Духовная автобиография дзэнского наставника Хакуина 6 страница

И теперь, не обращая внимания на то, какие неумелые движения совершает моя кисть, я постараюсь записать самое главное из истории Гэдацу-сёнина. Возможно, это послужит маленьким добавлением к Дхарме, возникающей от сознания просветления.

Много лет назад Мёе-сёнин, уединившись от мира, пребывал в Тоганоо, а Гэдацу-сёнин оставался в его храме на горе Касаги (80). В те времена оба наведывались в святилище Касуга для того, чтобы время от времени совершать службы перед божеством. Когда однажды туда пришел Мёе, само божество открыло двери внутреннего святилища и пригласило его на чистый, духовный диспут, касавшийся всех буддийских сутр и комментариев.

Когда же в святилище появился Гэдацу, дверь перед ним тоже была открыта, однако божество сидело к нему спиной и не пригласило его на диспут. Гэдацу был расстроен и сбит с толку. Он спрашивал себя: " Неужели мое ученичество или моя практика отличается от Мёе? Почему его ты удостаиваешь разговора в любое время, когда бы он ни пришел, но поворачиваешься спиной ко мне? Что это значит? Не противоречит ли обету, некогда данному тобой - распространять свое благословение повсюду и спасать все существа? "

Тогда божество обратилось к Гэдацу. Громкий, благородный голос божественного величия ответствовал: " Ты способен созерцать только мою спину вследствие величины твоих достижений в учении. Тебе не хватает сознания просветления, и это постоянно расстраивает меня". После этого оно вознеслось обратно на небеса.

Погрустневший и унылый Гэдацу поднялся и покинул святилище. Вернувшись в свою келью в Касаги, он начал читать и, держа перед собою лампу, продолжал до самой глубокой ночи, когда все уже покинули святилище. Он остался один, окруженный совершенной тишиной. Внезапно тишину нарушили громкие звуки - что-то двигалось за стенами кельи. Призывая всю свою отвагу и еле ступая от страха, Гэдацу приблизился к окну. Он проделал пальцем небольшое отверстие в бумаге и пристально уставился в темноту.

Ужасное видение, призраки с головами коров и лошадиными мордами, беспорядочно метались, без разбору в диком исступлении и возбуждении нанося удары друг другу, наскакивая и хватая друг друга. Видение напоминало муки и страдания мира борющихся демонов.

Гэдацу не мог остановить непрерывную дрожь всего своего тела, холодный пот прошиб его вдоль позвоночника, его волосы встали дыбом. Вдруг он заметил, что неподалеку от него в торжественном трансе пребывал монах-старец. Гэдацу обратился к нему и дрожащими губами проговорил: " Кто эти ужасные создания? "

Монах отвечал: " Кто эти развращенные звероподобные существа? О! Будь уверен, все это ни чем хорошим не кончится. Даже говорить о них - серьезное преступление. Однако, коль скоро ты спросил, ничего уж не поделаешь. Я расскажу тебе о них.

Прежде эти существа были мудрыми и знаменитыми брахманами, жившими во времена нынешнего Будды. Однако, поскольку они не обладали сознанием просветления, они сбились с благого пути. И так как хорошо известно, кто они такие, с моей стороны было бы неправильно рассказывать об этом подробнее.

Человек может практиковаться необычайно упорно, неутомимо, и продолжать практиковаться в будущем до тех пор, пока на землю не придет Будда Майтрейя. Он способен достичь великого просветления, собрав обширный запас знаний и мудрости, превзойдя в этом бессчетные миллионы других искателей Дхармы. Однако же, несмотря на все, он никогда не приблизится к познанию того, что есть практика после сатори, если он не встретит учителя с незамутненным сознанием. Сознание же просветления будет открыто ему в еще меньшей степени.

Эти демоны всегда рядом. Днем и ночью они ждут благоприятного случая, первой представившейся возможности. Они намереваются увести тебя с собой. Однако даже для таких демонов будет не просто сделать тебя одним из них, поскольку в прошлом в тебе время от времени вспыхивали искры расположения и сострадания, когда ты предлагал свое руководство в делах учения молодым послушникам. Я надеюсь, что не будет слишком поздно, когда ты поймешь, что они так или иначе приносят тебе вред.

" Откуда ты, о благой наставник? - спросил Гэдацу. - Я не видел тебя здесь раньше".

