|
|||
Часть вторая 4 страница– Да… Помолчи, Мотя… А того не понимают, что аппетит приходит во время еды. Есть у него один инженер, так давай ему еще второго – в бригаду. Представляете? Он за откреплением, бедняга, приехал, а его – в бригаду! Ха‑ ха‑ ха! – Га‑ га‑ га! – поддержал чемпион. – Он ее чмок – а там глина. – А как бы вы, Сашенька, сделали? Что же вы ничего не едите? Леща хотя бы подрали. Смотрите, какой жирный. Домашний. – Марья Николаевна пододвинула племяннику гипнотизера толстого леща. Сашка посмотрел его на свет. – Жирный, гад. – Ага, весь светится. – Если не возражаете, я возьму его с собой. – Пожалуйста, пожалуйста! – Как бы я сделал? Я бы, наоборот, забрался в самую глухомань, где они инженера‑ то и в глаза не видели. Чтобы они на цыпочках передо мной. Чтобы с перепугу за ревизора приняли. Только пыжиковая шапка нужна и портфель… Прошелся бы по усадьбе, пересчитал сеялки – и с места в карьер: «Ты почему, такой‑ сякой, разэдакий, их не смазал и на колодки не поставил? Почему их пятнадцать, а было с осени двадцать три? Куда дел? Пропил? Под суд пойдешь! ». И таким макаром про плуги, про тракторы. На председателе лица нет, а ему тут акты всякие на подпись, среди них и открепление. Буквы у него в глазах прыгают, рука дрожит. Чирк, чирк, шлеп, шлеп – и готово! Еще и самогончиком на дорожку угостит… Есть и другие способы. Например, припадочным прикинуться. Вы любите припадочных? – Боже упаси! – Их никто не любит. В этом‑ то все и дело. – Ох, Сашенька! – запричитала мать Петра. – Моему бы такой характер! А то сапун‑ сапуном. Упустит такое место! Помогли бы вы нам, Сашенька. Христом‑ богом прошу! Поезжайте с ним! Я и дорогу оплачу и шапку… эту самую… куплю. – И портфель нужен, – напомнил Мотиков. – Портфель, господи! Я последнее отдам, лишь бы сына по‑ человечески устроить! А когда Петя в институте обживется, он вас к себе возьмет. – Нам это не нужно, – захмелевший Сашка Скиф небрежно раскачивался на стуле. – Мы люди простые. Мы хоть где работать можем, не пропадем. Разве правда с Петром съездить, а, Мотя? Как ты считаешь? – Ага! И я с вами! Мне тоже открепление нужно. Я в цирке хочу работать! – Можно прокатиться для интересу. А то в самом деле пропадет великий ученый. Давай подъемные и командировочные, Марья Николаевна. – Господи! – засуетилась мать Петра Музея. Кастрюля с картошкой выпала из ее рук. – Сыночек ты мой дорогой! Да как же мне отблагодарить тебя? Хочешь, мы телку тебе подарим? Хорошая телка, сентиментальная. – Телку? – опешил Скиф. – Всю жизнь мечтал о телке. Зато Мотиков не растерялся. – Мы ее возьмем с собой, – сказал он. – Будем ехать и есть. На три дня хватит.
* * *
Выезд решили не откладывать. Сашка Скиф ходил с озабоченным видом. Он думал. Думал племянник гипнотизера два дня и две ночи, а на третьи сутки сказал: – Нужна подержанная милицейская форма, кобура, две рваные фуфайки, две блатные кепочки с пуговками, остальное – по вдохновению. – Кобура с пистолетом аль без пистолета? – деловито осведомилась Марья Николаевна. – А то у меня милиционер знакомый есть. Я и ружье могу достать. – Обойдемся и кобурой. Фуфайки бы только порваней. – Господи! Аль у меня на новые денег нет? Может, вам по? льта купить? Скиф нахмурился. – Доставайте, Марья Николаевна, то, что я сказал. – Ах, извини, сынок! Все сделаем в наилучшем виде, – испугалась мать Музея. – Хочешь как покрасивше… Петр недоумевал, зачем Скифу потребовался этот маскарад, но расспрашивать не решился. Мотиков же верил своему шефу слепо. Все приготовления проходили в тайне. Однако вечером, накануне отъезда, Скифа встретил Алик Циавили и стал подмигивать и грозить пальцем. – Знаем… все знаем… – Что ты знаешь? – Скиф уставился на курсового донжуана испепеляющим взглядом. – Все… Ай да скифы, ай да жучки‑ светлячки… – Ты что, совсем заболел? – Племянник гипнотизера хотел пройти мимо, но Циавили загородил ему дорогу. – Слышь, будь другом… У меня сейчас такой серьезный роман заварился… а они направили на Колыму. Вся жизнь кувырком. – А я тут при чем? – Возьми с собой. – Куда? В колхоз? Чего‑ чего, а колхозов кругом навалом. Выбирай