеру Перси Гренвиллу, что его ожидают в гостиной. Когда молодой человек, все еще в шелковом утреннем халате, вошел в гостиную, лорд рассказал ему о предъявленных обвинениях, однако не пояснил, каким образом, по мнению мистера Меламеда, было совершено преступление. Молодой мистер Гренвилл зевнул:

– Отец, неужели вы верите россказням этого человека? Это же явный шантаж!

– Значит, ты не проникал в лавку?

– Я изумлен, что вы задаете мне подобные вопросы.

– А твой паж?

– Антуан?

– Allez! Allez! – воскликнул мистер Меламед.

Дверца часов распахнулась, и оттуда выпрыгнул Антуан.

– Surprise!

Мистер Перси Гренвилл уставился на Антуана, затем на мистера Меламеда. Потом он вскочил со стула и кинулся на мистера Меламеда, шипя: «Ах ты…»

Он не договорил: лорд Гренвилл схватил сына и выволок из комнаты, держа его за ворот дорогого шелкового халата.

 

Пока мистер Меламед сидел в гостиной, дожидаясь возвращения лорда Гренвилла, Лионы принимали внезапных гостей у себя на Девоншир-сквер.

– Не хотите ли пирога, мистер Голдсмит? – спросила Роза Лион, что есть сил стараясь унять дрожь в голосе и руках.

– Благодарю вас, миссис Лион.

Мистер Меир Голдсмит и его сын (миссис Голдсмит осталась в Брайтоне) получили по чашке кофе и по куску пирога, а затем последовало неловкое молчание.

– Вам нет нужды объясняться, – наконец прервал тишину мистер Лион. – Мы прекрасно понимаем ваше решение.

– Простите мне мой вопрос, мистер Лион, – сказал Дэвид Голдсмит, – но как вы можете понять наше решение, еще не услышав его?

 

Между тем в комнате наверху дети Лионов чинно ждали, каков будет итог чрезвычайно интересной беседы в гостиной. Ханна сидела у окна, безразлично глядя в небо. Ребекка впилась глазами в страницы одной из своих любимых книг, воображая себе все возможные несчастья. Две младшие девочки, Эстер и Сара, дрались из-за кукольных платьев. Что до Джошуа, можно было не опасаться, что мальчуган проберется в гостиную и подслушает разговор – Ребекка взяла веревку и обвязала один конец вокруг его щиколотки, а другой – вокруг ножки посудного шкафа, так что Джошуа не мог далеко уйти.

Услышав, как хлопнула парадная дверь и шаги родителей зазвучали на лестнице, дети вскочили с мест. Когда Ребекка увидела, как серьезно лицо отца, она подумала, что сейчас упадет без чувств. Хотя был полдень, а вовсе не безлунная ночь, но Ребекка была уверена, что еще никогда в жизни она не была так напугана – и столь же непоколебимо убеждена, что ее худшие опасения сбылись: мистер Дэвид Голдсмит расторг помолвку с Ханной и отдал руку и сердце другой.

Но прежде чем упасть, Ребекка украдкой бросила взгляд на старшую сестру. Ханна отчаянно храбрилась, но ее подбородок предательски дрожал, а в глазах блестели слезы. И Ребекка поняла, что не может лишиться чувств, во всяком случае сейчас. Если кому-то и падать в обморок, то Ханне. А ее роль – прийти к Ханне на помощь, если это понадобится. А в том, что помощь понадобится сестре, Ребекка убедилась, вновь посмотрев на мистера Лиона, которого она никогда прежде не видела столь торжественным.

Мистер Лион, в свою очередь, смотрел на маленькую компанию; все лица были обращены к нему. Он негромко произнес: «Прости, Ханна. Я пытался убедить Голдсмитов. Уверяю тебя, я сделал все от меня зависящее. Но не смог. Мистер Дэвид Голдсмит наотрез отказывается… разорвать помолвку».

И он рассмеялся, а миссис Лион разрыдалась. Ханна же поначалу была не в силах сказать или сделать что-либо. Затем она бросилась к отцу, и тот крепко обнял ее. Потом настал черед миссис Лион, и вскоре уже все обнимались друг с другом. Вволю наобнимавшись и наплакавшись, все семейство отправилось вниз пить чай.

– Эй! – закричал Джошуа, все еще привязанный к шкафу. – А как же я?

 

Глава 17

 

А мистер Меламед все еще сидел в гостиной лорда Гренвилла. Наконец вошел лакей и сказал:

– Лорд Гренвилл приносит свои извинения, что заставил вас ждать. Он просит вас пройти в библиотеку.

