Иоанна Хмелевская Что сказал покойник 10 страница

В дыре опять захрюкали, а потом там что-то показалось.

– Держи! И не лопай сразу все, это тебе на весь день.

Ко мне на верёвке спустилась корзинка. В ней оказалось полбуханки чёрного хлеба, и даже не очень чёрствого, глиняный кувшин с водой, пачка сигарет и спички. На секунду я закрыла глаза, стараясь справиться с забившимся вдруг сердцем, потому что все это время сверхъестественным усилием воли я пыталась подавить в себе всякую мысль о сигаретах. Я знала, что для меня будет самым мучительным…

– Ну, что ты копаешься? – заревело под потолком. – Вынимай скорей, я забираю корзину.

Кувшин я поставила на пол, а хлеб и сигареты держала в руках, так как их некуда было положить. Корзину подняли вверх.

– Эй, ты! – вдруг заорала я.

– Чего тебе?

– А ты кто?

– А тебе зачем?

– Я должна знать, с кем разговариваю. И вообще, джентльмен должен представиться даме.

В раздавшемся в ответ хрюканье мне удалось различить явственные «ха-хи-хи».

– Я здесь сторожу! – загромыхало в ответ. – Теперь вот тебя буду караулить и еду тебе давать. А если тебе чего надо, ты должна мне сказать.

– Надо! – сразу же ответила я.

– Чего?

– Трон из слоновой кости с жемчугами!

– Ладно, скажу шефу! До свиданья.

– Слава труду!

В ответ опять послышалось весёлое повизгивание, и все стихло.

Я занялась хозяйством. Сигареты и спички положила в целлофановый мешок. Хлеб съела и запила водой из кувшина, которая вопреки ожиданиям не была тухлой. Потом закурила, очень осторожно, стараясь определить, не испытываю ли каких-либо подозрительных ощущений. Могли ведь подсунуть всякую гадость, наркотики, например…

Появилась ещё одна тема для размышлений. Похоже, у меня не будет недостатка в пище для ума. Почему мне дали сигареты?

В свете коптилки было видно, как дым от сигареты тянулся вверх, клубами повисал там и понемногу вытягивался в дыру. Воздух в темнице трудно было назвать свежим. А если дыру заткнут? А если я в отчаянии буду палить сигарету за сигаретой? Да, очень разумно предоставить сигареты узнику, если хочешь, чтобы он поскорее загнулся. А может, этот дым позволяет наблюдающим за мной определить, что я делаю?

Решив свести курение до минимума, я вернулась к размышлениям о конструкции и планировке замка. В конце концов высоту, вернее, глубину, я определила. Оказывается, я находилась на девятом этаже здания, поставленного с ног на голову и вкопанного в землю. Причём над землёй торчали подвалы и фундамент. Меня даже несколько развлекла такая оригинальная постройка. Потом я приступила к определению сторон света. Сделать это было непросто, так как я плохо знала замок.

Я ещё не пришла ни к каким достойным внимания результатам, когда сверку опять послышался голос. Теперь орал шеф собственной персоной:

– Эй, послушай! Где ты там?

– Нет меня! Испарилась. Чего тебе надо?

– Что означает трон? Что ты хочешь сказать этим?

Все-таки трудно было разговаривать в таких условиях, когда приходилось кричать изо всех сил. Сначала я никак не могла понять, о каком троне он говорит. Потом вспомнила.

– А что? У тебя нет трона?! – В моем крике слышались одновременно и удивление, и недоверие.

– Какого трона, черт возьми?

– Золотого! С жемчугами!

Молчание. Видимо, он переваривал мою просьбу. Потом громко спросил:

– Ты там не спятила часом?

– Ладно, согласна на диван. Но обязательно крытый фиолетовым сафьяном.

До него наконец дошло, что я издеваюсь над ним.

– Ну что ж, сделаем! Выпишу фиолетовый сафьян и велю обить диван. А к тому времени, когда его изготовят, ты уже не будешь так веселиться.

Он удалился. Я опять принялась за размышления, правда принявшие несколько иное направление. Пожалуй, все это значительно серьёзней, чем я думаю. Шутки шутками, но в этой промозглой дыре я уже через несколько недель погублю своё здоровье. Мокрый пол, мокрые стены… Сидение на камне уже сейчас отдавалось во всех косточках, я мечтала лечь, но уж очень отвратительно выглядела прогнившая солома. На чью-либо помощь мне рассчитывать нечего: никто не знает, где я высадилась, никто не видел, как я ехала сюда… Кто может добраться до этих ужасных подземелий, находящихся, наверное, на уровне Луары? Этот бандит может продержать меня здесь до конца моих дней, и никто ему не помешает. А если даже меня и выпустят отсюда когда-нибудь, какой я выйду?

