Телепатия 17 страница

Нечего и говорить, что иллюзия была полная, так что лица, привлекшие меня на это представление, как мне кажется, остались в полном убеждении, что дело идет о действительной передаче мыслей на расстоянии. Увидев на этот раз то же явление на сцене, которое мне пришлось видеть ранее, много лет назад, в Вене, но уже после вышеуказанной работы д‑ ра Котика, естественно, я возымел желание во что бы то ни стало ближе изучить обстановку самого явления с целью выяснить, в чем же в сущности здесь дело.

Я уже говорил, что, беседуя как‑ то с некоторыми из своих товарищей‑ профессоров, имевших возможность видеть, подобно мне, венскую отгадчицу мыслей, я узнал, что ими всё явление объяснялось чревовещанием лица, выдающего себя за индуктора. Точно так же и здесь: в театре один из незнакомых мне зрителей, проходивших мимо моей ложи, заявил мне, что дело идет в этом случае не о чем ином, как о чревовещании; при этом для убедительности он прибавил:

«Вы предложите, чтобы дали вам возможность сесть на стоящий пред девочкой стул, за спинку которого она держится, и вы убедитесь в этом, услышав слова отца. Беда, однако, в том, что вам этого сделать не позволят! Вы обратите внимание на то, что отец шевелит губами после того уже, как спросит девочку о предмете».

Это шевеление губ у отца я действительно замечал иногда, но оно было лишь в отдельных и относительно редких случаях и, очевидно, было непроизвольным с его стороны; в других же случаях самое внимательное наблюдение за отцом не открывало никакой попытки с его стороны произносить что‑ либо шепотом. Тем не менее, считаясь с таким предположением, необходимо было его исключить. Надо, впрочем, заметить, что уже самая обстановка представления на сцене противоречила этому предположению. Дело в том, что девочка, стоявшая на сцене с завязанными глазами и громко выкликивавшая ответы на задаваемые вопросы, так явно двигала своими губами при произношении слов, что не могло быть сомнения в том, что слова произносятся действительно ею. С другой стороны, и отец, игравший роль индуктора, проходя по рядам публики, нередко спрашивал свою дочь‑ отгадчицу, не оборачиваясь к ней лицом, которое было обращено к зрителям, показывавшим ему вещи для отгадывания. Когда, наконец, отец подошел к ложе, где сидел я, и стал спрашивать дочь обо мне, я мог лично убедиться, что никакого произношения слов с его стороны не было. Тем не менее, чтобы изучить все условия данного явления, я предложил отцу проделать всё, что показывалось в театре, не на сцене, а в другом месте, при отсутствии большой публики. Он любезно согласился на это, и мы с несколькими присутствовавшими в нашей ложе лицами удалились в контору театра, где кроме нас, отгадчицы и ее отца находилась еще одна посторонняя женщина, работавшая с конторскими книгами и совершенно не интересовавшаяся опытами.

Здесь прежде всего я обратился с различными вопросами к девочке, на лице которой заметил большое смущение. На вопрос, может ли она проделывать опыты отгадывания со мною, она после некоторого размышления ответила, что она должна к этому еще привыкнуть. На мой вопрос, обращенный к ее отцу, сколько времени надо ей привыкнуть, чтобы она могла и со мной делать опыты с отгадыванием, со стороны отца последовал ответ: «Около месяца». Нечего и говорить, что опыты с отгадыванием, которые я попробовал проделать с девочкой, оказались неудачными. Тут же было решено проделать несколько опытов с отцом. Я поставил девочку позади стула в глубине комнаты, вблизи стены, а сам сел на стул, стоявший перед девочкой. Отец, находившийся в расстоянии нескольких аршин от противоположной стены, задавая девочке вопросы о разных вещах, ему показываемых, тотчас же получал от нее ответы с наименованием вещей; при этом произношения отцом названия вещей хотя бы и шепотом я не слышал, а так как отец находился вблизи, то можно было опять‑ таки определенно удостовериться в том, что шевеления губ и никакого шептания вообще с его стороны не делалось и губы его после сделанного вопроса оставались совершенно замкнутыми в то время, когда девочка громко произносила ответы.

В целях большей убедительности решено было проделать опыты так, чтобы отец находился вне комнаты, за дверью, а девочка по‑ прежнему оставалась в глубине комнаты за стулом. При этих опытах я находился вблизи отца и внимательно следил за ним. Ответы девочки опять были вполне удачными, хотя отец ее только спрашивал, не подавая никаких сигналов, которые помогли бы ей отгадывать.

