Духовная автобиография дзэнского наставника Хакуина 2 страница

** Северная Сун (960-1127 гг. ) - Прим. ред.

До наступления весны Хакуин оставался в храме Бао, а затем отправился в странствие, которое оказалось необычайно длинным, заняв следующие семь лет его жизни. Он обошел почти весь центр Японии и добрался до далекого западного города Мацуяма на острове Сикоку. Однако месяцы, которые он провел у Бао, развивая под его руководством свои поэтические и каллиграфические таланты, ни коим образом не были потрачены впустую. Впоследствии, уже став учителем и будучи все более заинтересованным в том, чтобы его учение распространялось не только среди его собственных учеников, но и среди народа, он найдет своим умениям лучшее, причем необычайно эффективное применение.

Покинув Бао, Хакуин так или иначе продолжал обучение самостоятельно, переходя из храма в храм, пытаясь без особого успеха отыскать учителя, которому мог бы полностью довериться. По его собственным словам, это путешествие дало ясное представление о недостатках современного ему дзэн. Большинство встреченных наставников, в числе которых оказались известные мастера всех трех основных школ, Хакуин описывает как защитников пассивной, спокойной религиозной практики. Позже в своих сочинениях он будет гневно осуждать ее за то, что она отвлекает учеников от самого важного, от " великого яростного упорства в достижении цели", которое он считал совершенно необходимым в духовном поиске. Наставник писал: " Несмотря на то, что ученики бросаются вперед к изучению дзэн со свирепостью и бесстрашием, они никогда не освободятся от сетей иллюзий Мары. Она будет цепляться за их кости и колотить их до тех пор, пока они не испустят дух".

С точки зрения самого Хакуина, не имеет большого смысла проводить различие между современными ему практиками " только медитации" школы Сото, нэмбуцу дзэн школы Обаку и " дзэн не-деяния, дзэн не-рожденного", исповедуемым большинством встретившихся ему наставников школы Риндзай. Согласно Хакуину, их доктрины весьма правдоподобны, однако они, оказывая влияние на сознание юных впечатлительных учеников, расшатывают основание истинной традиции дзэн. Трудно представить себе более гнусное преступление, и поэтому Хакуин обратил против них всю мощь своего язвительного осуждения.

Весной двадцать третьего года жизни Хакуин отправился в храм Эйгандзи в процветающем городе Та-када, расположенном в провинции Этиго на побережье Японского моря. Сам Хакуин называл две причины этого решения: в этом храме проводилась лекция-семинар по трактату " Око людей и богов" (" Жэньтянь яньму" ), а о старшем настоятеле Эйгандзи ходили слухи, что он обладает исключительной духовной выдержкой и получил печать Дхармы от наставников каждой из трех школ дзэн. Первая из приведенных причин, очевидно, была не более, чем предлогом. Однако встреча со старшим настоятелем храма не произвела на него впечатления. Судя по всему, весь семинар Хакуин провел в медитации. В те времена он упорно боролся с коаном о " му", причем в течении последнего года стали обнаруживаться признаки того, что прорыв сквозь него вот-вот произойдет. Хакуину было необходимо остаться в одиночестве для того, чтобы ничто не отвлекало его от сосредоточения и не могло помешать. Поэтому он спрятался в небольшом помещении, обнаруженном им в задней части храма, и целую неделю пребывал в одиночестве. Он продолжал сидеть там до последней ночи, и уже в предрассветное время его слуха коснулся отдаленный звук колокола. Как только это произошло, Хакуин наконец преодолел порог перед сатори, то есть просветлением. Этот опыт был необычайно интенсивным, и ему показалось, что в продолжение последних трехсот лет никто не приблизился к столь славному достижению. Несколько последовавших за этим недель Хакуин расхаживал вокруг храма " раздуваясь от все возраставшей гордости, блестя своим высокомерием... презрительно косясь на всякого встречного, относясь к ним с презрением, будто к комьям грязи".

В это самое время, благодаря еще одному совпадению, которое, казалось, случилось именно для того, чтобы превратить жизнь Хакуина в парадигму изучения дзэн, он встретил старшего наставника Сёдзу-родзина (" Почтенного старца обители Сёдзу). Этому наставнику не составило большого труда присмирить чрезмерную гордыню молодого человека и освободить его от мысли, что его учение подошло к концу.