Живое воображение позволило мне представить себя, и волосы мои встали дыбом от ужаса. И опять дикая ярость охватила меня. Этот негодяй распоряжается мною, хочет отнять у меня часть жизни. Столько вокруг солнца, воздуха, люди вокруг живут, как им вздумается, а меня заточили в этом подземелье без всякой моей вины. Так нет же, я выйду отсюда, и выйду сама, не нужно мне его милости!

До самого вечера перебирала я всевозможные варианты побега. Чего только не приходило в голову! Вскарабкаться по верёвке, на которой мне спускали пищу, высадить дверные петли… Обдумывая эти возможности, я ходила, садилась, опять вставала, потом опять садилась, стараясь менять позу и все чаще поглядывая на солому. Наконец я поняла, что больше не выдержу. Разорвав целлофановый пакет, я покрыла им солому. Будем считать, что это защита от влаги. Незаконченный шарф послужит защитой от холода. Когда я разворачивала вязанье, из него выпал крючок. Им я нацарапала на камне черту, решив вести календарь, как это принято у заключённых.

Черта провелась очень легко, что натолкнуло меня на мысль начертить на камне план замка – тогда можно будет нагляднее его представить. Идея оправдала себя. Я помнила, где находилось солнце, когда мы въезжали во двор, помнила, сколько было времени в тот момент, и без труда определила стороны света. На соседнем камне я начала восстанавливать по памяти внутренний план замка.

Где-то около полуночи я уже точно знала, какая стена моей темницы северная, а какая южная. Пока мне это было ни в чему. Задумалась же я вот над чем: по моим подсчётам выходило, что вокруг моего подземелья не было других помещений – одно-одинешенькое, как несчастная сирота, оно было выкопано в холме над Луарой. Как это можно использовать?

Измученная, я наконец заснула, скрючившись на целлофане, и проснулась, стуча зубами от холода, вся промокшая и закоченевшая. На здоровье я никогда на жаловалась и вынослива была на редкость, но тут… К ранее намеченным болезням надо, пожалуй, добавить ещё и воспаление лёгких. Нет, решительно следует что-то предпринять.

Больше всего воды было на полу, где она накапливалась, стекая со стен. Правда, часть её уходила в щели между камнями, но лишь небольшая часть. С неимоверными усилиями мне удалось перекатить большие камни в другое место – не скажу, что более сухое, но, как мне показалось, менее мокрое. Затем крючком я немного расширила щели между камнями в самом нижнем углу камеры. Вроде бы помогло. И уж во всяком случае, я немного согрелась во время работы.

Рёв стражника застал меня в тот момент, когда я перекладывала камни, пытаясь соорудить из них ложе:

– Эй, ты! Жива?

– Отвяжись! – заорала я злобно, так как от неожиданности у меня дрогнула рука и камень придавил палец. – Какого черта задаёшь глупые вопросы?

– Так я же говорил! Если померла, не получишь еды! Опорожни корзину и верни кувшин!

Вынимая из корзины те же продукты, что и вчера, я обратила внимание на её форму. Это была не обычная корзинка, а как бы плетёный прямоугольник с дном. Я проследила за ней, когда страж поднимал её, и увидела, что дыра в потолке как будто увеличилась. По всей вероятности, пробитое в толще свода отверстие сужалось вверху и предназначалось также для наблюдения за узником. Надо будет проверить.

– Эй, ты! – крякнула я стражнику. – И много у тебя подопечных?

– Нет, ты одна. Когда-то было много, а теперь никого нет!

– Скучно тебе, должно быть?

– Чего?

– Скучно, говорю? – заревела я, как раненый лось. – Работы мало!

Сверху раздалось что-то напоминающее обиженное фырканье:

– Ещё чего! Работы хватает! И не твоя это забота, лучше о себе позаботься!

– А что ты ещё делаешь? – поинтересовалась я.

– За садом смотрю! – проревела дыра. – Ворота открываю, петли смазываю, все делаю! Ещё котельная на мне!

– И давно ты здесь работаешь?

