Ана Мария Морецон, Рикарду Линьярес, Мария Кармем Барбоза, Марсия Пратес 30 страница

– Что ты о нас знаешь? Когда ты стирала грязные пелёнки своего сопляка, мы с Диего обсуждали, как сбежать от тебя. Мы любили друг друга, и мы отняли у тебя магазин. Я так обрадовалась, когда ты превратилась в нищую и перестала быть гордячкой! Вот видишь, и в моей жизни были счастливые минуты, не думай, что счастливой была только ты.

– Ты обязана вернуть мой магазин. – Женуина вплотную подошла к Эмилии. – Обязана! Он всегда принадлежал мне! Только ведь у такой крысы, как ты, не хватит на это духа… Мне бы надо размазать тебя по стенке, но я не стану пачкать руки о твою рожу. Мне наплевать на всё, что ты отняла у меня, можешь подавиться. Вы с Диего стоите, друг друга, когда я узнаю его адрес в Сан‑ Паулу, я сообщу его тебе. Беги туда и оставайся с ним…

В этот момент Женуина увидела прислонившегося к косяку двери Урбано, лицо его было серым.

– Прости, Урбано, ты не виноват в том, что тебе не повезло в браке. У такого человека, как ты, жена могла бы быть и получше.

Женуина вышла.

– А теперь объясни мне всё, о чём говорила Женуина, – сказал Урбано жене.

– Тебе плохо, Урбано? Подожди, я дам тебе лекарство. – Трясущимися руками Эмилия капала в рюмку валокордин.

– Мне очень плохо, Эмилия, – тихо ответил Урбано. – Хуже не бывает!

Эмилия села рядом с ним и заплакала.

Тулио ждал Женуину и, когда она вошла, поразился выражению бесконечной горести и печали на её лице. Он не стал спрашивать, что произошло в доме Эмилии, уложил её в постель, принёс горячего чаю.

– Я завтра уезжаю, Тулио, – сказала Женуина.

– Я этого ждал. Ты поедешь в Сан‑ Паулу, искать Днего?

– Да, я буду искать Диего, Эстевана или хоть самого дьявола.

– Неужели это так срочно, Жену?

– Да. Я сяду на первый автобус, я должна сама увидеть этого человека.

Высоко над городом нищих, безумных, страждущих, подлых, глупых, несчастных и счастливых распростёрла руки фигура Спасителя. Её видела Мерседес из окна приёмной клиники, где она ждала результата анализа. Но никакое чувство не шевельнулось в её душе. Она, возможно, и не понимала, на кого она смотрит. Все её мысли были там, где‑ то в неведомой лаборатории. Наконец её окликнули и протянули в окошко бумажку. Мерседес глянула на неё и воскликнула:

– Этого не может быть!

– Почему же не может быть? – мягко сказала регистраторша. – Это случилось, и это огромное счастье.

Мерседес взяла такси и поехала к матери в так презираемый ею район.

Женуина складывала чемодан.

– Мамочка, как хорошо, что ты дома, – сказала Мерседес.

Женуина оторопела от такой непривычной нежности и сразу же спросила:

– Что случилось, дочка?

– Мама! У меня будет ребёнок!

– О, Боже мой, какая радость, значит, Эрме не ошиблась, когда говорила, что ты похожа на беременную.

– Мама, что ты несёшь? На этой неделе мы с Дугласом уезжаем в Барселону, что мне делать в Европе с этим ребёнком в пузе?

– Мерседес, нельзя так говорить. – Жену нежно обняла её. – Ребёнок всё слышит и всё понимает. Ты должна быть очень осторожной, ты должна любить его.

– За что я должна его любить? За то, что я поставила крест на моей единственной любви? А теперь этот ребёнок перечеркнёт все мои планы?

– Прошу тебя, не говори так. Дети – это благословение Господне, он поможет тебе, дочка, с ним тебе легче будет жить на свете.

– Ну что ты заладила, как святоша, я не желаю ехать в Европу с этим ребёнком в животе.

– А тебе и не обязательно туда ехать, оставайся здесь, я буду тебе помогать.

