НА ОБЛОМКАХ САМОВЛАСТЬЯ

Привет, камерады!

У меня для вас две новости – как всегда, хорошая и плохая. С какой начать? С плохой? Ну давайте с плохой.

Так вот: демократии в современных условиях не просто нет – это и так все знают – но и быть не может. Причём, не только «у нас», но в принципе.

И нет, это не лозунги – и не пресловутые «оценочные суждения». Печальный сей факт открыл – ну или если хотите, предсказал – хорошо всем известный Макс Вебер. Тезис его был прост: современное государство – слишком сложный организм, чтобы доверить заботу о нём дилетанту. Целый ряд ключевых функций государства индустриальной, а тем более постиндустриальной эпохи рядовому гражданину совершенно непонятны, а нередко и неизвестны. А значит, усилия, направленные на их реализацию, охлос воспринимает, как пустую трату – и даже прямое расхищение – бюджетных фондов. Которые по искреннему убеждению обывателя формируются из его налоговых платежей и следовательно, с гораздо большим успехом – не говоря уже о социальной справедливости – могли бы быть употреблены на удовлетворение его узко-хомячковых интересов.

В условиях реальной демократии большинство с большой вероятностью – если не с логической неизбежностью – поставит у власти того кандидата, который решительней других пообещает выйти из всех «невыгодных», межгосударственных соглашений, порезать все «лишние» статьи госбюджета – вроде перспективных исследований, инфраструктурных проектов или фондов проецирования мягкой силы – и на вырученные средства раздать всем «простым работягам» по охулеарду наличности, чтобы «смогли наконец-то пожить по-человечески».

Далее у подобного демагога во власти есть два пути: либо положить с прибором на свои предвыборные обещания, и делать то, что необходимо для нормального функционирования вверенного ему государства. Но тогда его немедленно сместят – прибегнув к помощи демократических процедур и институтов. Либо он может проявить принципиальность и начать свои обязательства перед электоратом выполнять – пока страна не захлебнётся в инфляции, разорится под давлением внешних санкций или в ходе какой-нибудь маленькой, но не особенно победоносной войны обнаружит вдруг, что не только не в состоянии повторить технологии своих противников, но даже не понимает, как они работают. В этом случае, дилетанта во власти всё равно сместят – да ещё, пожалуй, и повесят – а на его место на волне народного гнева усядется болтун, ещё более безответственный, который ничтоже сумняшеся возьмётся одним махом решить все проблемы, возникшие по вине его предшественника, попутно раздавая разношёрстному своему электорату самые экзотические, зачастую взаимоисключающие и совершенно сказочные обещания. И повторяться этот цирк будет до тех пор, пока кто-нибудь – извне страны или изнутри – не наведёт в стране порядок, с весьма предсказуемыми последствиями для реальной демократии и демократических институтов.

При этом, не то, чтобы Вебер был врагом демократии и всего, что с ней ассоциируется. Не стоит забывать, что контент он генерил в эпоху массовых армий, когда государственная власть была вынуждена, по крайней мере, делать вид, что считается с рядовыми своими подданными и правит, так или иначе, «их именем и в их интересах». Чтобы в случае войны мобилизованный народ упирался за «Родину-мать» как за самого себя – а не разбегался при первом удобном случае по домам или шёл массово сдаваться в плен. Соответственно в веберовской реальности демократический фасад был безусловно необходим – но только как средство легитимации долгоиграющего и зачастую негласного политического курса, формулировала который и проводила реально правящая бюрократия. Чтобы хомячок продолжал искренне верить, что «он здесь власть», что его голос – решающий – но при этом, послушно выполнял всё, что от него требуется – пардон! – соблюдал социальные обязательства, которые «сознательно и добровольно» сам же на себя наложил.

Само собой, со времён Вебера многое изменилось. Государственная машина стала ещё сложнее – и более того: частные национальные её варианты стали потихоньку смыкаться в единую глобальную. В тотальные войны и многомиллионные армии уже никто не верит – а значит, правящая бюрократия уже не так заинтересована в поддержке рядовых граждан. Тем более, что сейчас, в условиях нового Великого переселения народов, наверное, всё больше правительств думает про себя, что, мол, не нравимся мы нашему народу? Ну ничего! Наберём себе новый.

Да и сама бюрократия сильно изменилась. Если во времена Вебера она со всеми оговорками исполняла волю правящего капиталистического класса, то после мировых войн и вызванных ими кейнсианских экспериментов бюрократия современного Большого Государства сама оказалась пусть не полным собственником, но по крайней мере – распорядителем большей части общественного богатства, перед которым уже частник-капиталист вынужден прогибаться и заискивать, чтобы оторвать заказец-другой, финансируемый из публичных фондов.

… Затем нечто, совершенно аналогичное произошло в частном секторе – в первую очередь у крупнейших его акторов, транснациональных корпораций. Они тоже постепенно стали слишком сложны, чтобы управляться дилетантами-акционерами – которых, к тому же, стало так много, что ни один из них в отдельности – и даже в сколько-нибудь договороспособной группе – не мог всерьёз надеяться завладеть контрольным пакетом.

В результате у нас на глазах капитализм по существу «сдулся». Уступив, однако, место отнюдь не мировой революции – и даже не какой-нибудь бесклассовой постиндустриальной утопии – а довольно шаблонному ремейку феодальных отношений. Судите сами: триада частной собственности (владение – распоряжение – пользование) применительно к основной массе общественного богатства распалась, и контроль над большинством материальных ценностей – как раз на началах распоряжения – захватило новое служилое сословие. Совершенно как в какой-нибудь империи Каролингов, с её «noli officie sine beneficie». Причём, как и положено при феодализме первичном – ленном – бюрократы публичного сектора (полный аналог наших дворян и западных вальвассоров с динстманами) быстро сливаются в единое сословное целое с коллегами из сектора корпоративного (ср. аллодистов или детей боярских). Что совсем не удивительно на фоне очевидной общности интересов: ведь и те и другие под видом исполнения должностных обязанностей заняты, в сущности, одним: присвоением вверенных им богатств. Ну чем не Новое Средневековье?