Сёдзу-родзин

(1708г., 23 года)

Именно в Сёдзу Хакуин, наконец, нашел того учителя, которого искал так долго. В его произведениях этот наставник предстает почти как инакомыслящий: по собственной воле поселившись в крохотной обители в труднодоступном уголке страны, он был крайне далек от основного потока дзэнского учения того времени. В ученики он принимал лишь немногих, и только те из них, которые доверялись учителю без остатка, полностью завладевали его вниманием и получали возможность со временем стать опытными наставниками. Но для таких учеников Сёдзу становился беспощадным, бескомпромиссным надсмотрщиком, чьи методы обращения были предельно суровыми.

Хакуин оставался при Сёдзу только восемь месяцев, однако его записки не оставляют никакого сомнения в том, что этот период был самым важным в его жизни. Хакуин замечает, что до того, как он встретил Сёдзу, он полагал, что приблизиться к постижению сущности дзэн относительно легко. Однако со стороны Сёдзу он подвергся нападкам, которые со временем только усилились, так что его сознание полностью освободилось от такого представления - оно было " разбито, как яичная скорлупа". Согласно описанию, которое дает Торэй, во время своего пребывания у Сёдзу Хакуин почти все время был в состоянии страха, " дрожа всеми сочленениями, покрываясь от ужаса гусиной кожей". Сёдзу часто хватал его и сбрасывал с террасы обители на землю - " как если бы я был слабым котенком", вспоминал позже Хакуин. Однако Сёдзу указал ему ряд " труднопроходимых" коа-нов, продираясь через которые, Хакуин преуспел, так что три раза " сбрасывал с себя кости и сухожилия". Новый опыт просветления углубил его понимание дзэн. Постепенно он осознал, почему его собственные объяснения причины ухода в монахи (страх перед адом) вызвали у Сёдзу пренебрежительный возглас: " Да ты ведь просто самовлюбленный подлец! " Однако окончательно он понял суть метода Сёдзу и значимость практики после первого сатори только через одиннадцать лет, в момент великого просветления, когда ему был уже сорок один год. Через год после великого просветления ученик Хакуина Торэй отвечал на тот же самый вопрос так: " Для того, чтобы спасти родные мне живые существа", и наставник рассмеялся: " Эта причина гораздо лучше, чем моя! "

" Практика после сатори" стала отличительной чертой дзэнского учения Хакуина. Можно сказать, что его собственная практика завершилась в момент великого просветления, которое, таким образом, подвело черту под ученичеством. Однако с точки зрения самого Хакуина, придававшего этому понятию более широкий смысл, " практика после сатори" на этом не прекращается, только меняется ее направленность. Она становится " практикой учительства". Более того, в своих сочинениях Хакуин часто отождествляет практику после сатори и сознание, направленное на просветление (сознание бодхи, бодхи-читта), объясняя и то и другое как " благодеяние через помощь другим и распространение даров Дхармы". Истолкованная таким образом " практика после сатори" становится лейтмотивом и источником " Дикого плюща" и других писаний наставника.

К зиме того же 1708 г. года, как утверждает сам Хакуин, он преуспел в " проникновении в сердце дзэн Сёдзу". Наставник настаивал на том, чтобы Хакуин стал его наследником в Сёдзу-ан, но тот отказался и в конце осени 1708 г. вернулся в Сёиндзи. Одной из причин этого решения стало то, что в Сёдзу-ан внезапно явились трое монахов, ранее сопровождавших его в Эйган-дзи. Они выразили желание остаться в Сёдзу-ан, что, возможно, является свидетельством того, что Хакуин был лидером в их группе. Их присутствие внесло бы разлад в общину. Хакуин осознавал это, и у него не оставалось иного выбора, как покинуть обитель.

В Сёиндзи Хакуин оставался все время зимнего затворничества, а с наступлением весны вновь отправился в странствия. В продолжении последующих лет он обошел множество храмов. Повсюду он искал учителя, который ответил бы ему на вопрос, как продолжать свои упражнения после сатори. Любопытно отметить здесь, что он ни разу за оставшиеся тринадцать лет жизни Сёдзу не вернулся в его обитель. Не известно также и фактов их переписки или какого-либо иного общения.

