Фидель Кастро Рус 4 страница

Первым среди захваченных в плен был убит наш врач Марио Муньос, который не имел оружия, не был одет в военную форму, а носил докторский белый халат. Человек благородный и знающий дело, он с одинаковой готовностью оказал бы помощь как своему, так и врагу. По дороге из гражданского госпиталя в казарму ему выстрелили в спину и оставили лежать вниз лицом среди лужи крови. Массовые же убийства пленных начались после трех часов пополудни. До этого часа они ожидали приказа. А к этому моменту из Гаваны прибыл генерал Мартин Диас Тамайо, который привез определенные инструкции, принятые на совещании с участием Батисты, командующего армией, начальника СИМ, самого Диаса Тамайо и других. Он заявил, что считает «позором и стыдом для армии, что она в бою понесла в три раза больше потерь, чем нападавшие, и за каждого убитого солдата нужно убить десять пленных». Таков был приказ!

В каждом человеческом коллективе есть люди с низменными инстинктами, врожденные преступники, звери, носители древних атавизмов в человеческом обличье, люди-чудовища, которых обуздывает лишь дисциплина и общественные нормы, но которые, если им дать возможность пить кровь из реки, не прекратят пить ее, пока не осушат реку. Эти люди нуждались именно в таком приказе. В их руки попало самое лучшее, что есть на Кубе, самые храбрые, самые честные, самые убежденные ее люди. Тиран назвал их наемниками, а они умирали как герои от рук людей, которые получают жалованье от республики, давшей им оружие для защиты республики, но которое они используют в интересах шайки преступников для убийства лучших граждан.

Во время пыток им предлагали сохранить жизнь, если они откажутся от своих взглядов. От них требовали ложных показаний о том, что Прио якобы дал им денег. И так как они отказывались, возмущенные таким предложением, их продолжали подвергать жестоким пыткам. Им дробили половые органы, вырывали глаза, но ни один из них не пошел на предательство, не раздалось ни одного стона или мольбы; даже, когда их лишили половых органов, они оставались в тысячу раз более мужчинами, чем все их палачи, вместе взятые. Фотографии не лгут. Все эти надругательства видны на трупах. Они прибегали и к другим средствам: не сумев сломить стойкость мужчин, они решили испытать храбрость женщин. С окровавленным человеческим глазом в руках сержант и несколько солдат ворвались в камеру, где находились наши товарищи – Мельба Эрнандес и Айдее Сантамария, - и, обращаясь к последней, сказали: «Это глаз твоего брата, если ты не скажешь того, что он не захотел нам сказать, мы вырвем ему и второй». Она, больше всего любившая своего отважного брата, с достоинством ответила: «Если вы вырвали у него глаз и он вам ничего не сказал, я тем более не скажу вам ничего». Позже они вернулись снова и горящими сигарами жгли им руки. В злобе они сказали юной Айдее Сантамарии: «У тебя уже нет жениха, потому что мы его тоже убили». А она снова невозмутимо ответила им: «Он не мертв, потому что умереть за родину – значит жить». Никогда еще кубинская женщина не поднималась на такие высоты героизма и достоинства.

Они не пощадили даже тех, кто был ранен в бою и находился в различных больницах города. Они бросились туда искать их, словно стервятники в поисках жертвы. В больнице «Сентро Гальего» они ворвались даже в операционную, где в этот момент переливали кровь двум тяжелораненым. Они стащили их с операционных столов, а так как раненые не могли идти, поволокли их по полу на первый этаж и дотащили их туда уже мертвыми.

Совершить подобное же преступление в «Колонна Эспаньола», где находились два наших раненых товарища, Густаво Аркос и Хосе Понсе, помешал врач Посада, который смело заявил, что они смогут сделать это, только переступив через его труп.

Чтобы убить Педро Мирета, Абелярдо Креспо и Фиделя Лабрадора, им сделали в военном госпитале внутривенную инъекцию воздуха и камфоры. Эти товарищи обязаны своей жизнью капитану Тамайо, армейскому врачу и истинно честному военному. Он под дулом пистолета отнял раненых у убийц и отправил в гражданский госпиталь. Эти пять молодых людей были единственными ранеными, оставшимися в живых.

