Виктор ФРАНКЛ 4 страница

Вдобавок к этой непроходимой пропасти между тем, что есть, и тем, чтс должно быть в человеческом существовании, имеется еще одна проблема, которую необходимо иметь в виду. Это разрыв между субъектом и объектом познания. Его также нельзя избежать, хотя многие авторы говорят о том, что «преодолели» его. Такие заявления сомнительны, поскольку подобное достижение было бы равносильно преодолению la condition humaine — непреодолимой конечности человеческого бытия. Даже Хайдеггер, глава экзистенциальной философии, не помышлял и не заявлял о том, что истинное познание может быть выше дуальности субъекта и объекта. Я не теолог и поэтому не собираюсь обсуждать в этой связи какие-либо сверхъестественные возможности, но я верю, что человек не должен стараться преодолеть двойное напряжение человеческого бытия, но должен испытывать его. Подходящей, хотя, возможно, несколько грубоватой метафорой, кратко выражающей суть дела, является следующая: современная философия не должна вместе с водой (картезианским дуализмом) выплескивать ребенка (когнитивный объект).

Несомненно, что субъект в процессе совершения когнитивных действий способен приближаться к объекту и устанавливать ту когнитивную близость с вещами внешнего мира, которую я назвал «бытием с» (Beisein) объектом38. Это замечательно, когда субъект достигает объекта, несмотря на разделяющую их пропасть. Как бы то ни было, объект, которого достиг субъект, остается объектом, когнитивный процесс не превращает его в часть субъекта как такового39. Любая теория, которая не замечает объективности объекта и не учитывает его внутреннюю чуждость, допуская, что мир представляет собой не что иное, как самовыражение субъекта, его проекцию, является ложной теорией.

Полное искоренение субьект-объктных различий не было бы полезным, даже если оно было бы возможным. В каждом когнитивном акте человека неизбежны полюса напряжения между субъектом и объектом. Сущностная динамика, составляющая человеческое познание, коренится в этой ситуации напряжённости между человеком и «миром», в котором он находится. В логотерапии эта динамика, в отличие от психодинамики, называется нооданамикой.

Игнорировать ноодинамическое напряжение между субъектом и объектом — значит игнорировать объективность мира. Любая философия или психология, которая своим тщательным исследованием физических феноменов во всем их богатстве и полноте заслуживает называться «феноменологическим подходом», должна признавать изначальный факт того, что из каждо-го истинно когнитивного акта следует объективность объекта. Поэтому то, что называется объектом, или, в более общем смысле, миром, по существу, больше чем простое самовыражение субъекта. Говорить о мире как о простой «конструкции» познающего субъекта — значит неверно оценивать сам феномен когнитивного акта, который представляет собой самотрансценденцию бытия по отношению к миру как объективной реальности. Это правда, что человеку доступен не более чем субъективный сегмент, когнитивный срез мира, иными словами, он может делать только субъективную выборку из всего мирового спектра; тем не менее он всегда делает субъективную выборку из объективного мира.

Точка зрения, которой, однако, придерживаются некоторые экзистенциалисты, затуманивает объективность объекта. Это можно назвать калейдоскопической эпистемологией. Когда кто-то смотрит в калейдоскоп, он не видит сквозь него, но наблюдает определенные сочетания цветных кусочков стекла. Разве это не напоминает эпистемологическую теорию таких авторов? Для них человек — это существо, которое, несмотря на все свои когнитивные акты и усилия, никогда не может достичь реального мира. Его мир представляет собой всего лишь конструкцию, спроектированную им самим и отражающую структуру его бытия. Подобно тому, как картинка в калейдоскопе зависит от того, как сложились кусочки стекла, такая калейдоскопическая эпистемология представляет мироустройство (Weltentwurf) целиком зависящим от человеческого «расклада» (Geworfenheit) — простое отражение его субъективного состояния и структуры.