С отношениями Хакуина и Сёдзу вообще связано множество нерешенных вопросов, однако самым трудным и в то же время самым заманчивым остается именно этот: отчего Хакуин почти игнорировал существование своего наставника, особенно если учесть, что он постоянно расточал похвалы его наставническим способностям и не уставал выражать благодарность. Иида Тоин, высоко ценимый дзэнский наставник современности, подвел итог всем сомнениям, которые посещают читателя автобиографии: " Наставник обучался у Сёдзу едва ли больше восьми месяцев. После этого Сёдзу жил еще тринадцать лет. Известно, что его обитель была расположена в весьма удаленной области страны, однако не в заморских же странах! В самом крайнем случае Хакуин все же мог навещать своего учителя каждое лето и проводить летнее затворничество с ним".

С моей точки зрения, самым правдоподобным объяснением кажется следующее. Полностью Хакуин осознал, чем же он на самом деле обязан Сёдзу, только после его смерти. Следующее место из " Жизнеописания" может служить подтверждением этому: " Всякий раз, когда я слышал весьма резкие суждения Сёдзу относительно других учителей дзэн, я обычно думал: " Почему этот старик говорит такое? Отчего он столь раздражен по поводу уважаемых настоятелей других храмов, величайшие достоинства которых известны всей стране? " Мне даже казалось, что причина в том, что Сёдзу принадлежал к иной линии наставников. Покинув его, я исходил страну вдоль и поперек. Я видел множество самых разных учителей, но ни разу так и не встретился с подлинным дзэнским наставником. Никто из них не обладал истинным и совершенным оком Дхармы. Именно тогда я понял, насколько Сёдзу всех их превосходил".

Большинство рассказов Хакуина о его решающем просветлении, наступившем внезапно на сорок первом году жизни, сопровождаются утверждениями, что этот опыт помог ему впервые постичь истинную сущность дзэн Сёдзу. Есть и другие свидетельства того, что только тогда Хакуин осознал, сколь неоценимую роль сыграл в его духовном развитии этот наставник. Ближе к шестидесяти годам, когда Хакуин с энтузиазмом приступил к сочинению собственных произведений, он уже превозносил Сёдзу как единственного подлинного дзэнского наставника того времени и однозначно называл его единственным своим учителем.

Практика после сатори

(1709-1716 гг., 24 года - 31 год)

Странствия, закончившиеся возвращением Хакуина в Сёиндзи, дали ему ясно понять, что его достижения не могут считаться совершенными. У него не было сомнения относительно глубины своего просветления, он был уверен в точности и ясности своего понимания коанов и дзэнских писаний, но, возвращаясь к треволнениям повседневной жизни, он был не в состоянии удержать спокойствие, которое испытывал в зале для медитации.

" Я чувствовал себя, словно врач, который обладает множеством знаний и при этом не владеет действенными средствами лечения настоящих болезней, - жаловался Хакуин. - Есть ли у меня основания надеяться на то, что я избавлю от несчастий другие чувствующие существа, если сам страдаю от этой же болезни? " Он еще крепче утвердился в своей целеустремленности и " вновь взял в руки кнут для того, чтобы погонять мертвого быка". В целом, его занятия после достижения сатори были сосредоточены на том, чтобы достичь полного слияния двух сторон его жизни: спокойной и деятельной.

Зимой 1711 г. он оказался в провинциях, расположенных севернее Эдо. Ему тогда было двадцать шесть лет. В это время его слуха достигло известие, что учитель Сокудо тяжело болен, и за ним некому ухаживать. Хакуин немедленно вернулся в Дайсёдзи (3). Он оставался в храме весь год, готовя для Сокудо еду и лекарства. При этом все остальное время он отдавал дзадзэн, " не пропуская ни одной ночи и погружаясь в медитацию на время, равное горению восьми благовонных палочек". В то же время он познакомился с огромным количеством дзэнской и вообще буддийской литературы, " просветляя свой ум наставлениями древних". Хакуин не покидал Дайсёдзи до лета, когда внезапно подоспела помощь - другой ученик Сокудо стал ухаживать за учителем,, и это позволило Хакуину вернуться в Сёиндзи. Именно там, на исходе лета того же года он получил известие о том, что Сокудо скончался.

