Яблони на Луне. Глава Шестая

Яблони на Луне

Глава Шестая

Любовь к тебе, о месяц, - мой обидчик,

И мысль о тебе во мраке ночном со мною.

Я ночью лежу, а в ребрах моих – как пламя,

Что жаром своим на адский огонь похоже,

Испытана я чрезмерных страстей гореньем,

И стало теперь мученье от них мне карой.

Тысяча и одна ночь. Ночь сто девяносто третья.

Однажды пришлось открыто признать, что я хочу попасть в русский сектор. Я три месяца умело увиливал от вопросов Номады и других. Говорил о чисто научном интересе, льстил, расписывая преимущества жизни в куполах. Но в конце концов меня прижали к стенке, причем не только в переносном, но и в буквальном смысле. Номада навис надо мной, двое его подручных держали оба моих плеча.

- Отвечай, полукровная мразь, ты собрался бежать от нас? В свою грязную Россию, мамочкина кровь зовет? Старший спрашивает, отвечай, невоспитанная свинья!

- Номада-семпай, практические навыки можно получить только там. Я изучил все теоретические основы холодной сварки. Но у меня так и не получилось сделать образец. Я научусь, вернусь, и в Японии появятся купола на поверхности.

Положение и правда было отчаянным. Японцы не смогли себя пересилить и принять программу остальных секторов с их уроками «Мое тело». Мы все дальше уходили в традицию, требовали от невест девственности, а сами нередко прибегали к насилию, чтобы удовлетворить сексуальный зуд юности. Мне исполнилось девятнадцать, а следующим по возрасту было уже двадцать четыре. Несмотря на запрет, многие женились, появлялись дети. Недовольные чиновники нехотя выделяли семье отдельную капсулу. Тех, кто там жил раньше, распределяли по другим местам. Некоторые специально женились и заставляли своих жен беременеть, чтобы завладеть отдельной капсулой. Среди остальных, вынужденных жить где придется и спать на полу, росло недовольство. Место требовалось больше чем воздух.

Японские специалисты периодически ездили в соседние сектора для обмена опытом. Выпускали только самых лояльных и крепких духом, но даже среди них нашлись два перебежчика. Но я-то был гаджином, да еще русским гаджином, который хотел попасть именно в русский сектор. Грязную наполовину русскую свинью потянуло в русскую грязь. За прошедшие годы они как-то попривыкли к моему присутствию и просто избегали меня. Но теперь я открыто заявил о желании ускользнуть от их пристального внимания, и они словно озверели. Появилось новое поколение маленьких японцев, некоторые дети достигли пяти лет. Воспитывать настоящих самураев Номада и его приспешники могли уже не только из меня. Но дело осложнялось тем, что у детей, как правило, есть родители. Каким бы суровым ни был отец по отношению к сыну, если чадо задевает чужой взрослый, отец бросается на обидчика как разъяренный дикобраз. Когда-то сенсэй успокаивал меня, что появятся дети и внимание взрослых переключится на них. Но мне это не помогло. Меня с удвоенной силой шпынял, толкал и ругал каждый встречный.

К сожалению, волна ненависти коснулась и учителя. Если раньше его ореол защищал меня, то теперь мой ореол разрушал его репутацию. И, что самое страшное, работы, предназначенные для отправки в другие страны, стали регулярно «терять». Я ушел из теплицы, жизнь в общежитии превратилась в ад. Меня лишали еды, унижали, били. Мне не давали проходу нигде, и нигде я не мог обрести покой. Я честно отвечал официальным лицам, что просто хочу пройти стажировку в российском секторе и научиться холодной сварке. Меня гоняли по инстанциям, придираясь и к гражданству на Земле, и к способу прибытия на Луну. По бумагам выходило, что я и не японец вовсе. Спасла лишь печать в том слабеньком планшете, что мне выдали сразу после приезда на Луну. Спустя восемь недель чиновники наконец нашли компромисс, мне присвоили статус беженца с Земли японского происхождения с временным пребыванием в японском секторе. А беженец, который бежит из страны, давшей ему приют, обратно вернуться не может. Это известие даже поколебало мое желание увидеть изобретателей холодной сварки. Здесь, всеми презираемый, я хотя бы понимаю свой путь, знаю, что ждет меня. А там я вообще никто. Потом я вспомнил лицо матери перед трапом эвакуационного корабля. Она смотрела на меня с надеждой. Эта надежда придала мне сил довести дело до конца. К тому же, если я откажусь от мечты, проявлю слабость, то можно сразу делать харакири.

Некоторые чиновники понимали больше других, они говорили мне заполнить то и это, а сами смотрели с жалостью. К тычкам и оскорблениям я привык, но вот понимание и жалость задевали внутри меня такую сильную боль, что я едва сдерживал слезы. В конце концов я заполнил все документы, попрощался с сэнсеем, взял небольшой рюкзак с вещами и отправился в русский сектор.

Японцы снабдили меня привычным набором соответствующих документов. Их закачали на тот слабенький планшет, ставший теперь моим паспортом. Меня должны были кормить в пути, предоставлять транспорт и место для сна. Граница с Японией была закрыта только с нашей стороны. После заслона из трех японских чиновников, которые последовательно ставили свои электронные печати в мой планшет, в секторе Канады меня не ждало вообще ничего. Обычный переход из одного подземного тоннеля в другой. Дверь в японский сектор позади меня с лязгом закрылась, я остался сам по себе в пустом коридоре. У меня был выбор: идти направо или налево, я выбрал первое. Полчаса я шагал в одиночестве и поначалу очень нервничал. Отсутствие людей пугает после тесноты японского сектора. Но потом я сообразил: уже полчаса меня никто не обижает, не задевает, не обзывает. Воздух чистый, тишина – да я в раю! Я раскинул руки в сторону и закричал во всю глотку. Через секунду после того, как эхо замолчало, открылась дверь слева.