Насколько такой субъективизм упускает из виду особенности истинного человеческого познания, становится очевидным, если напомнить ту фундаментальную истину, что только в той мере, в какой индивид способен пренебречь собой, забыть о себе, он способен познать что-то в мире и о мире. Только тогда, когда человек перестает концентрировать внимание на себе самом, он начинает сознавать объекты за пределами своего «я». Точно так же, когда глаз видит себя или что-то в себе (например, залетевшую мошку), это свидетельствует о дефекте зрения. Чем больше глаз видит себя, тем в меньшей степени он может воспринимать мир и его объекты. Способность глаза видеть зависит от его неспособности видеть себя. Известно, что ограниченное человеческое познание не может до конца освободиться от субъективных моментов, внутренне присущих его деятельности, но это не отменяет тот факт, что чем больше познание становится простым самовыражением и проекцией собственной познающей структуры субъекта, тем больше оно заблуждается. Другими словами, познание истинно настолько, насколько оно не является простым самовыражением, насколько оно предполагает самотрансценденцию.

Итак, мы видим, что такие теории человека, как теория гомеостаза, основанная на снижении его напряжения, или теория самореализации, предполагающая актуализацию наибольшего числа скрытых в нем потенций, при ближайшем рассмотрении оказываются ошибочными. Моя точка зрения заключается в том, что истинная теория человека должна основываться не на гомеостазе, не на самореализации, а на области человеческого бытия, в котором человек выбирает, что ему делать и чем он будет среди объективного мира смыслов и ценностей.

ЛОГОТЕРАПИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИЯ41

Мы наблюдаем существенный прогресс в развитии психотерапии в течение последних нескольких лет, связанный с тем, что прежняя психодинамическая концепция человека, как существа, стремящегося к состоянию удовлетворенности, медленно, но верно заменяется новым антропологическим взглядом на че- ловека, как на существо, чьей целью в жизни является самореализация и реализация его личных возможностей. Мы также можем сказать, что понятие необходимости (в том смысле, что человеческое существование полностью определено инстинктивными влечениями и обусловлено социальными обстоятельствами) все больше уступает место другой категории, категории возможностей, которые должны быть реализованы. Другими словами, мы можем говорить о современном переосмыслении человеческой сущности.

Целостный феномен человеческого бытия, однако, невыразим и не может быть определен иным предложением, кроме как: «Я есть»42. Это «Я есть» сперва прочитывалось «Я должен» (то есть я обусловлен определенными условиями и детерминантами, влечениями и инстинктами, наследственностью и окружающим миром, с его факторами и влияниями), в то время как в последующий период «Я есть» понималось с точки зрения того, что «Я могу» (то есть я способен реализовать тот или иной аспект своего «я»).

Однако здесь не хватает третьего понятия. Потому что, если мы хотим обрести видение человеческой реальности как таковой, во всех ее измерениях, мы должны пойти дальше необходимостей и возможностей и ввести — в дополнение к аспектам «Я обязан» и

«Я могу» общего феномена «Я есть» — то измерение, которое можно определить: «Я должен».

Что «Я должен» делать — это всякие раз реализовывать конкретный смысл, который предлагает мне каждая ситуация в моей жизни. Другими словами, в тот момент, в который мы подходим к реализации понятия «Я должен», мы дополняем субъективный аспект человеческого существования, бытия, его объективным дубликатом, смыслом.

Только после этого существующая тенденция акцентирования самореализации становится оправданной. Когда самореализацию делают самоцелью, тем, к чему стремятся прежде всего, она становится недр- ( стижимой. Человек в этом случае пытается получить напрямую то, что достигается только как побочный эффект. Потому что, насколько человек релизует конкретный смысл своего существования, настолько он реализует самого себя.

Сказанное ни в коей мере не противоречит теории самореализации Маслоу. Мне кажется, что онучи-тывает это, когда говорит, например, следующее: «Можно сказать, что мои субъекты более объективны во всех смыслах этого слова, чем обычные люди. Их внимание, скорее, сосредоточено на проблеме, чем на самих себе... сконцентрировано на внешних проблемах. Это могут быть цели, в отношении которых они свою ответственность, занятость или обязательства. Эти цели не являются индивидуальными или личными»43.