Хакуин вновь отправился в странствия. На этот раз он вернулся в восточную Японию - он побывал в провинциях Исэ и Вакаса, а также в областях Киото и Осака. Среди храмов, которые он посетил, был Хоундзи - храм линии Обаку в провинции Кавати, куда он направился для того, чтобы получить совет от восьмидесятилетнего наставника Эгоку Доме. В " Диком плюще" утверждается, что в ходе этой беседы Хакуин выспрашивал Эгоку, как лучше справиться с " дзэнской болезнью". Однако согласно " Жизнеописанию", Хакуин просил помочь справиться с тем недостатком свободы, который он ощущал и во время духовной практики, и за простой каждодневной работой. Эгоку предложил Хакуину следующий образ действий: " Отправляйся в горы и будь готов остаться там до тех пор, пока не найдешь избавления, пусть даже тебе придется высохнуть вместе с травами и деревьями". Трудно сказать, насколько точно переданы эти слова, однако они вполне похожи на средство от дзэнской болезни.

Итак, в течении следующего года и далее Хакуин пытался воплотить в жизнь полученный им от Эгоку совет. Он переходил из одной области в другую в безуспешных поисках какого-нибудь пристанища, в котором он мог бы остаться один. Первым делом он посетил Инрёдзи, храм школы Сото в провинции Идзуми. Тамошний настоятель и главный священнослужитель был настолько поражен его личностью, что предложил Хакуину остаться в храме и вступить в ряды его духовенства. Судя по всему, это предложение заставило Хакуина всерьез задуматься. Решение давалось трудно, однако в конце концов, по не совсем понятным причинам, он покинул храм и отправился в другие области страны.

Позже в сочинениях Хакуина современные ему практики, принятые в школе Сото, станут одной из самых главных мишеней крайне недружелюбной критики. Но тогда, во время своих путешествий, Хакуин посетил множество храмов этой школы. Основатель ее Догэн часто цитируется наставником, причем его имя всегда упоминается с глубоким почтением. Было бы небезынтересно представить себе, как на дальнейшее развитие этого направления повлияла бы такая экстраординарная личность, как Хакуин, прими он в свое время предложение настоятеля Инрёдзи.

Весной 1715 г., в возрасте тридцати лет, почти после полутора лет поисков, Хакуину, наконец, удалось отыскать достаточно удаленное от человеческого жилья место, пригодное для его одинокого пристанища - глубоко в горах провинции Мино. Там он обитал в одиночестве в крохотной хижине, поддерживая жизнь половиной горсти риса ежедневно и следуя совету почтенного Эгоку " высохнуть вместе с травами и деревьями".

Дзэнская болезнь

Как уже упоминалось выше, в период между уходом от Сёдзу и возвращением в Сёиндзи (то есть между двадцатью четырьмя годами и тридцатью одним годом жизни), Хакуин оказался в плену особой болезни, которую он сам называл " дзэнской болезнью" или же " болезнью от медитации" (дзэнбё). Хотя нам не известны точно причины этого заболевания, описание его симптомов дало основание современным исследователям определить его либо как туберкулез, либо как плеврит, либо как нервное истощение, либо как совокупность всех трех. Как бы то ни было, с течением времени состояние Хакуина ухудшилось и стало весьма серьезным препятствием на пути практики. История о том, как наставник боролся с этой болезнью, и о том, как он ее лечил при помощи особой техники медитации, усвоенной им от отшельника Хакую, являются предметом сочинения, известного как " Задушевные беседы в ночной лодке" (яп. " Ясэнканна" ). Поскольку текст данного произведения был почти без изменений превращен самим автором в четвертую главу " Дикого плюща", я счел возможным поместить более подробные комментарии о Хакую и встречи с ним Хакуина в примечания к этой главе в настоящем издании. Здесь же нас может интересовать в первую очередь то, что Хакуин называет неубедительные сроки своей болезни: по его словам, она началась, когда ему было двадцать четыре года, как раз после того, как он покинул Сёдзу, и продолжалась почти до тридцати лет, то есть до того времени, когда он вернулся в Сёиндзи, чтобы стать настоятелем этого храма. Наши источники таковы, что точные сроки заболевания определить почти невозможно, однако, с моей точки зрения, вполне правдоподобной кажется хронология, предложенная Като Сёсюном, современным авторитетным исследователем жизни Хакуина. Он предполагает, что в качестве периода жизни, с которым следует связать эту болезнь, лучше всего подходят несколько лет до его тридцатилетия. Начало болезни он датирует тремя-четырьмя годами ранее ухода Хакуина на гору Иватаки. Като также заключает, что техника медитации, которую сам наставник считал причиной своего избавления и которую он описал в " Задушевных беседах в ночной лодке", была разработана им самим из комбинации приемов традиционной медицины, руководств по медитации и народных средств лечения, популярных в его время.

