Русский консерватизм

Б. В. Глинский полагает, что «консервативная партия» в России существовала, по крайней мере, в 1730 г. В. Я. Гросул связывает возникновение консерватизма с существованием «серьезного консервативного пласта настроений», доминировавших в царствование Екатерины II. По его мнению, «дворянский консерватизм» проявился в том, что носители этого мировоззрения (земледельческое дворянство) не желали поступиться своими привилегиями. По мнению В. Ф. Мамонтова, русский консерватизм возник на рубеже XVIII-XIX вв. Можно согласиться с тем, что в ХVIII в. были представители консервативной мысли – И. Т. Посошков, А. П. Сумароков, Г. Р. Державин, М. М. Щербатов, однако следует признать, что в это время фактически отсутствовали условия для организационного и идейного оформления консерватизма.

Показательно, что, как и в Европе (в лице Э. Бёрка), так и в России консерватизм возникает в недрах реформаторских проектов. Так, в сочинениях Ивана Тихоновича Посошкова (1652-1726) «Книга о скудости и богатстве», «Зеркало очевидное» и «Завещание отеческое к сыну своему» содержится изложение целого рядка консервативных идей наряду с обоснованием социально-экономических реформ (облегчение крепостного бремени, поддержка промышленности и торговли, денежная реформа). Это поддержка самодержавия (но с введением «народосоветия», то есть созданием всесословного совещательного органа – «многонародного совета»), опорой которого он считал купечество и, в будущем, разбогатевшее крестьянство. Это и призыв к решительной борьбе с религиозными ересями (раскольниками и протестантами), обоснование крайнего национализма и автаркии, защита мелочной регламентации многих сторон хозяйственной жизни и быта людей, жесткой сословной иерархии в обществе. «Чин», согласно Посошкову, должен соответствовать характеру основной деятельности человека, а не просто принадлежать ему: «как жить, так надлежит и слыть».

Посошков был убежден, что старые национальные традиции хозяйственной жизни можно превратить в фактор экономического развития. В частности, он, исходя из задач модернизации, актуализирует многие идеи «Домостроя», находя новое применение патриархальному «скопидомству». По словам Д. Н. Платонова, «Посошков как-бы открывает в структуре феодального хозяйства опорные элементы будущей структуры буржуазного общества». Характерной особенностью его воззрений был также «изоляционистский» меркантилизм. Временная экономическая самоизоляция России должна способствовать перестройке народного хозяйства, в первую очередь развитию обрабатывающей промышленности. Посошков считал, что Россия может обойтись без внешней торговли, тогда как Европе без русских товаров обойтись будет трудно. Для Посошкова нематериальные ценности обладали безусловным приоритетом над материальными: «Паче вещественного богатства надлежит всем нам обще пещися о невещественном богатстве, то есть о истинной правде». Эти слова отражают мечту мыслителя о благоприятном моральном климате жизни людей, хорошем управлении, личной безопасности, всеобщем доступе к знаниям.

Национальная консервативная идеология возникла в России начала XIX века (с вступлением на престол Александра I) из попыток русской консервативной интеллигенции сформулировать общенациональные идеалы, которые способствовали бы сплочению государства, общества и элиты в единое целое, создавая препятствие распространению нигилизма. Консерватизму как общественно-политическому направлению положили начало несколько общественных и культурных центров. Это тверской салон Екатерины Павловны, двор Марии Федоровны, литературное общество «Беседа любителей русского слова», где ведущую роль играли А. С. Шишков и Г. Р. Державин, а также московский кружок С. Глинки и Ф. Ростопчина. Всех их объединяла борьба против М. М. Сперанского и его курса на реформирование России.

A. Ю. Минаков, профессор Воронежского университета и руководитель Центра изучения консерватизма, выделяет следующие течения в раннем русском консерватизме александровской эпохи: церковный, православно-самодержавный, русско-националистический, масонский, католический консерватизм. К представителям церковного консерватизма он относит митрополитов Платона (Левшина) и Серафима (Глаголевского), архимандрита Фотия (Спасского), считая последнего самым ярким представителем этого направления. Для данного течения, по мнению Минакова, характерна безоговорочная поддержка монархической власти, кроме тех случаев, когда со стороны властей возникала угроза «чистоте веры». С церковным консерватизмом было связано течение светского, православно-самодержавного консерватизма, представителями которого можно считать А. С. Шишкова и М. Л. Магницкого. В их воззрениях присутствовал и культурный национализм. К представителям этого течения Минаков причисляет и Н. М. Карамзина после 1811 г., когда им был создан «наиболее полный и разработанный консервативный проект первой четверти XIX века» - «Записка о древней и новой России».

«Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Николая Михайловича Карамзина (1766-1826) - первый крупный памятник русской консервативной мысли. В ней он впервые обосновывает роль самодержавия как «палладиума России». «Самодержавие основало и воскресило Россию», - писал он. В «Письмах русского путешественника» Карамзин выступил с резким осуждением революционного пути общественных преобразований: «Народ есть острое железо, которым играть опасно, а революция отверстый гроб для добродетели и – самого злодейства» [104, c. 226]. Это подтверждает, что, подобно тому, как в Европе консерватизм возникает в качестве реакции на буржуазную революцию, так в России он представляет собой попытку создать альтернативу обозначившемуся на горизонте призраку «нового человека» - якобинца, нигилиста, и революционера, олицетворявшего собой все зло западной цивилизации и русского западничества.

Вместе с тем Карамзин выступил в роли оппонента проводимой властью политики и предложил альтернативную программу развития России, основанную на принципах «естественного возрастания, без порывов и насилия, соединением нового со старым» и «неохотного заимствования у Европы». В «Записке о древней и новой России» выражена важнейшая идея: «Два государства могут стоять на одной степени гражданского просвещения, имея нравы различные. Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях». По мнению Карамзина, «в монархе российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное». В лице Карамзина российские консерваторы выступали за просвещенный авторитаризм, где реализуется приоритет обязанностей над индивидуальными свободами и правами: социальный порядок оказывается мерой свободы.

К представителям русско-националистического консерватизма А. Ю. Минаков относит Ф. В. Ростопчина, во взглядах которого преобладала националистическая составляющая, выражавшаяся, с одной стороны в специфически-националистической риторике, а с другой, в неприятии всего французского, которое для Ростопчина выступало синонимом всего либерального и революционного. Необычным, на первый взгляд, является выделение автором консервативных течений, связанных с масонством. Наиболее яркими представителями консервативного масонства Минаков считает представителей «русского розенкрейцерства» О. А. Поздеева и П. И. Голенищева-Кутузова. Представителем националистических тенденций в русском «консервативном масонстве» Минаков считает Д. П. Рунича, поскольку последний не только осуждал Петра I за разрушение «русской национальности», но и считал, что именно Россия призвана преобразовать Европу, разложившуюся под воздействием рационалистической философии, а в итоге возродить все человечество, так как русский национальный дух позитивно отличается от всех других народов. И, наконец, Минаков выделяет «католический» консерватизм, характерный для политической группировки, формировавшейся под влиянием Жозефа де Местра.

Вплоть до недавнего времени социальной базой русского консерватизма считалось лишь крупное поместное дворянство и отчасти крупная сановная бюрократия, а его политическая опора виделась в определенной форме политического правления - самодержавии. Между тем в действительности наряду с этими социальными слоями носителями консервативной идеологии были и дворянская интеллигенция, и широкие крестьянские массы. В этом смысле правомерно различать «консерватизм государственной ответственности», «консерватизм интеллектуальной элиты» и «народный консерватизм».

В противоположность государственной власти, общество в России всегда отличалось разительным консерватизмом, который вытекал из крепости общинных начал. Массы ставили перед собой преимущественно охранительные цели, пусть и во многом утопические, связанные с воссозданием общинно-монархического " рая архетипов". Противниками традиционного порядка выступали лишь отдельные сегменты общества – либеральная буржуазия, либеральная и позднее революционно-демократическая интеллигенция.

В. А. Гусев выделяет ряд этапов развития русского консерватизма. Первый - дореволюционный, является реакцией на Великую французскую революцию и влияние на Россию процесса обуржуазивания Запада. В дореволюционном этапе выделяется “предконсерватизм”, берущий свое начало от митрополита Иллариона и концепции Филофея о Москве, как “третьем Риме”; государственно-охранительная форма русского консерватизма (Н. М. Карамзин, М. Н. Катков, К. П. Победоносцев, М. О. Меньшиков), которая усматривает главный элемент российской государственности в самодержавии; и православно-русский (славянофильский) консерватизм А. С. Хомякова, братьев Киреевских и Аксаковых, Ю. Ф. Самарина и Ф. И. Тютчева. Во главу угла православно-русский консерватизм ставит Православие и вытекающую из него народность, считая самодержавие лишь обслуживающей, инструментальной ценностью. К последнему течению консерватизма относятся и взгляды Д. А. Хомякова, который, по мнению автора смог обобщить выводы славянофилов по вопросу государственно-политических проявлений русского культурного типа. Отдельное положение в дореволюционном русском консерватизме занимают Н. Я. Данилевский и К. Н. Леонтьев.

