Духовная автобиография дзэнского наставника Хакуина 5 страница

Вскоре я отправился в Обама, что в провинции Ва-каса, для того, чтобы присутствовать на лекциях по " Записям Ши-гэна", которые читал наставник Банри (47). Возобновив там старые знакомства, я разузнал, в каком храме позволено было бы остаться ради продолжения практики поиздержавшемуся монаху. Некий монах, заявив, что не знает такого места поблизости, все же предположил, что можно отправиться в храм Сёдзюдзи, расположенный в Мацуяма в провинции Иё. Земли замка Мацуяма плодородны, местные жители благоденствуют, и все это весьма благоприятно для монаха, кошель которого пуст - прося подаяние, он сможет содержать себя. Вернувшись в Дзуиндзи, я предложил Эсё отправиться со мной в Мацуяма. Он согласился и вскоре занял свое место в монашеском зале Сёдзюдзи (48).

Мы пребывали летом в Мацуяма, и слухи о том, что местный храм посетили весьма разносторонне образованные монахи, достигли ушей военного наместника высокого ранга, семья которого служила правящему клану в течение многих поколений. Он пригласил в свою резиденцию пятерых из Сёдзюдзи для беседы и чаепития. Я был одним из тех, кому выпал жребий идти.

Пришел назначенный день, и мы отправились в его обиталище. Мы обменялись словами приветствия и несколькими замечаниями относительно погоды, после чегохозяин вынес показать нам коллекцию рукописей. У него было около двенадцати свитков, среди которых были и образцы каллиграфии. Хозяин признался, что некоторые из них он не в состоянии разобрать, и при этом монахи с усмешкой посмотрели в мою сторону.

Среди рукописей была одна, очертания иероглифов которой были не вполне правильны. Ни один прием чтения не помог нам угадать, о чем гласили эти надписи. Пока остальные восседали с нахмуренными бровями, покачивая озадачено головой, я взял этот свиток и написал на обратной его стороне иероглифы " свекровь" и " старуха". Присутствующие вскинули брови и сжали кулаки.

" И что же это все значит? " - спросил один. " Ну, это понять не легче", - пробормотал другой. " Теперь вообще ничего разобрать не могу", - сказал третий. " Пожалуйста, старший монах, - попросили они, - слезьте со своего высокого сидения, спуститесь в наш относительный мир и расскажите, что это значит".

Тогда я посвятил присутствующих в свою маленькую шутку: " Спуститесь ниже облаков. Вот эти два иероглифа значат " Трудно... прочитать... " " Монахи откликнулись громкими взрывами смеха и хлопками в ладоши (49).

Был там один свиток, находившийся в двойной деревянной коробке, которая, в свою очередь, была закутана в мешочек из тонкой дорогой парчи. Пока его вынимали наружу, мы смотрели на него со смешанным выражением удивления и почтения. Надпись была образцом каллиграфии Дайгу Сотику (50). Ощущением подлинности и слаженности были наполнены и динамичные удары его кисти и те слова, которые он выбрал для надписи. Все в ней было именно так, как и должно было быть. Я подумал тогда: " Вот произведение подлинно просветленной деятельности". Эта надпись значила для меня много больше, чем все остальные свитки, так что мой интерес к ним тут же угас. Как только мы вернулись в храм, я удалился в свою келью и разложил собственную небольшую коллекцию надписей и рисунков, которая состояла из нескольких каллиграфических тетрадей, специально для меня записанных, надписей и рисунков, которые были сделаны по моей просьбе (и которыми я необычайно дорожил), а также нескольких образцов моей собственной кисти. Связав все в узел, я отправился на кладбище, поставил их у могильного камня, напоминавшего формой яйцо, и поджег. Я сидел там до тех пор, пока огонь не поглотил их без остатка.

Преодоление преграды

С тех самых времен я считал " Побуждение ученика пройти сквозь препятствия дзэн" своим наставником. Я возобновил свои упражнения и без жалости к себе выполнял их днем и ночью. Читая " Три учения буддийских патриархов" (51), я натолкнулся на одну фразу и тут же радостно вскочил с места. Монах, посвятивший себя изучению Великой колесницы, сравнивался там с бревном, плывущим по реке: не приставая ни к одному, ни к другому берегу, оно в конце концов доплывает до океана.