" Я обитаю неподалеку отсюда, - отвечал тот, - близ полей Касуга. Я пришел сюда исключительно ради тебя. Однако мне совсем нежелательно оставаться здесь слишком долго. С приходом зари перестанет быть подобающим, если я останусь говорить с тобой подобным образом. Поэтому я сейчас же прощаюсь с тобой".

Сказав так, он взошел на белое облако и улетел в сторону Касуга, оставив Гэдацу испытывать безграничное чувство благодарности.

В те же времена в Иияма объявились некоторые из монахов, компанию которых я покинул на пути обратно к Эйгандзи. Они хотели, чтобы я вернулся с ними домой в Сёиндзи. Они говорили, что если я откажусь, то они останутся со мною. Я обдумывал, что предпринять, и не мог прийти к решению, и в это время из дома приходит письмо, в котором сообщается, что Нёка-роси заболел и прикован к постели. Я был весьма огорчен и расстроен этой новостью и решил не откладывать свой отъезд домой. Трое монахов, ожидавших моего решения, были очень обрадованы, узнав, что я возвращаюсь, и с нетерпением принялись готовить вещи к предстоящему путешествию.

Проводить нас пришло трое или четверо мирян, - люди, с которыми я поддерживал тесные дружеские отношения все то время, которое мы уделяли совместной практике. Вместе с ними пришел и сам Сёдзу-роси. Они следовали за нами пару миль, пока мы не достигли подножья высоких гор. Здесь тропа начинала карабкаться вверх, становясь все круче и каменистее, так что почтенный роси не смог идти дальше.

Мы обменялись ободряющими словами и уже собрались идти, как вдруг наставник схватил меня за руки и тихим голосом сказал мне такие трогательные слова: " Если ты будешь продолжать практику и у тебя будут ученики, подобные тебе, то ты в полной мере возместишь свой долг перед Буддами и патриархами. Хотя ты и покидаешь эти места, отправляясь ухаживать за больным своим учителем, ты не должен прекращать стараний и быть удовлетворенным скромными достижениями. Теперь тебе следует сосредоточиться с усердием над работой после сатори. Отбрось все, все связи со скверной этого мира, каким бы значительным это не казалось. Поклянись никогда не обращать на это ни малейшего внимания. Возвращайся и вновь навести мою обитель, если у тебя когда-нибудь появится такая возможность".

Он закончил и ушел, и я надолго застыл в поклоне, касаясь головою земли. Мои глаза наполнились слезами, когда я начал взбираться по петляющей горной тропе, уводящей меня прочь от этого человека.

Послесловие

Достигнуто окончание первого раздела. Однако многое еще заставит вспомнить о себе. Следует записать еще несколько стихотворений. Слова сами будут приходить ко мне, я же стану просто бросать их на бумагу и сразу же забывать о них.

Зимой в тринадцатый день двенадцатого месяца второго года Мэйва [1765 г. ] (81), в день уборки дома перед праздниками Нового года, обстоятельства сложились так, что я записал эти бесконечно длинные, неуклюжие строки. Затем перед моими глазами ясно предстали три раздела вместо одного, и в тот же день я продолжил свои занятия. В двадцать пятый день того же месяца я отложил перо и погрузился в праздничные хлопоты. Прошло немногим более тринадцати дней, и вот теперь я от скуки записываю эти строки. Первая книга в рукописи теперь занимает семьдесят две страницы, вторая достигает шестьдесят одной, а третья - пятьдесят. Всего получается сто семьдесят девять листов, более двух с половиной тысяч стихов, восемнадцать тысяч иероглифов. Но все они не более, чем жалкая подделка под искусство каллиграфа. Тем не менее они являются приношением Дхарме и способны пробудить сознание просветления. Ведь говорится же, что и благородный муж, сказав тысячу слов, может ошибиться, а низкий человек в той же тысяче может высказать одно слово истины (82). Я записал уже восемнадцать тысяч! О, есть ли среди них хоть одно верное слово?

Какой позор! Мне уже восемьдесят один год, и мой разум не удерживает даже те слова, которые я некогда знал. Рядом со мною находятся два молодых монаха. Прежде, чем взяться за кисть, я попросил их проследить за моими иероглифами. Если хоть один из них окажется неверным, то пусть они покроют меня позором и укажут на ошибку. Этот старый монах не имеет сил даже для того, чтобы осудить самого себя.

