Примечания 8 страница

Она села, положив свою сумочку на колени, как будто в любой момент была готова уйти. Я опустилась на свое место возле стола, и она уставилась на меня сквозь свои посверкивающие очки. Мисс Милдред, примостившись на краю кресла-качалки, издала короткий чирикающий звук, словно взволнованная пичужка. Я сама начала немного волноваться. Вероятно, даже загадочный иностранец не так бы меня обеспокоил.

Мисс Агата начала своим низким, довольно приятным голосом:

— Сестра хотела, чтобы я с нею пришла к вам переговорить, — сказала с? на, — но я не имею ни малейшего представления о том, что она имеет в виду. Все очень запутанно, но я убеждена, что когда речь идет о чем-то неприятном или трудном, то лучше рассказать все сразу.

Это уж точно, подумала я, а вслух произнесла:

— Ох, вы, вероятно, правы. Но, прошу прощения, в чем дело?

— Исключительно в том, что мисс Линси настаивает, что видела вашу мать здесь, в Тодхолле, вечером в прошлое воскресенье. На кладбище. — И выговорив это слово, мисс Агата крепко сжала губы.

Мисс Милдред издала тот же звук, и я сказала:

— Но я уже знаю. Она сама мне говорила.

— Моя сестра опасалась… — начала было мисс Агата, но тут в разговор ворвалась мисс Милдред. Ее глаза наполнились слезами, а доброе лицо пылало румянцем:

— Бедняжка Белла! Ее сны, эти… Я хочу сказать, эти ее сны, которые она считает видениями. Она из-за них такая взбудораженная… Ты, верно, помнишь мой рассказ о том, что, как мне думается, кто-то был здесь, в Розовом коттедже, со светом, в понедельник вечером?

— Конечно же, я помню.

— Так вот, я не подумавши передала Белле, что Боб Кроли упоминал про разрытую землю возле кладовки с инструментами, и добавила: «Возможно, это были твои, Белла, призраки», — совершенно не подумав. И она так странно сказала, ты знаешь, как она это делает: «Предупреждение. Это может оказаться предупреждением. Порой даже непросветленные прорицают о смерти». Потом она поставила свою чашку и вышла без единого слова. Она в этот момент пила со мной чай.

— Уж этого она не пропускает, — добавила мисс Агата вполголоса.

Мисс Милдред продолжала без передышки. Я подумала, что в желании сообщить плохие новости ее не упрекнешь, но уж если надо, то она постарается выложить все как можно скорее:

— Боюсь, я совершенно упустила это из виду, потому что… ты знаешь Беллу, но меня это все же беспокоит. Я рассказала сестре, и она решила, что лучше мы сами все тебе объясним, чем придет Белла и перепугает тебя своими сказками.

— На самом деле… — начала я.

— Продолжай. Если ты собираешься все ей рассказать, то возьми и расскажи, — скомандовала мисс Агата, с полным невниманием к чувствам своей сестры и моим.

Мисс Милдред поперхнулась и удрученно произнесла:

— Меня мучает ощущение, — она повела рукой перед тем, что, как я полагаю, она назвала бы своей грудью, — что именно по моей вине Белле взбрело в голову, будто кто-то копал могилу. Словно недостаточно того, что тебе пришлось выслушать весь остальной… — тут она сделала паузу, — весь остальной вздор про появление на кладбище твоей бедной матушки.

В устах мисс Милдред слово «вздор» звучало как бранное. Произнеся его, она явно сделала все, что могла. Она откинулась в кресле, промокнув глаза. Я улыбнулась ей — мисс Милдред этого не заметила, но тут, неожиданно заинтересовавшись, вступила в разговор мисс Агата:

— Вы уже все знаете.

Это было утверждение, а не вопрос.

— Да. Спасибо, что пришли ко мне все рассказать, это очень мило с вашей стороны, но мисс Линси заходила ко мне вчера вечером побеседовать. Мы, так сказать, разобрались с ее снами, я думаю.