- Who is shouting? What’s happened? – произнес мужской голос.

Я узнал английский язык, но слегка растерялся. Я забыл, что за пределами японского сектора люди говорят не только по-японски. Потом, спохватившись, достал планшет и включил переводчик.

- Do you speak English at all? – вопрошала голова, высунувшаяся из двери. – Are you in pain? Do you need help? – продолжал незнакомец с красивыми каштановыми волосами и длинным лицом.

«Вы говорите по-английски? Вам больно? Вам требуется помощь? » - послушно перевел планшет. Я взглянул на незнакомца, улыбнулся и поклонился. Незнакомец напрягся.

- Нет, я иду из японского сектора в русский. В какую сторону мне идти? – для практики я перешел на русский.

- О, а я было испугался, кто-то кричит. Я тут водопровод чиню, остался ночевать под землей, а кто-то кричит. Сразу видно, что вы японец, только вы кланяетесь при встрече. Я уже одного японца встречал. Ученого вашего, он биологией занимается.

Мне вся эта информация была совершенно не нужна. Я хотел узнать правильное направление. Голова потянула за собой тело, весь человек вышел из-за двери. Это оказался очень высокий и худой мужчина, одетый только в майку и трусы. Я явно вытащил его из постели. Мне стало стыдно и страшно: японцем я умел быть образцовым, но смогу ли стать русским? Я не умею себя вести, не знаю правил. Уж не совершил ли я ошибку?

- А почему ты кричал?

- Господин, пожалуйста, укажите мне путь в русский сектор.

- А, да, да. Вам будет легче идти поверху, по куполам, но можно и понизу. Но понизу дольше.

- Я бы предпочел побыстрее.

- Тогда вам наверх. Ближайшая лестница через полтора километра. Вход на лестницу за такой же дверью, как эта, - он похлопал по железу своей двери, - только там символ, желтая лестница, и человек нарисован, как будто он по этой лестнице идет. Свет включается автоматически, не бойтесь. Переборка перед куполом герметичная, чтобы она открылась, надо нажать кнопку. Дверь шипит, не пугайтесь. В куполе найдите Джона Кейна, это мой друг. Скажите, Билл просит. Он объяснит, где что. Вам точно помощь больше никакая не нужна?

Переводчик делал фразы собеседника вежливыми, безличными, но его вид, одновременно нелепый, почти неприличный, и в то же время непринужденный, напрашивался на панибратство. Он скорее говорил «ты», чем «вы».

- Нет, господин. Вы мне очень помогли, я благодарен вам, - сказал я и снова поклонился.

Билл засмеялся неловко и посоветовал:

- Вы больше не кланяйтесь. Это непривычно, я чувствую себя неловко.

- Спасибо, - я сдержал поклон и зашагал в указанном направлении.

Билл следил за мной, пока я не скрылся за плавным поворотом коридора, дверь хлопнула не сразу.

Купол ошеломил меня. Запахи, звуки, все было непривычным. И я впервые за десять лет видел небо, над головой сияли звезды. Я так и стоял, задрав голову и разинув рот от удивления. Спешивший мимо прохожий улыбнулся мне и кивнул. Он что-то сказал своему спутнику, переводчик послушно выдал по-русски:

- Смотри, парень как будто впервые вышел из тоннеля.

- Может он коммуникации два месяца под землей проверял, вот и соскучился по звездам, - ответил спутник и они пошли дальше.

С меня как будто сняли груз. Я больше не изгой, не урод. Я прохожий, даже если и чуточку странный. Незнакомый человек оправдывал меня, искал объяснение моему поведению. Он произнес самые поддерживающие слова за последние годы. Никто не пялился и не унижал. Я прислонился к двери шлюза за спиной, холодный металл коснулся кожи. Это реально, я действительно здесь. Страх растворился в словах второго прохожего, я буду просто идти вперед и приму все, что жизнь даст мне. Среди других непривычных запахов выделялся аромат еды. Я потянулся за ним и вышел к небольшой столовой. Не зная, с чего начать, я топтался в дверях. Моя нерешительность привлекла внимание повара, огромного волосатого детины, едва умещающегося в проеме кухни.

- Эй, мужчина, вы не местный?

- Я из Японии, - вежливо поклонился я.

- Вы голодны? - сверкнул детина зубами.

- Я бы не отказался перекусить.

- Тогда заходите, не стесняйтесь! Что вы любите?

Вопрос озадачил меня. В японской столовой готовили одно блюдо и все его ели. Не любишь блюдо – сидишь голодный.

- А каков выбор?

- Сегодня у нас суп из сельдерея и моркови, холодный суп из томатов, куриная лапша. На второе мясо кролика, кенгуру или улитки. На гарнир просяная каша, овощи на пару или печеный батат.

Я протянул ему планшет с документами, но детина отмахнулся.

- От Джона Кейна еще никто не ушел голодным. Я вас и без документов покормлю. Так что выбираете?

- Куриная лапша, кролик и овощи. Скажите, а вы не тот Джон Кейн, который знает Билла-водопроводчика?