Второй этап - эмигрантский, представляющий реакцию на революцию 1917 года и её социально-политические последствия. Здесь В. А. Гусев выделяет П. И. Новгородцева, И. А. Ильина, И. Л. Солоневича и евразийцев. Третий этап - современный, представляющий собой реакцию на политические процессы в России, начало которых относится ко второй половине 1980-х годов. По мнению исследователя, представителей нового этапа объединяют три родовых принципа русского консерватизма: антизападничество, отстаивание идеалов Православия и вытекающих из него норм социального общежития, идеал мощного централизованного государства. Обращаясь к современному консерватизму, он выделяет среди его представителей Л. Бородина, А. Гулыгу, Э. Володина, Митрополита Иоанна, А. Дугина, В. Кожинова, С. Кургиняна, М. Назарова, И. Шафаревича.

Большая часть консерваторов признавала уникальность культурно-исторического и государственно-политического развития России. Существенной особенностью русского консерватизма было сознательное антизападничество. Как писали «Московские ведомости», «наше варварство – в нашей иностранной интеллигенции».

Традицией русского консерватизма является имперское мышление. Идея империи рассматривается консерваторами как единственная идея, способная противостоять разрушительным идеям демократии и революции. Особенностями русского имперского сознания являются понимание империи как истинной русской свободы, противоположной демократическим свободам, стремление к самодостаточности русского мира без закрытости вовне его, активность в самоопределении себя в окружающем мире, основанная на способности отличать «родное» от «чужого». Империя понимается как вершина в эволюции государственности, воплощающая историческую миссию России. «С идеей России неразрывно связан империализм России, потому что империализм означает мировое, космическое призвание государства», - писал Н. В. Болдырев.

Значительное усиление влияния консерватизма в общественно-политической жизни страны наблюдается в 1820-1850-е гг. В это время на волне политического консерватизма формируется и вызревает «русское воззрение», или «самобытничество» - идеология «контрпросвещения», представленная любомудрами и славянофилами. Тогда же, в начале 30-х годов ХІХ в. С. С. Уваров сформулировал мысль об «истинно русских охранительных началах Православия, Самодержавия и Народности, составляющих последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия Отечества». Принимая триаду «Самодержавие, Православие и Народность» в качестве ценностного базиса, разные направления русского консерватизма по-разному отвечали на вопрос об иерархии отдельных ее компонентов относительно друг друга. Если в аксиологии «официальной народности» именно самодержавие выдвигалось центральным элементом упомянутой выше идеологической суперформулы, то славянофильство отдавало приоритет «народности». У М. Н. Каткова объектом, требующим наибольшей охраны, выступало государство, у К. П. Победоносцева - государство и отчасти церковь, у К. Н. Леонтьева - строго сословная организация общества и произросшая на этой почве аристократическая культура (“цивилизация”).

В целом наиболее общими и абсолютными ценностями русского консерватизма были национально-культурная Традиция и оберегающий её социально-политический Порядок. Традиция есть коллективная память общества, приобщаясь к ней, каждое последующее поколение обогащается опытом, накопленным поколениями предшествующими. На традиции, взаимосвязующей все социальные институты - от семьи до государства - друг с другом, лежит величественная миссия общественной интеграции и консолидации. Согласно представлениям славянофилов, складывающийся из “мельчайших подробностей быта” обычай есть оплот национального (“народного”) начала в общественной жизни.

Обычай есть «сила внутренняя, проникающая вглубь народной жизни» куда более гармоничней и полней, нежели позитивный закон (воспринимаемый славянофилами как что-то внешнее, случайно примешивающееся к жизни). С другой стороны, почитанием обычая народ поддерживает в себе понятие о праве как таковом. Не писаные законы, а «сила предания и обычая, искусство править и судить, преемственно сохраняющееся в действии старинных, веками существующих властей и учреждений», влияют на понимание права массами.

Вместе с тем, когда консерваторы начинали ощущать связь между тем или иным обычаем и либерализмом и/или сепаратизмом, они твердо вставали на сторону позитивного права. Так, они полагали, что на преступления «туземцев» надо смотреть с точки зрения российских законов, а не с позиций местного представления о справедливости. Боязнь же либеральной «дряблости» власти заставляла консерваторов с подозрением глядеть на обычаи, предполагающие наказанием менее суровое, чем предполагалось за то же самое деяние позитивной нормой.

При этом консерваторы подчеркивали, что право нуждается в силе утверждающей его власти. В. П. Мещерский сочувственно цитирует канцлера Бисмарка: «Сила подавляет право, право держится штыком». Устранение закона силы никаким образом не означает устранение элемента силы из закона, ибо в таком случае сам закон был бы разрушен.

