ГЛАВА 37. МАНЁВРЫ НА БУКВУ «В»

ГЛАВА 37

МАНЁВРЫ НА БУКВУ «В»

С ТОГО САМОГО МОМЕНТА, как в разгар спора Джейми решительно зашагал прочь, – то ли для того, чтобы положить ему конец, то ли просто чтобы подавить желание меня придушить, – мы с ним не перемолвились ни словом. Ни насчёт лорда Джона Грея, ни насчёт ревности или секса, ни насчёт дубинноголовости в целом.

Придя домой к ужину, Джейми был совершенно спокоен и внешне любезен, но я чертовски хорошо его знала. Он меня тоже знал, чёрт побери, и когда мы бок о бок улеглись спать, то, пожелав друг другу кто спокойной ночи, а кто – oidhchemhath [«спокойной ночи» (гэльск. ) – прим. перев. ], повернулись друг к другу спинами и долго по очереди тяжко вздыхали, пока не заснули. И мне подумалось: кто-то мудрый, призывавший «не дать солнцу зайти во гневе вашем», очевидно, не знал ни одного шотландца.

На следующий день я хотела застать Джейми наедине, чтобы во всём разобраться, но крыша, разбитый большой палец Джорди Макхью и пугающие новости о нарушении сердечного ритма у Брианны лишили меня такой возможности.

Внешне ужин прошёл спокойно: не было ни гостей, ни катастроф на кухне, ни чрезвычайных происшествий – никто из детей не загорелся, как несколько дней назад, когда на Мэнди заискрилось платье. Джейми её спас: он прыгнул через стол, схватил внучку, начал перекатывать по ковру у очага, а потом поднял и засунул в котёл с водой, где уже плавали нарезанные картошка и морковка, которые, к счастью, ещё не закипели. Мэнди и Эсмеральда вышли из этого испытания мокрыми, слегка подпалёнными и в истерике, но, в общем, целыми и невредимыми.

Я и сама почти искрила сейчас, но была полна решимости не дать разгореться тлеющим углям, на которые мы уже ступили.

Поэтому после ужина я не стала убирать со стола, а пригласила Джейми со мной прогуляться – якобы для того, чтобы найти цветущую ночью бегонию, которую где-то недавно видела. Фанни, имевшая представление о бегониях, внимательно посмотрела на меня, затем на Джейми и с нарочито непроницаемым лицом опустила глаза в свою пустую тарелку.

– Так это бегонии ты сажаешь вокруг уборной? – спросил муж, нарушив молчание впервые после выхода из дома. – Это они так пахнут?

Мы как раз проходили мимо уборной у главного дома, и горьковатый запах помидоров заглушил пьянящий аромат жасмина.

– Нет, это жасмин, но он цветёт только до августа, так что под его ветвями я посадила помидоры. Они очень сильно пахнут, особенно листья, и запах сохраняется почти до самых холодов, когда больше никаких ароматов не чувствуется, потому что все другие растения замерзают.

– Как и каждый, кто в январе задержится в уборной более, чем на полминуты, – заметил Джейми. – Кому придёт в голову нюхать цветы, когда твоё дерьмо, не успев из тебя до конца выйти, того и гляди превратится в лёд?

И, хотя шутка была так себе, я рассмеялась и почувствовала, как напряжение между нами спадает. Джейми тоже хотел уладить проблему и помириться!

– У женской одежды есть один плюс, – сказала я, – хотя и недооценённый, – теплоизоляция. Когда температура падает, просто поддеваешь ещё одну нижнюю юбку. Или две. Конечно, – добавила я, оглядываясь на дом, чтобы убедиться, что за нами никто не пристроился, – есть ещё один плюс: у женщин не торчат интимные части тела, которые могут подвергаться воздействию стихии.

Тонкий серп луны на мгновение осветил верхние перила загона, отполированные множеством рук. На фоне полутёмного неба дом, в котором светилось лишь несколько нижних окон, издали казался огромным. Крепким и красивым, как мужчина, который его построил.

Я остановилась у ограды загона и повернулась к Джейми лицом.

– Знаешь, я ведь могла и соврать.

– Нет. Ты никого не можешь обмануть, Сассенах, не говоря уж обо мне. А учитывая, что от милорда я уже знал всю правду…

– Ты не мог быть уверен в том, что это правда, – парировала я. – Судя по тому, чтό рассказали мне оба участника о той драке. Я бы тебе сказала, что Джон нёс всякую ахинею, лишь бы тебе досадить. Потому что думал он не головой, а задницей. И ты бы мне поверил.

– Выбирай слова поаккуратнее, Сассенах, – с мрачной ноткой в голосе произнёс Джейми. – Не хочу ничего слышать о милордовой заднице. Но почему ты думаешь, что я бы тебе поверил? Я не верю ни единому твоему слову, пока не увижу всё собственными глазами.

– А сейчас кто-то пытается досадить мне? – довольно холодно осведомилась я. – А ты бы мне поверил, потому что хотел поверить. И не отпирайся, потому что я этому ни за что не поверю.