Какая жалость, что в эпоху конца закона, в наши последние дни так редко встречаются глубоко понимающие люди. Можно обыскать весь мир и не встретить ни одного такого. Никого, кроме тупиц, не способных отличить простой камень от чудесного нефрита. И я прекрасно понимаю, что люди такого рода, увидев мои записки, воскликнут: " Гм! Эти строки не стоят даже того, чтобы протягивать за ними руку".

Много страниц сокрыто от подобного рода людей в глубине моей неказистой хижины. Ни одно слово в них не способно принести им никакой пользы. Вороны не удостоят рукописи своего внимания, даже если вы обмажете их сладким молодым рисом и развесите на ветвях на тысячу долгих дней. Они даже в лапы их не возьмут, но порвут, словно грубое отказное письмо, растреплют клювом, разбросают куски по земле и, презрительно плюнув, улетят прочь.

Но я не стану огорчаться, если мои записки не вызовут в простых людях никакого интереса. Я знаю, что если найдется некий подлинный искатель Пути, преодолевший преграду, то он, лишь взглянув на эти строки, почувствует себя так же, как если бы вдруг встретил на чужбине старого друга. Исполненный почтения, я скромно передаю свои труды тому проникшему в сокровенные глубины благородному мужу. И пусть они помогут ему пробраться через терновые заросли дремучего леса!

Чистовик первого раздела закончен в пятнадцатый день первого месяца третьего года Мэйва [1766г. ]

________________________________________

1. ) Четыре великих мировых обета, которые дает бодхисаттва в самом начале своего пути, воплощают идеал махаяны - трудиться ради того, чтобы помочь другим достичь просвет ления, и в то же время стараться углубить собственное пос тижение Пути. Эти обеты таковы: " Сколь бы бесчисленными ни были чувствующие существа, я клянусь спасти их. Сколь бы неистощима ни была страсть, вводящая в заблуждение, я клянусь погасить ее источник. Сколь много ни было бы ворот Дхармы, я клянусь пройти в них. Сколь бы несравненным ни был Путь Будды, я клянусь вступить на него".

" Прохождение сквозь врата не двойственности" объясняется в " Сутре Вималакирти" как достижение состояния абсолютного не-различения, которое превосходит всякие различия в относительности, такие как " Я" и " другие", существование и несуществование. Хакуин отождествляет сознание просветления (сознание бодхи, bodhicitta), которое направляет к просветлению самого индивида, и перечисленные выше четыре обета бодхисаттвы. В " Диком плюще", равно как и во всех других его произведениях, он понимает под сознанием просветления помощь другим, на деление их " дарами Дхармы", то есть учительство и по мощь в достижении просветления.

2. ) Цы-мин - это посмертное имя китайского наставника Шишуан Чу-юаня (986-1039), проходив шего обучение у Фэнь-ян Шан-чжао в Фэнь-ян (совр. Шаньси). Об этой местности к востоку от Желтой реки (Хуанхэ), на северо-западе провинции Шаньси, напоминает выражение " ветер к востоку от Реки". История о самоотверженности Цы-мина на пути к просветлению имела для Хакуина особое значение (см. примечание 42 к первой главе). В " Гусиной траве" он рас сказывает, как он обнаружил запись об этом наставнике на полях печатного издания трактата " Побуждение ученика пройти сквозь препятствия дзэн" (см. Hakuin Zenji Shu, p. 398).

3. ) Слово кэнсё (" видение своей (истинной) природы" ) обозначает просветление, сатори, которое иногда именуется кэнсё ёбуцу (" видение своей сущности и достижение буддовости", причем оба этих выражения в данном случае имеют одно значение). Трактат " Сюэ-мо лунь" (" Трактат о пульсе Дхармы" ), который традиционно приписывается первому дзэнскому патриарху Бодхидхарме, содержит следующие слова: " Если хочешь овладеть Путем Будды, то следует достичь кэнсё".

4. ) Камасака Тёхан - наставник воров, живший в эпоху Хэйан и проворачивавший свои дела, будучи в то же время членом буддийского духовенства. Он является героем пьесы " Камасака" в театре но.

5. ) " Восемь школ" - распространенное выражение для обозначения всех школ японского буддизма.

