Топор Роланд 10 страница

Девятая симфония бушевала вокруг него с глупым ликованием, временами походя на марш палачей из комической оперы. Девятьсот певцов и музыкантов глумливо торжествовали по поводу приближения смерти Трелковского. Ему было совершенно ясно, что подобным образом соседи отдавали изысканную дань памяти Симоны Шуле, которая при жизни являлась восторженной почитательницей Бетховена.

На Трелковского накатила волна неистовства: он принялся метаться по квартире, последовательно уничтожая все, что еще оставалось в ней от Симоны Шуле. Сначала письма и книги - он в мелкие клочья порвал эти мерзкие, околдовавшие его листки бумаги, разбросал их по полу, после чего принялся топтать ногами. Он испытывал бессильную ярость обезумевшего животного, отчего едва мог дышать. Грудь и живот сотрясали спазмы безудержной икоты.

Он подошел к дырке в стене, чтобы в очередной раз взглянуть на лежащие в ней два зуба, однако, как только положил их себе на ладонь, тут же увидел, что это уже не просто зубы, а настоящие собачьи клыки. Какое-то мгновение он в ужасе всматривался в них, а потом бросился к окну и с силой вышвырнул наружу. Избавившись от клыков, он случайно посмотрел в сторону туалета и стал свидетелем разыгравшейся там причудливой сцены.

В крохотное помещение только что вошла женщина, которую он никогда раньше здесь не видел. Она опустилась на колени на кафельный пол и ее голова исчезла в грязном овальном проеме. Что она там делала? Затем женщина подняла голову, и он увидел на ее лице выражение полнейшего, дьявольского бесстыдства. Устремив взор прямо на Трелковского, она изобразила омерзительную улыбку, после чего, все так же не сводя с него глаз, засунула руку глубоко внутрь унитаза, извлекла наружу целую пригоршню экскрементов и принялась методично размазывать их по лицу. Потом в маленькую кабинку стали заходить другие женщины, и все они проделывали ту же процедуру. Когда там скопилось тридцать или даже более столь же гнусно измазанных и отвратительно смердящих женщин, опустилась черная занавеска, и больше он уже ничего не видел.

Глаза Трелковского остекленело уставились в одну точку, веки, казалось, налились свинцом, а сам он окончательно лишился возможности куда-либо бежать. Он понимал, что ведьмы из комнаты напротив были посланы специально, чтобы до смерти напугать, терроризировать его, лишить последних остатков сил, и он был не в состоянии хоть как-то противостоять им. Он был слишком слаб, слишком плох, вконец вымотан.

Последующие акты спектакля разыгрывались уже во внутреннем дворе.

Одетый в синий рабочий комбинезон, во двор на велосипеде въехал один из соседей. Поначалу он кругами ездил по мощеному двору, после чего принялся выписывать восьмерки - туда-сюда, туда-сюда. Всякий раз, проезжая под окном Трелковского, он поднимал голову, широко улыбался и подмигивал ему. К сиденью велосипеда была привязана какая-то веревка или шнур, на другом конце которого волочилась восковая кукла, внешними очертаниями напоминавшая женщину. Это было что-то вроде манекена, которые выставляют в витринах магазинов готовой одежды. Скользя по неровному булыжному покрытию двора, она дергалась и подпрыгивала, а ее руки и ноги взметались вверх-вниз, словно это была не кукла, а живой человек. Однако от частого соприкосновения с грубым камнем воск стал быстро осыпаться, в результате чего манекен с каждой минутой все больше превращался в громадную разлапистую болванку, бесформенную и почти лишенную индивидуальных особенностей.

Женщина как таковая исчезала, стиралась, будто плоть ее разъедала концентрированная кислота. Когда от всей фигуры остались лишь два обрубка ног, сосед иронично помахал Трелковскому и скрылся под аркой.

Его место во дворе тут же заняли двое мужчин, несущих нанизанную на шест громадную рыбину. Они также сделали по двору несколько кругов, после чего положили свою ношу на землю и посмотрели на Трелковского. Не отрывая от него своих взглядов и не глядя на то, что делают, - хотя бы однажды, - они принялись чистить и потрошить рыбину. Рядом с каждым из них быстро росла небольшая горка извлеченных из ее брюха внутренностей. После этого они принялись с восторженным похохатыванием украшать рыбьей требухой свои головы: из более крупных деталей оба соорудили себе нечто вроде корон, а свисавшие поверх ушей кишки принялись обматывать вокруг шей. Покончив с этим занятием, они также ушли со двора, подпрыгивая на одной ноге, словно маленькие девочки, играющие в классы.