Таким образом, Маслоу определенно согласится со мной, если я осмелюсь утверждать, что самореализация никогда не является ни главным стремлением ни (если посмотреть на ту же самую вещь не с точки зрения субъекта, а с более объективной точки зрения) конечным пунктом назначения человека, но, скорее, результатом, или побочным продуктом.

Таким образом, мы видим, что, когда говорят о человеческом «бытии в мире», нельзя отрицать, что при этом также присутствует «смысл в мире». Только когда мы полностью принимаем в расчет этот смысл, мы дополняем субъективный аспект человеческого существования его объективным коррелятом. Но это происходит не раньше, чем мы начинаем осознавать существование как бытие в поле напряжения между полюсом «я» и полюсом мира.

Никакое понимание мира не является адекватным, если его трактуют как простую проекцию самовыражения. К тому же, если реализация человеком смысла в мире и заключенных в нем благ представляет собой не более чем «вторичную рационализацию, сублимации и реактивные образования», то никто не сможет требовать от человека выполнения им своих обязательств. Естественно, такие псевдоценности вообще лишаются какой бы то ни было обязательности, если они понимаются просто как отражение процессов, которые объективно происходят в индивиде, или понимают их просто как проекцию и выражение внутренней структуры субъекта. В мире нужно видеть гораздо больше этого. Мы должны принимать в расчет объективность мира — только. она представляет собой действительный вызов субъекту. Как бы то ни было, недостаточно, если мы, воздерживаясь от трактовки мира и его объектов, включая их ценности, смыслы и их вызов нам, будем понимать их как простое самовыражение; мы должны остерегаться отношения к миру как к простому инструменту, служащему для достижения наших собственных целей, к орудию для удовлетворения инстинктивных влечений, для восстановления внутреннего равновесия, для установления гомеостаза, или как к средству для достижения самореализации. Это означало бы деградацию мира и новое разрушение объективного отношения человека к миру, «внутри» которого он находится. Осмелюсь сказать, что человек никогда, или, в норме, почти никогда не видит в партнерах, на которых рассчитывает, и в делах, которыми занимается, просто средства для достижения цели, иначе бы он не смог к ним нормально относиться, поскольку они стали бы просто орудиями для использования и, тем самым, потеряли бы всякую ценность, точнее, самоценность.

Когда мы говорим о смысле, мы, как бы то ни было, не можем не учитывать тот факт, что человек не реализует смысл своего существования одними только созидательными усилиями, общением, работой и любовью. Мы должны обратить внимание на то, что человеческая жизнь, кроме всего прочего, не обходится без трагических переживаний, без той, если можно так выразиться, «трагической триады», которая содержит изначальные атрибуты человеческого бытия: страдание, вину и смерть.

Конечно, мы можем закрыть глаза на эти «экзистенциальности». Терапевт также может избежать их и ретироваться в простую сомато- или психотерапию44. Это происходит, например, в тех случаях, когда терапевт старается, так или иначе, устранить у пациента страх смерти или чувство вины. Познав, что такое страдание, я могу сказать, что пациенты никогда по-настоящему не отчаиваются из-за страдания как такового. Напротив, их отчаяние проистекает из сомнения в том, имеет ли их конкретное страдание смысл. Человек готов и желает вынести любое страдание, пока находит в этом смысл.

Однако этот смысл, в конечном счете, нельзя понять, охватить исключительно интеллектуальными средствами, л постараюсь показать это, введя понятие «сверхсмысл». Этот смысл неизбежно выходит за пределы человека и его мира и поэтому не может быть познан чисто рациональными средствами. Он, в какой-то степени, доступен для того, что передается из глубин, из центра человеческой личности, из того, что коренится в бытии человека. То, с чем мы должны иметь дело, не является мыслительным или рациональным процессом, но представляет собой целиком экзистенциальный акт, который, возможно, мог бы быть описан тем, что я называю Urvertrauen zum Dasein, «базовой верой в бытие».