На рассвете пленных группами вывозили на автомобилях из крепости в Сибоней, Ла Майя, Сонгои другие места. Там их, связанных с кляпом во рту, обезображенных пытками, высаживали из машин, чтобы убить в пустынных местах, а затем представить дело так, будто эти люди были убиты во время боя. Все это происходило в течение нескольких дней, и очень мало из тех, кто был захвачен в плен, осталось в живых. Многих пленных убийцы заставляли рыть для себя могилы. Один юноша, которого заставили рыть себе могилу, повернулся и вонзил кирку в лицо одного из убийц. Некоторых они закапывали живыми, связав им руки за спиной. Во многих затерянных уголках Кубы захоронены тела отважных. Только на стрельбище в Монкаде погребено пять человек. Придет день, когда их могилы будут вскрыты, и останки этих героев народ перенесет на своих плечах к монументу, который воздвигнет им свободная родина рядом с могилой Марти с надписью: «Мученикам столетней годовщины».

Последним из наших товарищей, которого они убили в районе Сантьяго-де-Куба, был Маркос Марти. Они поймали его в одной из пещер Сибонея в четверг, 30 июля, утром вместе с товарищем Сиро Редондо. Когда их вели по дороге с поднятыми руками, первому они выстрелили в спину. Он упал на землю, и они добили его еще несколькими выстрелами. Второго они привели в крепость. Когда его увидел майор Перес Чаумонт, он воскликнул: «А этого вы для чего привели?! » Суд мог услышать рассказ об этом из уст самого юноши, который остался жив благодаря тому, что Перес Чаумонт назвал «глупостью со стороны солдат».

Приказ убивать был дан по всей провинции. Десять дней спустя после 26 июля одна из газет этого города опубликовала сообщение о том, что на дороге из Мансанильо в Баямо найдены тела двух удушенных молодых людей. Позже было установлено, что это были тела Уго Камехо и Педро Велеса. Там также произошло нечто необычное. Жертв было три. Их увезли из казармы Мансанильо в два часа ночи. По дороге их высадили и, избив до потери сознания, удавили всех веревкой. Однако когда убийцы ушли, считая, что жертвы уже мертвы, один из них, Андрес Гарсиа, очнулся и нашел убежище в доме одного крестьянина. Благодаря ему трибунал также смог узнать все подробности преступления. Этот молодой человек был единственным, кто остался в живых из всех пленников, взятых в районе Баямо.

Около реки Кауто, в местечке, известном под названием Барранкас на дне заброшенной штольни лежат тела Рауля де Агияра, Армандо дель Валье и Андреса Вальдеса, убитых в полночь по дороге из Альто-Седро в Пальма-Сориано сержантом Монтесом де Ока – начальником сторожевого поста казармы Миранда, капралом Масео, и лейтенантом, - начальником гарнизона в Альто-Седро, где они были арестованы.

В летописи этого преступления особое место займет сержант Эулалио Гонсалес по кличке Тигр из казармы Монкада. Этот человек даже не стеснялся потом хвастаться своими гнусными подвигами. От его руки погиб наш товарищ Абель Сантамария. Но этому сержанту было мало этого преступления. Однажды, когда он возвращался из тюрьмы Бониато, во дворе которой он разводил петухов, в одном автобусе с ним ехала мать Абеля. Когда этот негодяй понял, кто эта женщина, он начал громко бахвалиться своими «подвигами». Он заявил во весь голос, чтобы его услышала женщина, одетая в траур: «Да, я вырвал много глаз, и буду продолжать делать это».

Рыдания матери от этого трусливого оскорбления, который ей нанес убийца ее сына, лучше, чем любые слова, свидетельствуют о невероятном моральном падении, которое переживает наша родина. Этим самым матерям, когда они приходили в казарму Монкада узнать о своих сыновьях, с наглым цинизмом отвечали: «Почему же нет, сеньора! Идите в отель святой Ифихении, где его поместили, там его и увидите! » Или Куба уже не Куба, или ответственные за эти преступления понесут ужасное возмездие! Люди без сердца, они грубо кричали на тех людей, которые снимали шляпы при виде провозимых мимо трупов революционеров.

