Альминский бой

Пустынные возвышенности перед рекой Альмой ожили. Появились казаки на резвых конях. Обследовали местность. За ними подошли сапёры. Подкатили обозные фуры. Следом за фурами шагали гренадёры. Штабную палатку главнокомандующего поставили недалеко от Севастопольской дороги, на самом высоком месте. У входа на треножном штативе водрузили телескоп. Объектив был направлен в сторону Евпатории. Главнокомандующему докладывали о прибытии батальонов. Он назначал кого-нибудь из офицеров штаба отвести батальоны на заданную позицию. Приказал возле палатки поставить широкий стол. На столе расстелили карту. Края придавили камнями, чтобы ветер её не сдувал. Вокруг собрались офицеры штаба.

- Что у нас с французами? Вам удалось выяснить точные данные? – спросил Меньшиков у начальника штаба Вунша.

- Пять пехотных дивизий, одна кавалерийская, сводная бригада Мейрана, а так же иностранная бригада. Всего две тысячи, триста офицеров и тридцать три с половиной тысячи рядового состава.

- Тридцать пять, - задумчиво произнёс Меньшиков, и положил небольшой камешек на карту там, где располагался французский лагерь. - Артиллерия?

- Девяносто пять полевых орудий.

- Лошадей у них хватает, чтобы выволочь столько пушек?

- С лошадьми у них плохо.

- Основная ударная сила французов? – продолжал спрашивать Меньшиков.

- Три полка зуавов и полк алжирских стрелков, два полка африканских егерей.

- Понятно. Их Сент-Арно точно жалеть не будет. Бросит в самое пекло. Кто командует первой дивизией?

- Генерал Канробер.

- Опасный противник. – Меньшиков постучал карандашом по карте. - Почти всю жизнь воевал в Алжире. И неплохо воевал.

- Вторая дивизия – бригадный генерал Жозеф Боске, - доложил капитан Вунш.

- Ещё один герой Алжира, - кивнул Меньшиков. – Слышал о его геройствах. Когда подавляли восстание кабилов, сам повёл в решительную атаку бригаду. Там же его серьёзно ранили. Фельдшеры не надеялись, что выживет. Однако – вот он, здесь. Бесстрашен, умён, живуч. Солдаты его боготворят. Кто у нас третью дивизию возглавляет?

- Принц Наполеон.

- Ну, об этом фазане даже говорить нечего: глуп и бездарен.

- Четвертая дивизия: дивизионный генерал Форе, - продолжал доклад начальник штаба.

- И этого знаю. Генерал, как генерал - ничего выдающегося. Однако и он в Алжире неплохо себя показал. Хорошо, с французами разобрались. Англия чем нас удивит?

- Удивит первой гвардейской дивизией. В неё входит Гвардейская и Шотландская бригада. Командует герцог Кембриджский.

- Вот как? – Меньшиков карандашом обвёл место, где высадились англичане. - Сам кузен королевы. Сколько под его началом?

- Почти семь тысяч.

- Гвардия, черт возьми! – недовольно пробурчал главнокомандующий. – Далее.

- Вторая дивизия - четыре с половиной тысячи под командованием сэра Леси-Эванса.

- Опытный генерал. За его спиной экспедиции в Испании и Португалии.

- Третья дивизия под командованием генерал-майора Ингленда. Так же - четыре с половиной тысячи солдат.

- Ингленд? – удивлённо произнёс Меньшиков. – И этого черта сюда принесло. Упрямый ирландец. Стойкий, как гранит. Имеет рыцарский титул, между прочим. Прошёл школу в колониальных войнах.

- Четвертая бригада, с той же численностью, генерал-майора Катркара.

- Господи, старый пень решил повоевать! Неотёсанный чурбан, хотя из английской аристократии. Его отец когда-то служил послом в Санкт-Петербурге. Говорят, был умелым и хитрым дипломатом. Сынок – полная противоположность. Ну, да бог с ним. Вывод: всего около двадцати тысяч. Что с артиллерией?

- Десять батарей с восьмьюдесятью полевыми орудиями.

- Серьёзная сила, - помрачнел Меньшаков. - Кавалерии сколько они привезли?

- Лёгкая бригада в тысячу всадников. Тяжёлая бригада ещё в пути.

- Это хорошо! Конницы у них не достаточно, чтобы зайти к нам в тыл. Турция выделила войска?

- Всего лишь семь пехотных батальонов и двенадцать полевых орудий.

- Все равно – приличная сила. Семь тысяч штыков.

Главнокомандующий отошёл от карты.

- Итак, господа, - громко сказал он, обращаясь к офицерам. - Что касаемо наших сил, давайте поразмыслим. Чем мы располагаем?

Капитан Вунш раскрыл папку и зачитал список:

- Балаклавский греческий батальон, Таврический полубатальон внутренней стражи, Кинбургский и Севастопольский артиллерийский гарнизон, военно-рабочие роты. Ещё семь тысяч резервной пехотной дивизии генерал-майора Аслановича.

- Вот, с этими бессрочными отпускниками мне прикажете идти против лучшей в мире гвардии? – спросил Меньшиков, оглядывая офицеров. - Все же удалось добиться вызвать сюда Волынский и Минский полки из четырнадцатой дивизии.

- В марте прислали гусарский полк герцога Лейхтенбергского, - добавил начальник штаба.

- Ума не приложу, как их применить? – пожал плечами Меньшиков. - Пехота мне нужна надёжная и артиллерия. – У нас же казаки есть, целых три полка.

- Тарутинский и Бородинский полки, - продолжал зачитывать Вунш.

- В пять тысяч? Мало!

- Не совсем, пять, - виновато сказал Вунш. - Набрали около трёх тысяч рекрутов для запасных и резервных батальонов. Четыреста пятьдесят человек числятся больными. Сорок человек сбежало. Десять рекрутов покончили с собой.

- Просто – прелестно! – с иронией воскликнул Меньшиков. - Вот, что, распорядитесь-ка: дабы сбить с толку вражеских разведчиков, приказываю Минскому полку разделиться на две колонны. Одна колонна выступает из Севастополя и следует по южному берегу, возвращается через горы. Вторая колонна, наоборот, выступает в горную часть, а возвращается все по тому же южному берегу. Должно создаться впечатление, что в Севастополь постоянно прибывают войска. Далее: Донской казачий полк нужно поставить двумя линиями кордонов. Мне необходимо закрыть все пути от Перекопа до Севастополя.

- Вчера доложили, что Московский и Бутырский полки направлены к нам в поддержку, - доложил Вунш.

- Надо будет их поторопить.

- На подходе Владимирский и Суздальский полки.

- Хоть что-то! - кивнул Меньшиков. – Общее приблизительное число солдат подсчитали?

- Тридцать три тысячи, - ответил Вунш, - но есть в полках небоевые потери: больные и откомандированные. В некоторых частях не полный комплект боевого снаряжения.

- Все, что я смогу сосредоточить в короткое время для отражения десанта – не более тридцати тысяч? Правильно я понял?

- Адмирал Корнилов готов выделить сводный морской батальон, - напомнил Вунш.

- Даже если привлеку морских гренадёров из флотских экипажей – сил маловато. Не забывайте – против нас английская гвардия и французская пехота, закалённая в Африке. Ну что ж, господа, сами видите, что имеем мы и против кого стоим. Но выстоять надо. Царь и Отечество на нас надеются. У кого есть вопросы и предложения, представьте мне их в письменном виде. И…. готовьтесь.

С языка хотел сорваться фраза: «готовьтесь умереть», но князь вовремя сдержался.

***

Шестой сапёрный батальон шёл походной колонной по трое. Серые длинные шинели. На груди перекрестьем белые ремни. Вместо кожаных шлемов разрешили надеть лёгкие фуражные шапки. За спиной тяжёлые ранцы. Старые ружья на плече, широкие тесаки у пояса. Павел возглавлял первую роту. Лошадь ему не дали. Интендант, старый бурчливый майор сказал, что лошади нужны для обоза, а прапорщики могут и пёхом прогуляться.

