СУЩНОСТЬ КОНСЕРВАТИЗМА

Консервативная идеология возникает в XVI веке как реакция на процессы становления современного мира и исторически связана со своим основным социальным носителем – дворянством. В качестве своего рода протоконсерватизма выступают идейно-политические движения в защиту его прав перед лицом наступающего абсолютизма, опиравшегося на государственную бюрократию и поддерживаемого буржуазией. Обороняясь, аристократия опиралась на конституционные традиции сословного представительства и выдвинула идеи, воспринятые и переформулированные позднее классическими консерваторами: государству не следует расширять свою власть за счет местного самоуправления (Ш. -Л. Монтескье и его известный труд " О духе законов", из которого почерпнули идеи как консерваторы, так и либералы). Движение Католической Лиги, главным теоретиком которой был Буше, ставило задачу возвратить провинциям их старинные права и вольности. Те же стремления обнаруживаются в произведениях протестантских авторов. Протоконсерватизм носил характер антиабсолютистской оппозиции справа, хотя и королевский абсолютизм отнюдь не представлял из себя революционную силу. Он опирался на давние и весьма популярные монархические традиции, коренящиеся в религиозных представлениях христианства. В этом смысле и король Яков I Стюарт, автортрактата «О подлинном законе свободных монархий», и РобертФилмер, автор сочинения «Патриарх: защита естественной власти королей от неестественной свободы народа», и наиболеекрупный вXVIIв. теоретик абсолютизмаЖан-БениньБоссюэ, автор сочинения «Политика, извлеченнаяизсобственныхслов Священного Писания» - тожепредставителираннегоконсерватизма.

Сам термин «консерватизм», как известно, произошел от латинского " conserve" - сохраняю, охраняю. Он был впервые употреблен французским писателем Франсуа Рене Шатобрианом (1768-1848), который в 1818 г. стал издавать журнал «Консерватор». В эпохе Средневековья, когда господствовал «гений христианства», он видел утраченный идеал общественного устройства. В 1830 г. редакторы «TheQuarterlyReview» утвердили слово «консерватор» как название для партии тори – партии порядка. Однако слово «консерватор» использовалось еще в Средние века: в частности, в Италии этим словом называли хранителей закона. Дж. Чосер также употреблял слово «conservatif» в значении защиты и сохранения. В эпоху Английской революции лорд Фолкленд сформулировал суть консервативного подхода в политике: «когда не необходимо изменять, необходимо не изменять».

Как пишет Г. Рормозер, «возникновение консерватизма было обусловлено в эпоху Нового времени тем внутренним импульсом, что консерватизм пытается спасти от угрозы исчезновения и сохранить исторически сложившуюся идентичность. Этот импульс будет мотивировать консерватизм и впредь к самоутверждению».

Существует два основных понимания консерватизма: во-первых, универсальный консерватизм как психология (традиционализм), и во-вторых, современный консерватизм как идеология.

Общая психологическая позиция традиционализма есть установка на сохранение сложившихся и апробированных жизнью образцов человеческого поведения, признаваемых всеобщими и универсальными. В этом смысле консервативный темперамент определяется такими факторами, как привычки, инерция, страх и соперничество. Традиция, согласно Ф. Ницше, есть «утверждение, что закон уже с древнейших времен существовал, что сомневаться в этом было бы нечестиво и преступно по отношению к предкам. Авторитет закона покоится на тезисах: Бог это дал, предки это пережили».

Такой консерватизм является универсальным свойством человеческой натуры, так что поведение традиционалиста можно более-менее точно предвидеть, исходя из его психологических установок. Содержание этих установок прекрасно охарактеризовал М. Оукшотт, отмечая, что быть консерватором «означает предпочитать известное неизвестному, то, что испытано, тому, что не прошло проверку практикой, факт – выдумке, действительность – тому, что возможно, ограниченное – безграничному, близкое – далекому, достаточное – изобилию, обычное – совершенному, сегодняшнее веселье – утопическому блаженству».

