СУБСИДИАРНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ДОВЕДЕНИЕ 5 страница

Показательно, что Имперский суд Германии длительное время придерживался идеи о том, что само по себе переманивание сотрудников, если им предлагается более высокая оплата и т. п., не является противонравственным. Переманивание было таковым только в том случае, если добрым нравам противоречили преследуемая цель или используемые средства, а также если предприниматели (работодатели) конкурировали между собой. С экономической точки зрения в литературе высказывались доводы и в пользу, и против запрета переманивать сотрудников. Противники запрета ссылались на то, что переманивание оживляет рынок труда, сторонники указывали на то, что работодатель утрачивает стимулы к тому, чтобы инвестировать в собственных работников, если он боится, что их безнаказанно смогут переманить. Современные исследователи приходят к тому, что правильным должно быть следующее решение: даже при наличии конкуренции между работодателями само по себе привлечение на работу сотрудников конкурента не нарушает добрые нравы, если не имеется каких-либо особых обстоятельств, таких, как переговоры с работником конкурента прямо на его рабочем месте, переманивание работника преимущественно для победы в конкуренции.

Конечно, классическим примером, показывающим границу между вещным и обязательственным правом, является ситуация, при которой продавец последовательно продает вещь дважды, но передает владение ею и право собственности на нее только второму покупателю. Поскольку право первого покупателя имеет только обязательственный характер, не распространяется собственно на проданную вещь и является относительным, т. е. не действует в отношении второго приобретателя (§ 137 ГГУ), то второй приобретатель получает от продавца собственность и в том случае, когда он знает о наличии предшествующего договора купли-продажи; только в качестве исключения он отвечает перед первым покупателем за деликт (§ 826 ГГУ).

Подобное решение германского законодателя было исключением из общего правила как с исторической, так и со сравнительно-правовой точек зрения < 114>. К примеру, в общем праве (ius commune), а потом и в Прусском земском уложении 1794 г. решение проблемы двойной продажи было таким: из двух кредиторов преимущество получал тот, который получил владение первым, если он не знал о позднейших титулах < 115>. В ст. 1141 Французского гражданского кодекса и в следующих его примеру ст. 1473 ГК Испании, ст. 1454 ГК Квебека прямо закреплена защита первого покупателя движимой вещи. В отношении недвижимости во Франции, Италии и Японии хотя и действует принцип внесения, означающий, что право появляется с момента его регистрации, но только не в отношении недобросовестного последующего покупателя. В Шотландии аналогичного результата достигают, применяя rule against offside goals, в ЮАР - применяя doctrine of notice < 116>. Однако и в Германии первый покупатель может получить защиту. Прежде всего это происходит благодаря институту предварительной отметки (Vormerkung). Позаботившись о внесении в реестр подобной отметки, первый покупатель получает гарантию того, что право второго покупателя уже не может возникнуть в общем порядке. Далее первый покупатель может наложить арест в свою пользу, вследствие которого отчуждение вещи второму покупателю не будет достигать своего эффекта (§ 135, 136 ГГУ). Напротив, второй покупатель не имеет на это права в тех случаях, если в момент заключения договора он знает о наличии первого договора купли-продажи (это обстоятельство также свидетельствует о фактическом предпочтении первого покупателя). Наконец, первый приобретатель может требовать, чтобы второй покупатель, знавший о наличии первого, передал ему вещь в собственность по правилам о деликтной ответственности (такова традиция, восходящая к постглоссаторам, например к работам Бальда 1599 г. ).

--------------------------------

< 114> Очень подробно об этом вопросе см.: Michaels R. Sachzuordnung durch Kaufvertrag.

< 115> Ibid. S. 137, 145.

< 116> Ссылки на источники см.: Historisch-Kritischer Kommentar zum BGB. 2/1. S. 84 - 85.