6. ) " Молчаливое озарение" (люкусё) - термин, обычно используемый как характеристика традиции школы Сото, которая подчеркивала необходимость одной только медитативной практики без использования коанов. Однако в тех местах, где Хакуин выступает против дзэн " молчаливого озарения", изображая его как дзэн " безжизненного сидения", " недеяния", следует помнить, что его осуждение распространяется на все современные ему учения, включая не только Сото, но также и школу Нэмбуцу линии Обаку. В особенности же здесь имеется в виду учение о дзэн " не-рожденного" (фусё), которое развивалось в пределах собственной для Хакуина школы Риндзай и имела в те времена известный успех. С точки зрения Хакуина, появление подобных подходов к практике дзэн является при чиной того, что от учеников перестали требовать сосредоточенности единственно на активности стремления к обретению опыта просветления.

7. ) " Недеяние - вот подлинно благородный муж" (будзи корэ кинин) - такое высказывание из " Записей Линь-цзи" описывает бесцельную активность, отличающую достигшего полного просветления. Однако у Хакуина такие выражения используются в отрицательном смысле: как критика тех наставников, которые повторяют слова Линь-цзи, не имея понятия об их истинном смысле. " Ничего не делать", " недеяние" (будни) и схожие выражения используются Хакуином в качестве оценки тех монахов, которых он считал самодовольными адептами квиетистских подходов к практике, в особенности же последователей учения о " не-рожденном" Банкэя Етаку. Не только здесь, но повсюду в своих сочинениях Хакуин выводит образ буддийского священника, который убеждает учеников в том, что " не иметь мыслей, не иметь сознания само по себе уже есть достижение высочайше го уровня дзэн. Малейшее движение мысли рождает карму, которая свяжет вас с тремя адскими путями... [Вот почему] не следует даже искать буддовости или проповедовать Дхарму" (" Драгоценное зеркало, задерживающее свет" ). Вот как еще передает Хакуин содер жание их учения: " Чем бы вы ни были заняты, не нужно стремиться к буддовости или Дхарме. Все двадцать четыре часа, из которых состоят сутки, не делайте ниче го - просто оставайтесь в состоянии безмыслия и не-сознания. Вы Будды - такие, какие есть, - пока вы остаетесь в безмыслии и не-сознании".

8. ) " Деревянная рыба", мокугё - круглый деревянный барабан, под стук которого читают сутры. Наму кара тан но тора я я - фраза, с которой начинается " Дхарани великого сострадательного целого" (" Дайхи сю" ), которая ежедневно читалась в большинстве дзэнских храмов. Поскольку японский текст дхарани является транс литерацией санскритского оригинала, он совершенно не понятен японскому последователю дзэн. Хакуин, очевидно, находит словам дхарани эквиваленты из разговорного японского языка, так что получается, что старый священнослужитель говорит: " Я обращаюсь с верой (наму) к своему воротнику-кара, и мне больше ничего не надо (таруно, вместо тан но)! " Воротник-кара (иначе ракусу) - кусок ткани, напоминающий нагрудник, который носится на груди и вокруг шеи и является укороченной формой плаща-касая (или каса) - символа буддийского духовенства. Выражение Тора (тигр) я я (восклицание ужаса) становится для Хакуина ответом для старого священника, смысл которого таков: " Лучше оглянись вокруг! Для священнослужителя, не испытавшего кэнсё и при этом наставляющего других, встреча с будущей жизнью станет более ужасной, чем встреча с голодным тигром".

Следующий далее стих, очевидно, имеет китайское происхождение, однако его источник не известен.

9. ) Весь следующий абзац посвящен понятиям сюккэ (" покинувший дом" ) и дзайкэ (" хозяин дома", то есть мирянин). Следует отметить, что Хакуин утверждает, что не имеет совершенно никакого значения, прошел ли человек посвящение или нет. Важно, достиг он ли кэнсё (сатори).