- Как изысканно сформулировано. Сразу видно, что вы японец. А что старый Билл от меня хочет?

- Видите ли, я должен попасть в русский сектор. Но я никогда не бывал за пределами Японии. Мне дали документы на еду и передвижение, но я не понимаю, как это делается. Мне нужна помощь.

- Это запросто. Вот ваша еда. Что будете пить? Кофе? Кола? – переводчик снова формулировал вежливые фразы, но я чувствовал дружелюбие этого гиганта. Он точно говорил «ты»: «твоя еда», «что будешь пить».

- Чай?

- Это сложно. Наверное на складе есть, сейчас схожу проверю.

- Тогда не утруждайтесь, пожалуйста. Стакан воды, если можно. Спасибо, - я по привычке поклонился.

- Э, не надо так, я всего лишь приготовил еду! – Джон засмеялся и протянул мне стакан чистой воды.

Во время еды я размышлял, вежливо ли напомнить, что мне требуется помощь или наш разговор подразумевал, что он не обязан мне помогать? Вкус блюд оказался непривычным, но еще более неловкими оказались приборы – вилки и ложки вместо палочек. Я достал из рюкзака свою деревянную пару и тут же привлек внимание немногочисленных посетителей. Переводчик не справлялся с наплывом вопросов:

- Как изящно!

- А как правильно держать?

- А как ловко получается, покажите нам!

- Суп тоже палочками?

Незнакомые люди хвалили меня за привычное дело. Я растерялся. Над головами столпившихся у моего столика замаячила могучая грудь Джона.

- Разойдитесь! – бесстрастно перевел электронный мозг рык повара.

- Я Джон – протянул он мне руку.

Я вскочил из-за стола и поклонился:

- Оясэ Ватая.

- Не надо так официально! – поморщился Джон. – Ты поел? Понравилось? Ну и хорошо, я старался. Так куда тебе надо?

Я сдался и переводил вежливые слова переводчика обратно в речь Джона.

- В Россию.

- Нечасто японцы гостят у нас. Зачем едешь?

- Учиться холодной сварке.

- Дело нужное. Наконец-то японцы построят купола! Молодец, Оясэ Ватая, что едешь! Тебе надо на станцию машин.

- Машин? – удивился я. – Двигатель внутреннего сгорания запрещен!

- Машины электрические, - перевел планшет «электрокар». – Я сейчас работаю, не могу тебя отвести. Надо кого-то найти.

Здоровяк обвел комнату глазами и нашел то, что искал.

- Джуди! Эй, Джуд! – махнул ручищей Джон. – Подойди, пожалуйста!

К нашему столику подошла молодая рыжеволосая женщина с острым подбородком.

- Джуди, это Оясэ Ватая, японец, едет в Россию изучать холодную сварку.

Я порывался вскочить и поклониться, но Джон предвосхитил мое движение. Его могучая рука легла мне на плечо и пришпилила к стулу.

- Оясэ надо на станцию электрокаров. А я работаю. Отведешь? Ну и помоги там ему, может, какой попутчик найдется.

- Ладно, Джон.

Джуди улыбнулась мне и я, поблагодарив Джона поклоном, пошел за ней. Джуди передала меня Кайлу, заведующему станцией, тот посадил меня в электрокар чернокожей девушки по имени Яри, которая отвезла меня в Швецию, там она попросила белокурую Ингрид подвезти меня до Филиппин и так далее.

Люди удивлялись моим поклонам, а я удивлялся, что мне помогали безвозмездно и с улыбкой. Уже в Швеции я настолько переполнился впечатлениями, что перестал запоминать происходящее. На очередном перегоне я заснул.

Меня трясли за плечи. Невысокая смуглая девушка говорила:

- Оясэ Ватая, я заехала в Китай, пойдем определим тебя на ночлег?

В планшете стоял вьетнамский. К своему стыду, я не помнил имени девушки.

- Ханг, - приложила она руку к груди, и улыбнулась. - Я везу тебя из Филиппин.

Я переночевал в китайском секторе, начальник парка электрокаров Чжэнь нашел мне попутчика до Франции. Меня передавали из рук в руки, как эстафетную палочку. Часто вести обо мне летели быстрее электрокаров, я прибывал – а меня уже ждали, вели в столовую, находили еще один транспорт. И каждый хвалил меня и радовался, что Япония наконец начнет строить купола.

В шлюзе одного русского сектора два человека в одинаковой форме приветливо поздоровались с моим попутчиком поляком Павлом, а меня молча вывели из электрокара. Непринужденно болтая с водителем по-польски, они отобрали мой рюкзак, заковали в наручники и повели вглубь сектора. Павел крикнул вдогонку:

- Удачи, Оясэ Ватая!

Переводчик бесстрастно перевел слова. Пленившие меня люди переглянулись, вынули планшет, отключили переводчик и положили обратно. Голова кружилась от избытка впечатлений, я не понимал, что происходит. Правда, покорности я научился очень хорошо, поэтому не сопротивлялся и молчал, а мое лицо сохраняло вежливую бесстрастность. Я чувствовал, как острый край металла врезается в запястья, и был уверен: происходящее не сон. Охрана провела меня через шлюз, мы спустились в подземный сектор. Вокруг мелькнули гладкие металлические стены коридоров. Меня втолкнули в маленькую капсулу с очень узкой кроватью, сняли наручники. Гулко хлопнула железная дверь. Я остался один на один со своими мыслями.