Основной ценностью для русской консервативной мысли была «правда», особое состояние (действительности и души человека), воплощающее истинный (то есть не противоречащий другим ценностям) порядок. И. А. Ильин, заявляя о недопустимости аксиологической иррелевантности позитивного права, говорит о том, что зафиксированное в его норме представление об юридически должном должно быть устремлено к высшей религиозно-этической ценности – «правде».

Отличительная национальная особенность русского правосознания, как считали М. Н. Катков, К. П. Победоносцев и Л. А. Тихомиров, заключается в убежденности в «вытекании сознания права из сознания обязанности долга». Полагая, что право базируется на “психологических основах”, и приписывая 'народному чувству' веру в главенство обязанностей над правами, Л. А. Тихомиров утверждал, что большинство публично-правовых обязанностей имеет своим происхождением отнюдь не законодательный источник. Обязанность проистекает прежде всего от чувства долга, испытываемого индивидом по отношению к включающим его в себя социальным единствам (нации, государству, сословию, церкви). Обязанность – это чувство долга, получившее юридическое закрепление. Пользование политическими правами неразрывно сопряжено с исполнением гражданином ряда обязанностей, которые он несёт как подданный. Речь идет о требованиях повиновения (которое, правда, прекращается, если власть преступает пределы закона) и верности государству. Последнее трактуется как «образ мыслей и действий, клонящийся к поддержанию существующей власти», его нарушение есть государственная измена.

И. А. Ильин реабилитирует модель «социального контракта», чтобы «воззвать к свободному самообязательству в душе гражданина». Каждый человек, претендующий на звание «субъекта права», должен своими поступками показывать себя «свободно обязавшимся перед своим народом к лояльному соблюдению законов и своего правового статуса, то есть своих полномочий, обязанностей, запретностей». При отсутствии такой лояльности теряется существо понятий «гражданин» и «государство», они оборачиваются пустой видимостью.

Только тогда, когда он обладает патриотическим правосознанием, подданный государства может претендовать на обладание всеми правомочиями, входящими в статус гражданина. Вводя понятие «люди, лишенные патриотического правосознания», И. А. Ильин инкриминирует им совершение неизвестного доселе криминалистической науке публично-правового деликта (относимого ни много ни мало к разновидности государственной измены). Это – «симуляция гражданства». Он убеждает в априорной криминальности любых действий субъекта, подпадающего под такое обозначение. За внешне лояльными поступками «симулянтов гражданства» скрыто «противогосударственное настроение», а потому, заключает Ильин, они «подготовляют распадение государства уже одним своим существованием».

По отношению к направленности и темпам социальных изменений среди русских консерваторов обозначились умеренно-консервативное, консервативно-охранительное и ультраконсервативное («реакционное») течения. Умеренные консерваторы, среди которых были И. С. Аксаков, Ф. М. Достоевский и князь П. А. Вяземский, не отрицали значимость и необратимость изменений как таковых, но ратовали за их историческую подготовленность и плавность проведения. Консерваторы-“охранители”, среди которых самыми крупными фигурами были К. П. Победоносцев и М. Н. Катков, выступали против каких бы то ни было серьёзных изменений, полагая, что любые новации лишь ухудшают состояние общества и государства, но считали неосуществимым полный возврат к дореформенным порядкам. Ультраконсерваторы ('реакционеры'), ведущими представителями которых были К. Н. Леонтьев и князь В. П. Мещерский, были готовы одобрить самые крутые повороты во внутренней политике и применение всего спектра репрессивных мер при условии, что те производятся во имя сохранения, а лучше – реставрации традиционных ценностей.

Вместе с тем русские консерваторы не только не были противниками экономической модернизации, но и всячески ее приветствовали, поддерживая активную роль государства в деле ускоренного экономического роста России. Так, Михаил Никифорович Катков (1818-1887) считал истинным прогрессом «улучшение на основе существующего», стремился к прогрессу, который «не должен колебать то, в чем заключается истинная сила государства». Он признавал первостепенную важность для развития страны тяжелой промышленности, которую он называл «основой государственной жизни». Не разделяя взгляд на возможность России изолироваться, оградиться от Запада, он считал необходимым вдумчиво относиться к западному опыту. Свободу торговли он считал целесообразной в тех отраслях, где она будет способствовать расширению производства.

Вместе с тем Катков последовательно доказывал губительность всякой, в особенности иностранной, монополии в деле о «хлебе насущном», руководство и контроль над которым должны принадлежать исключительно государству. «Предоставить какому-то ни было частному интересу заведование существенными интересами народного хозяйства было бы новым печальным актом абдикации государства», - писал он. «Самоустранение» государства из экономической сферы, его «отчуждение» от экономических процессов Катков рассматривал как «саморазоружение».