Понятно, что в подобном «прогрессивном» контексте эрозия демократии должна была приобрести характер, совершенно обвальный, дойдя до полного извращения основополагающих принципов и понятий «народовластия». И вот, нам уже говорят, что демократия – это оказывается вовсе не власть большинства, как думали наивные греки с римлянами, и даже не гарантии меньшинствам – в чём нас убеждали ещё 10 – 15 лет назад – а «власть институтов». Которые, как известно, бывают очень разными – ведь и крепостное право, и даже рабство Нового Времени тоже были институтами, технически – вполне себе «правовыми» …

Вы спросите меня, а в чём же тогда хорошая новость?!

Да в том, что новые возможности всегда несут с собой новые уязвимости. Новый правящий класс пока их всерьёз не воспринимает (что хорошо), однако, игнорирование опасности – далеко не лучший способ ей противостоять (это вам любой страус подтвердит). О чём же идёт речь конкретно?

Ну во-первых, политические предпочтения рядового гражданина становятся всё более радикальными и как это сейчас принято говорить, «социально-безответственными». В том смысле, что, убедившись в совершенном отсутствии обратной связи с государственной машиной и полной невозможности защитить свои интересы с помощью традиционных политических инструментов, он начинает проявлять интерес к инструментам, скажем так, нетрадиционным. Отсюда массовый увод гражданами своей деловой активности в более или менее густую «тень» и как следствие – ренессанс организованной преступности – в том числе под «красной крышей» – последнее время сумевшей проникнуть и вполне уютно обустроиться даже в тех сферах и регионах, где о ней раньше, что называется, слыхом не слыхивали.

Другими проявлениями той же самой тенденции служат возвращение моды на «популизм» (под которым истеблишмент подразумевает любую, сколь угодно умеренную политическую программу, если она каким-либо причинам ему неудобна), а также растущий интерес общества к различным конфронтационным способам защиты своих интересов и прав, безапелляционно классифицируемых властями как «экстремизм» и «терроризм». Причём, всё чаще и чаще подобные явления отмечаются у социальных групп, для которых ещё лет 10 – 20 назад малейшее проявление симпатий к чему-то подобному было совершенно немыслимо.

Самое смешное здесь, что чем активнее неофеодальное государство борется с диссипативными настроениями в обществе, тем более уязвимым становится. Судите сами: на любые открытые проявления нонконформизма оно способно реагировать только насилием – поскольку, с одной стороны, силовая функция, это – самая сущность всякого государства, а с другой – у правящей бюрократии больше не осталось общих интересов с собственными подданными и следовательно – возможностей договариваться. Когда же несистемная оппозиция уходит в подполье, в её ряды начинают массово внедряться провокаторы либо ещё хуже – агенты спецслужб создают должным образом стилизованные подставные организации – как правило, ещё более радикально настроенные, чем революционеры всамделишные. Конечная цель в том и другом случаях состоит в компрометации несистемных оппозиционеров, которым стараются навязать одиозные методы борьбы – те самые, что массовом сознании всем скопом проходят под рубрикой терроризма – действуя либо изнутри (провокаторы), либо при необходимости прибегая к помощи откровенных постановок (операции под чужим флагом). Фундаментальные причины массового недовольства в обществе все эти шпионские игры, однако, отнюдь не устраняют, более того – только его усиливают. Хотя бы потому, что неизменно способствуют нагнетанию паранойи – а человек испуганный по определению не может быть довольным. Но что ещё важнее, самые успехи спецслужб несут недвусмысленные коннотации бессилия «маленького человека» перед монументально-безразличным могуществом бюрократического Левиафана – то есть именно того, что лежит в основе кризиса «постдемократической» государственности. Получается эдакая дурная бесконечность: «больше насилия – больше недовольства – ещё больше насилия» – единственным следствием которой служит постоянный рост влияния, бюджетов и штатной численности спецслужб.

Суверенная бюрократия этому до поры до времени искренне содействует. С одной стороны, ради облегчения жизни своему карательному аппарату она методично деконструирует остатки гражданских свобод, с другой – делает это под предлогом борьбы с террором, крепко-накрепко криминализуя любые попытки разобраться, кто, собственно, за этой инфернальной (чтобы не сказать голливудской) угрозой стоит, и кому она объективно выгодна?

Спецслужбисты, между тем, постепенно подминают под себя все прочие силовые ведомства. Причём, происходит это вроде бы совершенно закономерно: ведь, в самом деле, кому ещё как не «рыцарям плаща и кинжала» – признанным знатокам «вызовов нового времени» – решать, какие угрозы национальной безопасности – в большем приоритете, а какие – подождут пока? Однако, тем самым они единолично, по сути, определяют стратегию развития всего силового блока, а значит – и контролируют движение общей массы средств, ассигнуемых на него из госказны. В результате спеслужбисты становятся по факту главным и чуть ли не единоличным носителем, даже воплощением силовой функции государства – к которой, как мы помним, вся государственность, собственно, и сводится.

Само собой, младшим свои партнёрам: военным, полицейским, прокурорам и т. д. – они попутно прививают собственные методы, привычки и понятия, стирая тем самым и без того не всегда очевидную грань между воином и карателем.

Что же касается отжатой доли общественного богатства, то распоряжаются её спецслужбисты совершенно на тех же ленно-феодальных началах, что и обыкновенные чиновники. В том смысле, что должностные полномочия для них – это в первую очередь средство обогащения, а страсть к стяжательству, как известно, границ не знает. «Штирицы», однако, в отличие от бюрократов цивильных, сами определяют себе фронт работ, сами контролируют качество исполнения своих же обязанностей и главное, если реальная нагрузка на их ведомство вдруг не оправдывает их финансовые запросы, они всегда могут эту ситуацию быстро исправить. Нет, ну действительно! Поди – проверь, кого они там ловят: реальных экстремо-террористов? Или собственных агентов, под соответствующей легендой работающих? А вы думали, почему уровень угроз национальной безопасности всегда только растёт – причём, тем быстрее, чем интенсивнее с этими угрозами борются?