– Всю жизнь! И отец мой здесь работал, и дед! Сторожили таких, как ты. Мой прадед сторожил и прадед моего прадеда! – В доносящихся сверху воплях явно звучала фамильная гордость. – Раньше труднее было! Много тут сидело всяких, и то и дело они или убегали, или помирали. Одного моего прадеда повесили, трое у него сбежало! Ты не сбежишь!

– А и и не собираюсь!

– Чего?

– Ты что, глухой? Говорю, что и не собираюсь!

– Почему это?

– А мне здесь нравится!

Это его так поразило, что он оторопело замолчал. Потом раздалось недоверчивое:

– Что глупости говоришь?

– И вовсе не глупости! Такая у меня натура – люблю жить в мокрых подземельях! Всю жизнь мечтала! – И когда услышала в ответ недоверчивое хмыканье, обиженно прибавила: – Ты что, не веришь мне? В таком случае я с тобой больше не разговариваю!

– Скажи только, что передать шефу?

– Передай ему, чтоб он лопнул!

Это, как видно, понравилось стражнику, так как сверху раздалось уже знакомое мне визгливое похрюкиванье, и все смолкло. Я не была уверена, что моё пожелание будет передано.

Трое сбежало… Интересно, как они это сделали?

Ложе, сооружённое из двух камней, смердящего воспоминания о соломе, целлофана и шарфа, показалось мне уже не таким противным. Лёжа на нем и размышляя о трех беглецах, я по привычке царапала что-то крючком на камне. Мне всегда лучше думалось, если я чертила или рисовала при этом. Ещё в школе учителя меня ругали за это.

Крючок соскользнул с камня и застрял в щели. Я выдернула его и закончила начатый орнамент. Потом ткнула крючком в щель между камнями, покрутила немного, образовалась небольшая аккуратная ямка. Закончив её, я принялась за следующую. Когда уже почти весь камень был окружён изящными дырочками, до меня вдруг дошёл смысл того, что я делаю. Я замерла, и всю меня обдало горячей волной. Боже милостивый! Ведь это же известняк! Здесь, по Луаре, сплошные известняки!

Все постройки в этой части Франции возводились из известняка. Из известняка приготовлялся и раствор. Известняк гигроскопичен. Эта махина стоит как минимум четыреста лет, четыреста лет на известняковые стены воздействует вода! Вокруг этой башни нет других построек. Продолбить стену, прорыть лаз, докопаться до склона холма…

Я постаралась взять себя в руки. Сначала надо все рассчитать. На стене, что окружает замок, стоит башня, значит, стена несколько метров толщиной. Стена сложена из камней, скреплённых известковым раствором. Узники пробивали и не такие стены, причём в их распоряжении не было никаких орудий, разве что ложка, глиняные черепки или просто собственные когти. У меня же был крючок, правда, пластмассовый, но очень прочный, толстый и, как оказалось, крепче известняка.

Я постаралась представить себе расположение замка – ведь я его успела хорошо рассмотреть, когда мы подъезжали. Надо копать в противоположную от реки сторону. В этом случае у меня были шансы пройти под крепостной стеной и сразу выйти на склон поросшего травой холма. А если бы я начала подкоп под стеной башни, обращённой к реке, мне пришлось бы пройти под землёй весь двор. Я тщательно рассчитала направление, высоту, длину подкопа, красиво изобразила все это на чертеже, выполненном по всем правилам геометрии, и приступила к работе.

Не стану утверждать, что я была уверена в успехе своих планов. Я вообще старалась не думать об этом. Зато я нисколько не сомневалась, что свои планы относительно меня шеф осуществит и что эта каторжная работа даёт мне единственную возможность выйти на свободу. Ни на какие уступки я не пойду. Он сам объявил мне войну, выиграл первый бой. И теперь довёл меня до такого состояния, когда желание победить его оказалось сильнее всего на свете. Или пробьюсь сквозь стену, или сдохну в этой дыре!

Крючок, как в масло, входил в застывший раствор между камнями. Практика показала, что это было очень удобное орудие, и я смело могу рекомендовать его другим узникам. Головкой крючка очень удобно выковыривать пропитавшиеся водой кусочки раствора. Гвоздём, например, было бы значительно трудней.

