Ана Мария Морецон, Рикарду Линьярес, Мария Кармем Барбоза, Марсия Пратес 6 страница

– Мне кажется, – Изабела наморщила выпуклый лобик, – мне кажется, я столкнулась с ней в туалете. Она была немного не в себе, а потом слиняла. А ты что, стараешься для Вагнера? Он всё ещё с ней встречается?

– Нет, он не видел её с тех пор. Но, похоже, я тоже познакомился с ней.

Изабела присвистнула.

– Странно. Впрочем, ты часто болтаешься неизвестно где. Ты её подцепил в гостинице, да?

– Да.

– Ты что, с ума сошёл? Знаешь, кто там ошивается?

– Она не такая.

– Она ждёт трамвая, – насмешливо добавила Изабела.

– Изабела, не шути, мне и так тошно. Я сам не знаю, стоит ли мне с ней продолжать знакомство.

– Ох, братик, у каждого свои проблемы. – Изабела уткнулась лицом в могучее плечо брата.

Оттого, что праздники в жизни людей окраины редки, готовятся здесь к ним с большим энтузиазмом.

Женуина извлекла из шкафа своё когда‑ то модное праздничное платье и с огорчением обнаружила, что оно стало велико. Срочно была вызвана на помощь Зели.

Женуина влезла на стул, а Зели мельтешила вокруг неё, закалывая булавками лишние складки и напуски. Зели держала в зубах булавки, но это не мешало оживлённому разговору. Правда, портниха здорово шепелявила.

В соседней комнате на кровати лежала Мерседес – одетая, с отрешённым лицом. Как только мать, поворачиваясь на стуле, становилась лицом к открытой двери спальни, Мерседес закрывала глаза, делая вид, что крепко спит.

– Давай укоротим на два пальца, Зели, – попросила Женуина.

– Так?

– Нет, даже не на два, а на три.

– На три? Нет, это слишком, Жену. Тебе не двадцать лет.

– А что? По‑ твоему, я не имею права? По‑ твоему, оно будет слишком коротко? – Женуина хотела спрыгнуть со стула.

– Успокойся, не дёргайся. Я просто тебя не узнаю, Жену. Ты никогда не беспокоилась так об одежде.

– Мне и сейчас на неё наплевать. Я могу надеть хоть мешок из‑ под муки. Но ведь у нас будет праздник. Неужели тебе хочется, чтобы я выглядела как огородное пугало?

– Как я сама не догадалась, – засмеялась Зели и выронила булавки. – Ты хочешь, чтобы Тулио на тебя посмотрел.

– Как ты можешь так говорить, Зели?! Я ведь замужняя женщина. Мы с Тулио только друзья.

– Худший слепец тот, кто не желает стать зрячим. Но я только повторяю чужие слова.

– Да, пока я не забыла, спасибо, что замолвила словечко за мою Мерседес. Бог даст, всё будет хорошо.

– Будем надеяться. Она спит?

– Ты долго ещё собираешься валяться в постели, Мерседес? Мерседес, ты что, не слышишь, что я говорю? Не притворяйся! – зычно крикнула Женуина.

– Ты так кричишь, что тебя, наверное, слышно во всей округе. – Мерседес вышла из спальни и притворно потянулась.

– Да, только до тебя одной не доходит.

– Я пока не глухая. – Мерседес стала лениво перебирать блузки и платья, разложенные на диване.

– По‑ моему, тебе не слишком нравится работа, которую я нашла для тебя. Скажи, права я или нет? – спросила Зели.

Мерседес не ответила.

– Зели тебя спрашивает, отвечай!

– Я всё слышу, мама. По‑ твоему, мне должно быть приятно, торчать за прилавком и продавать всякие тряпки неизвестно кому?

– Но это неплохой магазин, – кротко сказала Зели, – туда ходят только состоятельные покупатели.

– Интересно, кто это из них станет покупать страшные одеяла, которые вы шьёте?

– Если бы их не брали, тогда бы их не стали там продавать. – Кротость Зели не имела предела.

– Ты как разговариваешь? – Женуина спрыгнула со стула, схватила дочь за шиворот. – А ну, извинись!