Надо заметить, что в числе моих любезных соучастников, присутствовавших при этих опытах, были, по‑ видимому, и лица, вполне убежденные в действительности в данном случае передачи мыслей на расстоянии, о чем я заключаю из того, что они то и дело заявляли языком д‑ ра Котика, что, к сожалению, «официальная» наука не признает возможности самого факта передачи мыслей. Между прочим, одним из них было высказано предположение, что так как дело идет здесь о передаче посредством особой энергии, то поставленная на пространстве между индуктором и отгадчицей металлическая ширма должна непременно устранить передачу. В подкрепление своих слов им тотчас же был откуда‑ то взят большой круглый металлический поднос около 3/4 арш. в диаметре и поставлен на пути между отцом‑ индуктором и дочерью‑ отгадчицей. Препятствие это, однако, ничуть не изменило картины отгадывания: оно произносилось девочкой с прежнею легкостью. Опыт был признан соучастником неудачным, а неудача мотивирована тем, что металлическая преграда не оказалась будто бы достаточных размеров, хотя самый поднос, как сказано, был не из маленьких.

Так или иначе, но после этих опытов некоторые из наблюдавших их остались в убеждении, что дело идет в данном случае о действительной передаче мыслей на расстоянии. Для меня, однако, подозрительными казались, с одной стороны, смущенный вид девочки во время моей беседы с ней, с другой – то обстоятельство, что отгадывание мыслей возможно для нее лишь с ее отцом, и, наконец, тот факт, что отгадывание производилось девочкой, вообще говоря, с поразительной быстротой и без малейшего утомления. К тому же опыты велись чрезвычайно быстро: чуть только покажут отцу какой‑ либо предмет, он тотчас же задает вопрос девочке, а она немедленно отвечает на него. При этом девочка не только заявила на мой вопрос, что эти опыты нисколько не утомляют ее, но и всем было ясно, что после представления на сцене она проделывала опыты и специально для нас в конторе театра с такой же легкостью, как и в самом театре. Всё это в моих глазах оставило природу самого явления не только невыясненной, но и подозрительной в отношении существования какого‑ либо фокуса, и потому я предложил отцу проделать те же опыты у меня на квартире. После некоторого размышления он сказал, что мое приглашение он считает крайне для себя лестным, и мы условились относительно дня и часа, когда он с дочерью приедет ко мне для представления, на котором пожелали присутствовать и свидетели вышеупомянутых опытов. Заслуживает внимания, что, когда мы выходили из театра, нас сопровождала многочисленная свита посторонних лиц, очевидно желавших уловить какой‑ либо намек на разрешение вопроса, а стоявший у выхода полицейский пристав обратился ко мне с вопросом, не могу ли я дать свое заключение об исследованном явлении для доклада градоначальнику; когда же я на это заявил, что я этого не желал бы, он попросил у меня позволения на другой день утром позвонить ко мне по этому поводу по телефону. Всё это показывает, как напряженно была заинтересована публика этими представлениями, составлявшими для нее настоящую загадку.