А. С. Карцов обратил внимание на проблему возникновения традиционализма, связывая его именно с началом модернизации. Он различает внешнюю и внутреннюю стороны традиции. Первая - система знаний, ценностей, предписаний, устанавливающих связь индивида с культурой и общественным порядком, и передаваемых из поколения в поколение, а вторая - субъективное переживание традиции человеком, т. е. постоянная актуализация им прошедшего (“верность прошлому”). Как полагает А. С. Карцов, в традиционном обществе, отсутствует внутренняя сторона традиции, а значит и традиционализму не оставлялось места. Именно модернизация способствует появлению традиционализма, возникающего при осознанном решении следовать традициям, становящихся для традиционалиста (типа, появляющегося тогда же) самостоятельнымиценностями. Тем самым традиционализм оказывается не просто психологической установкой, но сознательным выбором модели поведения.

Однако консерватизм не означает абсолютизации традиционализма как такового. Консерваторы признают, что многие институты и структуры традиционного общества в условиях модернизации полностью утрачивают свое практическое и ценностное значение. В этом смысле нельзя не согласиться с мнением Б. Н. Карипова, согласно которому «консерватизм не стремится к возрождению и сохранению совершенно распавшегося. Настоящее имеет для консервативного мировоззрения, несомненно, большую значимость, чем прошлое. Оно никогда не будет стремиться к восстановлению утраченных традиций во избежание нарушения естественного хода истории. Эта особенность является главным отличием консерватизма от ретроградства, не способного принимать данность и не готового к будущему».

Психологизаторский подход к пониманию консерватизма до сих пор оказывает существенное влияние на трактовки консервативной идеологии. По мнению А. В. Смирнова, «консерватизм представляет собой тенденцию в культуре, стремящуюся, тем не менее, к саморепрезентации в форме политического направления». Причину этого стремления он объясняет в рамках предположения, высказанного М. Фуко, о том, что в настоящее время всякая культурная форма представляет собой некий механизм, функционирующий по законам, установленным властью и в интересах власти. Благодаря этому любая культурная форма активно втягивается в политический процесс, даже несмотря на все сопротивление с ее стороны.

«Консерватизм, тем не менее, - как полагает А. В. Смирнов, - не предполагает четкой и определенной политической позиции, то есть это не совокупность идей, но некоторая совокупность принципов, принципов обращения с идеями, циркуляции идей в обществе, их сортировки и отбора. В пользу этого говорит то, что содержание консервативных взглядов может быть совершенно различным».

Соглашаясь с мыслью о высокой дифференцированности консервативных «платформ» в различных культурных традициях, вместе с тем нельзя согласиться со сведением традиционализма к исключительно психологическому феномену. Традиция для человека является хранилищем всего разнообразия накопленных знаний, жизненного опыта, обычаев группы, которые можно сохранить во времени и передать следующим поколениям. Из этого возникает не только определенный консервативный психотип, но и когнитивное представление об естественной принадлежности носителя традиции к общности «мы», диктующей соблюдение определенных норм и правил поведения.

Такого рода консерватизму органически чужд риск, он враждебен планированию, ему присущи нелюбовь к декларациям, недоверие к экспертам и скептическое отношение не только к грандиозным проектам переустройства мира, но и к любым масштабным идеям, призванным объяснять мир.

«В идеальной форме традиционализм может быть определен как автоматическое, нерефлективное, подсознательное следование традиции, признаваемой естественной, само собой разумеющейся, а потому всеобщей и универсальной. Традиция, скорее, переживается, а не осознается людьми. Процесс ее рождения идет «снизу», стихийно, растянут во времени, в него вовлечены большие массы людей».

В условиях господства традиционной культуры, где все формы жизни заданы прошлым опытом, приобретающем в силу этого сакральный характер, любые исторические альтернативы выступают как угроза существованию. Согласно интерпретации К. Манхейма, традиционализм — это неотрефлексированная (как правило, негативная) массовая реакция низов на изменения социума, или иначе - это нерефлексивный «естественный консерватизм», противопоставленный консерватизму как «объективной мыслительной структуре».

Однако формирования традиции может начинаться и «сверху», через механизм навязывания, когда традиция сознательно отбирается, «конструируется» и даже навязывается силой теми, кто обладает властью или интеллектуальным влиянием. Не случайно Р. Редфилд различает большую традицию рефлексирующего меньшинства («традицию университетов и храмов») и малую традицию большинства, не склонного к рефлексии («традиция деревенской общины»).