Самым трудным оказалось вытащить первый камень. Я это предвидела и поэтому выбрала для начала камень поменьше. Сидя на корточках у стены, я ковыряла и ковыряла, ковыряла и ковыряла, пока крючок почти целиком не стал входить в щель. Тогда я ухватила камень руками и попыталась вытащить его. Руками не получилось, пришлось прибегнуть к помощи обуви. Хорошо, что этому негодяю не пришло в голову отобрать у меня обувь! У бразильских сабо был модный каблук, скорее напоминавший копыто лошади, чем обычный каблук. Вставив это копыто в образовавшуюся щель, я стукнула до нему другой туфлей. Камень пошевелился. Отерев пот со лба, я стукнула ещё раз, потом вставила каблук в щель пониже и опять стукнула. Наконец, камень можно было раскачать уже просто рукой. Ухватившись крепче, я дёрнула изо всех сил, и камень вывалился.

Путь к свободе предстал передо мной в образе отверстия в стене размерами тридцать сантиметров на десять. Взглянув на часы, я увидела, что на этот камень у меня ушло три с половиной часа. При таких темпах мне понадобится от двухсот до трехсот лет… Я, наверное, пала бы духом, если бы не уверила себя, что лиха беда начало.

Доев хлеб, с наслаждением выкурила сигарету и вновь принялась за работу. Когда поздней ночью я легла спать на своём омерзительном ложе, у стены в углу уже лежало шесть выковырянных камней.

Полученный таким путём строительный материал, очень неплохо обработанный, позволял мне немного усовершенствовать своё ложе. Мягче оно не стало, но теперь было значительно суше. У меня даже появилась надежда избежать воспаления лёгких и ревматизма… Как я и надеялась, с каждым вынутым камнем работать становилось легче.

Крик сторожа застал меня за работой. Я не ответила, так как была занята обработкой одного из самых больших камней. Встревоженный страж завопил ещё громче:

– Эй, ты-ы-ы! Почему не отвечаешь? Где ты там?

– А ты что, не видишь? – спросила я, не прекращая работы.

– Ясно, что не вижу! – отозвался он с заметной радостью. – У тебя там темно, как в могиле.

– Так надень очки! – посоветовала я и поинтересовалась: – Как здоровье?

– Чьё здоровье?

– Твоё, разумеется. Живот не болит?

– А почему он должен болеть?

– А потому, что каждый день ты наваливаешься им на эту дыру и орёшь изо всех сил.

– А откуда ты знаешь, что я лежу на живёте?

– А что, ты висишь вниз головой?

Похрюкиванье и новый вопль:

– Угадала, я и впрямь лежу на животе. Эй, послушай! Ты должна что-то сказать.

Теперь удивилась я:

– Что я должна сказать?

– Ну, шефу! Ты ему должна что-то сказать, так ведь? И будешь тут сидеть, пока не скажешь, так ведь?

– Все правильно! А что?

– Дура ты! Ведь тебя выпустят, как только скажешь. Почему не говоришь?

– Потому что мне вовсе не хочется отсюда выходить. Мне тут нравится. А почему ты мне еду спускаешь сверху, а не передаёшь через дверь?

– Одному человеку этой двери не открыть. Ты что, не видела разве? Всегда отсюда спускали тем, кто сидел внизу. Ну, хватят болтать, забирай еду и возврати кувшин.

– Подождёшь, не горит…

Прервав работу, я опорожнила корзинку и положила туда пустой кувшин. Мне пришло в голову, что он сможет мне пригодиться. Придётся соврать, что разбился. Но это немного позже, дня через два-три, а пока надо завязать дружбу со сторожем.

– Эй, есть ли у тебя семья? – поинтересовалась я.

– Какая семья?

– Не знаешь, какая бывает семья? Жена, дети…

– Ты что, нет, конечно! Зачем мне это?

– А сколько тебе лет?

– Семьдесят восемь! – с явной гордостью провыл он. – Послушай, если тебе что надо от шефа, говори скорее, а то завтра ею не будет.

– Хочу ананасный компот! А ему передай моё пожелание опаршиветь.

Как видно, он получил чёткое указание немедленно передавать все, что я ни скажу, так как поспешно удалился, не кончив разговора. Я вернулась к работе.

Не так уж трудно было вытаскивать из стены небольшие плоские камня. Время от времени приходилось прибегать к каблукам. Значительно труднее было извлекать крупные камни, но зато нагляднее были тогда результаты труда. Одним камнем, длинным я плоским, я стала пользоваться, как рычагом. Со временем у меня находилось достаточно орудий труда, так что уже не было нужды больше пользоваться туфлями.