Я привык вызывать у людей отвращение. Поверил, что могу вызывать и дружелюбие. Но грубая сила говорила о страхе. Кто-то меня боится настолько сильно, что запер в капсуле одного и даже не оставил сменного белья, в котором я отчаянно нуждался. Я ожидал презрения, отторжения, снисхождения, но не тюрьмы. Иначе как тюрьмой мое положение назвать нельзя. Первую ночь в русском секторе я провел под замком. Причем я испытал лишь недоумение: что я такого сделал?

Утром мне выдали чистую одежду из моих же запасов. Наверняка все проверили на отсутствие жучков, смертельных бактерий и ядов, сменная майка помялась, странно пахла, а из шва явно взяли кусочек ткани на анализ. Наручники на меня больше не надевали, но в душ сопровождали двое в форме. Когда я, чистый и мокрый, вернулся обратно в капсулу, на кровати уже стоял поднос с едой. У меня вновь отобрали только что приобретенную возможность выбора, довольно вкусная яичница и томатный сок отдавали горечью заточения. Я завершил трапезу, ко мне в капсулу втиснулся еще один человек. Его форма была понаряднее, с яркими акцентами на рукавах и белой отделкой вдоль ряда пуговиц. Он излучал власть, в его присутствии сидеть было крайне неловко, но теснота не позволила мне встать. Он положил на стол свой планшет и заговорил по-русски. Электронный голос перевел его слова на японский.

- Гражданин! Я начальник безопасности русского сектора, Зарянин. С вами пожелала встретиться президент русского сектора. Сейчас мы проследуем к ней в кабинет. Отвечайте ясно и четко. Я не хочу прибегать к силе, скажите, что пойдете сами, и на вас не наденут наручники.

Я ответил по-русски.

- Уважаемый господин Зарянин! Я даю слово самурая, что не буду сопротивляться и с удовольствием встречусь с вашим уважаемым президентом. Но я бы хотел узнать причину своего пленения. Что я могу сделать, чтобы плен прекратился?

Начальник безопасности, не меняя выражения лица, выключил электронный переводчик, который послушно переводил мои слова на японский.

- Все вопросы после встречи с президентом. Обувайтесь, мы сейчас поднимемся в купол.

Кабинет президента располагался у самой стены купола, одна сторона демонстрировала лунный ландшафт. За столом спиной к этой красоте сидела невысокая седая женщина с непривычно длинными волосами. В японском секторе короткие волосы считались более гигиеничными, женские прически отличались большей сложностью, но не длиной. А у этой женщины на плече лежала настоящая русская коса. Она жестом отпустила моих сопровождающих, а меня пригласила сесть на стул напротив нее.

- Здравствуйте, я президент российского сектора, - посмотрела она на меня в упор.

- А я Оясэ Ватая, - вскочил я со стула и склонился в самом глубоком поклоне, - польщен нашей встрече.

Женщина напряглась, когда я сделал резкое движение, видимо у нее под столом хранилось оружие или тревожная кнопка. Я все так же стоял в глубоком поклоне, и она расслабилась.

- Нет нужды приветствовать меня так церемонно. Сядьте, пожалуйста, обратно.

Я сел.

- Итак, вы утверждаете, что вас зовут Оясэ Ватая.

- Именно так, госпожа.

Она чуть заметно улыбнулась и произнесла.

- Очень приятно быть госпожой, но я просто президент.

- Хорошо, госпожа президент.

- Итак, Оясэ Ватая, зачем же вы прибыли?

- Я желаю научиться холодной сварке, разработанной в вашей стране.

- Зачем?

- Чтобы создавать новые купола.

Она несколько секунд молчала, изучая мое лицо.

- Юристы прочитали сопроводительные документы. У вас весьма непростой гражданский статус. Японская сторона утверждает, что вы не гражданин Японии, а всего лишь беженец. Объясните, как так вышло, и почему беженец едет в другую страну учиться чему-то полезному. Кем вы были на Земле, гражданином какой страны?

Я рассказал историю своей семьи.

- Русская мама, хм. Как ее звали?

- Мама Света, Светлана, - поправился я.

- А фамилия?

- Тарищева.

- То есть вас, гражданина Японии на Земле, лунный японский сектор отказалась принять как полноценного члена общества?

- Да.

- Вы можете рассказать, почему именно?

- Я не участвовал в японской Лунной программе. Я попал на Луну на русском корабле. Так вышло только потому, что мой отец в момент эвакуации оказался в России. Кроме того, я оказался намного младше всех в Японском секторе.

- И это привело к вашему статусу?

- Пока я там жил, я не знал своего статуса, просто жил. Когда решил поехать учиться в Россию, обнаружились сложности.

- С пересечением границы?

- Да.

- Но вас все-таки выпустили?

- Да.

- А обратно вы попадете?

- Я не знаю.

- А хотели бы?

- Холодная сварка очень нужна японскому народу.

- А если не пустят обратно?

- Тогда не знаю.

- То есть вы хотите приобрести стратегический навык, как вы утверждаете, для своей страны, но вы не уверены, что сможете туда вернуться.

- Именно так.

- Так кто же вы такой? И какова ваша истинная цель?

- Я хочу учиться. Но если Япония откажется использовать мои навыки, я желаю помогать хоть кому-то. Я кое-чему учился у Сейи Мамору, и уверен, что способен принести пользу.

- Какая жертвенность. Вы просите о российском гражданстве?