Жертв было столько, что правительство до сих пор не осмеливается опубликовать их списки полностью. Они знают, что цифры не соответствуют действительности. Им известны имена всех убитых, потому что перед убийством пленных они записывали их имена. Все эти длительные хлопоты с опознанием с помощью национального кабинета были комедией чистой воды. Есть семьи, которые до сих пор еще не знают о судьбе своих детей, хотя уже прошло почти три месяца. Почему же не говорится последнего слова?

Я хочу также заявить, что у всех убитых обшаривали карманы в поисках денег. Из карманов были вынуты личные вещи, с мертвых были сняты кольца, часы – все это сегодня нагло носят убийцы.

Большую часть того, что я сейчас рассказал, вы уже знаете, господа судьи, из показаний моих товарищей. Но обратите внимание также и на то, что власти не позволили присутствовать на этом судебном процессе многим свидетелям, которые представляют для них опасность и которые присутствовали на предыдущей сессии. Например, отсутствуют все санитарки гражданского госпиталя, несмотря на то, что они находились рядом с нами и работают в том же здании, где происходит это судебное заседание. Им не позволили прийти сюда, чтобы они не дали показаний суду, отвечая на мои вопросы о том, что здесь было арестовано двадцать человек, не считая доктора Марио Муньоса. Они боятся, что из моих вопросов свидетелям станут ясными очень опасные для них вещи, которые будут занесены в протокол.

Но здесь был майор Перес Чаумонт, и он не смог увернуться от моих вопросов. То, что произошло с этим «героем» сражений против безоружных и связанных по рукам и ногам людей, дает представление о том, что могло бы произойти во Дворце правосудия, если бы меня не отстранили от участия в этом процессе. Я спросил его, сколько наших людей погибло во время его знаменитых боев в Сибонее. Он заколебался. Я настоял на своем вопросе. И он ответил, что из наших людей погиб двадцать один человек. Зная, что никаких боев в Сибонее не было, я спросил, сколько раненых было с нашей стороны в этом бою. Он заявил мне, что ни одного: все были убиты. Удивленный, я спросил, не использовала ли армия атомное оружие? Ясно, что когда людей убивают выстрелом в упор, раненых не бывает. Затем я спросил его, какие потери были со стороны солдат. Он ответил мне, что было двое раненых. Я спросил, наконец, тогда,

не умер ли кто из этих раненых. Он ответил, что нет. Я подождал. Перед нами прошли все раненые армейские солдаты, и среди них не оказалось ни одного участника боев в Сибонее. Этот же самый майор Перес Чаумонт, который не покраснел от стыда, убив двадцать одного беззащитного юношу, построил на пляже Сьюдамар дворец стоимостью более 100 тысяч песо. Эти «сбережения» сделаны им за несколько месяцев после мартовского переворота. И если такие сбережения смог сделать майор, то какие же сбережения сделали генералы!

Господа судьи! Где находятся наши товарищи, арестованные 26, 27, 28, и 29 июля, которых в районе Сантьяго-де-Куба было более шестидесяти? Только трое из них и две девушки появились на суде. Все остальные были арестованы значительно позже. Где находятся наши раненые товарищи? Только судьба пяти из них известна, остальных они также убили. Об этом неопровержимо говорят цифры. С другой стороны, через этот зал прошли двадцать солдат, которые были нашими пленниками, и, по их словам, мы их даже словом не обидели. Здесь прошли 30 раненых солдат, многие из которых получили ранения в уличных боях, и никто из них не был добит. Если среди солдат было 19 убитых и 30 раненых, то как же возможно, что с нашей стороны было 80 убитых и 5 раненых? Кто видел когда-либо бой, в котором 21 человек убит и нет ни одного раненого, как у Переса Чаумонта в его «славных» боях?

Вот цифры потерь во время жестоких боев, понесенных Освободительной колонной во время войны 1895 года, - здесь потери в боях, из которых она вышла победительницей и в боях, в которых кубинцы были побеждены. Бой при Индиос в провинции Лас-Вильяс – 12 ранены и ни одного убитого; бой в Маль-Тьемпо – 4 убитых, 23 раненых; бой в Калимете – 16 убитых, 64 раненых; бой в Ла-Пальме – 39 убитых, 88 раненых; бой в Какарахикаре – 5 убитых, 13 раненых; бой в Дескансо – 4 убитых, 45 раненых; бой

в Сан-Габриэль-дель-Ломбильо – 2 убитых, 18 раненых… И во всех этих боях число раненых в два, три, а иногда и в десять раз больше, чем число убитых. Причем тогда медицинская наука не была на современном уровне, который позволяет снизить процент смертности. Как можно объяснить невероятное соотношение: 16 убитых к 1 раненому, если только не объяснять его тем, что раненых добивали в тех же госпиталях, убивали беззащитных пленных. На эти цифры ничего не ответишь.