Русская консервативная мысль отстаивала право государственной власти на отчуждение объектов частной собственности. М. Н. Катков доказывает безусловное право государственной власти на совершение этого акта своего верховенства, точно также как это было при отмене крепостного права, введении и упразднении откупов и т. д. На страницах «Русского вестника» утверждалось даже, что право собственности не только не является естественным правом, но и не является неотъемлемым компонентом дееспособного состояния. Государство либо предоставляет это право отдельным категориям своих граждан (и тогда может ограничить это право), либо не предоставляет.

Редактор-издатель газет «Русское дело», «Русский труд» и «Сеятель» Сергей Федорович Шарапов (1856-1911) в книге “Бумажный рубль (его теория и практика)” подчеркивает самобытность русской хозяйственной системы, условия которой совершенно противоположны условиям европейской экономики. Он был первым, кто осознанно выступил против засилья " экономизма" и показал, что ни одно крупное хозяйственное решение не является чисто экономическим, но всегда учитывает политические, военные и нравственные факторы, а потому не может приниматься на основе лишь денежных расчётов.

По мнению С. Ф. Шарапова, наличие общинных и артельных отношений придает русской экономике нравственный характер. Русские крестьяне являются коллективными землевладельцами. Им не грозит полное разорение, ибо земля не может быть отчуждена от них. Отмечая нравственный характер русской общины, Шарапов связывает с ней развитие возможностей хозяйственного самоуправления, тесной связи между людьми на основе Православия и церковности. Главной единицей духовного и хозяйственного развития России, по мнению Шарапова, должен стать церковный приход.

С. Ф. Шарапов высказался против уничтожения крупных частных владений и разрушения общины, считая, что разрушение дворянского землевладения повлечет за собой дальнейшее падение уважения крестьян к собственности, а разрушение общины подорвет в народе начала коллективизма. Он утверждал, что финансовая поддержка нужна не тем немногим крестьянам, которые ушли на хутор или в отруб, а самой общине. Государство должно в первую очередь развивать не промышленность, а сельское хозяйство, поскольку Россия — аграрная страна. Шарапов считал, что возможно в короткий срок поднять государство, не пользуясь внешними займами, а за счёт внутренних ресурсов.

Идеалом С. Ф. Шарапова была независимая от западных стран развитая экономика, регулируемая сильной самодержавной властью, имеющей традиционно нравственный характер. Государство должно ограничивать возможности хищной, спекулятивной наживы, создавать условия, при которых паразитический капитал не сможет существовать. В качестве способа ликвидации господства биржи, спекуляции и ростовщичества Шарапов предлагает введение абсолютных денег, находящихся в распоряжении центрального государственного учреждения, регулирующего денежное обращение.

Одной из причин нарастания революционных настроений консерваторы считали разрыв между самодержавной властью и народом, ответственность за это они возлагали на бюрократию. В качестве альтернативы сложившейся бюрократической системе С. Ф. Шарапов предлагает схему управления, отделяющую «дело государево» от «дела земского», то есть государственную власть от местного самоуправления. Согласно этой схеме, нужно было создать «непосредственно под государем ряд крупных территориальных земских единиц, самоуправляющихся в пределах и на основании данного монархом закона». В каждой из этих единиц власть разделяется между представителем монарха, задача коего есть охранена законности, и представителями самоуправления, которым принадлежит совершенно самостоятельное ведение всех дел области в пределах данного закона.

В своей концепции Шарапов выделил три ступени областного самоуправления: думу, уезд, приход. Низшей административно-земской единицей был бы всесословный приход, в котором обеспечивалось внутреннее самоуправление. Именно приход С. Ф. Шарапов ставил в центр всей местной жизни: образование, магазины, полиция, местное самоуправление - все это должно было находиться в ведении прихода как совокупности церковной и гражданской организации общества. Во главе всей системы находился самодержец, имеющий единоличное управление в международных, военных, церковных, законодательных, судебных, а также в народнохозяйственных делах, делах литературы, искусства и просвещения. Всячески выводя из зоны критики фигуру самодержца, Шарапов обосновывал реформу самоуправления необходимостью борьбы с бюрократией.

Тяготение русских консерваторов к иерархической организации государства и общества приводило к тому, что идеальной моделью для них становится такое устройство, где взаимосвязи между членами микро- и макроколлективов выстраиваются на основе субординации, с персонификацией самого высшего уровня иерархии и жесткой фиксированностью положения индивида в рамках социальной структуры. Этим определяется их приверженность самодержавию или иным формам автократии и превознесение сословности или корпоративности.

