Ана Мария Морецон, Рикарду Линьярес, Мария Кармем Барбоза, Марсия Пратес 19 страница

Последние дни Зели забегала к нему всё чаще и чаще, сообщая очередную новость о Женуине и Мерседес. Тулио видел, что Зели подсознательно надеется на то, что Женуина, став богатой, покинет предместье и он, Тулио, постепенно забудет о ней, отсохнет от подруги своего сердца.

Зели была очень милой, доброй и достойной женщиной. Наверное, лучшей жены под старость не сыскать. Не то, что Женуина с её ребяческим характером и дикими выходками. С её сильной любовью к детям.

Всё это понимал Тулио, но, когда Зели сообщила, что в Барселоне Женуину опекает богатый адвокат, вместо решения «ну и чёрт с ней» он испытывал приступ ревности. И даже не мог его скрыть. Но как только он увидел в аэропорту Женуину, его охватила такая радость, что он забыл и адвоката, и свои мысли, о её несносном характере.

Они бросились друг к другу так, будто не виделись сто лет. Она, конечно, тут же заорала на весь аэропорт, что Диего не умер, а умер его однофамилец.

В это время рядом гордо прошествовала Мерседес с мужиком, катящим на тележке груду пакетов и чемоданов. Тулио хотел было от полноты чувств, броситься и к этой засранке, но Женуина его остановила:

– Оставь её в покое, Тулио!

– Не понимаю, что происходит. Она с тобой развелась?

– Ну, нет! Просто мы летели отдельно. Она чувствует себя неловко за мой вид. Мой чемодан улетел в Египет, мои платья носят мумии, а я вот всё время проходила в одном и том же… Тулио, Испания такая красивая!

– Погоди. Я правильно понял? Она тебя стыдится?

– Ну не надо так… у неё парень, очень богатый, можно её понять…

– Она не имеет права так обращаться с тобой. Я ей сейчас скажу это.

– Тулио!

– Ну ладно. Не скажу. Скажу дома.

Но Мерседес и не собиралась ехать с матерью в одном такси. Она сказала Дугласу прямым текстом, что не хочет, чтобы он видел жалкое предместье, где она живёт, а предпочитает ехать туда без него. Слава Богу, ей недолго осталось там мучиться. Как только решатся дела с наследством, она уедет, уедет, куда глаза глядят.

– Почему «куда глаза глядят», ты уедешь ко мне, в Испанию, – сказал Дуглас, целуя её страстно.

В доме Тулио собрались соседи послушать Женуину. Она рассказывала о прекрасной Барселоне и о том, как ей и детям повезло: произошла ошибка – Диего жив, а умер его однофамилец. Бедняга, он был очень богат.

– А что за адвокат у тебя там был? – спросила Зели и посмотрела на Тулио.

– Ой, я совсем забыла, он подарил мне кастаньеты. – Женуина вынула из сумки кастаньеты и, щёлкая ими, с замечательным мастерством запела фламенко и исполнила несколько па. Потом вдруг остановилась.

– Простите меня, – сказала она, обведя взглядом соседей. – Я не привезла вам подарки, но сначала мы потеряли сумку с деньгами, а потом…

– Потом Мерседес истратила всё на наряды, – едко закончила за неё Эмилия.

– Ты знаешь, Тулио, я всё никак не могу придти в себя от того, что ты мне рассказал. Как Мерседес могла так поступить с матерью и с тобой? Притвориться, что вы незнакомы. Как только наглости хватило! – шёпотом сказала Зели.

– Я положу этому конец, – пообещал Тулио.

ГЛАВА 24

Аугусто постепенно привыкал к самостоятельной жизни на окраине. И не только привыкал, но и стал находить в ней достоинства, каких не было в родительском доме.

Вместо замкнутой, ограниченной определённым кругом знакомых, здесь бурлила, кипела жизнь людей самых разнообразных. Чего стоит один Тулио. С ним было интересно всегда. Он знал всё и обо всём, был великолепным рассказчиком и при этом ещё благородным и мудрым человеком.