Понятно, что подобная ситуация не может продолжаться вечно – поскольку гипертрофия затрат на спецслужбы истощает экономику ещё быстрее, чем пресловутый военно-промышленный, увлечение которым по меткому выражению Маркса эквивалентно выбрасыванию материальных ценностей в воду. Вызванное этим перманентное сужение хозяйственной базы рано или поздно ударит по всем прочим кланам феодально-бюрократического сообщества. В какой-то момент они даже поймут причину происходящего, а значит – попытаются соединёнными силами окоротить аппетиты силовиков.

И тут возможны два варианта развития событий. Первый – это если новое «дворянство шпаги» задастся тем же вопросом, что и наёмники-кондотьеры XV в.: «А почему, собственно, они (наниматели) решают, сколько нам платить? Ведь мечи-то у нас! Заберём себе всё и будем тратить, сколько захотим». Короче, секурократия – под которой обычно понимают непропорционально-большую роль спецслужб в системе государственной власти – выйдет на новый уровень: спецслужбы совершенно подомнут госаппарат и станут править открыто и безраздельно. Для классической бюрократии подобный сценарий обернётся полным фиаско: потерей всех социально-политических завоеваний последних 100 лет и даже, пожалуй, деклассированием. Что впрочем, для нашего дела и неплохо, поскольку социальная база режима сузится, а протестные настроения в обществе – наоборот, станут значительно сильнее.

Альтернатива, впрочем, для неофеодального государства выглядит ещё более печальной. Состоит она в том, что спецслужбисты, стремясь поддержать свой престиж и претензии на львиную долю общественного пирога, рано или поздно запутаются в собственных комбинациях, и одна из выкормленных ими террористических организаций благополучно сорвётся с привязи и начнёт крушить государственное здание не за страх, а за совесть.

Однако, даже этот вариант развития событий – ничто по сравнению с угрозой, которую таит для правящей бюрократии … её же собственная монополия на власть. Поскольку в отсутствие политической конкуренции она незаметно для себя теряет свой raison d'ê tre – утрачивает компетентность в вопросах госуправления, в своё время составившую главную, даже единственную легитимацию её претензий на власть. Ну тут всё просто: когда сам себе ставишь задачи и сам же контролируешь качество их исполнения, то как-то незаметно погружаешься в блаженное самодовольство – а тем временем косяк на косяке порешь …

Ну и наконец, самая большая опасность – она же уязвимость – как всегда, подкрадывается со стороны, самой неожиданной. Все вы наверняка знаете, что со времён Бреттон-Вудского соглашения и особенно после отмены в 1976 г. советом директоров МВФ последних остатков «золотого стандарта» вся мировая экономика – да и политика по большому счёту тоже – вертится вокруг поддержания определенного уровня потребления. Стоит ему снизиться, стоит людям начать пересчитывать, кто, что и кому должен – и в каких фантиках эту задолженность следует номинировать – и привет! От мировой экономики соплей не останется (чисто для справки стоимость одной только недвижимости в мире примерно в 3 раза превышает глобальный ВВП, объём рынка вторичных финансовых инструментов – раз в 10). Повторяю, это знают всё. Но гораздо меньше народу в курсе, что «хомячок», теряя доверие к государству, потреблять начинает качественно меньше (! ) – и что ещё хуже, теряет восприимчивость к тем информационным посылам и раздражителям, с помощью которых его потребительскую активность традиционно стимулировали и направляли в определённое русло (гармонизируя тем самым глобальный спрос и предложение).

Повторяю, правящая бюрократия до сих пор недооценивает значение всех этих угроз, искренне веря, что с любым проявлением народного недовольства всегда справится живительный чудо-коктейль из ОМОН-овца, провокатора, политтехнолога и рекламщика. Это, однако – её проблемы и наше преимущество.

Для нас важно, что потребность альтернативе существующему порядку вещей в обществе есть и в обозримом будущем она будет только усиливаться. А уж как конвертировать накопленный протестный потенциал в радикальные политические реформы – особенно, когда известны главные уязвимости существующего режима – это, в конце концов, дело техники и в любом случае – предмет совершенно особого разговора. Я же предлагаю сосредоточиться здесь на том, что следует – или точнее возможно – построить ПОСЛЕ, т. е. на развалинах неофеодального государства.

И тут очень важно не терять берегов – в смысле не забывать, что сколь бы уродливые формы не приобрела бюрократия со временем, причин её всевластия никто не отменял. Современное государство, действительно, слишком сложно, чтобы им управляли дилетанты. Поэтому о том, чтобы восстановить народовластие в классическом понимании, не стоит даже и мечтать. Что мы реально можем, так это попробовать создать её функциональный аналог. Иначе говоря, эффективную обратную связь от самого низа социальной пирамиды до самого верха; такую, чтобы элиты любого уровня были вынуждены считаться с рядовыми согражданами. При этом, повторюсь, мы ни в коем случае не можем скомпрометировать императив компетентности в государственном управлении, а равно не должны следовать путём умножения «административных сущностей». Во-первых, потому принцип «кто устережёт сторожей? » столь же актуален сейчас, как и в античности, а во-вторых, исторический опыт учит нас, что профессиональные защитники обиженных и угнетённых, быстро агломерируются во властную вертикаль и подобно дефенсорам Позднего Рима или средневековым вокатам становятся самыми жестокими угнетателями бывших своих клиентов.

Поэтому не будем придаваться утопическим фантазиям, и вместо того, чтобы разрушать сложившиеся, временем апробированные властные институты, постараемся попробуем организовать пресловутую обратную связь как бы вокруг них – причём, по возможности без всякого увеличения нагрузки на бюджет.

С чего же начать, спросите вы? А тут, на самом деле, всё просто. Поскольку государство конституирует монополия на применение силы, то первое, что необходимо сделать для ликвидации – и главное, недопущения в будущем – всевластия бюрократии – это максимально дистанцировать от неё карательный аппарат.

Причём, сделать это проще всего по «классической» схеме – «народа-войска». Для этого нам потребуется разделить права человека и права гражданские с одной стороны и права политические – с другой. Права первой группы будут приобретаться по факту рождения. Что же касается прав политических – под которыми я здесь понимаю исключительно право избирать и быть избранным во властные институты – то их объём будет коррелировать со стажем военной службы. Подобная зависимость может показаться произвольной и даже несправедливой – но только на первый взгляд. Потому что принцип равновесия прав и обязанностей велит, что судьбу государства определять может только тот, кто в любой момент должен быть готов пожертвовать жизнью.