– Да как ты не можешь понять, что мне не нужен этот ребёнок ни здесь, ни в Европе!

– А вот об этом надо было думать раньше, – жёстко сказала Женуина. – Теперь уже ничего не поделаешь.

– Ты ошибаешься, ещё не всё потеряно.

– Что ты вбила себе в голову, Мерседес?

– То, что все другие женщины: я избавлюсь от этого ребёнка.

Они обе не видели стоящего в дверях Аугусто. Как только он увидел из окна Мерседес, неодолимая сила, как всегда, повлекла его в дом Женуины.

– Я запрещаю тебе это делать! Слышишь, запрещаю! – крикнула Женуина.

– Я так и знала, – незачем было приходить к тебе. – Мерседес резко повернулась, пошла к двери и тут увидела Аугусто.

– А ты что здесь делаешь? Иди домой, твоя подружка, наверное, тебя заждалась! – заорала она на Аугусто.

– Послушай, Мерседес, я всё слышал. Не надо сейчас так кричать.

– Убирайся!

– Подожди, Аугусто, не уходи, этот дом – мой, и я распоряжаюсь в нём! – твёрдо сказала Женуина.

– Мама, перестань! Аугусто не твой сын. Это касается только нас одних, он тут не причём. Уходи, Аугусто!

– Друг – это родственник не по крови, а по сердцу! Аугусто стал членом нашей семьи.

– По‑ моему, мне на самом деле лучше уйти, – сказал Аугусто.

– Сынок, ты ничего не понимаешь, я хочу, чтобы ты остался. У тебя светлая голова, и мне хочется, чтобы растолковал, что к чему, этой девчонке, а то я уже просто не знаю, как с ней быть. Знаешь, что эта дурёха собирается делать, Аугусто?

– Мама! – крикнула Мерседес.

– Послушайте, дона Женуина, Мерседес, кажется, хочет разговаривать только с вами. Мне здесь абсолютно нечего делать. – Аугусто ушёл.

– Ты делаешь хуже самой себе. Ты упустила такого парня! А теперь хочешь лишиться самого важного существа в твоей жизни – твоего ребёнка. Дети – это же благословенье Господне! Чудо, которое даётся только нам, женщинам. И ты не имеешь права лишать его жизни. Этого права тебе никто не давал!

– Моё тело принадлежит только мне одной. И я могу делать с ним, что пожелаю!

– Ты ошибаешься! Жизнь священна, и только Господу дано право, отнимать её у нас! Тем более, когда речь идёт о таком беззащитном существе, которое лишено возможности выбирать… Это же твой ребёнок, дочка, твой ребёнок! Это, наверное, твой Дуглас подкинул тебе такую мысль, да? Этот твой муж, который не любит тебя?

– Дугласу ничего неизвестно, и он об этом не узнает! В таких делах право выбора принадлежит женщине! Мне сейчас меньше всего на свете нужен этот ребёнок!

– Тогда ищи себе помощников в другом месте. Ты постучалась не в ту дверь.

– Куда же мне идти? Мне больше некому об этом рассказать. Я думала, ты мне поможешь. Но я, как видно, была просто дурой, когда это вообразила!

– Какая же ты неблагодарная! Я всю жизнь старалась тебя понять. Я всегда гладила тебя по головке, и вот оказалось, что я всё время делала одну глупость за другой. Я притворялась, что ничего не замечаю… Это я виновата, Мерседес, в том, что стала такой! Я была слишком добра к тебе. Что из этого получилось? Ты так ничему и не научилась в жизни!

– Я пришла сюда в надежде, что ты мне поможешь, что ты сумеешь меня понять… Но теперь я сожалею об этом поступке. Ты не желаешь мне помогать, а я остаюсь совсем одна, как уже не раз случалось со мной. Ни ты, ни моя любовь к Аугусто, ни этот ребёнок не заставят меня отказаться от моих планов!

– Мерседес! – крикнула ей вслед мать.

…Утром Урбано сам готовил себе завтрак.

– Любимый, почему ты не хочешь, чтобы это сделала я? – Эмилия подошла к мужу, попыталась его отстранить от плиты.