Как всякий наивный и неопытный человек, Аугусто видел лишь внешнюю оболочку жизни и не замечал изъянов, которые накладывает на характер бедность и недостаток воспитания. Если бы он слышал, как Буби, подвыпив, рассказывал в баре о своей любви к замужней женщине (Буби всё‑ таки не называл имени Лаис), если бы знал, что торгуют здесь зачастую краденным, а красавчик Уго связан с уголовниками, радужная картина идиллии померкла бы. Но он не знал всего этого, а Тулио исподволь мудро готовил его к «открытию мира».

Для Аугусто весь мир сосредоточился в Мерседес. Когда он узнал, что они в Барселоне потеряли деньги и документы, первым порывом было – лететь в Барселону. Но Тулио посоветовал повременить, и действительно через несколько дней выяснилось, что у Женуины и Мерседес как‑ то всё образовалось, и они скоро возвращаются. Аугусто страстно ждал возвращения Мерседес. Ему казалось – стоит её увидеть, как чёрное облако вокруг её имени развеется. Его не просто смущало, но приводило в отчаяние то, что при упоминании имени Мерседес люди либо отмалчивались, либо говорили о ней дурно. Однажды он прямо спросил Тулио, что тот думает о Мерседес.

– Скажи, Аугусто, ты видишь глазами или ушами? – спросил Тулио.

– Надеюсь, что глазами.

– Вот и смотри сам своими глазами, а не спрашивай других, – посоветовал Тулио.

Китерия тоже была одержима страстью, не менее сильной, чем страсть Аугусто к Мерседес. И, как всякий одержимый человек, изобретала всё новые и новые способы подружиться с Лаис. Она носилась с идеей притвориться журналисткой и взять у Лаис интервью. Оливия и муж почти открыто иронизировали, над её помешательством. Но Китерия принялась изучать энциклопедию, чтобы пополнить свой скудный запас знаний.

Дона Жордана беспокоил предстоящий приезд сына. Отношения Китерии с пасынком, мягко говоря, не сложились, и это мучило Жордана. Он с ужасом думал о том, какая нервная и гнетущая атмосфера воцарится в его доме с приездом Дугласа. Китерия и Дуглас будут обмениваться колкостями до тех пор, пока Дуглас не соберёт чемоданы и не съедет в гостиницу, а Китерия будет всю ночь истерически рыдать.

«Нет, я этого больше не вынесу», – решил Жордан и объявил Китерии, что он не допустит, чтобы в его доме обижали его сына.

– Но он сам ко мне придирается, – автоматически ответила Китерия, не отрываясь от энциклопедии. – Ты знаешь, что такое Ойкумена? – торжественно и строго спросила она мужа. – Нет. А я знаю! И кто такой был Оттон, тоже знаю, и что Орф был композитором…

«Нет, я всё‑ таки люблю эту идиотку», – подумал растроганно Жордан.

Тулио зашёл к Женуине, зная, что её нет дома. Он твёрдо решил поговорить с Мерседес. Чувство глубокого оскорбления за Женуину саднило, как рана. Он надеялся пронять жестокое сердце девчонки, вызвать в нём если не раскаяние, то хотя бы ощущение стыда перед соседями. Он, со всей своей мудростью, не понимал, что есть натуры, до которых слова не доходят.

Мерседес была дома. Она собиралась на ужин к Китерии. Незадолго до приезда Тулио заходил Аугусто и огорошил её сообщением о том, что он живёт теперь с ней на одной улице, в белом доме в самом начале её. Как всегда, встреча с Аугусто внесла смуту в душу Мерседес. Ей так хотелось повторить с ним всё, что было на яхте, но в то же время её душила злоба: так обмануть, так наколоть! Ей уже казалось, что именно Аугусто виноват в том, что Вагнер оскорблял её, как последнюю уличную девку.

«А теперь припёрся жить на мою улицу, будто мало здесь неудачников и бедняков. Соглядатай несчастный», – вот о чём думала Мерседес, расчёсывая жёсткой щёткой свои прекрасные пепельные волосы.

– Эго хорошо, что ты одна, – сказал Тулио. – Я могу сказать тебе всё начистоту.

– Валяйте, – небрежно бросила Мерседес, не оборачиваясь от зеркала.

– Ты стыдишься своей матери, а ведь она тебя кормит и одевает. Пускай это для тебя ничего не значит. Но ведь твоя мать незаурядная, талантливая женщина, неужели ты не видишь этого?