Интересна история развития исследуемого института в германском праве. Изначально в нем усматривали возвращение принципа вещной < 117> защиты первого покупателя, от которого, казалось бы, очевидно отказался германский законодатель (§ 137 ГГУ), поэтому наука приняла его в штыки. Предлагалось либо вообще отказаться от этого способа защиты, либо ограничить его денежной компенсацией вместо передачи вещи в натуре, однако ни то, ни другое предложение не прижилось на практике.

--------------------------------

< 117> " Вещный эффект" (описываемый иногда через понятие " позитивного договорного запрета", отрицаемого § 137 ГГУ (см.: Michaels R. Sachzuordnung durch Kaufvertrag. S. 345 - 347)) немецкоязычная литература здесь видит в том, что обещание контрагента совершить в отношении другого контрагента распорядительную сделку создает некоторое вещное Zurechnung (причисление, упорядочение, вменение) в отношении последнего. И здесь возможны вариации обоснования. Иногда пишут, что у контрагента, в отношении которого другим контрагентом было обещано совершить распорядительную сделку, возникает ограниченное вещное право ожидания (Anwartschaftsrecht) (см.: Michaels R. Sachzuordnung durch Kaufvertrag. S. 290, Raiser L. Dingliche Anwartschaften. Tubingen, 1961; Wieacker F. Op. cit. S. 249). При этом пишут, что это относительно современный доктринальный подход. Возможен и другой вариант, имеющий более глубокие корни (см.: Michaels R. Sachzuordnung durch Kaufvertrag. S. 98 - 99), - связанность кредитора в отношении лица, которому он должен передать вещь, переходит на второго покупателя. Хотя, похоже, что оба подхода говорят об одном и том же и происходят от одного истока. Вероятнее всего, это не новый подход: сама теория прав ожидания выросла из ius ad rem, имеющего по большей части германское происхождение. Просто в XIX в. от ius ad rem целенаправленно отказывались из-за желания выстроить стройную догматическую систему с разделением вещного и обязательственного права, в которую ius ad rem не вписывалось (см.: Michaels R. Sachzuordnung durch Kaufvertrag. S. 159, 171). Но поскольку те экономические потребности, которые обеспечивало ius ad rem, с отказом от него не прекратились, потребовалось что-то, что заменило бы собой действие ius ad rem. Эту роль стало выполнять право ожидания.

Сегодня ответственность второго покупателя, основанная на § 826 ГГУ, отличается от вещной защиты первого покупателя благодаря тому, что требуется не просто знание второго покупателя о наличии предшествующего договора (так было сразу после принятия ГГУ, правда, со временем от этого отказались), но и соблюдение особых предпосылок, свидетельствующих о нарушении вторым покупателем добрых нравов. Но так обстоит дело только в теории. А на практике за редким исключением нет отказов в исках, предъявленных первым покупателем ко второму, если тот знал о наличии предшествующего договора. Особые критерии противонравственности поведения второго покупателя (уплата более высокой цены, планомерность его поведения), получается, присутствуют всегда (раз нет отказов в иске со ссылкой на отсутствие нарушения добрых нравов). Таким образом, фактически, как полагает Р. Михаэльс, для деликтной ответственности второго покупателя достаточно его знания о наличии первого договора < 118>.

--------------------------------

< 118> См.: Michaels R. in: Historisch-Kritischer Kommentar zum BGB. 2/1. S. 87.

Проблема прямого иска первого покупателя ко второму сводится не столько к выбору между знанием о наличии предшествующего договора и противонравственностью поведения, сколько к нарушению принципа относительности обязательства, тем более что может показаться незаслуженным освобождение первого покупателя от риска банкротства продавца. Хотя, с другой стороны, если выбирать из двоих покупателей, этот риск, возможно, целесообразнее возложить на недобросовестного второго приобретателя.

Итак, как же обстоит ситуация в России? Мы отвлеклись на проблему относительного характера обязательства, дискутируемую в германской доктрине, совершенно сознательно, чтобы показать, насколько редкими могут быть исключения из общего правила, согласно которому третье лицо никак не может нарушить обязательственное право требования, существующее в отношениях между двумя другими лицами.