— Ну что ж… — Низкий голос мисс Агаты сделался еще ниже. Она добавила не без пристрастия:

— Неужто это не в ее духе! Чистосердечно переложить какой-нибудь неприятный груз со своей души на чужую. Никогда я не одобряла всей этой ее чепухи. В следующий раз она еще и эктоплазму начнет выдыхать.

— Я не думаю, что… ничего страшного, но послушайте, мисс Агата, — сказала я торопливо, — что бы это, по мнению мисс Линси, не означало, и что бы Боб Кроли ни сказал по поводу разрытой земли, это совершенно другое. Я вчера вышла сама все осмотреть. Здесь, возле сарая с инструментами и в самом деле кто-то копал совсем недавно, но…

Мисс Милдред снова издала тот же звук, а сестра ее низким голосом произнесла:

— Это правда?

— Да, но это не могила, ничего подобного, просто перекопали небольшой участок земли. Там ничего нет. Я рассказала об этом мисс Линси, и она, кажется, с готовностью отказалась от мысли, что это как-то связано с ее видениями, или снами, как бы вы их ни называли… — Я шевельнула рукой. — Но, как я начинаю думать, отнюдь не является чепухой, мисс Агата.

— В самом деле? Как же так?

Я наклонилась вперед:

— Только давайте все проясним. Очевидно, что каков бы ни был смысл снов мисс Линси, они никак не связаны с моей матерью или со мной — здесь и сейчас. Мама умерла много лет назад. А из Тодхолла она уехала задолго до того. Даже если она все еще жива и вернулась сюда, неужели кто-нибудь узнал бы ее так легко, да еще в темноте?

Я перевела дух:

— Но я должна кое о чем вам рассказать, и пусть сейчас все останется между нами, пока я не разузнаю об этом побольше, хорошо? Мне рассказали сегодня, что недавно к викарию заходил какой-то мужчина, расспрашивал про могилу моего деда, его друг.

— А! — воскликнула мисс Агата. — А женщина была?

— Я не в курсе. Может быть. Если и так, то, вероятно, именно эту пару видела на кладбище мисс Линси.

— Вы его знаете?

— Нет. Очевидно, не он из Тодхолла. С ним разговаривала Лил.

— Да она и сама здесь не так давно. Чужой в деревне? Так вы полагаете, он хотел узнать про могилу вашего деда?

— И про могилу тети Бетси тоже, — ощущая на себе пытливый немигающий взгляд, я как-то не захотела вдаваться в детали и просто сказала: — Мы с Дэйви Паскоу ходили туда сегодня положить цветы, а на могиле тети Бетси уже лежали цветы. Их могли туда принести в воскресенье.

— Родственники Бетси Кэмпбелл. Понятно. Да. — Последний, заключительный взгляд на меня убедил гостью оставить эту тему.

— Ладно, — в голосе мисс Агаты, непреклонном, низком, все еще выражающем неодобрение миру снов, видений и призраков, звучало скорее сожаление, нежели облегчение, — что ж, Милдред, кажется, Белла могла оказаться права, даже если ее увело в сторону.

— Бедная Белла. Она была так озабочена, — трепетно выговорила мисс Милдред, а ее сестра в ответ фыркнула:

— Она могла бы, по крайней мере, держать все при себе! Это просто удача, что Кэйти настолько рассудительна.

— Не волнуйтесь за меня, — сказала я. — Но должна признать, я очень надеюсь на то, что мисс Линси не станет рассказывать эту историю всей деревне!

— Сомневаюсь, что ей этого захочется. Она в некоторых отношениях, — продолжала мисс Агата, держа себя в руках, как я подумала, с определенным усилием, — непростая соседка. Но я полагаю, что могу уверить тебя, Кэйти, или мне следует теперь называть тебя миссис Херрик?..

— «Кэйти» достаточно.

— Я могу уверить тебя: дальше нас это не пойдет. Мы пришли поговорить с тобой, потому что Милли очень нервничала и мы не знали, что Белла уже тебе все рассказала. И тебе не стоит беспокоиться, что она пойдет распространять всю эту чепуху по деревне — потому что это чепуха, неважно, правдивая или нет, — решительно заключила она. — Я сама с ней побеседовала.