– Да ладно, не ссорьтесь. Они все так сейчас разговаривают. Уго стал просто невыносим. Отпусти её, Женуина, – попросила Зели.

– Не отпущу, пока не извинится.

В дверь резко позвонили. Все трое замерли, ожидая чего‑ то худого. Здесь входили к соседям запросто; звонок в дверь мог означать либо приход полиции, либо почтальона с дурной вестью, либо налоговую инспекцию…

Женуина побледнела.

– О, Святая Дева! – прошептала она. – Не выходите из комнаты, я сама открою.

– Я, пожалуй, уйду через кухню, ладно? – прошептала Зели.

Она работала нелегально и больше всего боялась налоговой инспекции, а здесь – налицо следы преступления: куски материи, нитки, булавки, выкройки.

Женуина открыла дверь. На пороге стоял элегантный мужчина лет сорока, загорелый, холёный, с удивитено голубыми глазами.

Это был Вагнер.

– Здравствуйте. Мерседес здесь живёт?

– Мерседес! Иди сюда!

– В чём дело? Опять ты кричишь, как оглашённая. – Мерседес вышла в прихожую и замерла, с ужасом глядя Вагнера.

ГЛАВА 7

Приехав в этот район, Вагнер с отвращением вспомнил своё детство и юность, прошедшие на такой же нищей, шумной улице. На секунду его охватило сомнение: правильно ли он делает, приехав сюда затем, чтобы уничтожить любовь Аугусто, разрушить жизнь ничтожной хорошенькой девчонки. Но тотчас он успокоил свою совесть.

«Аугусто не будет счастлив с этой авантюристкой из предместья, а её нужно использовать по прямому назначению. Больше она ни на что не годится».

Ещё один приступ тоски он испытал, увидев до блеска надраенную ручку двери дома Мерседес. Так же делала и его мать. Она видела в кино, что у богатых дверные ручки сияют золотом.

И Женуина напомнила мать несгибаемой волей к жизни и истинным, природным темпераментом, – всё это он распознал в ней сразу.

– Мерседес, ну пригласи же молодого человека в комнату.

– Прошу, – Мерседес рукой показала на открытую дверь. Она сумела взять себя в руки и держалась спокойной с достоинством.

– А вы кто будете? – любезно осведомился Вагнер у Женуины.

– Я Женуина Миранда, работаю в доме прислугой. Извините – не убрано…

– Да брось ты, мама. К чему этот театр? Дай лучше гостю ликёра и оставь нас.

– Вот. Угощайтесь. Это замечательный ликёр, он прибавляет мужской силы. – Женуина поставила на стол пузатую деревенскую бутылку грубого стекла. – И название у него необычное – «Источник с патокой».

– «Источник патоки», – поправила Мерседес.

Вагнер внимательно оглядывал комнату. Всё знакомо: дешёвая полированная мебель, веера на стене, хрустальные бокалы за стеклом горки. Жалкие попытки победить бедность.

Он вспомнил, как рыдала мать, когда он нечаянно разбил севрскую фарфоровую чашку, подаренную матери хозяйкой дома, где она служила прислугой. Вспомнил, как дал себе тогда слово, во что бы то ни стало вылезти из нищеты. «Вот и девчонка решила вылезти, а ты её топишь», – подумал он.

– Мама, – прошептала Мерседес, – ну уйди ты, пожалуйста. Слушай, – обратилась она к Вагнеру, – давай поговорим в другом месте.

– Понял. – Вагнер встал. – Я жду тебя в машине.

– Как, вы уже уходите? – выскочила в коридор Женуина. – А ужин? Мы живём бедно, но питаемся хорошо. У меня сегодня сладкий картофель с мясом.

– Вы не поверите, какое удовольствие доставило мне знакомство с вами, сеньора, – галантно раскланялся Вагнер.

– Вы тоже меня просто очаровали. – Женуина изобразила нечто, похожее на поклон мушкетёров. – Но сеньора для меня слишком торжественно. Называйте меня просто Жену… – Она оглянулась на дверь и зашептала: – Мерседес очень добрая девушка, трудолюбивая, честная, вы понимаете? Честная.