«Стыд и позор для армии, которая имела в бою три раза больше потерь, чем нападавшие; нужно уничтожить десять пленных за каждого убитого солдата…» Таково представление о чести у капралов и каптенармусов, ставших после 10 марта генералами. Это понятие о чести они хотят сделать достоянием национальной армии. Это ложная честь, это фальшивая честь, это честь, которая основывается на лжи, лицемерии и преступлении: убийцы обагряют кровью маску чести. Кто им сказал, что умереть в бою это бесчестие? Кто им сказал, что честь армии состоит в том, чтобы убивать раненых и военнопленных?

Армии, которые во время войны убивают пленных, всегда заслуживают презрения и проклятия всего мира. Подобная низость не имеет оправдания даже в отношении врагов, вторгшихся на землю родины. Как писал один из освободителей Южной Америки: «Даже самый строгий военный приказ не может заставить солдата превратить свою шпагу в нож палача». Честный солдат не убивает беззащитного пленного после боя, он его щадит, он не добивает раненого, а наоборот, помогает ему. Он препятствует преступлению, и если он не может предупредить преступление, то он поступает так, как поступил тот испанский генерал, который, услышав выстрелы, направленные в студентов, в бешенстве сломал свою шпагу и отказался служить в такой армии.

Те, кто убивали пленных, не были достойными товарищами тех, кто погиб в бою. Я видел много солдат, которые дрались с замечательной храбростью. Так было во время боя с солдатами патруля, которые стреляли из своих пулеметов, сражаясь с нами почти врукопашную. Так дрался один из сержантов, который, рискуя жизнью, подал сигнал тревоги в лагере. Некоторые из них остались живы – это меня радует. Другие убиты. Они думали, что выполняли свой долг, и это делает их в моем представлении людьми, достойными восхищения и уважения. Жаль лишь, что храбрые люди погибли, защищая неправое дело. Когда Куба станет свободной, она должна будет уважать, опекать и помогать матерям и детям этих храбрецов, которые пали в борьбе против нас. Они не виновны в несчастьях Кубы. Они также были жертвами этого рокового положения страны.

Но славу, которые солдаты снискали своему оружию, пав в бою, растоптали генералы, приказав убивать пленных после боя. Люди, которые стали генералами за одну ночь, даже не сделав ни одного выстрела, купили себе звезды, предав республику, и приказывают убивать пленных после боя, в котором не участвовали – таковы генералы 10 марта, генералы, которые не способны были бы даже управляться с мулами в обозе армии Антона Масео.

Если армия имела в три раза больше потерь, чем мы, то только потому, что наши люди были прекрасно подготовлены, об этом они сами говорили, и потому, что они прибегли к соответствующей тактике, как это сами также признали. Если армия показала себя хуже в этом деле, если она была застигнута врасплох, несмотря на миллионы песо, которые тратит СИМ на шпионаж, если ее гранаты не взрывались, потому что они были старыми, то это происходило потому, что армия имеет таких генералов, как Мартин Диас Тамайо, и таких полковников, как Угальде Каррильо и Альберто дель Рио Чавиано. На этот раз речь шла не о семнадцати предателях в рядах армии, как это было 10 марта, а о ста шестидесяти пяти человеках, которые пересекли остров из конца в конец, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

И если бы эти начальники имели понятие о воинской чести, они должны были бы отказаться от своих постов, вместо того, чтобы смывать свой позор и бездарность кровью пленных.