любой. – Знаем… все знаем… – Ну и молодец. Знание – сила. Но отвязаться от донжуана оказалось не так‑ то легко. Он приставал к скифам, скребся в дверь и лез в окно. – Жучки вы, – ныл он. – Только для себя. А что товарища на Колыму ссылают накануне свадьбы, им наплевать. Возьмите с собой… В долгу не останусь… Я вас с такими девочками познакомлю… Циавили надоедал до тех пор, пока чемпион не рассвирепел. Мотиков выскочил из комнаты в одном трико, загнал щуплого донжуана в угол и стал его кидать через себя, отрабатывая прием классической борьбы. Алик дрыгал ногами и руками, как тряпичная кукла, но, закаленный в битвах за прекрасный пол, не падал духом. – Все равно… знаем… Ой! Куда кидаешь на подоконник! Знаем… все знаем… Наконец чемпиону надоело, он плюнул и, показав красному, потному донжуану огромный кулак, пошел спать. … Состав оказался полупустым. Ехали в основном рыбаки, дачники, рабочие из третьей смены. Вагоны, видно, после жарких отпускных дней побывали в ремонте, и теперь сверкали яркой краской и едко пахли пластиком. Тяжелые громоздкие полки были выброшены, вместо них красовались откидные мягкие кресла, как в самолете. Скифы расположились возле окон, завалив вещами противоположные сиденья. Очутившись в вагоне, Мотиков заволновался. Он то и дело развязывал рюкзак с общественными запасами питания, заглядывал в него и вздыхал. – Колбасы… мало, – бормотал чемпион. – И сала всего два кило взяли… Саш, дай рубль, там «Частик в томате» продается… – Хорош и без частика. Ты что, зимовать собрался? – оборвал Скиф. – Послезавтра дома будем. – Зимовать… Тут и на один обед не хватит. За окном, топоча, пробежал железнодорожник с флажками; забубнил что‑ то радиорепродуктор, где‑ то зашипело. – Скорей, скорей, заходи, – кондуктор подтолкнул в вагон чемпиона, который висел на подножке, колеблясь, бежать ему за частиком или нет. Поезд дернулся и пошел, набирая скорость, сначала в лабиринте составов, вагонов, платформ, тупиков с зелеными брустверами, потом замелькали домики пригородов, окруженные уже желтеющими садами, и вдруг вознеслось в небо и поплыло, поворачиваясь вслед за составом, гигантское обзорное колесо, похожее скорее на знамение свыше, чем на творение рук человеческих. Вскоре город вместе с колесом, разрушенными церквами на холмах, тихой открытой речкой, над которой посреди луга нелепо выгнулся кошачьей спиной железнодорожный мост, семафорами, светофорами, букашками‑ автобусами внизу (так и хотелось посадить их на ладонь и спеть: «Божья коровка, полети на небко, там твои детки кушают конфетки»), шлейфом дыма, тянущимся от семи труб электростанции, похожей на крейсер «Аврора», растворился в дымке, и пошли леса, короткие платформы с названиями «Осиновка», «Земляничная»… По вагону гулял пропитанный запахами ранней осени ветерок, бегали солнечные зайчики. На коротких стоянках залезали старички с кошелками, врывалась шумливая ребятня с удочками. Скифы притихли, встав у окон. Уже давно каждому из них не выпадало вот такое лесное бегущее утро. Первым стряхнул с себя колдовство Сашка Скиф. – Тэк‑ с, – сказал он, вытаскивая из заднего кармана брюк сложенную вчетверо карту. – Хватит баклуши бить. Давайте решать, куда направим свои стопы! – Как? – удивился Музей. – Ты даже не знаешь, куда мы едем? – В этом‑ то все и дело. Просто мне всегда нравился этот поезд: не надо карабкаться по полкам, дрыхни хоть до самого Харькова. Можно сойти вот здесь. Станция узловая, значит, пиво в буфете есть. Вокруг уйма колхозов. Ты смотри, прямо удивительно – одни колхозы. «Красный партизан», «Верный путь», «Первая пятилетка». Поехали в «Первую пятилетку», братва. У нее романтическая конфигурация: похоже на сердце, пронзенное рекой. – Что ты придумал? – спросил долго крепившийся Петр. – Зачем нам милицейская форма? С ней можно так подзалететь… – В этом‑ то все дело. – Скиф продолжал рассматривать карту. – Все продумано. План такой, что никто не устоит. – Лучше утопленника? – спросил Мотиков. – В этом‑ то, Мотя, и все дело. Ты видел, Мотя, как дети идут на первомайскую демонстрацию? В белых платьицах, жуют мороженое и несут флажки. – Ага, видел, – сказал