Весной же, по настоянию монаха, брата моего по Дхарме, я отправился в Фукуяма и присоединился к монахам храма Тэнсёдзи. Поскольку мои упражнения были тяжелыми и принудительными, я удалился в черную, словно деготь, пещеру, ведь если я шел куда-нибудь или даже тогда, когда был занят чем-либо, я был не в состоянии обращать внимание на что-либо, кроме упражнений (52). Пришла осень, и я отправился назад вместе с группой хорошо знакомых мне монахов.

Мы обошли берега моря в Майко и побережье Сума, видели курган поэта Хитомару и могилу Ацумори, миновали поля Мояно и леса Икута (53). Но перед лицом столь знаменитых мест мои глаза оставались слепы. Всю дорогу мне казалось, что мы вообще никуда не идем, и я один стою на дороге, а деревья, люди и дома движутся мимо меня по направлению на запад.

Прошло около двух недель, и мы вернулись домой. Моя семья, родственники и друзья собрались приветствовать меня, ведь им не терпелось услышать рассказы обо всем дурном и хорошем, что я пережил во время странствия. Однако в ответ на расспросы они не услышали ничего, кроме какого-то неприветливого неразборчивого хмыканья: " Гм... гм... ", и были поражены. Они обвиняли меня в том, что я сильно изменился и стал вообще странным типом.

Однако все мое поведение в то время полностью находилось в соответствии с известными рассказами о том, что пришлось испытать в течение многих столетий другим преданным дзэн ученикам. Например, известно, что наставник страны Кандзан двадцать раз путешествовал по Великому восточному тракту, пройдя его весь, но, подходя к подножию горы Фудзи, так ни разу и не взглянул на нее (54). По сей день я помню, сколь глубокое впечатление произвела на меня эта история, когда я услышал ее в первый раз. Я преисполнился восхищения наставником Кадзаном, которое с годами не ослабло.

Спустя некоторое время я достиг того места " Побуждения ученика пройти сквозь препятствия дзэн", в котором повествуется о вечно плачущем бодхисаттве. Он услыхал голос, который обращался к нему невесть откуда, говоря, чтобы он в одиноком своем пути не смотрел ни направо, ни налево, не глядел ни вниз, ни вверх, ни в других четырех направлениях. Я уверовал в эти слова (55) и стал относиться к ним как к коану. Возможно, в них причина того, отчего я стал так глупо выглядеть с точки зрения окружающих.

Приблизительно в то же самое время до меня дошли известия о том, что в провинции Этиго проживает монах, который получил печать Дхармы от наставника линии Обаку Эгоку Домё (56). В храме Эйгандзи в той же провинции вскоре должны были состоятся лекции по трактату " Око людей и богов", и это было весьма кстати, так что с наступлением весны я в сопровождении трех монахов отправился в город Такада. Сразу по прибытии я принялся за поиски монаха, о котором столько слышал. Вступив с ним в длительный диспут, я смог в подробностях выяснить, насколько глубоко его понимание дзэн, и я понял, что он далек от приписываемого ему просветления.

Я был разочарован. Дав обет семь дней провести в упражнениях, не обращая внимания ни на что другое, я скрылся в глубине святилища, посвященного местному божеству провинции. Даже сопровождавшие меня монахи не знали где я и чем занят. Поиски оказались бесполезны, и все решили, что я в тайне покинул храм и отправился восвояси.

Была уже седьмая и последняя ночь упражнений. Около полуночи моего слуха коснулся удар колокола далекого храма. Внезапно тело и сознание полностью меня покинули. Из самой глубокой скверны я восстал совершенно чистым. Я был вне себя от радости, и сама глубина моих легких издала громкий крик: " Древний Янь-тоу жив и здоров! " (57)

Мои крики вызвали из келий монахов, с которыми я путешествовал. Взявшись за руки, они разделили со мной величайшее счастье этого мига. Однако вскоре я стал необычайно гордым и заносчивым. Всякий, кто бы ни встретился, казался мне не более, чем комком грязи.