– Больше не называй меня так, – резко ответил Урбано. – Надо же, ты собиралась сбежать вместе с Диего! Ты уговорила меня купить этот магазин, чтобы у вас с ним были деньги? И я, дурак, тогда жалел Диего. А вы, оказывается, успели сговориться за моей спиной, а ведь я думал, что у тебя с ним всё давно кончено. Ты никогда не любила меня. Но любила жить за мой счёт.

– Я была ещё совсем молодой, почти девчонкой, и не понимала толком, что делаю. А в этом человеке было что‑ то особенное: он вскружил голову не только мне одной.

– Ты вовсе была не девочкой, и я не желаю слушать твоих оправданий. Ты отдавала себе отчёт в каждом твоём шаге, ты всё рассчитала, разве не так, Эмилия?

– Меня свело с ума чувство мести. Мне хотелось отомстить Жену, она украла у меня Диего, из‑ за неё я столько страдала, а потом, когда я познакомилась с тобой, моя жизнь изменилась.

– Ложь! Ты всегда любила Диего, ты сама сказала, что поступила бы точно так же, если бы он появился здесь. Так ведь? Отвечай!

– Я сказала это сгоряча, чтобы позлить Жену. – Эмилия обняла мужа. – Я никогда не изменяла тебе, Урбано, только в мыслях, но ведь это с каждым бывает. Я люблю тебя, и мне с тобой хорошо, ты избавил меня от моей кошмарной жизни, подарил мне дом и нежность, о которой я не имела понятия в доме моих родителей. Прости меня, если можешь. Но я клянусь тебе, что, если бы я сбежала с Диего, я не узнала бы никогда, что такое счастье. Обними меня, Урбано, мне без тебя не прожить.

Урбано отстранился.

– Мне нужно побыть одному, я пойду, прогуляюсь, хочу подумать обо всём, что случилось.

ГЛАВА 44

Рената делала всё возможное и невозможное, чтобы привязать Аугусто к себе. Она была очень красивой женщиной, мягкой, изящной, с роскошными чёрными волосами, которые она укладывала в разнообразные причёски. Она по‑ настоящему любила Аугусто и была оскорблена за него: он, с его красотой, умом, добротой, не мог отсохнуть от этой жалкой шлюшки, вся суть которой была просто очевидна. Если бы в место Мерседес Аугусто любил другую женщину, Рената не стала бы бороться. У неё были гордость и чувство собственного достоинства, она была совершенно самостоятельной, ей не нужны были деньги, она спокойно относилась к престижу и не рвалась в высшие слои света. Ей хотелось только одного – жить спокойно и счастливо с Аугусто, родить ребёнка, заниматься своим делом.

Вот она как раз‑ то и происходила из знатной испанской семьи. Родители её были родом из Пиренеев, и детство Рената провела в горах, которые научили её смелости, спокойствию духа и упорству. Но и характер у неё был истинно испанский: при внешней мягкости и податливости она была твёрдым человеком, способным на поступки смелые и неожиданные.

Мерседес была ей отвратительна не только как соперница, но всей своей ничтожной сутью: бездельница, высокомерная тля, не любящая работы, необразованная, привыкшая жить за счёт других и бесконечно лживая.

Именно об этом думала Рената, принимая душ в своей изящной, уютной квартире, где вдоль стен гостиной стояли книжные полки, а на стене висела замечательная копия «Герники» Пикассо. Рената могла рассматривать эту картину часами, и иногда от её пристального взгляда эта картина оживала: качалась лампочка, бросая резкие тени, могучий бык наклонял голову, словно готовясь устремиться к мулете. Даже ванная была выложена специально выписанным из Испании кафелем с рисунками, повторяющими знаменитые орнаменты Гауди. Рената убрала волосы наверх, умело уложив их в причёску, напоминающую причёску королевы Изабеллы, накинула пеньюар из плотного лоснящегося, цвета персика, шёлка и вошла в спальню.

Аугусто лежал в постели, и на чёрном белье, что свидетельствовало об изысканном вкусе хозяйки, его смуглое лицо было почти не видно.

– Ты ещё спишь? – тихо спросила Рената. – А я уже приготовила нам вкусный завтрак. Вставай, милый.

