ЗГ 6 страница

Когда лингвист исследует структуру языка, статус той разновидности языка₂, которой он занимается, часто не важен, а выявление и обоснование этого статуса может оказаться самостоятельной и совсем непростой задачей. Для таких случаев в конце концов пришлось изобретать новый термин идиом, обозначающий любую территориально-социальную разновидность языка¹.

Говоря об " моноэтническом" языке, мы предполагаем, что язык₂ тесно связан с народом (при буквальном понимании термина должен находиться с ним во взаимно-одно-

По сути, этот термин синонимичен термину код в смысле, введенном в Разд. 1. 3. Два термина возникли независимо в разных отраслях лингвистики, и их соотношение близко к дополнительному распределению; термин идиом никогда не используется при обсуждении проблемы переключения и смешения кодов, и, напротив, в контексте обсуждения проблемы соотношения языка/диалекта не применяется термин код. Часто, впрочем, любую разновидность языка₂ лингвисты называют просто языком, не вкладывая в то слово терминологического смысла, а пользуясь лексической единицей, тражающей наивную картину мира, которая обычно содержит лишь одно понятие (язык, language, Sprache и т. д. ). Но если при этом не делать ого-орки под п-ским языком ниже понимается.., то не исключена реакция типа Какой же это язык? или Нет такого языка!

Глава 2. Проблемы социолингвистики

. (-пптношение языка и диалекта

значном соответствии), а социальные и территориальные варианты языка привязаны к соответствующим подразделениям народа. И в самом деле, относительно недавно рус, ское слово язык имело и еще одно значение: 'сообщество тех, кто говорит на одном языке, народ', именно оно имеется в виду в знакомых с детства строках " и назовет меня всяк сущий в ней язык" — ведь дальше перечисляются представители разных народов (внук славян, тунгус, калмык). Такая метонимия не случайна, поскольку каждый народ го- J ворит на своем языке. При перечислении важнейших признаков разных типов этносов (общность культуры, психологии, происхождения, территории, экономики, наличие самоназвания и др. ) язык часто упоминается на первом месте. В то же время хорошо известны примеры, когда разные народы пользуются одним языком (англичане и американцы, аргентинцы и испанцы и др. ). Один народ может пользоваться разными языками. Скажем, в недавнем прошлом евреи России и СССР в повседневной жизни говорили на идиш (ашкенази), на грузинском (грузинские евреи), татском (горские евреи), на варианте таджикского (бухарские евреи) или крымско-татарского (караимы и крымчаки), а в религиозных целях использовали древнееврейский. Таким образом, каждая группа евреев пользовалась двумя языками (неродственными), причем один из них — общий для всех групп. Может быть, под языком как признаком этноса в данном случае надо понимать именно древнееврейский? Но женщины часто владели им очень слабо, а их вряд ли стоит исключать из этноса. Возникают довольно сложные отношения: немецким языком пользуются и немцы, и часть швейцарцев, французским — французы и другая часть швейцарцев; французы и немцы — самостоятельные народы. А швейцарцы — единый народ? И если да, то кто такие франко- и германо-швейцарцы?

Вот что сами люди думают по поводу собственной национальности [Климчук 1990: 96-97]:

Гродненская область Белоруссии: " Да, я поляк. Меня крестили поляком (т. е. по католическому обряду), вот я и поляк. А разве я виноват? "

Юг Брестской области Белоруссии: " Теперь я белоруска. Потому что живу в Белоруссии, сюда замуж вышла". — " А раньше? " — " Раньше была украинкой. Село, где я родилась, пятнадцать километров отсюда, это Ровенская область".

Закарпатье: " Вообще-то мы русские (т. е. восточные ттявяне²), теперь мы украинцы (с 1945 г. Закарпатье в со-таве УССР), а до войны мы были чехами (область находилась в составе Чехословакии)".

Вообще говоря, " для себя" каждый из говоривших может пользоваться другим самоназванием, здесь же они употребили " общепринятые" этнонимы, что вовсе не означает реальность их ощущения собственного единства с соответствующими народами.