Принять участие в обсуждении лекций явилось пять сотен монахов. Поскольку обычный монашеский зал был слишком мал, в качестве дополнительного пристанища был испрошен и приспособлен главный зал соседнего храма школы Сото. В главе тридцати человек, которых отправили из основного храма для того, чтобы занять этот зал, был поставлен я в качестве главного монаха. В числе моих подопечных было семь или восемь моих знакомых. Одним из них был монах по имени Дан Дзэн-нин (впоследствии он стал известен как Кёсуй-осё, священнослужитель в храме Риндзайдзи). Он был моим помощником (58). Однажды в величайшем волнении и спешке он прибежал из основного храма. Он говорил, что " новый, необычнейший монах прибыл к нам. Ростом он более шести локтей и смотрит угрожающе. Он расположился прямо у входа в храм, а в руке держит огромную дубину. Он стоит прямо и неподвижно, словно огромное иссохшее дерево. Он кричит и просит разрешения остаться, а голос его груб и отдает произношением области Бандо (59). Он совершенно не похож на монаха, уверяю вас. Не думаю, что было бы разумным позволить ему остаться с нами". Выражение нескрываемого неудовольствия появилось тогда на лицах остальных монахов.

Вскоре Дан прибежал опять. " Они обсудили этот вопрос в главном храме, - рассказывал он второпях, - и решили отослать его к нам. Они считают, что здесь помойка, место для тех, кто их не устраивает или может принести несчастье" (60).

Я приструнил Дана: " Перестань бегать туда-сюда и не уподобляйся слухам, которые сам разносишь по всей округе. Ты отвлекаешь своих товарищей от упражнений. Отчего бы тебе не перечитать " Око людей и богов" и не подготовиться к лекции? "

Но тут в нашем пристанище показался Тё Ёдза, старший монах из главного храма (тот самый, ради которого я прибыл в провинцию Этиго), и привел с собою новичка. Знакомство происходило в обстановке необычайной серьезности и участия: " Вот новый монах, прибывший из провинции Синано. Он останется здесь вместе с вами. Мы поместили его в самый конец списка монахов. Мы полагаем, вы будете столь любезны, что будете к нему внимательны, а также назначите ему какую-нибудь работу - мытье полов или уборку".

Я отвечал: " Не понимаю, почему вы привели его к нам. Среди нас есть семь или восемь монахов, весьма искусных в том, чтобы мешать другим заниматься в зале для упражнений. И вообще, это строение нам не принадлежит: мы сняли его у храма Сото. Не кажется ли вам, что разумнее было бы отослать сюда более серьезно настроенного монаха? При вас этот человек выглядит вполне отесанным, однако когда он поймет, на что похожи остальные, здесь начнется сущий ад. Он не настоящий монах, он принесет несчастье".

Старший монах ответствовал: " Мы рассчитывали на то, что вы справитесь с ним, и поэтому отослали его сюда".

" В таком случае, - сказал я, - мы обязаны подчиниться вашему решению. Однако как только он станет вести себя неподобающим образом, он вернется обратно. Вы согласны? "

Старший монах дал понять, что согласен с поставленными мною условиями. Разрешив этот вопрос, он отправился обратно в храм.

Состоявшееся на следующий день открытие лекций прошло без особых происшествий. Старший наставник обошел монашеский зал и поприветствовал собравшихся. Затем Тё Ёдза явился из главного храма и засвидетельствовал свое почтение. Он взял лежавший на полу экземпляр " Ока людей и богов", полистал его и, указав нам несколько мест, обратился к окружавшим его монахам с вопросами.

" Каково твое толкование этого параграфа", - спрашивал он одного. - " А вот этот? Как ты его объяснишь? " - обращался он к другому. Закончив свою проверку, он удалился, после чего новичок спросил меня: " Это и есть старший монах? "

" Какое тебе дело? " - спросил я.

" Мне кажется, что все, что он сказал, показывает, сколь глубоко его понимание, - ответил тот. - Однако толкование одного места очевидно не было правдоподобным".

Тогда я заставил его самому высказаться по поводу некоторых мест трактата, и он объяснил их одно за другим. Его толкования были ясными и весьма обстоятельными.

В единый миг все присутствующие в зале отказались от своих заключений относительно этого монаха (впоследствии выяснилось, что его имя Каку и что он является учеником наставника по имени Сёдзу (61). Монахи затихли и сидели, объятые страхом. Те из них, которые раньше слонялись по залу и не стеснялись высказывать свое собственное мнение и выносить суждения, казалось, были теперь подавлены внезапным приливом робости. После всего произошедшего я редко видел их лица.

