МИЛОРАД ПАВИЧ. Д А М А С К И Н. Зодчие

МИЛОРАД ПАВИЧ

Д А М А С К И Н

Новелла для компьютера и плотничьего циркуля

Перевод с сербского Натальи Вагаповой

Начать с главы Зодчие

Зодчие

Однажды в конце XVIII века некий турок, паромщик на Дрине, тот самый, что варил куриные яйца для пущей сохранности в конской моче, удивленно идобросовестно сосчитав всех, кого перевозил, сообщил своему начальству, что в районе Осата сербскую сторону переправились восемьсот сербських зодчих, каменщиков и плотников, причем все восемьсот по имени Йован. Впорыве своеобразного строительного транса они буквально наводнилинедавнее поле боя только что прошедшей австро--турецкой войны. Движимыестоль же беспримерным порывом, предвкушая великие дела навстречу имдвинулись в долину Дуная зодчие и каменщики из Карловаца, Земуна, Сремской Митровицы, Нови Сада, Осиека, из Панчева, Румы - словом, кто изгорода, а кто прямо от сохи. Эти каменщики и " деревянных дел мастера", " инженеры", " баукюнстлеры", " баугаутпманы", плотники и столяры, а такжеотделочных и мраморных дел искусники днем покупали мулов, выбирая тех, что, пока щиплют траву и пьют, пускают в ход все пять органов чувств, ибо иначе какой же это мул, а по ночам видели себя стоящими на берегуисчезнувшего моря, и в их снах оно еще продолжало гудеть и катить волныраспаханного чернозема с севера на юг Паннонии, ударяясь о горный хребетблиз Белграда. В кратчайшее время они восстановили с невиданным размахом и монастирь Месич, и подворье монастыря Врдник, воздвигли новые церкви в городкахКрнешевци, Стара Пазова, Чортановци на Фрушка Гора и Буковац, достроили

собор в городе Карловац, колокольню в Бешке, храм в Эрдевике, Николаевскую церковь в Ириге. Сербы из Равницы или из Боснии, а вместе сними многочисленные чехи, немцы и фракийские валахи стали направо иналево заключать договоры, увенчивая их неуклюжими подписями - крестом, кириллицей или латиницей. Все восемьсот Йованов с той стороны Дрины, всеэти Станаревичи, Лаушевичи, Влашичи, Аксентиевичи, Дмитриевичи, Ланеричи, Георгиевичи, Вагнеры, Майзингеры, Лангстеры, Хинтенмайеры, Бауэры, Эбени, Хаски, Киндлы, Бломбергеры и Гакеры пригоняли свои суда, груженые бревнами и камнем, своих коней, тащивших свинец, песок иизвесть, и видели во сне своих жен такими, какими они уже теперь, конечно, не были. Строители не умели плакать во сне, и это былоневыносимо. Они наперебой предлагали свои услуги равнинным помещикам исербским купцам, превознося свое искусство и с гордостью перечисляя своититулы и рекомендации. Они, носившие усы кто по константинопольской, ктопо венской, а кто и по пештской моде, предпринимали в двух империях, вАвстрийской и Османской, неслыханные начинания в области строительства, получая за свой труд то императорские дукаты с изображениями Иосиф II иего матери, то старые цехины, то новые наполеондоры, то серебряныефоринты и посеребренные перперы, не отказываясь, впрочем, ни отегипетских динаров, ни от обрезанных и необрезанных турецких аспр, аиногда не брезгуя и древними фоларами что ходили в Которе. Они строилии строили, не забывая проверять подлинность монет красным мускатнымвином. Строили непрерывно. От усталости они временами забывали себя, свою жизнь, продолжая помнить только запахи... Видя сны на пяти языках и осеняя себя двумя разными крестами, зодчиевозводили новые православные церкви в местечках Бачевцы, Купиново, Мирковци, Яково, Михальевац, Бежания, что возле Земуна и Добринци. Онисполаскивали бороды в торбах своих лошадей. Охотнее всего брались они запостройки к северу от " соляной черты", что проходит по горному хребтублиз Белграда, отделяя северные солончаки в тех местах, куда раньшедоходило Паннонское море, от жирного южного чернозема в тех местах, гдени моря, ни соли никогда не было. Возводя сербские церкви над соляними залежами в долинах Дуная и Савы, они нарочно ели и пили с прищуром, чтобы построенное крепче стояло. Они поставили новые храмы и в Шиде, и вмонастырях Яско и Кувеждин. Затем, по приглашению митрополита Карловацкого, они перешли наплодородные земли, что южнее " соляной черты", и стали там соблюдать своисербские, греческие и лютеранские посты, подновляя или заново строямонастыри Кривайя, святого Романа у Ражня, Памбуковица, Райиновац, Челие. Лупя лошадей по мордам наотмашь, как бьют жен, они прошли сосвоими мастерками и плотницкими топорами сербское восстание 1804 года, ибо сербские купцы, торговавшие свиньями, шерстью, зерном и воском, оплачивали эту революцию и точно так же оплачивали восстановлениемонастырей Крчмар, Боговаджа, Рача, что на Дрине, Волявча, Клисура наречке Моравице и Моравци под горой Рудник. Одни зодчие и плотницких дел мастера, кормившие своих тяжеловозов сольюи мукой, восстанавливали древние монастыри, пострадавшие во временатурецкого нашествия - Манасия, Раваница, Преображение и Николье. Другиеже в это время нанимались строить особняки для богатой знати. Эти новые постройки хранили еще отпечатки древнегреческой архитектурыили стиля ампир - колонны, тимпаны, разорванные фронтоны. Таковы, например, дворец семейства Сервийски в Турецкой Каниже, или дом