– До встречи.

Вагнер повёз Мерседес в ресторан, он предвкушал, как будет мучить её иронией и оскорбительными намёками, но чем больше он вглядывался в бледное личико с голубыми глазами под густыми бровями, тем больше ему хотелось говорить совсем другое, но он сдерживался.

– Ты ушла, по‑ английски, не попрощавшись. Но я всё понял и не обиделся… Ты же сказала, что у твоей мамы званый ужин… и ещё… ты торопилась вернуть серьги, которые взяла у неё без спросу…

– Я знала, что ты обязательно вернёшься к этой истории.

– И ты уже успела придумать что‑ нибудь новенькое в своё оправдание?

– Нет. Если я чему‑ нибудь в этой жизни и научилась, милый, так это достойно проигрывать.

– Знаешь, порой у тебя столько горечи во взгляде… и это совсем не идёт к твоему красивому лицу. С такой внешностью надо развлекаться в Париже, кататься на парусниках в Ангра… посещать дорогие магазины в Милане… Слушай, я ведь тоже не родился в золотой колыбельке и не получил в наследство роскошные апартаменты, лучшую автомодель года. Но честно скажу тебе, Мерседес, я в жизни не видел места лучше, чем этот город, где ты живёшь.

– Ты пригласил меня в ресторан, чтобы пропеть гимн Рио? – насмешливо спросила Мерседес.

– Нет. Чтобы пропеть гимн тебе. Ты сама не осознаёшь своей силы… Ты из тех женщин, кому дана власть над мужчинами… Я не могу тебя забыть… А для тебя наша встреча ничего не значила?

– Я думала, что после того, как я с тобой обошлась.

– Слушай, давай похороним этот инцидент. Что прошло – то прошло. Важно только то, что будет с нами в будущем… я бы хотел просить тебя… дай мне возможность лучше тебя узнать. Мы будем иногда просто кататься по городу, заходить в рестораны…

Глаза Мерседес заблестели.

У Мерседес началась новая жизнь. Даже работа в лавке Китерии Жордан уже не казалась ей тошнотворной, тем более что, приглядевшись к тупой и вздорной хозяйке, она разгадала хитрым умишком, что Китерией можно манипулировать, если ухватиться за нужные ниточки. А ниточками были: тщеславие, глупость и доходящая до болезненности падкость на лесть.

Они уже побывали с Вагнером в маленьких уютных ресторанчиках. Мерседес льстило, что этот высокий, элегантный мужчина – её спутник. Она ловила завистливые взгляды женщин. Вот и теперь она вертелась перед зеркалом, ожидая, когда Вагнер заедет за ней.

– Слушай, мне тоже нужно зеркало, – Женуина шутливо потеснила дочь плечом. – Конечно, на празднике в честь Тулио самой красивой будешь ты, но мне тоже хочется тряхнуть стариной.

– Какой праздник? При чём здесь я? Мы договорились с Вагнером пойти в ресторан.

– Но зачем же тратить бешеные деньги на ресторан? Пригласи молодого человека на наш праздник. Будет шашлык, жаркое из вырезки.

– Хватит и того стыда, что я натерпелась из‑ за тебя в прошлый раз. Но тебе мало унижения, ты ещё хочешь пригласить его на деревенский праздник, чтобы он посмотрел, как разношерстная толпа будет уплетать мясо не первого сорта.

– Я могу специально для него сделать паштет.

– Спасибо. И не называй его молодым человеком. Это вульгарно и глупо. Никакой он не молодой.

– Да уж это – точно. Сначала этот верзила произвёл на меня впечатление. Я даже растерялась. Но когда он ушёл, у меня будто камень лёг на сердце, – появилось дурное предчувствие. Уж лучше бы пришёл тот, из отеля, хоть он и не богатый. Я же вижу, что ты о нём всё время думаешь. – Женуина обняла дочь, но Мерседес резко отстранилась.

– Мама, с тобой говорить – сущее наказание.

– Это почему же?

– А потому, что ты не видишь себя со стороны.