Мистер Меламед последовал за лакеем по длинному коридору, стены которого были расписаны серией пейзажных фресок. Коридор заканчивался дверью в библиотеку лорда Гренвилла. То не был один из тех trompe l’oeil, обманов зрения – мнимых библиотек, где книжные корешки представляют собой разрисованные кожаные полоски, скрывающие за собой пустоту. Полки были уставлены тысячами самых настоящих книг, а ведь это была всего лишь летняя резиденция. Библиотека произвела весьма сильное впечатление на мистера Меламеда, однако он знал, что сейчас не время любоваться собранием книг лорда.

– Садитесь, мистер Меламед, – сказал лорд Гренвилл, писавший что-то за столом.

– Благодарю вас.

– Я посылаю Перси в Испанию. Быть может, Веллингтону, в отличие от меня, удастся сделать из него достойного представителя человечества.

Мистер Меламед ничего не сказал. Он понимал, что военная служба должна была стать наказанием для мистера Перси Гренвилла… вместо Ньюгейтской тюрьмы.

– А это – для мистера Лиона, – добавил лорд Гренвилл, протягивая мистеру Меламеду листок бумаги. – Предъявив это письмо в моем лондонском банке, он сможет получить наличные деньги.

– Здесь какая-то ошибка, – ответил мистер Меламед, увидев указанное в письме число. – Из лавки была украдена одна тысяча гиней. В письме значится гораздо большая сумма.

– Знаю. Однако я подозреваю, что кража причинила ему немалые неприятности, иначе вы бы не рискнули прийти ко мне. Но есть и еще кое-что. Мой сын не знал, что вы не рассказали мне о тех двоих, которых он послал, чтобы запугать мистера Лиона, – он сознался и в этом. Эти двадцать тысяч – мой способ возместить нанесенный ущерб и извиниться перед мистером Лионом и его семьей за низкое поведение моего сына.

 

– Двадцать тысяч фунтов? – переспросила миссис Лион, поначалу не поняв услышанного. – Двадцать тысяч фунтов?

– Мы снова богаты! – закричала Ребекка, пребывавшая в таком же изумлении и восторге, как и мать. – Мистер Меламед, вы были правы! Все может измениться во мгновение ока! Никогда нельзя терять надежду! Никогда!

Если Ребекка Лион выразила радость совершенно не подобающим леди способом, то ее сестра Ханна вела себя в точности так, как надлежит дочери народа израильского. Истинный образец скромной юной леди, она негромким голосом поблагодарила мистера Меламеда за помощь и пожелала дальнейшего успеха в его труде от лица общины. А мистер Лион, казалось, не замечал счастливой суматохи, что творилась вокруг него в гостиной. Он неотрывно смотрел на письмо лорда Гренвилла, все еще не веря в его подлинность. Когда же он наконец очнулся от раздумий, лицо его было очень серьезно.

– Мистер Меламед, но если вор – Перси Гренвилл, то как же…

– Я заказал экипаж на завтра.

 

Карета промчалась по лугам и долинам, и восемнадцать часов спустя мистер Лион и мистер Меламед вновь были в Манчестере. На сей раз мистер Лион первым засобирался с постоялого двора, где они отдыхали после долгой поездки.

– Мы должны немедленно все выяснить, – сказал он, торопливо шагая к маленькой часовой лавке. И снова мистер Оппенгейм удивился нежданному визиту. Но прежде чем он успел произнести хоть слово, заговорил мистер Лион:

– Сэр, вы солгали мне. Вы не брали денег. Настоящий вор разоблачен, и все мое состояние вернулось ко мне. Что вы скажете в свое оправдание, сэр?

Мистер Оппенгейм повернулся к мистеру Меламеду. Молодой человек молчал, но по его глазам было видно, что он ждет объяснения странной речи мистера Лиона.

– Мистер Лион сказал вам праву. Вот ваши пятьсот гиней.

Мистер Меламед положил тяжелый кошелек на прилавок. Затем он отдал Джейкобу Оппенгейму договор о займе, поверх которого было написано: «Недействителен».

– Ну, мистер Оппенгейм, мы ждем ваших объяснений, – сказал мистер Лион, что есть сил пытаясь выглядеть суровым.

– Я не мог не помочь вам, мистер Лион, – выговорил Джейкоб Оппенгейм, весьма смущенный тем, что его поймали на таком благородном деле. – Когда я увидел ваше отчаяние и узнал, что помолвка вашей дочери, возможно, будет расторгнута, поскольку мисс Лион не хочет жить на милостыню, то понял, что должен хоть чем-то помочь вам. Потому и сказал, что деньги украл я.

– Но откуда вы достали деньги? – спросил мистер Лион.