Убивать беззащитных пленных и после этого говорить, что они были убиты в бою, - вот в чем вся воинская доблесть генералов 10 марта! Так действовали в самые суровые годы нашей войны за независимость отвратительные убийцы в армии Валериано Вейлера. В «Хронике войны» имеется такой эпизод: «23 февраля в Пунта-Брава прибыл офицер Бальдомеро Акоста с небольшим отрядом кавалерии. В это же время с другой стороны, по противоположной дороге подходил взвод полка Писарро под командованием сержанта по имени Барригилья. Повстанцы обменялись несколькими выстрелами с солдатами Писарро и отступили по дороге, которая идет из Пунта-Брава в селение Гуатао. За пятьюдесятью солдатами Писарро следовала рота волонтеров Марианао и рота охраны общественного порядка под командованием капитана Кальво… Они проследовали по дороге на Гуатао. Когда их авангард вступил в селение, началось избиение мирного населения. Было убито двенадцать мирных жителей… Колонна капитана Кальво набросилась на метавшихся по селению жителей и, крепко связав их, повела в качестве военнопленных в Гавану… Не довольствуясь совершенными в окрестностях Гуатао преступлениями, они осуществили еще одно зверство, убив одного пленного и тяжело ранив других. Маркиз де Сервера, придворный военный и трус, сообщил Вейлеру о дорогостоящей победе, одержанной испанским оружием, однако майор Сугасти, человек чести, разоблачил перед правительством происшедшее, квалифицировав то, что сделали лживый капитан Кальво и сержант Барригилья, как убийство мирных жителей».

Вмешательство Вейлера в это страшное дело и его радость при известии о подробностях убийств видны из официальной депеши, которое он направил военному министру по случаю жестокой бойни: «Небольшая колонна, собранная военным комендантом Марианао из сил гарнизона, добровольцев и пожарников под командованием капитана Кальво из охраны общественного порядка уничтожила в бою отряды Вильянуэва и Бальдомеро Акосты недалеко от Пунта-Брава (Гуатао). Было убито двадцать человек, трупы которых переданы алькальду Гуатао для погребения. Кроме того, захвачены пятнадцать пленных, среди которых один тяжело ранен… предполагается, что есть много раненых с их стороны; с нашей стороны только один тяжело ранен и несколько легкораненых и контуженых. – Вейлер».

Чем отличается эта депеша Вейлера от военных сводок полковника Чавиано, в которых он докладывает о победах майора Переса Чаймонта? Только тем, что Вейлер сообщил о двадцати убитых, а Чавиано – о двадцати одном убитом, Вейлер упоминает об одном раненом солдате в своих частях, а Чавиано – о двух. Вейлер сообщает об одном раненом на пятнадцать пленных в лагере противника, а Чавиано не сообщает ни об одном раненом и ни об одном пленном.

Так же как я восхищаюсь мужеством солдат, достойно принявших смерть, я восхищаюсь и признаю, что многие военные вели себя достойно и не запачкали своих рук участием в кровавой оргии. Немало пленных, оставшихся в живых, обязаны своей жизнью достойному уважения поведению таких военных, как лейтенант Сарриа, лейтенант Кампа, лейтенант Тамайо и другие, которые благородно оберегали захваченных. Если бы такие люди как эти, не спасли хотя бы частично честь вооруженных сил, сегодня было более почетно надевать кухонную тряпку, чем мундир.

Ради своих погибших товарищей я не призываю к мести. Их жизни бесценны, и они не могут быть оплачены жизнями даже всех преступников, вместе взятых. Не кровью надо оплачивать жизнь молодых людей, погибающих во имя блага народа. Счастье этого народа – вот единственная цена, которой можно искупить их смерть. Мои товарищи, кроме того, не забыты, и они не мертвы. Они живы ныне более чем когда-либо, и их убийцы еще увидят в ужасе, как над их героическими телами возникает победоносное видение их идей. Пусть за меня говорит Апостол: «Есть предел рыданиям на могилах умерших, и этот предел – безграничная любовь к родине и славе, сияющей над их телами, а любовь к родине и славе нельзя победить, нельзя ослабить, потому что тела наших мучеников для нас самый прекрасный алтарь для почитания».

…Когда приходит смерть

В объятия благодарной родины,

Тогда уходит смерть,

Темница рушится,

И вновь приходит жизнь!

До настоящего момента я оперировал только фактами. Я не забываю, что нахожусь перед судом, который меня судит; я докажу сейчас, что только на нашей стороне находится право, и что приговор моим товарищам и то наказание, к которому меня хотят приговорить, не имеют оправдания ни перед разумом, ни перед обществом, ни перед истинным правосудием.