– Нет, вижу, моя милая. Благодаря покровительству Святой Лузии, у меня со зрением всё в порядке. Но неужели тебе действительно за меня стыдно?

В доме верной подруги Женуины – Зели тоже была не лучшая атмосфера перед праздником. Как и Женуина, Зели воспитывала детей одна, трудилась не покладая рук, внушала только добродетели, но если Нанда не доставляла огорчений, то четырнадцатилетний красавчик Уго обещал вырасти в большого мерзавца. Безотцовщина. И как ни бьются женщины во всех концах света, вирус безотцовщины, неистребимый, словно вечная, живучая холера, сводит на нет все их усилия.

Вернувшись, домой из магазина «Каза Жордан», куда она относила очередную партию вышитых ею салфеток, Зели застала жестокую драку между братом и сестрой. Оказалось, что Нанда узнала о том, что Уго давно бросил школу, связался с шайкой подростков. У директора школы есть основания полагать, что это не просто шайка – это уже банда.

Зели сказала, что она заставит Уго учиться по вечерам, а днём он будет работать рассыльным в магазине Китерии.

– Вы мне заплатите за то, что приплелись в школу – ты, и твоя Флавия, – пообещал Уго.

С трясущимися руками и колотящимся сердцем Зели вышла из дома. Улица ссорилась, торговала, шумела. Ноги сами понесли Зели к ларьку Женуины. Неиссякаемый оптимизм подруги – вот что могло помочь, успокоить.

Но Женуина встретила её словами:

– Какой тяжёлый сегодня день. Как тянется время…

– Закрывай и пошли домой.

– Зачем мне спешить домой? Дочь стыдится меня, а сын хочет уйти из дома.

– Пошли ко мне. Мои передрались и разбежались.

По дороге к дому Зели Женуина рассказала подруге, как хотела порадовать Тулио, проводить его из больницы домой, но в больнице все такие грубые, нелюбезные, ничего понять нельзя.

И тут они увидели, что навстречу им идёт живой и невредимый Тулио.

Тулио – крепкого сложения, с добрым голубоглазым лицом, просто расцвёл, увидев Женуину.

– Я же говорила, что он тебя любит! – шепнула Зели. – Я исчезаю, забегу потом.

А что сделала Женуина, встретив человека, который её любит? Она немедленно пошла, готовить ему его любимые сырники. Тулио стоял рядом, с нежностью смотрел на её измученное лицо, на неухоженные руки.

Неожиданно для себя он положил руку на её, испачканную мукой.

– Погоди хлопотать. Давай сядем, я хоть посмотрю на тебя как следует.

– Откуда у тебя этот перстень? – увела Женуина разговор с сентиментальной тональности.

– Этот? – Тулио посмотрел на перстень с чёрной печаткой на своём мизинце. – Разве ты его не видела раньше? Я всегда его ношу. Это мой талисман. Мне его подарил умирающий матрос во время тайфуна в Атлантике, длинная история… Можно, я расскажу её в другой раз? … Ты не думай, я знаю, что, если б не ты… ведь это ты оплатила вызов частной скорой помощи… опоздай врачи хоть чуть‑ чуть… Ты меня спасла! – Тулио сделал ударение на «ты».

– Не заблуждайся, я это сделала ради себя. Если бы ты умер, я бы осталась без друга… Иди, садись за стол.

– Что ты меня всё время прогоняешь? Я хочу сказать тебе что‑ то важное.

– Вечером скажешь, я сяду рядом с тобой.

– Вечером не получится.

– Съешь сырник, попробуй. – Женуина почти насильно запихнула ему в рот сырник.

Тулио жевал, обжигаясь и выдыхая воздух.

– Ты хочешь заткнуть мне рот, – наконец выдавил он, – но я всё равно скажу. Слушай: когда я был на грани жизни и смерти, я не думал о прошлом, я думал о том, как много мне бы ещё хотелось сделать, и неожиданно понял, что к жизни меня привязывают две вещи: дети и то чувство, которое я испытываю к тебе…

Много раз Женуина думала о том, почему она так глупо и так безнадёжно ждёт Диего, почему отвергает этого незаурядного, доброго, лобастого человека с голубыми глазами по имени Тулио. Думала и приходила к решению соединить свою жизнь с Тулио, но, как только он заговаривал о своих чувствах, она испытывала неловкость и желание остановить его.