В течение ближайших нескольких дней я должен был обдумывать всю ту обстановку опытов в домашних условиях, которая могла бы рассеять всякое недоумение на счет природы самого явления. Наконец, настал условленный день и час. Но каково же было мое удивление, когда я убедился, что все мои приготовления оказались совершенно излишними, ибо ни отец, ни девочка в условленное время ко мне не прибыли и даже ничего о себе не заявили. Все мои попытки узнать по телефону, в чем дело, не привели ни к чему. Мне было лишь обещано, что, как только они прибудут в театр и на дневной спектакль, им будет передано, что их ждут у меня на квартире, но и это ни к чему не привело. В конце концов, потеряв время понапрасну, я решил не отступать от выяснения задачи, и потому в тот же день вечером я поехал на спектакль, чтобы при невозможности проделать опыты в иной обстановке провести их опять где‑ либо за кулисами театра, в его конторе или в каком‑ либо ином помещении. Но вот что оказалось. Уже на дворе театра меня остановил какой‑ то господин, ранее мне совершенно незнакомый, и отрекомендовался непрактикующим врачом, хорошо знающим данный театр и, между прочим, отца‑ индуктора. Он заявил, что отец‑ индуктор не мог ко мне приехать потому, что, выступая с опытами в театре, он имеет дело с публикой, среди которой интерес к такому представлению поддерживается исключительно тем, что самое явление признается загадочным, но что меня как человека науки он не может вводить в заблуждение, тем более что ему ясно, что я и сам догадываюсь о действительной природе явления, как он убедился в том из моих слов во время опытов за кулисами театра; и потому, если бы я был в прошлый раз во время представления в конторе театра один на один с отцом девочки, он не преминул бы открыть мне свой секрет, а так как я был с людьми из публики, то сделать ему этого было нельзя. Он не мог бы также сделать этого и у меня на дому, ибо предполагалось представление с людьми из публики. Поэтому он и уклонился от представления у меня на квартире; но, предупредив меня о том, в чем заключается дело, он охотно сделает представление и у меня на дому при какой угодно публике. Секрет же заключается в том, что отец имеет свой особый ключ из вопросов для разных обиходных предметов и особый ключ для азбуки и цифр, который девочка хорошо усвоила и легко распознает по нему, что требуется ей ответить. Все обыденные предметы, как, например, папиросница, спичечница, погон, ордена по степеням, чин, книжка, билет и т. п., как и обыденные имена, например Николай, Александр, Владимир, Михаил и т. д., имеют отдельный ключ, собственно для легкости отгадывания; для всех же других менее обиходных названий служит азбучный и цифровой ключ, иначе говоря, слова вопроса содержат в себе обозначения определенных букв и цифр. Допустим, например, что надо отгадать цифру 37, имеющуюся на погонах; для этих цифр может быть условный ключ «Скажи скорей», причем слово «скажи» соответствует 3, а «скорей» – 7. Естественно, что, когда индуктор спросит девочку, какая цифра на погонах у офицера, и прибавит: «Скажи скорей», девочка ответит 37. Если в записной книжке окажется написанной, например, цифра 377, добавление к вопросу будет такое: «Скажи скорей, скорей»; если цифра в записной книжке будет не 377, а, например, 337, к вопросу будет добавлено: «Скажи, скажи скорей». Если, предположим, слово «ну» будет соответствовать единице, тогда для отгадывания цифры 137 к вопросу будет добавлено: «Ну, скажи скорей»; для отгадывания же цифры 1317 вопрос будет сопровождаться словами: «Ну скажи, ну скорей» и т. д. Составленный заранее ключ для обиходных предметов дает еще более легкую возможность отгадывания; например, слово «что» обозначает «часы», а «что такое? » – кошелек, «что тут такое? » – гребенку. Ясно, что, если вопрос будет задан так: «В кармане что? », ответ будет дан: «Часы», а при вопросе: «В кармане что такое? » – ответ будет: «Кошелек»; при вопросе же: «Что тут такое? » – ответ будет: «Гребенка». Переход с условного ключа для обиходных предметов на цифры или на азбуку, конечно, обозначается опять‑ таки определенным условным словом, например: «Подумай хорошенько», и отгадчица знает, что надо составлять слова по азбуке. В заключение мой собеседник предупредил меня, что он передает о профессиональном секрете отгадывания с тою целью, чтобы индуктор‑ отец при моем желании имел возможность после этого сделать представление и у меня на квартире, хотя бы и в присутствии посторонних лиц. Я поблагодарил его, и мы вошли в театр.

Сидя в ложе и наблюдая за ответами отгадчицы, как и в прошлый раз, я теперь мог ясно следить за всеми подробностями фокуса. Отец‑ индуктор, проходя по рядам публики, само собой разумеется, ничуть не нуждался в сосредоточении своего внимания на предмете, имевшемся у того или другого лица из публики. Он не нуждался и в том, чтобы пронизывать отгадчицу своим взором. Ему просто было нужно знать самый предмет и затем задавать девочке вопросы по условленному ключу, хотя бы даже и не смотря на нее, и девочка, хорошо усвоившая ключ, руководясь этими вопросами, отвечала незамедлительно, производя иллюзию отгадывания.

Предварительно до этого последнего представления я зашел еще раз с моим новым знакомым за кулисы театра в комнату отца‑ индуктора, который подтвердил мне всё сказанное встретившим меня врачом, заявив, что сначала он думал заниматься хиромантией, но что за ключ для хиромантии один из его знакомых спросил с него довольно дорого – что‑ то около 300 р., тогда он перешел на профессию «отгадывания мыслей», причем ключ для этого составил лично сам. Далее он пояснил, что лица его профессии, каковых он насчитал трех в России, в том числе и Штаркер‑ отец, не имеют общего ключа и потому каждый работающий по отгадыванию мыслей свой ключ держит в секрете, ибо это – его хлеб. Поэтому всякий другой человек, занимающийся такой же профессией, как работающий со своим особым ключом, не будет иметь возможности распознавать по задаваемым ему вопросам предметы, которые подразумеваются под этими вопросами. Он упомянул также, что лиц его профессии, сколько он знает, вообще немного, что, наконец, старика Штаркера, дававшего представления с отгадыванием мыслей его дочерью Софьей Штаркер в Одессе, он знал лично и что его представления велись, как он наверное знает, по совершенно такому же способу, с помощью особого условного ключа. На мой испытующий вопрос: «А не было ли там действительного отгадывания мыслей на расстоянии, как об этом заявлялось в научной литературе? » – он ответил с улыбкой: «Говорю вам, я лично знал старика Штаркера и его дочь и неоднократно с ним беседовал».