Стаж военной службы, обеспечивающий полноту политических прав, установить, думаю, следует на уровне лет четырёх. Причём, набирать его можно будет в разных режимах.

Во-первых, между сдачей экзаменов на аттестат зрелости – которые одновременно будут и квалификационными испытаниями на право поступления в вуз – и началом занятий в вузах можно устроить нечто вроде очень короткой срочной службы, содержательно эквивалентный курсу молодого бойца или «духанке». На мой взгляд, её бы следовало сделать общеобязательной – кроме безусловных инвалидов – но в принципе, не настаиваю. Сдвинув выпускные в школе на вторую половину апреля, а начало занятий на первом курсе вуза – на 1 октября, первичную военную подготовку можно будет растянуть на довольно солидные 4 – 4. 5 месяца. То есть примерно столько, сколько дрючат в boot-camp-ах свежезавербованных американских морпехов.

Увязка с образовательным процессом здесь не случайна. Практику мотивации службы в ВС льготами по высшему образованию я предлагаю сохранить и более того – институциализировать. Ну, то есть, смотрите: допустим, на экзаменах на аттестат зрелости (условно говоря, ЕГЭ в сочетании с тестом на IQ) человек не добрал баллов для поступления в вуз по бюджету. Теперь, чтобы получить высшее образование, ему проще всего записаться на что-то вроде программы подготовки офицеров резерва (есть такая фигня на Западе). Суть её состоит в том, что военное ведомство оплачивает обучение желающих в тех или иных гражданских вузах – а те в обмен, помимо общего курса, посещают ещё и специальные занятия, и большую часть каникул проводят на сборах. Ну и потом года 2 – 3 служат офицерами.

Вот и мы заведём себе нечто в этом роде. Только, чтобы не плодить среди офицеров людей, на голову скорбных, система будет работать так: чем больше ты отслужил, тем больше баллов к твоему аттестату будет прибавляться, тем в более престижный вуз ты сможешь поступить. А готовить тебя там, в дополнение к гражданской специальности, будут по программе унтер-офицерской – или просто в порядке совершенствования ВУС. Минимальный стаж воинской службы для получения льгот по образованию составит год, максимальный – когда ты со всеми двойками сможешь в МГУ поступить (ну или точнее посещать его) – те же 4 года. Складываться которые будут из 4. 5 месяцев службы по призыву + 7. 5 месяцев подготовки к сдаче конкурсных испытаний для поступления на службу по контракту + первичного (годичного) контракта + ещё одного стандартного (двухгодичного) контракта.

Все эти заумные, на первый взгляд, схемы я предлагаю потому, что вчерашние выпускники школы – подростки в сущности – не всегда и отнюдь не в полном объёме понимают, что такое политические права, и какая от них польза. А потому без дополнительных, доступных им мотиваций запросто могут дуриком потратить не один год из своей жизни, и наверстать упущенное время потом уже не смогут никаким именем …

Но вернёмся к стажу воинской службы. Заработать его можно будет также, через зачисление в боеготовый резерв. Не вдаваясь в подробности, это будет примерный эквивалент американской национальной гвардии. То есть ты живёшь и работаешь, как все, но каждую вторую неделю тебя на пятницу – субботу – воскресенье (+ «отсыпной» понедельник) призывают для совершенствования воинского мастерства. Прям по месту жительства – в том же райвоенкомате. И каждые два года – а по собственному желанию и ежегодно – тебя на три недели призывают на сборы. При этом, в стаж тебе пойдут только те дни и недели, когда тебя, условно говоря, «мобилизовали», т. е. от 96 до 113 дней в год. Иначе говоря, даже записавшись резервистом сразу по окончание срочной, полный объём политических прав ты выслужишь лет через 12 – 13, годам к тридцати (если, конечно, война не случится).

Далее, очень важным мне представляется, чтобы служба в резерве была интегрирована с полицейской. Понятно, не в качестве сыщиков или групп захвата – но на всех должностях полиции общественной безопасности (т. е. той, которая в форме). А на профессиональной основе принимать туда рядовой и даже младший командный состав следует только в случае критического недостатка резервистов. И конечно же функции ОМОН и ВВ (пардон! Росгвардии) должны исполняться ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО резервистами. Чтобы, получив преступный приказ, «печень по асфальту» они бы размазали не беззащитным своим согражданам, а озверевшему начальству … Только такая полиция/милиция будет, на мой взгляд, по-настоящему народной – да и с прямыми своими обязанностями справится, подозреваю, лучше. Честнее, по крайней мере.

Чтобы резервистов не дискриминировали при приёме на работу, их нанимателям будут предоставлены различные – на выбор – налоговые льготы. В Штатах такая система действует уже давно, и там малый бизнес, например, зачастую предпочитает работников, состоящих в Нацгвардии и аналогичных формированиях.

Набирать стаж военной службы смогут и те, кто сразу после срочной пошёл в вуз: как вариант – на старых добрых военных кафедрах, но лучше, конечно, на полноценных курсах подготовки офицеров резерва. И само собой, стаж будет капать военнослужащим кадрового состава. Но только с одной маленькой оговоркой: пока они состоят на действительной службе, их политические права будут как бы заморожены, поскольку по общему правилу армия, будучи инструментом политики, сама по себе должна быть вне её. Те же ограничения будут касаться и тех, кто, отслужив в армии в обмен на льготы по образованию, не поступил по окончание вуза в боеготовый резерв и не отслужил там хотя бы 6 лет.

Будут, впрочем, у службы в резерве и некоторые мелкие «позитивные» (приятные) стимулы. Например, если полноправный гражданин сможет только владеть огнестрельным оружием (правда, любым), то резервист получит право ещё и свободно его носить – понятно, под страхом всех предусмотренных законом последствий за утрату или неправомерное применение, но тем не менее.

