«ПАЛОМНИКИ» И «ТУРИСТЫ»

С. 16. Но глобализм имеет и ещё одну составляющую, определяющую его «человеческое» измерение. Речь идёт о философии постмодернизма. Сегодня итоги «холодной войны» в большинстве случаев выдают за победу либерализма над коммунизмом. Однако если здесь и может идти речь о либерализме, то лишь о «реконструированном», а точнее «де-конструированном» постмодернизмом. К чему сводится эта деконструкция?

Речь идёт в первую очередь о намеренном разрушении грандиозного социокультурного проекта Просвещения, связанного с созиданием единого Большого пространства и единого в своей направленности Большого исторического времени. В разгар «холодной войны» все знали, что в ходе её сталкиваются два больших проекта, каждый из которых вышел из европейского Просвещения, из модерна (наше выделение). Участники борьбы говорили на едином языке Просвещения; на каждом континенте – в Европе, Азии, Африке и Америке люди сопоставляли два проекта, коммунистический и либеральный (капиталистический), сталкивающиеся в едином социокультурном поле. Речь шла не о разности целей, а о разном понимании способов их достижения. Цели же провозглашались единые: свобода, равенство, благосостояние, просвещение, вертикальная социальная мобильность и пр.

Философия постмодернизма начала своё разрушение единого языка культуры с разрушения единого пространства.

Для сопоставления классического и постмодернистского взгляда на вещи полезно было бы воспользоваться метафорами одного из известных пропагандистов постмодерна – Збигнева Баумана.

Он говорит, что культура модерна может быть представлена фигурой паломника, культура постмодерна – фигурой туриста. Сознание паломника центростремительно: где бы он ни находился, его путь в Мекку или в Иерусалим означает, что место его постоянного пребывания и священный центр мира суть точки единого организованного и иерархизированного пространства, придающего нашей жизни высший смысл. Паломник идёт не любоваться достопримечательностями, а подтвердить свою ангажированность едиными ценностями, которые пространственная удалённость не может ослабить (наше выделение курсивом).

Совсем иначе ведёт себя турист как центральная фигура постмодернистской эпохи. Он пересекает континенты, желая вкусить культурной экзотики, которая не более чем любопытна. Здесь не предполагается ангажированность теми смыслами и ценностями, которыми насыщена инокультурная среда. Напротив, чувство отстранённости от неё - сознание свободного наблюдателя или досужего, игрового стилизатора составляет главную прелесть туризма. Турист не ищет единого смысла; напротив, он пересекает границы различных культур, каждый раз рассчитывая увидеть нечто принципиально непохожее, невиданное. Чем выше дискретность социокультурного поля мира, тем острее удовольствие туриста. Его устроила бы полная мозаичность мира, населённого разными человеческими видами.

Именно такую картину мира утверждает философия постмодернизма. Мы здесь сталкиваемся с тем же парадоксом, о каком упоминалось выше. Архаичная ныне фигура паломника была несравненно ближе к подлинному глобализму, чем фигура постмодернистского туриста. Паломник свято верил в единство человеческого рода, в единство мира и потому готов был спорить о ценностях. В самом деле: если речь идёт о едином пространстве, в котором предстоит жить всем, то различные проекты и ценности стоит сопоставлять с целью отбора наилучших, предназначенных для всего человечества.

Турист отказывается спорить, так как готов поверить, что наша планета населена разными человеческими видами, каждый из которых «по своему интересен» и хорош на своём месте. Не случайно самосознание эпохи модерна опиралось на политическую экономию и социологию - науки, тяготеющие к единым универсалиям прогресса. Самосознание постмодерна формируется с опорой на культурную антропологию и этнологию – науки, подчёркивающие дискретность социокультурного поля человечества.

С. 23. Отныне человеку предоставляется право жить сиюминутным, не обременяя себя большими целями. В этом, собственно, и состоит новейший либерализм, освобождающий человека от бремени исторической ответственности и связанной с нею жертвенности.