Совершенно очевидно, что случаи вывода активов или иного доведения до банкротства, вследствие которого юридическое лицо становится неспособным к расчетам со своими кредиторами, относятся ко второй группе из указанных выше.

Таким образом, германское право, если следовать позиции Р. Михаэльса, не допускает в этих ситуациях прямой ответственности третьего лица, по вине которого наступает банкротство должника, перед кредиторами последнего.

Нам представляется, что этот опыт заслуживает внимания. Наделение кредитора правом требования к третьему лицу можно помыслить, если нет более никаких кредиторов и не надо задумываться о пропорциональности удовлетворения их требований. С этой точки зрения случай двойной продажи довольно простой, так как в конфликт вступают интересы первого (невладеющего) и второго (владеющего) покупателей и этот конфликт в определенных случаях может быть разрешен в пользу первого покупателя посредством присуждения второго покупателя к выдаче вещи. Когда же мы имеем дело со стечением кредиторов, это совершенно другая ситуация. Допустим, таких кредиторов десять и каждому принадлежит требование на 50 к должнику. Причинитель вреда в свою очередь вывел активы должника на сумму 100. Кто из кредиторов имеет требование к причинителю вреда? По-видимому, каждый. Но при этом только двое смогут получить реальное удовлетворение, а восемь останутся ни с чем. Гораздо справедливее забрать эти 100 в качестве убытков в конкурсную массу и выдать каждому из десяти кредиторов по 10, т. е. пропорционально. Собственно, именно об этом и говорит германское право, когда не допускает, чтобы во второй группе случаев кредитор мог напрямую обращаться к третьему лицу - причинителю вреда имуществу должника.

Подводя итог, заметим, что говорить о деликте лица, выведшего активы или иным образом доведшего юридическое лицо до банкротства, в отношении кредиторов юридического лица преждевременно. Вместе с тем законодатель не всегда это учитывает. Так, в ст. 2 Закона о банкротстве даже раскрывается понятие " вред, причиненный имущественным правам кредиторов". Под ним понимается уменьшение стоимости или размера имущества должника и (или) увеличение размера имущественных требований к должнику, а также иные последствия совершенных должником сделок или юридически значимых действий либо бездействия, приводящие к полной или частичной утрате возможности кредиторов получить удовлетворение своих требований по обязательствам должника за счет его имущества.

Решение дать такое понятие выглядит нелогичным, потому что оно вводит участников оборота в заблуждение, заставляя их полагать, что деликт совершен именно против кредиторов, хотя в действительности кредиторы подобными исками не наделены.

Трансформация деликта против должника

в деликт против кредиторов

В п. 53 упомянутого Постановления Пленума ВАС РФ от 22. 06. 2012 N 35 содержится следующее разъяснение: " После завершения конкурсного производства либо прекращения производства по делу о банкротстве требования о возмещении упомянутых убытков, если они не были предъявлены и рассмотрены в рамках дела о банкротстве, могут быть заявлены в общеисковом порядке в пределах оставшегося срока исковой давности".

В этом судебном толковании объединены две разноплановые ситуации: с одной стороны, завершение конкурсного производства, которое приводит к прекращению существования юридического лица ввиду его исключения из ЕГРЮЛ; с другой - прекращение дела о банкротстве, последствием которого является снятие любых ограничений, наложенных на должника ввиду наличия этого дела, при том что должник сохраняет свое существование как юридическое лицо.

Очевидно, что во втором случае с требованиями, принадлежащими юридическому лицу в отношении лиц, которые причинили ему вред, ничего особенного не происходит: они остались у юридического лица. Таким образом, разъяснение в этой части не имеет существенной нагрузки.