Дальше, думаю, углубляться в тему устройства ВС смысла нет. Принцип понятен: увязка политических прав с военной службой не просто исключит злоупотребление силовым ресурсом из политического процесса, но принципиально повысит качество гражданского коллектива. Хотя бы потому, кто туда будет вливаться – какого склада люди. Ведь как-то капитализировать свой полноправный статус им будет по большому счёту не проще, чем сейчас – и притом с немалым лагом по времени (пока ещё необходимый стаж наберёшь! ). А вот жертвовать придётся многим и сразу, как бы авансом: и выходные пропускать, и физуху постоянно поддерживать, и на разных сборах кроссы с полной выкладкой бегать – грязь месить, и нож в печень от пьяного хулигана в полицейском наряде рисковать получить, и в командировку в какую-нибудь горячую точку в любой момент загреметь. Такого человека не запугаешь, ни взяткой от него не откупишься, ни приказ по безоружной толпе стрелять не отдашь …

Тем не менее, возродив «народ – войско», мы решим лишь часть поставленных задач. Потому что, выведя силовые структуры из слепого подчинения бюрократии, мы лишим её возможности злоупотреблять властью лишь в самых очевидных – уродливых формах. Между тем, они и в половину не так вредны, как разные аппаратные хитрости: тихий саботаж, намеренное искажение или профанация политических решений.

Эти проявления бюрократического всевластия купировать можно только с помощью институтов демархии. Термин этот в последнее время сильно дискредитировали, неизвестно почему подводя под него разные маргинальные управленческие решения, вроде выборов на высшие государственные должности по жребию или вотума недоверия правительству, выносимого SMS-голосованием. Изначальный же смысл демархии сводится совсем к другому – и ровно тому, что нам нужно: установлению жёсткой обратной связи и даже контроля нижних этажей социальной пирамиды над её управленческим верхом. В современных условиях устроить подобные институты так, чтобы они не были немедленно агломерированы бюрократической вертикалью, можно одним единственным способом – придав им строго НЕПРОФЕССИОНАЛНЫЙ характер. Иначе говоря, осуществляться соответствующие полномочия будут безвозмездно и в свободное от основной работы время. Ну как хождение в спортзал примерно. Это, кстати, и дополнительной нагрузки на бюджет позволит избежать …

В первую очередь демархию следует внедрить во власть судебную – чтобы наряду с нормативным финансированием (независимым от усмотрения парламентариев и «рекомендаций» исполнительной власти) обеспечить ей подлинную независимость. Если вкратце, речь идёт о возрождении института народного заседателя (шеффена) – непрофессионального члена судебной коллегии, пользующегося, однако, примерно теми же процессуальными правами, что и председатель коллегии – профессиональный судья. А чтобы последний не давил шеффенов своим авторитетом, для них следует предусмотреть специальный юридический ликбез – примерно на уровне бакалавриата – проходить который будут, бесплатно, в режиме вечернего обучения. Тот, кто успешно сдаст выпускные экзамены, сможет записаться в пул шеффенов. И уже оттуда будут подбираться персоналии для каждого конкретного процесса – по аналогии присяжными, с помощью лотереи.

Замещать должность шеффена смогут, само собой, только полноправные граждане – за исключением адвокатов, прокуроров, кадровых сотрудников правоохранителных органов и само собой, судей профессиональных, дабы не компрометировать беспристрастность и состязательность судебного процесса.

Что касается интенсивности отправления должностных обязанностей, то каждый, кто записался в пул шеффенов, должен будет в начале года сам указать, в рассмотрении скольких судебных дел он готов поучаствовать – допустим, от одного до трёх. Нужно это будет вот для чего: шеффен, который накопил определённый стаж работы в суде и завершил своё юридическое образование, получит возможность баллотироваться в судьи профессиональные. Да-да! Эту должность тоже следует сделать выборной – причём, на всех уровнях. Более того, при необходимости полномочия судей должны отзываться вотумом недоверия граждан – а не только решением дисциплинарных комиссий, по дискредитирующим основаниям. Об этом, впрочем, чуть позже …

Может показаться, что обеспечив реальную независимость судебной власти, мы отобрали у бюрократии последние средства злоупотреблять своими полномочиями. Однако, в суде можно оспорить только неправомерное решение власти, а что делать с просто непопулярными? Или такими, чей своекорыстный характер доказать будет предельно затруднительно? Институализировать в подобных делах обвинительный уклон судебного процесса? Не дай бог! Это лекарство – ещё похуже самой болезни. Оглянуться не успеем, как все суды у нас станут инквизиционными …

Поэтому я предлагаю пойти по другому пути – произвести реформу института уполномоченных по правам человека. Сейчас омбудсмен у нас – это такой юридический кентавр, поскольку назначается исполнительной властью, то есть именно тем, от кого права человека, собственно, и следует в первую очередь защищать. А нанимателя своего ты фиг-два жизни поучишь! Поэтому нет ничего удивительного, что должность эту сейчас её занимает … ментовская генеральша!

Как же следует реформировать институт омбудсменов в демархическом контексте? Прежде всего сделать его выборным и непрофессиональным. Переизбираться омбудсмены должны ежегодно, но без ограничения числа каденций – хоть 50 раз подряд, если они людям нравятся. Причём, если избираться они должны из числа полноправных граждан, то избирать их будет всё население – поскольку и права они защищают не только политические.

Действовать институт будет не только на федеральном уровне, но также на региональном и даже на местном. Соответственно в первом случае предметом его надзора и контроля будут все высшие органы государственной власти, во втором – губернатор с региональной думой и судами, в третьем – мэр, дума городская и т. д.

В чём будут состоять его полномочия? Здесь, мне кажется, функционал омбудсмена следует сблизить с древнеримским народным трибунам – так, чтобы главными его орудиями были интерцессия (вето), плебисцит и provocatio ad populum.

Первые два полномочия в современных условиях должны быть максимально сближены – и даже как бы взаимно увязаны. Иначе говоря, омбудсмен будет, с одной стороны, вправе не только назначать плебисцит по тому или иному вопросу, но и вето, им налагаемое, также автоматически будет становиться предметом ближайшего плебисцита.