«Держу пари, что сны после этого прекратятся надолго», — подумала я и тут же испугалась, что сказала это вслух, потому что мисс Агата неожиданно улыбнулась, и за очками в ее глазах на мгновение вспыхнул озорной огонек:

— Я пригляжу, чтобы так оно и оказалось, — объявила она. — И я уверена, что ты слишком рассудительна, чтобы не спать из-за всего этого. Пойдем, Милли.

Они ушли.

Рассудительная или нет, но я довольно долго не могла уснуть той ночью, но наконец благополучно наступило утро, и вместе с ним явилась Присси, изящная, смеющаяся, нагруженная провизией для ланча.

Глава 20

Присси принесла копченого лосося, свежие булочки и пакет персиков.

— Не думаю, чтобы все это продавалось в лавке у Барлоу, — весело щебетала она, выкладывая продукты на кухонный стол. — И я тебе не скажу, где я их добыла. И так понятно, что на чернейшем из рынков, но это проблемы моей совести, а не твоей, и у меня гораздо больше опыта, чем у тебя — раз я выросла в доме викария. Сейчас я, так или иначе, храню совесть у себя в желудке. Вот я еще лимон принесла, просто к случаю. Еще банка ветчины, но поскольку ты пригласила меня на ланч, я решила, что основные блюда оставлю на тебя. Прежде чем выйти в люди, ты была неплохой кухаркой.

— Тушеный кролик, — откликнулась я и рассмеялась, глядя на притворно равнодушное выражение ее лица, — Нет, не бойся. Их, бедных, некому теперь стрелять. Это всего лишь цыпленок.

— Слава богу! Я так надеялась, что это чудесное благоухание издает не кролик! Так даже в глубинах Тодхолла обнаружился черный рынок?

— Лишь бледно-серый. Мне повезло. Я вспомнила, что мистер Блэйни по пятницам развозит птицу, и мне достался цыпленок. Ух ты, этот лосось выглядит просто восхитительно! Спасибо тебе. Теперь у нас будет настоящее пиршество. Начнем с выпивки? Я раздобыла в «Черном Быке» сносный херес. А теперь садись-ка, хитрюга, и расскажи мне для начала, откуда у тебя, пампушка Присс, такая сногсшибательная фигура, а?

— Безо всякого копченого лосося и жареных цыплят. Годы, долгие годы, дорогуша, всякой гадости вроде сырой капусты, морковки и домашнего йогурта. Но это окупилось. Теперь я — стройняшка Сцилла. Спасибо. Ну, за здоровье, — она взяла свой стакан и глотнула херес. — Для Тодхолла совсем неплохо! Да, Гордон не хочет, чтоб меня звали Присси, имей в виду, — она рассмеялась. — Я тоже вышла в люди. Я тоже не видела мир в те времена, потому что увлеклась Гордоном гораздо раньше, чем что-нибудь о нем узнала. Но брак с богатым банкиром — это, как ни крути, ступенью выше любого дома викария, какой ни назови!

Я засмеялась:

— Верю на слово! Сцилла? Очень мило. То же самое и со мной. Я Кэйт для всех друзей Джона, но как-то получилось, что теперь, когда я снова приехала сюда, «Кэйти» кажется более подходящим. Это же, я боюсь, касается и «Присси».

— Неплохо. Если только ты позабудешь про пампушку!

— Как об этом можно подумать, глядя на тебя? Подожди минутку, дай я взгляну на цыпленка… Да, он почти готов. Нам о многом надо переговорить. Расскажи все про себя. Я знаю, ты учительствовала, когда Гордона отправили на восток, а потом школу эвакуировали в Канаду. Когда он демобилизовался, вы, что ли, поселились недалеко отсюда? Где вы живете? Послушай, мы ведь потеряли всякую связь, верно? Мы с твоей матушкой писали, конечно, друг другу на Рождество, дни рождения и все такое прочее, но я, получается, ничего не знаю про тебя, за исключением того, что вы счастливы и что раз теперь вы снова вместе, твоя мама умирает от желания надеть на себя ярмо бабушки. У нее есть надежда?