чемпион. – Идут, а флажки так и трещат по ветру, так и трещат. Так вот, Мотя, послезавтра вы будете идти по проспекту Революции, выставив свои открепления, и будете смеяться, как дети. – Я сразу в цирк пойду. – Не смею задерживать вас, товарищ Поддубный, только не забудьте перед тем, как уйти, поставить Александру Скифину бутылку «Рижского» пива. – Я десять поставлю. – Спасибо, Мотя. – И все‑ таки, Саша, – сказал Петр Музей, – нам бы хотелось знать, в чем суть твоего замысла. Надо морально подготовиться. Племянник гипнотизера сложил карту. – Двинем в «Первую пятилетку». Очень красивая конфигурация. И от станции далеко. Наверно, непуганный край… Значит, вы хотите знать, в чем суть замысла? А, Мотя? Ты тоже хочешь знать, в чем суть замысла? – Нет. Я тебе и так верю. – Спасибо, Мотя. Я никогда не сомневался в твоей преданности. И все же Петр прав, требуя раскрытия замысла: надо знать, на что идешь. Особенно когда операция намечается с привлечением милицейской формы. Замысел очень прост, абсолютно безо всякого риска, без погони, масок и стрельбы. Приходим, разговариваем с председателем, он подписывает нам открепления, и мы возвращаемся домой. Без волокиты, нервотрепки и унижения. – А шинель зачем? – В этом‑ то все и дело. Шинель, Петя, пусть тебя не беспокоит. Все пройдет как по маслу. Можете засечь по часам. Операция не займет и пятнадцати минут. А суть дела, ребята, я вам расскажу в лесной полосе возле колхоза. Нам обязательно нужна лесная полоса. Раньше вам знать не надо. Будете волноваться, нервничать. Мотиков вдруг развеселился. – Лесная полоса! Га‑ га‑ га! Шалаш! Га‑ га‑ га! Утопленник! Я знаю – он оденется милиционером, придет ночью: «Руки вверх! Давай открепление! » Га‑ г‑ а‑ га! Чемпион еще не кончил смеяться, когда в вагоне появился Алик Циавили, волоча хозяйственную сумку и красный зонт. За Аликом шла Рита. – Я так и знал, что они здесь! – радостно завопил курсовой донжуан и стал грозить пальцем. – Знаем! Мы все знаем! У скифов был такой вид, как будто во время списывания их внезапно схватили за шиворот. – Я всю ночь в кустах пролежал, – сообщил Алик Циавили. – Все равно, думаю, выслежу этих жучков. Ну и жучки! Потихоньку выбрались чуть свет – и на поезд!.. – Здравствуйте, мальчики, – Рита села рядом с Петром. – А я тоже решила взять открепление. Вы знаете новость? Мы с Аликом женимся. Не верите? Алик, покажем им черновик. Циавили засиял и вытащил помятую бумажку. «В народный Загс, – прочел он торжественным голосом. – Прошу Вас зарегистрировать нас, так как мы решили пожениться». Скиф быстро вырвал бумажку и выбросил ее в окно. – Идиот, – прошипел племянник гипнотизера. – Ты что к нам привязался? Я спрашиваю, ты чего к нам привязался? – Но мы решили пожениться… И нам надо открепиться… Иначе Колыма… – А нам какое дело? Ты чего к нам привязался? Мотя, чего он к нам привязался? Ты же сказал ему, чтобы он к нам больше не лез? – Сказал, – прохрипел чемпион, начиная багроветь. Донжуан отбежал в сторону. – Я всю ночь в кустах пролежал! У меня шея не гнется. Сделаюсь инвалидом – сами будете отвечать. – Мотя, ну чего он к нам привязался? – Ых! Ых! – привстал чемпион. – У меня шея не гнется! – Сейчас мы ее согнем! Ых! Ых! – Подождите, мальчики, он не виноват. Это я его уговорила. Мы вам мешать не будем. Просто куда вы, туда и мы. Ну, пожалуйста, Саша… Я вас очень прошу… Мы уже сняли квартиру… Алика берут сапожным мастером… Я устраиваюсь в театр… Ну возьмите, Саша, вам же это ничего не стоит. А? Ну дай я тебя поцелую. Ты такой добрый, славный. Тебя так все любят в институте. Дай я тебя поцелую. При всех своих достоинствах Сашка обладал одним крупным недостатком: он любил грубую лесть. – Ну черт с вами, – проворчал племянник гипнотизера. – Только слушаться меня во всем. Во‑ первых, жениху придется сделать себе прическу «ноль». Циавили ахнул и невольно схватился за свою прилизанную, набриолиненную шевелюру. – Это для того, чтобы его не лизали коровы, – объяснил Сашка Скиф. – А то еще отравятся. – Коровы… – А ты что думал? Мы едем в колхоз, а в колхозе водятся коровы. Не слышал?
Часть вторая
|
|||
|