Не так уж редко местные традиции вообще не знают ничего похожего на идентификацию с какой бы то ни было общностью, напоминающей этническую. На литовско-белорусско-польском пограничье издавна многие местные жители свободно говорят на нескольких языках (конечно, в первую очередь они владеют разговорными формами, которые могут заметно отличаться от литературной нормы): с литовцем из Каунаса они говорят по-литовски, с поляком из Варшавы — по-польски, с белорусом из-под Могилева — по-белорусски, с русским из Москвы - по-русски. И считают себя кто литовцем, кто поляком, кто белорусом, кто русским; но многие затрудняются соотнести себя с определенной национальностью. На вопрос " Так кто же вы? " отвечают: " Мы тутэйши" (тутошние, здешние). На вопрос " А на каком языке между собой говорите? " пожимают плечами и не вполне уверенно отвечают: " Мы по-прбсту говорим". На Земле таких мест, где люди считают себя всего-навсего " местными", а свой язык — " обыкновенным", довольно много. Иными словами, наличие четкого представления о собственной национальности и родном языке не универсально.

Выявлять, как соотносятся между собою понятия народ (этнос) и язык — это в первую очередь задача этнологии, но есть в ней и лингвистический компонент: не случайно классификация народов основывается на классификации языков. При этом важно понять, как соотносятся родственные идиомы, когда следует говорить о разных языках, а когда о диалектах одного языка. Начнем рассмотрение фактов наиболее простых случаев, когда в обществе нет письменной традиции.

К-омментарий исследователя не совсем верен; часто в устах жителя Закар-атья русский - одно из самоназваний, синонимичное другому - русин и Ротивопоставленное названиям соседей - украинцев, словаков, венгров.

Гпптношение языка и диалекта

Глава 2. Проблемы социолингвистики

2. 1. 1. Соотношение бесписьменных идиомов

Традиционно все общества были бесписьменными и как правило, имели соседей, с которыми поддерживали контакты разной степени интенсивности и дружелюбия-препятствием служили лишь серьезные физические преграды — горы, пустыни, большие водные пространства. Если язык соседей не был понятен, то коммуникативные потребности решались через двуязычие. Групповая идентичность поддерживалась за счет отделения мира " своих" от мира " чужих", причем категория " своих" была значительно уже того, что принято называть этносом. С возникновением классов и государств, с широким распространением отдельных религий родоплеменная идентичность постепенно утрачивается (но ее отчетливые следы могут столетиями сохраняться в оседлом обществе, как это, например, имеет место у современных черногорцев), локальная идентичность часто перерастает в региональную, возникает сословная / классовая идентичность, постепенно формируется этатическая (государственная). Часто, но отнюдь не всегда, складывается идентичность, объединяющая тех, кто говорит на взаимопонятных идиомах, но, даже явно сложившись, она может играть второстепенную роль по сравнению с остальными.

Противопоставление языков свойственно любому обществу и всегда так или иначе привязано к проблеме взаимопонимания, но само понятие взаимопонимания может быть идеологизировано на самых ранних стадиях культурной эволюции. Представители одной группы могут не хотеть понимать своих соседей даже при минимальных языковых отличиях. М. Мид [Mead 1935] описала такой любопытный факт из недавней истории папуасов-мундугуморов (по современной терминологии их принято называть биват). Среди мундугуморов запрет на каннибализм в отношении тех, кто говорит на том же языке, носит сакральный характер; ослушника должна постигнуть скорая и неизбежная смерть. Когда одна группа мундугуморов отселилась с берегов реки Юат во внутренние районы, межгруппового каннибализма не наблюдалось до тех пор, пока одному смельчаку не удалось попробовать представителя соседней группы без катастрофических последствий. В результате было решено, что язык новой группы изменился достаточно, чтобы считаться самостоятельным.

Лингвисты давно пытаются как-то объективировать критерий взаимопонятности идиомов. По значению языко-ых различий для исследователей СЕ. Яхонтов делит пары идиомов на пять категорий, три из которых представляют ппактическую значимость и при общении самих носителей языков [Яхонтов 1980: 151-153]:

1 " Носители разных идиом³ свободно общаются друг с другом, но по особенностям произношения и отчасти лексики могут приблизительно определить, откуда каждый из них родом"; " во всех этих случаях возраст различий очень невелик". (Так соотносятся варианты английского и испанского, голландский и африкаанс, русские диалекты Сибири. )

2. " Носители разных идиом без большого труда общаются между со
бой, хотя возможны отдельные случаи непонимания"; " возраст та
ких различий - около 500 лет или немного больше". (Так соотно
сятся русский с украинским, татарский с башкирским, узбекский
с уйгурским. )