Вот и теперь она с преувеличенным ужасом воскликнула:

– Ой, что я наделала! Мне надо бежать, но куда – этого я тебе не скажу, это большой секрет одной маленькой компании.

Мерседес была в дурном настроении не оттого, что Вагнер задерживался, а оттого, что два дня назад, когда они с Вагнером зашли в бар «Хилтона», первым, кого она увидела, был Аугусто. В своей неизменной лакейской безрукавке он стоял у стойки с хрупкой, бледнолицей девушкой с густыми чёрными волосами и приготовлял для неё коктейль. Он был так увлечён, что не заметил Мерседес, а Вагнер отлучился в бизнес‑ центр. Мерседес испытывала настоящую боль и настоящую ненависть. Чтобы не видеть эту сцену, она выскочила в вестибюль, где её и нашёл Вагнер. Она сказала, что хочет в другое место.

– Жаль, я думал, тебе здесь понравится. Ведь это место нашего знакомства.

«Лакей! Лакей! – повторяла про себя Мерседес в машине. – Жалкий лакей и альфонс к тому же».

Вагнер с удивлением поглядывал на её вдруг ставшее жёстким личико.

На следующий день Рената со смехом рассказывала, как затащила Аугусто в бар и заставила его сделать для себя коктейль «Сухой мартини».

– Свой рецепт я заимствовал у Хемингуэя. Бармены считают его отменным, – гордо заявил Аугусто.

«Так вот почему моя кошечка выскочила как ошпаренная. Вот почему она сжимала лапки в кулачки», – подумал Вагнер и улыбнулся.

У Родриго и Флавии тянулась одна из тех обычных любовных историй, в которой двое юных эгоистов тянут одеяло на себя, считая, что другой думает только о себе.

Родриго повезло: в Сан‑ Паулу нашёлся продюсер, готовый финансировать видеоклип. Окрылённый Родриго решил, отправиться за синей птицей, Флавии он предложил выйти за него замуж и переехать жить в его дом. Но Флавия наотрез отказалась. Она считала, что, во‑ первых, Родриго женится на ней из жалости и чувства вины; во‑ вторых, оно хотела независимости; в‑ третьих, решила пойти учиться на курсы стюардесс. Во всей этой мешанине была и некая истина: Родриго действительно чувствовал и вину за смерть Алваренги, и его тяготило укоризненное молчание матери, считающей, что он обязан жениться на Флавии и вообще остепениться.

На праздник в честь возвращения Тулио влюблённые пришли порознь и сели в разных концах стола.

Мерседес с видом оскорблённой королевы села на углу стола, демонстрируя, что ей‑ то остаться без взаимности не грозит.

Зато Женуина была действительно прекрасна. Она так радовалась, оглядывая длинный стол, уставленный яствами, и весёлые лица соседей, радующихся не только возвращению Тулио, но и возможности досыта наесться.

Волосы Женуина собрала в пучок и приколола алую розу. Старая, но ещё очень красивая косынка с длинной чёрной бахромой, лежала такими изящными складками на её плечах, будто родилась эта женщина не в предместье Рио‑ де‑ Жанейро, а в каком‑ нибудь кастильском замке.

Тулио любовался ею, а с другого конца стола ненавистным взглядом испепеляла соседку Эмилия.

– Обрати внимание, как эта подруга вешается на шею Тулио. А потом будет нагло рассказывать, что она ждёт – не дождётся своего мужа, – громко, так, чтобы слышали вокруг, сказала мужу Эмилия. – А вот мне хотелось бы знать точно, какой же у меня знак – Телец или Овен… потому что астрологи все говорят по‑ разному. Надо будет уговорить Тулио, составить мой гороскоп, ему бы я поверила… Но мне к нему сейчас не подойти, она сейчас от него не отцепится.

– Неужели нельзя немного подождать, Эмилия? Потом сможешь поговорить с Тулио спокойно. Почему именно сейчас тебе нужен гороскоп? – удивилась Эрме.