10. ) Имеются в виду пять самых страшных злодеяний: отцеубийство, матереубийство, убийство святого, нанесение вреда Будде и деяние, вызывающее разобщение сангхи, то есть буддийской общины. Совершивший один из этих гре хов попадает в самые ужасные области ада

11. ) " Сутра Каннон десяти строк" (" Дзикку Каннон-гё", " Эммэй дзикку Каннон-гё" ) состоит всего лишь из сорока двух китайских иероглифов и десяти предложений. Она входит в состав " Записей Будд и Патриархов" (" Фо-цзу тун-цзи" ) - китайского трактата, да тируемого эпохой Южной Сун. Судя по всему, именно во времена Хакуина она стала повсеместно использо ваться в Японии как короткий текст для рецитации. Согласно рассказу Торэя (" Жизнеописание", 1745 г., 60 лет), Хакуин стал пропагандировать эту сутру по просьбе высокопоставленного чиновника по имени Иноуэ Хёма. Этот чиновник однажды потерял сознание и смог вступить в прямое общение с Ямой, повелителем ада, который назвал Хакуина единственным, кто способен распространить среди народа сутру. Вот по чему немалая часть " Гусиной травы" была отведена автором для рассказов о том, как различные люди су мели спастись из самых разнообразных тяжелых ситуаций благодаря чудесному действию постоянного чтения " Сутры Каннон десяти строк". Ад крика - один из Восьми горячих адов.

12. ) " Повести о деяниях и их последствиях" (" Инга-моногатари" ) Судзуки Сёсана (1579-1655) содержит историю, рассказанную выше, а также много других, подобных ей. " Повести" были собраны и опубликованы учениками Сёсана в 1654 г.

13. ) Следует отметить, что в это время Хакуину было немногим более тридцати лет. Маловероятно, что его могли пригласить в храм в качестве наставника в таком возрасте.

14. ) Существовало поверье, согласно которому человек мог подпасть под влияние или стать одержимым духом дикого лиса, которому приписывали иррациональное, злобное поведение.

15. ) Сиппэй - лакированная бамбуковая палка двух или трех футов длиной, которая прикреплялась к голове при помощи лозы. Ее носили или держали в руках дзэнские наставники как символ власти и, в случае необходимости, наказывали ею учеников.

16. ) Здесь вновь упоминается дзэнское учение о " не рожденном" (фусё), развитое наставником школы Риндзай Банкэем Ётаку (1622-1693). Суть этого учения обычно предавалась так: " Все вещи будут следовать так, как должно, если ты будешь оставаться в нерожденном сознании Будды, которое ты обрел еще при рождении. Не отказывайся от этого ради иллюзорных представлений". Во второй половине XVII в. учение Банкэя обрело большое число последователей по всей стране. Особенно велика его популярность была в центре Японии, то есть в тех областях, по которым путешествовал Хакуин. Хотя он никогда в своих нападках на дзэн " не рожденного" не упоминает имени Банкэя, нет никаких сомнении в том, что, по крайней мере, в ряде случаев, он имеет в виду не просто последователей этого учения, но самого основателя.

17. ) Хакуин имеет здесь в виду историю о лисе Байчжана, которая является второй в сборнике " Застава без ворот". Однажды Бай-чжан встретил старика, который рассказал ему об одном из прошлых своих рождений. Старик был тогда настоятелем храма, и кто-то спросил его, может ли просветленный подпасть под действие закона причин и следствий. Старик ответил, что " не может", и был обречен сотню раз рождаться в облике лиса.

18. ) Существовало поверье, что бог зерна Инари Мёдзин часто предстает в облике белого лиса, своего по сланца.

19. ) Считалось, что собаки способны чуять дух лиса даже в том случае, если тот принимает человеческий облик.

20. ) " Рождающийся вновь забывает о своем прежнем существовании". Это высказывание из " Фахуа цзин сюаньи" (цзюань 6) встречается даже в таком чисто светском источнике, как хроника " Тайхэйки" (кн. 2): " Сказано, что события этой жизни будут забыты после смерти, однако карма, вызванная даже мимолетной ложной мыс лью, не исчезает в продолжении сотен перерождений".

Это предложение у Хакуина имеет схожий смысл, но в нем подчеркивается необходимость борьбы за религиозные заслуги еще в этой жизни, поскольку рождение в облике человека предоставляет редкую возможность постичь суть закона кармы, а также причины и следствия через просветление (кэнсё, то есть сатори).

21. ) Хакуин намекает на то, что эти священнослужители сами были последователями падшего наставника дзэн " не-рожденного", вследствие чего они тревожились за самих себя.

22. ) Эти строки являются частью стихотворения, сочиненного Хакуином несколькими годами ранее по случаю церемонии, посвященной годовщине смерти Бодхидхармы. Кроме того, они часто использовались им в качестве " начальных строк" (дзакуго) в комментариях на различные дзэнские тексты (например, " Докуго сингё" ). Предположительно, в них содержится оценка рассказанной истории и критика нерадивых священнослужителей, о которых шла речь в предыдущем абзаце. Осенняя меланхолия, скрытая в первой строке, вызывает чувство непостоянства всего мирского. Во второй строке мы встречаемся с радостью и утверждением опыта прохождения через восприятие смерти и непостоянства мира, которое приводит в пределы просветления и пре дельной мудрости.