Та что не только потому что традиция складывается помимо нашего разумения, но как раз в силу влияния факторов ее сознательног конструирования она может содержать в себе элемент насилия. Но нельзя не согласиться с мыслью Б. Г. Капустина о том, что «на этой ее принудительной силе держится любой общественный порядок. Порядок как некая субординация ролей, полномочий, функций», то есть институтов, нерефлексивная приверженность которым и составляет суть народного традиционализма.

Традиционализм - это, как правило, амальгама (иногда чрезвычайно причудливая) двух составляющих:

а) «врожденных представлений», то есть присущих каждой культуре чрезвычайно устойчивых мифов, стереотипов, коллективных идентичностей, представлений о целях существования соответствующей общности и др., вытекающих из предшествующего опыта, устной традиции и народной памяти и, в конечном счете, определяющих проявления традиций в повседневной жизни;

б) «привнесенных извне понятий «большой традиции». Сплав «врожденных представлений» и трансформированных «привнесенных идей» образует конкретно-историческую форму «народной идеологии», или традиционализма. Характерными особенностями такого рода «идеологии» являются иррационализм и мифологичность.

Говоря о процессе формирования традиции, П. Штомпка обращает внимание, что «парадоксальным образом этот процесс очень сходен с распространением новаций, хотя в рассматриваемом случае речь идет, скорее, об открытии того, что уже существовало в прошлом». Правда, скорее данная характеристика относится не к формированию, а к возрождению традиции. «Традиционализм — это ответ на вызов истории, на трудности и опасности существования в усложняющемся мире, это и тоска по утраченной целостности, устойчивости и предсказуемости общества, воспроизводящего себя на основе традиции и имеющего источником легитимности историческое прошлое, его опыт».

Такое понимание традиционализма, однако, более соответствует предложенному К. Росситером понятию «ситуационный консерватизм», понимаемому как реакция на ситуацию, как модель социального поведения, которой свойственно противодействие различным изменениям в социальной, экономической, правовой, религиозной, политической, или культурной сферах. В основе этого вида консерватизма лежит страх перед переменами, страх радикализма. Консерватизм в таком понимании есть нечто эпизодическое, возникающее подобно вспышке или волне. Таких волн к 70-м--80-м годам XX в. С. Хантингтон насчитал пять, начиная с контрреформации XVII в. Наиболее ярко выраженным оплотом ситуационного консерватизма являются верхние слои общества, которым есть что терять. Консерватизм – это тип мышления и поведения тех социальных групп, положению которых в обществе угрожают объективные тенденции социального прогресса. В этом смысле консерватором можно было бы называть человека, чувствующего и осознающего исторические катастрофы.

Ситуационному консерватизму Росситера близок структурный консерватизм Г. Люббе. Он говорит о том, что «на возросшее под влиянием инноваций количество устаревших культурных элементов мы реагируем со структурным консерватизмом, — компенсаторно выискиваем в потоке вещей те, что отличаются долговечной значимостью, т. е. относимся к классике и традициям, позволяющим надеяться на некоторое постоянство значимости, так же бережно, как и к скудным ресурсам».

В отличие от проявляющегося в традиционализме свойственного отдельно взятому индивиду субъективизма, консерватизм как идеология представляет собой объективную мыслительную структуру. Пройдя достаточно длительный процесс становления и претерпевая изменения, связанные с постоянным реагированием на вызовы времени, он представляет собой исторически развитую, динамичную структурную конфигурацию.

Тем не менее нередко под сомнение ставится креативная способность консерватизма продуцировать новые знания, идеи, идеалы. Так, предлагая рассматривать консерватизм как одну из форм политической риторики, А. В. Смирнов утверждает, что «консерватизм представляет собой стремление использовать уже имеющееся знание, средства и способы, некогда доказавшие свою эффективность, не производя, тем не менее, знания нового. Принцип отбора содержания консервативной программы несколько сродни тактике бриколажа, когда из имеющегося арсенала риторических аргументов предполагается выбрать нечто, применимое к текущей ситуации. Наследие прошлого приобретает уникальную значимость: прошлое - это то время, когда проблем в социальном развитии было существенно меньше и носили они не столь катастрофический характер». Консерватизм неоправданно сводится у него «к противопоставлению попыткам сторонников либерализма отыскивать новые пути решения новых проблем».