Солнце упало за горизонт, когда, наконец, вышли в район альминских позиций. Дневная жара стихала, а ветерок с моря приносил облегчение. Батальон начал взбираться на очередную возвышенность. Павел увидел внизу ряды палаток. Кое-где кашевары разводили костры. Глубокий овраг прорезал зелёное поле и тянулся к морю. Самого моря отсюда не было видно. В другой стороне, где лежала бескрайняя ровная степь, светилось багровое зарево. Стелился дым. Доносился запах гари.

К батальону подскакал дежурный офицер.

- Расположиться справа от дороги, - приказал он.

Павел указал своей роте, где остановиться. Измотанные долгим маршем, солдаты со вздохами облегчения принялись скидывать тяжёлые ранцы. Многие тут же попадали на землю, потянулись за кисетами и манерками с водой. Кашевары принялись собирать хворост для костров.

- Что там горит? – спросил Павел у дежурного офицера, указывая в сторону степи.

- Казаки поджигают стога, чтобы не достались врагу. А там дальше, видите, где особо дымит, - это аулы. Вы, прапорщик, уложите своих солдат пораньше. Пусть хорошенько выспятся. Завтра работы будет много. Люди нужны свежие.

Павла пригласили в компанию офицеров сапёрного батальона выпить чаю. Небольшой пузатенький самовар с закопчённой трубой закипел быстро. Скатерть расстелили прямо на земле. Закуска небогатая: хлеб, сыр, холодная говядина. Зато фруктов – целая гора. Ординарцы постарались: обчистили местные сады. Персики с розовыми бочками, тонкокожие яблоки, сиреневый инжир, огромные кисти янтарного винограда.

После чая Павел прилёг на землю. Укутался в шинель и попытался уснуть. Не тут-то было! По дороге топала пехота, стучали копыта, скрипели колеса. Тяжёлые орудия грохотали по камням.

Рядом остановился какой-то полк. Солдаты шумели, стучали ложками, поедая кашу из котелков. Поев, закурили, завели беседу.

- Эх, браточки, ничего хорошего завтра не ждите, - вздыхал один, судя по голосу, из стариков.

- Это почему? – вопрошал другой, голосок молодой, звонкий.

- Поверь мне, я знаю. Вот, хотя бы взять то, что у нас водки нет. А как без водки воевать?

Его тут же невесело поддержали несколько человек.

- А почему водки нет? – опять вопрошал молодой.

- А это ты у нашего полковника спроси, браток, в какой карман он деньги винные наши положил? Подумал, наверное: зачем нам водка, коли половину перебьют? А деньги, как лежали у него в кармане, так и останутся.

- Давай у маркитанта в долг попросим. А коль убьют, так и возвращать некому, - невесело пошутил кто-то.

- Захотел маркитанта обдурить! – усмехнулся старик. – Это на манёврах он тебе в долг даст, а перед боем – шиш. Он, жидёнок, соображает, где нажиться можно, а когда улепётывать треба. Вот увидишь: как только пушки заговорят, его и след простынет.

Подошли отставшие солдаты.

- Ох, чёртов хребтолом, чучело телячье, - выругался солдат, скидывая с плеча ранец. – До чего же тяжёлый.

- Ты, не ругай ранец, - сказал ему на это старый солдат. – Без него пропадёшь. Береги его, и он тебя сбережёт. С ранцем солдат – что улитка, а без ранца – слизняк.

- Мешок с сухарями – вот что главное для солдата, да манерка с чистой водой, - сонно сказал кто-то.

- Все о брюхе думаешь, - укорил его старый солдат.

- Гляди-ка сколько костров в долине. Никак французский лагерь? – вздохнул пришедший.

- Ихний. Ох, браточки, хлебнём мы лиха. Сколько же их там!

- Хватит языками чесать, - строго сказал подошедший унтер-офицер. – Чем молодых стращать, лучше бы уставу их обучали.

- Так, обучаем, - ответил старый солдат.

- А ну, ты, Иванов, отвечай! – потребовал унтер-офицер: - Что есть солдат?

- Солдат есть самый верный и усердный слуга Государю! - отчеканил молодой Иванов.

- Кому служит солдат? – продолжал допрос унтер-офицер.

- Богу и Государю нашему!

- Что в ранце должно быть у солдата?

- Сухарей на четыре дня, одна пара подошв, панталоны и рубаха сменная, две щётки: одна платяная, другая сапожная.

- Так! – удовлетворённо кивнул унтер-офицер.

- Накремник с дюжиной кремниев, дощечка для пуговиц, фуражная шапки и чемоданчик с иголками, дратвой, ваксой, толчёным кирпичом.

- Хорошо, - сказал унтер-офицер, обдумывая чтобы ещё спросить. – Ну, ну….

Павел не выдержал, приподнялся, спросил:

- Солдат, сколько у тебя патронов в патронной сумке?

Повисла тишина.

- Ваше благородие, так нам их только что выдали, - несмело произнёс унтер-офицер. - Не считали.

- А вы посчитайте, - посоветовал Павел. – И узнайте, сколько в патронном ящике у вас зарядов на каждого человека.

- Слушаюсь!

После этого все разговоры стихли. Солдаты переговаривались только шёпотом. Павел, наконец, уснул.

***

Полки заняли позиции на возвышенностях. В аулы спустились стрелки, устраиваясь за каменными оградами. Меньшиков назначил генерала Кирьякова командовать левым флангом, генералу Горчакову поручил правый.

Павел руководил возведением эполемента для восьми орудий в центре позиции. Курган, куда поставили батарею, едва возвышался над ровным полем. Вперёд к реке шёл пологий склон, поросший виноградником. У самой воды посадки виноградника обрывались. Неширокая полоса илистого берега заросла камышом. За рекой справа аул Тарханлар, слева аул Бурлюк с его большими фруктовыми садами. Возле Бурлюка виден деревянный мост. От моста в степь, к Евпатории убегала дорога.

С эполементом возились долго. Слой земли оказался неглубокий. Под ним камни. Кирки вгрызались, высекая искры. Лопаты гнулись. Древки трещали. Но к вечеру укрепление было готово. Подполковник Ильинский приказал завозить орудия. Восемь полевых единорогов вкатили на холм и установили в гнезда. Четыре оставили в резерве.

Вдруг впереди, в стороне Евпатории послышался треск ружейных выстрелов. Грохнуло орудие. Все насторожились, стали напряжённо вглядываться вдаль. Офицеры наводили оптические трубки.

- Неужели началось? – шёпотом спрашивали друг у друга.

- Ваше превосходительство, орудия заряжать? – спросил майор у Подполковника Ильинского.

- Погоди! – махнул тот рукой, не отрываясь от подзорной трубы. – Не видно никого.

Опять выстрелы пушек. Треск ружейной стрельбы то стихал, то вновь разгорался. Но вскоре всё прекратилось. На мост влетели казаки, с десяток всадников, стали подниматься по дороге к позиции Казанского полка.

- Что-там? – спрашивали у них.

- У Булганки сцепились, - отвечал урядник. – Ерунда! Так, постреляли, да разошлись.

***

Меньшиков внимательно наблюдал в телескоп за происходящей перестрелкой.

- Это что, подполковник Кондратьев по гусарам Халецкого влепил? – удивился князь.

- Выходит, что так, - растерянно пожал плечами адъютант Панаев, стоявший рядом, и внимательно наблюдавший за боем в оптическую трубу.

- Хорошее начало! – зло процедил сквозь зубы Меньшиков. – Куда Кирьяков смотрит? Чёрт бы его побрал!

- Так, вон он и сам скачет, - указал Панаев.

Генерал Кирьяков подлетел на разгорячённой лошади. Вид его был довольный, будто у героя, совершившего очередной подвиг.