Чарноевичей в Оросине, или особняк семьи Текелия в Араде, или виллыСтратимировичей в Кулпине, палаты господ Одескалки в Илоке, особнякисемейств Эльцов в Вуковаре, Хадик в Футоге, Гражалковичей в Сомборе илиМарцибани в Каменице. Схожий облик приобрели штабы австрийскихгарнизонов, которые были размещены на границе - в Петроварадине, Тителе, Земуне, в городах Панчево и Вршац. Новые каменщики, на чьих цехових знаменах был начертан плотничий циркуль, отступили от традиций своїх дедов и предшественников - от всех этих аляповатых табернаклей, витиеватых картушей, тяжеловесных карнизов. Используя одни тольколинейки и отвесы эти мастера украсили здания магистратов в городахКарловци, Темишвар и Кикинда простыми фасадами с аттиками и овальними картушами, а затем ампирными порталами с классической плоскостьюфронтона. Дело венчали ампирные фасады курзала в Меленци и зданиеместной управы в Башаиде. Не все авторы эти построек стали известны в равной мере. На заренового, XIX века более прочих центров строительного искусствапрославилось село Мартинци - благодаря одному человеку и родапотомственных зодчих, дававшего из поколения в поколение первоклассныхархитекторов--левшей. Это был мастер Димитрие Шувакович. Начиная с 1808года он со своими помощниками--мраморщиками строил все, за что толькопожелали платить купцы и богатые ремесленники в местечках Бановци, Кленак, Адашевац, Бешенова, Дивош, Визич, Гргуревци, Лединци, Нештин иЯмина. Его девизом было и осталось: " Если хочешь жить на земле долго исчастливо, ни в чем себя не щади". Одному из самых своих почтенных заказчиков, господину Сервийски, Шувакович предложил соорудить в его имении грот, в котором помести статую греческого бога. Для другого заказчика, его светлостиблагородного господина Николича фон Рудна, разбил рядом с его небольшимстильным особняком новомодный парк с античными мраморными урнами вдольдорожек. А зачем они? - спросил Шуваковича заказчик. Чтобы собирать слезы. Слезы?! - изумился Николич и прогнал Шуваковича прочь.