Плебисцит, если кто не помнит – это как референдум, только с обязательным к исполнению результатом. Проводить их имеет смысл регулярно – и даже сезонно, два раза в год, как в Швейцарии, например. Никакой дополнительной нагрузки на бюджет от этого не возникнет – поскольку инфраструктура для их проведения существует итак (УИК-и, аппарат ВЦИК), вот пусть зарплату свою и отрабатывают! Процесс государственного управления регулярные плебисциты также никак не затруднят. Во-первых, потому, что разработка и принятие любого закона или значимого акта меньшей юридической силы: указа президента, постановления правительства и т. д. – и так занимает минимум 4 – 6 месяцев. И следовательно, очень естественно уложится в сетку плебисцитов – поскольку в свою очередь увязана с парламентскими сессиями, которых тоже на минуточку 2 в году. Но более того, для подобных актов вообще-то уже предусмотрена процедура народного обсуждения. Просто в современных условиях его итоги власти ни к чему не обязывают, поэтому и сама процедура носит характер профанации. А тут угроза отмены властной инициативы через плебисцит просто наполнит народное обсуждение реальным содержанием. Так что никакой дополнительной волокиты!

Что очень существенно, за результаты плебисцита, им самим назначенного или проводимого по наложенному им вето, омбудсмен будет отвечать своей должностью. В смысле, не поддержал народ твою позицию – уходи с поста! После чего ещё 3 года не сможешь баллотироваться ни на эту, ни на какую выборную государственную или муниципальную должность.

Важно это будет потому, что определённый стаж исполнения обязанностей омбудсмена – а равно и шеффена – будет обязательным условием для замещения высших государственных должностей, как выборных, так и делегируемых.

Чтобы излишняя концентрация ответственности не вводила омбудсменов в ступор, избирать их можно целой коллегией – благо зарплаты им всё равно платить не надо – которая своей властью сможет пользоваться как коллегиально, так и единолично. Проголосовала вся коллегия за плебисцит по той или иной теме – значит и за результаты отвечает солидарно. Принял соответствующее решение какой-то один её член – вся ответственность на нём. Как, впрочем, и лавры народного заступника, если его позиция совпадёт с большинством голосующих.

Кроме того, плебисциты граждане смогут назначать и без участия омбудсменов – представив некоторое количество подписей, пропорциональное общей численности населения соответствующей территориальной единицы (от страны в целом до муниципального образования). И даже ещё проще – внеся денежный залог определённого размера. Который, само собой, в случае провала плебисцита, останется в казне – тогда и подписи на подлинность проверять не потребуется. За результаты народного волеизъявления, не ими организованного, омбудсмены ответственность нести не будут.

Контролировать проведение плебисцита будут, во-первых, сами омбудсмены, во-вторых, представители государства – как одной из заинтересованных сторон – в-третьих, случайные люди, набранные жеребьёвкой. Таким образом, подтасовать результаты голосования – по крайней мере, так, чтобы не оставить следов – будет практически невозможно. А значит, омбудсменов будет бессмысленно подкупать.

Что ещё стоит сказать по поводу их должности? Иммунитет им следует установить на уровне судейского – или даже выше. Право интерцессии можно несколько расширить, придав ему некоторые черты древнего coercitio – в том смысле, что консолидированным решением коллегии омбудсмены смогут приостанавливать полномочия любого должностного лица в пределах своей юрисдикции – впредь до решения суда или того же плебисцита.

Последний, к слову сказать, есть все основания превратить в эффективный инструмент досрочного прекращения полномочий выборных должностных лиц – не исключая и судий, хотя, с другой стороны, распространять эту практику и на судебные приговоры нельзя ни в коем случае.

Что же касается provocatio ad populum, то в современных условиях этот институт может быть интерпретирован как возможность постановки досудебного расследования в отношение того или иного лица под специальный контроль коллегии омбудсменов либо даже назначение по её инициативе надзорного производства.

По аналогии с омбудсменами следует реформировать и общественные советы при ведомствах исполнительной власти – возложив на них функции оценки эффективности работы соответствующих структур, а также, может быть, отчасти кадровые вопросы.

Всё вышесказанное, как нетрудно догадаться, лишь в самых общих чертах описывает возможное в современных условиях устройство демархиальных институтов. Мы, однако, не можем до бесконечности углубляться в детали – поскольку нас ждёт ещё целый клубок проблем, на самом деле, гораздо более важных, чем любые «институциональные» реформы.

Не будучи последовательным марксистом, я, тем не менее, не собираюсь спорить с очевидным: без радикальных изменений хозяйственного базиса самая масштабная «реновация» политической надстройки неизбежно обернётся жалким косметическим ремонтом.

С другой стороны, однако, из этого признания приоритетной роли экономического фактора с логической неизбежностью следует, что радикализм реформ ни в коем случае не должен компрометировать конкурентоспособность национального хозяйства. В противном случае граждане проголосуют ногами, и все наши прекраснодушные начинания ждёт печальная судьба СССР – застой, распад, одичание и депопуляция.

Поэтому прежде всего нам ни в коем случае нельзя трогать институт частной собственности – и тем более не следует пытаться ограничивать частную инициативу. Вообще, социальную справедливость надо выстраивать не вместо, а вокруг сложившихся рыночных институтов – и насколько это возможно, не в ущерб им. Во-первых, грамотное использование существующих, безупречно-«капиталистических» налоговых и гражданско-правовых инструментов вполне это позволяет. А во-вторых, борясь с частным капиталом, мы неизбежно будем раскачивать государственный сектор экономики, увеличивая тем самым … влияние бюрократии!

Каковы вообще оптимальные границы государственного участия в хозяйственной жизни – кроме пресловутой функции «ночного сторожа»? Ну само собой, в публичной собственности и управлении должны находиться естественные монополии – а цены, которые они устанавливают на свои услуги, должны быть а) совершенно прозрачными; б) в случае необоснованного превышения облагаться налогом по запретительной ставке либо в) рассматриваться как незаконное обогащение.

Государство также, безусловно, должно владеть всеми производствами, обеспечивающими развитие инфраструктуры – и вообще доминировать в тех общественно-значимых проектах, время окупаемости которых слишком велико, чтобы заинтересовать частный бизнес.

Танки с кораблями и боевыми самолётами, наверное, тоже должно выпускать государство – по крайней мере, пока. А вот производство лёгкого стрелкового оружия почему бы не доверить частнику – хотя бы отчасти?