Для меня же это было подобно дождю после затяжной засухи. Мне казалось, что я встретил старого верного друга из родной деревни. Все оставшееся время мы провели в разговорах и спорах о Дхарме, и я не мог желать большего счастья. Вечер последней лекции настал невероятно быстро, и нам пора было покидать храм. Тогда я пригласил Каку к себе, чтобы отдельно расспросить об его учителе.

" Это - старый отшельник по имени Этан Дзосу. Он обитает в обители Сёдзуан в Иияма (62)", - рассказал Каку.

В душе своей я воспылал желанием отправиться в Иияма и засвидетельствовать свое почтение старому наставнику.

" Я надеялся, что ты предложишь это, - отвечал Каку, когда я спросил его, что он думает о моем желании. - Если ты отправишься туда, я пойду с тобой".

И на следующий день, дождавшись удара колокола, возвещавшего закрытие лекций, мы незаметно проскользнули через ворота храма. Мы преодолели перевал на горе Томикура и оттуда направились прямо к Иияма.

Сёдзу-родзин

Когда мы прибыли в обитель Сёдзуан, я получил разрешение и был принят в качестве ученика, и мои пожитки также остались в ее стенах.

Однажды во время " личной беседы" [докусан], когда все мое внимание было обращено к наставнику, он сказал мне: " Обязательство изучать дзэн должно быть подлинным. Как ты понимаешь коан о собаке и природе Будды? " (63) " Я не знаю, куда здесь деть руки и ноги", - отвечал я. Наставник внезапно подался вперед и схватил меня за нос. Резко дернув, он воскликнул: " Вот куда их деть! " Я не мог тогда сдвинуться с места ни взад, ни вперед. Я не смог бы даже издать ни единого звука.

Эта короткая стычка привела меня в печальное состояние духа. Я был совершенно расстроен и подавлен. Несчастный, я сидел на месте, и слезы без остановки текли из моих покрасневших глаз по пылающим щекам.

Наставник пожалел меня и указал несколько коанов, над которыми мне следовало работать:

Башня памяти Су-шаня, Водный буйвол проходит через окно, Смерть Нань-цзюаня, Цветущий куст Нань-цзюаня, Конопляный халат Цзин-чжоу, Сухая палочка для дерьма Юнь-мэня (64).

" Можно справедливо назвать приемником Будды и патриархов всякого, кто одолеет хотя бы один из этих коанов", - так он сказал.

Я почувствовал поднимающийся прилив душевных сил, укреплявший во мне решимость. Днями и ночами я пытался раскусить коаны. Я атаковал их спереди. Я грыз их с боков. Однако передо мной не вставало даже тени понимания. Опечаленный и подавленный, я рыдал в полный голос: " Взываю к царям мрака десяти сторон света и ко всем другим повелителям сонма небесных демонов! Приходите без промедления и лишите меня жизни, если по прошествии семи дней я не найду путь сквозь хотя бы один из коанов! "

Я воскурил благовония, совершил поклоны и вновь обратился к практике. Я не прерывался ни на одну минуту, я не спал. Ко мне пришел наставник, но он выказал полное пренебрежение. " Ты только мучаешь дзэн в своей пещере! " - пробурчал он.

Затем он продолжал: " Ты можешь убираться прямо сегодня и перелопатить весь мир в поисках такого учителя, кто смог бы оживить надежду на то, что будет преодолена " закрытая преграда" дзэн. Но тебе будет легче отыскать звезды на полуденном небе" (65).

Но я подвергнул его слова сомнению. " В конце концов, - рассуждал я, - в стране полно великих монастырей, в которых множество знаменитых мастеров. Они многочисленны, как семена у кунжута или льна. Этот человек всего лишь старик из убогой ветхой богадельни при храме: как нелепо, что им так гордятся! Действительно, лучше уйти отсюда и отправиться в иные места".

Ранним утром следующего дня я, все еще находясь в подавленном состоянии, взял свою чашу для подаяния и отправился в деревню около замка Иияма.