Аугусто открыл глаза.

– Рената, – с затруднением сказал он. – Понимаешь, в чём дело… я не могу больше притворяться, да в этом и нет смысла: ты не та женщина, с которой можно фальшивить, ты мне очень нравишься, но меня тяготит ощущение, что я всё время тебя обманываю. Я пользуюсь твоей добротой, любовью, великодушием, не имея на это права.

– Аугусто, я всё вижу и всё понимаю, ты ни в чём не виноват передо мной. Мне с тобою хорошо.

– Но неужели ты не видишь, что я болен? Я болен этой женщиной, это как тропическая лихорадка, её не вылечишь ничем.

– А ты не лечишься, Аугусто, ты не хочешь лечиться. Ведь ты же понимаешь, что она изменила своё отношение, лишь узнав, что ты богат.

– Да вот в том‑ то всё и дело, что я не уверен в этом… Мне кажется, что, когда она прибежала ко мне в день свадьбы, она была искренна, она не знала, кто я.

– Нет, Аугусто, она всё знала. И она вышла замуж!

– Ты мне сообщаешь об этом как о большой новости. Ну и что ж, что вышла? … Она несчастна, и мне очень жаль её.

– Аугусто, это какое‑ то сумасшествие, мы каждый день говорим об этой девчонке. Я или не я буду с тобой, но если ты сам не захочешь себе помочь, ничего не получится. Ты исковеркаешь себе жизнь.

Вагнер решил проучить Изабелу и несколько дней не ночевал дома. Изабела знала, что он спит с Жулией, но не испытывала ни ревности, ни чувства оскорбления. Она считала, что связь такого рода унизительна для Вагнера, то есть унизительна для неё.

Оставив Венансию с Эрме, она отправилась домой в надежде всё‑ таки дождаться Вагнера. И Вагнер появился. Напевая, он прошёл в ванную, принял душ, с усмешкой глянул на кружевные трусики, которые Жулия забыла, конечно, специально, и в халате, с мокрыми волосами вышел в гостиную, где Изабела, мрачно угнездившись в кресле, делала вид, что занята вышиванием.

– Добрый вечер, жёнушка! Как дела, как жизнь? – весело поинтересовался он.

Изабела не ответила.

– В чём дело, дорогая? Ты онемела?

– Тебе не кажется, что ты должен мне кое‑ что объяснить?

– Что именно?

– Ну, например, почему ты не ночуешь дома?

– Ну, а что тут объяснять: не ночую и не ночую…

– А что бы ты сказал, если бы узнал, что у другой семейной пары муж не ночует дома?

– Я сказал бы, что это очень плохо! Только мы ведь с тобой не муж и жена!

– Разве?

– А разве нет? Мы ведь спим порознь. А, кроме того, есть одна маленькая деталь: когда люди любят друг друга, то они ложатся вместе в постель.

– Правильно! Если бы я тебя любила, то уже давно бы легла с тобой в постель.

– Тогда к чему весь этот разговор, всё нормально: ты меня не любишь, и я сплю с другой женщиной.

– Ты исчезаешь, не предупредив меня, а я волновалась.

– Ах, так, оказывается, надо предупреждать заранее: «Дорогая, я сегодня ночую с другой женщиной… Так, да? » Или, может быть, по‑ другому: «Милая, ты не стала бы возражать, если бы я не ночевал дома? …»

– Перестань кривляться.

– Это ты перестань валять дурака: если ты меня не любишь, какое тебе дело до того, с кем я сплю: с Жулией или ещё с кем‑ нибудь?

– Вагнер, у нас есть только один путь: нам надо развестись. И на развод должен подать ты. Тебе, конечно, достанется что‑ то, мне наплевать, лишь бы ты оставил меня в покое…

– Нет, дорогая, я женился на тебе не для того, чтобы играть в эти игры, я хочу ребёнка, я хочу нормальной жизни.

Вагнер встал с кресла и подошёл к Изабеле.

– Не прикасайся ко мне, – предупредила Изабела.