- Разрешите доложить, ваша светлость! – выкрикнул он.

- Ну, докладывайте, - оторвался Меньшиков от наблюдения и перевёл все внимание на Кирьякова.

- Отбили атаку кавалерии противника.

- Удачно отбили?

- С одного выстрела положили одиннадцать человек и около двадцати лошадей! А, какова батарейка!

- Хороша батарейка, - согласился князь. – Теперь глядите, чтобы генерал Халецкий вашего Кондратьева в капусту не изрубил. Вы за противника наших гусар приняли.

- Как? – выпучил глаза Кирьяков.

- Вот, так, Василий Яковлевич. Поздравляю с первой кровью. Влепили, так влепили, прямо в свою конницу.

Подъехал сам генерал Халецкий, мрачный, высокий гусар на белой сильной лошади.

- Ну, как наши артиллеристы? – с издёвкой спросил его Меньшиков.

- Зачем же вы так, Александр Сергеевич, - укорил его генерал.

- Откуда вы взялись в той лощине? – гневно набросился на него Меньшиков.

- Хотел подойти незаметно к английской батареи и атаковать, - оправдывался генерал.

- Похвально! – резко сказал главнокомандующий. – А предупредить генерала Кирьякова не догадались? В итоге – одиннадцать трупов. А англичанам – хоть бы что! Наблюдали за вами, будто в цирке за обезьянами.

- В плен одного взяли. Полковника, - доложил Халецкий.

К Меньшикову подвели грузного англичанина в красном мундире.

- Рад видеть вас! – поздоровался Меньшиков. – Могу я узнать ваше имя и должность.

Вместо ответа англичанин протянул ему визитную карточку. Меньшиков не сразу понял его жест, потому усмехнулся, взял карточку.

- Просто подарок! – прочитав, воскликнул князь. – Первый пленный – и сразу полковник штаба!

- Вы не могли бы послать парламентёра за моими вещами? – спокойно спросил пленный полковник, словно путешественник, прибывший в гостиницу.

- Разумеется, уважаемый Ла Гонди, - пообещал ему Меньшиков. – А пока – будьте, как дома.

***

На следующее утро Павла подняли рано. Он спал среди сапёров и артиллеристов прямо возле пушечного лафета, укрывшись от ночного прохладного ветра за бугром эполемента. Рассвет едва подёрнул небо.

- Будете чай, прапорщик? – спросил капитан-артиллерист, предлагая жестяную кружку, над которой поднимался парок.

- Спасибо!

Павел поднялся, потянулся за кружкой.

- Осторожно, не обожгитесь, - предупредил капитан.

Чай оказался сладким, с пахучими травами. Капитан пил медленно, опершись спиной о лафет орудия.

- Что-нибудь слышно из штаба? – спросил Павел.

- Пришёл приказ, быть в полной готовности. Да вы сами поглядите, - он кивнул в сторону вражеского лагеря. – Костры распалили с утра, значит готовятся. Кофе, наверное, сейчас варят…. Французы любят кофейка утром попить.

Капитан снял каску, положил её на лафет, пригладил непослушные русые волосы. Печально взглянул в сторону Севастополя, но потом распрямился, повернулся к своим пушкарям и громко спросил:

- А что, старики, постоим за царя и Отечество?

- Постоим, ваше благородие! - откликнулись бодро артиллеристы. Пожилой усатый фейерверкер тихо добавил: - А надо будет, так и ляжем здесь. – Он снял каску и перекрестился.

- Это известно, - подтвердил капитан.

Из-за пригорка на востоке блеснуло солнце, ещё неяркое, просто - оранжевый шарик в дымке. Барабаны заиграли построение. Солдаты становились в колонны. Палатки свёртывались, костры гасились. Интендантские роты грузили все ненужное в фуры и увозили в тыл. К орудиям поднесли воду с уксусом для охлаждения стволов, вскрыли зарядные ящики. Появился священник. Солдаты причащались, молились. Павел тоже подошёл к священнику, поцеловал крест, получил благословение.

За батареей, в атакующих колоннах встал Владимирский полк. Казанский егерский выстроился слева. Ровные ряды в серых шинелях. Черные кожаные каски с медными орлами. На груди перекрестье из белых ремней. Сзади на кургане показались казаки. Два донских полка прикрывали правый фланг. В лощину подкатили две донские лёгкие батареи резерва.

Сапёрам поступил приказ спуститься в Бурлюк и подготовить аул к поджогу. Павел со своей ротой отправился в сторону моста.

Ему отрядили отделение из десяти солдат под командой ефрейтора Козлова. Когда Павел вёл сапёров мимо Казанского полка, гренадёры строились в колонны. Серые шинели, красные воротники. Черные каски с медными орлами. Младшие офицеры собрались в сторонке. О чем-то спорили. Павел заметил знакомых среди них, подошёл пожелать удачи.

- И тебе удачи, - пожелали ему в ответ. – Погоди секунду, постой с нами, покури.

Павлу предложили табаку. Он поблагодарил, но курить отказался. Надо было спешить. На ходу, краем уха услышал разговор двух молодых офицеров.

- Что ж ты, Круглов тоску наводишь на товарищей? – упрекал один другого.

- А что я такого сказал? – пожимал плечами тот. – Говорю, как есть: приснилась мне матушка покойная.

- Может, просто тоскует матушка твоя на небесах?

- Да, нет, - тяжело вздохнул юный прапорщик. – Звала к себе. А коль звала, знать время моё пришло.

- Ну, знаешь, все мы под Богом ходим. Чему быть – тому не миновать, - горячо воскликнул его товарищ. – Но коли убьют тебя или меня, да хоть кого из нас, то остальные отомстят врагу. Верно?

- Конечно! – подхватили офицеры.

- Верю, другимои, - согласился Круглов. – Обидно то, что сам-то я ещё не заслужил доброй памяти делами своими. От того и не хочется умирать так рано.

- А что же матушка тебе сказала? – допытывался его товарищ.

- Сказала, что я первый отправлюсь по небесной дороге.

- Может, и не первый, может я или кто другой, - возражал ему друг.

- Нет, чувствую, что первым мне быть, - задумчиво ответил прапорщик. - Да и какая разница, кому счёт открывать. Я-то точно знаю - уже в списке.

- Да, брось ты! – хлопнул товарищ ему по плечу. – Кто же видел эти списки? Чему быть – тому быть! Не надо смерти бояться.

- Боже сохрани! Я не боюсь. Просто, чувство такое странное нахлынуло: вот ты живёшь, воздухом дышишь этим, с товарищами веселишься, по земле этой ходишь…. А завтра - всему конец. Тебя уже не будет. – Он понизил голос. – А ещё скажу я вам, невеста у меня дома осталась.

- Невеста поплачет, да забудет, - рассудил кто-то постарше. - Если бы жена у тебя была, да детки малые, вот тут – беда в дом.

У Павла все сжалось в груди. Кольнуло в самое сердце: вдруг и его завтра не будет. Как-то не задумывался он о смерти. Вернее, мыслишки нехорошие приходили, но они казались далёкими, странными. А жребий уже брошен. Может и за ним уже костлявая присматривает. Стоит за спиной и только ждёт, когда миг наступит, схватит его за шиворот, кинет на землю, и душа - вон…

Он спустился к мосту. Речка небольшая, аршинов десять в ширину. Берега крутые. Течение быстрое. Мимо медленным шагом проследовал эскадрон гусар, отстукивая подковами по деревянному настилу моста.

- Эх, друзья, - обратился к товарищам невысокий, горбоносый фельдфебель. – Простите меня, кому обиду нанёс, да не поминайте лихом.

- Да брось, Ахмат. Ты-то чего раскис? – пробовали подбодрить его товарищи.

- Брось хандрить! Ещё победу отметим, - обернулся к нему седой майор.

- Победу праздновать будете без меня. Чувствую, жить недолго мне осталось, - тоскливо вздохнул фельдфебель.