Так или иначе, Хакуин прожил в хижине на горе Иватаки более года, и все это время без жалости к себе предавался упражнениям, постился, несколько дней лишал себя сна. Он решил не оставлять своих попыток до тех пор, пока они не приведут его к дальнейшему религиозному прорыву, причем даже в том случае, если это будет стоить ему жизни. Хакуин называл это удовольствиями жизни в воздержании, и они могли продолжаться бесконечно, если бы не неожиданное появление в Ива-таки семейного слуги по имени Якэ Ситибэй. Ситибэй прибыл к нему для того, чтобы донести известие об опасной болезни отца и о том, что тот только и мечтает о возвращении сына домой и о том, что Хакуин обоснуется в лишенном настоятеля храме Сёиндзи. Наставник не мог оставить без внимания речи старого преданного слуги и согласился вернуться. Как Хакуин сознался позже, он делал это только потому, что впоследствии надеялся при первой возможности вновь отправиться в горную обитель. В действительности же возвращение Хакуина в Сёиндзи стало концом его дзэнских странствий.

Сёиндзи; Великое просветление

(1716-1726 гг., 31-41 год)

Хакуин нашел Сёиндзи в неописуемом состоянии почти полного разрушения и разорения. Судя по всему, предшественник Хакуина и его брат по Дхарме Торин Сосё попросту сбежал, оставив храм на произвол судьбы. В качестве причины такого поступка различные авторы обычно указывают на тяжелую, хроническую болезнь Торина, а также на его распутное поведение (подробности неизвестны), однако свою роль, несомненно, сыграли и невыносимые условия жизни в храме. " По ночам свет звезд проникал сквозь крышу. Полы отсырели от дождей и росы... Залы храма не имели дверей и некоторых стен. Богатства храма перешли в руки кредиторов, а церемониальные предметы и мебель были заложены... Лунный свет и звук ветра - вот таким было все достойное упоминания состояние храма".

На тринадцатый месяц после возвращения Хакуин был официально утвержден на посту верховного священнослужителя храма Сёиндзи. В том же 1718 г. он получил от высшего духовенства линии Мёнсиндзи титул дай-итидза, то есть " первый монах" - самый низкий из рангов, которые, согласно распоряжениям правительства, требовалось приобрести человеку для того, чтобы стать настоятелем храма. Судя по всему, таким образом духовенство попросту закрепило факт того, что Хакуин стал настоятелем в Сёиндзи. Очевидно, в то же самое время ему было дано самое известное его духовное имя Хакуин, причем, возможно, он принял его сам.

Оставаясь в обветшавшем древнем храме и перенося величайшие трудности и лишения, Хакуин переступил рубеж сорока лет. Старый слуга его семьи собирал дрова для очага, добывал овощи и таким образом мог обеспечить его едой два раза в день. Также появился в храме один монах, который помогал доставлять продовольствие, ежедневно отправляясь просить милостыню. Пища была постной. Нередко храм был вынужден довольствоваться неспелыми или полусгнившими овощами, которые удавалось найти на помойках, куда их выбрасывали жители окрестных сел.