– Нет, не вижу.

Тулио побледнел от её хладнокровной наглости, но справился с гневом.

– Ну что ж, это можно понять… потому что сама ты – ничтожество, а главное свойство людей ничтожных не видеть, не понимать и даже презирать достоинства других людей. Им проще жить, если доказать себе, что вокруг тоже людишки так себе, это и называется отсутствием благородства. У тебя есть амбиции, но вместо того, чтобы направить их на достойные дела, ты всё вокруг превращаешь в гадость.

– А кто вы такой, чтобы читать мне нотации? – Мерседес говорила спокойно и раздельно. – Вы – обмылок жизни, проживающий в двух жалких комнатах. Кто ваши дети? Притрехнутый Лоуренсо и Ким, связавшийся с хулиганьем.

– Я мог бы жить и в лучшем мест… – Тулио осёкся, он почувствовал, что защищается перед этой дрянью. – Ты мозглячка, способная лишь задирать подол.

– Нет, я способна любить, а ваша жизнь ничтожна, ничтожна, ничтожна, и вы знаете это, вы опустились на дно, а я хочу вырваться с этого дна, я не хочу стать придурковатым чучелом, как моя матушка, которую вы пришли защищать, потому что хотите…

– Замолчи! – Тулио замахнулся, но его остановил окрик Женуины, стоящей в дверях.

– Тулио, я слышала, что ты говорил Мерседес. Это ужасно!

– Прости меня, я был в гневе, а гнев…

– Мерседес права.

Тулио онемел.

– Да, да, – права. Она познакомилась с богатым и благородным юношей, и такое чучело, как я, конечно, никуда не годится.

– Женуина, послушай, что ты говоришь! Неужели ты не видишь, что происходит?

– Не надо вмешиваться в чужую жизнь, Тулио. Занимайся своими детьми. У Лоуренсо нет невесты, Ким действительно связался с плохими парнями. – Женуина говорила всё это как автомат.

Тулио смотрел на её усталое лицо, на погасшие глаза. «И эту женщину я люблю, – подумал он. – Я, видно, действительно сошёл с ума».

– Извини, Женуина, я больше не буду вмешиваться в чужие дела.

Он пришёл к себе, открыл любимую книгу, которую мог читать с любой страницы. Это были «Печальные тропики» Клода Леви‑ Строса, но строчки прыгали перед глазами.

Женуина вошла тихо и села в кресло напротив.

Тулио коротко глянул на неё и снова опустил глаза на страницы.

– Тулио, Мерседес права, – тихо сказала Женуина.

– Это я уже слышал.

– Нет, я о другом. Мне нужна твоя помощь.

– Как?! Ты же сказала, чтоб я не вмешивался в чужие дела, или я ослышался?

– Разве я тебе чужая? – Женуина сделала ударение на «я».

– Женуина, реши, наконец, чего ты хочешь…

– Помощи. Я больше не хочу ставить в неловкое положение своих детей. Я ужасно выгляжу, я не умею себя держать, не умею разговаривать. Я глупа, бездарна, необразованна. Помоги мне стать другой. Мне стыдно, что дети стыдятся меня.

– Они стыдятся твоей бедности? Надо им было выбирать другую мать. А ты просто несёшь, Бог знает что. Ты – замечательный человек. Оставайся такой, как есть.

– Нет, я хочу быть такой, какой хотят меня видеть дети. Ты умеешь читать мои мысли, объясни, почему я будто плыву против течения, так мне тяжело, так я страдаю.

– Женуина, а разве моя… разве я ничего для тебя не значу?

– Я готова учиться. История, математика, этикет, как одеваться, как ходить, как вести разговор: «Как дела? Как здоровье? Очень приятно…» Перепиши мне красивым шрифтом на белой бумаге… Почему ты молчишь? Ты плачешь? О ком? Обо мне?

– О себе, Жену, о себе. Давай выпьем кофе.

Тулио ушёл на кухню, открыл воду и умыл лицо.