Постарайтесь осознать, что смысл бытия, или логоса существования, явно выходит за рамки просто мыслительных способностей человека, понять, что логотерапия далека и от того, чтобы быть «логическим» размышлением, и от того, чтобы быть просто моральной проповедью. Кроме этого, психотерапевт, включая логотерапевта, не является ни учителем, ни проповедником, его также нельзя сравнивать, скажем, с художником. Этим я хочу сказать, что художник никогда не сможет передать пациенту ту картину мира, которую видит терапевт; скорее, сам терапевт должен дать пациенту возможность видеть мир так, как он видит его. Поэтому терапевта более уместно сравнивать с офтальмологом, чем с художником. Имея в виду конкретные смыслы и ценности, нельзя также говорить об общем смысле человеческой жизни. Искать общий смысл человеческой жизни все равно что спрашивать шахматного игрока: «Какой ход лучший? » Не существует такой вещи, как «лучший ход», вне контекста конкретной ситуации конкретной игры. То же самое значение для человеческого существования имеет общий смысл жизни, поскольку искать можно только конкретный смысл существования индивида, который меняется от человека к человеку, день ото дня, час от часа. Осознание этого конкретного смысла чьего-либо существования вовсе не есть нечто отвлеченное, скорее, оно является скрытым и непосредственным посвящением, для которого безразлично как оно вербализуется и вербализируется ли вообще. Его, конечно, можно найти при помощи психотерапии, задавая провоцирующие вопросы в сократовском стиле. При этом проявляется то, что последние вопросы человеческого бытия оказываются на устах каждого человека, и что эти вопросы постоянно задают терапевту. Как бы то ни было, нет необходимости вступать в умудренные споры с пациентами.

«Логос» глубже, чем логика.

ДИНАМИКА И ЦЕННОСТИ

Психоанализ, особенно в его первоначальных, исходных формах, часто обвиняют в так называемом пансексуализме. Я сомневаюсь в том, что этот упрек справедлив даже по отношению к ранней теории Фрейда. Естественно, что и в новейшей истории психоанализа вряд ли можно найти свидетельства пансексуализма в прямом смысле этого слова.

Однако есть нечто иное, что представляется мне еще более ошибочным допущением, лежащим в основе психоаналитической теории, и, к сожалению, практики, которое мы можем назвать «пандетерминизмом». Под этим я понимаю любую точку зрения на природу человека, которая относится без должного внимания, или игнорирует внутреннюю способность человека делать свободный выбор и интерпретирует человеческое существование на языке простой динамики45.

Человек, будучи существом конечным, никогда не сможет полностью освободиться от пут, привязывающих его к различным сферам, в которых он сталкивается с условиями, которые нельзя изменить. Тем не менее всегда остается некоторая свобода, позволя-ющая ему принимать решения. В пределах границ, ка-кими бы узкими они ни были, " человек может двигаться свободно; только благодаря этой позиции, занимаемой им по отношению к любым условиям, в которых ему придется жить, человек может быть настоящим человеком. Это справедливо в отношении биологичес-ких, психологических и социологических фактов и факторов. Социальное окружение, наследственность и инстинктивные влечения могут ограничивать пределы человеческой свободы, но сами по себе они никогда не смогут лишить человека способности занимать любую позицию по отношению ко всем этим условиям.

Я хочу показать это на конкретном примере. Несколько месяцев назад я сидел в венском кафетерии со знаменитым американским психоаналитиком. Было воскресное утро, погода стояла прекрасная, и я пригласил его с собой в горы. Он эмоционально отказался, заметив, что его глубокая неприязнь к лазанию по горам связана с детскими переживаниями. Отец брал его, мальчишку, с собой в долгие путешествия по горам, и вскоре он возненавидел такие экспедиции. Таким образом, он хотел объяснить мне тот детский обусловливающий процесс, который не позволил ему разделить мой энтузиазм покорителя крутых скал. Наступила моя очередь исповедаться, и я начал рассказывать ему о том, что мой отец тоже брал меня с собой в поездки на уик-энды, которые я возненавидел, потому что они были очень утомительны и неприятны. Но, несмотря на все это, я стал инструктором скалолазания в альпинистском клубе.