В то время я полностью растворился в своих коанах, не оставлял их ни на один момент. С чашей для подаяния в руках я расположился напротив ворот дома, застыв в каком-то трансе. Из дома послышался крик: " Убирайся отсюда! Ступай своей дорогой! " Однако я был настолько поглощен коанами, что не обратил внимания на этот крик. Это, очевидно, разозлило хозяйку, и она вскоре появилась передо мной, размахивая метлой. Она подбежала, обрушила метлу на мою голову и принялась бешено молотить по ней, как если бы намеревалась вытрясти мне мозги. Моя шляпа из осоки превратилась в лохмотья. Я был опрокинут и упал на землю, полностью лишившись сознания. Я остался лежать, будто мертвец (66).

На улицу вышли соседи, встревоженные происшедшим. С участливым выражением на лице они восклицали: " Посмотрите, что наделала эта старая карга! " и тут же вновь исчезали, запирая за собою двери. Все успокоилось, наступила тишина - повсюду ни единого движения или признака жизни. Какие-то люди, случайно проходившие мимо, удивленно приблизились ко мне. Они подхватили меня и попытались поднять.

" Что случилось? В чем дело? " - спрашивали они.

Как только я пришел в себя и открыл глаза, я вдруг обнаружил, что неразрешимые, неприступные коаны, над которыми я работал, все эти ядовитые цепкие когти, мною пройдены. Пройдены до самых их корней. Они попросту перестали существовать. Я захлопал в ладоши и закричал от радости, испугав людей, которые обступили меня, помогая подниматься с земли.

Раздались крики " Да он сошел с ума! Безумный монах! ", и люди в страхе отшатнулись. Они отвернулись от меня и не оглядываясь поспешили прочь.

Я поднялся, расправил одежду и возложил на голову остатки своей шляпы. Блаженно улыбаясь и торжествуя, я сдвинулся с места и медленно побрел обратно в Нарасава, в Сёдзу-ан (67).

Вскоре я заметил старика. Он поманил меня к себе и обратился ко мне: " О достопочтенный, не вышибла ли эта женщина из тебя дух? " Я едва улыбнулся и не издал в ответ ни звука. Старик предложил мне для еды целую чашу риса и после отпустил меня.

С улыбкой на лице я подошел к воротам обители Сёдзу-ан. На террасе возвышался наставник. Окинув меня взглядом, он сказал: " С тобой произошло нечто необычайное. Постарайся рассказать".

Я поднялся к тому месту, где он стоял, и начал довольно подробное повествование об испытанном мной просветлении. Тогда наставник взял свой веер и хлопнул меня им по спине.

" Я искренне надеюсь, что ты доживешь до моих лет, - воскликнул он. - Но ты должен твердо решить никогда впредь не довольствоваться такими пустяками. Теперь все твои усилия должны быть обращены к упражнениям после сатори. Те, кто удовлетворяются малыми достижениями, никогда не продвигаются далее шраваков. Всякий, кому не ведома практика, приходящая после сатори, с неизбежностью кончит тем же, что и жалкие архаты Малой колесницы. Ведь их заслуги ничтожны настолько, что я пожелал бы тебе переродиться в облезлом гноящемся теле старого лиса, нежели стать когда-либо священнослужителем первой колесницы" (68).

Под упражнениями после сатори он разумел следующее: за первым сатори двигаться дальше, посвятить себя непрерывной практике и не останавливаться даже тогда, когда она принесет свои плоды. Продвигаясь по этому пути можно достичь последнего, самого трудного препятствия (69).

Единственное, что требуется, это " постоянно и неотступно посвящать всего себя скрытой практике, добросовестному старанию, ведь это есть сущность внутри сущности" (70). Толпы последователей дзэн " не-рожденности", которые сидят подобно иссохшим пням и " в тишине озаряют" сами себя, гораздо хуже, чем презренные покрытые язвами старые лисы.

Однажды кто-то спросил: " Что есть скрытая практика и добросовестное старание? "

Это вовсе не значит, что следует укрываться в горах или сидеть, подобно деревянному истукану, на скале под деревом " в тишине озаряя" самого себя. Но это значит быть полностью погруженным в упражнения - всегда, во всех ежедневных своих делах, стоя, сидя или лежа. Поэтому и говорится, что практика, сосредоточенная в деятельности, в сотню, тысячу и даже миллион раз выше практики, которая совершается при отсутствии всякого действия (71).