…Лаис маялась весь день. Бурное объяснение с мужем закончилось столь же бурными объятиями. Но утром она проснулась в тяжёлым чувством: что‑ то изменилось в их отношениях с Конрадо и даже постель стала другой – Конрадо словно исподтишка наблюдал за каждым её стоном, движением, Лаис чувствовала это.

– Что с тобой? – спросила Рутинья во время ленча. – Почему ты не ешь и как‑ то пожелтела?

– Не знаю. Вернее, знаю… не хочется, есть, мутит.

– А‑ а… понятно. И ты в смятении, проблемы с Конрадо?

– Наш брак дал трещину.

– Не преувеличивай. Обычный кризис, какой бывает в каждых отношениях.

– Дело серьёзнее.

– О, Господи! Что за детские страхи! С кем не бывает. Ты зря повысила Буби зарплату, не очень это правильно в данный момент.

– Но я не виновата…

– Женщина всегда не виновата.

Этот странный разговор уводил подруг всё дальше и дальше от истины. Рутинья была уверена, что Лаис забеременела, но со свойственной ей деликатностью не хочет назвать вещи своими именами, а Лаис не хотела договаривать до конца истинную причину её охлаждения к Конрадо, считая это предательством. Она не могла простить мужу изгнания Аугусто из отчего дома.

Ей вдруг смертельно захотелось увидеть сына. Она избилась и вышла из кабинета Рутиньи.

Когда она ушла, Рутинья долго сидела, глядя перед собой.

«Почему одним всё плывёт в руки, а другим, таким как я, нужно всего добиваться собственными силами? – думала она. – Вот Лаис. Природа дала ей красоту, обаяние, мягкий характер. У неё замечательный любящий муж, дети, в неё влюбляются молодые мужчины… Кстати, о молодых мужчинах… этот новоиспечённый лауреат по имени Родриго очень мил… Но на него положила глаз Лукресия… Наплевать на Лукресию… Вот такой, неиспорченный, сильный, талантливый парень – идеальный муж. Разница в возрасте не имеет значения… я хорошо выгляжу, а он всю жизнь будет благодарен за то, что такая дама обратила на него внимание…»

Рутинья набрала номер Ренаты и спросила, на месте ли Родриго. Рената ответила, что в данный момент Родриго у начальства, но если что‑ то нужно передать».

– Передай, что я приглашаю вас на ужин, – сказала Рутинья. – Да… и ещё вот что… Чем он интересуется?

– Видео, видео и только видео, – смеясь, ответила Рената. – Он мечтает снимать клипы.

– Вполне реальная мечта. Так я вас жду в семь.

Лукресия захлопнула папку с газетными вырезками и спросила:

– Ну что, это подвядшее с одного бока яблоко заинтересовалось нашим Родриго?

– Ревнуешь?

– Да как сказать… Вообще‑ то у меня на него тоже планы.

– Ну что ж, у него есть выбор.

Родриго вошёл как раз на этой фразе, и девушки рассмеялись.

– В чём дело? – смутился Родриго. – Что‑ то не так?

– О нет, всё в порядке. – Лукресия томно изогнулась в кресле. – Знаешь, мне кажется, тебе, не мешало бы просмотреть европейские журналы по рекламному делу. Приходи сегодня вечером ко мне…

– Но я обязана передать приглашение сеньоры Рутиньи, – с трудом сдерживая смех, сказала Рената. – Родриго, мы приглашены сегодня на ужин.

Ничего не понимая, Родриго смотрел ошарашенно.

– Но сегодня возвращается моя мать… из Испании, – наконец выдавил он.

– Решай, решай, Родриго, почувствуй на себе, какая тяжёлая задача – свобода выбора. Кстати, у Рутиньи огромный выбор кассет с видеоклипами.

– Запрещённый приём, – прокомментировала Лукресия.

– Почему? Свободная конкуренция!

Родриго ощущал себя в глупейшей ситуации. Но не потому, что затруднялся с выбором: эти девицы были совсем не похожи на Флавию, и он терялся рядом с ними. Они были образованны, самостоятельны и смелы. Инстинктивно Родриго понял, что на первое время должен замаскировать свою неуклюжую провинциальность. Например, выглядеть молчаливым и чуть загадочным. Улыбаться, смотреть вопросительно; он уже заметил, что взгляд его прозрачных чуть навыкате глаз производит магическое впечатление на женщин.