В первом же случае - когда речь идет о завершении конкурсного производства - практический интерес вызывает вопрос о том, кто именно может потребовать возмещения указанных убытков и в чью пользу. Наилучший вариант, о котором мы уже писали, - возобновление дела о банкротстве с тем, чтобы это требование в общих интересах заявил конкурсный управляющий. Однако очевидно, что не он подразумевался в приведенном разъяснении: вне всяких сомнений, имеется в виду ситуация, когда дела о банкротстве более нет, именно поэтому идет речь о заявлении соответствующего требования в общеисковом порядке.

Следовательно, остается единственный вариант, при котором кредиторы смогут заявить требование к причинителям вреда. И очевидно, что это требование будет заявлено в интересах самих кредиторов.

Тем самым деликт, совершенный против юридического лица, после прекращения данного юридического лица трансформируется в деликт против его кредиторов. В этом случае можно говорить о происходящем снятии корпоративного покрова по российскому праву.

Поскольку в разъяснении ВАС РФ не упоминаются лица, имеющие право заявить к причинителю вреда требование о возмещении убытков, к их числу следует относить любых лиц, имеющих в этом имущественный интерес. Таким образом, есть основания полагать, что иском должны быть наделены не только кредиторы (без разделения на текущих и конкурсных), но и участники юридического лица - должника, если исходя из организационно-правовой формы этого юридического лица они имели право на ликвидационную квоту.

Критика российской модели субсидиарной ответственности

Первый же недостаток субсидиарной ответственности контролирующих лиц заключается в том, что эта конструкция имеет мало общего с классической моделью субсидиарной ответственности, когда у кредитора наряду с основным должником появляется еще один должник, отвечающий дополнительно. В нашем же случае, если смотреть на положения ст. 10 Закона о банкротстве, взыскание с обязанного лица производится в конкурсную массу, т. е. обязанность и ответственность контролирующего лица встроены в правоотношение " должник - контролирующее лицо", а не " кредитор должника - контролирующее лицо". Очевидно удвоение терминов, которое ни к чему хорошему, как правило, не приводит.

Серьезной проблемой субсидиарной ответственности в контексте проблематики снятия корпоративного покрова является, на наш взгляд, не вполне удачный выбор законодателем общей модели ответственности. Она конструируется как исключение из принципа, согласно которому юридическое лицо самостоятельно несет ответственность по своим долгам, т. е., по сути, как частный случай игнорирования юридической личности (говоря языком немецкого права) или снятия корпоративного покрова (по англо-американскому праву); это можно увидеть уже из самого построения п. 3 ст. 56 ГК РФ. В литературе это иногда объясняется через действие принципа, согласно которому субъект, принудивший другое лицо к принятию решения, также должен нести риск возможных негативных последствий < 119>.

--------------------------------

< 119> См., в частности: Козлова Н. В. Сущность юридического лица и современный правопорядок // Проблемы развития частного права: Сб. ст. к юбилею В. С. Ема / Отв. ред. Е. А. Суханов, Н. В. Козлова. М., 2011 // СПС " КонсультантПлюс".

В то же время, если исходить из целей, для которых был предназначен рассматриваемый институт (наказать тех, чье виновное поведение привело к банкротству должника < 120>, непосредственно за доведение до банкротства либо за усугубление имущественного состояния должника, приведшее к банкротству), то это ответственность скорее деликтная, из самостоятельного основания, а не возникшая из того же основания, что и ответственность основного должника с возможностью предъявления в субсидиарном порядке требования к контролирующему лицу. Контролирующее лицо здесь отвечает именно в силу того, что в результате его поведения (совершенного им деликта) должник стал неплатежеспособным и не может удовлетворить требования кредиторов < 121>. В этом и заключается основание его ответственности, а не в том, что основное (договорное) обязательство не исполнено либо основной должник совершил деликт и он как второй должник, привлекаемый в субсидиарном порядке, несет ответственность из соответствующего договора, заключенного основным должником, или совершенного им деликта. То есть контролирующее лицо несет ответственность скорее за свои действия, чем за действия должника. То, что здесь речь должна идти именно об ответственности из деликта, впрочем, косвенно следует даже и из самого текста закона (абзацев второго - седьмого п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве). В пояснительной записке к проекту Федерального закона N 125066-5 " О внесении изменений в Федеральный закон " О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций" и Федеральный закон " О несостоятельности (банкротстве)" говорится, что целью изменений, вносимых в рассматриваемые нами положения законодательства о несостоятельности, является "... повышение эффективности мер принуждения к исполнению обязательств перед кредиторами путем увеличения конкурсной массы должника" < 122>.