Влияют ли какие-либо обстоятельства, внутренние или внешние, на конкретного индивида или нет и в каком направлении осуществляется это влияние — все зависит от индивидуального свободного выбора. Не условия заставляют меня, а я определяю, поддаться им или нет. Нет ничего такого, о чем можно было бы сказать, что это полностью обусловливает человека, не оставляя ему даже малейшей свободы. Никакие со-бытия, никакие силы не в состоянии полностью обусловить смысл бытия человека. Человек, в конечном счете, делает это сам. Он определяет не только свою судьбу, но также себя самого, поскольку формирует и оформляет не только путь своей жизни, но также свое собственное «я». В соответствии с этим человек не только ответственен46 за то, что он делает, но также за то, каким он является, потому что человек не только ведет себя в соответствии с тем, каким он является, но также становится таким, каким он делает себя своим поведением. В конце концов, человек становится таким, каким сделал себя сегодняшнего из себя вчерашнего. Вместо того, чтобы полностью подчиняться каким-то условиям, он создает самого себя. События и факторы представляют собой не что иное, как сырой материал для таких самосозидающих действии, и человеческая жизнь является неразрывной цепью таких действий. Они представляют собой инструменты, средства для достижения цели, поставленной самим человеком.

Несомненно, такое видение человека представляет собой нечто обратное той концепции, которая заявляет, что человек является продуктом, или следствием, цепи различных причин. С другой стороны, наше утверждение человеческого бытия как акта самосозидания соответствует базовой посылке, что человек не просто «есть», но всегда решает, каким он будет в следующий момент. В каждый момент человек постоянно формирует и выковывает свой собственный характер. Таким образом у каждого человека есть шанс в любой момент измениться, Это — свобода изменяться, и никто не должен отрицать право воспользоваться ею. Мы никогда не сможем предсказывать будущее человека — это возможно только в рамках статистических данных, относящихся к целой группе. Сама личность принципиально непредсказуема. Все предсказания будут основываться на биологических, психологических или социологических влияниях. Как бы то ни было, одним из основных качеств человеческого бытия является способность возникать из этих условий и быть выше их — выходить за их пределы. Точно так же человек, в конечном счете, выходит за пределы самого себя. Человек выходит за пределы самого себя настолько, насколько он изменяет свой собственный характер.

Хочу привести следующий случай. Он касается доктора Д., единственного человека из тех, с кем мне приходилось сталкиваться за всю мою жизнь, которого я могу смело назвать сатанинским существом. В то время, когда я знал его, он носил кличку «массовый убийца Штейнхофа», — так называлась большая психиатрическая больница в Вене. Когда нацист начал осуществлять свою программу эйтаназии, он заправлял всем и настолько фанатично выполнял порученную ему работу, что старался не позволить ни одному из психотиков избежать газовой камеры. Парадоксально, но те несколько пациентов, которым удалось спастись, были евреями. Случилось так, что небольшая палата в еврейском доме престарелых оставалась неизвестной доктору Д., и, хотя гестапо, которое инспектировало этот институт, строго запрещало допуск каких-либо психотических пациентов, мне удалось тай- ком провести этих пациентов и спрятать их, выписав фальшивые диагностические сертификаты. Я изменил симптоматологию так, чтобы показать афазию вместо шизофрении. Я, также нелегально, организовал шоковую терапию. Таким образом эти еврейские пациенты могли быть спасены, поскольку даже функционеры — сторонники нацистской партии, были «в благодарность» убиты. Когда я вернулся в Вену — после того, как сам спасся от газовой камеры в Аушвице, — я навел справки о том, что случилось с доктором Д. «Он был посажен русскими в одну из одиночных камер Штейнхофа, — ответили мне, — на следующий день, впрочем, дверь в его камеру оказалась открытой и доктора Д. больше не видели». Потом меня уверили, что он, подобно другим, стараниями товарищей был переправлен в Южную Америку. Однако не так давно у меня на приеме был бывший австрийский дипломат высокого ранга, который пробыл в заключении за «железным занавесом» в течение многих лет — сперва в Сибири, затем в Москве. Пока я проводил с ним неврологическое обследование, он неожиданно спросил меня, не случалось ли мне знать доктора Д. Получив от меня утвердительный ответ, он продолжил: «Я познакомился с ним на Лубянке. Там он умер в возрасте примерно сорока лет от рака мочевого пузыря. Однако перед смертью он проявил себя таким хорошим товарищем, которого только можно себе представить! Он всем приносил облегчение. Он жил по высочайшему моральному стандарту. Он был лучшим другом, которого я когда-либо встречал за долгие годы в тюрьме! »