- Госпожа президент, это слишком сложный для меня вопрос. Я был беженцем с Земли с временным пребыванием в японском секторе. Когда я пересек границу, я, возможно, потерял право вернуться в Японию. Юристы определят мой статус лучше, я не компетентен. Все, чего я хочу, – учиться. А потом работать, помогать людям.

- Загадочная японская душа… - протянула женщина. – Я поняла вас. Но поймите и вы меня. Вы первый японец, прибывший в российский сектор официально. Япония закрыла границы, признавая только экономический и научный обмен, но не культурный. Мне известно о проблеме перенаселения лунного японского сектора, но она существует уже давно. Почему японцы отправили учиться стратегически важному навыку кого-то именно сейчас? Тем более человека с таким сомнительным социальным статусом? Японии нужны купола, но Япония могла бы строить их и по старой технологии, методика распространяется бесплатно и свободно. Однако куполов так и нет. А новая технология почему-то заинтересовала страну. Мне все это кажется подозрительным.

- Госпожа президент, я просто хочу учиться. Я не догадывался о сложностях. И я не знал о своем статусе еще три месяца назад, я думал, я обычный японец, как и все. Уверяю вас, это была строго моя собственная инициатива. Меня никто не направлял и не снабжал никакими особыми инструкциями. Мало того, я, скорее всего, и обратно попасть не смогу. Я просто хочу научиться чему-то полезному.

- Именно это я и хочу проверить. Вы, Оясэ Ватая, можете и не знать, что являетесь шпионом. В вас может оказаться тайный чип или спрятанная психологическая программа. Я специально вызвала вас к себе. Если вы вдруг должны убить президента, лучше узнать это сразу. Но вы, похоже, здесь не за этим.

- Госпожа президент, я уверяю вас…

Она подняла ладонь, останавливая меня.

- Я должна знать точно. Вас подвергнут проверкам. Не волнуйтесь, мы не пытаем людей, но кое-какие процедуры неприятны. Если вы искренни в своих намерениях, пройдите их добровольно, и я допущу вас до обучения. Я даже дам вам российское гражданство, чтобы определить статус. Мне не нравятся формулировки вроде «беженец с Земли». Как будто не все мы беженцы. В конце концов, ваша мать была российской подданной. А теперь идите.

- До свидания, госпожа президент, - я уже вскочил, чтобы поклониться, когда осознал, что резкость моих движений снова испугала ее. Я сразу пожалел, но вскочить и не поклониться было еще нелепее, поэтому я закончил движение. В комнату вошел начальник безопасности. Президент сказала ему:

- Зарянин, проверь-ка для меня фамилию. Светлана Тарищева.

Начальник козырнул, взял меня под руку, свободно, но крепко, и вывел обратно. Я вернулся в свою капсулу. Перед обедом меня спросили, что я выбираю из сегодняшнего меню столовой. Еду принесли, как и утром, на подносе. После обеда меня отвели в просторную капсулу. В купол мы не поднимались.

Невысокая полная женщина с короткой прической пригласила меня сесть на стул. Она протянула мне черную ленту со множеством проводов. Все они шли к нескольким довольно громоздким приборам, поставленным друг на друга в углу.

- Наденьте, - сказала женщина.

- Но это не наденется мне на талию, - я, как и в кабинете президента, старался говорить с как можно меньшим акцентом.

- Это надевается на голову. Синяя отметка должна быть ровно посередине лба.

Я напялил творение на голову, как она пояснила, и стал похож не то на лохматого пса, что водились в горах Японии, не то на растамана с Ямайки.

- Теперь вопросы. Имя?

- Оясэ Ватая.

- Фамилия?

- Оясэ.

- Так Оясэ Ватая имя, а Оясэ фамилия?

- Нет, имя – Ватая, фамилия Оясэ. Просто в японском секторе при вопросе об имени принято говорить оба сразу.

- Ну, так вы больше и не в японском секторе. Начнем еще раз, теперь по нашим правилам. Имя?

- Ватая…

Допрос длился три часа. Обстоятельства прибытия на Луну? Почему вы знаете русский? Как звали вашу мать? Какими навыками обладаете? Цель прибытия в русский сектор? Вопросы повторялись, менялись местами, перемежались абсурдными (Какого цвета красный крокодил? ). Я потерял ощущение реальности и словно плыл по морю, в котором существовал лишь голос женщины. Потом я два дня подвергался всяческим медицинским процедурам – рентген, МРТ, анализы всех жидкостей, включая слезную. Электронных жучков не нашли. В следующие три недели проверялась моя психика: меня вызывали в любое время дня и ночи, будили, отрывали от еды, душа, других гигиенических процедур. Те же вопросы повторялись по кругу снова и снова. Фамилия матери? Навыки? Цель прибытия? Имя? Что вы взяли с собой из японского сектора? Каково назначение этой вещи? А той?

Порой мои ответы складывались в стены непрозрачной коробки. И хотя они были правдивы, настоящая цель лежала за ее пределами. Моими действиями руководило только одно желание, очень понятное, очень человеческое и очень личное. Я хотел увидеть друзей детства, а если нет, то подружиться с похожими на них людьми. Но женщине с длинной седой косой такая цель могла показаться смешной и выдуманной. Иногда, когда меня допрашивали третий раз за сутки, стены этой коробки становились прозрачными, и сквозь них я мог разглядеть свои золотые бережно хранимые воспоминания. Я автоматически отвечал на вопросы, а сам уплывал в тот далекий дворик во Владивостоке, где маленькая Таня с восторгом рассматривала картинки в моих книгах о динозаврах, а Эрик подначивал сделать совместную пакость против нее. Смертельно уставший, я видел куб желаний каждого человека. И, как и у меня, каждый прятал за кубом истинные желания. Женщина, что пытает меня, хочет завести кошку и вернуть утраченных детей, один охранник мечтает о кирпичном домике где-то в Сибири, а второй страстно желает завести со своей женой ребенка. Но все это могли быть и мои галлюцинации. В любом случае правду я не узнаю никогда.