– На моем банковском счету было двести фунтов – то, что я успел накопить. Еще триста фунтов я занял у знакомого манчестерского торговца. А оставшиеся пятьсот, как вы знаете, мне одолжил мистер Меламед.

– Но почему, Джейкоб? Почему вы залезли в такие долги из-за меня?

– Мистер Лион, если бы я попал в беду – разве вы не сделали бы то же ради меня?

Мистер Лион вынул платок и вытер лоб; он был так взволнован, что не мог говорить.

– Есть кое-что, чего я не понимаю, мистер Оппенгейм, – сказал Эзра Меламед. – Почему вы не объяснили мистеру Лиону, какие дела привели вас в Лондон?

– Теперь неловко говорить об том, но когда-то я надеялся, что если я обзаведусь собственной лавкой и докажу, что могу добиться успеха, то мистер Лион окажет мне честь и позволит жениться на его старшей дочери. За этим я и приехал в Лондон. Торговля пошла в гору, и я надеялся… Но, услышав от миссис Бэр, что юная леди уже помолвлена с другим, я… Я хотел лишь одного: вернуться в Манчестер как можно скорее.

 

В тот же вечер мистер Оппенгейм ужинал с мистером Лионом и мистером Меламедом на постоялом дворе. Хотя дружеский разговор их большей частью касался изготовления и продажи часов, мистер Лион то и дело впадал в задумчивость и спрашивал: «Вы и вправду прощаете меня, Джейкоб? Это так ужасно – подозревать честного человека в преступлении. А еще ужаснее подозревать того, в честности которого вы уверены всей душой! »

Мистер Оппенгейм снова и снова уверял мистера Лиона, что простил его, однако так и не смог до конца убедить. Когда прибыл экипаж, чтобы доставить их домой, мистер Лион спросил:

– Вы ведь приедете на свадьбу, Джейкоб? Только тогда я буду уверен, что вы простили меня за все.

– Постараюсь, мистер Лион, – ответил тот. – Если будет на то Божья воля, я приеду.

Пока миссис Лион занималась последними приготовлениями к свадьбе, мистеру Лиону предстояло нанести еще один важный визит. Он снова обратился к мистеру Меламеду:

– Вы же знаете, где живет граф Грэйвел-лейнский – буду вам очень признателен, если вы покажете мне дорогу туда.

Мистер Меламед не удивился желанию мистера Лиона поблагодарить Графа и Велик’она за их помощь в тот вечер на Фолл-элли. А поскольку у него самого было небольшое дело на Грэйвел-лейн, он охотно согласился составить компанию мистеру Лиону.

– Кстати, я поговорил с Саймоном насчет конторской книги, – сообщил мистер Лион, когда они шли по Петтикот-сквер. – Он сказал, что пытался повторять по ней буквы. Поэтому я купил ему учебник.

– Я рад, что эта история прояснилась.

– Мне очень стыдно, что я подозревал мальчика.

– Мне тоже.

– Как вы считаете, совет синагоги может найти для Саймона место в талмуд-торе? [10] Он горит желанием учиться, и я с радостью помогу оплатить его обучение.

– Я займусь этим вопросом сегодня же.

Мистер Меламед и мистер Лион дошли до Грэйвел-лейн; теперь они были хорошо известны тамошним обитателям, а потому без труда получили разрешение пройти к Графу. Велик’он проводил их в комнату Графа, где их уже ждал хозяин.

– Я слышал, вы поймали вашего грабителя, мистер Меламед, – сказал Граф. – Примите мои поздравления.

– Благодарю вас. Полагаю, эта гинея принадлежит кому-то из ваших людей, – ответил мистер Меламед, протягивая монету Велик’ону. – Ведь свидетелем кражи стал именно Велик’он, не так ли? Думаю, он возвращался домой – возможно, после того, как целый вечер щипал карманы в Ковент-Гардене? Саймон же пришел к вам только на следующее утро, когда понял, что из лавки украли деньги и подозрение может пасть на него.

– Воры не вмешиваются в работу других воров, – пояснил Граф, – вот почему генерал Велик’он не помешал тем двоим выкрасть деньги. Я решил помочь вам в расследовании только потом, когда понял, что обокрали хозяина Саймона.

Он вынул из кармана табакерку и сделал вид, будто берет щепотку табака:

– Вы умный человек, мистер Меламед. Если когда-нибудь вам понадобится работа – приходите, я посмотрю, что можно сделать для вас.

Мистер Лион растерянно переводил взгляд с мистера Меламеда на Графа, не понимая, о чем они разговаривают.