– Да разве Жену позволит? Могу поспорить, она уже слепила мой череп… и колдует со змеями и ящерицами, чтобы меня погубить… Я знаю, что это именно так, потому что мне передавали, что она обо мне говорит. От одного моего маникюра места не находит… А вот расскажи я хотя бы часть того, что мне известно, о её детках…

– Эмилия! Займи рот едой, хорошо? – попросил Урбано.

– А дети этой Женуины, похоже, Бог весть, что о себе воображают. Посмотрите на них. Женуина, что с твоими детьми, они что – твоей едой отравились дома?

– Мерседес даже отказалась от вечерней программы, чтобы посидеть с нами. Правда, дочка? – миролюбиво ответила Женуина.

– Могу себе представить, какая у неё программа.

– Что ты там ещё бубнишь, ты, стервятница!? Повтори, чтобы я слышала, – взорвалась Женуина.

– Сядь, Женуина, – попросил Тулио.

– Я бы на твоём месте не стала бы меня провоцировать, а то я тоже скажу! Да, скажу! – глаза Женуины сверкали.

Всё это напоминало сцену из «Кармен».

– Эмилия… пойдём‑ ка домой. Ну, идём? – просил Урбано.

Но вместо Эмилии из‑ за стола встала Мерседес и, грохнув стулом, ушла.

– Никуда я не пойду! Ты сиди, Урбано. Но только не думайте, что мне нужно ваше угощение, не на такую напали! – Эмилия, похоже, была счастлива тем, что ей удалось развязать скандал.

– Ну же?! Что ты хотела сказать обо мне, а? Что за привычка не договаривать?! Давай, выплёскивай всё! Я не боюсь твоего паршивого языка! – Женуина всё‑ таки вскочила.

– Тебе меня оскорбить не удастся. Это тебе всё время хочется быть самой хорошей, быть лучше всех…

– Эмилия, как тебе не стыдно! Жену так старалась, готовила… – попыталась усовестить скандалистку Зели, но только подлила масла в огонь.

– Видите, не я ли вам говорила? Старались все, a все почести ей. Артистка! – заорала Эмилия.

«Артистка» почему‑ то страшно оскорбило Женуину, она выскочила из‑ за стола и бросилась к Эмилии. Её с трудом удерживали Тулио и Зели.

– Подлая потаскушка! – крикнула она. – Потаскушка, обкрадывающая покупателей!

– Нет, это твоя дочь ворует драгоценности! – отвечала из рук мужа и Вашингтона Эмилия.

– Ты завидуешь моим детям, истерильная!

– Истеричка – ты! Неграмотная и глупая.

– Я не истерильная, у меня есть дети. Это ты истеричная! У тебя не может быть детей, вот ты и бесишься! У тебя внутри всё высушено! Ты истерильная!

Урбано от стыда закрыл лицо ладонями и выпустил Эмилию.

Она рванулась к Женуине с криком:

– Такие дети, как твоя…

Но Женуина не дала ей договорить. Проявив недюжинную силу, она вырвалась из рук Тулио и врезала Эмилии в глаз одним коротким и точным ударом.

– Ой! – заорала Эмилия и схватилась за глаз. – Она выбила мне глаз! Полиция! Полиция!

ГЛАВА 8

Аугусто так и тянуло на улочку, где жила его любимая. Ничто не шло в голову. На работе он раздражался и, пожалуй, единственный человек, с кем он мог общаться, была Рената. С ней можно было говорить о Мерседес. Ноги, а вернее, колёса машины, принесли его к дому Эмилии – ведь это был тот самый адрес, который раздобыла для него Рената.

Самое неудачное место из всех, где можно было навести справки о Мерседес.

Злобная Эмилия прокричала ему в окно, что у такого приличного молодого человека не должно быть ничего общего с воровкой Мерседес. «Да, да, она украла серьги в ювелирном магазине сеньора Баррозо, он подтвердит, если спросите».

Эмилия изобрела новую причёску, скрывающую фингал под глазом, но Аугусто разглядел синяк.