- Отпуск? – не поверил своим ушам Эрик. – Что, кончились сектора, где нужна новая технология сварки?

- Наши ученики уже сами учат, мы можем отдохнуть.

- То есть… вот прям ничего не делать целый день?

- И есть любую еду!

- Ох уж эта Таня. Только б ей поесть! – сквозь притворную строгость сияла неподдельная радость.

Я распрощалась со своим очередным кавалером, нынешняя пассия Эрика однажды просто перестала появляться в его капсуле, и мы поехали в отпуск.

Под центральные парки сектора выделяли самые большие купола. Русский парк был уже сваренным, а не связанным, и варили его, конечно же, мы.

- А помнишь того мужчину? Как же его звали? – задумчиво вспоминала я, глядя в зенит ярко освещенного купола.

- Андрей, кажется. Все хвастался, что был альпинистом, узлы разные вязал, никого не слушал. Но техника безопасности на Луне все-таки отличается от техники безопасности на Земле.

- Это что же, получается, вон та клумба с ромашками, как раз то место, где он упал? – я от ужаса отступила на пару шагов, мне внезапно стало холодно.

- Учитывая, как он падал, может и прямо здесь, где мы стоим, - подначил меня Эрик.

- Все, мне расхотелось на ромашки смотреть. Пойдем лучше мороженое поедим.

- Ты двадцать минут назад блин с морковным паштетом умяла! Пойдем тогда на шиповник смотреть.

- Хорошо. Только не ромашки!

Сначала мы захотели увидеть как можно больше. Поехали в Ватикан, смотреть на первый цилиндрический еще купол с культурным наследием Земли.

- Вот тут-то вся наша история и началась! – я мечтательно обвела глазами стеклянное здание, как только мы попали внутрь.

- Римский Папа оказался очень дальновидным мужиком. Если бы не этот купол, мы бы так и жили под землей, - задумчиво произнес Эрик.

- Ну ладно тебе. В моей школе оборудована обсерватория с выходом на поверхность. Может, посмотрели бы на этот купол и все было бы как сейчас.

- Да, я помню. Для изучения географии, - со скепсисом произнес Эрик.

Ну конечно, его географии не учили. А сейчас… Сейчас узнавать линии материков Земли – все равно что изучать расположение вулканов на Венере: бессмысленно. В Ватикане мы с вежливым равнодушием посмотрели на полотна и статуи, похихикали над неприкрытой наготой греков, удивились пышности плоти на картинах 16 века, а потом прилипли к рамам купола-цилиндра.

- Смотри, тут соединение типа шип-паз.

- Ага. Эффективно, но как они сделали герметизацию?

- Вроде бы давление само держит плотность?

- Да нет, вон прокладка из резины.

- Резина уже давно не используется. Интересно, долго еще простоит? А, смотри, смотри, кислородная сварка. Какой ровный шов!

- Конечно, ровный, ведь на него не влияет солнечный ветер, и напряжение наверняка не скачет.

Мы жутко смутили остальных посетителей, так как восхищались не той стороной галереи, и быстренько смылись в гостиничный блок. Хоть мы с Эриком и жили ради экономии в одном номере, но все же относились друг к другу с вежливым уважением: Эрик выходил, когда я переодевалась, а я – когда переодевался он. Меня забавляло, что он краснеет и смущается, стоит мне в шутку начать раздеваться при нем. В своем теле я ничего такого не видела: наготу другого пола мы с ним много раз наблюдали воочию. Часто на марсианских кораблях была только одна баня на всех, и мы пользовались ею, не делясь на женские и мужские дни. Но когда мы остались наедине, Эрик почему-то сразу застеснялся.

Потом мы совершили путешествие по разным городским паркам. Каждый сектор старался придать своему парку изюминку. Пространство под куполами напоминало узнаваемый земной ландшафт, бывший когда-то визитной карточкой страны. В Канаде плескался пруд. В Аргентине, разбрызгивая воду непривычно далеко, шумел водопад. Греки посадили везде выносливые к засухе растения, синяя и белая плитка на полу напоминала море у известковых скал. Французы наполнили воздух пряными травами Прованса, а все горизонтальные поверхности украшал узор из листьев каштана. К сожалению, для деревьев пока не хватало ресурсов.

В шведском секторе мы немного задержались. Эрик познакомил меня со своими товарищами, которые приняли русского мальчишку как родного, дали ему приют, обучили профессии. Его названный старший брат Ульрик на ломаном русском рассказывал, как они гордятся Эриком. Свой купол-парк они так и не построили. Эрик с удовольствием возился в механических мастерских, а я скучала: он-то дома, а мне хотелось впечатлений.

Мы разъезжали по новым местам, но новыми они как раз и не были: мало какой купол не вязал или не варил кто-то из нас. Когда мы оставляли очередной купол, обычно он представлял собой железный каркас, только-только начинающий обрастать чешуей «стекла». Внизу блестела в свете беспощадного Солнца поверхность Луны – зазубрины и пыль реголита. Теперь же эти голые скелеты наполнились жизнью, обросли не только мясом коммуникаций, но и косметикой отделки. Никто не говорил о ностальгии, но сама атмосфера площадей и парков раскрывала внутреннюю боль и сожаление о прошлом, это чувство окружало нас со всех сторон.