Это история доктора Д. — «массового убийцы Штейнхофа». Как можно предсказывать поведение человека! Можно предсказывать движения машины, аппарата, автомата. Более того, можно даже постараться предсказать механизмы, или «динамику», человеческой психики; но человек больше, чем психика: человек есть дух. Самим актом своей собственной самотрансценденции он покидает плоскость чистой биопсихологии и вступает в сферу специфически человеческую, в ноологическое измерение. Человеческое бытие, по сути своей, ноэтично. Человек — не вещь среди других вещей: вещи детерминируют друг друга, а человек самоопределяется.

Человек действительно свободен и ответственен, и это — составляющие его духовности, то есть с свободу и ответственность, — нельзя покрыть мраком того, что называют деперсонализацией человека.

Процесс деперсонализации приводит к тому, что субъект становится объектом. Когда человека рассматривают как чисто психический механизм, управляемый законом причинно-следственной связи, он утрачивает свое характерное качество субъекта, который в конечном счете является самодетерминируемым. Любая исключительно психодинамическая интерпретация человека упускает существенную характеристику человеческого существования — свободу воли. Субъект, который «желает», превращается в объект, который «обязан»!

Как бы то ни было, свобода с точки зрения феноменологического анализа представляет собой, в конечном счете, субъективный аспект целостного феномена и, как таковая, должна быть дополнена его объективным аспектом — ответственностью. Как подчеркивалось выше, свобода занять любую позицию не может быть полностью реализована, если она не преобразована и не переведена в свободу нести ответственность. Специфически человеческая способность «желать» остается нереализованной, если она не дополнена ее объективной частью — «должен», то есть же ланием взять на себя ответственность. Что я должен? Я должен актуализировать ценности, реализовать конкретный смысл своего личного существования. Мир смыслов и ценностей может быть справедливо назван логосом. Логос — это объективный коррелят субъективного феномена, называемого человеческим бытием. Человек свободен быть ответственным, и он ответственен за реализацию смысла своей жизни, логоса своего бытия.

Но мы снова ставим вопрос — каким образом или в какой мере должны актуализироваться ценности и реализовываться смыслы, чтобы обладать каким-либо «объективным» характером. Под понятием «объективный» мы здесь понимаем то, что ценности представляют собой существенно большее, чем просто самовыражение субъектом себя самого.. Они больше, чем просто выражение чьей-то внутренней жизни, понимаемой и как сублимации, или вторичные рационализации чьих-то инстинктивных влечений, как объясняет это психоанализ, и как внутренние архетипы коллективного бессознательного, как предполагает психология Юнга — самовыражения человечества в целом. Если бы смыслы и ценности были просто чем-то, порождаемым самим субъектом, то есть если бы они не были тем, что имеет свой источник в сфере вне человеческой и над человеческой, то они бы постоянно теряли свое качество. Они не могли бы быть вызовом человеку, они были бы не в состоянии пробуждать в нем силу духа, звать его дальше. Если при реализации ценности, за которую мы ответственны, необходимо сохранять ее обязательное качество, значит, эту ценность надо рассматривать в ее объективном качестве47.