--------------------------------

< 120> См. об этом: Кулагин М. И. Указ. соч. С. 200. " Прежде всего, для обеспечения охраны интересов контрагентов несостоятельного юридического лица законодатель " раскрывает скобки", иными словами, отказывается от раздельной ответственности юридического лица и тех лиц, которые действовали, используя это юридическое лицо. При этом законодатель преследует цель не столько даже компенсировать таким образом ущерб, причиненный кредиторам юридического лица, сколько наказать истинных виновников финансового краха. Превентивная функция норм закона об ответственности руководителей юридического лица при неплатежеспособности его читается отчетливо. Если же несостоятельность юридического лица явилась следствием политики, которую проводило материнское общество, то здесь отбрасывание автономии личности дочерней компании также служит интересам кредиторов этой последней. В условиях централизации капитала привлечение к ответственности по обязательствам дочернего общества компании материнской стало обычным явлением, несмотря на положения законов о недопустимости привлечения участников торговых товариществ - объединений капиталов к ответственности по долгам таких товариществ. Один из основополагающих признаков юридического лица - самостоятельная ответственность его по своим долгам - значительно ослаблен, и именно в той области, в которой на практике со всей остротой и встает вопрос об имущественной ответственности в случае неплатежеспособности юридического лица. Далеко не всегда данная тенденция открыто закрепляется в положениях законодательства, но, во всяком случае, она завоевала себе место в судебной практике".

< 121> См. также: п. 22 Постановления Пленума ВС РФ и ВАС РФ от 01. 07. 1996 N 6/8 " О некоторых вопросах, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации".

< 122> Цит. по: Пирогова Е. С., Жукова Ю. Д. Обеспечение эффективности правового регулирования субсидиарной ответственности контролирующих лиц. Перспективы развития законодательства о банкротстве // Вестник арбитражной практики. 2012. N 5 // СПС " КонсультантПлюс".

Основной недостаток субсидиарной ответственности контролирующих лиц по долгам компании заключается в том, что эта ответственность задумана ее идеологами в качестве дублера деликтной ответственности, рассмотренной нами выше, но при этом в отличие от последней не имеет наработанных научных и практических критериев применения, из-за чего возможны многочисленные перекосы на практике, поскольку она не имеет возможности опереться на какие-либо исследования и предшествующий опыт.

Наука и практика должны быть направлены на то, чтобы минимизировать неблагоприятные последствия такого дублирования, показать участникам оборота, что деликтная ответственность гораздо более выгодна для них со всех точек зрения. Там же, где не удастся обойтись без применения норм субсидиарной ответственности, судам следует стремиться к ее пониманию как разновидности деликтной ответственности.

Наиболее неблагоприятный сценарий - тот, при котором через широкое применение субсидиарной ответственности (а предпосылок в законе для этого, увы, предостаточно) окажется выхолощен институт ограниченной ответственности участника по долгам юридического лица. Это, в свою очередь, будет означать гибель института юридического лица, о чем уже говорят ученые и судьи высшего уровня < 123>. Очень не хотелось бы, чтобы эти пророчества сбылись.