Мне понравился российский купол, самый широкий и высокий среди общественных парков. Поэтому, вдоволь насмотревшись на всякие диковины, мы вернулись туда догуливать отпуск. Скучно не было, мы встречали знакомых, коллег, видели много разных людей. На клумбах с ромашками, настурциями, пионами и кустами шиповника каждый день что-то распускалось, отцветало, созревало. Правда, осенний сезон никогда не наступит для этих зеленых беженцев с Земли: когда приходит пора, их выкапывают и отправляют в перегнойные ямы, а на их место сажают что-то новое. Пейзаж напоминает ухоженный дворик, ничего вычурного или слишком яркого. Квадраты с цветами перемежаются квадратами обычной степной травки вроде полыни, кусты малины сменяются зарослями ландыша. Кое-где серенькая тротуарная плитка сменяется деревянным настилом или дорожкой из простого камня. Не хватает только березки. В нашем дворе росла, а здесь нет. Но все равно в этом парке я чувствую себя дома. Каждый узнает уголок родного пейзажа с Земли. Немногочисленным пока детям молодые родители рассказывают: «В моем дворе соседка такие же цветочки сажала в большие бетонные кольца», «Я жил на Дальнем Севере, из-за вечной мерзлоты мы ходили по вот таким деревянным тротуарам», «Мой садик на юге обрамляла стена из камня наподобие этого». Два небольших смежных купола занимают гостиницы и рестораны. Жареная еда на Луне пока под запретом: растительного масла мало, до следующего урожая оливы или грецкого ореха далеко. Местные повара наловчились печь блины на очень горячей сухой сковородке и без масла. Я просто объедаюсь ими, с любыми возможными начинками, особенно овощными. Все-таки овощи уже свежие, свои. Земные рецепты усовершенствовались, адаптировались, да и мы привыкали к новому вкусу. Консервированные тунец и кенгуру – дело хорошее, но свежая морковная паста с перцем гораздо вкуснее.

Под этим куполом раскинулись сети подземных металлических коридоров, именно здесь я жила в самом начале с мамой. Эрик настоял, чтобы я поборола страх и спустилась вниз. С замиранием сердца я слушала шипение переходных шлюзов. Я нашла свою старую комнату, все внутри сжалось, ноги тряслись. Одной рукой я держалась за Эрика, другой открывала дверь. Какая она маленькая! Не мудрено, что мама жаловалась на тесноту! А как там потом умещалось двенадцать человек? Было от чего сойти с ума. Теперь, глядя в прошлое, я понимала своих соседок. Понимала, почему они радовались смерти мамы, почему выселили меня. Во мне боролись две силы. Одна – юная девушка, почти совсем девочка, отчаянно борющаяся против несправедливости мира, желающая покарать всех обидчиков. Другая, более взрослая и зрелая, жалела и первую, и всех девочек-соседок. Потом мы прошлись по коридору, где я спала после маминой смерти. Я прислушалась к себе – и ничего не почувствовала. Только жалость ко всем нам, запертым под землей в страшной тесноте. Меня передернуло лишь однажды: мы проходили мимо капсулы, где я лишилась девственности. Эрик крепко держал меня за руку, и я быстро успокоилась. Как он и обещал, мне стало легче, я больше ничего не чувствовала к этим подземным коридорам.

- Ну, сколько вот мы в куполах живем? Семь лет? – рассуждал Эрик. - А уже привыкли к виду звезд над головой. А раньше за счастье считали возможность спать на трех стульях в номере-капсуле, а не в коридоре. Сила технологии! – назидательно поднял он указательный палец.

Однажды, когда мы с Эриком гуляли среди только-только распускавшихся ипомей, на дальнем конце двухсотметровой дорожки остановился мужчина. Он пристально смотрел на нас. Нет, мы привыкли к тому, что к нам подходят незнакомые люди, заводят разговоры, даже обнимают, но обычно они все равно не пялятся так откровенно. Я дернула Эрика.

- Вон тот человек подозрительно как-то смотрит. С виду вроде подросток. Может, пойдем отсюда?

Эрик обернулся, вгляделся и побледнел.

- Не может быть, - сдавленно прохрипел он и схватил меня за рукав.

Русский президент, женщина с седой косой, поверила в мои ответы. Но в ее глазах читалось ощущение недосказанности, когда она ставила разрешительные печати в мой планшет-паспорт.

- Вы, Оясэ Ватая, говорите правду, мы все проверили. Но верить вам я пока не могу. Ваше передвижение ограничено вот этими четырьмя подземными коридорами, - она выделила пальцем на карте, выведенной на поверхность ее интерактивного стола, - общественным парком и куполом со столовой, где вы отныне будете есть. Обучение начнется позже, изобретатели холодной сварки в отпуске. Ешьте, наслаждайтесь прогулками по парку, читайте что хотите, допуск к библиотекам у вас теперь есть. Очень прошу, не выходите за пределы разрешенной зоны.

- Меня будут учить сами уважаемые изобретатели? – сердце мое забилось очень быстро.

- А вы предпочли бы приступить к занятиям немедленно?

- Я уверен, открывшие метод ученые дадут мне более глубокий набор навыков.

- Они вовсе не ученые, - улыбнулась женщина, - между прочим, ваши ровесники.

- Буду с нетерпением ожидать встречи с ними.