Обед Кавалер ордена Золотого руна господин Николич фон Рудна был ректоромсербских школ города Осиека и главным судьей жупании Торонталской иСремской. То обстоятельство, что он во время войн с французами и туркамипредоставлял Австрийской империи беспроцентные займы, не помешало емуприобрести за 52 028 форинтов пустошь Рудна. В частной жизни господинНиколич был человеком весьма чувствительным - он пьянел, едва увидев рюмку, и начинал стремительно толстеть, представив себе более двух блюдна столе. Сыновей у него не было. Была только дочь по имени Атиллия, ион дал ей образование, какое тогда давали мужчинам. Между прочим,

дедушка Атиллии по материнской линии был известный педагог Мириевски реформировавший школьную систему не только в Австрии, но и в России. Фройляйн фон Николич впорхнула в свое пятнадцатилетие с " Вечнымкалендарем" Захария Орфелина под мышкой и с ощущением, что время стоитна месте. Ей нравилось смотреть на птиц, летящих сквозь метель, глаза игруди у нее были крапчатые, как змеиные яйца. И она уже постиглаискусство в мгновение ока надеть кольца на левую руку, не прибегая кпомощи правой. Она носила платья венского покроя, высоко подпоясанные, смелкой, похожей на укроп, вышивкой. При этом грудь, в соответствии сгосподствовавшим вкусом, прикрывалась прозрачной вуалью, сквозь которуюдолжны были просвечивать мушки ее сосков.

- Вот глупые курочки, все хотят, чтобы их разбудил какой-нибудьпетушок, - сказала она, глядя на них удивленно, точно видя в первый раз. Затем она обратила свой безжалостный крапчатый взор на отца. - Беда не втом, что ты прогнал Шуваковича, а в том, что ты его прогнал раньшевремени. Подойди сюда. Взгляни в окно. Что ты там видишь? Естественно, лес. А как я сказала? Что я хочу видеть через это окно? Дворец, вкотором я буду жить, когда выйду замуж. А в другом окне? Ну, скажи, чтоты видишь? На груди Атиллии, прямо на прозрачной вуали, трепетали две вышитыебабочки. Между ними на золотой цепочке висел дорогой отцовский подарок -швейцарские часы, усеянные драгоценными камнями. С обратной стороны в них был вделан компас.

- Ничего ты не видишь, - продолжала Атиллия бранить отца. - А кому я толковала, что должно быть видно через это окно? Церковь, в которой я буду венчаться. Ты выгнал Шуваковича. Где его теперь искать? Все твои дела мне приходится делать самой. Пришли-ка ко мне Ягоду. Таким-то образом кучер Ягода получил от юной фройляйн Атиллии приказание найти архитектора получше изгнанного Шуваковича.

- Отыщи мне самого лучшего Йована из всех этих Йованов, - велела она ему. Ягода, как всегда, молча повиновался. Когда он поступил на службу к Николичам, его прежде всего научили молчать. Это было достигнуто следующим способом: целую неделю Ягода один

день должен был держать полный рот воды, а другой день - полный рот ракии.

- Молчать, набравши в рот ракии, совсем не то, что набравши в рот воды, - так полагал господин Николич. По соседству с их имением работал один из тех восьмисот плотников, что пришли из Осата. Не успел Ягода его привести, как фройляйн Николич

спросила, который из Йованов самый искусный зодчий.

- Не тот ли, что работал у Стратимировичей?

- Нет, - гласил ответ, - лучших у нас двое. Одного назвали в памятьИоанна Дамаскина, что строил в сердцах человеческих. А другого – в память отца церкви Иоанна Лествичника, который строил лестницу до неба. Дамаскину удаются самые красивые дома, а другой Йован преуспел в возведении церквей.

- Приведи ко мне обоих, - приказал Николич. - Пусть один построит дворец для моей дочери, а другой - церковь, в которой она будет венчаться.

В следующую же среду Ягода привез обоих Йованов в имение Николича обедать. Их усадили в столовой и подали им самый острый паприкаш и сухой чернослив, который хранился в трубочном табаке и впитал его приятный запах. Была открыта и бутылочка монастырского вермута из Фенека. За обедом договорились, что оба Йована через месяц предъявят Николичу свои чертежи: Йован, что постарше, - для храма, а Йован младший, по прозвищу Дамаскин, - для дворца.