Не случайно постмодернисты так последовательно отвращают нас от морального дискурса, от оценочных суждений. Отсюда – удручающие парадоксы новой либеральной эпохи: либеральные правители сотрудничают с мафией; либеральные интеллектуалы, третирующие «вульгарные построения Маркса», который, как-никак, принадлежал к плеяде великих мыслителей модерна, в то же время, не морщась, приемлют вульгарнейшие телесериалы, фильмы ужасов, порнуху и чернуху масскульта.

С. 24. Один из впечатляющих парадоксов постмодерна состоит в том, что его мондиалистская элита «граждан мира» обладает психологией сектантского подполья, оторванного от нормального общества с его нормальными взглядами, моралью и здравым смыслом. Сектанты постмодерна чувствуют себя свободными экспериментаторами в культурной и нравственной сфере, не стеснёнными правилами «реконструкторами» мира. Они – настоящие «подпольщики» в моральной сфере, наслаждающиеся свободой от обычной человеческой нравственности.

С. 24. В эпоху классического модерна интеллигенция выполняла роль церкви в пострелигиозном мире: она была на стороне «нищих духом» против господ мира сего, а её творчество готовило новое обетование для тех, кого повседневная действительность лишала надежды….

Отныне нравственные и социальные обязательства интеллигенции перед «нищими духом» воспринимаются ею как невыносимый моральный гнёт – такой же, каким на заре модерна воспринимался гнёт клерикальный. Двухсотлетняя полемика интеллектуалов с богатыми кончилась; началась их полемика с бедными.

Кажущаяся просто патологической ненависть и презрение к бедным, угнетённым, неадаптированным на самом деле вписывается в логику секуляризации: служение обездоленным – это последняя религия, которая стоит на пути к становлению законченно светской, прагматической культуры. Но в самый момент этого «освобождения от служения» культура новой элиты обнаруживает свою полную беспочвенность, «умышленность». Собственно, все эти «деконструкции» постмодерна, дезавуирование органических целостностей, стремление к декомпозиции, к коллажу, мертвящей мозаичности суть не что иное, как стратегия освобождения от всего «местного» в пользу «глобального». Техницизм как методика декомпозиции всего органически цельного, глобализм как последовательное дистанцирование от «местного» и аморализм как освобождение от социального долга и служения – вот результирующие нынешнего постмодернистского сдвига.

С. 25. Глобализм выступает как противопоставление достигшего высшей мобильности меньшинства инертному большинству, связанному «чертой оседлости». Сегодня быть элитой – значит быть кочевником, не признающим «местных» ограничений и кодексов.

Глобализм есть привилегия, которую решено отстаивать, невзирая на любые преграды. А преградами являются: национальное государство, прежняя мораль ответственности и социального служения, наконец, сам народ, у которого есть только одна страна – его собственная.

Прежде служение прогрессу означало служение народу; теперь прогресс в его «глобальном выражении» противостоит народам.

Нынешняя глобализация является паразитарной…

Глобальное пространство элиты покупается ценой разрушения больших национальных пространств для масс.

С. 28. Беззастенчивая прагматика и своекорыстие – может быть, не самая опасная черта нынешнего глобального бесовства. Большую тревогу вызывает мефистофельская гордыня этих подпольщиков, мнящих себя сверхчеловеками, наделёнными правами экспериментировать над народами и даже над миром в целом.

Глобалисты разрушают все формы сложившейся национальной самоорганизации для того, чтобы на «пустом месте» заново построить свой глобальный порядок. Они покупают свою свободу ценой тотального разложения и потрясения основ, развязывают мировой хаос ради одного им ведомого «порядка».

Тотальная дестабилизация – стратегическая постмодернистская игра агентов глобализма, самонадеянно решивших управлять хаосом. Однако наша цивилизация, да и вся наша планета – слишком хрупки для подобных безответственных игр.

С. 46. Копилка важнейших государственных тайн советского режима пополнилась ещё одной: тайным знанием о необычной хрупкости социализма, окончательно разошедшегося с эмансипаторскими импульсами Просвещения. Забрезжило подозрение, что рано или поздно «самый передовой строй» придётся сдавать, дабы не быть погребёнными под его руинами.

С. 49. По некоторым данным, глобалисты из спецслужб получили в результате приватизации 1992 года около 65% всей бывшей государственной собственности.

