|
|||
30 июля, четвергПосовещавшись, решили дальше не идти и остаться здесь. А две пышнотелые обнаженные одалиски на берегу подвигнули нас на придумывание названия месту. Ассоциации с работами Гогена были столь четкие, что против «Полинезии» возражать никто не стал. Итак, хиппи в Полинезии. Весь день купались, загорали и валяли дурака. В последнем особенно преуспел Монах. Он наложил на себя за что-то епитимью и объявил, что не произнесет ни слова в течение двенадцати часов. И ведь действительно молчал! Объяснялся жестами. Недоверчивые мы для чистоты эксперимента подговорили соседей по холму спросить у него что-нибудь, но он даже с ними не разговаривал. Кремень. Наглотавшись соленой воды, пережаренные на солнце, мы неожиданно сообразили, что было бы недурно чего-нибудь поесть. Вода есть, еда есть, а вот с дровами засада. На холмах не осталось ничего, что можно было бы бросить в костер, все уничтожено, мало-мальски сухая палочка подобрана и сожжена еще за месяц до нашего прихода в эти места. Пришлось, оставив в дозоре Эйч, всем разбредаться в разные стороны. Я отправился строго вверх и дошел до самой трассы. Там дров оказалось прилично. Крикнул Монаху, вместе притащили, сколько смогли. К вечеру на огонек подошли несколько изможденных хиппи. Попросили воды. Увидев, что свои, и мы, и они обрадовались. Хиппаны шли из Алушты в Рыбачье. — Поздно уже, сегодня не дойдете. Оставайтесь с нами, — предложили мы. — Вместе веселее. А они и не думали отказываться. Быстро поставили по соседству свою палатку, достали траву и водку. К девяти вечера подал голос Монах, чье самобичевание наконец закончилось. Гости вздрогнули даже — они были уверены, что Монах нем как рыба.
|
|||
|