Он выбрал ужин и кассеты с видеоклипами.

Рутинья была очень мила в широкой цветастой юбке и белоснежной кофте с глубоким вырезом. Время от времени рассказывая что‑ то, она, будто невзначай, дотрагивалась до руки Родриго.

«У хозяйки гимнастической академии животик мог бы быть поменьше», – подумал Родриго.

И, будто угадав его мысли, Рутинья сказала:

– Почему бы вам не ходить к нам в академию?

– Да, я не в форме, – согласился Родриго. – Но сейчас я должен войти на работе в курс дел. Я непременно воспользуюсь вашим приглашением, как только буду свободнее.

– Я могла бы заезжать за вами, для экономии времени, мне всё равно по дороге, – сказала Рутинья на прощанье.

Аугусто примчался к матери встревоженный. Что‑ то в её голосе насторожило его, какой‑ то едва заметный надлом.

Он сел рядом с Лаис, как в детстве, на диван, обнял, прижал к себе. Мать была такой хрупкой, такой беззащитной.

– Ну что? – спросил он, как спрашивала она его в детстве. – Опять дюдюки ночью приходят?

Маленький Аугусто боялся каких‑ то дюдюк, и Лаис приходила в его спальню и прогоняла их.

«Идите, идите, кыш, не беспокойте моего мальчика», – говорила она.

– Мне грустно без тебя, Аугусто, – сказала Лаис. – Возвращайся домой.

Но Аугусто понимал, что за этой правдой кроется ещё одна.

– Мамочка, я ещё немного поживу один. Не беспокойся, я не сержусь на папу, и он был не прав, и я был не прав… Жаль только, что наши с ним отношения влияют на ваши отношения. Вот что меня огорчает.

– Ах, Аугусто, брак – это такая сложная материя. Он как живой организм – то здоров, то болеет… Скажи, тебе хорошо? Ты спокоен?

– Знаешь, мне нравится жить среди простых людей.

– Почему?

– Прости, мама, о тебе и о папе я не говорю, вы у меня особенные, но люди вашего круга будто сделаны по одной форме, особенно девушки. Одинаковые шуточки, одинаковые причёски, даже платья одинаковые. Если сегодня носят короткое, то они все в коротком, если длинное – в длинном, красное – в красном, жёлтое – в жёлтом. У них одинаковые голоса, одинаково накрашены губы. Они… понимаешь… они не неожиданны…

– Может, ты прав. Но, пожалуйста, не заблуждайся… бедность тяжёлая ноша. Она уродует людей.

– Это зависит от того, как человек относится к бедности. Тулио и Женуина, я рассказывал тебе о них, любят жизнь, потому что жизнь – это жизнь, независимо от того, плохая она или хорошая.

– Хорошая лучше, – засмеялась Лаис. – А как твоя… – Но Аугусто перебил мать.

– Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным, но больным. Правильно? – Он обнял мать. – Хочешь, я тебя покатаю на такси?

Ужин в доме Китерии Жордан проходил в тёплой дружеской атмосфере. Во‑ первых, Жордан ещё раз поговорил с женой и предупредил, что он не потерпит, чтобы в его доме обижали его сына, во‑ вторых, Китерии хотелось блеснуть знаниями из энциклопедии, а в‑ третьих, Мерседес так умело направляла разговор, так ловко льстила Китерии, что Жордан просто млел от счастья, глядя на свою добрую и умную жёнушку, на своего сына и дочурку.

Оливия и Дуглас были искренне привязаны друг к другу, и им незачем было притворяться.

Мерседес напропалую врала о наследстве, о замке в Валенсии, о том, что мама осталась в Испании по делам, связанным с наследством.

А мама тем временем попивала кофе с Аугусто. Женуине очень нравился этот красивый спокойный парень. Лучшего мужа для Мерседес и искать нечего. Она увлечённо рассказывала о бое быков, на который сводил её Сармиенто. Вскакивала, показывала па тореро и, надо сказать, делала это очень здорово. Аугусто любовался ею.

