ПАМЯТИ ВОЛОДИ РЕЗНИКУ

Володя был маленького роста, коренастый, седой и с тёмными карими глазами. Он жил рядом с моим домом, мой под номером двенадцать, а его десять. Иногда я видел, как он со своей сестрой за ручку из садика вели девочку лет пяти-шести. В небольшой трёхкомнатной квартире проживали ещё их пожилые родители, отец, старичок, ходивший с палочкой лет семидесяти и мама, примерно такого же возраста.
Будучи юношей, я часто попадал в нашу владимирскую психушку, где Владимир Самуилович, как его иногда называли бывалые пациенты и врачи был тоже завсегдатаем. О том, что Володя болен шизофренией, я случайно узнал у его тёзки, жившим с ним в одном подъезде Владимира Михайловича Д. водителя пятого маршрута троллейбуса.
- Вот и у этой семьи Резник, тоже больной есть как ты, - задумчиво произнёс мне мой знакомый водитель. - То и дело вызывают к нему скорую, и увозят в психбольницу.
- Да я же его знаю, это Володя! - отвечал я.
С водителем троллейбуса я был знаком с малолетства. Невысокий, крепкий мужичок, всегда открывал мне переднюю дверь и раскрывал кабину. Я протискивался внутрь и весь свой путь мог говорить со своим собеседником о чём угодно. Мужик был очень весёлый, добродушный и отзывчивый. Он мог невзначай надо мной подшутить, или разогнать троллейбус на высокой скорости, весело заржав. Но когда тема разговора переходила о семье Резник, Владимир Михайлович резко менялся в лице, становился серьёзным и напряжённым. Ведь они были по сути соседями. Было видно, как мужчина сочувствовал как больному, так и его родным.
- Ты говори, говори, не стесняйся, - продолжал разговор водитель.
- Но вы же за рулём...
- Я тебя слушаю, а заодно делаю своё дело. - спокойно отвечал Владимир Михайлович.
Продолжая разговор о наболевшим, я то и дело вспоминал маленького мужичка Володю Резника. Вот он лежит в навязках, в наблюдательной палате, тараторя всякую муру. Ему вторят другие возбуждённые больные, Самуилович вскакивает, приподнимаясь на локтях, продолжая выносить мозг дежурной медсестре.

- Ох, как я сегодня устала от этого Резника! - жалуется медсестра улыбчивому санитару лет сорока. Тот остаётся невозмутим, как и положено медперсоналу.
Резник продолжает выкрикиваться, наверно уже все вязки стянул. Медсестра устало вздыхает, а санитар продолжает улыбаться, изредка косясь в мою сторону.

1987 год, мне 19 лет. Я лежу снова в наблюдательной палате, успел познакомиться с новыми больными. Изстарожил - Володя Резник. Он охотно оставляет мне покурить вечером в туалете, немножко намочив конец сигареты слюной. Я не из брезгливых, с благодарностью докуриваю " бычок", рядом тянет руку психохроник Володя Махаев. Всем хочется курить... Мне ничего не остаётся, как поделиться и с ним. В наблюдалке меня весело встречает новенький Олег Белов, рыжеволосый, кудрявенький парень с голубыми глазами.
- Хочешь дурачка изображу? - спрашивает он.
- Хочу! - смеясь отвечаю я.
Олежка приседает на коленки и начинает скакать тупо ржа, махая руками. Мы с Резником продолжаем смеяться, прикалываясь над Олегом. Однако дежурная медсестра нас уже загоняет в палату, мы ложимся на шконки, чтобы встретить дежурного врача. Нас пересчитывают, затем через какое-то время входит дежурный психиатр. Первых опрашивает новичков, затем всех остальных - есть ли какие жалобы?
- Отмените мне аминазин в уколах! - кричит Саня Амяльев, высокий парень в очках, с короткими тёмно-русыми волосами.
- С этими вопросами к своему доктору! - невозмутимо отвечает дежурный врач и быстро уходит.
Примерно через пол-часа входит процедурная медичка с биксами, за ней следом санитар, следит, чтобы больные не выхватили стеклянные шприцы с иньекциями.
- Так все повернулись и сняли штаны! - повелительным тоном говорит медсестра, подходя к каждому со шприцем в руке.
- Хлопком! Хлопком! - отчаянно кричит Амяльев - А-а-а-а-а!
Володя Резник молча готовит под укол свои ягодицы, терпеливо переносит, подносит к носу вату со спиртом.
- Резник! Что за штучки? - вскрикивает процедурнаямедработница, отнимая ватку у смеющегося Вовки.
Настаёт моя очередь, я морщусь от боли.