В заключение я должен заметить, что по понятным причинам я не нахожу возможным называть здесь ни имени врача, предупредительно передававшего мне сущность сделанных перед публикой представлений с «отгадыванием мыслей», ни имени отца‑ индуктора, не пожелавшего меня вводить в заблуждение, подобно другим лицам той же или аналогичной профессии, но считаю своим долгом выразить им мою искреннюю признательность, ибо один своим объяснением, а другой своим откровенным признанием облегчили мне разрешить давно поставленную мною себе задачу, содержится ли в такого рода представлениях на самом деле «мысленное внушение или фокус». Эту признательность я считаю необходимым выразить им тем более, что их признание и разъяснения избавляют науку от лишнего груза работ, уже сделанных в этой области по вопросам, связанным с такого рода ответами, и устраняют от таких же работ в будущем, освобождая в то же время научную мысль от мистификации в отношении будто бы доказываемой такими опытами непосредственной передачи мыслей на расстоянии от одного лица другому с помощью ли так называемых N‑ лучей или какой‑ либо особой психофизической энергии.

Об опытах над «мысленным» воздействием на поведение животных [95]

Передача мыслей на расстоянии от человека к человеку, называемая телепатией, берет начало от спиритов, которые после выяснения вопроса о так называемом чтении мыслей при посредстве осязания, открытом впервые Брауном, стали доказывать возможность передачи мыслей при отсутствии соприкосновения двух лиц. С точки зрения спиритов, дело идет о существовании особой силы, или «духа», благодаря которой человек может вступать в сношения через расстояние, и притом непосредственно, т. е. без участия своих воспринимающих органов, с психическим миром другого человека и даже с духами умерших людей.

Для людей науки гипотеза в таком виде не может быть признана приемлемой, ибо прежде всего ни существование особой силы, ни существование духов умерших людей не было доказано, а самые опыты не представлялись убедительными.

С точки зрения чистого знания гипотеза может быть приемлемой для выяснения доказательств лишь в той ее части, которая касается непосредственного или так называемого «мысленного» воздействия на расстоянии одного лица на другое или вообще со стороны человека по отношению к другому живому существу.

Но в таком виде эта гипотеза перестает быть спиритическою и по существу, и в отношении своего происхождения, ибо она несомненно существовала в умах людей вне связи с учением спиритов и, между прочим, была картинно выявлена в некоторых из литературных произведений[96].

По учению спиритов особой способностью воспринимать и передавать мысли через расстояние обладают будто бы главным образом исключительные по своим качествам люди, называемые медиумами. Они могут входить в особое психическое состояние, известное под названием транса, в котором они и проявляют вышеозначенную способность. Но эта «сила» не составляет исключительной принадлежности медиумов. Она дремлет и в других людях, ибо медиумы в состоянии возбуждать эту способность в других людях и действовать на эту способность усиливающим образом.

В этих суждениях нас могут интересовать, однако, не медиумы с их сверхъестественными явлениями в периоды транса, а сама гипотеза непосредственной передачи мысли от одного человека к другому человеку или какому‑ либо живому существу. Интригуя ученый мир своими уверениями и пользуясь ненаучными приемами для доказательства своих заявлений, спириты возбудили так или иначе интерес и со стороны научного мира к вопросу о непосредственной передаче мыслей. Мы видим, что целый ряд ученых, включая математиков, физиков, физиологов, психологов, невропатологов и психиатров, между которыми мы назовем Цельнера, Крукса, Фере, Грассе, Ш. Рише, П. Жане, Фореля, Молля, Фогта, Флюрнуа, Бутлерова, Вагнера‑ старшего и некоторых других, стал таким образом в число лиц, стремившихся выяснить означенный вопрос с научной точки зрения[97].

Исходным и в то же время центральным пунктом этих исследований явились опыты с отгадыванием задуманных предметов или, точнее, их местонахождения или с выполнением того или другого задуманного действия, например взять какой‑ либо тон на музыкальном инструменте, сделать то или другое движение и т. п. При этом выяснилось, что такое отгадывание, если и может быть осуществлено, то эта способность обнаруживается обыкновенно в особом состоянии человека, которое принято называть гипнотическим, ибо и так называемый транс спиритов должен быть понимаем как состояние гипнотическое, или гипноидное.