Выемка в стене была уже порядочной – метр на метр, на высоте двадцати сантиметров от пола. Я понимала, что вырыть такой широкий подкоп мне не под силу, придётся его сузить. И ещё надо решить проблему транспортировки вынутых камней в камеру и размещения их в ней. Лучшим вариантом будет – и это решение доставило мне искреннее удовлетворение – сваливать их под дверью, тем самым исключая в будущем всякую возможность открыть её.

Когда истекали следующие сутки, путь к свободе исчислялся в тридцать сантиметров в глубь стены. Есть мне хотелось после этой каторжной работы жутко, рук я не чувствовала, поясница разламывалась, ноги затекли от сидения на корточках. Только крючок держался молодцом. В ожидании сторожа с едой я утешала себя мыслью, что голодная диета очень полезна для больной печени, и вязала из акрила сеть, с помощью которой намеревалась выволакивать камни из прорытого мною коридора. Я ни минуты не сомневалась, что небольшая ниша скоро превратится в длинный коридор, и, честно говоря, была в прекрасном настроении.

Наверху послышался скрежет, и из дыры раздался хриплый вой:

– Эй, ты! Жива?

– Не смей больше так обращаться ко мне! – обиженно прокричала я в ответ – А то отвечать не буду!

– Тогда не получишь еду!

– Ну что ж, умру с голоду, я тебе попадёт от шефа!

В хриплом голосе послышался живой интерес:

– А как надо обращаться к тебе?

– Обращайся ко мне «Ваше преосвященство»! Я тебе не кто-нибудь, моя прабабка даже была знакома с одной графиней!

В дыре радостно захрюкали:

– Ладно, согласен! Шеф велел спросить, как ты себя чувствуешь?

– Передай ему – как молодая луковка весной!

– Ананаса не получишь! Велел сказать, что ничего не получишь. Только хлеб и воду!

– А я как раз очень люблю хлеб я воду! Не надо мне ананаса, я раздумала. Слопай сам за моё здоровье!

– Я выпью за твоё здоровье! Ты мне нравишься. До сих пор никто не хотел со мной разговаривать, все меня только проклинали. Не говори ты ему, что должна сказать. Лучше посиди здесь подольше!

«А, чтоб тебе…» – подумала я, вынимая продукты из корзины. Может, взять кувшин? Нет, не стоит пока портить с тюремщиком отношения.

– У меня масло кончается! – крикнула я. – Нужен новый светильник!

– Я за масло не отвечаю! – как-то неуверенно ответил он. – Что мне велят, то и даю!

Коптилка светила ещё вполне прилично, но вдруг этот негодяй, шеф, захочет оставить меня в темноте? А этого я панически боялась. Ослепну, как лошадь в шахте. Поэтому я решила на всякий случай использовать отсутствие шефа для пополнения запасов.

– Свет мне положен, так что ничего! Шеф требует от меня указать одно место на карте. Вот ослепну, тогда сам будешь искать!

– Так уж сразу и ослепнешь! – Тем не менее в голосе сторожа не было уверенности.

Я объяснила ему, что, согласно новейшим научным исследованиям, ослепнуть можно за одни сутки. Не знаю, поверил ли он этому, но, видно, инструкции ему были даны самые категорические, потому что опять, прервав разговор на полуслове, он удалился и через полчаса принёс новый светильник. Спустив его в корзине не зажжённым, он решительно потребовал:

– А тот верни!

– Он пока горит, как погаснет – отдам!

Сторожу это не очень понравилось, но пришлось примириться с фактом.

Немного отдохнув и поев, я вновь принялась за работу. Камни, из которых складывалась стена, были уложены очень неровно, большие и маленькие вперемешку. Стоило вытащить один, как соседние уже поддавались, так что работа шла споро. Преисполненная оптимизма, я принялась высчитывать, сколько у мена уйдёт времени, если толщина стены составит шесть метров. Получалось два месяца. Наде все-таки использовать кувшин.

– Эй, ты! – заорал, как всегда, сторож на следующее утро.

Я не откликалась – надо выдержать характер.

– Эй, ты! – ещё громче заводил он. – Ваше преосвященство! Вы живы?

На «преосвященство» я могла откликнуться:

– Да ты что! Уже три дня, как померла!