- Платить буду каждый год за год вперед, но и то и другое должно быть готово в одно время, - сказал им Николич. - Храм ничего не стоит без дворца, а дворец - без храма. И то и другое должно быть готово к сроку. А срок - свадьба. Жених у Атиллии уже есть. Поручик Александр, молодой красавец из хорошей семьи. Его отец был генералом в России, а родом они из наших краев. Сейчас господин Александр служит у одного прелата в Верхней Австрии. Старший зодчий, испуганный короткорукий человечек, был настолько молчалив, что, когда его вынуждали говорить, губы у него лопались, как

рыбьи пузыри. Услышав, что ему предстоит построить церковь к венчанию барышни Николич, он озабоченно спросил, сколько же ей лет.

- Да она еще с детишками играет в десять слов на одну букву, - успокоил

его господин Николич. - Ей только пятнадцатый год пошел.

В ответ на это старик нахмурился и начал что-то быстро подсчитывать карандашом на ладони. Младший зодчий вообще не произнес ни слова, и только когда господин Николич упомянул о том, что церковь и дворец надо строить рядом с его нынешним особняком, Дамаскин в знак несогласия несколько раз повел вправо-влево указательным пальцем.

- Строить будем на том месте, где дует только один ветер, - пояснил жест Дамаскина его сотоварищ, архитектор Йован. Дамаскин был красивый левша с крепкими икрами ног и жесткой черной бородкой, стянутой в хвост золотой пряжкой. Запястья рук у него были

перевязаны белыми платками, как у всех, кто искусно владеет холодным оружием. Когда такой человек сражается на ножах или на саблях, эти платки трепещут и ослепляют противника, который не может определить ни где острие сабли, ни с какой стороны защищаться. Но при молодом Дамаскине не было ни сабли, ни ножа. Подозрительно озираясь, он их оставил в прихожей. Он ничего не говорил, зато все время что-то делал

руками. Во время обеда он смастерил из корки хлеба и лучинки для раскуривания трубок кораблик, который преподнес молодой хозяйке, вошедшей в столовую. К изумлению отца и смущению гостей, Атиллия по случаю их прихода подрисовала своим грудям глаза и ресницы. Они смотрели на гостей из-под вуали в разные стороны, немного кося, но завораживая блестящими зеленым зрачками. Общее оцепенение нарушил Дамаскин. Он впервые раскрыл рот, обращаясь к Атиллии и протягивая ей кораблик.

- Это вам, прекрасная барышня, - сказал он.

Она же на это возразила:

- Если хочешь узнать, красива ли женщина, подожди, пока она зевнет, или улыбнется, или заговорит. Но главное - ты не узнаешь, хороша ли она, пока она не начнет есть у тебя на глазах. Поэтому я и не люблю, когда на меня смотрят во время еды. И моя собака тоже не любит... Она взяла кораблик, подошла к подставке с трубками, выбрала одну изних, уже набитую, с длинным чубуком, и подала ее Дамаскину.

- Этот табак сушился вместе с черносливом и впитал его аромат, -сказала она.

Дамаскин взялся было за трубку, но Атиллия не выпускала ее из рук. Повернувшись, она повела молодого человека на длинном чубуке в свой музыкальный салон. Они оказались в просторной зале с открытыми окнами. При входе на Дамаскина бросилась огромная борзая, к счастью привязанная к кожаному креслу со следами собачьих зубов. Атиллия моментально оказалась за роялем и тут же взяла первый аккорд. Пес сразу успокоился и, поскуливая, забрался в свое кресло. Рояль стоял посреди залы, похожий на лакированный фиакр с двумя фонарями. Ножки его были обглоданы, черные клавиши казались огромными. Маленькие белые клавиши были сделаны из слоновой кости. Атиллия заиграла. От этих звуков все, что было в комнате, загудело, заколыхалось, словно закипело где-то в недосягаемой вышине, а потом сорвалось и с грохотом обрушилось наземь. Дамаскин захлопал в ладоши, пес снова заскулил. Атиллия стремительно оборвала игру.