– Да что с тобой, у тебя что‑ нибудь не в порядке по женской части? Почему ты не хочешь быть со мной? Уверяю тебя, это гораздо приятнее, чем красть часы.

Вагнер, опустившись у ног Изабелы, стал осторожно раздвигать её колени.

– Прекрати или я тебе проткну рожу! – Изабела щёлкнула перед его лицом ножницами.

– Ах, ты опять за своё! – Одним точным движением Вагнер выбил из её рук ножницы и накрутил её прекрасные длинные волосы на свой кулак.

Изабела взвыла от боли и сползла с кресла.

– А теперь послушай меня внимательно: если ты и дальше будешь отталкивать меня, я буду волочиться, за кем попало. Мне это необходимо: я в том возрасте, когда мужчине нужно избавляться от переизбытка энергии. Должен тебе сообщить, что я классный мужчина. И заняться со мной любовью хотят очень и очень многие. А теперь я предлагаю тебе свои услуги, уверяю тебя, это очень хорошо. Я же вижу: тебе самой хочется, тебя выдаёт блеск в глазах, это возбуждает тебя больше, чем золото, ты хочешь меня, я тебе нравлюсь. Ты страстная женщина, Изабела. Тебя выдают эти усики над верхней губой, давай займёмся этим прямо сейчас, на ковре, к чему тянуть время… Ты напрасно вырываешься, у тебя всё равно ничего не получится, ведь я гораздо сильнее тебя, и, если бы мне захотелось взять тебя силой, я бы уже давно добился своего… Только это не в моём вкусе!

Вагнер всё сильнее и сильнее тянул Изабелу на пол. Она морщилась от боли, но молчала, и, когда боль стала совсем невыносимой, она изо всей силы ударила Вагнера ногой в пах.

Со стоном Вагнер отпустил её волосы и согнулся пополам от жуткой боли.

Поездка в Сан‑ Паулу откладывалась. Известие о беременности Мерседес сделало Женуину счастливой, но она слишком хорошо знала свою дочь и понимала, что Мерседес способна на самые дикие, самые бессмысленные поступки. И Женуина приняла решение: ещё раз вмешаться в жизнь дочери, хотя Тулио всячески отговаривал её от этого, напоминая, сколько оскорблений и злобных выкриков пришлось выслушать Женуине от Мерседес. Но Женуина, как всегда, приняв решение, приводила его в исполнение. Она возникла на пороге гостиной Китерии в своей обычной цветастой юбке и белой кофточке – ведь для семьи Жордан она была нищенкой, воспитательницей наследницы миллионного состояния.

– В чём дело? Почему ты считаешь, что к нам можно приходить без предупреждения? – спросила Китерия, увидев её. – Какая ты невоспитанная!

– Извините, сеньора, вы напрасно считаете меня невоспитанной, просто я волнуюсь.

– Но ты поднялась на парадном лифте, в то время когда для таких, как ты, существует служебный лифт.

– Ну, какая разница, – кротко сказала Женуина. – И тот и другой работают одинаково, и я села в первый, который был свободен.

– Эти швейцары просто ни к чёрту не годятся. Они, кого хочешь, пропускают, – пожаловалась Китерия Розали.

– Извините меня, сеньора, но я пришла к вам по очень важному делу. Мне нужно поговорить с вашим пасынком, позовите его, пожалуйста. Это касается Мерседес.

Дуглас был более любезен, чем его мачеха.

– Может быть, вы выпьете чашечку кофе? Или хотите перекусить? – спросил он Женуину.

Но за Женуину ответила Китерия.

– Нет, нет, она ничего не хочет! А вот я как раз хочу поскорее узнать, что у неё за срочное дело.

– Я пришла поговорить насчёт Мерседес, ведь я её воспитала, она моя дочь, то есть она мне как родная дочь…

– Она очень вас любит и относится к вам с большой нежностью, – подтвердил Дуглас.

– Она так говорит? – просияла Женуина. – Передо мной она никогда не открывает свои чувства. Дело в том, что недавно Мерседес приходила домой, туда, где она раньше жила. И ей стало плохо, она потеряла сознание. Я сразу побежала за врачом…

– Понятно, понятно, – перебила её Китерия. – Ей и дома недавно тоже было плохо, ну и что? Это совсем не помешает её путешествию в Европу.