3. " Носители разных идиом не могут свободно общаться, но посто
янно слышат в речи друг друга знакомые слова и даже короткие
фразы. Говорящий на одном языке может научиться понимать дру
гой, " постепенно привыкая" к нему, без учебника или переводчи
ка"; " возраст таких различий - 1000-1500 лет". " Однако возмож
ность узнавать " свои" слова в родственном языке в большой сте
пени зависит от фонетических изменений, происходивших в этих
языках". " Практически это знание может быть скорее использова
но при чтении, чем при попытке понять устную речь". (Так соот
носятся русский с болгарским или польским, турецкий с татар
ским, тхайский (сиамский) и шанский. )

Другой исследователь еще сильнее огрубляет картину, утверждая, что носители родственных идиомов в речи друг Друга " либо понимают очень мало (может быть, 10%) - и мы имеем дело с разными языками, либо почти всё (70% или более) — и мы имеем дело с диалектами одного языка" [Dixon 1997: 8].

На практике решать вопрос о статусе идиомов без опо-Ры на традицию лингвистам приходится не так уж часто, рче всего эта проблема проявляется там, где есть необходимость быстро дать хотя бы приближенную оценку карти-i размещения языков на определенной территории. В хо-_с ^ПредваРительной классификации многих сотен папуас-^и* языков был принят следующий формальный критерий

лхонтов пользуется термином идиома, в женском роде.

Глава 2. Проблемы социолингвистики

_С(^тшшение языка и диалекта

разграничения языка и диалекта. По модифицированному С. Вурмом 200-словному списку Сводеша на глазок, без компаративистских исследований, для пары идиомов выявляется общая лексика. Если ее доля превышает 81%, идиомы считаются диалектами одного языка, если же " родственных" слов менее 78% — разными языками. В пределах 3-процентного " зазора" (а в исключительных случаях — и вне его) исследователь при решении дилеммы язык / диалект основывается на том, какие именно лексические единицы оказываются " родственными" ⁴.

Классификация Яхонтова мало что дает для объективизации противопоставления язык / диалект: уже в первом пункте в качестве примеров приводятся разные языки (голландский и африкаанс), а начало расхождению верхненемецких и нижненемецких диалектов, диалектов крайнего юга и севера Италии было положено явно ранее 1500 лет назад. Дело, конечно, не в давности начала расхождений, поскольку взаимные контакты могут не только сдерживать дивергенцию, но и приводить к конвергенции идиомов, между которыми сохраняется определенный уровень взаимопонятности. С. Вурм измеряет синхронную степень лексической близости независимо от дивергентно-конвергентной истории идиомов. Несмотря на упоминание процентов и дат, и С. Е. Яхонтов, и Р. Диксон подходят к проблеме импрессионистически. В качестве пытающихся понять друг друга абстрактных носителей идиомов оба исследователя предполагают лиц, не имеющих опыта взаимного общения. Подход С. Вурма более формализован, здесь нет самих носителей языков, но его 80-процентный критерий отражает предел возможного взаимопонимания в случае не подготовленных к взаимному контакту носителей языков, они явно не смогут понять 70% текста, как того требует Диксон, и находятся ближе всего к третьей категории Яхонтова. На европейском материале подсчеты по Вурму дадут нетрадицион-

⁴ Аналогичным образом выявляется и иерархическое соотношение языковых групп различного ранга и распределение по ним языков. Сам замысел методики принадлежит Сводешу [Swadesh 1954: 326], однако она не была им реализована в полной мере, поскольку для языков североамериканских индейцев, известных несравнимо лучше папуасских, проблема наделения идиомов статусом языка или диалекта не стояла так остро, а их классификация уже опиралась на достижения компаративистики. За перечнями языков многих районов Африки и Южной Америки стоят сходные критерии, хотя они далеко не всегда формализованы.

ый результат, различные скандинавские или иберо-роман-^н _е идиомы заведомо будут отнесены к единым языкам. ^С В действительности способность к пониманию во многом зависит от языковой практики индивидов, которая чрез-вьяайно разнообразна. Проблема взаимопонятности идиомов сводится в первую очередь к общности лексики, но характер связывающих (и одновременно разделяющих) фонетических корреспонденции также важен. Иногда он обусловливает одностороннее понимание. Так, при невысоком темпе речи португальцы вполне понимают испанцев, датчане — шведов, в обратную сторону понимание заметно снижается. Более важна проблема языковой непрерывности, которая впервые была отмечена на материале романских языков. В цепи пунктов А— В—С—D—Е—... — V—W—X—Y—Z жители каждых двух соседних не замечают разницы между идиомами друг друга, жители А и Е, V и Z испытывают при общении незначительные затруднения, жители Е и V понимают друг друга с большим трудом, а для жителей крайних пунктов взаимопонимание полностью исключается. Как будто бы ясно, что идиомы А и Z относятся к разным языкам, но границу между ними провести невозможно. Явление языковой непрерывности известно в самых разных культурах: у донеолитических охотников-собирателей Австралии, кочевников Евразийской степи, земледельцев северного Индостана, хотя, разумеется, оно не является универсальным. Например, на Новой Гвинее, где применялась методика С Вурма, непрерывности как раз не наблюдается.