«Консервативные взгляды, - полагает А. В. Смирнов, - становятся особенно популярными тогда, когда в развитии общества имеет место некоторый кризис, связанный, например, с утратой идеалов и ценностей, определявших его развитие на протяжении длительного исторического периода». На этом основании он говорит о такой функции консерватизма, как функция «отдыха», накопления сил, осознания результатов происшедших в государстве и обществе изменений.

Не следует ставить знак равенства между консерватизмом и реакцией, реставраторством отживших, исчезнувших социальных форм. «Консерватизм, - пишет Б. Шацкий, - стремится упрочить существующий строй, архаизм - уничтожить его, поэтому эти две ориентации непримиримы. Объединяет их лишь то, что обе они обращаются к прошлому как к единственному источнику образцов, необходимых современному обществу. Консерватизм последовательно антиреволюционен, архаизм - в зависимости от обстоятельств - революционен или контрреволюционен».

Главная задача консерватизма - осуществить ретрансляцию культурных ценностей, сохранить стабильность в обществе и интегрировать социум на основе его базовых ценностей. В этом его сила и значимость для культуры. У большинства консерваторов мы можем найти примеры обращения к «спасительным обычаям, правилам и мыслям народным» (Н. М. Карамзин) и морального суда над действительностью. Вместе с тем, согласно А. С. Хомякову, «консерваторство — есть постоянное усовершенствование, всегда опирающееся на очищающуюся старину».

В основании консервативной идеологии лежит недоверчиво-отстраненное отношение к человеческой личности как к несовершенному продукту творения, «сосуду греха», нуждающемуся во имя собственного блага в твердой руководящей руке. Несовершенство и греховность человеческой природы делают необходимым выдвижение группы людей, способных подняться над обыденностью и приблизиться к более высокому состоянию, а следовательно - призванной взять на себя бремя руководства обычными людьми. В силу несовершенства человеческой натуры общество нуждается в строго иерархической, пирамидальной структуре, в системе контролирующих (управленческих, религиозных, идеологических, правовых) институтов. Эта же убежденность в человеческом несовершенстве определяет то, что для консерватизма не существует проблемы «светлого будущего» или «золотого века», все равно – впереди или позади сегодняшнего дня. В этом принципиальная противоположность консерватизма по отношению ко всем остальным идеологиям современной цивилизации, исповедующим любые формы веры в Прогресс – от «царства свободы» до «Сверхчеловека». Поэтому консерватор – «вечный антиреволюционер», противник всяких смут и любого экстремизма, ломающего сложившийся уклад жизни ради реализации в будущем каких бы то ни было утопических идеалов.

Балансируя между стремлением радикалов во что бы то ни стало двигаться вперед и упрямством реакционеров, столь же настойчиво тянущих общество назад, консерватор везде и во всем ищет равновесия, соразмерности. И здесь наибольшая сложность заключается в том, чтобы верно определить пропорции, так что истинный консерватордолжен быть способен сочетать эмоциональность с приверженностью здравому смыслу, а умение избегать коренной, революционной ломки – с готовностью принимать перемены там, где они естественны и органичны.

Американский политический философ Д. Золль называет главными среди основных принципов, свойственных и раннему и современному вариантам консерватизма, нравственный абсолютизм, отрицание мелиоризма (веры в возможность прогресса путем рациональных социальных улучшений), политический реализм, отрицательное отношение к идее социального равенства, традиционализм, отрицательное отношение к политизации человека, приверженность локальным ценностям.

Консерваторы всегда выступали и выступают сторонниками объективности и неизменности нравственных ценностей. Консервативное мироощущение склонно размежевывать прикладную полезность и подлинную ценность; ему свойственно отделение онтологического достоинства, приписываемого тому или иному объекту, и его инструментального (практического) достоинства; точно также ей присуще предпочтение первого второму. Оно отрицает «пластичность» ценностей, их изменчивость применительно к тому или иному субъекту и той или иной исторической обстановке, но, наоборот, приписывает тому, что возводит в ранг ценности, бытие не только объективное, но и вневременное. Так, для В. П. Мещерского «наука открыта для дальнейшего изучения, а чувства, заветы, патриотические идеалы и предания - вечная основа честного человека и честного гражданина».