Если, достигнув сатори, ты продолжишь целенаправленно упорствовать в своих упражнениях, удаляя ядовитые клыки и когти пещеры Дхармы, расщепляя ущербные, уносящие жизнь заклятия (72), штудируя самые разные тексты, равно буддийские, так и небуддийские, накопляя великий запас богатств Дхармы, разгоняя колеса четырех величайших обетов, взяв на себя обязательства творить благо для всех живых существ и спасать их, стараясь всякий момент своей жизни преуспеть в дарении великой Дхармы, не имея при этом ничего, совершенно ничего общего со славой или прибылью, какую бы форму она ни приняла, вот тогда ты будешь истинным и законным наследником буддийских патриархов. Награда за это последует большая, чем достижение рождения в виде человека или бога.

" Отчего говорится, что преуспевание в миру является проклятием трех кальп? " (73)

Великое число мужчин и женщин стараются ради благодатного рождения в будущей жизни, желая достичь буддовости, желая быть рожденными в Чистой Земле. Они строго соблюдают правила благочестивой жизни, держатся предписаний, читают и собирают бесчисленные сутры, прислуживают Буддам, приносят дары духовенству, оказывая им почтение низкими поклонами. Они совершают паломничества к различным священным местам страны: Титибу в Бандо, Сикоку на востоке, в Нара и на гору Коя. Они совершают благие деяния тысячами, становясь искусными во всяком тайном мастерстве, известном среди людей. Однако до тех пор, пока они не встанут на Путь, испытав кэнсё и услышав хлопок одной ладони (74), они останутся весьма далеки от буддовости и не обретут даже видения Чистой Земли. То, что в мире почитается добродетельным и благим, есть отрава в трех кальпах.

Каково твое нынешнее существование? Терпя многочисленные трудности и совершая бесчисленные благие деяния ты можешь обеспечить себе перерождение в виде принца, великолепного полководца, могущественного князя, а возможно - главы какой-либо знаменитой семьи. Положение в обществе и богатство окажутся тогда в твоем полном распоряжении, а в кончиках твоих пальцев сосредоточится власть. Без сомнения, ты будешь ликовать, обретя такое состояние и могущество. В этом новом существовании все события прежней твоей жизни будут забыты. Все бесчисленные деяния добродетели, совершенные в прошлом, исчезнут, подобно каплям росы при свете солнца. Будут собраны пре- красные женщины, которые станут твоими женами, зрелыми наложницами, которых ты будешь держать в объятиях. Ты не сможешь даже сосчитать количество слуг и вассалов, которые будут исполнять всякое мелкое твое поручение. И тут появится прекрасное пурпурное платье для жены Чан, чулки из драгоценной прозрачной ткани для наложницы Ли. Сундуки твои, однако, окажутся не столь полными, чтобы выдержать подобные изыски, и ты станешь домогаться чужой собственности, будешь грабить целые состояния, высасывая из людей последние соки, перемалывая в муку бедных. Все эти притеснения станут причиной того, что люди будут испытывать неописуемые страдания.

Нанизывая с избытком одно злое деяние на другое, после смерти ты, несомненно, направишься прямо в местопребывание зла. Тогда ты попадешь на одну из трех адских дорог, в которых тебя будет ожидать бесконечный круг терзаний и страданий, или вновь родишься в одном из восьми трудных пределов (75). Сможет ли теперь кто-либо, после всего сказанного, отрицать, что преуспевание в миру является проклятием трех кальп?

Тогда монах, стоявший рядом, сказал: " Совершенно очевидно, что преуспевание в миру является зловещим для мирского люда. Но все же, это уже не относится к тем, кто вступил на стезю священства". Я ответил, что, напротив, это относится и к буддийским священникам. Однако мне не хотелось распространяться на этот предмет, поскольку он подразумевал рассказы о некоторых из них.

Тогда он спросил меня: " Каким же образом священник может избежать зла, причиной которого является преуспевание в миру? "

Для начала ему следует достичь кэнсё, - ответил я, - взглянуть на свою собственную сущность и встать на Путь. Если он хочет узреть свою собственную сущность, он должен прежде " услышать хлопок одной ладони". Однако он не должен успокаиваться даже тогда, когда он его услышит. Ему следует " остановить все звуки" (76) и пройти один за другим все непроходимые, неразрешимые коаны. Но даже тогда не исчезнут труднейшие из препятствий.

" Но ведь после того, как кэнсё достигнуто и ты встал на путь просветления, не будет уже зла, которое смогло бы поставить тебя в затруднение", - возразил он.