Он снял фуражку и совершил крестное знаменье.

- Ахмат, - изумлённо поглядел на него майор. – Ты же мусульманин. А чего крестишься?

- Чтобы вы меня все простили, а перед Аллахом я честен.

Да что же они все о смерти! – с раздражением подумал Павел. Прибавил шаг, догоняя своё отделение. Какая-то непонятная тоска поселилась в груди. Стало не по себе. Страшно? Нет, не страшно… Уныло. Будто весь этот мир, что тебя окружает, уже не твой. Ты чужой здесь. Тебе пора! Куда?

***

Меньшиков подъехал к левому флангу, где занял позицию Тарутинский пехотный полк. Ему навстречу на вороной кобыле подскакал командующий семнадцатой дивизией, генерал Кирьяков. Доложил о готовности.

- Вы как-то неуверенно рапортуете, - подметил Меньшиков. – Что вас не устраивает?

- Предлагаю оттянуть Брестский и Белостокский полк на возвышенность. Позиция у берега реки слабая. К тому же у меня слева дыра – всего один батальон Минского полка фланг прикрывает.

- Должен Московский полк подойти. Его и поставьте слева в первую линию, - приказал Меньшиков.

- Но, как же, ваша светлость, - возразил Кирьяков. - Полк от Арчинской станции топает. Это более ста пятидесяти вёрст. Они же на ногах держаться не будут.

- С чего бы? – удивлённо вздёрнул брови Меньшиков. - У Суворова солдаты ещё не такие марши совершали - и сходу в бой вступали. В первую линию Московский!

- Слушаюсь!

- И ещё! – Меньшиков указал вперёд, там, где возвышенность круто обрывалась к морю. - На склоне есть несколько троп. Одна из них – широкая, по дну оврага идёт. Перекройте её. Остерегайтесь, как бы противник орудия не втащил.

- Да как же возможно по такой крутизне? – усмехнулся Кирьяков.

- Под Кульмом ещё не на такие кручи поднимали. А здесь всего сто шагов преодолеть.

- Слушаюсь! Перекрою, - обещал генерал Кирьяков.

- Не забудьте! Овраг этот – самое слабое место в вашей позиции.

Главнокомандующий двинулся дальше. Кирьяков остановил подполковника Залесского из свиты и настойчиво попросил:

- Вы, как офицер генерального штаба, должны упросить князя не сводить войска вниз, к реке, а расположить на нагорной части.

- Но всё уже решено, - пожал плечами Залесский. – Не в моей компетенции вносить коррективы. Всё уже обговорено и проработано.

- Я вас очень прошу, - настаивал Кирьяков. - Залесский, пожертвуйте своим самолюбием. Сами видите – позиция гиблая.

- Извините, но менять диспозицию накануне боя – невозможно, – твёрдо стоял на своём подполковник. – Вам же обещали поддержку Московского полка. Вот, кстати и генерал Куртьянов.

По дороге ехала закрытая пролётка, запряжённая парой взмыленных коней. Кучер натянул вожжи Пролётка встала. Из экипажа вывалился полный краснолицый генерал. По лбу его стекал пот. Пышные седые усы и баки посерели от дорожной пыли. Он тяжело, хрипло дышал.

- Разрешите обратиться! – крикнул генерал главнокомандующему, стараясь встать по стойке смирно и унять дыхание.

- Где ваш полк? – недовольно спросил Меньшиков.

- Московский полк на марше. На позицию прибудет через два часа.

- Уберите карету и садитесь на коня. Генерал Кирьяков объяснит вам диспозицию. После прибытия полка доложите мне, - приказал Меньшиков и поехал дальше.

- Рад видеть вас, генерал, - поздоровался Кирьяков с Куртьяновым.

- И я вас. Фу, ты, господи! – отдуваясь, произнёс полный генерал. – Представляете, трое суток без продыху шагаем….

- У вас есть толковые старшие офицеры?

- Толковые, это какие? – не понял генерал Куртьянов, вытирая пот с лица и с пухлой шеи большим белым платком. Платок сразу же стал серым.

- Кто в боях участвовал, - пояснил Кирьяков.

- Нет, - подумав, покачал головой генерал Куртьянов.

- Кто-нибудь в академии курсы слушал?

- Откуда, - безнадёжно махнул короткой рукой полный генерал. – Они ничего, кроме «Русского инвалида» не читают.

- Как же мы будем воевать? – растерянно спросил Кирьяков.

- Да вы не беспокойтесь. Кого нам бояться? Французишек? Ха! Напомним им двенадцатый год! – беззаботно ответил Куртьянов.

Тем временем Меньшиков подъехал к Брестскому полку. Генерал Асланович доложил о готовности. Генерал был молод, высокого роста. Уверенно держался в седле. Лицо кавказское, узкое с черными длинными усами. Меньшиков осмотрел колонну.

- Что у него за ружье? – указал он на одного из солдат. – Это же кремневый затвор. И у второго тоже. И у третьего! Александр Осипович, чем вооружены ваши солдаты?

- Так, это же резервная бригада, - извиняющимся тоном ответил генерал.

- И что с того?

- Александр Сергеевич, - тихо сказал подполковник Циммерман, ехавший рядом с Меньшиковым, – резервные бригады снабжают всяким хламом. На то они и резервные. Личный состав – в основном отпускники или рекруты.

- Подойди ко мне, - приказал Меньшиков одному из солдат, старому усатому гренадёру, лет пятидесяти. – Давно в полку?

- Весной отозван из отпуска, ваша высокоблагородие!

- До этого где служил?

- В караульном батальоне внутренней стражи при Оренбургских каторгах.

- В боях участвовал?

- Никак нет. Только в конвоях.

- Заряди ружье!

Солдат лихо снял ружье с плеча. Достал патрон из подсумка, откусил край, насыпал порох на полку. Поставил ружье прикладом на землю и заслал остатки пороха, следом пулю в ствол. Пару раз ткнул шомполом.

- Почему пуля легко провалилась? – заметил Меньшиков.

- Так, пули не под калибр, ваша высокоблагородие, - объяснил солдат.

- Как, так – не по калибру? Кто выдавал патроны? – гневно обратился он к Аслановичу.

- Не могу знать, ваша светлость. Я разберусь.

- Так, поздно уже! – взорвался главнокомандующий. – Раньше надо было! Сейчас стрелять нужно будет, а не разбираться.

Меньшиков пыхнул гневом и поехал дальше.

- Выйти из строя, - остановился он перед молодым солдатом с глупым рябым лицом. Тот сделал широкий шаг вперёд. – У этого капсульное ружье.

- Переделанное, - объяснил Циммерман. – Кремневый замок снят, поставлен капсульный.

- Заряжай! - скомандовал Меньшиков.

Солдат достал из сумки патрон, надорвал его, как положено и высыпал содержимое в ствол, прибил шомполом.

- Наизготовку, огонь! – приказал Меньшиков.

Курок щёлкнул, но выстрела не последовало.

- Капсюль, дурень! – зашипел на него Циммерман. – Капсюль!

Солдат сообразил, достал из нагрудного подсумка капсюль, долго возился, прилаживая его к огнепроводной трубке, наконец, надел.

- Огонь! – вновь скомандовал главнокомандующий.

Капсюль пшикнул, но выстрела опять не было.

- Ничего не понимаю? – пожал плечами генерал Асланович.

- А чего понимать? – гневно усмехнулся Меншиков. – Он патрон не с той стороны надорвал. Сперва пулю загнал, а потом порох насыпал. Вы разве не заметили? Их, хоть, заряжать ружья учили? – указал он на строй солдат.

Главнокомандующий пришпорил коня, не дожидаясь ответа.

- Александр Сергеевич, - догнал его подполковник Циммерман. – Может, резервные полки во вторую линию, за Тарутинским поставить?

- Нет. Пусть в первой стоят, - мрачно ответил Меньшиков.