– А почему тогда говоришь? – с явным интересом задал он вопрос, похрюкав до своему обыкновению.

– А это не я говорю! Это моя душа! Сегодня в полночь в виде привидения я приду пугать тебя!

– А почему меня? Пугай шефа!

– Его же нет!

– Дав вернётся через неделю! Не можешь подождать?

– Ладно, только ради тебя! Начну с шефа…

Пока мы переговаривались, он спустил корзину. Подняв её обратно, обнаружив, что нету кувшина, и встревоженно заорал:

– Эй, ты!

Я упорно молчала.

– Эй, ты! Чего молчишь? Отвечай, черт возьми! Где кувшин?

Я продолжала проявлять стойкость, а он не унимался:

– Эй, ты там! Черти бы тебя побрали! Ваше преосвященство!

– Ну что? – мрачно отозвалась я.

– Где кувшин? Отдай кувшин!

– Не могу! Разбился!

– Перестань валять дурака! Мне отчитаться надо. Черепки отдай!

– Не могу! Я на него села, и от кувшина остались лишь мелкие осколки. Ради твоих прекрасных глаз я не собираюсь копаться в грязи. А докладывать не советую!

– Почему?

– Нагорит тебе от шефа! Лучше помалкивай. У тебя что, другого не найдётся?

– О боже, боже! – в отчаянии простонал он, явно не зная, на что решиться. – Если не отдашь кувшина, больше не получишь воды!

– Дело твоё! От жажды помирают скорее, чем от голода.

– Ну, погоди! Ты у меня попляшешь…

Кувшина я сразу не разбила, решив, что сделаю это, когда понадобятся, а пока поставила его в угол вместе с запасным светильником.

Да следующий день сторож спустил пустую корзинку. На него нетерпеливые «эй, ты» я не отвечала, и корзина напрасно подпрыгивала и стукалась о мокрый пол. Наконец, сверху послышалось:

– Ваше преосвященство!

– В чем дело? – Теперь я сочла возможным отозваться.

– Сначала верни кувшин, тогда получишь еду!

Сегодня мне не хотелось с ним спорить. Устала я страшно, сказывалось постоянное недоедание, да и нужды во втором кувшине не было. Я положила кувшин в корзину и через минуту получила хлеб, воду и сигареты. Молча вынула их из корзины.

– Ваше преосвященство! – заревела дыра. – Как чувствуешь себя?

– А тебе какое дело? Хорошо чувствую.

– Тогда почему не говоришь ничего?

– Я обиделась на тебя. Ты меня третируешь! Вот погоди, бог тебя покарает!

Сторож счёл нужным оправдаться:

– Ведь мне так велят! Если не буду выполнять приказаний, меня убьют. Велели отбирать у тебя кувшин, я и отбираю. Неужели мне кувшина жалко?

– Ну, ладно, подумаю, может, завтра и прощу тебя…

В последующие за этим дни я метр за метром вгрызалась в стену. Дело шло медленней, чем я рассчитывала, так как попался крупный камень, который занял у меня несколько часов. Когда извлекла его из стены и откатила к дверям камеры, я совеем без сил рухнула на пол. Зато ближайшее окружение этого гиганта удалось извлечь без особого труда. Ещё один большой и очень длинный камень, уходящий на большую глубину в стену, почему-то выскочил сам, что очень подняло моё настроение.

Кроме выковыривания раствора крючком, я использовала также метод расшатывания и обстукивания камней, поэтому очень следила за тем, чтобы сторож не услышал никакого подозрительного шума. Он появлялся обычно около десяти. Постепенно он привык титуловать меня «преосвященством» и отказался от попыток путём угроз и шантажа вернуть задержанный мною кувшин. Следовало внести какое-то разнообразие в наши взаимоотношения.

– Не называй меня «Ваше преосвященство»! – категорически потребовала я в один прекрасный день. – Так обращаются только к кардиналам.

– Дак ты ведь сама так хотела! – удивился сторож. – А как тебя теперь называть?

– Ваше королевское величество!

Дыра тотчас же отозвалась радостным похрюкиванием и поинтересовалась:

– А почему «королевское»?

– А потому что мне так нравится. Имею я право, в конце концов, хоть на какие-то радости в этой могиле?

– Шеф завтра возвращается! Если захочешь – выйдешь отсюда. Но лучше не выходи, мне скучно будет!

– Не волнуйся, мне здесь нравится!