– А потом и паспорта, и билеты, и деньги нашлись. Но за гостиницу уже было заплачено. Мерседес познакомилась с одним богатым молодым человеком… О, Господи, что я несу! Это – ерунда! Тебе не стоит огорчаться. Их отношения чисты, как снег в Пиренеях, именно так она мне сказала. Она любит только тебя, сыночек. Я же вижу.

– А я вижу, что сеньор Тулио влюблён в вас.

– Неужели? Но ведь я замужняя женщина. Какие мы с тобой смешные!

– У меня есть смешное предложение. Я продал участок и хочу купить магазин. Но в торговле ничего не понимаю, а у вас большой опыт. Давайте выкупим ваш магазин и станем компаньонами.

– Ты серьёзно?

– Абсолютно серьёзно.

Аугусто вышел от Женуины в десятом часу. На углу улицы горел костёр, подростки сидели вокруг него и обсуждали марки автомобилей. В баре у Калисто сидели посетители.

Аугусто подумал, что когда‑ то уже видел эту трогающую сердце картину. «Может быть, в предыдущей жизни я жил на этой улице вместе с Мерседес. Надо будет спросить Тулио», – подумал он и пошёл к бару.

Каково же было его удивление, когда он увидел в баре Лоуренсо, Флавию и… Изабелу. Лоуренсо рисовал странную картину: улица, которую только что окинул взглядом Аугусто, костёр на углу, свет в окнах бара и над улицей в светлом небе полупрозрачная фигура Спасителя.

Аугусто переводил взгляд с картины на Изабелу, которая смотрела на него, улыбаясь, как на постороннего. Лоуренсо обернулся к нему и пояснил:

– Эта картина для Флавии. У неё завтра первый полёт. Да, а это Изабела, знакомьтесь.

Мерседес, попрощавшись с Дугласом, медленно пошла к дому. Окна Аугусто светились тёплым жёлтым светом. Мерседес остановилась и долго смотрела на них. Лицо её было печальным.

Женуина побежала к Зели поделиться радостным известием, и Мерседес, послонявшись по дому, снова вышла на улицу.

После ужина у Китерии во рту остался горький привкус.

ГЛАВА 25

Когда Лоуренсо отошёл, чтобы заказать для Изабелы фирменный пирог, Аугусто спросил:

– Простите, я не расслышал, как вас зовут?

– Меня зовут Изабела, а вас?

Они просто давились от сдерживаемого хохота.

– Что ты здесь делаешь? – прошептал Аугусто.

Изабела не успела ответить. Подошёл Лоуренсо. Но брат и сестра смотрели друг на друга, как никогда не смотрели раньше. Похоже, они впервые за многие годы испытали искреннюю теплоту.

– Здесь всё очень мило! – сказала Изабела.

– А я очень рад, что мы встретились. – Лоуренсо поставил перед ней стакан с молочным коктейлем.

– Я появилась не случайно. Ты же говорил, что, в конце концов, собираешься немного порисовать…

– Говорил…

– Так вот я и пришла, чтобы получше узнать твоё творчество. Эта картина мне очень нравится.

– Знаешь, забавно, сегодня первый день, а я уже успел неплохо заработать. Я даже не подозревал, что мои рисунки будут иметь успех.

– Ты хороший парень, Лоуренсо.

– Значит, людям нравится, так? Представляешь, некоторые даже обещали вернуться, но всей семьёй. Может, они так шутили, не знаю, но для людей нашей профессии очень важно признание…

– Я не мешаю вам? – спросил Аугусто.

– Ни в коем случае, – ответил Лоуренсо.

– А Изабела тоже любит рисовать?

– Люблю. Я немного разбираюсь в живописи, время от времени рисую сама. Разумеется, это не шедевры, но именно так я могу выразить свои чувства.

– Как интересно! Значит, я сижу в компании двух художников?

– У вас лицо человека, который любит писать. Вы давно здесь живёте? – спросила Изабела брата.

– Я ещё не успел после переезда привести в порядок своё жильё.

– А я люблю оформлять помещения, и, если надо, я могу помочь вам в этом деле.

– Блестящая идея, если, конечно, Лоуренсо не против.

– В чём проблема? Карты в руки. Кстати, мне пора. Отец идёт.

– Я ещё когда‑ нибудь зайду, ладно? – ласково спросила Изабела.