«Господи! Что со мной происходит! Что делаю я в этом жутком квартале, где женщинам подбивают глаз? – подумал он. – Бежать, бежать не оглядываясь».

Но, вместо того чтобы бежать, он спросил у Эрме, простодушно подслушивающей его разговор с Эмилией, как пройти в лавку Баррозо.

Баррозо оказался лукавым толстяком, всячески дающим понять, что, прежде чем Аугусто не купит что‑ нибудь в его лавке, отвечать на вопросы он не собирается. Пришлось купить золотой браслет. А когда браслет был куплен, на вопрос о серьгах и Мерседес ответил, что женщин понять невозможно, потому что они сами себя не понимают. Ни Аугусто, ни Баррозо не произнесли рокового слова «воровка».

Уклончив был и Вагнер.

– Не знаю, украла или нет, она серьги. Только я сразу заподозрил что‑ то неладное. Тебе нужно забыть её – вот и всё.

– Как это забыть? Просто так – взять и забыть?

– Вот именно – взять и забыть. Не пара она тебе, из‑ за этого всё так запуталось.

Вагнер сам запутался.

Сначала всё было ясно. Девчонку нужно отшить от Аугусто. Такой роман – скандал для семьи Соуто Майя, а значит, и для него, Вагнера. Ведь он твёрдо решил жениться на Изабеле. Лучшей жены для Аугусто, чем Рената, не найти. Всё получалось хорошо, разумно. Но жизнь разрушала продуманную схему. Как только Вагнер видел девчонку с бледным личиком и синими глазами под густыми бровями, рассудок улетучивался. Вагнер видел её примитивные хитрости, видел её плебейские, чуть кривоватые ноги, выпирающий животик, грубость жестов, слышал вульгарные интонации хрипловатого голоса, но… всё это так манило, было так сексуально притягательно! Он встречался с ней, чтобы разоблачить, уличить её, подставить, когда придёт подходящий момент, и чувствовал, что с каждой встречей его вс1 больше тянет к девчонке.

Такая же неразбериха была и с Изабелой. Вагнер терпеливо приручал эту странную, истеричную и взбалмошную красавицу. Казалось, что терпения хватит на годы. Но как только он видел рядом нежную пухлую шею, высока грудь, смоляные волосы – кровь ударяла в голову, и ему казалось, что нет никого желаннее на всём белом свете.

– Ну, хочешь, я лягу на рельсы? Хочешь, посажу прямо вот здесь банановую пальму? Хочешь, переплыву залив Гуанабара? Хочешь, прыгну вниз головой с горы ди Асукар? Чего ты хочешь?

– То, чего я хочу, – невозможно, – загадочно отвечала Изабела.

У бедняков были совсем другие заботы.

Женуина корила себя за то, что позволила Эмилии втянуть себя в скандал, да не просто втянулась, а врезала негодяйке в глаз.

– Я теперь сама раскаиваюсь, Тулио, – говорила она жалобно своему другу. – Когда она заговорила о Мерседес, кровь ударила в голову, в глазах потемнело, я не помнила себя. Какой стыд!

– Я думаю, тебе надо попросить у неё прощения. Ты же добрый человек, Женуина. Ну, зачем было кричать во всеуслышанье, что она бесплодна? Ну, назови ты её потаскушкой, ещё, куда ни шло, а стерильной – обидно. Да ещё неправильно сказала.

– Какая разница – стерильная, истерильная! Не буду я просить у неё прощения! Ни за что!

Но Тулио спокойно, без нажима, добился своего, и вечером Женуина пришла в дом Эмилии и Урбано.

Сначала она была кроткой и лепетала, что приход сюда дался ей нелегко, но всё же она пересилила себя, потому что решила – она должна попросить прощения за гадкие слова.

– Нечего просить прощения, это ничего не изменит, – отрезала Эмилия. Она сидела со свинцовой примочкой.

– Эмилия, выслушай, что хочет сказать тебе Жену, – попросил Урбано.

– Это вышло нечаянно. В такие минуты кровь ударяет в голову и люди забывают о последствиях… я совсем не собиралась называть тебя бесплодной… но в голове у меня всё закружилось, и вот… что получилось, – заныла Женуина.