- Вот и договорились. Спасибо, что понимаете меня. Проверка должна была быть такой суровой. До встречи.

Она явно лукавила, разве мог я отказаться от проверки? Сразу после встречи с президентом я юркнул в уже обжитую капсулу. Люди в форме, сопровождавшие меня сюда, на обратном пути потеряли ко мне всякий интерес, я стал обычным гражданином сектора. Меня же отсутствие контроля и недоверия испугало. Я привык быть «не таким» и не очень понимал, как жить обычному человеку. Стальные стены капсулы защищали от неведомого мира, но я пересилил себя и заставил выйти в купол-парк. «В японском секторе о такой роскоши даже не мечтают, - уговаривал себя я, - а ты из-за трусости не можешь даже попробовать! Стыдно, Оясэ Ватая! »

Когда переходный шлюз шипел, выравнивания давление, я ожидал мигания резкого красного света, суровых русских полицейских и очередного допроса. Меня встретили простор, умиротворенный гул голосов и цветы. На первой клумбе распускались нарциссы.

Нарочитая незаметность купола-парка, простота выбранных покрытий и растений радовали глаз. Японцы утверждали, что русские разводят грязь и совершенно не имеют вкуса, но парк доказывал обратное. Я сделал шаг в сторону второй клумбы, у меня закружилась голова. Свобода и пространство оказались весьма непривычными, задевая нежные головки нарциссов, я убежал в подземное убежище. Цветы еще долго неодобрительно качали головами, осуждая Ватаю за его слабость. В капсуле я с привычным удовольствием погрузился в мир материалов и технологий.

На следующий день я взял себя в руки и прошел чуть дальше. На второй клумбе зрела клубника. Никто не смотрел на меня, я встал на четвереньки и ощутил запах земли вперемешку с нежным ароматом свежих ягод. Теплица служила мне домом последние десять лет, этот запах успокаивал и придавал ощущение безопасности.

Я каждый день понемногу исследовал территорию. Научился без страха входить в столовую. Немного нервничал из-за правила трех дней – не выгонят ли меня голодным за завтраком? Мне выдали яичницу, которую я от страха ничем не попросил приправить, стакан простой воды. Никто не обратил на меня внимания. И это отсутствие внимания тоже настораживало. И в Японии, и в России другие люди напрягали меня, но по-разному. Японцы ставили мои недостатки в центр внимания, русские игнорировали. Только в своем металлическом убежище я наслаждался тишиной и одиночеством. В подземных коридорах гуляли тихие сквозняки, мои единственные спутники.

Незнакомцы в куполе-парке были вежливы и равнодушны, я не знал куда деться и как себя вести, но раз я стал подданным русского сектора, нужно учиться. Первый раз я по привычке поклонился: младшие обязаны кланяться старшим. Старше были все, поэтому я кланялся каждый раз. По неуверенному кивку и удивленному «привет» я понял, что сделал что-то не то. С тех пор я подавляю порыв поклониться каждому встречному. Руки по швам вытягиваются сами собой, но куда теперь девать глаза? Однажды мне улыбнулась девушка, а я не знал что делать – встал столбом посреди дорожки, и смотрел ей вслед. Она наверняка приняла меня за извращенца и невежу. Стыд весь вечер ел меня. Все они вели себя так непринужденно. Я так не умею.

Через две недели я выхожу за пределы своей металлической камеры уже без страха. В столовой я выбираю самый тихий угол и молча ем. Вот я и оказался там, куда стремился, – в русском секторе. В моих мечтах все было просто: однажды я войду в комнату парня и скажу: «Привет, я Оясе Ватая, помнишь меня? » Если это окажется не Эрик, просто представлюсь. Но мы уже выросли, отношение между детьми отличается от отношений между взрослыми. Вдруг они увидят во мне врага? Чужого назойливого человека? Сумасшедшего, изменившего родине ради призрачной надежды встретить друзей детства? Жизнь моя наполнилась новыми тревогами.

Однажды мимо моей закрытой двери по металлическому коридору прошли люди. Разговаривали двое, голос девушки произнес:

- Ты прав, я ничего не чувствую.

- Еще бы, столько произошло, все изменилось, - парень отвечал уверенно.

- Ты привел меня сюда, чтобы показать, что в шкафу никаких монстров нет?

- Именно, - мне почудилось, что я увидел, как он кивнул. Шапка светлых волос колыхнулась в такт движению.

Они повернули за угол, а я отогнал от себя это видение.

- Еще придумай себе, что девушка – брюнетка с синими глазами. Размечтался, - проворчал я про себя по-японски и опять погрузился в книгу.

На следующий день я вышел погулять по парку. Мне не терпелось начать обучение, хотелось встретиться с будущими учителями. Я представил их себе, наложив вчерашние грезы: высокий и сильный молодой человек с копной светлых волос, девушка миниатюрная, черные волосы красиво обрамляют идеальной формы лицо, синие глаза плещут всеми утерянными океанами Земли.

Я не сразу понял, что вижу пару из своей мечты. Парень и девушка о чем-то оживленно беседуют на дальнем конце дорожки. Неужели это реальность и они мне не мерещатся? Слух подтвердил: там разговаривают два человека, и они действительно такие, как я их вижу.

Девушка обеспокоенно посмотрела в мою сторону раз, другой, привлекла ко мне внимание своего спутника. Я опомнился, грубо так откровенно таращиться, но уже было поздно. Я отвел взгляд от пары, как услышал:

- Не может быть.