– Конечно. Буду ждать. А сейчас – извините, мне пора. Отец ждёт. Вот, Флавия, бери свою картину.

Грустная Флавия встрепенулась.

– Мне тоже пора. Похоже, что Родриго задержался на работе. Отнесёшь подарок ко мне домой?

– Отнесу. Чао, ребята, было приятно с вами. Изабела, я провожу вас.

– Спасибо. Но мне бы хотелось посмотреть жилище Аугусто, чтобы обдумать его оформление. Не поздно?

– Нет, что ты, нормально. А потом я отвезу тебя на такси домой.

Лоуренсо грустно смотрел на них.

«Почему мне так не везёт, – думал он. – Флавия любит Родриго, эти двое только увиделись впервые и уже на ты, уходят вместе. А я всё один и один».

– Лоуренсо, можно тебя на минуту? – спросила Изабела.

И, когда они отошли, спросила: в состоянии ли Аугусто хоть что‑ то заплатить за оформление квартиры, ведь ей тоже нужны деньги. У Лоуренсо отлегло от сердца, и он пылко заверил Изабелу, что Аугусто парень честный и деньжата у него водятся.

Аугусто и Изабела вышли из бара, обнявшись.

Мерседес увидела их и попыталась спрятаться в тени, но и Аугусто заметил её. Он не снял своей руки с плеча Изабелы, и они так и прошли мимо изумлённой Мерседес.

– Я жутко голодна. А у тебя вполне приличная квартира. – Изабела прошлась по комнатам.

– Я сейчас поджарю картошку.

– Потрясающе! Сто лет не ела жареной картошки.

– А где твой ухажёр Вагнер?

– Не оставляет меня в покое, а я его видеть не могу.

– Ты хочешь, чтобы я вмешался?

– Ни в коем случае. Разберусь сама. А ты здорово наловчился чистить картошку, вот бы мама удивилась… и папа. Аугусто, ты придёшь на день рождения бабушки?

– Чтобы снова поссориться с отцом? А страдать придётся маме.

Мерседес решила дождаться, когда погаснет свет в одном из окон, и она сумеет сказать этому мерзавцу Аугусто, что он не только лжец, но ещё и распутник. Но свет всё не гас и не гас. Мерседес было уже холодно и стыдно стоять на улице под его окнами. Девица нагло расхаживала по комнатам, размахивала руками. Аугусто, видно, колдовал с ужином.

Из окна донёсся запах жареной картошки.

«На ней туфли от «Бали» и платье «Валентино», а он угощает её жареной картошкой, – злобно подумала Мерседес. – Подцепил где‑ то богатенькую, а она, дура, счастлива».

От этих мыслей стало обидно: «вот женится он на богатой, а ты останешься с носом». Мерседес побрела домой. По дороге ей попался какой‑ то пацан, спешащий к костру, вокруг которого собрались подростки, и Мерседес попросила его, запомнить, в котором часу таксист Аугусто поедет на машине в город. За эту услугу она пообещала дать ему американский доллар.

Утром пацан сообщил ей, что таксист Аугусто уехал с девушкой в начале первого. Он знал это точно, потому что как раз вернулся Уго на мотоцикле и дал ему прокатиться до перекрестка, а на перекрестке часы, они показывали двенадцать, а когда он вернулся через десять минут к костру, таксист Аугусто сажал в машину девушку.

Мерседес хотела его лишить доллара от огорчения и потому, что он покинул наблюдательный пост, но в это время её позвала к телефону Эрме, звонил Дуглас, и проще было дать доллар, чем тащить за собою, как хвост, канючащего пацана.

Дуглас спросил, не хочет ли она поехать на пляж.

Мерседес, почти не слушая и не слыша его, согласилась. Дуглас что‑ то говорил насчёт как и где встретиться, но Мерседес перебила его:

– Подъезжай на угол, – нервно приказала она и, бросив трубку, поспешила к дому Аугусто.

Такси стояло на месте, значит, негодяй был дома.

Мерседес ворвалась к Аугусто как торнадо. Она хоть и была разъярена, но выглядела очень соблазнительно в узкой короткой юбке и маечке на тоненьких бретельках. Её загорелая гладкая спина была открыта до пояса.