Обычно такие диалектные цепи — результат дивергенции, но постоянные контакты соседей не дают развиться языковому барьеру. Физические преграды также оказываются относительными. В культурах, ориентированных на мо-Ре, оно может служить вполне удобным " путем сообщения". Например, в Центральной Микронезии существует цепь островов Сонсорол - Нгулу - Улити - Фаис - Сорол - Во-

еаи Сатавал — Пулуват — Трук⁵. Об истинной языковой

см^{ПРерЫВНОСТИ} ^т^^т ^ГОВОР^ИТЬ ^не приходится, но идиомы ежных островов всегда соотносятся как близкие диалек-> а взаимопонимание между жителями Сонсорола и Трук

" ^возможно.

----

°т наиболее изолированного атолла Сорол до Улити и Фаиса на севере -почти 200 км, до Нгулу на западе - 300, до Волеаи на востоке - 400 км.

Глава 2. Проблемы социолингвистики

. t Соотношение языка и диалекта

Языковая непрерывность может быть и вторичной, когда на стыке родственных, но явно различающихся языковых традиций интенсифицируются социальные контакты и начинается языковая конвергенция. Такой процесс имел место во второй половине XIX — начале XX в. в Восточных Карпатах. С развитием капиталистических отношений язык западных русин подвергся значительной словакизации, в центре же русинской территории русинский идиом занимал промежуточное положение между западно- и восточнославянской традициями.

Вот как описывал в 1904 г. 70-летний старик из Соб-ранца (тогда комитат Унг Венгерского королевства, сейчас восточная Словакия) языковую ситуацию в своем селе [Се-лищев 1941: 197]:

Ked ja buu chlapcisko... v Sobranci hutorili po ruski, a teraz uz Г em po slovenski. Vtedi hutorili серег, mi teraz hutorime: teraz; predtim sto choCete a de poj de s, a diieska l'em: со dices' a dze pujdzes. Od moho chlap-coustva sitko se рготейе1о... Preto zochabaju rusku besedu, bo se vidriziiaju, vidriziiaju z Rusnakoch, po varosoch i po bl'iznich valaloch.

Когда я был мальчишкой... в Собрание говорили по-русски [по-русински], а теперь уже только по-словацки. Тогда говорили серег ['теперь'], мы теперь говорим teraz, раньше - sto chocete ['что хотите'] и de pojdes ['куда пойдешь'], а сейчас только со chces и die pujdzes. С моего детства все поменялось... Потому оставляю русский разговор, что все дразнятся, дразнят русских и в городах, и в ближних деревнях.

Селищев квалифицирует эту речь как " [восточно]словацкую, хотя и со многими элементами украинского гово- > рения"; кроме того, заметим, что в фонетике текста есть явные полонизмы, а в словаре — венгерские заимствования (varos 'город', valal 'деревня'). В составе Австро-Венгрии проиллюстрированный говор был звеном диалектной цепи, соединявшей словацкий и украинский языки. С передачей восточного Закарпатья СССР (сейчас — Украина) этот континуум разделился. Русинский идиом на западе продолжал словакизироваться, а на востоке началась его украинизация. Значительная группа русинов еще во времена Австро-Вен- , грии переселилась в освобожденную от турок Воеводину | (сейчас - Сербия), где " восточно-западно-славянский? идиом подвергся " югославянизации". Там русинский язык

_пОлучил официальное признание, стал использоваться в школьном обучении. Попытки создания еще двух письменных русинских языков предпринимаются в Словакии и на Украине (в Словакии — с большим успехом). В результате для " полупризнанного" народа с единым самосознанием развиваются три различные письменные традиции.