Напротив, существует и такое зло! Оно появится, если ты создашь его сам. Если же ты его не создаешь, вот тогда его и не будет. Однако не спеши с этими рассуждениями, но постарайся для начала достичь Пути. Вот тогда ты сможешь задать себе эти вопросы - это никогда не будет поздно.

Три вида наследования учения (77) необычайно важны. Они - это то, о чем тебе теперь следует заботиться. Он попросил меня: " Расскажи мне о них". В древности кто-то сказал, что высокий человек следует за своим врагом, человек посредственный - за своим благодетелем, низкий же - за уважаемым человеком. " Враг" это тот, который своими порицаниями и язвительными ударами отнимает у тебя силу сердца, печени и иных жизненных органов. Не такой ли человек становится врагом?

Не нужно особо объяснять, кто такие благодетель и уважаемый человек. Огромное количество посредственных и низких людей можно найти даже здесь, среди учеников, находящихся в пределах досягаемости моей колотушки. Но осуждать в этом следует меня самого. Это мой, а не их недостаток, мое преступление. Неужели вы думаете, что если бы у меня были силы, чтобы бить их, они с таким же наслаждением потворствовали себе и оставались посредственными или низкими. Некоторые будут следовать за своими благодетелями, поскольку им так велено будет учителями, которые воспитывают и обучают их, так что те не смогут отказаться.

Посмотрите на меня. Однажды, когда я был в Иияма со старым Сёдзу, он вызвал меня к себе. Он сказал: " Мне известно, что эта горная обитель весьма бедна. Однако я хочу, чтобы ты вернулся сюда и, после того, как мне придется уйти в мое последнее странствие, остался бы здесь до конца своих дней".

" Однако, на ваше счастье, у вас есть старший монах Каку", - промолвил я.

Его ответ быт таким: " Я не могу зависеть от него".

В те времена значение этих слов ускользнуло от меня. То, что именно он сказал подобные слова, мне показалось странным. Однако прошло не так уж много лет, и Каку внезапно покинул нас. Тогда я впервые осознал, сколь ужасающе проницательными оказались глаза старого Сёд-зу (78). К своему стыду, я не смог последовать за своим врагом и стать высоким человеком.

Сознание просветления

Больше всего следует ценить ту практику, которая приходит после того, как сатори достигнуто. Какова эта практика? Это практика, в которой на самом первом месте пребывает сознание просветления.

Много лет назад Гэдацу-сёнину из Касага (79) явилось великое божество святилища Касуга. Оно изрекло: " Со времен Будды Кракуччхандха, всякий без исключения мудрый и выдающийся священнослужитель, которому не доставало сознания просветления, оказывался на путях зла".

Многие годы эти слова оставались в моем сознании и сильно меня тревожили. Я не мог понять их. Является ли бритая голова и монашеская ряса сознанием просветления? Является ли чтение сутр, мантр и дхарани сознанием просветления? Не говоря уже о всех мудрых и выдающихся наставниках прошлого - сама мысль о том, что таким людям может не доставать сознания просветления, казалась мне непостижимой. Однако таково было священное высказывание высочайших уст великого божества из Касуга, который, разумеется, не стал бы болтать всуе.

Впервые сомнения посетили меня, когда мне было двадцать пять лет. Они оставались со мною до сорок первого моего года, когда я наконец проник в самую сущность этого великого высказывания. Внезапно, неожиданно я узрел ее. Она была столь же ясна, как если бы она полностью находилась в моих руках. Что есть сознание просветления? Я осознал, что оно - смысл деяния добра, наделение других дарами учения Дхармы.

Я поклялся, что с этой минуты я буду двигать вперед колеса четырех величайших обетов. Сейчас мне уже более восьмидесяти лет, однако я никогда не оставлял стараний исполнять мою клятву. Я отправлялся во всякое место, куда бы меня ни позвали. Меня нисколько не смущают пятьдесят, сто миль. Я делаю все, что могу, для того чтобы наделить Дхармой всех людей. Очень странно, но нигде в учении и ни в одной записи патриархов Дзэн я не видел ни единого объяснения сознания просветления. Какое необычайное счастье, что великому предсказателю-божеству в Касуга в нескольких выражениях столь удивительным образом удалось превзойти все сутры и комментарии. Для меня нет большей радости.