--------------------------------

< 123> См.: выступление С. В. Сарбаша на Диалоге судей высших судов России и Германии 31. 05. 2012. URL: http: //www. arbitr. ru/press-centr/smi/53589. html. Об этом выступлении см. также: Плешанова О. Псевдопрецеденты, мнимые добросовестные приобретатели и гибель юридического лица. Российские судьи назвали угрозы праву собственности. URL: http: //zakon. ru/Discussions/psevdoprecedenty_mnimye_dobrosovestnye_priobretateli_i_gibel_yuridicheskogo_lica_rossijskie_sudi_na/3168.

Объем ответственности

Дополнительный характер субсидиарной ответственности приводит к тому, что размер ответственности субсидиарного должника не должен превышать размер ответственности основного должника, в связи с чем по общему правилу размер субсидиарной ответственности лиц, указанных в п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве, равен совокупному размеру требований кредиторов, включенных в реестр требований кредиторов, а также заявленных после закрытия реестра требований кредиторов и требований кредиторов по текущим платежам, оставшихся непогашенными по причине недостаточности имущества должника (п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве; п. 7 Постановления Пленума ВАС РФ от 15. 12. 2004 N 29 " О некоторых вопросах практики применения Федерального закона " О несостоятельности (банкротстве)" < 124> ).

--------------------------------

< 124> В этом разъяснении ВАС РФ содержится несколько иной критерий определения размера ответственности - исходя из разницы между размером требований кредиторов, включенных в реестр требований кредиторов должника, и денежными средствами, вырученными от продажи имущества должника или замещения активов организации-должника (см. также: Научно-практический комментарий (постатейный) к Федеральному закону " О несостоятельности (банкротстве)" / Под ред. В. В. Витрянского. М., 2003 // СПС " КонсультантПлюс"; Новоселова Л. А., Рожкова М. А. Практика рассмотрения коммерческих споров: Анализ и комментарии постановлений Пленума и обзоров Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации. Вып. 11. М., 2011 // СПС " КонсультантПлюс"; Интервью с доктором юридических наук, профессором, руководителем магистерской программы " Корпоративное право" МГУ им. М. В. Ломоносова И. С. Шиткиной // Юрист. 2012. N 17. С. 3 - 12 и др. ).

Для деликтного права такой ограничитель (даже в качестве общего правила) не работает, его наличие является скорее неоправданным и сугубо формалистским. Дело в том, что размер вреда, причиненного тем, что должник вследствие действий контролирующего лица стал несостоятельным, не сводится к разнице между имеющимися неудовлетворенными требованиями к должнику и суммой, вырученной от реализации его имущества.

Субсидиарная ответственность привязывается не к оценке того вреда, который причинило виновное лицо, а к математическому подсчету разницы между активами и пассивами; причем эта разница совершенно необязательно будет равна размеру причиненного конкурсной массе вреда и отклонения возможны в обе стороны < 125>. Казалось бы, подход субсидиарной ответственности более простой, чем подход деликтного права. Но на деле он приводит к несправедливым результатам и потому не может быть принят.

--------------------------------

< 125> См.: Егоров А. В. Арбитражная практика не смогла разрешить все проблемы действовавшего законодательства о банкротстве // Корпоративный юрист. 2009. N 4. С. 12.

Рассмотрим пример: у должника размер пассивов, превышающий размер активов, равен 100, но он, пользуясь тем, что кредиторам неизвестна его фактическая неплатежеспособность, и получая новые и новые кредиты, еще как-то функционирует. В этих обстоятельствах контролирующее лицо причиняет должнику убытки (выводит активы любым из известных способов) на 30; размер пассивов теперь составляет 130 и вследствие этого должник банкротится. Получается, что на самом деле контролирующее лицо причинило вред на 30 (под вредом понимается, по сути, доведение до банкротства), а к ответственности его привлекут на 130, если подходить к этому вопросу сугубо формально и считать, что размер субсидиарной ответственности контролирующего лица равен разнице между суммой непогашенных требований и суммой, вырученной от реализации имущества должника. Справедливо ли, чтобы в данном случае деликтная ответственность присуждала виновное лицо к уплате 30, а субсидиарная налагала на него выплату 130? Очевидно, что нет.