Лев Александрович Тихомиров (1852-1923) выделяет три классические формы верховной власти – демократическая, аристократическая и монархическая. Сравнивая их, он заключает: “Демократия выражает доверие к силе количественной. Аристократия выражает преимущественное доверие к авторитету, проверенному опытом; это есть доверие силы. Монархия выражает доверие по преимуществу к силе нравственной”.

В начале ХХ века резко усиливается ощущение неизбежности крушения всей существующей системы. Все попытки консерваторов воплотить исповедуемую ими систему взглядов на практике потерпели поражение. Постепенно идея самодержавной монархии сменилась у консерваторов идеей диктатуры “сильной личности”. Окончательно такая трансформация завершилась в 1917 году.

Родоначальником этой идеи был еще М. Н. Катков, который считал недостаточными принимаемые властью меры по борьбе с крамолой. Он говорил, что даже в республиканской Франции нет многих вольностей, которые есть в России. Наиболее близким для него государственным деятелем был Бисмарк.

В 1907 г. была опубликована (и тут же запрещена Царской цензурой) брошюра С. Ф. Шарапова " Диктатор (Политическая фантазия)". Она начинается с сообщения о том, что в обход существующих законов и политической практики Высочайшим Указом Сенату для объединения власти и прекращения смуты назначался Верховный Императорский Уполномоченный - некий полковник Иванов. Власть он решился принять только как полную, единую и безусловную. Умиротворив Россию, восстановив в ней всеобщее доверие, твердую власть, свободу и порядок, он сложит свои полномочия к стопам Монарха и вернется к своему делу командования одним из армейских полков. В своем первом выступлении перед высшими сановниками империи Иванов обосновывает свою программу: «Россия тяжело больна - ее нужно вылечить. Лекарство для великой страны - не теория, не доктрина, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции и т. п. Его надо отыскать и восстановить, и тогда только станет возможно правительству править, а народу жить».

Возрождение России представлялось диктатору в трех основных формах. Возрождение духовное требовало очищения и восстановления Церкви во всей ее внутренней силе и правде. Возрождение политическое требовало уничтожения всеразъедающего начала бюрократизма и возрождения земщины, которая должна была стать добрым историческим фундаментом государства. Наконец, возрождение экономическое требовало правильной и стройной денежной системы, которая могла бы спокойно обслуживать великую страну, дать широкое развитие народному кредиту, освободить Россию от печального рабства у иностранной биржи, создать национальную независимость, оплодотворить русскую предприимчивость, поднять народный труд.

В атмосфере нарастающего системного кризиса консерваторы пришли к выводу, что никакая чужая национальная сила не сможет стать опорой для России. По мнению М. О. Меньшикова (1859-1918), " как бы ни были образованны и лояльны инородцы, они не могут не быть равнодушны к России. В самые важные, роковые моменты, когда должен заговорить дух расы, у инородцев едва ли проснется русский дух". Управляющий слой государства должен быть русским, эгоистически русским, - только так сможет быть эффективным и целесообразным звеном национальной государственности, понимающим нужды и цели нации. Русские должны господствовать в своем государстве, и господство это должно быть закреплено в Основных Законах государства.

Монархические настроения среди русских консерваторов сменились цезаризмом. В 1917 году делали ставку на Л. Г. Корнилова, затем видели спасение в А. И. Деникине или А. В. Колчаке. Впоследствии многие стали присматриваться к И. В. Сталину. Показательна в этой связи эволюция В. В. Шульгина (1878-1976). Убежденный националист и идеолог “белого дела”, он еще в 1920 году приходит к мысли о неизбежности появления в России вождя, который “будет истинно красным по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям…Весь этот ужас, который сейчас навис над Россией, - это только страшные, трудные, ужасно мучительные… роды самодержца” - записывает он.

Белая Идея была устремлена в светлое прошлое, была подчеркнуто национально-патриотической и склонна не замечать социальные проблемы внутри нации, казавшиеся незначительными в сравнении с великими державными задачами, повторяя в этом смысле ошибки консервативной политики предшествующих десятилетий. На фоне широкомасштабных социальных обещаний большевиков она не могла увлечь за собой широкие, в первую очередь крестьянские, массы.

Развитие консервативной идеологии в среде Русского Зарубежья связано в первую очередь с именами И. А. Ильина, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка. Критически осмысливая и российский опыт, и западные демократии, они выработали весьма критическое отношение к демократической системе, считая, что она далеко не всегда и не везде у места. Если нет ее необходимых предпосылок, то ничего, кроме длительного разложения и гибели, демократия не даст. Народ, лишенный искусства свободы, будет настигнут двумя классическими опасностями: анархией и деспотией.