– Если мистеру Меламеду понадобится работа? Мистер Меламед не ищет работу. А вот вам она нужна. Вы нуждаетесь в достойном ремесле, которое позволит вам иметь достойный доход и достойное жилье. Поэтому я и пришел сюда. Я собираюсь расширить свое дело: мы начнем производить карманные часы. У вас у всех ловкие пальцы, ребята. Вы великолепно справитесь с этой работой.

– Одну минутку, сквайр, – прервал его Велик’он. – Вы хотите, чтобы мы наполняли чужие карманы?

– Да. Карманными часами.

– У этого человека что-то неладно с головой, – заключил Велик’он, повернувшись к остальным. Он покачал головой, словно бы скорбя о плачевном состоянии мистера Лиона. Мальчики тоже принялись качать головами, заламывать руки и вздыхать.

– Помяните мое слово, молодой человек, – сказал мистер Лион, – я в вас верю. В каждого из присутствующих здесь. У вас добрые сердца. Я сделаю из вас честных людей, даже если на это уйдет вся оставшаяся жизнь. И я хочу видеть вас всех на свадьбе моей дочери. Считайте, что это – персональное приглашение.

Граф бросил взгляд на Велик’она. Тот пожал плечами: на сей раз он был не на шутку смущен.

– Обычно мы не посещаем торжества в Большой синагоге, – сказал Граф. – Но поскольку Саймон работает в вашей лавке, думаю, мы можем сделать исключение для вас.

– Верно, – согласился Велик’он. – Мы можем прийти в качестве официальных лиц. Будем следить, чтоб никто из гостей не стащил фамильное серебро.

 

Мисс Ханна Лион и мистер Дэвид Голдсмит сочетались браком в Большой лондонской синагоге, к несказанному счастью их родных и к великой радости всей общины. Внутренний двор синагоги был полон гостей, включая мистера Меламеда и мистера Бэра – которым были оказаны особые почести, ибо благодаря им счастливое событие стало возможным, – а также Саймона, мистера Уорбурга и всех работников лавки мистера Лиона. И хотя некоторые гости, собравшиеся вокруг свадебного балдахина, нервно прижимали руки к карманам, завидев среди гостей Графа Грэйвел-лейнского, генерала Велик’она и их отряд, им нечего было бояться. В тот день всех сплотило дружество и благоволение. Единственной грустной ноткой в общем празднестве было то, что для мистера Джейкоба Оппенгейма, который также присутствовал на свадебной церемонии, до сих пор не нашлось подходящей невесты. Поэтому, если у кого-либо из вас есть на примете юная леди с добрым сердцем и веселым нравом, Рассказчица настоятельно просит немедленно написать об этом подробное письмо миссис Мириам Бэр, проживающей по адресу: «Кофейня Бэра», Свитингс-элли, Лондон, Англия.

Я от всего сердца благодарю Всевышнего – Да будет благословенно Его Святое Имя – за все милости, что он даровал моей семье, и со словами благодарности завершаю эту мегилу. А значит, она заканчивается именно так, как подобает мегиле: в радости и достатке, с песнями и танцами.

 

Конец.


[1] Высшее религиозное учебное заведение. (Здесь и далее примеч. переводчика. ).

 

[2] Здесь: полукруглый щиток над циферблатом часов. На нем обычно размещались либо дополнительные циферблаты, либо планета с именем мастера, живописной или подвижной композицией, которую приводил в действие часовой механизм.

 

[3] Молитвенное покрывало.

 

[4] Молитвенные принадлежности: две кожаные коробочки, в которых содержатся написанные на пергаменте отрывки из Пятикнижия. К тфилин прикреплены ремешки, с помощью которых коробочки накладывают: одну — на руку, вторую — на лоб.

 

[5] Йорцайт (идиш) — годовщина смерти. Йорцайт близких родственников принято отмечать поминальными обрядами.

 

[6] Мицва — одна из 613 заповедей Торы; здесь: «доброе дело».

 

[7] Традиционное сватовство, которое устраивает шадхен (сват) между двумя семьями.

 

[8] Луизианская покупка — сделка 1803 г., в результате которой США приобрели у Франции обширные территории в Северной Америке. Тогда Луизиана простиралась от Мексиканского залива на юге до Земли Руперта на севере, и от реки Миссисипи на востоке до Скалистых гор на западе.

 

[9] «Слушай, Израиль» (иврит) — важнейшая из еврейских молитв. Ее произносят ежедневно утром и вечером, а также в случае смертельной опасности и перед смертью.

 

[10] Талмуд-тора — еврейская религиозная школа для мальчиков. В ашкеназских общинах талмуд-торы предназначались для сирот и детей из бедных семей, в то время как дети более состоятельных родителей учились в хедере.

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.