Задачу сгладить подобные несправедливые ситуации выполняет абзац девятый п. 4 ст. 10 Закона о банкротстве: " Размер ответственности контролирующего должника лица подлежит соответствующему уменьшению, если им будет доказано, что размер вреда, причиненного имущественным правам кредиторов по вине этого лица, существенно меньше размера требований, подлежащих удовлетворению за счет этого лица".

Мы видим, что законодатель сначала создает новую фигуру (субсидиарную ответственность), нетождественную деликтной ответственности, а потом тут же начинает сглаживать неприемлемые правовые последствия от ее применения.

Более того, ранее судебная практика в описанной выше ситуации вообще блокировала применение субсидиарной ответственности, не усматривая причинно-следственной связи между действиями контролирующего лица (по выводу активов на 30) и банкротством должника (для которого достаточно было объективных долгов, в которых не было вины контролирующего лица, на 100). То есть " простая" конструкция не работала вовсе.

Теперь же законодатель, не желая далеко уходить от справедливости, задал судам фактически двойную работу, поскольку сначала надо будет определить размер субсидиарной ответственности, затем посчитать размер деликтной ответственности, сравнить их между собой и вывести справедливую цифру. В связи с этим в очередной раз встает вопрос о том, зачем нужно было вводить субсидиарную ответственность контролирующих лиц за доведение должника до банкротства.

Рассмотрим противоположный пример. У должника есть активы на 100 и пассивы на 30. Контролирующее лицо выводит все эти активы. В результате применения правил о субсидиарной ответственности мы должны привлечь контролирующее лицо к ответственности в размере 30. Но это опять несправедливо, если учитывать интересы не только его кредиторов, но и иных участников юридического лица (такие интересы субсидиарная ответственность при банкротстве не учитывает по определению). И этот пример говорит не в пользу субсидиарной ответственности по сравнению с деликтной.

Могут возразить, что в этом случае участники не лишены возможности ставить вопрос об ответственности в виде возмещения убытков. Согласимся. Но сразу приведем контрдовод: зачем нагружать правосудие двойной работой? Ситуация одна и та же. Суд должен разрешить вопрос и определить итоговую сумму, которую должно возместить виновное лицо.

Субсидиарная ответственность при банкротстве не демонстрирует никаких отличий от деликтной ответственности и в том случае, когда в конкурсную массу возвращается какое-либо имущество в результате оспаривания подозрительных сделок, совершенных контролирующим лицом или с его одобрения. Как мы писали выше, при деликтной ответственности возвращенные в массу средства уменьшают размер причиненного вреда. При субсидиарной ответственности, будучи активами, они участвуют в подсчете разницы между пассивами и активами. Результат одинаков. Таким образом, нельзя говорить о каком-либо преимуществе субсидиарной ответственности перед деликтной.

Практика демонстрирует многочисленные затруднения, которые вызывает субсидиарная ответственность. По степени их распространенности можно полагать, что известные трудности применения деликтной ответственности никак не перевешивают в этом плане чашу весов, а, напротив, являются привычными и предсказуемыми, с которыми можно справляться, как показывает опыт иностранных правопорядков.

Например, после определения размера активов (выручки от реализации конкурсной массы) в размере 100 и пассивов (требований кредиторов) в размере 400 суд присудит виновное контролирующее лицо к выплате 300 в качестве субсидиарной ответственности. Казалось бы, схема проще некуда. Однако потом может так получиться, что из числа требований отпадут требования на 40 (обнаружится, что сделка недействительна или долг кредитору погасит иное лицо и т. п. ). И это не фантазийная, а жизненная ситуация < 126>. Что делать в этом случае? По-видимому, определение суда о привлечении к субсидиарной ответственности надо пересматривать по новым обстоятельствам, сокращая ее размер до 260.