«Вот это да! » – невольно восхитился Аугусто. Он догадался о причине столь раннего и столь бурного прихода любимой.

Глядя на её пухлые, отчётливо обрисованные помадой г губы, он поймал себя на том, что испытывает вместе с восторгом некое подобие иронии к этой хорошенькой разгневанной фурии.

– Ты зачем переехал сюда? – дрожащим от гнева голосом вопрошала Мерседес. – Зачем? Чтобы ходить за мной по пятам и соблазнять мою мать двусмысленными предложениями?

– Мерседес, опомнись, что ты говоришь? – с преувеличенным ужасом Аугусто закрыл лицо ладонями.

– Да, да, ты пытался поймать в свои сети маму.

– Чай, кофе? – вежливо осведомился Аугусто.

– Перестань паясничать. Я не люблю тебя и прекрасно знаю, что мне нужно в жизни.

– Кто тебе сказал, что я замышляю что‑ то плохое и хочу, во что бы то ни стало заманить Жену в свои сети? – Аугусто отхлебнул кофе.

– Какой ты хитренький, Аугусто! Прикидываешься таким добреньким, хочешь, из‑ за меня, конечно, втереться в доверие к моей маме, но у тебя ничего не получится, дорогой мой. Я не желаю иметь дело с бандитом.

– Забавно слышать такие слова в свой адрес. Я всегда был уверен, что роль молодого и пылко влюблённого кавалера мне подходит гораздо больше!

– Да, да, бандит, ты не ослышался. Все прекрасно знают, что ты купил микроволновую печь, стереотелевизор с невообразимо огромным экраном!

– Правильно. А ещё у меня есть… импортная вертушка! И небольшая коллекция лазерных дисков. И ещё японские радио‑ часы. Желаешь взглянуть? Даже можешь воспользоваться случаем и провести обыск. Кто знает, вдруг ты найдёшь здесь оружие или фальшивые деньги? Послушай, Мерседес! А с каких пор наличие в доме вещей говорит о том, что кто‑ то живёт нечестно? И что это за вульгарная ревизия?

– Не слишком ли роскошно для шофёра такси? Насколько я знаю, простой водитель с трудом позволит себе такое.

– Вот‑ вот. Именно такую Мерседес я предполагал увидеть. Вот она, объективная, честная, расчётливая! Знаешь, у меня есть документ на продажу участка, который достался мне от моего дяди. Хочешь, пойдём, покажу? Он в другой комнате.

– Аугусто, насколько мне известно, когда небогатому человеку достаются хорошие деньги, он тратит их на более дорогие вещи. Скажем, на новую машину, – Мерседес сбавила тон, в глазах её засветился интерес.

– А я как раз собираюсь продать своё такси, чтобы спокойно заняться коммерцией. И кто знает, если дела пойдут неплохо, может, ты примешь меня?!

– Ты хочешь купить меня с потрохами, Аугусто, не выйдет! И ещё ответь мне: зачем ты пригласил к себе эту девчонку? Чтобы затуманить ей мозги своей добродетелью?

– Ха‑ ха‑ ха… Конечно, ты зашла ко мне не только из‑ за мамы. – Аугусто обнял Мерседес. – Твоё искреннее желание спасти свою мать я приветствую, но гораздо больше меня радует твоя наивная ревность, Мерседес. Эта девушка – подруга Лоуренсо и неплохо разбирается в своём деле. Она дизайнер, но, если хочешь, можешь заняться домом сама. Это было бы просто великолепно! Замечательно, потому что, говоря по правде, я затеял всё это ради тебя. Перебрался сюда, только чтобы находиться поближе. – Рука Аугусто гладила загорелую спину. – Я предложил твоей маме купить магазин, ибо знаю, что ты не хочешь видеть её уличной торговкой. Я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, потому что ты нравишься мне. Я понятно говорю или нет? – Рука перебралась за вырез. – Пока ты была в Испании, я даже купил диск с испанской музыкой, чтобы хоть как‑ то приблизить тебя. Хочешь, пойдём в комнату, послушаем? Я поставлю совсем негромко, ладно? Фламенко. – Аугусто потихоньку вёл Мерседес к дверям спальни.