Выше речь шла лишь об идиомах повседневного общения. В действительности и на дописьменной стадии часто возникают средства межгрупповой (может быть, лучше сказать надгрупповой) коммуникации. Это идиомы типа койне, обслуживающие общий для нескольких групп эпический фольклор, на более поздних этапах — торговлю, отправление распространяющихся на разные социальные общности единых религиозных культов. Соответствующий идиом обладает повышенным престижем, а общество, в котором он распространен, становится диглоссным. С возникновением письменности именно такие идиомы получают все шансы на литературное развитие. Государства, находившиеся на дописьменной стадии, были очень небольшими и объединяли почти исключительно родственные этнические группы, поэтому проблема овладения престижным идиомом не была серьезной. Социальная верхушка и не испытывала особой нужды специально распространять престижный идиом.

Важным исключением является во многом загадочное государство Тауантинсуйю, более известное как империя инков. Это единственный пример, когда огромное государство, распространившееся с севера на юг на тысячи километров, функционировало без письменности. Основные территориальные приобретения инков пришлись на 1470— 1520-е годы. Значительная часть новых подданных переводилась в особую категорию зависимого населения — митмак ^и переселялась на отдаленные от исконных мест обитания Целинные и слабообрабатывавшиеся земли. Из говоривших ^На одном языке переселенцев формировались пачаки (сотни семей), объединявшиеся в этнически разнородные уаранги (тысячи семей); в пределах уаранг, как и во всем Тауантин-Уию, языком общения становился кечуа, официальный зык государства. Митмаки составляли не менее 10% насе-ения инкской империи, а во вновь осваиваемых районах — £ ° четырех пятых [Березкин 1991: 109-112]. Так язык кечуа ни ^{Исконнои} территории в центральном Перу распростра-^ИЛся до южной Колумбии и центрального Чили.

Глава 2. Проблемы социолингвистики

, Соотношение языка и диалекта

2. 1. 2. Устный идиом и письменная традиция

С возникновением письменной традиции в государстве упрочивается диглоссия. По существу, все официальные функции переходят к письменному языку. Грамотность в пределах определенного государственного или культурного ареала становится престижной, овладевают ею немногие, и получение образования мало зависит от того, насколько родной идиом человека близок к письменному языку. В раннем Средневековье латынь была письменным языком в равной степени для романских, германских и кельтских народов. У восточных христиан разнообразие несколько больше, в отдельных церквах в качестве литературных языков используются греческий, армянский, грузинский, сирийский, коптский, геэз, церковно-славянский и ряд других, но и здесь непосредственная связь между родным идиомом индивида и литературным языком, которым он пользовался, в течение длительного времени могла отсутствовать (румыны, например, до Нового времени в качестве литературного языка использовали церковно-славянский). Положение в остальном мире было (а кое в чем и остается) сходным: у мусульман роль престижного литературного языка занимает арабский, у индуистов (как индоарийцев, так и дравидов) -санскрит, на Дальнем Востоке (не только в Китае, но и в Корее, Японии, Вьетнаме) — вэньянь. Несколько больше разнообразие в буддийской среде: на юге используется пали, на севере — вэньянь и тибетский. Значимые исключения из этого правила имелись, но их было немного.

В Европе этническое сознание начинает формироваться лишь в позднем Средневековье и современную форму у многих народов приобретает только в XIX в., а то и позднее. До возникновения " новых" письменных языков на положении диалектов латыни были не только романские, но (в функциональном отношении) и германские идиомы повседневного общения. Среднюю позицию в языковой функциональной парадигме занимали многочисленные койне, складывавшиеся в основном в рамках феодальных владений. Именно такие региональные койне становились придворными языками, в частности потому, что феодалы нередко не знали грамоты (т. е. латинского языка). В позднем Средневековье и особенно в эпоху Возрождения многие идиомы, восходящие к региональным койне, получают письменную