— Не то чтобы сию секунду, но в список уже внесена, — она засмеялась и погладила свой плоский животик. — Присси скоро снова станет пампушкой.

— Замечательно! Когда же?

— Ох, еще долго, на Рождество, и ты будешь крестной, ладно? Мы больше не должны терять друг друга из виду. Ты не собираешься здесь поселиться? Я слышала про тетю Бетси, но я не знаю… я хочу спросить, как твоя бабуля? Она…

— …все еще жива? Конечно. Она уехала в Шотландию после смерти тети Бетси. У нее все прекрасно, то есть сейчас она в постели, выздоравливает от простуды, но она еще долго будет с нами. Так приступим к лососю?

— У меня с собой булочки из непросеянной муки. Они в той сумке. Я надеюсь, у тебя есть масло, или ты все доедаешь бабушкин маргарин?

Я рассмеялась, ставя на стол блюдо. Мы всегда умели говорить друг другу подобные вещи, не вызывая обиды:

— Вот, сударыня. В Стратбеге делают свое масло, и бабушка дала мне кусок с собой. Клади себе сама, тут добрых полфунта.

Это была восхитительная трапеза. Надо было поделиться новостями и сплетнями за целые пять лет.

Присси лишь слышала о моем замужестве и, поскольку я не общалась с друзьями детства, мне не приходилось еще столько рассказывать о том быстротечном, безумном отрезке моей жизни, когда меня швыряло от экстаза (так сильно я любила Джона) к ужасу, о бессонных ночах, которые я проводила без него, прислушиваясь к рокоту моторов в небе, о том, как я, одержимая беспокойством, тщетно пыталась сосчитать, сколько самолетов улетело и сколько — гораздо меньше — возвратилось. И наконец последний удар, давно ожидаемый, ошеломляющий, беда, которая прекращает агонию и приносит что-то вроде облегчения. Жизнь замерла. Жизнь должна продолжаться. Жизнь пошла дальше, и в свое время произошло то, во что невозможно было поверить, — вернулись не только минуты удовольствия, но и счастье, и радость. Любовь? Снова — нет. Это я сказала твердо. Снова — нет.

— И никого? — спросила она.

— Просто я не думаю, что это может произойти со мной еще раз. Теперь это было бы иначе, любовь я имею в виду. Я стала старше, и мне нужно иное… Кофе? Это лучший кофе от Барлоу, не самого свежего помола, но вполне приличный.

Выпив кофе, мы помыли посуду, затем вышли на солнышко и спустились через калитку к мосту. Солнце припекало наши спины, пока мы стояли, опершись локтями на перила мостика и глядя вниз, в прозрачную текучую глубину.

— Угорь! Смотри, вон там, в тени того камня. Помнишь, как мы искали здесь угрей, а Дэйви Пас-коу упал в ручей и сломал удочку твоего дедушки, и как ему за это всыпали?

Поток воспоминаний, такой же глубокий и чистый, как и река под мостом, унес нас далеко за полдень.

Присси поглядела на часы и неохотно произнесла:

— Мне, я думаю, уже пора. Мы завтра уезжаем. Гордону надо в Лондон на два-три дня. Сколько, ты сказала, здесь пробудешь? Вернешься потом в Лондон или поедешь к бабушке?

— Сначала на север, проверить, как она там разберется со всем привезенным, и, если она мне позволит, я там поживу, пока она не поправится окончательно. А ты не можешь остаться еще на чуть-чуть, выпить чаю?

— Я правда не могу.

— Ладно, пойдем сходим за твоей сумкой и обменяемся адресами. Хочешь цветов?

Мы уже шли обратно, и она помедлила в воротах, где одичавшие розы и жимолость разрослись над забором.

— С удовольствием. Комнаты в гостиницах совершенно бездушны, и я еще не так давно обосновалась в Англии, чтобы снова привыкнуть к этим райским садам.