Буквально через несколько секунд один из этих мужчин вернулся обратно и принялся дуть в громадный рог, издавая при этом звук, похожий на рев гигантской трубы.

Следом за ним в арку прошел облаченный в картонную корону лев - было сразу заметно, что это всего лишь огромный кусок старой кожи, под которым спрятались двое соседей. Сверху на " льве" восседал тот самый мальчик, который в один из предыдущих вечеров подносил таинственному незнакомцу черный плащ. Навстречу льву вышли две женщины, облаченные в белые одежды. Через отверстие в боку громадной куклы они проникли внутрь ее и по тем судорожным изгибам и яростным подергиваниям, которые стали сотрясать ее поверхность, Трелковский понял, что там началась самая что ни на есть настоящая дикая оргия. Мужчина с рогом ухватил льва за хвост и поволок к выходу со двора.

Затем появились трое мужчин в масках, причем Трелковский с ужасом заметил, что одна из масок сильно смахивает на его собственное лицо. Все члены троицы заняли соответствующие позиции, образуя некую живую форму, Трелковский никак не мог понять, что именно они изображали, - и почти на целый час застыли в полной неподвижности.

Наступил вечер; постепенно во двор заползла ночь, а вместе с ней и темнота.

Где-то в отдалении за аркой послышалось цоканье копыт.

Трелковский вздрогнул.

Кто-то мягко скребся в его дверь.

Уже? Это было невозможно - ведь палач должен был лишь въезжать во двор, в крайнем случае, только спешиться.

Снизу под дверью показался листок бумаги, и незнакомый голос прошептал какие-то слова, смысла которых Трелковский так и не смог уловить.

А вдруг кто-то пришел ему на помощь? Неужели в этом доме у него есть тайный союзник? Лист бумаги был ароматизирован духами. Он начал осторожно его разворачивать. Текст состоял всего из трех строк, исполненных аккуратным, явно женским почерком, однако он не мог разобрать ни единого слова, поскольку слова были написаны на санскрите или иврите. Тогда он наклонился и прошептал в дверь:

- Кто вы?

Послышался ответ, однако Трелковский, как и в прошлый раз, не смог разобрать ни слова. Он повторил свой вопрос, но в ответ услышал лишь слабое, едва различимое поскребывание. У него создалось ощущение, что к нему кто-то пришел.

И действительно, через несколько секунд в двери послышался звук поворачиваемого ключа.

18. Одержимый

На небе светило яркое солнце, а тело Трелковского, как на качелях, балансировало на кромке подоконника его квартиры. Наконец свалившись, оно проломило собой недавно отремонтированный стеклянный навес, брызнувший во все стороны миллионами мелких осколков. Трелковский грохнулся оземь, картинно раскинув руки в разные стороны.

Внешне он ничем не отличался от женщины. Разметавшееся в полете платье открыло шелковые женские трусики и маленькие резиновые застежки, удерживавшие чулки. На лицо был тщательно наложен грим, хотя парик съехал набок и потому прикрывал теперь часть лба и правый глаз.

Быстро собрались соседи. В центре группы стояли консьержка и месье Зай - оба сокрушенно покачивали головами и отчаянно всплескивали руками.

- Ну, надо же, какой несчастный молодой человек, - проговорил месье Зай. - Вчера под машину попал, а сегодня...

- Наверное, это вчерашняя авария так на него подействовала!

- Надо срочно вызвать полицию.

Чуть позже к подъезду дома подкатили полицейская машина и карета " скорой помощи".

Водитель полицейского автомобиля протянул месье Заю руку - они были давними приятелями - и проговорил:

- Похоже на то, что вы сдаете свои квартиры одним самоубийцам.

- Ну кто бы мог подумать! - жалостливо воскликнул месье Зай. - И я только что отремонтировал этот навес!

Тем временем двое санитаров проворно извлекали из машины носилки. К ним тут же присоединился врач, и когда все трое были готовы, они подошли к неподвижно лежащему на земле телу. Доктор с отвращением покачал головой.

- Что это за маскарад? - ворчливым тоном спросил он. - Он специально так разоделся, чтобы наложить на себя руки?