фиксацию. Некоторые из них распространились и за пределы своего региона, но шансы их развития оказались неравными. Провансальский, будучи " всего лишь" языком народной поэзии, стал на какое-то время достаточно популярным в романоязычном мире и даже за его пределами, однако с возникновением единого французского королевства _он постепенно сдает свои позиции (северо)французскому. Тосканский, который первым из итальянских идиомов получил литературную обработку, благодаря сочинениям Дан-хе, Петрарки, Боккаччо стал престижным по всей Италии. Но в силу феодальной раздробленности его официальные функции долго были ограничены, и в мелких итальянских государствах с XV—XVI вв. начинает достаточно успешно развиваться литература на региональных идиомах. С образованием единого государства за тосканским закрепляется статус литературного языка, а другие письменные традиции именуются диалектными, но их право на законное существование никем не оспаривается. " Переводы с диалекта на язык и с языка на диалект (в том числе и " автопереводы", выполнявшиеся самими авторами, как, например, К. Голь-дони и др. ) издавна были узусом литературной жизни Италии <... > Вековые традиции имеет также итальянский диалектный театр <... > Самым сильным диалектальным театром в конце XIX в. был венецианский (при этом два ведущих актера были не из Венеции, а из Пьемонта и Генуи! )" [Касаткин 1976: 176—177]. Даже в XX в. диалект в Италии медленно уступает свои позиции и проникает в новые жанры. Фильм Л. Висконти " Земля дрожит" (1946) был поставлен на сицилийском диалекте; при выходе на массовый экран 1781^ °^Н ^^Ыл ^дУб^лиР^ован ^на итальянский [Касаткин 1976: ¹'о\- В Германии, отличавшейся гораздо большей раздробленностью, предок современного немецкого гораздо сильнее потеснил локальные письменные традиции, включая сильную нижненемецкую, долго поддерживавшуюся мощью нзейского Союза. Здесь причина в религиозном авторите-_к " ^ерев°Да Библии, выполненного Мартином Лютером. На век ^западе нижненемецкой территории еще со Средне-ные°^ВЬЯ ФУ^нки-^иониРУ^ют голландская и фризская письмен-_Наиб^гР^аДиции. Первая из них упрочилась в рамках одного из ^т°РИя^^е ^{развитых} ^в Новое время государств мира, а терри-°тл Фризских идиомов (в структурном отношении сильно ^ных от нижненемецких) оказалась поделенной между

Глава 2. Проблемы социолингвистики

j 1 Соотношение языка и диалекта

Нидерландами, Ганновером, Бременом, Шлезвигом. Литературный фризский язык по существу так и не возник, _аголландский в XVI—XIX вв. за пределами Нидерландов конкурировал в официальной сфере с немецким. Как язык школы и церкви он продолжал использоваться даже в единой Германии и окончательно уступил свои позиции немецкому только в XX в. [Plank 1988].

Причины, по которым набор идиомов в Европе оказался структурированным в существующую иерархию языков и диалектов, часто не связаны с собственно лингвистическими явлениями. «Романские диалекты <... > первоначально имели равные шансы развития в полифункциональные, нормированные языки <... > Многочисленные письменные традиции (такие, как галисийская, астурийская, арагонская в Испании, гасконская, провансальская и многие другие во Франции) значительно ослабли или совсем замерли в Новое время по причине отсутствия политико-экономической самостоятельности соответствующих регионов" [Нарумов 1994: 310]. Понятия языка и диалекта в их иерархической противопоставленности, " унаследованные" от сравнительно-исторического языкознания и структурной диалектологии, легко подвергаются идеологизации, поскольку они используются не только для описания состояния внутренней структуры лингвем, но и для установления определенных иерархий типа " галисийский есть диалект испанского или португальского языка" или " корсиканский есть разновидность тосканского диалекта итальянского языка". Самостоятельных диалектов в традиционной, да чаще всего и в современной, романистике не допускается, они всегда приписываются к тому или иному литературному языку, его [их] покрывающему (ср. термин немецких романистов Dachsprache " язык-крыша" ) <... > астурийский и арагонский диалекты равноположены лежащему в основе испанского литературного языка кастильскому диалекту, так как все они являются результатом развития разговорной латыни в соответствующих регионах, в то время как анда-лусский диалект генетически является производным от кастильского» [Нарумов 1994: 309].

Основное свойство, декларируемое для диалектов одного языка, — взаимопонятность достигается в Европе только с введением всеобщего начального образования-" Взаимопонятными" они становятся, с одной стороны, ^за

_чеТ использования носителями локальных идиомов выученного нормативного языка или вариантов, близких к нормативности, с другой стороны, за счет все ускорявшей-_в XX в. нивелировки различий между идиомами, попавшими под одну " языковую крышу". Показателен такой сравнительно недавний пример: король Италии Виктор Эммануил Ш во время поездки в 1906 г. по пострадавшей от землетрясения Калабрии прибегал к услугам переводчика [Касаткин 1976: 164].

Как говорилось выше, комплекс европейских наций в основном сложился в XIX в. В ряде случаев обслуживавшие их письменные языки оказывались по разным причинам не вполне подходящими.