- Но, по моему мнению, первая линия должна быть из опытных солдат, - посмел возразить подполковник.

- Когда первая линия будет выбита стрелками, вы кого в атаку пошлёте? Своё мнение? – парировал Меньшиков.

Циммерман ничем не мог возразить.

- А это что за пираты? – удивился главнокомандующий, увидев боевые колонны, ощетинившиеся абордажными пиками. Позади строя находились четыре небольших горных пушки.

- Сводный морской батальон, - подсказал адъютант Панаев.

- У стрелков, я вижу, литтихские штуцера?

- Так точно. Недавно прибыли по требованию адмирала Корнилова.

- Поставьте их за Владимирский полк. Как понадобятся, пустим в дело, - приказал главнокомандующий.

- Может, морской батальон, наоборот, выдвинуть вперёд, - несмело предложил Циммерман. – У них новые нарезные ружья.

- Из этих ружей ещё стрелять надо уметь, - возразил Меньшиков. – Зачем они нужны в первой линии со своими абордажными пиками? На пушки взгляните. Откуда они их взяли? К станкам верёвками прикручены. А зарядные ящики из какого хлама сколочены? Впрочем, стрелков можно выделить. Пусть занимают позиции перед Бурлюком.

- Какие будут распоряжение по шестому сапёрному батальону? – спросил адъютант Панаев

- Дома наполнить сеном, хворостом – всем, что может гореть. По приказу пусть подожгут аулы. Мост подготовить к разрушению.

***

Тоскливо смотрелись покинутые дома. Уходя, люди запирали ворота, в надежде, что их жилища останутся нетронутыми. Ворота приходилось ломать, двери выносить. Солдаты закидывали внутрь тюки соломы, доски, хворост.

- Вспыхнет, так вспыхнет, - довольно произнёс ефрейтор Козлов, но потом грустно добавил: - Эх, жалко! Кто-то здесь жил, детей растил, добро наживал…. Один пепел останется от его жизни.

Когда все приготовления были окончены, сапёры спрятались за невысоким каменным заборчиком. Достали трубки и кисеты. Сверху, в лагере оркестр затянул «Коль славен наш Господь в Сионе».

- Шапки долой! – тут же скомандовал ефрейтор Козлов. Солдаты сняли фуражки. Павел последовал их примеру.

- Оркестр Углицкого полка, - прошептал один из сапёров. - Хорошо играют.

- Цыц! – погрозил ему ефрейтор. Когда последний аккорд гимна смолк, он перекрестился и недовольно пробурчал, надевая фуражную шапку: - Могли бы следом что-нибудь бодрящее сыграть.

- Сейчас, тебе хранцузы сыграют, - подшутил кто-то.

Вскоре прибежал сверху от батареи запыхавшийся солдат, узнать, все ли готово.

- Доложите, что аул к поджогу подготовлен, - ответил Павел.

- Что там? – спросил у гонца ефрейтор.

- Все полки выстроились. Пушки зарядили.

- Вот и хорошо.

- Только, знаете что, братцы, - с тревогой в голосе сказал вестовой. – Странное дело: приказано знамёна полков не расчехлять.

- Что за ерунду несёшь? – накинулся на него ефрейтор. – Как это - не расчехлять?

- Вот тебе крест! Полки без знамён стоят. Сам можешь подняться и посмотреть.

- Отправляйся обратно с докладом, - строго приказал ему Павел.

- Ваше благородие, коль он не брешет, что же это такое? - сопел недовольно Козлов. – Как же без знамени можно в бой идти? Оно же святое. Ежели умирать, так под знаменем. Это же, как под образом Господнем, как с покаянием….

- Не знаю я, - раздражённо пожал плечами Павел. – Наше дело – аул поджечь. Об остальном начальство пусть думает.

Он всматривался вдаль, туда, где в утреннем тумане пропадала дорога. Полное умиротворение. Тишина. Может ему только кажется, что он на войне? Это же его первый бой. Много читал, как герои романов переживают свои первые сражения, горят героизмом, дают громкие клятвы… Ничего в душе не почувствовал. Что будет – то будет. Сколько не заглядывал в себя – полная тишина, как в Альминской долине.

Но вдруг до слуха долетел еле различимый треск барабанов. Идут! Отчего-то руки стали дрожать. Павел крепче сжал кулаки, но дрожало все внутри.

- Водки дать, ваше благородие? - шепнул Козлов, заметив, что творится с командиром.

Павел коротко кивнул. Тут же почувствовал в дрожащей руке холодную крышку от манерки.

- Нет, погоди! - Он отдал крышку обратно Козлову. – Без водки справлюсь.

Но прошло четверть часа, полчаса, час…, а вражеские колонны так и не показались. Туман давно растаял. Солнце поднималось к зениту; бой ещё не начался.

***

Около девяти часов адъютант Панаев попросил Меньшикова обратить внимание на берег моря. Князь прильнул к окуляру подзорной трубы.

- Вот и африканские герои, - произнес Меньшиков.

- Странно, я не вижу батальонных коробок, - сказал капитан Панаев.

- И не увидите, - ответил Меньшиков. – Впереди алжирские стрелки. За ними зуавы. Они привыкли воевать в развёрнутом строе.

- Экая глупость! – усмехнулся Панаев. – Мы же их в штыковой сомнём.

- Посмотрите внимательно, - сказал Меньшиков. – У них штыки отомкнуты.

- Но как же они пойдут в атаку?

- Вот, так и пойдут. Прикажите укрепить первую цепь штуцерными из резервных батальонов, - дал распоряжение главнокомандующий.

***

До Павла долетели урывками звуки марша. Они доносились из долины, откуда должен был появиться враг. Музыка звучала все громче и громче. Послышались команды; на каком языке – не разобрать.

- Сейчас! – рычал ефрейтор Козлов. – Уже скоро….

- Да поскорей бы! – в нетерпении воскликнул Павел. Его вновь пробрал озноб.

Прибежал солдат с приказом поджигать дома.

***

Казак из пикета доложил Меньшикову, что французские стрелки подошли с левого фланга к склону и уже находятся в разрушенном ауле Улюкул. Вскоре новый доклад: зуавы переходят Альму вброд. Третий доклад: французские стрелки поднимаются на плато.

- Что с их артиллерией? – спросил Меньшиков у казака.

- Застряли, ваша светлость. Брод илистый. А у них упряжки из двух лошадей – не вытянут.

Меньшиков подозвал адъютанта Стеценко.

- Скачите к Кирьякову. Пусть будет внимателен. Против него не турки идут, а французские части зуавов. Они тоже в фесках и шароварах. Дерутся, как звери.

Через некоторое время Меньшиков с удивлением воскликнул, отрываясь от подзорной трубы:

- Что за черт? Почему они встали?

Действительно, французские батальоны остановили движение.

- Хотят подтянуть резервы, - решил адъютант Панаев. – Возможно, сражение начнут завтра.

- С чего вы так подумали? Узнайте, что там, на правом фланге?

Адъютант ускакал к телеграфной башне к генералу Кишинскому, который наблюдал в телескоп за противником, для корректировки огня артиллерией. Вскоре Панаев вернулся и доложил: в лагере англичан полный покой.

- Ерунда, какая-то, - забеспокоился Меньшиков. – Они даже не строятся?

- Нет, - развёл руками Панаев.

- Коль к вечеру не начнётся бой, прикажите Кирьякову разжечь побольше костров на возвышенностях.

- Может, дать распоряжение кашеварам готовить обед? Солдаты могут попеременно приступать к трапезе, - предложил Панаев.

- Погодите с обедом, - недовольно сказал Меньшиков. – Как бы нам самим в котёл не угодить. – Что-то здесь не так…. Скачите вновь к Кишинскому. Пусть внимательно следит за английским лагерем. Если что-то заметит неладное – немедленно ко мне вестового!

Панаев вернулся через полчаса.

- В английском лагере только что проиграли сбор, - доложил он.