Неожиданно все собравшиеся - доктор, полицейские, санитары и все соседи - застыли в недоуменном молчании - тело чуть шевельнулось. Приоткрылся рот, из которого вытекла тоненькая струйка крови. Челюсть чуть сдвинулась книзу и вслед за этим послышалось:

- Это не было самоубийством... Я не хочу умирать... Это убийство...

Месье Зай печально улыбнулся.

- Несчастный молодой человек - он просто бредит.

Доктор снова покачал головой, чувствовалось, что с каждой минутой он испытывает все большее омерзение от всей этой сцены.

- Надо же, как он вовремя подумал о том, что хочет жить. Когда человеку хочется жить, он не выбрасывается из окна.

На сей раз уже с чуть большим трудом Трелковский все же произнес:

- Говорю вам, что это не самоубийство... Меня вытолкнули... Я не выбрасывался из окна...

- Ну ладно, ладно, - сказал доктор. - Это убийство.

Полицейские рассмеялись, а один из них проговорил:

- Ну да, конечно, он выбросился из окна, потому что случайно забеременел.

Доктору явно не понравилась подобная шутка. Он сделал знак санитарам, чтобы те уложили тело на носилки.

С неожиданным пылом Трелковский отпихнул их от себя.

- Я запрещаю вам прикасаться ко мне! - истерично завопил он. - Я вам не Симона Шуле!

Ему даже удалось подняться на ноги - несколько секунд он стоял, пошатываясь, но потом все же обрел равновесие. Ошалевшие свидетели этой сцены не решались вмешиваться.

- Вы надеялись на то, что все произойдет именно так, как вы рассчитывали, - категорически заявил Трелковский. - Полагали, что все у вас пройдет чисто, ровно и гладко. Так вот, вы ошибались. Я выведу вас на чистую воду! Я не совершал самоубийства. Я не Симона Шуле. Это было убийство злодейское убийство. Смотрите, любуйтесь - вот она, моя кровь.

Он сделал паузу и плюнул на землю.

- Да, это моя кровь, и я пачкаю ею ваш двор. Но я пока еще не умер. Не так-то просто вам будет убить меня!

Теперь он уже рыдал, как дитя. К нему приблизились доктор и оба санитара - движения у них были замедленные, неловкие.

- Ну хватит, - произнес врач. - Не надо усугублять свое положение. Пойдемте, мы позаботимся о вас. Проходите в машину.

- Не прикасайтесь ко мне, - снова заорал Трелковский. - Знаю я, что скрывается у вас под этими белыми халатами. Вы презираете меня, и ваша белая машина тоже презирает меня. Вам никогда не отмыть ее от всего того, что я принесу с собой. Вы все - просто шайка убийц! Подлых убийц!

Пошатываясь, словно пьяный, он направился в сторону арки внутреннего двора. Его по-прежнему со всех сторон окружала толпа соседей, расступавшаяся перед ним, освобождая проход, в ужасе взирая на него, словно перед ними было самое настоящее привидение. Перемежая смех с плачем, Трелковский махал на них изрезанной стеклами левой рукой - брызги крови летели во все стороны.

- Я вас случайно не запачкал? - спросил он. - Ах, извините, понимаете ли, это моя кровь. Надо было вам сначала высосать из меня ее всю, вот тогда бы я вас не испачкал. А вы забыли это сделать, так ведь?

Следуя за ним на дистанции, толпа также зашла в подъезд дома. Полицейский вопросительно посмотрел на врача: следует ли им силой усадить его в " скорую помощь"?

Доктор покачал головой.

Кровь, смешанная со слезами, клокотала в горле Трелковского.

- Только попробуйте помешать мне говорить! - закричал он. Голос его сорвался, но тут же зазвучал снова, уже на более высокой, пронзительной ноте. - Убийцы! Гнусные убийцы! Ну, теперь-то уж я вволю пошумлю! Такой скандал вам закачу, что надолго запомните! И только попробуйте меня успокоить! С таким же успехом можете брехать на стену - мне все это будет совершенно безразлично!

Он начал плеваться во все стороны, густо орошая каждого, кто приближался к нему, кровавой слюной.

- Убийцы! Ну, убейте меня, убейте, только чтобы я замолчал! Но я кое-что оставлю после себя, чтоб получше меня запомнили, будьте уверены!

Все так же пошатываясь, он добрел до лестницы; вцепился в перила и поставил ногу на первую ступеньку. Соседи постепенно приходили в себя сейчас они стояли прямо у него за спиной.

- Не подходите, а то всех перемажу! - Он плюнул на них, и они поспешно отскочили назад.