И тоже самое с производством группы А (средств производства) – зачем его целиком огосударствлять? Почему такая важнейшая в хозяйстве вещь, как станки и инструменты (а с временем и промышленные роботы) непременно должны выпускаться тяп – ляп? Ну пусть не тяп – ляп, но всё равно чуть-чуть – может быть, самую малость – но хуже, чем могли бы при участии фактора частной инициативы? Во имя каких высших государственных интересов?

Мы боимся появления частных промышленных монополий с олигополиями? Пожалуйста! Давайте введём норму, чтобы любое частное предприятие, заняв определённую долю рынка – или если речь идёт о холдинге, то достигнув некоторого объёма капитализации – в принудительном порядке национализировалось: т. е. выкупалось по рыночной стоимости, может быть, даже с некоторой премией – и раздроблялось. А его бывшему владельцу, кроме денег, можно и орден какой-нибудь выписать – за вклад в развитие национальных основных фондов – и даже предложить место гендиректора любой из частей его бывшей империи.

Ну то есть я к тому веду, что крупный бизнес нам неприятен отнюдь не самим фактом своего существования. А во-первых, тем, что создаёт условия для формирования монополий – которые замедляют темпы технологического развития и снижают платёжеспособный спрос – и во-вторых, поскольку заслоняет солнце бизнесу малому и среднему – т. е. угнетающе влияет на социальную мобильность и опять-таки косвенно ограничивает конкуренцию. А поставь его в соответствующие рамки – и пусть себе существует! Внося, в свою очередь, здоровую конкуренцию в отрасли, которые в противном случае совершенно окуклились бы в тупом самодовольстве под сенью монополии ГОСУДАРСТВЕННОЙ. Так что в секторах «естественного доминирования» публичной собственности я бы, допустим, предписал работы, какие только возможно без ущерба для качества их исполнения, отдавать на аутсорсинг частному сектору.

С другой стороны, в группе Б (производстве товаров потребления) – особенно там, где фактор концентрации производства наименее критичен – в производстве одежды или обуви, игрушек каких-нибудь – преференции, наоборот, необходимо создавать бизнесу мелкому и среднему. Не балуя, впрочем, ни тот, ни другой чересчур, чтобы а) не лишать возможности предпринимателей с действительно выдающимися организационными способностями создавать крупные производства и там; б) не лишать места под солнцем социально-значимые хозяйственные единицы – в первую очередь производственные кооперативы и неэксплуататорские товарищества.

Чего мы ещё нехорошего можем ждать от частника? Усиления эксплуатации? Вообще не проблема. Реорганизуем профсоюзы на цеховых началах – чтобы они готовили и сертифицировали кадры по своей специальности, регулируя тем самым спрос и предложение рабочей силы. Вводим обязательный коллективный трудовой договор на предприятиях, где заняты, скажем, более 20 –пусть даже 10 – лиц наёмного труда. Придаём трудовым инспекциям характер демархического института – ну и в качестве вишенки на торт вводим компенсационные выплаты – кратные месячной, а то и годовой оплате труда – за нарушение работодателем трудового законодательства. Оглянуться не успеем, как у нас в частном секторе права трудящихся окажутся лучше защищены, чем в государственном.

Ну а что касается всяких «вкусных» мер социальной защиты: вроде права на бесплатное жильё, школьное обучение и медицинское обслуживание, льготы по высшему образованию и т. д. – тут пример, безусловно, следует брать с разных социализмов шведских и австрийских (пока им ещё с советской пропагандой считаться приходилось): то есть нормативно рассчитывать объёмы соответствующих фондов, через налоги их наполнять и распределять через специальные программы. И всё это под бдительным контролем омбудсменов и ведомственного народного контроля – чтобы бюрократическая гидра чегось себе не ухомячила.

Что у нас ещё осталось? Безработица? На самом деле, серьёзнейшая проблема – потому что с началом санации нашей экономики огромное количество офисного планктона и разных манагеров останется не просто без работы, но и каких-либо шансов в обозримом будущем устроиться в соответствие с тем, что они считают своей «специальностью» (на самом деле, понимая под ней определённый уровень доходов). С одной стороны, это всё вроде бы и хорошо – потому что позволит быстро заместить львиную долю гастарбайтеров. А с другой – социальная справедливость – это ценность. Только начни такие вещи профанировать – вмиг в зеркале Путина увидишь …

Однако, путать социальную справедливость с богадельней тоже не следует. Как говорят англофоны, обеспечить голодного удочкой – это справедливо, рыбой – уже баловство. Думаю, и нам следует пойти этим же путём. Иначе говоря, пособие по безработице – эквивалентное реальному, прозрачно рассчитываемому прожиточному минимуму – следует платить в течение полугода. Параллельно предоставляя реципиенту через биржу труда варианты трудоустройства по его сертифицированной (! ) специальности либо курсов профессиональной переподготовки. Если он всё это провафлил, то дальше право на труд может быть удовлетворено ЛЮБЫМ предложением (в рамках закона): шоссе в Якутии прокладывать (естественно с оплатой проезда, проживания и разными северными надбавками), на нефтевышку в Баренцево море, мясорубом на бойню, ассенизатором в холерный барак и т. д. Нет, ну я конечно, утрирую, но скорее всего основная занятость для малоквалифицированной рабсилы долгое время, действительно, будет именно в инфраструктурных проектах и далеко не по самым привлекательным специальностям. Справедливо это? Не уверен, что каждый с этим согласится – особенно если ему самому предложат за Байкалом лес валить. Может быть, пилюлю можно как-то подсластить?

И тут нам понадобится рассмотреть ещё одну тему, с экономикой связанную лишь отчасти, но всё равно критически важную и для хозяйственного, и социально-политического блока предлагаемых здесь реформ.

Дело в том, что все наши дёргания по обустройству и тем более спасению России могут оказаться напрасными, если нам в самое ближайшее время не удастся как-то решить проблему депопуляции. Стоит она в нашей стране, на самом деле, гораздо острее, чем многие думают. Власти наши предпочитают подменять естественные рост и убыль населения – разницу между числом родившихся и умерших – совокупными их значениями – т. е. с учётом миграционного фактора – из-за чего статистика не отражает скорость убывания коренного населения и замещения его пришлым. Для справки у нас этот показатель последние 10 лет колеблется на уровне 500 – 800 тыс. ч. в год (! ). И это ещё не считая высоких темпов рождаемости в семьях натурализовавшихся Равшанов с Джумшудами, то есть прирастающих уже совершенно «россиянскими россиянами» (по закону строго если).