— Тогда подожди, я возьму ножницы. Когда я вернулась в сад, Присси стояла возле сарайчика для инструментов:

— Какие чудесные розы! Они долго простоят, если я возьму их с собой?

— Не очень, но они все равно того стоят. Я срежу бутоны, и они доживут до Лондона. Осторожнее, стебли довольно колючие, и я не уверена, что их возьмут эти ножницы. Лучше бы секатором, но его нет. Бабушка отдала весь инструмент Дэйви.

— Тогда не стоит труда. Эти цветы чудесно пахнут, и твои дедушка с бабушкой, должно быть, очень их любили. В этом уголке все кусты одного сорта, даже тот, который выкопали. Здесь табличка, смотри, валяется в сорняках.

И она подняла с земли и подала мне эту табличку.

Я взяла ее. Небольшая металлическая пластина с выгравированной надписью «Китайские розы, сорт олд блаш». Она, наверно, упала с куста, когда его выкопали, и улетела в траву, когда я, в свою очередь, перекапывала здесь землю.

Я стояла, не сводя глаз с того, что держала в руках. Так вот она, разгадка тайны мисс Милдред, свет в саду возле коттеджа, человек, который копал землю. Эта тяжелая работа, совершенная неудобной угольной лопатой-совком, вовсе не ради «могилы» — для спрятанного сокровища или чего иного. Он просто выкапывал розовый куст.

Зачем? Я, конечно, знала ответ, пусть даже не знала причины этого поступка. Чтобы отнести его на кладбище и посадить возле могилы.

— И раз куст пересаживали в это время года, неудивительно, что он выглядит так, как будто умирает от засухи.

— Что такое? — с любопытством спросила Присси. — О чем ты говоришь?

— Извини. Я думала вслух. Пустяки, просто что-то вроде загадки, которая то и дело о себе напоминает, но, может быть, ничего и не значит.

— Даже если и так, ты, как мне кажется, всерьез обеспокоена. Где-то с минуту мне казалось, что ты похожа на лунатика. Если хочешь, расскажи мне.

И я рассказала ей все, стоя возле кладовки и беспрерывно крутя табличку в руках.

Присси только однажды прервала меня, чтобы сказать:

— Ух! Ведьмин Угол! Он-то не меняется, верно? — когда я дошла до мисс Линси и сестер, но когда я закончила, ее как прорвало:

— Ох уж эти мне бестолковые старые клуши! Они понимают вообще, что они делают — когда приходят сюда, где ты тут одна, чтобы снова тебе все это вдалбливать? Они напугали тебя? Мне бы, во всяком случае, было страшно до смерти ночевать здесь в одиночестве.

— Да нет, я не боюсь, мне здесь нравится. Не понимаю, в чем дело, и немного нервничаю, но, честно говоря, не думаю, что тут есть чего бояться. Все ведет к тому, что этот мужчина — тот самый человек, который побывал здесь и забрал вещи из тайника в стене. Бог его знает, кто он такой и зачем ему это понадобилось. И если это он выкопал розовый куст и принес охапку цветов к тете Бетси на… — Я отбросила табличку обратно в траву и отряхнула руки. — Что ж, это еще один кусок головоломки, которая, несомненно, сойдется в конце концов.

— Я, надо сказать, на это надеюсь! — откликнулась Присси. — Звучит немного зловеще, но я думаю, что с тобой все в порядке. По мне это все неопасно, как и все выдумки Линси-джинси. Так что забудем о них. Так или иначе, ты скоро уедешь отсюда. — Проницательный взгляд: — Я правильно почуяла некую ностальгию по Другу Детства? Ладно, это шутка, забудь об этом, подружка. Возвращайся в Лондон, к центральному отоплению и телефону, и снова заживи обычной жизнью. Здесь для тебя ничего нет.

— Может, ты и права. Но я останусь здесь, во всяком случае, еще на день или два. И я уверена, что здесь совершенно нечего бояться. Тайны как-то не вяжутся с Тодхоллом и дедушкиными розами.