– Значит, вы знаете, что с ней? Мне кажется, что ты Дуглас, не должен брать её в Европу в таком положении. В наши времена это состояние действительно считали болезнью. Но это было от невежества. Только от невежества люди считают, что женщина должна вести себя, как больная только потому, что у неё будет ребёнок. Я исхожу из других соображений.

– Что? – заорала Китерия. – Мерседес беременна?

– Но она мне ничего не говорила, – растерянно сказал Дуглас.

– Я думаю, что ей захотелось преподнести сюрприз вам обоим, только ты, сынок, не говори ей, пожалуйста, что я была у вас. И вы, сеньора, тоже… Я просто хотела, чтобы вы не нервничали из‑ за её обмороков, а просто заботились о ней, приглядывали, как бы она не натворила глупостей.

– О каких глупостях идёт речь? – спросил Дуглас.

– Ну, она не должна поднимать тяжести, должна много спать, правильно питаться, и всё остальное.

– Да конечно, конечно! – Дуглас просто светился от счастья.

– Тогда я поздравляю тебя! – Женуина встала и торжественно пожала ему руку. – Извините меня за вид, сеньора.

– Ничего! – величественно простила её Китерия.

– Господи, подумать только, у Мерседес будет ребёнок, – закричал Дуглас и подпрыгнул на месте, как только Женуина ушла.

– Эта чертовка специально дождалась подходящего момента, чтобы нас ошарашить, я в этом не сомневаюсь, и зря ты скачешь, как козёл, – злобно сказала Китерия.

– А ты можешь себе представить, Кика Жордан, – с наигранной нежностью сказал Дуглас, – тебе придётся поменять имидж. Тебе больше не скрыть твоего возраста, скоро ты станешь у нас бабуленькой, бабусенькой, бабенькой, бабишенькой…

– Замолчи, я не твоя мать, и никто не посмеет называть меня бабушкой. Другое дело, что твоему ребёнку повезло: он станет наследником средневековых замков, настоящим принцем. Жаль только, что у него такой беспородный отец!

– Что ты сказала? Господи, как только отец мог жениться на такой идиотке!

– Да‑ да, мальчик станет наследником, не то, что его папаша, который ничего не достиг в этой жизни. Он навсегда останется неудачником.

Сделав самое важное дело, Женуина решила, наконец, отправиться в Сан‑ Паулу. Она позвонила Родриго и попросила его прийти попрощаться с ней перед отъездом.

Родриго увидел мать усталой и растерянной. Как всегда в таком состоянии, она городила чепуху.

– Слушай, может быть, мне взять тёплый платок, в Сан‑ Паулу, наверное, сейчас холодно? Я даже не знаю… Я только знаю, что там всё время идут дожди… Родриго, ты же был в Сан‑ Паулу, расскажи, как там одеваются…

– Точно так же, как здесь, плюс зонт. Но я не понимаю, зачем тебе вдруг понадобилось ехать в Сан‑ Паулу.

– Видишь ли, мальчик, дело в том, что Тулио встретил там твоего отца.

– Отца? Почему же ты сказала мне об этом только сейчас, мама?

– Но Диего сказал ему, что это не он. Знаешь, это очень на него похоже! – Женуина оживилась. – Он считает всех бразильцев болванами и любит их разыгрывать. Но меня‑ то не проведёшь. Я поеду туда, посмотрю ему в глаза, и у него не хватит наглости притворяться передо мной.

– Мама, я ничего не понимаю. У тебя всегда сапоги всмятку: во‑ первых, зачем ему понадобилось говорить, что он это не он; во‑ вторых, и это самое главное, если это он, зачем он нам нужен? Мы прожили без него пятнадцать лет, у тебя началась новая жизнь с сеньором Тулио, у Мерседес своя жизнь, у меня своя. Зачем ты впутываешь во всю эту историю отца? Тем более что ещё неизвестно, отец ли этот человек или не отец… А если отец, то ведь он не желает, чтобы его узнали, успокойся, мама, не поднимай шума. Живи спокойно, не трогай тревогу, пока она тебя не тронула.