Первые десять лет своего пребывания в Сёиндзи Хакуин не пользовался вниманием тех, кто жил за пределами его родной провинции Суруга. По всей вероятности, он оставался в храме, погруженный в повседневные обязанности, занимался своими упражнениями и изредка проводил лекции для небольшого количества монахов и мирян, которые приходили к нему за советом. Несколько историй из " Жизнеописания" дают нам некоторое представление о том, насколько сурова в те времена была простая и свободная жизнь Хакуина в Сёиндзи. Каждый раз с заходом солнца он забирался в ветхий паланкин и усаживался на им самим туда положенную подушку. Учившийся в храме мальчик закутывал Хакуина в плотную ткань и при помощи веревки фиксировал его тело в прямом положении. В таком виде наставник оставался всю ночь, " подобный изображению Бодхидхармы", а с наступлением дня тот же мальчик его развязывал. За жилыми покоями Хакуина была построена особая комната, в которой он мог уединяться и в тишине погружаться в медитацию. Наставник не пренебрегал и изучением дзэнских писаний и иных буддийских текстов: " Слова и высказывания Будд и патриархов всегда оставались подле него. С их помощью он просветлял свой ум, а с помощью ума - эти старые учения".

Жизнь Хакуина была сосредоточена вокруг вопросов собственной веры в течение почти четверти столетия. На исходе одной из ночей, когда наставнику был уже сорок один год, все внезапно изменилось. Он находился тогда в своей комнате и читал " Сутру лотоса", причем именно тот ее раздел (притчи), который много лет назад назвал " обычным собранием рассказов о причине и следствии". Он читал о том, как Будда объяснял своему ученику Шарипутре истинную природу бодхисаттвы Махаяны: собственное просветление является всего лишь первым шагом на пути к тому, чтобы помогать другим также достичь просветления. В том же самом пытался убедить Хакуина и Сёдзу много лет назад: подобно Шарипутре, Хакуин ошибочно считал свое просветление полным и совершенным, однако он не смог бы продвигаться дальше без своевременной поддержки подлинного учителя.

Хакуин читал и вдруг его слуха коснулся звук черепицы, упавшей на каменное основание храма. В тот же момент он преодолел преграду великого просветления. Немедленно исчезли все сомнения и неопределенности, которые накопились за все эти гоы. " В ослепительной ясности" явилось ему понимание, почему " Сутру лотоса" считают высочайшей изо всех записанных буддийских проповедей. Слезы " катились по его лицу, подобно нитям бус. Они неудержимо текли, словно бобы из разорванного мешка". С этого момента, говорит Торэй, наставник " жил в состоянии великого освобождения. Деятельная природа просветления Будды стала его собственной без остатка. Он мог говорить тем же самым языком и губами, которыми говорили Будды прошлого". Хакуин нашел применение обретенным возможностям выражать свой духовный опыт и оставшиеся сорок два года своей жизни посвятил учительству, сосредоточив на этом свою неутомимую энергию. Сочинения, подобные " Побуждению ученика пройти сквозь препятствия дзэн" и " Трем учениям буддийских патриархов", которые сыграли решающую роль в его собственном развитии, несомненно, убедили его в том, сколь неоценимую помощь в распространении учения могут оказать книги. Сам Хакуин часто ссылался на то, что практика письма может рассматриваться как " упражнения в выражении праджни (мудрости) в слове". Позднее он называл это так: " два-три слова просветленных учителей, сказанные специально для того, чтобы напугать последующие поколения учеников".

На пути учительства

(1726-1768 гг., 41 год-83 года)

Всеобъемлющее описание учительства, которому Хакуин посвятил вторую половину жизни, можно найти только в " Жизнеописании" Торэя. Читая это произведение, можно только удивляться неустанной энергии Хакуина и его односторонней самоотверженности. Вся последующая его жизнь вплоть до самой смерти была сосредоточена на том, чтобы реформировать и восстановить традицию школы дзэн. Он воспитывал в учениках целеустремленность, направленную на обретение такого же глубокого понимания и проникновения, какого достиг он сам. Кроме того, Хакуин постоянно разрабатывал новые приемы, которые помогли бы объяснить мирскому населению страны преимущества дзэн всматривания в коаны. " Жизнеописание" предоставляет нам пространный и полный отчет о числе путешествий наставника по Японии, предпринятых в ответ на бесчисленные приглашения участвовать в лекциях и наставничестве. Некоторые из этих поездок были довольно длительными. Торэй также перечисляет работы, опубликованные Хакуином, причем многие из них были изданы в храмовой печатне Сёиндзи, за свой счет и при поддержке храма. В " Жизнеописании" рассказывается множество истории о встречах и спорах наставника с учениками других представителей буддизма.