— Если ты так уверена, что все хорошо…

— Уверена. Если мне станет страшно, я всегда могу пойти к Паскоу. Ты взяла мой адрес в Лондоне и Стратбеге? Великолепно! Все было чудесно, Присси, и давай больше не будем терять друг друга из виду, особенно если учитывать твои интересные новости. Береги себя и спасибо тебе за все. Пока.

Глава 21

Дэйви появился вскоре после ухода Присси и сообщил, что его матери позвонили из фирмы: перевозчики приедут на следующий день.

— В субботу? — воскликнула я. — Я и не думала, что они появятся раньше понедельника!

— У них, похоже, срочная доставка в Седжфилде, потому мистер Кэсло велел им заехать на обратном пути заодно и сюда. Ему это обойдется в ту же сумму, а перевозчики тоже не возражают против сверхурочки, раз оплата полуторная. Так что они приедут завтра утром, и нам пора браться за дело.

Дэйви принес пачку цветных наклеек-ярлыков, и пока я готовила чай, он обошел кухню и заднюю часть дома, держа в руках бабушкин список и приклеивая ярлыки к тем вещам, которые надо было перевезти. На мою долю оставалось разобрать всякие мелочи, отсутствовавшие в списке, но которые, по моему мнению, бабушка хотела бы получить. Посему, убрав со стола и помыв чашки, я предприняла заключительный обыск выдвижных ящиков, а затем перенесла свое внимание на содержимое стоявшего под лестницей шкафа.

— Сверху не очень много, — заметил Дэйви, изучая список. — У тебя останется, на чем спать. Из комнаты твоей бабушки тоже немного. Она, полагаю, увезла на север все, что получше?

— Не думаю. Уж точно не мебель. Начать с того, что она поселилась в Стратбег-Лодж… Во всяком случае, кровати и все в том же роде просто не стоят того, чтобы куда-то их везти. Они здесь со времен потопа. Самая лучшая мебель в спальне у тети Бетси.

— Не иначе.

Я рассмеялась:

— Если честно, именно из этой комнаты бабушка перебралась наверх к ее приезду. Там стоят две или три хорошие вещи родом из Холла. Они значатся в списке.

— Ага… — Дэйви разбирал довольно неуверенный бабушкин почерк. — Вот оно — «Комната Б. Малый столик с раздвижными ножками. Комод. Стул зеленого бархата. Стеклянная ваза. Картинка Холла. Половик у кровати. Площадочные часы». Ради всего святого: что такое «площадочные часы»?

— Часы на лестничной площадке, что же еще?

— Н-да, что же еще… Ладно, я пойду их помечу, хорошо? Где комната тети Бетси?

— Вторая слева на верхнем этаже. Часы возле двери.

— О'кей.

Я разобралась со шкафом под лестницей и опорожнила ящики буфета, чтобы упаковать в них как можно больше из тех вещей, что бабушка не упомянула в списке, но которые ей приятно было бы получить.

Подсвечники с каминной полки, вазы с рисунком из роз, фарфоровые уточки — все это, аккуратно завернутое в газеты и старые посудные полотенца, я присовокупила к чайному сервизу, «лучшим» скатертям и полудюжине серебряных ложек — свадебному подарку от Паскоу. Я как раз высыпала содержимое верхнего ящика на стол, когда до меня дошло — постепенно, так сказать, что наверху царит мертвая тишина.

Я остановилась и прислушалась. Ни движения, ни звука — ничего. Только я набрала воздуха в грудь, чтобы окликнуть Дэйви, как услышала его голос:

— Кэйти…

— Да?

— Поди сюда на минутку.

— В чем дело?

— Подымись сюда.

Я с неохотой послушалась. Со времен своего возвращения в Розовый коттедж я еще ни разу не входила в большую переднюю спальню. Но мне не было нужды бояться, что здесь осталось что-то от тети Бетси. Комната стояла пустая и чистая, в воздухе витал запах полировки миссис Паскоу. На кровати — голый матрас, и кроме мебели здесь оставались только ситцевые занавески и «половик у кровати» — истертый, но все еще красивый восточный коврик, подарок леди Брэндон. Он лежал на матрасе, сложенный так, чтоб занимать как можно меньше места, и рядом с ним стоял один из вынутых из шкафа ящиков. Пустой. Дэйви сидел на кровати, держа в руке листок бумаги. Не список вещей: тот слетел на пол к его ногам. Этот весь пожелтел от старости.