Женуина внимательно слушала Родриго. Что‑ то в его словах затронуло её. Но потом она мотнула головой и снова принялась укладывать вещи.

– Это ты поднимаешь шум, Родриго. А я знаю, что делаю. Чтобы выйти замуж за Тулио, я должна развестись, я совершенно не собираюсь налаживать отношения с Диего и позвала тебя не для того, чтобы советоваться с тобой, как мне решать свои личные проблемы… Я позвала тебя сюда, чтобы ты без меня приглядывал за Мерседес.

– Не обманывай себя, мама, тебе хочется увидеть этого человека, и поэтому ты мчишься в Сан‑ Паулу, да ещё придумываешь какой‑ то предлог по поводу Мерседес. Я ей что – нянька? Мне есть чем заняться, у меня работа.

– Ничего, привыкай, – сказала Женуина, надевая перед зеркалом шляпку. – Скоро тебе придётся нянчить племянника, моего внука. Ой, я так рада, что теперь стану бабушкой. – Она бросилась к Родриго и обняла его. – А ты рад?

– Да, мне тоже приятно это узнать, – сдержанно сказал Родриго.

– Родриго, а теперь серьёзно, очень серьёзно: поговори с Мерседес, чтобы она не выкинула какой‑ нибудь номер. Я сама уже кое о чём позаботилась, так что некоторые гарантии есть. Но всё‑ таки ты приглядывай за ней.

– Поговорим в машине, тебе пора на автовокзал.

– Ты на машине, откуда она у тебя?

– Мне дала её Рутинья, а что?

– Да ничего, но как‑ то странно всё у тебя, всё взаймы: машина, квартира, что ещё она даст в долг тебе?

– Так тебя подвезти или нет? – нетерпеливо спросил Родриго.

– Не смей так со мной разговаривать! – заорала вдруг Женуина. Всё‑ таки нервы у неё были напряжены: она очень беспокоилась о Мерседес и не напрасно.

Мерседес доверилась Розе и попросила её помочь ей сделать аборт, то есть подыскать подходящую клинику, где операция будет стоить недорого, а пребывание ограничится несколькими часами. Они взяли справочник и стали названивать в престижные клиники. Мерседес была ошарашена ценами.

– Послушай, это просто невероятно: сто пятьдесят тысяч крузейро наличными!

– Но зато это на высоком уровне, ты, же сама говорила, что деньги тебя не волнуют, то есть, я хотела сказать: у тебя их много. А здесь речь идёт о твоём здоровье!

– Но я только что проверила мой счёт, и оказалось, что на нём не так много, как я думала, а главное – я должна это сделать тайком от Дугласа, он не должен знать, он мечтает о ребёнке.

– Мерседес, подожди, не торопись, тошнота пройдёт, это только, говорят, первые месяцы… А потом у тебя будет ребёночек, хорошенький маленький мальчик.

– Слушай, я попросила тебя уговаривать меня или помочь? Если можешь – помоги, не можешь – я сама. – Мерседес направилась к двери.

– Подожди, подожди, Мерседес, ну что у тебя за характер, у меня есть адрес одной клиники, там, наверное, будет дешевле, только я думаю, что это какая‑ то грязная забегаловка.

– Забегаловки меня не устраивают, мне нужно наскрести денег для нормальной клиники, и я этим займусь.

Так же, как мать когда‑ то со своей единственной реликвией – золотыми чётками, Мерседес отправилась в ломбард, чтобы заложить свадебный подарок мужа – кольцо с бриллиантом.

Она протянула кольцо в окошко и с видом знатной туристки, случайно оказавшейся в столь неприглядном месте, подняв глаза к потолку, стала ждать.

– Я ничего не могу дать вам за это кольцо, – сказал оценщик. – Оно фальшивое.

– Как фальшивое? – Мерседес мгновенно забыла о своём высоком происхождении. – Что вы несёте? Этого не может быть, посмотрите, как следует – оно очень дорогое.

– Возможно. Здесь очень хорошая работа, потому что это мастерски исполненная копия. Но мы принимаем только подлинные камни и подлинные драгоценные металлы. Это подделка, сеньора!