23. ) Сугавара Митидзанэ, ученый и государственный деятель, был погребен в 987 г. в святилище Китано в Киото. Вскоре ему стали поклоняться как божеству Китано Тэндзин. Он считался покровителем каллиграфии, литературы и образованности вообще. Митидзанэ умер на двадцать пятый день шестого месяца, и существует поверье, что родился он также на двадцать пятый день второго месяца. Торжества в его честь проводятся двадцать пятого числа каждого месяца в главном святилище Кита но в Киото, а также в более мелких кумирнях по всей стране. Одно такое святилище со священной рощей рас полагалось в Сайнэндзи - храме, принадлежавшем секте дзи и располагавшемся прямо напротив родного дома Хакуина. Поскольку посланцем Китано Тэндзин считал ся бык, то и само божество, особенно на востоке страны, было известно как божество быка (Уши тэндзин).

24. ) Нитигон-сёнин (гг. рожд. и см. неизв. ). Согласно комментарию Торэя в его " Жизнеописании", Нитигон был очень влиятельным проповедником, путешествовавшем по рамам школы Нитирэн в восточной Японии и совершая молитвословия вместе с верующими.

25. ) Нитирэн-сёнин (1222-1282) - основатель школы Нитирэн. Перевод на английский язык нравоучительных посланий, которые он оставил своим ученикам, можно найти в издании: Letters of Nichiren, translated by Burton Watson and Fillip Yampolsky. New York: Columbia University Press, 1996*.

* Русские переводы некоторых сочинений Нитирэна см.: Буддизм в Японии, М., 1993. С. 251-227. - Прим. ред.

26. ) В " Жизнеописании" Торэя упоминается лекция Нитирэна о трактате Чжи-и " Великое сосредоточение и проникновение" (" Мо-хо чжи-гуань" ).

" Сутра Тэндзина" состоит приблизительно из ста китайских иероглифов и относится к началу периода Эдо. Она являлась заключительной частью учебника, который использовался в пределах школы теракойя для того, что бы внушать учеником почтение к Тэндзину. В тексте сутры множество специфических буддийских выражений, однако в некоторых местах она совершенно непонятна. Последние строки сутры являются молитвенным обращением к божеству: наму Тэнман дайдзидзай Тэндзин (" Поклонение Тэндзину, божеству великой свободы, покровителю святилища в Тэнмагу" ).

27. ) О художнике с таким именем никаких других свидетельств не осталось. Игра со стрельбой из лука (хамая) была обычным делом в свободные дни празднеств Нового года: нужно было попасть стрелой в небольшую круглую мишень, которую подбрасывали в воздух.

28. ) В оригинале Хакуин называет " Сутру Каннон" фумон-бон (" Глава о мировых вратах" ). Таково ее на звание в " Сутре лотоса", частью которой она является.

29. ) Сува - деревушка, располагавшаяся неподалеку от Хара. Возможно, Хакуин имеет здесь в виду пьесу Тикамацу Мондзаэмона " Добродетель Ниссина-сёнина" (" Ниссин-сёнин токко ки" ), повествующую о священно служителе школы Нитирэн Ниссине (1407-1488), из- вестном также как Ниссин, надевший котел (набэ-кабу-ри). Пьеса была поставлена в начале периода Гэнроку (1688-1704 гг. ). Упоминаемым здесь сегуном не мог быть Токимунэ; правильнее - Асикага Есинори. Адеп ты буддийской школы Нитирэн повторяют формулу на-му-мёхо-рэнгэ-кё (" Поклонение сутре лотоса" ) точно таким же образом, как последователи учения о Чистой земле повторяют имя будды Амитабы. " Мёхо-рэнгэ-кё" - полное японское название " Сутры лотоса". В ее разделе " Фумон-бон" (то же, что и " Сутра Каннон" ), говорится, что покровительство бодхисаттвы Каннон, ко торое распространяется на всех истинных последователей учения сутры, позволяет им без вреда проходить сквозь огонь, а также чувствовать себя в безопасности в воде во время наводнения.