— Дэйви, ради бога, в чем дело? У тебя такой странный вид…

Он встал, взял пустой ящик и засунул его на место:

— Мне и самому как-то странно… Сядь. Я обнаружил кое-что любопытное для тебя.

Я опустилась на кровать. Я уже догадалась, что он держал в руке. Это могла быть только та газетная вырезка, которой так не хватало для полноты семейной хроники. Я протянула руку, и Дэйви отдал мне ее, затем отошел к окну, где застыл, повернувшись ко мне спиной, глядя на улицу.

Это в самом деле оказалась заметка из газеты с запада Ирландии. Дата — 12 января 1931 года. Заголовок «Двое погибли в автокатастрофе». Дальше шел выдержанный в сухом стиле местных новостей рассказ о том, как сельский автобус, возвращавшийся домой поздно ночью, в котором к концу пути оставалось только двое пассажиров, столкнулся с черным и потому невидимым в темной ночи волом, бредшим по неогороженной дороге. Автобус отлетел в сторону, его занесло, затем он упал с крутой дорожной насыпи, перевернулся и загорелся. Как говорилось в заметке, в случившемся не было вины водителя, новичка на этом маршруте: несмотря на сломанную руку и многочисленные ушибы, он сделал все, что мог, пытаясь вытащить пассажиров из горящего автобуса, но помочь им оказалось невозможно. Мистер и миссис Смит, продолжал «Слайго Адвертайзер», лишь недавно прибыли в Ирландию, где мистер Смит работал в конюшнях знаменитых братьев Флаэрти. Мистер П. Флаэрти самолично опознал останки, родственники покойных в Англии оповещены о трагедии. Так оно и было.

— Смит — фамилия цыгана, так? — произнесла я наконец. — И у них не было никакого адреса, кроме этих конюшен. Может быть, они поселились там, бросив табор. Да. Это случилось через два года после того, как мама ушла из дому.

Я перевела дыхание, чувствуя что-то вроде облегчения:

— Значит, они были вместе, и Джейми женился на ней. Уже немало, верно? И отсюда следует еще кое-что: «джентльмен-иностранец», заходивший в дом к викарию, — это никак не цыган моей матери. Значит, нам надо еще подумать, кто он такой. Но я рада, что обнаружилась эта заметка, Дэйви. Где ты ее нашел?

— За ящиком. Комод пуст, и я решил, что сложу всю мелочь в ящики. Белье и вещи из ее комнаты, и… — он повернулся ко мне от окна. Лицо Дэйви я различала неясно, но голос его звучал невыразительно и неестественно, — эта заметка лежала в конверте, который приклеился к ящику сзади. То есть его туда приклеили. Чтобы спрятать.

— Ну и хорошо, что ты нашел его. Я-то удивлялась, почему про катастрофу ничего нет в бабушкином альбоме. Может, она не хотела, чтобы ей это все время напоминало… Если так, то я ничего не скажу бабушке, но заметку все равно сохраню.

Я попыталась взять более легкий тон:

— Ты читал «Нортенгерское аббатство», Дэйви?

— Нет.

— Там героиня думает, что вокруг нее «ужасная тайна». Она находит в секретере, стоящем в ее спальне, листок бумаги, который оказывается всего-навсего счетом из прачечной. По крайней мере, эта вырезка связана с нашей тайной, даже если в ней не говорится…

— Там были еще бумаги.

От его тона, точно так же как и от сказанного им, у меня перехватило дыхание, и слова замерли на губах. Дэйви сделал два шага от окна и встал рядом со мной.

— Вот, — сказал он и положил рваный грязный конверт мне на колени, затем быстро вышел из комнаты, и я услышала, как он сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Входная дверь открылась и захлопнулась.