У Ильина вызывает беспокойство, что преобладающим в современном мире политическим течениемявляется то, которое он называет " фанатизмом формальной демократии". Идея " формальной демократии", выдвинутая за последние полтораста лет в качестве всемирной политической панацеи (всеисцеляющего средства), уже привела целый ряд государств, а за ними и все остальное человечество, к величайшим затруднениям и бедствиям и уперлась в выросший из ее последовательного осуществления тоталитарный строй.

Для «творческой демократии» (т. е. настоящей действующей, а не формально-юридической) необходимо «искусство свободы»: народ должен разуметь свободу, нуждаться в ней, ценить ее, умело пользоваться ею и бороться за нее. Также для нее необходимы достаточно высокий уровень правосознания и хозяйственная самостоятельность гражданина. В России демократия возможна только после относительно длинного периода национальной диктатуры.

Прожив 32 года в эмиграции на Западе, И. А. Ильин сознавал, что у России есть внешние враги. «Им нужна слабая Россия, изнемогающая в смутах, в революциях, в гражданских войнах и в расчленении. Им нужна Россия с убывающим народонаселением... Им нужна Россия безвольная, погруженная в несущественные и нескончаемые партийные распри, вечно застревающая в разногласии и многоволении, неспособная ни оздоровить свои финансы, ни провести военный бюджет, ни создать свою армию, ни примирить рабочего с крестьянином, ни построить необходимый флот. Им нужна Россия расчлененная, по наивному «свободолюбию» согласная на расчленение и воображающая, что ее «благо» - в распадении».

В Советской же России на смену консерватизму монархическому после эпохи революционных потрясений и «чисток» пришел «советский консерватизм». " Язык" новой власти и ее смысловые установки были марксистскими, а практика исходила из недр консервативной общины. Центральной фигурой достигнутого социально-консервативного компромисса был Сталин, сумевший создать индустриальную сверхдержаву, в которой сочетались как традиционалистские (вождизм, идеократия, коллективизм), так и прогрессистские (атеизм, эгалитаризм) элементы, причем последние со временем несколько сглаживались. Государственная бюрократия больше склонялась в сторону традиционалистских начал, в то время как бюрократия партийная – в сторону прогрессистских. Советский консерватизм означал приверженность сложившимся к началу 50-х годов политической, экономической системе и идеологии, сочетавшей имперский этатизм с социальными идеалами коммунистического общества. Возникновению советского консерватизма способствовала и нормализация в годы войны отношений Советского государства с Русской Православной Церковью.

Консервативное начало в советской политике особенно усилилось во второй половине 40-х – начале 50-х годов, будучи во многом связано с именем А. А. Жданова. На позициях советского консерватизма стояла и т. н. «антипартийная группировка» Молотова-Маленкова-Кагановича, выступившая против либеральных поползновений Хрущева. Борьба между реформаторами и консерваторами составила суть внутрипартийной борьбы в 50-80-е годы, причем среди консерваторов выделялись, как и в самодержавной России, умеренно-консервативное (А. Н. Косыгин, Ю. В. Андропов), консервативно-охранительное (Л. И. Брежнев, А. А. Громыко, Д. Ф. Устинов) и реакционное (М. А. Суслов) течения.

В период перестройки советский консерватизм выступил в качестве жесткой оппозиции политике либерализации в сфере идеологии, культуры, морали, не отрицая при этом необходимости определенных экономических реформ и поддержав лозунг «ускорения научно-технического прогресса», выдвинутый на заре перестройки. Манифестом советского консерватизма стала статья Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Ее поддержали Е. К. Лигачев и ряд других консервативно настроенных политиков. На позиции советского консерватизма с самого своего создания встала Коммунистическая партия Российской Федерации. В постсоветский период идеологическая трансформация КПРФ происходила в направлении имплементации идей русских консерваторов ХІХ и начала ХХ веков.

Г. А. Зюганов в своей книге “Россия и современный мир”, написанной на основе его докторской диссертации по философии, заявил о необходимости выработки новой идеологии, отвечающей современным реалиям. Среди источников этой новой идеологии помимо В. И. Ленина он назвал Н. Я. Данилевского и К. Н. Леонтьева. Оценивая вклад Н. Я. Данилевского в сокровищницу мировой мысли, Зюганов писал: “В своей знаменитой книге “Россия и Европа” Данилевский подверг критике главный эволюционистский принцип исторической науки, предполагающий последовательное, прогрессирующее развитие человечества от низших культурных форм к высшим”.