Он коротко хмыкнул. Мы стояли, прислонившись к ограде загона, и запахи жасмина, помидоров и человеческих экскрементов сменились более сладким душком навоза и застоявшимися, тяжёлыми испарениями леса позади нас: острый запах умирающей листвы смешивался с чистым смолянистым ароматом елей и сосен.

– Почему же ты тогда не солгала? – после долгого молчания спросил он. – Если думала, что я поверю.

Я помолчала, подбирая слова. Тихий и тёплый воздух был наполнен песнями сверчка. «Найди меня, приди ко мне, люби меня... » Трепет сердца? Или всего лишь похоть кузнечика?

– Потому что я давным-давно обещала тебе быть честной, – сказала я. – И даже если честность ранит обоих, словно обоюдоострый клинок, она всё равно того стоит.

– Фрэнк тоже так думал?

Я очень медленно вдохнула и задерживала дыхание до тех пор, пока перед глазами не замелькали мушки.

– Вот у Фрэнка и спрашивал бы, – весьма резко сказала я. – А сейчас речь идёт о нас с тобой...

– И о милорде.

И тут я взорвалась.

– Чего, чёрт возьми, ты от меня хочешь?! Чтобы я сказала, что жалею о том, что переспала с Джоном?

– А ты жалеешь?

– Вообще-то, – процедила я сквозь зубы, – если брать во внимание ситуацию или то, как я её воспринимала…

На фоне ночи Джейми казался всего лишь высоким чёрным силуэтом, но я заметила, как он резко повернулся ко мне.

– Если ты скажешь «нет», Сассенах, я могу сделать кое-что, о чём потом пожалею, так что лучше не доводи до греха, ладно?

– Что опять не так? Ты ведь сказал, что меня простил…

– Нет, этого я не говорил. Я сказал, что буду любить тебя вечно, и я буду тебя любить, но…

– Чёрт возьми! Невозможно любить человека, не простив ему всё!

– Я тебя прощаю, – произнёс он.

– Да как ты смеешь, чёрт возьми?! – крикнула я, поворачиваясь к нему со сжатыми кулаками.

– А с тобой что не так?! – Джейми попытался схватить меня за руку, но я увернулась. – Сперва ты злишься, потому что я не сказал, что тебя простил, а теперь возмущаешься, потому что я это сказал?

– Начнём с того, что прощать меня не за что: я не сделала ничего плохого, и ты это знаешь, тупоголовый ты придурок! Как ты смеешь прощать меня за то, чего я не делала?!

– Сделала!

– Нет! Ты думаешь, что я тебе изменила, но я! Чёрт подери! Этого! Не делала!

Я кричала так громко, что сверчки испуганно умолкли, а ещё меня трясло от бешенства.

Наступила долгая тишина, и сверчки снова осторожно завели свою песню. Джейми повернулся к забору, схватился за верхнюю перекладину и яростно её тряханул, отчего дерево затрещало. Он что-то говорил, – скорее всего, по-гэльски, – но речь его напоминала рык разъярённого волка.

Я стояла столбом и тяжело дышала. Ночь была тёплая, влажная, и моё тело начало покрываться потом. Я сорвала с себя шаль и перекинула через забор. Было слышно, как Джейми дышит, – глубоко и быстро, – но стоял он неподвижно, склонив голову и вцепившись в перила забора, плечи его напряглись.

– Хочешь узнать, что со мной не так? – спросил он наконец.

Его голос был низким, но в нём чувствовался накал. Джейми выпрямился – неясный силуэт в лунном свете.

– Я всякий раз клянусь самому себе, что выкину… эту… мерзость… из головы, и, как правило, мне это удаётся. Но тут этот содомит ни с того ни с сего присылает мне письмо, как будто ничего и не было! И во мне снова всё закипает.

Голос у него дрожал. Джейми на секунду умолк, яростно тряхнув головой, как будто пытался от чего-то избавиться.

– И когда я об этом думаю и вдруг вижу тебя… Я хочу взять тебя немедленно, не сходя с места. Ты всегда меня возбуждаешь, – и неважно, что ты делаешь: режешь огурцы или, распустив волосы, купаешься голышом в ручье. Я всегда хочу тебя, Сассенах. Очень. Но и он не идёт у меня из головы, и если… если…

Не найдя подходящего слова, Джейми ударил кулаком по перекладинам забора, и дрожь древесины отдалась в моей руке.

– Если я не могу вынести мысли о том, что вы оба трахали меня, когда меня не было, ты думаешь, я могу вынести мысль, что он постоянно находится в нашей постели?

Я бы и сама стукнула по забору, если бы не знала, что будет больно. Так что я просто стояла и раздражённо пыхтела. Я потёрла лицо, а затем впилась пальцами в кожу головы – только шпильки разлетелись.

– Его нет в нашей постели, – отчеканила я. – Потому что я с ним ложе не делю. Потому что когда я в постели с тобой, то никогда, ни секунды не думаю ни о ком, кроме тебя. А если ты в постели со мной представляешь себе кого-то другого, то пришёл мой черёд оскорбиться до глубины души, но…

– Никогда! – Судорожно вздохнув, Джейми взял меня за руки. – Я тоже никогда не думаю ни о ком другом. Я лишь прихожу в ужас от мысли, что со мной такое может случиться.