Я просидела в наступившей тишине, как мне казалось, полчаса или около того, хотя на самом деле, наверное, прошла минута. Что же, в конце концов, нечто подобного рода я и пыталась найти. Тетя Бетси знала нечто, неизвестное бабушке, нечто такое, что принудило мою мать, презренную грешницу, покинуть христианский дом и помешало ей испортить свое дитя… Доставая бумаги из конверта, я поняла, что у меня дрожат руки.

Это были письма — одно из них все еще в конверте — перевязанные шерстяной ниткой, которой тетя Бетси вышивала. Нитка сгнила и легко порвалась, и я положила письма на матрас, словно раскладывая пасьянс.

Первое письмо лежало в хлипком конвертике с американской маркой. Адрес, обозначенный сзади, был, предположительно, адресом меблированных комнат. Письмо оказалось без даты, но штемпель отпечатался четко. Июль 1932 года.

Больше чем через год после катастрофы.

Вот начало истории, окончательно прояснившейся позже, истории, полной злобы и фанатической слепоты, слишком низкой и мелочной, чтобы называться трагедией, но трагической по существу.

Тот юноша-цыган женился на Лилиас, и пару лет они жили как получится, пока не подвернулась работа в Ирландии. Тогда они бросили табор, и Джейми устроился в конюшни Флаэрти. До этого переезда, как я знала, она пыталась писать — открытки на Рождество и дни рождения, но потом, после катастрофы, замолчала.

Из писем явствовало почему.

В первом из них она писала об их путешествии в Ирландию — вместе с еще одной молодой парой из «народа Джейми», их друзьями. Этим друзьям не так повезло с работой, как мужу Лилиас, но последний проработал у Флаэрти меньше двух месяцев. Посетившему Ирландию американцу, владельцу конюшни скаковых лошадей, понравилось, как Джейми управляется с лошадьми, и американец предложил Джейми работу «дома», оплатив проезд. Будучи цыганом, тот не озаботился предупредить своих хозяев об отъезде. Они с Лилиас растворились в ночи и сели на ближайший корабль, никого не поставив в известность о своих планах, кроме того самого приятеля Джейми, все еще занятого поисками работы.

Вот те факты, которые можно было выудить из письма. Остальное легко додумывалось. Пара в сгоревшем автобусе была, судя по всему, той второй цыганской четой, надеявшейся, вероятно, получить работу Джейми. Их, никому неизвестных в тех местах — да и опознать обгоревшие тела было все равно невозможно, — приняли за Джейми и Лилиас, возвращавшихся домой на последнем автобусе.

Там было еще четыре письма. В первом из них мать рассказывала о своей свадьбе — через короткое время после того, как в 1934 году Джейми умер от вирусной пневмонии, — с американским бизнесменом, «очень уважаемым джентльменом из Левы». То был его третий брак, от предыдущих у него осталось двое детей. Из короткого предложения в конце письма — «Я ничево ему несказала» — можно было догадаться, что этот очень уважаемый джентльмен из Айовы еще ничего не знал об ошибке юности своей очаровательной жены. Обо мне.

Следующее письмо потрясло меня.

Дорогая мамочка!

Получила твое письмо которое тебе написала тет. Б., и лучше бы оно до меня недошло. Я знаю ты считаешь меня гадкой и что мне не годится быть рядом с Кэйти но всетаки слишком жестоко чтобы я больше тебе на глаза не показывалась. Если б ты написала мне после как Джейми умер. Он был ничго особенного но добрый со мной а теперь я снова замужем за Ларри. Он хороший человек и не знает чево я натворила так что тебе нестоит безпокоится раз я живу в Америке и богатая. Пожалуста поцелуй от меня Кэйти и вели ей расти хорошей девочкой а не как ее мамочка и чтобы осторожная была. Мне так вас хочется снова увидеть но я понимаю что ты права и чтоб я теперь и лица не казала в Тодхолл, чтобы Кэйти выросла уважаемой.

Твоя любящая Лил.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8910 11 12 Следующая ⇒