30. ) В период Эдо возникло множество подобных антологий, известных как кудзо-си. Они состояли из поэтических цитат из дзэнских текстов и китайской литературы и использовались учениками в качестве источников дза-куго, " начальных строк" коанов. Известно, что освоение одной такой книги требовало трех лет упорного труда.

31. ) Общепринятой является точка зрения, согласно которой Нёка (Нёка-роси), несколько раз упоминаемый в " Диком плюще", является священнослужителем из Дайсёдзи в Нумадзу, чье имя было Сокудо Фуэки. У него Хакуин учился в первые годы своего отшельничества. Однако Абэ Хосун отождествляет его с Торином Сосё, который был старшим братом Хакуина по Дхарме и был наследником Танрэя Содэна на посту настоятеля в Сёин-дзи. См. также примечание 33 к третьей главе.

32. ) Каноническое конфуцианское Пятикнижие включает в себя " Книгу перемен", " Книгу песен", " Книгу преданий [истории]", " Записи о ритуале" и летопись " Весны и осени". " Вэньсюань" - упорядоченное собрание образцов китайской литературы, составленное в шестом столетии, которое было распространено в Японии и подроб но изучалось там.

33. ) Кин Сюсо (Тохо Сокин, ум. 1729 г. ) был монахом Токугэндзи, маленького храма школы Риндзай, расположен ного близ Сёиндзи. Дзэнсодзи - также храм Риндзай, расположенный в городе Симидзу в провинции Суруга (совр. префектура Сидзуока). Согласно " Жизнеописанию" Торэя, оказавшись в Дзэнсодзи, Хакуин был разочарован, поскольку обнаружил, что монахи этого храма были заняты изучением текстов, а не практикой дзадзэн. Такова была первая из многочисленных встреч наставника с традицией дзэн " не-деяния", против которой он позже выступит, критикуя ее за подрыв традиции коанов.

34. ) Верховный настоятель Дзэнсодзи, Сэнъэй Соэн (1659-1726), читал лекции по " Собранию дзэнской поэзии ветра и луны" (" Цзянху фэню э цзи" ). Это собрание стихотворений монахов, живших во времена династий Южная Сун и Юань, восходит к четырнадцатому веку. В эпоху гонений на буддизм в середине девятого века, когда множество буддийских монахов и монахинь было возвращено к жизни в миру, Янь-тоу Цюань-хэ (828- 887) стал перевозчиком на озере Дунинху в провинции Хунань, но продолжал свое наставничество. Из примечаний к хранившемуся в храмовой библиотеке трактату " Похвала истинной школе" (" Уцзя чжэн-цзун цзань" ), содержащему короткие жизнеописания самых важных наставников пяти школ китайского дзэн-буддизма, Хаку-ин узнал об обстоятельствах смерти Янь-тоу. Сомнения Хакуина по поводу крика, которым сопровождалось его убийство, окончательно развеялись через четыре года, когда он впервые испытал опыт сатори. Хакуину могло быть неизвестно о том, что некоторые источники объясняют предсмертный крик наставника как выполнение данного ученикам обещания, что он перед смертью испустит " вели кий дзэнский крик". Торэй восхвалял предсмертный стон самого Хакуина как " последнее его дзэнское изречение, равное Янь-тоу".

35. ) Так Хакуин называет три возможности перерождения: в виде голодного духа, в виде борющегося демона и в виде животного.

36. ) Сонэн (1298-1356), сын императора Фусими (прав. 1287-1298), настоятель киотоского храма Сэйрэ нин. Сонэн был основателем одной из школ каллиграфии, стиль которой стал в период Эдо стандартным для оформления официальных бумаг. Его современник Тэрай Есэцу был знаменитым каллиграфом и жил также в Киото.

37. ) Бао-родзин, Бао Сотику (1627-1711). В писаниях Хакуина содержится большая часть того, что известно об этом человеке. Бао был священнослужителем школы Риндзай и наследником Ридзана Содона, но Хакуин восхваляет его именно как человека большой учености, не упоминая ни одного качества, присущего религиозному наставнику.

38. ) При посвящении Хакуин получил имя Экаку, которое значит " Мудрый журавль". Имя же Хакуин он принял тогда, когда стал настоятелем в храме Сёиндзи. Слова Бао являются ироническим намеком на товарищей Хакуина, которые в спешке собирались для того, чтобы покинуть храм (улететь).