Чудо новых миллионеров и миллиардеров объясняется просто: они получили свою долю собственности в соответствии со своим прежним номенклатурным статусом. Если власть в акционерных обществах делится по капиталу, то в том гигантском акционерном обществе, в которое превратилась постсоветская Россия, каптал по власти - в соответствии с местом в бывшей номенклатурной иерархии.

С. 49. Можно ожидать возражений, связанных с известными и очевидными примерами, когда лица, заведомо не принадлежавшие к гебистской агентуре, стали известными «олигархами». На это можно отыскать только один ответ: значит, они принадлежали и принадлежат к спецагентуре другой стороны, с самого начала оговорившей свой участие в «реформах» и обязавшейся подстраховать реформаторов в случае их провала в «родной» стране. Ни в чём в такой степени не проявился новый, глобальный характер новейшего политического процесса, как в сотрудничестве спецслужб двух сверхдержав в деле демонтажа СССР и того, что называли «реальным социализмом».

С. 51. В новый демократический мировой порядок, в котором не будет врагов, а накопленный арсенал вооружений станет полностью излишним, верили, как оказалось, только российские глобалисты. Американцы истолковывали глобальный мировой порядок и глобальную власть (мировое правительство) как их порядок и их власть над миром. В этом контексте им представлялось, что они наконец-таки «внедрили» своего Джона Кеннеди, перестройщика и утописта, в стан противника, тогда как сами оставались хитроумными реалистами, свободными от романтических химер.

С. 54. Что касается второй разновидности глобализма, представляющей тайный интернационал спецслужб, то сдача Россией своих геополитических позиций в западной части постсоциалистического и постсоветского пространств, вероятно, подразумевалась с самого начала. Официальные эскапады российского МИДа в связи с продвижением НАТО на Восток предназначались, как и давали конфиденциально понять американцам, исключительно для внутреннего пользования - дабы бросить кость своим «национал-патриотам». Хотя первоначально этого и не предусматривалось, однако со временем американская сторона явно обретает право голоса при формировании списков кандидатов в будущие российские олигархи. Слишком много появилось таких олигархов, которые не занимали видных постов в прежней системе и, следовательно, не соответствовали общему принципу конвертирования власти в собственность. Значительная часть олигархов появилась в качестве американской «пятой колонны», права которой были оговорены в обмен на гарантии зарубежных вкладов и другие поблажки. Наконец, американский капитал получил ряд ключевых позиций в российской экономике, выступая уже прямо под собственным именем. Это касается стратегически важных отраслей, в том числе прямо относящихся к военно-промышленному комплексу.

С. 55. Однополярный мир взамен обещанного полицентричного, основанного на справедливом балансе интересов Востока и Запада, неминуемо идёт к новой мировой войне (очень точное предсказание, как мы понимаем это в 2014 году – наши вставка и выделение).

С. 62. Что глобализация способна дать народам, до сих пор остаётся тайной будущего. Сегодня глобализация порождает многочисленные соблазны для элит, действительно преобразуя их сознание и поведение.

… С самого начала чувствовалось, что российских реформаторов кто-то страхует со стороны, и, как выяснилось впоследствии, совсем не бескорыстно.

…Если бы правящие элиты Европы действительно выражали и защищали интересы своих стран и своего континента, они постарались бы оставить Америку в одиночестве и бойкотировать балканскую авантюру. Но они повели себя как глобалисты, имеющие свои интересы, отличные от национальных интересов представляемых ими народов.

С. 64. Абсурд всех этих «реформ» сразу же разъяснится, как только мы уясним, что страной правит глобальная элита, которая уже совершила своё тайное расставание с нацией и не считает «этот» народ своим (наше выделение). Если на каких-то закрытых глобальных форумах принято решение о резком сокращении экономического, военного и даже демографического потенциалов данной страны, то наши законопослушные глобалисты будут его выполнять – к этому их обязывают их глобальное самосознание и их
Ясно, что такой политический глобализм – патология. Будущие глобальные процессы предстоит осмыслить с точки зрения возможностей их поворота в сторону массовых интересов и демократического контроля за действиями оторвавшихся от общественности и своекорыстных элит.

⇐ Предыдущая 12