Постсоветская Россия, вновь открывшая для себя духовное и интеллектуальное наследие России традиционной, пройдя через потрясения либеральных реформ, вновь обратилась к консервативным ценностям. Если поначалу консерватизм в качестве идеологической платформы предпочитали (за вычетом «советского консерватизма» КПРФ), в основном маргинальные партии, причем придерживавшиеся радикально-консервативных воззрений, то в последние годы к нему обращаются влиятельные политические силы, опирающиеся на поддержку власти. Так, правящая партия «Единая Россия» провозгласила, что ее идеологией является социальный консерватизм.

Идеологическая платформа «Единой России» сочетает европейскую и национальную консервативные традиции. Идеологи «ЕР» считают, что Россия должна вернуть себе статус полноценной сверхдержавы, принимающей решающее участие в выработке общемировой политики и несущей особую ответственность за стабильность в Евразии. Эта идеология ставит в центр не социально-экономический, а геополитический вопрос и поэтому ее разработчики не считают ее ни «левой», ни «правой». Идеология «ЕР» позиционируется как идеология модернизации страны, ее адаптации к современным реалиям, но не любой ценой, а в интересах большинства граждан, на определенных принципах, учитывающих особенности и традиции страны. Лозунг «реформы вместо революций» означает направленность на предупреждение социально-политических потрясений, обеспечение стабильного поступательного развития страны. Если общество откажется от постепенных перемен, от перманентной модернизации, то рано или поздно накопившиеся проблемы взорвутся революцией. Реформистский подход, понимаемый как программа последовательных перемен в интересах большинства, противопоставляется тем самым как революции, так и застою.

Еще один важный лозунг, выдержанный в духе неоконсерватизма: «Сильное государство – гарант свободы». Утверждается, что в такой большой и многообразной стране как Россия только сильное государство способно обеспечить и защитить личную и общественную свободу. И, наоборот, только обеспечение этой свободы должно быть целью деятельности государства. Государство не должно вмешиваться в частную жизнь граждан, не должно монопольно доминировать в рыночной экономике. Оно – инструмент, при помощи которого общество обеспечивает свое развитие и безопасность.

Провозглашается, что «Россия способна дать миру модель новой гармонии». В условиях глобального мира, когда существовавшие ранее раздельно цивилизации вынуждены тесно взаимодействовать, они обречены на конфликты, если не смогут достичь взаимопонимания. Но в России такая модель сосуществования сложилась уже несколько столетий назад. Россия – страна, в которой, не свариваясь в одном котле как в США, а сохраняя самобытность сосуществуют около ста народов, православная, мусульманская, буддистская, иудейская, языческая религиозные традиции.

A. Ю. Минаковвыделил восемь направлений современного российского консерватизма:

1. Маргинальный консерватизм, состоящий из монархистов и наследников дореволюционного движения «Черная сотня».

2. Национал-большевистское движение, которое было попыткой соединить патриотизм, социализм и православие.

3. Церковный консерватизм, организованный церковью и культурным движением «Совет русского народа», учрежденным в 1993 году. Он установил такие понятия, как русская диаспора (примерно 20 миллионов русских, живущих за пределами России) и «русский мир» — культурное понятие, которое в настоящее время называют «русским вопросом». Сегодня церковь не участвует сама непосредственно в политических дебатах.

4. Либеральный консерватизм или движение неославянофилов. Это направление находилось под сильным влиянием Солженицына, вернувшегося из эмиграции в Россию в 1994 году и после этого написавшего манифест «Как нам обустроить Россию», в котором поставил на повестку дня создание русского национального государства.

5. Неоевразийское движение антизападного толка, которое в первую очередь находится под влиянием философа Александра Дугина.

6. Национал-консервативное движение («младоконсерваторы») возникло в интернете и как пресс-клуб примерно в 2000 году с центральной фигурой Вадима Цымбурского.

7. Социал-консерваторы являются самом молодым из многочисленных консервативных движений и находятся под влиянием философско-политических антологий «Перелом» и «Плаха» под редакцией Александра Широкова. Представители этого круга считают, что мир в настоящее время поделился на две половины. Евроатлантическая модель цивилизации в своей нынешней форме достигла своей границы развития и сейчас речь идет о мощной реакции против глобалистского, постсветского (то есть не светского и потому еретического, исламского или христианского) либерализма. Реакция состоит в поиске национальной идентичности и национальных традиций. Социал-консерваторы видят решение в старых, традиционных, христианских ценностях и социальной справедливости в форме более высокой степени экономического равенства.

8. Официальный консерватизм, партия власти, которую вдохновляет главным образом либерал-консерватизм, но который в настоящее время несет в себе некоторые черты других вышеупомянутых здесь движений.