Консерваторы придерживаются позиции аксиологического монизма, считая, что люди объединяются в такие коллективы, как государство и нация, не только для защиты совместных интересов, но и ради защиты общих ценностей. Для них характерна жесткая критика релятивистского отношения к традиционным ценностям. Они доказывают, что человеку на протяжении всей своей жизни не обойтись без направляющего и авторитетного воспитания в духе нормативных и объективных ценностей. Безграничная терпимость, согласно И. А. Ильину, подтачивает и устои общества, и личное существование человека, которые должны стоять на ценностях, в абсолютности которых никто не вправе усомниться. К сожалению, это не дано понять людям, для которых “всё ”условно” и “относительно”, которые ни в чем не цельны и не окончательны”.

Проверенность историческим опытом служит для консерваторов надежным основанием приверженности традиционным ценностям, рассматриваемым как основание стабильного социального порядка. «Для интересов государства ничего не может быть ценнее того порядка, который, будучи установлен многолетней практикой, обеспечивает, во-первых, достижение цели данного порядка, а во-вторых - полное согласие между правительством и населением по поводу понимания и исполнения данного порядка. С этой точки зрения, чем долголетнее опыт применения известного порядка, тем для правительства лучше. Совершенства нигде и ни в чём не имеется. Испортить давно заведённое дело с самыми лучшими намерениями легко, но исправить его после - страшно затруднительно».

Исходя из этих установок, сочетающих нравственный абсолютизм с политическим реализмом, консерваторы определяют содержание своей системы ценностей. Сама эта система формировалась как ответ на провозглашенные либералами ценности «свободы, равенства и братства» в их буржуазно-революционном содержании. Консерваторы не видят смысла говорить о «свободе вообще», поскольку такому понятию не подыскать объективной основы. Свобода в их понимании может быть либо «духовной» (внутренней), либо «внешней», которую индивид обретает тогда, когда лимитирование его поступков со стороны традиционных норм прекращается или ослабевает. Не отрицая «разумную свободу», по отношению к которой необходимо ограничить воздействие на человека репрессивно-контролирующих инстанций, консерваторы призывали отделить ее от «преходящих причуд», оказывающих разрушительное воздействие на общество и на человека.

В понятие «свобода» консерватизм вкладывает нечто большее, чем простую возможность беспрепятственного совершения каких-либо действий. К внешней свободе человек должен быть подготовленным. Сперва ему нужно ответственно исполнить свой социальный долг, затем – научиться обладать моральной свободой, и лишь потом - быть наделенным субъективными правами (свободой внешней). В противном случае внешняя («формальная») свобода может быть обращена индивидом на выполнение действий, противоречащих не только интересам общества, но и его собственным интересам.

Свободен, следовательно, не тот, кто может делать все, что он хочет, но тот, кто может быть тем, кем он должен быть и является на самом деле таковым. Проблема личной свободы и объема индивидуальных прав, её обеспечивающих, переводится консерваторами в плоскость безусловного долга человека перед социальными объектами (государство, родина и т. д. ).

Вся философская традиция немецкой классики обосновывает консервативное понимание свободы. Уже Ф. В. Шеллинг указывал на необходимость гармонии необходимости и свободы, воплощаемой, по его мнению, в совершенном государстве, где «все, что необходимо, одновременно является свободным, а все свободно свершающееся в то же время является необходимым».

Согласно Г. В. Ф. Гегелю, свобода не может уподобляться бессодержательной или эгоцентрической произвольности, которую философ называл формальной свободой. Свободу следует искать лишь в раскрытии личной индивидуальности в рамках национального целого, где только и может присутствовать конкретная свобода. Предшествуя Гегелю, Адам Мюллер различает общую свободу (libertegenerale) и свободу всех (libertedetous). Общая свобода - это свобода незабвенных предков, что придает значение вневременным интересам нации. Свобода всех относится только к решениям современного момента. Поэтому свобода отдельного человека имеет своей границей не только свободу всех других, живущих в данное время, но и свободу предков.

И. Г. Фихте писал, что свободен и верит в свою и чужую свободу лишь тот, чья жизнь “своим непосредственным становлением обязана Богу”. Свобода, понятая как погружение в собственную чувственность, в действительности не освобождает от внешней детерминации. Это свобода видимости. А подлинной явление свободы возможно лишь там, где божественное постигается в рамках языка, объединяющего чувственное и сверхчувственное -–то есть, в рамках нации.