– Подделка? Но, это же, моё обручальное кольцо!

– Понимаю, но не огорчайтесь, это стало по существу традицией – ко мне сплошь и рядом приходят дамы с поддельными обручальными кольцами.

Мерседес взяла такси и вернулась в магазин к Розе. По её лицу Роза сразу поняла, что денег Мерседес не достала.

Поработав с Мерседес бок о бок, Роза хорошо узнала её и не испытывала к ней особо нежных чувств, но она была не злой девушкой и понимала, что Мерседес оказалась в ловушке.

– Давай позвоним в ту клинику, о которой ты говорила, – мёртвым голосом сказала Мерседес. – Может, на неё у меня хватит денег?

– Мерседес, но это в таком районе… Ты знаешь… там опасно и делать аборт, и просто оказаться на улице, – жалобно сказала Роза.

– Ничего, – спокойно ответила Мерседес. – В таком районе прошла вся моя жизнь.

Родриго вернулся в офис чернее тучи и, как назло, его тут же позвал к себе в кабинет Аугусто. Меньше всего Родриго хотелось сейчас слушать душевные излияния шефа, а именно это Аугусто, кажется, и собирался делать.

– Извини, Родриго, у меня сейчас очень тяжело на душе, я не знаю, что это такое, но я не могу освободиться от любви к Мерседес, несмотря, ни на что.

– Забудь о ней, Аугусто, забудь. Неужели она мало тебя обижала? Поверь мне, тебе надо забыть о ней, есть обстоятельства…

– Я знаю! – перебил его Аугусто. – Она ждёт ребёнка!

Родриго опешил.

– Да‑ да, знаю, это очень серьёзно. Мерседес берёт на себя огромную ответственность, по‑ моему, она даже не понимает – какую. А я… что я? Я не имею права даже мечтать о ней! …

– Ты знаешь, Аугусто, я тоже в плохом настроении, и у меня свои проблемы. Поэтому я буду говорить без обиняков: я очень хорошо знаю Мерседес и, по правде говоря, не представляю её в роли матери. Мерседес не отдаёт себе отчёта в том, что делает. И от неё можно ждать чего угодно. Она несчастна в своём браке, я знаю это точно, и так же точно знаю, что Мерседес, – прости меня, – для своего благополучия не пожалеет никого! Но я её брат, и я должен взять на себя ответственность, ведь мать уехала в Сан‑ Паулу.

– Родриго, я очень прошу тебя, что бы ни случилось, не оставляй меня в неведении.

«О, Господи! Такая паршивка, такая дрянь, как моя сестрица, вот так намертво зацепила замечательного парня. Поистине жизнь полна чудес».

…Женуина никогда не была в подобных заведениях. Было дико, что среди дня над входом мигают разноцветные электрические лампочки. Она вошла в пустынный полутёмный зал ресторана: горел только дежурный свет. Она прошла через зал и подошла к эстраде – там валялись чёрные кружевные трусики, из тех, в которых красовались девы на обложках порнографических журналов. Женуина усмехнулась. Справа от сцены она увидела дверь и приоткрыла её: в огромном зале стоял стол зелёного сукна с рулеткой в центре. Несколько человек с испитыми лицами маячили около стола, только двое – мужчина и женщина – притянутые, словно магнитом, приникли к бортам огромного зелёного квадрата. Какой‑ то человек страхолюдного вида выкрикивал странные слова: он называл цифры, говорил «чёт» и «нечёт», «чёрное» и «красное». Женуине показалось, что она попала на съёмки криминального фильма. Один раз на их улочке снимали фильм из жизни бандитов, и она, стоя на тротуаре, испытала такое же ощущение ужаса, как и сейчас. Казалось, стоит сделать один шаг, ступить в этот мир, и он втянет тебя в себя, как пылесос пылинку, и ты навсегда пропадёшь среди тысячи других пылинок в его железных недрах. Мимо неё прошёл официант в белой куртке, небрежно толкнув её плечом. Женуина опомнилась и вслед за официантом вышла в зал ресторана.