- Вы, наверное, думаете, что я играю? - насмешливо обратилась она к Дамаскину. - Вовсе нет! Это я музыкой поливаю цветы под моим окном. Они от этого лучше растут... Есть песни, которые цветам особенно нравятся. Точно так же, как некоторые песни нравятся нам. Но есть и другие песни, особенно редкостные и дорогие, - те, которые умеют любить нас. Многие из этих песен мы не слышали и никогда не услышим, потому что тех песен, что умеют нас любить, гораздо больше, чем тех, которые мы любим. Это относится и к книгам, картинам или домам. А что можно сказать о домах? Просто одни дома обладают даром нас любить, а другие - нет. Каждый дом - это, в сущности, непрерывная переписка строителя с теми, кто в нем живет. Жилища людей - как письма, хорошие или плохие. Жизнь в доме может походить на деловую переписку, или на обмен письмами двух врагов, ненавидящих друг друга, или на обмен посланиями господина и слуги, пленника и тюремщика, но может быть и любовной перепиской... Ведь жилища, так же как и мы, бывают женского или мужского рода. В этом-то все дело. Я хочу, чтобы ты мне построил дворец, похожий на любовное письмо. Знаю, не каждому дано разжечь огонь. Некоторым это не удается. Но ты сможешь. Я знаю, что сможешь.

- А откуда вы знаете, высокочтимая барышня? - спросил Дамаскин, надевая колечко дыма, пахнувшего черносливом, прямо на нос борзой. Пес чихнул.

- Откуда я знаю? Ну ладно, слушайте, господин мой! Когда мне пошел седьмой год, у меня появились первые мысли. Причем реальные и крепкие, как веревки. Длинные, аж до Салоник, и натянутые так туго, что прижимали мои уши к голове. А над ними витали такие же крепкие чувства или мечты, как хотите. Всего этого было так много, что мне пришлось научиться забывать. Я забывала не пудами или килограммами, а тоннами, причем каждый день. Тогда-то я поняла, что могу и буду рожать детей. И сразу решила попробовать. В тот же день, в четверг, ближе к вечеру, без промедления, я мысленно родила мальчика трех лет и стала его любить и воспитывать. Ведь любовь - это нечто такое, чему надо учиться, в чем надо упражняться. Кроме того, любовь - это нечто, что надо украсть. Если не красть каждый день у самого себя немножко сил и времени для любви, никакой любви не получится. В мечтах я кормила мальчика грудью и заметила у него н предплечье шрамик, похожий на закрытый глаз. Я мылаему головку вином, в мечтах целовала его в ушко как можно громче, чтобпамять была хорошая, играла с ним в десят слов на одну букву, учила егосмотреть на мою буссоль, бегать наперегонки до реки и обратно, строить на Тисе домик из песка... Он рос быстрее, чем я, и на моих глазахстановился старше меня. Я мысленно отправила его учиться. Сначала вКарловци, в сербско-латинскую школу, а потом в Вену, в военно-инженерноеучилище, чтоб он стал лучшим архитектором, чтоб строил самые красиве дома... С тех пор я его не видела, но не переставала любить. Я совершенноясно представляю себе, как он сейчас выглядит где-то там, далеко, иочень без него скучаю. Без моего мальчика...

- Прекрасный рассказ, барышня Атиллия. Но в нем нет ответа на мойвопрос. В нем нет ни вашего дворца, ни меня. Или вы думаете, что вашвоображаемый подросший мальчик выстроит вам дворец?

- Выстроит, - отвечала Атиллия, отходя от рояля. Быстрым движением оназавернула рукав рубашки Дамаскина, и на его предплечье оказался шрам, похожий на закрытый глаз.

Первый перекресток Читатель может сам выбрать, в каком порядке ему читать следующие двеглавы. Можно читать сначала главу " Третий храм". Можно читать сначала главу " Дворец". Разумеется, читатель может пренебречь нашими предложениями и читать так, как он привык, как любую другую новеллу.

12 3 Следующая ⇒