Я хочу быть уважительным по отношению к господам судьям и благодарю вас за то, что вы не видите в наготе моей правды неприязни по отношению к ним. Мои доводы преследуют только одну цель – доказать фальшивость и ошибочность позиции, занимаемой в этом случае судебными властями в целом. Ведь каждый суд – это не более чем часть механизма, обязанная двигаться в какой-то степени в том направлении, какое ей указывает машина, хотя это и не позволяет любому человеку действовать против своих принципов. Я прекрасно сознаю, что наибольшую ответственность за эта должна нести высшая судебная олигархия, которая без единого достойного жеста угодливо подчинилась диктатам узурпатора, предав нацию и отказавшись от независимости судебной власти. Немногие честные судьи пытались хоть в какой-то мере восстановить поруганное достоинство суда, высказав особое мнение, но эта попытка незначительного меньшинства, едва наметившись, была подавлена позицией послушного и трусливого большинства. Однако это не мешает мне изложить здесь мою правду. Если мое присутствие здесь, на суде, и является не более чем комедией, при помощи которой хотят придать видимость законности и правосудия произволу, я все равно готов твердой рукой сорвать грязное покрывало, укрывающее подобный позор. Ведь получается забавно: те же люди, что привели меня сюда, чтобы меня судили и осудили, сами не выполнили ни одного требования суда.

Если этот процесс, как вы говорили, является самым важным из всех, которые довелось рассматривать суду со дня основания республики, то мои слова здесь, может быть, и не будут услышаны в результате заговора молчания, организованного диктатурой вокруг меня. Но к тому, что вы будете делать, в будущем еще много раз вернутся. Вы думаете, что вы сейчас судите обвиняемого, но вы в свою очередь будете судимы не один, а много раз… столько, сколько в будущем настоящее будет подвергаться уничтожающей критике. И тогда то, что я скажу здесь, будет повторено много раз и не потому, что это сказал я, а потому что вопрос о правосудии – это вечный вопрос, и вопреки мнению юрисконсультов и теоретиков народ глубоко понимает его. У народа простая, но непоколебимая логика, очищенная от всего абсурдного и противоречивого, и если уж кто-либо ненавидит всей душой привилегии и неравенство, так это кубинский народ. Он знает, что правосудие изображается в виде девы, держащей в руках весы и меч. Если же народ увидит, как она трусливо склоняется перед одними и гневно размахивает оружием против других, то он решит, что эта женщина – проститутка с кинжалом в руке. Моя логика – это простая логика народа.

Я расскажу вам одну историю. Дело происходило в одной республике; она имела свою конституцию, свои законы, свои свободы, президента, конгресс, суды; все могли объединяться, собираться, свободно говорить и писать. Правда, правительство не удовлетворяло народ, но народ мог заменить его, и до этого момента оставались считанные дни. В стране существовало уважаемое и соблюдаемое общественное мнение, и все проблемы, имевшие общий интерес, свободно обсуждались. Существовали политические партии, радиочасы для политических выступлений, полемические телевизионные программы,

Общественные акты. В народе бурлил энтузиазм. Этот народ много страдал, и если он и не был счастлив, то он хотел быть счастливым и имел на это право. Его обманывали много раз, и он смотрел на прошлое с подлинным ужасом. Он слепо верил, что прошлое больше не повторится; он гордился своей любовью к свободе и жил верой, что эта любовь будет уважаться как святыня. Он ощущал благодарную уверенность в том, что никто не осмелится совершить преступления, покусившись на его демократические институты. Он стремился к изменениям, к улучшению жизни, к прогрессу, и он считал, что все это не за горами.

Все надежды его были в будущем.

Бедный народ! Однажды утром граждане проснулись потрясенные. Под покровом ночи, пока народ спал, тени прошлого устроили заговор, и когда он проснулся, его связали по рукам и ногам, ему сдавили горло. Это были знакомые кубинцам когти. Народу были знакомы эти пасти, эти косари смерти, эти сапоги… Нет, это не было кошмаром, это была печальная и страшная действительность: человек по имени Фульхенсио Батиста только что совершил ужасное преступление, которого никто не ожидал.