- Не торопится сэр Раглан. Слишком уверен в себе. Это хорошо, - решил Меньшиков.

***

Со стороны моря грянул выстрел, протяжный, гулкий – так стреляют корабельные орудия большого калибра. За ним второй. Выстрелы звучали все чаще. Пароходы принялись обстреливать плато, прикрывая, карабкавшихся по склону, зуавов. Ночью с пароходов спускали шлюпки и произвели замеры глубин. Теперь одиннадцать судов с малой осадкой подошли как можно ближе к берегу и встали на шпринги. Ядра скакали по камням, рыхлили землю. Пара штук даже докатилась до второго батальона Минского полка, стоявшего на оконечности левого фланга и сторожившего овраг.

- Прикажите Московскому полку атаковать? – подлетел к Меньшикову подполковник Циммерман.

- Нет. Второму батальону Минского оттянуться назад, - сказал главнокомандующий.

- Но французы уже вышли на плато, - доложил Циммерман.

- Кирьякову передайте, чтобы следил за артиллерией. Как только французы попытаются втащить орудия, тогда и атакуйте.

Вдруг на левом фланге грохнул пушка.

- Откуда? – засуетился Меньшиков. – С донской батареи?

- Похоже, нет, - растерянно сказал адъютант Панаев.

- Циммерман, вы проследили, чтобы генерал Кирьяков поставил заслон по дну оврага?

- Простите, я не помню такого приказа, - побледнел подполковник.

- Самому надо было догадаться! – взорвался Меньшиков. - Поздравляю! Французская батарея у нас на левом фланге.

Меньшиков приказал подать коня и помчался в сторону позиций Московского полка. Вся свита, человек двадцать офицеров, двинулась вслед за князем.

- Василий Яковлевич, черти вас забери, почему тропу в овраге не перекрыли? – накинулся Меньшиков на Кирьякова.

- Ракович перекрыл, ваше сиятельство, да только с кораблей начали палить – не высунуться. Пятерых убило. Ещё трое ранены.

- Не о том овраге толкую, Василий Яковлевич! – накричал на генерала Меньшиков. – Ракович у вас тыл обороняет. – Овраг, о котором я говорю, вот, прямо у вас под носом. По нему французы пушки подтаскивают.

- Виноват…., - растерялся Кирьяков.

- Поздно извиняться! Немедленно отбить атаку! Минский полк в бой! Донские батареи - сюда!

***

Павел услышал, как на высотах у моря все загрохотало.

- Собирайте солдат, - приказал он ефрейтору Козлову. - Поднимайтесь к батарее. Я сам здесь прослежу.

- Так, а чего следить? Горит славно, - удивился Козлов.

- Идите, я следом, – потребовал Павел.

- Дозвольте вас подстраховать, ваше благородие, - попросил ефрейтор.

- Не надо.

Крыши домов занялись пламенем. Густой дым повалил из окон, застилая все вокруг плотной пеленой. Ветер сносил дым вверх по течению Альмы. Вскоре слева, за зигзагом реки, в двухстах шагах от моста затрещали ружейные выстрелы. Павел высунулся из-за забора, чтобы разглядеть, происходящее. Сквозь дым он увидел множество фигур в красных широких шароварах. Сверху, с наших позиций, поднялась оглушительная канонада. Земля вздрагивала. Впереди, в виноградниках за аулом Альматак рвались гранаты, поднимая тучи пыли, вперемешку с дымом. Шальные пули стали долетать к мосту, плюхались в воду, барабанили по доскам настила. Что-то прожужжало у самого носа. Камень в заборе возле Павла подпрыгнул и свалился на землю. А рядом упал камушек поменьше. Павел схватил его и тут же выронил. Обжёг пальцы. Пуля! – догадался. Стало как-то не по себе. Не пора ли убираться отсюда? Павел перебежал за другой заборчик, присел, но продолжил наблюдать.

Он увидел зуавов в высоких фесках кровавого цвета. Они быстро продвигались плотной шеренгой, но как только попадали под ружейный огонь наших стрелков, засевших в виноградниках, тут же разбегались. Прятались за любым попавшимся укрытием. Ловко стреляли с колена. Ружья заряжали чуть ли не лёжа, потом вскакивали и вновь кидались вперёд. Странная тактика. Никаких боевых колонн в полный рост, никакого дружного напора плечом к плечу. У них даже штыки висели на поясе. Вражеская артиллерия так же действовала странно. Павел видел, как лёгкая пушка на конной тяге быстро выдвинулась за цепь стрелков. Артиллеристы выкатили орудие на бугор, дали залп, тут же подцепили пушку к передку и уехали на другую позицию. Ядра нашей артиллерии бесполезно пропахали уже пустое место. Во всех действиях французских канониров чувствовалась хорошая выучка. Все делали слаженно и быстро.

Вскоре наши стрелки стали отступать. Потянулись к мосту. Последними отходили штуцерные из морского батальона. Мичман, командовавший стрелками, заметил Павла.

- Кто охраняет мост? – спросил он.

- Не знаю. Кто-то из шестого сапёрного, - ответил Павел.

- Сколько у вас человек?

- Я один.

- Мост подготовлен к уничтожению?

- Не могу знать.

За матросами пробежали сапёры.

- Кречен, - крикнул Павлу прапорщик Мазин, - давайте за нами. Смотрите, с правого фланга англичане подходят. На этом берегу из наших никого не осталось, все отошли.

Павел рванул вслед за Мазиным. Возле моста – никого. На досках разбросана солома, посыпана порохом и прикрыта промасленными кусками холстины.

- Погодите, - крикнул Павел Мазину. – А кто должен мост поджечь?

- Не знаю.

- Так давайте сами подпалим.

- Без приказа нельзя, - остановил его Мазин. – Может опоры подрубили, да он рухнет, когда пушки по нему покатят.

Они оказались на другом берегу и присели за валун. Мазин достал небольшую оптическую трубу. Оглядел окрест.

- Хорошо пылает, - удовлетворённо произнёс он, указывая на аул Бурлюк, передал трубу Павлу.

Сквозь канонаду и треск ружейной стрельбы прорезалось заунывное гудение волынок. Сразу же на батарейной высоте заговорили пушки. Павел выглянул из укрытия. К берегу Альмы подходили стрелки в зелёных куртках. За ними виднелись красные линии атакующих колонн линейных полков. Справа катили лёгкие полевые орудия. И катили их прямо к мосту. За линейными полками, двумя развёрнутыми колоннами двигались гвардейцы её величества в высоких меховых шапках. Английская гвардия шла уверенно, неспешно, строго держа строй. В центре, среди колонн показалась кавалькада. Множество всадников в пёстрых одеждах ехали кучей, словно на прогулке. Как только первое ядро, лихо рикошетя от земли, смела нескольких гвардейцев, великолепная кавалькада тут же рассыпалась. Некоторые всадники повернули коней назад.

Едва английская пехота спустилась в долину перед рекой, русские батареи открыли усиленный огонь. Дым от горевшего Бурлюка потянулся серой завесой к полю. Английские лёгкие орудия развернулись недалеко у горящего аула и открыли ответную стрельбу. Но тут же были вынуждены откатиться. Точные выстрелы с батарейной высоты подбили два орудия и покалечили прислугу.

Жар от Бурлюка становился невыносимым. Сквозь дым ничего невозможно разглядеть. Все вокруг Павла погрузилось в непроницаемую пелену. Грудь разрывалась от кашля. Лишь иногда ветер прогонял дым, и тогда хоть что-то можно было увидеть. Павел внимательно всматривался в яркие пятна горящих домов. На узких задымленных улочках показались зелёные куртки английских стрелков.

Вдруг из дыма прямо на мост вынырнула колонна в красных мундирах. Павел растерялся. Что делать? Надо же поджечь мост! Англичане ступили на настил. Но тут же заряд картечи выбил барабанную дробь по доскам. Несколько гренадёров упали в воду, остальные бросились назад. Павел выронил трубу и зажал уши, услышав, раздирающий душу, крик боли.