Почти всю наблюдалку, в том числе меня лечит психиатр Михаил Аронович Мнухин, сорокалетний еврей, с густой чёрной бородой и такими же как смола волосами. Мужчина красивый, очень строгий, с виду спокойный и обходительный. Но это с виду. На самом деле Ароныч безжалостный, немногословный наводящий ужас на многих больных, которых любит " поколоть" либо судьфозином по схеме или курсу, либо аминазином длительным курсом, а бывает и теми и другими уколами очень больными и долгозаживающими.
Володя Резник, Саня Амяльев, Олег Белов и даже я лечимся в этот раз у него. Резнику кроме аминазина делают раз в четыре дня ИМАП, тяжёлый, пролонгированный укол. Никто, кроме него не осмеливается постучать в кабинет к Аронычу. Но Володя тоже еврей, он быстро находит общий язык с врачом. Мнухин снисходительно посмотрев на Резника делает распоряжение медсестре назначить корректор в уколах. Володя остаётся доволен, психиатр оказался внимательным.
Покуривая на радостях он легко вмешивается в чужую игру к шахматистам. Резник легко подсказывает одному из них как ходить, другой одёргивает Вовчика:
- Не мешай!
Но Вовка все равно переставляет фигуры. Гремит на всю включенный телевизор, заглушая матерную ругань одного из игроков, разозлившегося на вмешавшегося Резника. Но тому до лампочки, он продолжает навязывать своё в этом неравном поединке.
В наблюдалке Резник наизусть читает свои стихи посвящённые его любимой женщине. Медсестра, санитарки и больные внимательно его слушают, восхищаясь талантом Вовчика.
- Владимир Самуилович! - почтенно обращается к нему Галина Сергеевна, красивая медсестра в очках, всеобщая любимица всего отделения, - извольте ответить, какой именно женщине вы написали это стихотворение?
Это был провокационный вопрос, но Резник набрался мужества.
- Вам Галина Сергеевна!
Медсестра стараясь скрыть опешивший взгляд как можно спокойно отвечает:
- Я доложу об этом Михаилу Ароновичу.
Резник тонет в улыбке. Мы хорошо знаем, что всеми нами возлюбленная Галина Сергеевна этого не сделает. Да и нужно ли?
- Хотите дурачка изображу? - спрашивает у медперсонала Олег Белов.
- Попробуй! - отвечают ему.
Белов приседает на корточки и начинает кататься на заднице тонко взвизгивая. Его подхватывают санитары и привязывают к шконке. Через несколько минут Олегу делают укол, тот ещё раз взвизгивает и отключается.
Мы молча едем с Владимиром Михайловичем в его " пятёрке", казалось по нескончаемому маршруту. Дома у себя, я нахожу статью пожилого водителя, опубликованную в местной газете. Там он вступается за своего начальника троллейбусного депо, которого городская администрация готовится уволить. Я ещё не знаю, что пролежал с Володей Резник в этом году последний раз. Через несколько лет я буду числиться в другом отделении. Владимир Михайлович не проронит о нём больше ни слова. Да и с ним я больше не увижусь...
Году в 2005-ом, если память не изменяет я случайно увидел очень скромный памятник с маленькой фотографией. На этой могиле покоился Володя Резник. Он умер в конце 90-ых, видимо сестра его сдала на пожизненную койку в посёлке Содышка.
Вскоре после этого я узнал о смерти Владимира Михайловича, водителе троллейбуса, моего старого хорошего знакомого. Умирал он страшно. Не дожив около года до пенсии несчастного схватил инсульт. Боли в висках были до того невыносимые, что Михалыч выбрасывался с балкона, но так и не разбился насмерть. Всего покалеченного его увезли на скорой, но и в больнице он умер не сразу. Нет больше и того загадочного жёлтого троллейбуса с красной полосой под номером 355 который водил Владимир Михайлович. А совсем недавно я узнал, что Олег Белов стал маньяком-убийцей, зарубивший насмерть жену и детей, получивший пожизненный срок принудительного лечения. Но хрен бы с ним, а вот Михалыча и Вову Резник мне жалко.