Проблема этно-демографического замещения, на самом деле, далеко не так фатальна, как многие думают – в том смысле, что может быть довольно просто решена ко взаимному – и «нас», и «их» – удовольствую, но об этом отдельно. Существенно же, что при таких темпах вымирания нас и комплиментарных нам этносов, будущего у нашей страны нет. У какого-нибудь Урусского эмирата, может, и есть, а у страны, именно НАШЕЙ нет.

Мне могут возразить, а чего тогда копья ломать? Ведь это – общеизвестный факт, что ни одной нации, пережившей второй демографический переход ещё не удалось выйти из депопуляционного штопора. Если не считать, конечно, таковым бездумный завоз к себе голодранцев со всех уголков Глобального Юга.

Ну во-первых, это не совсем верно. Исключений очень мало, но они есть. Израиль, например – еврейское его население – на три четверти (если не четыре пятых) составлен из популяций, вполне себе «переходных». А вот, однако же, население демонстрирует устойчивый естественный прирост – и довольно неплохой.

Хотя, думаю, не стоит циклиться на фактологии, а лучше попробуем разобраться в корнях проблемы, которую пытаемся решить. Что вызвало второй демографический переход? Урбанизация – и более того: разложение крестьянского хозяйства. Где да, конечно, рождение ребёнка было до известной степени событием одного порядка с отёлом коровы или опоросом свиньи. Но с другой – он был безусловно ценен как лишняя пара рабочих рук. А значит, чтобы задать реверс второму демографическому переходу нам надо попытаться возродить – хотя бы отчасти – крестьянство. Как массовое явление и именно как мелких самостоятельных хозяев, а отнюдь не популяцию сельхозрабочих при мегакомбинатах.

То есть не надо разгонять все эти Совхозы Московские и прочие куриные и коровьи фабрики – пусть себе работают, обеспечивают продовольственную безопасность! Крестьянство для нас важно в первую очередь как фактор социальный. А хозяйственную его состоятельность при необходимости можно будет даже искусственно поддерживать – как фермеров в США, с помощью гарантии минимального уровня закупочных цен.

Как же практически вызвать целое сословие из исторического небытия? А вот тут-то нам как раз израильский опыт и пригодится! Ещё не так давно идея заставить еврея говно месить – пардон! землю возделывать – казалась чем-то вроде скверного анекдота. Тогда хитрые сионисты придумали кибуц: кооперативное военное поселение, с целью закрепить за собой «земли предков» – ну и так уж, по необходимости, ради самообеспечения, что-то там выращивать, доить, пасти. Всякие нёрды с ушибленным эго повалили туда толпой – за военной романтикой и приключениями. Тем более, что парни жили там вперемешку с девками, и надо сказать, обе стороны активно этим пользовались. В итоге хитрые евреи и земли себе отжали, и весьма, скажем так, неплохую армию раскачали, и демографическую ситуацию выправили – и что особенно забавно: сельское хозяйство у них зашибись! Причём, не столько за счёт кибуцев – которые, кстати, прекрасно существуют по сию пору – но благодаря обычным сельхозкооперативам и фермерам одиночкам. И думаю, не надо пояснять, где они своё ремесло освоили?

Вот нечто подобное я предлагаю запилить у нас. Можно это обозвать каким-нибудь «новым казачеством» или ландвером – и приравнять к военной службе, со всеми сопряжёнными привилегиями. И даже действительно военному делу там учить, помимо возрождения крестьянства, решая ещё одну вполне актуальную для нас задачу – восстановления физического контроля над собственной территорией.

Согласитесь, что многие люди – в том числе из офисных хомячков – безоговорочно предпочтут вписаться в какое-то непонятное, но явно чумовое приключение – вроде как внутри боевика или вестерна побывать – устройству на работу грузчиком в магазин. Где тебя к тому же могут встретить знакомые и зачмырить как лузера.

Ну а в качестве дополнительного стимула можно предусмотреть для тех, кто установленный срок отбыл в военном поселении, право на создание собственного крестьянского хозяйства – с бесплатным наделом по выбору, субсидией на постройку газифицированного жилья, подъёмными и т. д.

Чудес от подобной меры я, конечно, не ожидаю, но если нам удастся выправить демографическую ситуацию хотя бы как в Израиле, это хотя бы обеспечит нашей стране физическое выживание. А может и нравственное – как пойдёт.

Я к тому, что военные поселения совершенно ведь не обязательно ограничивать какой-то одной организационной формой – при условии, что они будут обеспечивать определённый функционал. Соответственно, часть – возможно даже большую – можно будет сделать автономной. И допустим патронируемой различными партиями. То есть на базе военных поселений каждая вменяемая политическая ориентация сможет в миниатюре реализовать свой социальный проект: тут тебе, пожалуйста, НС-ы зажигают, рядом – анархисты, чуть подальше – сталинисты и т. д. И не стоит бояться, что они все немедленно передерутся. Во-первых, имеющийся опыт это не поддерживает. А во-вторых, при должном контроле за соблюдением воинской дисциплины (со стороны военного ведомства) и правильном информационном обеспечении (им же, но в кооперации с профильными партиями) поселенцы друг к другу будут ходить не морды бить, а в гости: в футбол поиграть, за философию поспорить, просто чай попить.

На самом деле, ко всему написанному выше можно было бы ещё очень многое добавить: и как мягко, без обид и гуро ассимилировать гастарбайтеров, и как правильно – с соблюдением императивов социальной справедливости и экономической конкурентоспособности – организовать эксплуатацию недр и возобновляемых ресурсов, и как оптимизировать административно-территориальное деление страны – но я перед собой задачу ставил, гораздо более узкую. Мне хотелось дать пусть самое общее, но всё же внутренне логичное описание такого общественного устройства, которое бы в условиях современного постиндустриального общества могло составить достойную альтернативу классической демократии и конкуренцию – неофеодальной бюрократической деспотии. Если мне это не удалось, то больше мне добавить нечего.