Для И. А. Ильина понятие «свобода» связано прежде всего с внутренним миром человека. Духовный раб, преждевременно получив закрепленную позитивно-правовой нормой формальную свободу, не в состоянии воспользоваться полученным согласно его истинному назначению. Свободное общество, по И. А. Ильину - вовсе не то, где каждый располагает некой суммой прав и свобод. Свободное общество - то, где все поступки индивида опосредуются импульсами внутреннего самоуправления.

В консервативном мировоззрении индивидуальной свободе, чреватой анархическими «излишествами», обычно противопоставляется законность, поддерживающая государственный порядок. Однако согласие законности и индивидуальной свободы консерваторами в принципе не исключалось.

Консерваторы считают одним из величайших заблуждений идеологии Просвещения и вообще всех эмансипаторских устремлений предположение, что человек как индивид может считать себя " счастливым", будучи свободным от каких-либо " привязанностей" - обязательств нравственного, чувственного, совестного порядка. Все попытки сделать человека бесконечно свободным могут достигнуть лишь противоположного результата. [18, с. 171]. В полном соответствии с консервативной философией человека его свобода ограничивается разного рода социальными " институциями". Последние означают для консерваторов те " опоры" и " поддержки" человека, которые и определяются понятием " привязанность". Поэтому для консерваторов первичное значение приобретает утверждение не свободы как таковой, а социальных структур, ставящих ее в определенные рамки.

Границы свободы, предотвращающие злоупотребление ею, могут быть как постоянными, закрепленными законом, так и подвижными, устанавливаемыми - в случае государственной необходимости - внутри границ постоянных. Максимально допустимая законом мера свободы должна быть прочно укоренена в общественном сознании. Надзор государства за пределами личных и корпоративных свобод (включая, в случае надобности, оперативное изменение их набора и объема) вдвойне необходим при либерализации политического режима.

Свобода, согласно консервативному ее пониманию, не связана с тем, чтобы решительно отказываться от следования установленным авторитетам. Свобода не означает " освобождение" от чего-либо. «Отношение между авторитетом и свободой мыслится консерваторами как отношение напряжения и доверия. Последние возникают потому, что оба они " нуждаются" друг в друге. Свобода без авторитета переходит в безграничность, впадает в Hybris. Авторитет без свободы становится голым применением силы». Альтернативой этой " авторитарной свободе" может быть не свобода вообще от всякого авторитета, а принудительное подчинение авторитету.

Человек, обладающий абсолютной свободой от различных социальных ограничений (" принуждений" ), может принести вред как себе самому, так и другим людям, ибо изначально заключает в себе злое начало. Такой, негативной свободе консерваторы противопоставили позитивную «свободу для», означающую возможность человека " распоряжаться" самим собой, то есть быть субъектом действия, а не объектом. Позитивная свобода - это свобода, неразрывно соединенная со своим противоположным полюсом - авторитетом или порядком. Она акцентирует внимание на самодеятельности человека, которая импонирует консерваторам, хотя и ставится в определенные рамки.

Таким образом, свобода не является фундаментом в системе ценностей консерватизма. По словам К. Меттерниха, «слово «свобода» является не исходным, а конечным пунктом. Исходный пункт – это слово «порядок». Свобода может покоиться только на понятии «порядок». «Порядок представляет для консерваторов большую социальную ценность, чем свобода. Хотя баланс между свободой и порядком, по возможности, должен существовать в обществе, порядок рассматривается как предварительное условие свободы. Это значит, что, если порядок может (хотя и не должен) существовать без свободы, то свобода вообще не может существовать без порядка» [18, с. 173].

Порядок лежит в основании формирования культурной традиции, обеспечивает историческую преемственность в развитии общества, придает социальный и нравственный смысл индивидуальному и коллективному социальному творчеству. «Порядок, - указывает Л. А. Тихомиров, - есть первая, наиболее насущная потребность рождающегося общества. Вообще для всякого процесса какой бы то ни было категории явлений необходим порядок, т. е. известная стройность и определенность совершения этого процесса. При нарушении этого условия данный процесс разрушается и заменяется хаотическим смешением своих элементов».