Случилось так, что один скромный гражданин той страны, хотевший верить в законы республики и в неподкупность ее судей, которых он неоднократно видел причиняющими страдания несчастным, обратился к Кодексу социальной защиты, чтобы посмотреть, какие наказания предусматривало общество для исполнителя подобного акта, и нашел следующее: «Подлежит лишению свободы на срок от 6 до 10 лет всякий, кто совершит любое действие, непосредственно направленное на то, чтобы насильно изменить, целиком или частично, конституцию государства или установленную форму правления».

«Подлежит лишению свободы на срок от 3 до 10 лет тот, кто попытается осуществить заговор, чтобы поднять вооруженное восстание против конституционных властей государства. Подлежит лишению свободы на срок от 5 до 20 лет в случае, если такое восстание было осуществлено».

«Всякий, кто осуществит действия, преследующие определенную цель воспрепятствовать, частично или в целом, даже временно, сенату, палате представителей, президенту республики или верховному суду исполнять их конституционные обязанности, подлежит лишению свободы на срок от 6 до 10 лет».

«Всякий, кто попытается не допустить или нарушить осуществление всеобщих выборов подлежит лишению свободы на срок от 4 до 8 лет».

«Всякий, кто издаст, опубликует, распространит или пытается сделать обязательным на Кубе приказ, распоряжение или декрет…, имеющий целью вызвать неповиновение существующим законам, подлежит лишению свободы на срок от 2 до 6 лет».

«Всякий, кто без законных полномочий и без приказа правительства возьмет на себя командование войсками, крепостями, военными постами, населенными пунктами, самолетами или судами, подлежит лишению свободы на срок от 5 до 10 лет».

«Такому же наказанию подвергнется тот, кто узурпирует выполнение функции, которая, согласно конституции, принадлежит одной из государственных властей».

Не сказав никому ни слова, с кодексом в одной руке и бумагами в другой, этот гражданин явился в старый особняк в столице, где работал компетентный суд, который был обязан возбудить дело и наказать ответственных за такие действия. Он представил письменное заявление, разоблачая совершенные преступления и прося для Фульхенсио Батисты и его семнадцати соучастников лишения свободы на срок в 108 лет, как было предусмотрено Кодексом социальной защиты, и с учетом всех отягчающих обстоятельств: рецидив, вероломство, ночное время действий.

Шли дни и месяцы. Какое разочарование! Обвиняемого не трогали, он разъезжал по республике как хозяин, его почтительно называли господином и генералом, он смещал и назначал судей, и, более того, в день открытия суда преступник восседал на почетном месте среди величественных и почетных патриархов нашей юстиции.

Снова шли дни и месяцы. Народ устал от издевательств и произвола. Народы устают! Началась борьба, и тогда этот человек, который сам был вне закона, который вопреки воле народа захватил власть и нарушил законность, стал пытать, убивать, бросать в тюрьмы и обвинять в судах тех, кто боролся за законность и хотел вернуть народу его свободу.

Господа судьи! Я тот самый гражданин, который однажды тщетно обратился к суду, чтобы потребовать наказания честолюбцев, нарушивших законы и ликвидировавших наши институты. Теперь уже меня обвиняют в том, что я хотел свергнуть этот незаконный режим и восстановить законную конституцию республики. Меня держат 76 дней в изоляции в тюремной камере, не разрешая ни с кем разговаривать и даже увидеть сына. Меня доставляют в этот госпиталь, чтобы тайно судить со всей суровостью, и прокурор, держа кодекс в руке, самым торжественным образом требует для меня 26 лет тюрьмы.

Вы ответите мне, что в том случае судьи республики ничего не могли сделать, ибо они отступили перед силой. Тогда признайтесь, что и в данном случае вы также уступите силе, если приговорите меня. В первом случае вы не могли наказать виновного. Во втором случае вы накажете невинного. Таким образом, дева правосудия дважды будет обесчещена силой.

А сколько болтовни, чтобы оправдать то, что не поддается оправданию, объяснить необъяснимое и примирить непримиримое! Наконец дошли даже до того, что признали в качестве высшей справедливости тезис, будто факт создает право. Другими словами, факт в виде танков и солдат, вышедших на улицы и захвативших президентский дворец, казну республики и другие государственные учреждения и направивших оружие в самое сердце народа, дает право управлять им. Тот же аргумент использовали нацисты, когда оккупировали страны Европы и установили марионеточные правительства.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