В 1732 г., то есть через шесть лет после великого просветления, в Сёиндзи пребывало и обучалось более двадцати монахов. В течение нескольких последующих лет Хакуин провел в храме лекции по ряду важнейших дзэнских текстов, среди которых были и знаменитые " Записки Лазурной скалы". В 1737 г., когда наставнику было пятьдесят два года, он впервые провел лекцию по просьбе другого храма. Это была четырехдневная сессия по " Запискам Лазурной скалы" в расположенном неподалеку от Сёиндзи храме Риндзайдзи в провинции Идзу. На лекции присутствовало более двух сотен человек. Вслед за этим начали поступать другие подобные приглашения, вследствие чего наставник стал тратить очень много времени на путешествия. Кульминацией этого активного периода наставничества стало большое лекционное собрание по " Записям Ши-гэна", проведенное им в Сёиндзи в возрасте пятидесяти пяти лет. В нем приняли участие более четырех сотен учеников. В это время Хакуин был и сам готов написать масштабный дзэнский трактат, в котором бы высказал все свои взгляды на дзэнское наставничество и практику. В этой лекции Хакуин сообщал миру о своем существовании и о том, что он убежден в необходимости реформирования школы, очистки ее от тех ложных доктрин и ошибочных подходов к практике, которые он считал причиной печального состояния современного ему дзэн. Лекционная встреча в Сёиндзи стала поворотным пунктом его жизни. Торэй пишет, что " именно тогда все узнали, что наставник является самым выдающимся учителем в стране".

Говорят, что один из учеников Хакуина заметил однажды, что " если бы нашему старому учителю пришлось читать лекцию на высочайшем сидении великого и знаменитого храма, то весь мир тогда стал бы обивать пороги его жилища". Стоит, однако, отметить, что люди и без этого вели себя именно так, и это явилось свидетельством величия Хакуина. Сёиндзи наполнился монахами, прибывавшими в него на один из сезонов года со всех уголков страны. Но храм не имел возможности предоставить жилье и обеспечить такое количество монахов, так что те были вынуждены по большей части заботиться о себе самостоятельно. Монахи находили себе разнообразные убежища на территории, окружавшей храм. Заполонив собою пространство в три-четыре километра вокруг, они превратили окрестные леса и холмы в огромный центр буддийской практики. Хакуин советовал им объединяться в группы по трое, после чего они должны были отправиться на поиски каких-либо пустующих помещений, святилищ или свободных, никем не используемых домов. В этих помещениях им следовало пребывать, чтобы их никто не беспокоил и они имели бы возможность посвятить себя практике медитации-дзадзэн.

История не знала других подобных примеров, чтобы центр религиозной жизни возник практически внезапно, будучи созданным трудом одних учеников, которые собрались в одном месте, движимые чисто религиозными мотивами. Они прибывали туда в надежде получить руководства к практике от самого наставника Хакуина. Знаменитый пассаж из " Задушевных бесед в ночной лодке" дает некоторое понятие о тех тяготах, с которыми сталкивались эти монахи:

" С радостью они переносят весь яд извергающихся на них речей наставника. Их приветствует удар палки по спине, однако мысль об уходе никогда не возникает в сознании. Некоторые остаются на десять и даже двадцать лет, совершенно не принимая во внимание то, что они могут испустить здесь, в Сёиндзи дух и лечь костьми под храмовыми соснами... По утрам их встречает голод, а ночью подстерегает пронизывающий холод. Они поддерживают жизнь, питаясь ботвой и мякиной. Слух их измучен оглушающими криками и руганью наставника, кости ноют под ударами его кулаков и палки. Все, что они видят, заставляет недоверчиво хмурить брови, все, что они слышат, бросает их в холодный пот... Приходящие в Сёиндзи монахи обладают красотой Сун Ю или Хэ Яня, а тела их источают повсюду яркий свет здоровья. Проходит время, и они становятся столь же тощи и измождены, как Ду Фу или Цзя Дао* - кости, плотно обтянутые бледной кожей... Однако остался бы хотя бы на мгновение в Сёиндзи хоть один из этих монахов, если бы не был без остатка предан своей цели, отринув тело свое и самую жизнь? "