Более того, потребность в порядке детерминирована биологически: «Для жизни каждому необходима уверенность в некотором правильном порядке явлений, с которым можно было бы сообразоваться в своих поступках и расчетах. Как бы ни был какой-нибудь порядок несовершенен или даже возмутительно несправедлив и жесток, к нему все-таки возможно приспособиться, если известно по крайней мере заранее, что те или иные нелепости возведены в систему и существуют твердо». Л. А. Тихомиров не сомневается в том, что «люди благодаря чрезвычайному богатству своих внутренних сил могут жить и развиваться даже при самых ужасных условиях, если только эти условия возведены в ясный и определенный порядок, все стороны которого заранее известны, а потому для каждого допускают возможность предусмотрения и расчета».

Согласно этой традиции цель политики состоит в том, чтобы сделать возможной упорядоченную совместную жизнь людей. Понятие политики предполагает здесь в качестве своей неотъемлемой части понятие порядка. Пожертвовать понятием порядка и мыслить лишь в категориях процесса или процедуры означает навлечь на себя роковые последствия. Как абсолютный минимум, положенный политике, рассматривается ее обязанность установить и гарантировать упорядоченную жизнь людей в рамках общества. Ибо если порядок в обществе, поддерживаемый с легальным применением силы, распадается, то и самому обществу приходит конец.

Источником порядка, как более или менее определенного течения поступков, является простая формулировка фактических отношений между людьми. В природе людей заложены некоторые преобладающие ощущения, представления и желания, в силу которых мы относимся к другим людям именно так, а не иначе. Память формулирует их в правилах обычая, охраняемых общей привычкой, авторитетом и страхом наказания. Однако этот порядок слишком не систематичен, не унифицирован: «Что город - то норов, что деревня - то обычай». В каждом маленьком человеческом сообществе под влиянием случайных местных условий возникает порядок слишком субъективный, непонятный для посторонних, даже противоречащий их привычному поведению. А столкновение различных обычаев становится даже практически неудобным, порождая беспорядок.

Между тем Л. А. Тихомиров подчеркивает, что «обычай слишком формулирует то, что есть, а не то, что должно быть», тогда как у людей идея " цели" порядка, идея того, что " должно быть", есть совершенно врожденная, вытекающая из глубин человеческого духа. На этом основании он приходит к мысли о том, что «потребность сознательного, разумного порядка продолжает существовать, требует своего удовлетворения. Искание этих более широких, более всеобнимающих и разумных норм порядка и есть момент зарождения государственной идеи». Так ценность порядка обуславливает ценность государственности.

В ее обосновании выжным является и тезис о том, что личность хотя и нуждается в удовлетворении ряда потребностей, все же среди жизненно необходимых потребностей тяга к подчинению куда сильней, чем стремление к свободе.

Приоритет порядка над свободой в консерватизме подтверждается тем, что консерваторы отвергают абстрактную, " несвязанную" свободу, то есть не соединенную с какими-либо социальными обязательствами. Сама свобода представляется как нечто такое, что большинство людей (в случае конфликта между свободой и порядком) будут оценивать ниже порядка. Хотя многие консерваторы требуют равноправия ценностей - порядка и свободы, - в действительности, они отдают предпочтение одной из них, а именно - порядку.

Как отмечает Р. М. Габитова, «различие между либеральным и консервативным пониманием свободы заключается, главным образом, в том, что либерализм менее, чем консерватизм, признает необходимость увязывания принципа свободы с определенными, " неправовыми" социальными структурами, то есть со всеми теми " неписанными" правилами и нормами (зачастую рационально необъяснимыми), которые составляют саму " душу" (своеобразие, неповторимость) каждого народа. Р. Скратон называет это " слабостью либерализма" ».

Если понятие свободы консерваторы ограничили с тем, чтобы можно было его принять в качестве консервативного принципа, то понятие равенства нашло у них последовательное и решительное осуждение как один из основных принципов, провозглашенных Великой Французской революцией.

Исключение составляет " единственно подлинное равенство" - равенство перед Богом. Такое же одобрение находит у них равенство перед законом. Последнее понимается в смысле " секулярного эквивалента идее равенства перед Богом". Консерваторы резко отвергают какое-либо " материальное" (экономическое) равенство. Перераспределение собственности с целью достижения экономического равенства означает не только ограничение свободы, но противоречит основному принципу справедливости. Как подчеркивал Г. -К. Кальтенбруннер, " согласно природе, никакого равенства нет; это понятие социальное, ограниченное определенными сферами, или же — идеологическая фикция".