От гипервентиляции у меня закружилась голова, и, чтобы не упасть, я оперлась ладонями о грудь Джейми и вдруг почувствовала резкий мускусный запах тела, волнами исходящий от мужа, – жаркий, едкий дух, который внезапно нас накрыл. Я действительно его возбудила.

– Вот что я тебе скажу, – наконец заговорила я и подняла голову, чтобы посмотреть на Джейми.

Совсем стемнело, но мои глаза уже достаточно приспособились, и я хорошо видела лицо мужа, который тоже изучающе глядел на меня.

– Вот что я тебе скажу, – повторила я и сглотнула. – Ты… Предоставь это мне.

По его телу пронеслась лёгкая дрожь – будто Джейми едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Ты слишком высокого мнения о себе, Сассенах, – хрипло произнёс он. – Думаешь, я засуну свой член в тёплое местечко у тебя между ног и сразу же обо всём позабуду?

У меня просто глаза на лоб полезли. Я отпрянула и взмахнула руками в бессильной досаде.

– Какого чёрта ты хочешь этим сказать?! Ты… – у меня просто не находилось слов. – Как ты вообще смеешь говорить такое?! Ты прекрасно знаешь, что это неправда!

Джейми почесал заросший щетиной подбородок.

– Да, неправда, – согласился он. – Я только пытался придумать что-нибудь пооскорбительней, чтобы ты мне как следует вмазала.

Я расхохоталась, скорее от удивления, потому что в его словах ничего смешного не было.

– Ох, не искушай. А зачем тебе надо, чтобы я тебе вмазала?

Качнувшись на пятках, Джейми окинул меня медленным взглядом – от растрёпанных волос до стоптанных мокасин и обратно.

– Ну, секунд через десять я уложу тебя на спину в траве, задеру юбки и применю к тебе определённую долю напора и силы. Так вот, я подумал, что буду чувствовать себя не таким виноватым, если ты меня спровоцируешь.

– Я… спровоцирую?

Три из этих десяти секунд я стояла столбом, кровь бухала в ушах и пульсировала в кончиках пальцев. Затем я шагнула к Джейми.

– Семь, – сказала я. – Шесть, – и потянулась к вороту его рубашки. – Пять… Четыре…

Распахнув горловину, я чуть ли не крикнула «Три! », наклонилась вперёд и прикусила сосок. И я совсем не заигрывала, а кусала изо всей силы.

Вскрикнув, он отшатнулся, обхватил своей огромной ладонью мой затылок и прижался своим лицом к моему. Наши губы беспорядочно сталкивались и замирали: ненасытные открытые рты искали любви и целовали – губы, уши, носы. Языки сплетались, скользили по зубам… Руки щупали и хватали, тянулись и поглаживали. Найдя его член, я сильно его потёрла прямо сквозь штаны. Глухо зарычав, Джейми схватил меня за ягодицы, и вот мы уже лежим на траве – в сплетении колен, конечностей, скомканной одежды… Жаркая обнажённая плоть под звёздным небом.

Казалось, это длилось целую вечность… хотя на самом деле – вряд ли. Я постепенно приходила в себя, в теле медленно пульсировали отголоски удовольствия. Провокация... Вот уж воистину.

Джейми лежал возле меня на спине, закрыв глаза и подставив лунному свету лицо. Он дышал так, будто его только что вытащили на берег из морской пучины. Его правая рука всё ещё покоилась у меня между бёдрами, а я свернулась калачиком совсем рядом с ним: прекрасные как ракушка завитки его уха всего в паре дюймов от моих губ.

– Как думаешь, мы покончили с этим? Навсегда вычеркнули из нашей жизни? – сонно спросила я.

– Из нашей? – Его правая рука дёрнулась, но осталась на прежнем месте.

– Из нашей.

Глубоко вздохнув, Джейми повернул голову и посмотрел на меня.

– Вычеркнули.

Он слегка улыбнулся и снова закрыл глаза. Под моей рукой вздымалась и опускалась его грудная клетка. Сквозь ткань рубашки я ладонью ощущала всё ещё твёрдый сосок.

– Я укусила тебя до крови? Поранила тебя?

– Ты делаешь это всякий раз, когда прикасаешься ко мне, Сассенах. Но кровью я не истекаю.

Какое-то время мы лежали молча; стрекотание сверчков и шелест листвы омывали нас, будто вода.

Вдруг Джейми заговорил – очень тихо, и я повернула к нему голову, думая, что не расслышала. Но нет, я слышала слова, которые он произносил. Вот только никак не могла понять, на каком языке.

– Это же не гэльский? – неуверенно спросила я.

Не открывая глаз, Джейми покачал головой.

– Гэльский, – сказал он. – Ирландский. Когда-то, во времена восстания, я услышал эти строчки от Стивена О’Фаррелла. А сейчас они почему-то пришли на память. «Моё тело теперь не только моё, – негромко перевёл он с ирландского. – Она вошла в него и стала его половиной… А ещё стала половинкой моей души».

12 Следующая ⇒