Кто-то коснулся его плеча. Он вздрогнул.

- Пора отходить, ваше благородие, тряс его ефрейтор Козлов. – Вон, они, реку вброд переходят.

- Ты зачем вернулся? – рассердился Павел.

- За вами, ваше благородие, – ответил тот.

- А как же мост? – не понимал Павел. – Поджечь надо!

- Поздно, ваше благородие, - втолковывал ему Козлов. – Они, уже на нашем берегу.

Вновь английская пехота появилась у переправы. Солдаты присели в нерешительности. Офицер, размахивая саблей, гнал их на мост. Стрелки не слушались. Новый заряд картечи уложил ещё двух человек. Офицер свалился на землю, словно ему подрубили ноги.

- Уходим, ваше благородие, - настойчиво требовал Козлов.

- Где прапорщик Мазин? Он только что был здесь.

Павел огляделся. Мазина нигде нет.

- Вон он, - указал Козлов за валун.

Павел увидел Мазина. Поручик лежал, раскинув руки. Глаза широко открыты. Он безмятежно смотрел в небо, как будто наблюдал за облаками. Лоб как-то странно вмят. Тёмная дыра посредине. Павел сперва не понял, что с поручиком, хотел потянуться к нему, растормошить, но через секунду до него дошло. От увиденного у Павла чуть не случилась истерика. Ефрейтор Козлов схватил его в охапку и поволок к батарее.

Пробежав мимо цепи наших стрелков, они оказались у эполемента. Орудия гремели без умолку. Земля вздрагивала. Внизу дымил Бурлюк, скрывая сады и реку. Красные мундиры бестолково сбивались в кучи. По ним тут же била артиллерия. Английские стрелки в зелёных куртках пытались перебраться на наш берег, но тут же попадали под огонь штуцерных.

Павел присел за эполементом. Перед глазами стояло лицо прапорщика Мазина с пробитым лбом. Так это и есть смерть? Вот так быстро? Возникло желание зажать уши, закрыть глаза и куда-нибудь спрятаться поглубже.

Козлов влил в него водки. Павел чуть не подавился от кашля.

- Приходите в себя, ваше благородие, - выругал его ефрейтор. – Что вы, как барышня раскисли? Покойника никогда не видели?

***

Меньшикову доложили, что английская пехота в центре несёт тяжёлые потери от нашей артиллерии. Все атаки отбиты. Но артиллеристам нужна помощь, так, как расчёты страдают от стрелков. Картечные заряды почти все израсходованы.

- Хорошо, - коротко ответил Меньшиков, не дав никаких распоряжений.

Адъютант Панаев прискакал с левого фланга. Доложил: четвертая батарея оттягивается назад.

- Почему? – недовольно спросил главнокомандующий.

- Французы укрепили свои орудия на плато. Огонь губительный. В четвертой батарее вбито половина расчётов. Пятая батарея несёт потери от штуцерных противника. С наблюдательной вышки поступил доклад: французы ввели в бой последние резервы. Московский и Минский полк сдерживает их у Телеграфной горки. В центре позиций левого фланга полки зуавов упорно лезут вперёд. Бородинский полк с трудом отбивает натиск.

- Пора, - твёрдо сказал Меньшиков.

- Простите, что вы приказали? - не понял адъютант.

- Минскому и Московскому полку отходить к Севастопольской дороге, - приказал Меньшиков.

- Отходить? – не понял Панаев.

- Да. Немедленно, - подтвердил Меньшиков. – Артиллерию снимать с позиций.

- Разрешите бросить Брестский и Белостокский полки в бой. Скинем французов в море! Тарутинский полк их поддержит второй волной, - предложил подполковник Циммерман.

- Нет. Брестский и Белостокский оттяните к телеграфной башне.

Меньшиков подозвал адъютанта Соколова.

- Передайте командиру Тарутинского полка, только конфиденциально: отходить по Севастопольской дороге.

- Отступать? – удивился Соколов, не веря своим ушам.

- Вы оглохли от канонады или стали плохо соображать? – накричал на него главнокомандующий.

- Никак нет!

- Тогда – выполняйте. И четвертую лёгкую батарею пусть генерал Волков выдвинет для прикрытия отхода.

Следом Меньшиков подозвал адъютанта Грейга.

- Передайте полковнику Веревкину, пусть постепенно отводит Бородинский полк, но не проваливается.

***

На эполементе часть орудий откатывали и остужали. Вражеские ядра с английских маломощных пушек едва долетали, зарываясь в насыпь. Английские стрелки с большим трудом захватили мост. Подтянули по мосту два орудия. Но наши артиллеристы тут же вывели их из строя. Зелёные куртки прятались в виноградниках, не смея высунуть голову.

Но вдруг ядро вспахало гребень эполемента и разорвало заряжающего в клочья. На помощь английской пехоте подоспела тяжёлая полевая артиллерия. Склон, где засели стрелки Казанского полка и морского батальона покрылся всполохами от разрывов гранат. Штуцерники стали отходить.

- Патроны! – раздалось по цепи. – Патроны!

- Где патронные ящики? – требовал полковники Селезнев у коменданта полка.

- В обозе. Ещё не подвезли.

- Так чего вы ждёте? Живо в обоз! – закричал на него Селезнев.

- Я один не смогу много привезти.

- А кого я вам дам? У меня половина офицеров выбило.

- Разрешите с вами, - вызвался Павел. Он немного отошёл от оцепенения. Ему надо было что-то делать, дабы окончательно прийти в себя.

Они с комендантом полка сели на лошадей и галопом помчались разыскивать вагенбург.

***

Главнокомандующий подъехал в центр позиции, к расположению Бородинского полка.

- Узнайте, как дела у Суздальского, - приказал он адъютанту.

Тот помчался на правый фланг. Вскоре прискакал обратно.

- Держатся, - доложил он.

- Где английская кавалерия?

- Даже не сдвинулась с места.

- Поторопите войска с отходом. Надо держать дистанцию орудийного выстрела.

***

- Почему батарея прекратили огонь? – накинулся полковник Селезнев на командира. – Не видите, Казанский полк под обстрелом?

- Орудиям надо остыть, - ответил тот.

- Англичане сейчас пойдут в атаку! Подвезите резервные пушки, - требовал полковник Селезнев.

- Сдержите их штыками, хотя бы на полчаса, - молил командир батареи. – Пушки раскалились. Нельзя стрелять. Разорвать может. А из резерва последние уже поставили.

Казанский полк ринулся в атаку. Колонны в серых шинелях и черных касках бесстрашно и напористо двигались вниз, выбивая англичан из укрытий. На другой берег Альмы густо высыпали стрелки. Плотный ружейный огонь заставили казанцев остановиться. Полковник Селезнев упал, получив две пули в грудь. К англичанам подходили свежие части. Остатки Казанского вынуждены были откатиться. Всех старших офицеров выбило. Молодой поручик Троцкий вывел последним свой батальон из схватки.

На эполемент прискакал адъютант от князя Меншикова с приказом: батареям отходить. Орудия откатили и стали готовить к сцепке. Но вдруг показался генерал Горчаков.

- Почему отступили? – набросился он на оставшихся в строю офицеров Казанского полка.

- Патроны закончились.

- Почему не послали за патронами?

- Уже послали.

Снизу завыли трубы: «в атаку! ». Красные мундиры шли вперёд. Вскоре английские пехотинцы ворвались в эполемент. Завязался жестокий штыковой бой. Горчаков в растерянности смотрел, как отступают казанцы.

- Остановиться! – закричал он, вынимая саблю. – Остановиться немедленно!

***

Павел с комендантом Казанского полка на взмыленных лошадях подлетели к месту, где должен стоять обоз. Но вместо вагенбурга увидел всего несколько фур. Обоз вереницей уходили по Севастопольской дороге.