- Будьте осторожны, а то перепачкаете свои воскресные наряды! А почему бы вам не разойтись по квартирам и не надеть там свои красные одежды - ведь это ваша рабочая одежда, одежда убийц! А так пеняйте на себя - кровь сразу будет бросаться в глаза. А ее трудно потом отчистить, или вы не знали этого? В последний раз у вас все вышло несколько проще, но я вам не Симона Шуле!

Наконец Трелковский добрался до первой лестничной площадки. Там плюнул себе на ладонь и размазал ее по двери слева от себя.

- Убийцы! Попробуйте отмыть это - придется немало повозиться, правда ведь?

Он с трудом доковылял до двери справа и потерся кровоточащим предплечьем о ее поверхность, а потом плюнул на дверную ручку. Изо рта вылетел осколок зуба.

- Ага! - воскликнул он. - Прекрасно! Вот теперь у вас чистая и опрятная квартирка!

Среди поднимавшихся следом за ним соседей стал зарождаться угрожающий ропот. Трелковский сорвал с себя верхнюю часть платья и принялся яростно царапать ногтями грудь. Из раны потекла кровь - он собрал немного ее в ладонь левой руки и, поднеся к половику перед дверью, разжал пальцы.

- Ну, вот, теперь и половичок придется сменить. Куда же вам с кровавыми пятнами-то?

Упав на четвереньки, он пополз дальше, на второй этаж, оставляя позади себя тянущийся по ступеням кровавый след.

- И лестницу тоже придется сменить - она же вся в крови. Разве можно будет смыть и соскрести всю эту кровь?

Один из соседей резко подался вперед и, ухватив Трелковского за ногу, потянул на себя.

- Убери прочь свои лапы, убийца! - прошипел тот и с силой плюнул в мужчину. Тот отпустил его ногу и закрыл обеими ладонями лицо.

Трелковский рассмеялся.

- Если будешь так размазывать ее по себе, как раз весь перепачкаешься. Ну что, кому еще дать немного кровушки? Что? Никто не желает? Но вы же любите, когда бифштекс с кровью, предпочитаете кролика, тушенного в собственной крови, знаете, в каких магазинах продается лучшая кровяная колбаса, и боготворите кровь самого Создателя нашего, разве не так? Так что же вы отворачиваетесь, когда Трелковский предлагает вам немного своей хорошей крови?

На втором этаже он, так же как и на первом, перепачкал двери обеих квартир.

Несмотря на распоряжение доктора, полицейские выхватили свои дубинки и теперь с угрожающим видом сжимали их в руках. Было заметно, что они лишь ждут удобного момента, чтобы наброситься на этого безумца, на это одержимое дьяволом создание, и раз и навсегда заставить его замолчать.

Однако толкучка соседей в передних рядах не позволяла им выйти вперед и вмешаться в происходящее. Полицейские попытались было протиснуться между ними, но соседи не желали уступать им проход. Теперь они уже ожесточенно переговаривались, злобно сверкая глазами. Врач с санитарами смог продвинуться не дальше полицейских. Ни у кого не было особого желания принимать участие в этой жалкой комедии, а потому все просто остановились там, где стояли, и принялись негромко переговариваться с полицейскими.

На третьем этаже соседи уже взяли Трелковского в кольцо; в руках их теперь поблескивали какие-то инструменты - инструменты с острыми, как бритва, лезвиями, вроде тех, которыми пользуются в операционных. Они втолкнули Трелковского в дверь его квартиры.

- Ну, что?! - воскликнул он. - Так, значит, вам все же нравится кровь! А где наш месье Зай? А, вот он... Идите, идите сюда, месье Зай - вы же не хотите упустить свою долю. А консьержка? Чудесное утро, не так ли, мадам? А, мадам Диоз! Я вижу, вы тоже пришли, чтобы получить свою пинту крови!

Он залился хриплым, диким хохотом. Инструменты в руках соседей вспыхнули холодным блеском. По его животу брызнула струя крови...

Вторично тело Трелковского закачалось на подоконнике его квартиры, после чего вновь полетело вниз - на сей раз уже сквозь пролом в стеклянном навесе, - и грохнулось о булыжник внутреннего двора.

ЭПИЛОГ

Трелковский не умер - пока еще не умер.