– Ты сейчас своими глазами хорошо видишь мой заплывший глаз? Да? Хорошо же тебе, а я вот тебя вижу только одним. Я могу совсем ослепнуть, и ты тогда будешь отвечать. Я тебя в тюрьму отправлю! – Эмилия отняла от глаза салфетку и показала жуткий синяк.

– Ну что ты говоришь! Не распаляйся, Эмилия. Я же стараюсь изо всех сил добиться прощения и помириться, а ты снова на меня набрасываешься, – голос Женуины стал крепнуть.

– Я больше не желаю даже голоса твоего слышать и твоих извинений слушать тоже не хочу. То, что ты сказала, слышали все, и такого я никогда не смогу забыть. – Эмилия повернулась спиной к врагине.

– Эмилия, не надо так волноваться, будешь только хуже себя чувствовать, – Урбано взял жену за плечи. Как часто бывает, никто не понимал, что именно его миротворческая позиция подогревает страсти.

– Любимый, любимый мой… можно тебя попросить об одном? – медовым голосом спросила Эмилия.

– Да, – обрадовался Урбано.

– Выстави эту женщину отсюда!

– Тебе бы посмотреть на меня и последовать моему примеру. Потому что, по правде, это ты должна бы просить у меня прощения за то, что говорила о Мерседес, – прибегла Женуина к последнему аргументу.

– Нет, вы только послушайте, что говорит эта ханжа! Дальше некуда! Ты что, рехнулась? Никакого прощения просить и не собираюсь! Я сказала правду! Разве не так? Твоя дочь – воровка! …

– Урбано, Урбано, будь же свидетелем, она сама обостряет отношения! – вскрикнула Женуина.

– Да, твоя дочь совершила кражу! А кто крадёт – тот вор! Хотя у меня и нет детей, но это намного лучше, чем иметь такую дочь‑ мошенницу, как у тебя! Храни Господь! – Эмилия приблизилась к врагине.

– Стой! Так ты и на второй глаз сейчас ослепнешь Эмилия, – предупредила Женуина.

– Но тогда уж я обязательно отправлю тебя за решётку. И твою доченьку тоже.

– Нет, сейчас ты у меня ещё заработаешь…

– Не надо, подожди. – Урбано успел схватить гостью за руку.

– Сейчас я научу тебя с людьми разговаривать, а не рычать…

– Иди! Ну, иди, иди!

– Поганый твой рот! …

– Как ты смеешь в моём доме… ай! – Эмилия всё‑ таки схлопотала тумак.

– Проклятая! …

– Тихо! Тихо! …

– Я тебя ещё приведу к порядку… – Ох, беда с вами… – Опять вы тут затеяли! … – Ты ещё у меня увидишь! … – Ты сам теперь свидетель… – …Вот попомни мои слова… – Она ничего не хочет понимать…

– Лучше тебе уйти, Жену…

Примирения не состоялось.

Дочь Женуины была поумнее. Своим маленьким умишком она дошла до истины: «Если врага нельзя уничтожить, его надо обнять». Мерседес ненавидела Китерию – эту истеричную уродину, бездельницу, которой повезло в жизни неизвестно за какие достоинства, но делала вид, что восхищается умом и вкусом хозяйки.

– Как мне повезло, сеньора, – любила повторять хитренькая продавщица Мерседес. – Только у вас можно научиться настоящим манерам и умению одеваться. А в лавке так красиво и так интересно работать.

– Ты тоже мне нравишься, девочка, – отвечала польщённая Китерия. – По‑ моему, мы станем большими друзьями. Моя дочь, Оливия, к сожалению, не ценит всего, что я ей даю, а мне так не хватает родной души…

Мерседес видела, что Патрисия и Оливия подружились с Уго. Она знала, что Уго связался с бандитами, и понимала, что для девочек такая дружба не только не хороша, но просто опасна. Но она молчала. Молчала о том, что видела Патрисию и Оливию вместе с Уго в кафе, и о том, что Уго тайком катает девчонок на мотоцикле на дикой скорости по городу.