Нельзя признавать объективное качество, внутренне присущее смыслам и ценностям, учитывая их обязательные качества, если мы не видим в них «ничего кроме» субъективного замысла, или даже проекции инстинктов и архетипов. Таким образом, мы должны понять, что наряду с деперсонализацией человеческой личности (то есть объектификацией бытия) имеет место и другой процесс — субъектификация смысла и ценностей, субъектификация логоса.

Именно психоанализ привел к этому двойственному процессу, поскольку исключительно психодинамические интерпретации человеческой личности имеют результатом объектификацию чего-то внутренне субъективного — в то время как исключительно психогенетическая интерпретация смысла и ценностей должна иметь результатом субъектификацию чего-то внутренне объективного.

Одной из главных заслуг онтоанализа48, его достижением, как мне кажется, является то, что он предлагает исправить первый аспект двойной ошибки, совершенной, как мы отметили выше, психоанализом. Это новое направление мысли помогает восстановить человеческую личность как феномен, который ускользает от любой попытки понять его сущность как абсолютно определенную и полностью предсказуемую вещь среди других, подобных ей, вещей. Таким образом, совершенно субъективное качество в числе других вновь востребовано онтоанализом в пику психоанализу.

Однако другой аспект того же процесса — обесценивание объективного качества смысла и ценностей, субъектификация объективного, еще не исправлен. Онтоанализ ресубъективировал субъективное, то есть бытие. И только логотерапия49 поставила своей задачей и целью реобъектификацию объективного, то есть логос! Вот путь к восстановлению единства и целостности феномена человека в его двух аспектах: бытия в его субъективности и логоса в его объективности. Мы можем показать это в виде следующей диаграммы:

В логотерапии смысл не только в том, что «должен», но и в том, что «желаю»: логотерапевты говорят о человеческой «воле к смыслу». Это логотерапевтичес-кое понятие не должно вызывать у читателя впечатление, что ему предлагают некую идеалистическую гипотезу. Давайте вспомним результаты экспериментов, проведенных Дж. Дэвисом, У. Маккортом и П. Соломоном, в связи с эффектом визуальной стимуляции галлюцинаций во время блокировки чувственного восприятия. В итоге авторы пришли к следующему выводу: «Наши результаты согласуются с гипотезой, в которой придается особое значение смысловому параметру. Галлюцинации возникают вследствие изоляции от смысловых контактов с внешним миром. Мозгу для нормального функционирования необходим продолжительный смысловой контакт с окружающим миром»50.

На подобные эффекты обратили внимание задолго до логотерапевтов. Нам известно разрушительное воздействие того, что мы называем «экзистенциальным вакуумом», который возникает в результате фрустрации вышеупомянутой «воли к смыслу». Глубокое чувство общей бессмысленности жизни часто приводит к возникновению определенного типа невроза, который в логотерапии носит название «ноогенного»; у истоков этого невроза стоит духовная проблема, моральный конфликт или экзистенциальный вакуум. Но в остальных типах неврозов также присутствует этот вакуум! Никакую психотерапию нельзя завершить, никакой невроз, или подобное ему состояние нельзя определенно и до конца преодолеть до тех пор, пока эта пустота, в которой расцветают невротические симптомы, не заполняется дополняющей логотерапией, при этом она может применяется как бессознательно, так и методически.

Я не хочу, чтобы возникло впечатление, что экзистенциальный вакуум сам является психическим заболеванием: чьи-то сомнения в осмысленности его жизни можно назвать экзистенциальным отчаянием — это скорее духовный дистресс, чем психическое заболевание. Таким образом, логотерапия в таких случаях больше, чем терапия заболевания, это средство, предназначенное всем профессионалам в сфере консультирования. Поиск кем-то смысла своего существования, даже сомнения в том, можно ли найти его вообще, является проявлением человеческого, и в этом нет ничего патологического.