Очень медленно, но он все же вынырнул из бездонной пучины. И как только к нему вернулось сознание, он снова почувствовал свое тело, ощутил всю его боль. Казалось, что та струилась отовсюду, из каждой его клеточки сразу, и, словно бешеный пес, накидывалась на него. Он знал, что теперь уже никогда не сможет защитить себя; был готов к тому, чтобы признать свое поражение, однако собственное сопротивление удивило его. Боль продолжала накатывать волна за волной, - а потом стала стихать, пока не исчезла вовсе.

Измученный борьбой, он уснул. Разбудил его звук голосов.

- Она вышла из комы.

- Возможно, у нее еще остается какой-то шанс.

- Да уж, после всего того, что ей пришлось пережить, это действительно не более, чем шанс!

- А ты знаешь, что на нее израсходовали весь запас крови?

Медленно, с предельной осторожностью, он открыл один глаз, увидев перед собой нерезкие, словно размытые силуэты. По белой комнате взад-вперед сновали белые тени. Значит, он попал в больницу. Но о ком сейчас говорили эти силуэты?

- Она потеряла очень много крови. Хорошо еще, что у нее стандартная группа, а то...

- Надо немного приподнять ногу - так ей будет удобнее.

Он почувствовал, как кто-то или что-то потянуло его за ногу - откуда-то издалека, за мили от него. Ему и в самом деле стало немного удобнее. Но тогда получалось, что они говорили о нем?! Но почему они говорили так, будто он был женщиной?

Трелковский надолго задумался над этим вопросом. Ему было очень трудно облечь свои мысли хоть в какое-то подобие формы. Иногда он думал, подолгу думал, а потом никак не мог вспомнить, чему именно были посвящены эти мысли.

Его мысли без конца вертелись вокруг пустоты, но потом начали постепенно возвращаться к нему, и он обрел наконец способность анализировать происходящее.

Первым делом он решил, что они просто подсмеиваются над ним. Из-за того, что он был одет в женское платье, они продолжали говорить о нем, как о женщине. Лишенные малейшего чувства сострадания, они продолжали насмехаться над ним. Он так возненавидел их за эти слова, что сознание его снова затуманилось. По телу пробежала волна нервной дрожи, в очередной раз пробудив задремавшую было боль. Он позволил приливной волне страдания унести с собой его тело.

Позже Трелковскому стало чуть лучше. Теперь он оказался в другой белой комнате, на сей раз гораздо более просторной, чем прежняя. Он по-прежнему не мог даже пошевельнуться. Остававшийся доступным ему крохотный участок обзора дал возможность понять, что со всех сторон его окружают такие же лежащие фигуры. А потом, как-то вдруг, помещение наполнилось мужчинами и женщинами, которые проворно заскользили между кроватями.

Кто-то приблизился к нему, остановился почти вплотную к койке, и он услышал шелест бумаги. Неведомый ему человек опустил на прикроватную тумбочку какой-то бумажный сверток. Потом он увидел присевшего мужчину.

Определенно, он бредил. Это еще хорошо, что он осознавал это, поскольку в противном случае рассудок его просто не выдержал бы: в мельчайших деталях мужчина повторял его самого, был его двойником. Да, рядом с кроватью уселся самый настоящий второй Трелковский - скорбный и молчаливый. Ему было интересно, действительно ли там сейчас находился этот человек, по причудливой прихоти болезни ставший его точной копией, или же все это видение от начала до конца являлось порождением его истерзанного мозга. Ему почему-то захотелось обязательно разобраться с этим вопросом.

Боль практически исчезла, и теперь Трелковский плавал в мягких воздушных волнах, что было даже приятно. Как будто он совершенно случайно и неожиданно для себя обрел тайную форму внутреннего равновесия. Видение этого человека не только не ужаснуло его, но даже как-то обнадежило. Представший перед ним образ походил на собственное отражение в зеркале, и одно это уже было приятно, успокаивающе. Как бы ему хотелось увидеть себя в зеркале вот таким...

До него донесся звук перешептывающихся голосов, а затем перед глазами внезапно всплыли контуры лица. Он сразу же узнал это лицо - это была Стелла. Уголки ее рта отодвинулись назад, обнажив два громадных собачьих клыка, и говорила она медленно, словно сама с трудом понимала смысл произносимых слов.

- Симона, Симона, - повторяла она, - ты узнаешь меня? Это я, Стелла, твоя подруга Стелла. Неужели ты не узнаешь меня?

Из горла Трелковского вырвался стон - поначалу сдавленный, а затем перешедший в невыносимый, истошный вопль.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 910