- А где поклажа Казанского? – испуганно спросил интендант у какого-то тылового прапорщика.

- Уже укатили.

- Как? Почему? – растерялся комендант.

- Приказ отдали: уходить к Симферополю.

- Но нам нужны патроны!

- Патроны? Вон в той фуре есть пара ящиков, - указал прапорщик. – А вам для каких ружей? Эти для литтихских.

- Все равно! Давайте!

***

Меньшиков увидел, как над телеграфной башней взвилось французское знамя.

- Полкам правого фланга – отступать, - приказал он. – Углицкий, потом Суздальский. Казаки в арьергарде.

Вдруг в центре, возле эполемента прокатилось «Уррра! », заглушая гул канонады. Колонны Владимирского полка двинулись в атаку. Впереди скакал, неистово размахивая саблей, генерал Горчаков.

- Что он творит, старый черт? – в ужасе закричал Меньшиков.

- Батарею отбить решил, - доложил адъютант Панаев. - Там наши два орудия застряли.

- Скорее к нему! Остановить атаку! Что же он делает, дурень! Сейчас же под артиллерию попадёт! – Меньшиков подозвал подполковника Циммермана. – Скачите на левый фланг. Пусть Кирьяков сдержит французов, сколько сможет, иначе нас от дороги отрежут. Зубами в землю пусть вгрызается!

***

Павел гнал коня обратно, держа перед собой на седле ящик с патронами. Навстречу ему шли солдаты Казанского полка. Полк отступал в беспорядке. Тут же увидел ефрейтора Козлова.

- Что случилось? – крикнул он ему.

- Англичане батарею взяли, - ответил тот. Козлов тяжело дышал. Лицо в пороховой копоти. Пот стекал по вискам, оставляя грязные дорожки.

Павел соскочил с коня, сбросил ящик на землю.

- Эй, штуцерные! – крикнул он. – Патроны!

Но никто не обратил внимания. Все быстро проходили мимо.

- Уходить надо, - сказал Козлов.

Вдруг сзади раздался стройный шаг. Тремя линиями шёл Владимирский полк, взяв ружья «на руку» с примкнутыми штыками. Справа шагал с обнажённой саблей молодой капитан.

- Приготовься, старики! – звонко крикнул он.

Павел пристроился к капитану, достав свой тесак. Козлов отобрал у отступающего казанца ружье и тоже ринулся в атаку.

- Первая. Стой! – скомандовал капитан. - Целься! Огонь!

Бабахнула цепь стрелков.

- В штыки! Ура! – Вперёд, размахивая саблей над головой, вырвался Генерал Горчаков на взмыленной лошади.

Красные мундиры и зелёные куртки разбегались кто-куда. Кубарем скатывались вниз по склону, уворачиваясь от штыков. За эполемент произошёл короткий жестокий бой. Англичан выбили. Но тут же встали.

- Почему остановились? Поддай, как следует! – требовал Горчаков.

- Смотри ребята, - крикнул капитан солдатам. – Вот генерал заслуженный! Семейный небось, а жизнью не дорожит. А мы что? Чего нам терять?

- Командир, так командир, - соглашались солдаты. - Бывал в передрягах.

- Кто из вас струсил, взгляни на меня! – капитан смело поднялся на гребень эполемента. - И если я моргну хоть глазом от страха, можете меня не слушать и уходить! А лучше сразу пристрелите!

Владимирцы двинулись вниз к реке, гоня перед собой, словно зайцев, вражеских егерей. Но на этот берег Альмы уже перешли гвардейские части. Павел увидел впереди стройные цепи в красных мундирах и высоких меховых шапках. До гвардейцев не более ста шагов.

- В штыки их! – закричал капитан.

Цепь гвардейцев остановилась. Всю линию окутало дымом от ружейных выстрелов. Капитан, шедший рядом с Павлом, вскрикнул и рухнул. Ещё залп. Солдаты вокруг падали, словно спотыкались.

- Не дай им перезарядить ружья! – заорал Павел. Не соображая, что делает, сам бегом бросился вперёд, намечая в жертву рослого офицера.

Офицер хладнокровно прицелился с пистолета прямо в лицо Павла. Через чёрное отверстие ствола на него в упор взглянула смерть. Обдало холодом. Выстрел. Пуля свистнула у самого виска. Павел со всей дури рубанул тесаком по облаку дыма. Лезвие врезалось в мягкую плоть. Он налетел на офицера, свалил его на землю и упал сам. Над ними с лязгом сошлись штыки. Серая волна врезалась в красную линию и промяла её. Павел увидел, как один здоровый солдат вогнал весь штык в грудь красному мундиру. Штык обломился. Тогда солдат схватил ружье за ствол и стал бить англичан прикладом, да с такой силой, что от каждого удара какой-нибудь красномундирник кувырком летел на землю.

Гвардейцев столкнули в реку. Но с другого берега враг открыл частую ружейную пальбу. Павел увидел генерала Квецинского, Он сидел на земле, силился подняться. Шинель его была простреляна в нескольких местах. Павел вместе с полковым адъютантом помог генералу встать.

- Вторая линия! – требовал Квецинский. – Где вторая линия? Пусть поддержат атаку.

- Вторая линия уже в атаке, - ответил адъютант.

- А за нами кто идёт?

- Никого.

- Тогда, отступать! - еле выговорил генерал. – Налево, кругом!

Пуля тут же впилась в ногу Квецинскому. Он вскрикнул и потерял сознание. Солдаты подхватили командира на руки и понесли наверх.

- Отходим, ваше благородие, - дёргал Павла за шинель ефрейтор Козлов.

Подниматься обратно было не так легко, как бежать в атаку. Кругом лежали тела убитых. Раненые стонали и просили помощи.

- Давай захватим того, - указал Павел на солдата с развороченным животом.

- Не помочь ему. Да и нам поспешать надо, - тянул чуть ли не силой его за собой ефрейтор. – Сейчас нас картечью накроют. Вон, слева батарею вывозят.

Словно услышав слова ефрейтора, над головой с резким звуком хлопнула граната, посыпая землю пулями, как градом.

Павел с Козловым добрались до эполемента и ввалились в опустевшую амбразуру. Орудия уже увезли. Осталось только два с побитыми лафетами. За ними следом шли солдаты, сбрасывая на ходу ранцы. Многие были без ружей и касок.

- Надо их как-то организовать, остановить, - предложил Павел. Он не понимал, что говорит. Голова горела. Мысли путались. Он плохо соображал, что творится вокруг. Его трясло, как в ознобе.

- Ничем их не остановишь. Все! Шабаш! – покачал головой ефрейтор.

Вдруг по гребню эполемента, разбрызгивая искры, скользнула бомба, отскочила от орудийного лафета, и метнулась прямо к Павлу под ноги. Он ничего не успел сообразить. Ефрейтор Козлов закрыл его собой.

***

Остатки растерзанного Минского полка отходили, отстреливаясь, к Севастопольской дороге. К ним примкнули несколько сот человек – всё, что уцелело от Московского. Французы пытались отрезать путь. Наседали сзади. Русские офицеры поворачивали солдат, и те с последними силами кидались в штыки. Французы трусливо отбегали и расстреливали наши колонны. Подоспела конная донская батарея. Несколько залпов картечи и французы вдруг раздумали преследовать.

Волынский полк, стоявший все сражение в резерве, пропустил мимо себя отступавшие части и закрыл собой дорогу. Отходил последним. Казаки оттянулись в степь, но в любой момент готовы были ввязаться в арьергардный бой. Генерал Лукан двинул было бездумно лёгкую кавалерийскую бригаду в обход Волынского полка. На первый эскадрон набросились казаки и отогнали преследователей.

Над телеграфной башней гордо развивались флаги французских полков. Англичане ликовали, захватив два оставленных разбитых орудия. Солнце падало за горизонт. День умирал вместе с тысячами павших солдат.