Принцип материального или социального равенства отвергается прежде всего потому, что он противоречит естественным условиям, которые человек находит на Земле. «Требование равенства представляет для консерваторов отход от " естественно" развивающегося человеческого общества в пользу реализации некоей " модели" (абстракции), то есть формирование социальной общности уже не на естественной, а на искусственной (идеологической) основе». Социальное равенство рассматривается как насильственное уравнивание естественных различий между людьми. Всех тех, кто требует " больше равенства", Г. Рормозер упрекает в том, что они хотят создать " гомогенность мышления на основе утопической нормы". Р. Кирк, М. Бестлер, А. Кунц, Р. Теплер утверждают, что социальное равенство, будучи формой уравнивания естественных различий, приводит к общему снижению социального (духовного, интеллектуального, материального и пр. ) уровня.

Что же касается " равенства возможностей", то его консерваторы отвергают не столь решительно, как равенство в социальном или материальном смысле, но они стремятся его сразу же ограничить, полагая, что оно может стать первым шагом на пути признания постулата о всеобщем равенстве. Даже признавая его, они подчеркивают, что " равенство возможностей" является приемлемым лишь постольку, " поскольку оно включает в себя возможность полного неравенства".

Согласно представлениям консерваторов, справедливость предполагает неравное обхождение с теми, кто по своей природе различен. Следовательно, одинаково несправедливы и всеобъемлющее равенство, и односторонняя привилегированность какой-либо группы. Здоровой альтернативой и тем, и другим выступает, по словам И. А. Ильина, «предметное уравнение», где неравенство прав находится в прямой зависимости от неравенства обязанностей. «Предметная» привилегированность должна удовлетворять трем критериям: беспристрастие при выявлении различий, являющихся основаниями для наделения привилегиями; единство и, по возможности, объективность критериев, помогающих выявить такие различия; соответствие социального значения имеющегося различия и объема предоставляемой - ввиду этого различия - привилегии. Только тогда правовое неравенство будет справедливо и полезно.

Нравственный абсолютизм консерваторов определяет и их отношение к принципу справедливости. Они признают, что «человек несомненно ищет именно правды, как бы он ни был груб и неразвит нравственно. В нем есть неистребимое сознание, как бы воспоминание своего происхождения от некоторой высшей правды, от которой он отдален чем-то, но к которой стремится возвратиться, ибо только в подчинении ей, своему нравственному источнику, он чувствует себя самим собой, существом свободным. Это прекрасно раскрывается христианским учением о свободе, по которому мы становимся свободны, лишь становясь рабами Божьими. Это потому, что, подчиняясь источнику правды, человек подчиняется не чему-либо чуждому, а только наиболее высокой части своего собственного " я" ». Характеризуя таким образом истоки стремления к справедливости, Тихомиров отмечает: «Человек ищет правды и ищет именно для того, чтобы ей подчиниться».

Правда, в противоположность всякой ошибке, иллюзии или гипотезе, понимается как основная сила, высшая, основная реальность, хотя бы временно и случайно нами затерянная. Искание правды означает искание наиболее устойчивого существования, связанного с самим источником жизни, с высшей силой жизни. «Только по отношению к этой высшей реальности, этой правде, познаем мы и справедливость, ибо справедливо то, что сообразно с правдой».

Особый вопрос – проблема политического равноправия. Начиная с участия в выборах, политическая деятельность требует от всех вовлеченных в нее некоего минимума интеллектуальных (сознание задач, стоящих перед государством) и волевых (готовность способствовать решению этих задач) задатков. Вследствие чего «напрасно было бы думать, что всякий человек, достигший двадцатилетнего возраста и не сошедший явно с ума, способен строить государственную власть».

Скептическим отношением к политическому равноправию определяется и аналогичное отношение к демократии. Согласно Л. Штрауссу, подлинная свобода индивида не может быть достигнута в условиях современной демократии. Чтобы жить достойной жизнью, людям нужны определенные критерии ее качества, которые способна задавать только образованная элита. По Штрауссу, люди, осененные верными идеями, могут стать для общества чем-то вроде современных монархов, способных привести это общество, причем без ведома его членов, к большему процветанию.