На самом же деле настало очень тяжёлое время. Я чувствовала, что меня надолго не хватят. Правда, тяжёлый труд приносил даже некоторую пользу здоровью, но эти камни вместо постели, эта промозглая, затхлая атмосфера подземелья… Я чувствовала, что пропиталась ею насквозь. В моем воображении то и дело представали картины всевозможных засушливых районов земли: и тех, что я видела собственными глазами, и тех, о которых только читала или слышала. Жаркое солнце освещало пески Сахары, Белую Гору с её нескончаемыми дюнами, Блендовскую пустыню, а также пустыню Гоби, сухие сосновые боры под Варшавой… Неужели когда-то мне могло быть слишком сухо или жарко? В пустынях мне виделись также различные продовольственные товары и отдельные предметы мебельных гарнитуров, разумеется мягкие. Сесть бы сейчас в мягкое кресло… Лечь в удобную постель… В с_у_х_у_ю постель!

Две вещи поддерживали мой дух. Первая – дикая, безумная ярость. Если ярость достигала подобных высот – а такое случалось со мной очень редко, – она делала меня совершенно невменяемым существом. Я уже знала, что в подобном состоянии я бываю способна совершать деяния, которых в нормальном состоянии мне не совершить ни за какие сокровища мира. Такое случалось со мной несколько раз в жизни, и мне горько приходилось потом сожалеть о содеянном. Теперь же я и не пыталась подавлять всевозрастающее неистовство, следя лишь за тем, чтобы оно находило выход только в одном направлении – через проход в стене.

Вторая вещь – глубокое убеждение в благодатном влиянии воды на кожу лица. Мы столько начитались и наслушались о превосходном цвете лица англичанок. А все потому, что они всю жизнь мокнут под дождём. Общеизвестно, что с возрастом кожа высыхает, и сколько же тратится сил на её увлажнение. Ну, теперь я могла быть спокойна: влагой пропитаюсь на всю жизнь. В глубине души я надеялась, что, когда я выйду отсюда, у меня будет чудесная кожа лица, пусть даже немного и бледноватая.

Я с энтузиазмом ковырялась уже на глубине около полутора метров, когда до меня понёсся шум сверху – в неурочное время, ближе к вечеру. Я поспешила вернуться в камеру и услышала доносящийся из отверстия рёв:

– Эй, ты-ы-ы!

Я удивилась. Неужели сторож мог забыться до такой степени? Рёв, не уступающий по интенсивности мотору реактивного самолёта, повторился. Теперь я поняла, что кричал не сторож. Похоже, вернулся шеф. Сев на камень, я стала ждать, когда ко мне обратятся более прилично. Рёв прекратился. Затем послышался неуверенный голое сторожа:

– Ваше преосвященство!

Я не откликалась.

– Ваше пре… – начал было он громче, но тут же спохватился и заорал: – Ваша королевское величество!

Теперь я могла откликнуться:

– Ну, что?

– Ты не свихнулась там? – зарокотал шеф. – Что это за глупости?

– А, привет! – обрадовалась я. – Как дела? Как здоровье?

– А ты все шутишь? Не надоело тебе?

– Надоело!

– Хочешь выйти?

– Нет!

– Что?!

– Не хочу выходить! Тут тихо и спокойно. Где ещё я найду такое?

Похоже, он лишился дара речи. После продолжительного молчания до меня донёсся сверху неясный звук – может быть, он расспрашивал сторожа.

– А ты там не спятила? – послышался наконец его раздражённый голос.

В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причём делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче было произносить очередное слово.

– Замолчи! – пытался он остановить меня. – Да замолчи же! Перестань орать!

Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли, снизошла до объяснения:

– Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения?

В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все говорило о том, что настроение у него не наилучшее.

– У тебя что, неприятности? – добродушно поинтересовалась я.

– Почему ты так думаешь?

– Что-то ты не в настроения!

– Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты ещё не созрела. Ну и сиди, раз тебе так хорошо!

Он ушёл, и наступила тишина.

Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену. Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя лишала возможности выйти на волю нормальным путём. Теперь для меня не оставалось иного выхода, как только сквозь стену.

Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу в подземелье замка, построенного из гранита или другого твёрдого камня, скреплённого цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково: камень дробят на плоские куски размерами, не превышающими двух кирпичей, а иногда и меньше одного. И все замки в округе так построены. Как это не пришло в голову этому самоуверенному индюку – шефу?

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