Алан и Беатрис Гарднеры

Гарднер Беатрис (1933-1995) — американский психолог, специалист по проблемам психологии развития, экспериментальной и сравнительной психологии. Образование получила в Рэдклиффском колледже и в Брауновском университете. В 1959 г. защитила докторскую диссертацию по философии в Оксфордском университете. С 1967 по 1977 г. — профессор психологии Невадского университета. С 1978 по 1980 г. — государственный преподаватель Сигма-Кси, а с 1985 по 1988 г. — штатный профессор.

Исследования. Беатрис вместе со своим мужем Аланом Гарднером проводила исследования онтогенетического развития интеллектуальных способностей шимпанзе. Исследовала преемственность между интеллектом животных и человека, взаимодействие между социальным и интеллектуальным развитием и его выражение в языке. Исследовала решающую роль раннего опыта для становления поведения. В этот период животные должны научиться идентифицировать себя со своим собственным видом, и таким привычкам, как миграция или зимовка в одном и том же месте. Объектом исследования были молодые шимпанзе, которых Б. Гарднер вместе с мужем Алленом воспитывала, как воспитывают детей, и изучала рост их интеллекта, как у детей. В своем исследовании она опиралась на хорошо известное положение о решающей роли раннего опыта для становления поведения, и на разработанный в XX в. супругами Келлог и С. Хэйес метод воспитания детенышей шимпанзе приемными родителями.

Беатриса и Аллан Гарднеры поняли, что нёбо и гортань шимпанзе не приспособлены для человеческой речи. Люди используют свой рот удивительно разнообразным образом - для еды, дыхания и общения. У таких насекомых, как сверчки, которые обращаются друг к другу, потирая ногой об ногу, все эти три функции выполняются тремя совершенно различными органами. Разговорный язык у людей - явление благоприобретённое в результате развития. Употребление системы органов, имеющих другие функции, для общения служит доказательством сравнительно недавней эволюции языковых возможностей у людей. Вероятно, заключают Гарднеры, шимпанзе обладают достаточными языковыми возможностями, которые, однако, не могут быть проявлены из-за ограничений в их анатомии. И они задались вопросом: а нет ли какого-нибудь символического языка, который мог бы базироваться не на слабых, а сильных сторонах анатомии шимпанзе? Просматривая снятые на кинопленку занятия с шимпанзе Вики заметили, что все слова, которые обезьяна пытается произнести, она подкрепляет специфической жестикуляцией. Движения лап и головы животного были так выразительны, что даже без звука было понятно, что оно хочет сказать.

Таким образом, Гарднеры пришли к тому, что лингвистические способности обезьян лучше всего изучать, опираясь на жесты и мимику. Тут у Гарднеров родилась блестящая идея: научить шимпанзе американскому языку жестов, известному под названием Амслену, а иногда как «американский язык глухих и немых» (где «немой» обозначает, конечно, только невозможность говорить, но не мыслить).

В 1966 г. американские ученые Алан и Беатрис Гарднеры поселили в своем доме 10-месячную самку шимпанзе Уошо и начали обучать ее амслену. Поскольку опыты Алана и Беатрис Гарднеров были первыми, многие, говоря о способе общения человека с шимпанзе, подразумевают амслен – упрощенную версию жестового языка американских глухонемых. Первое время этот язык действительно был практически единственным посредником в общении человека и обезьян. Подобно всем их предшественникам, «усыновлявшим» шимпанзе, Гарднеры растили Уошо как собственного ребенка. Ее поселили в просторном трейлере, обставленном обычной мебелью и снабженном всем необходимым для того, чтобы обезьяне было комфортно жить, а ее учителям удобно с нею заниматься.

Предполагалось, что обезьяна сама начнет подражать людям, которые при ней изъяснялись только жестами. Однако в действительности, особенно в начальный период, ее пришлось обучать жестам специально – путем постепенной «формовки» (учителя складывали пальцы Уошо соответствующим образом, связывая жест с получением обозначаемого предмета или действия). Однако после усвоения первых 10–12 жестов процесс пошел принципиально иными темпами: Уошо, а потом и другие обезьяны, входили во вкус и осваивали знаки активно. Многим знакам они научились просто наблюдая реакцию людей на заинтересовавшие их предметы и события. Отличительной особенностью программы обучения Уошо была ее полная изоляция от устной речи. Гарднеры считали, что если члены приемной семьи будут и говорить с ней, и объясняться знаками, то это отрицательно скажется на обучении языку жестов. Прожив в лаборатории немногим более года, она выучила около 30 знаков. Затем она неуклонно и хорошими темпами пошла вперед, так что после трех лет обучения употребляла уже около 130 знаков и могла понимать еще несколько сотен.

Вербальное поведение развивалось у Уошо шаг за шагом, как у обычного ребенка, вместе с появлением у него навыков пользования чашкой, вилкой и ночным горшком. Оказалось, что она овладевала языком в той же последовательности, что и ребенок. Сначала она училась отдельным знакам, потом стала применять комбинации из двух, а затем и из трех знаков. Первые «высказывания» Уошо были номинативными («этот ключ») или содержали описание совершаемых ею действий («я открою»). Следом за ними появились атрибутивные «фразы» («черная собака», «твой ботинок») и, наконец, фразы, описывающие ее собственный «опыт» или ощущения («цветок пахнет», «слышно собаку»). Выяснилось, что она смогла отвечать на вопросы «Кто? », «Что? » и «Где? » раньше, чем на вопросы «Как? » и «Почему? » Она к месту употребляла «слова», объединяла их в небольшие предложения, придумывала собственные знаки, шутила и даже ругалась. В темпах освоения человеческого языка она разительно отличалась от своих предшественниц (Гуа и Вики), которые топтались на месте и так с него и не сдвинулись, потому что приемные родители пытались учить обезьян голосовому общению, невозможному для них физиологически.

Увидев впервые утку, плавающую в пруду, Уоши изобразила жестами «водяная птица» - словосочетание, существующее для обозначения утки и в английском, и в других языках, которое Уоши, однако, изобрела в этот момент сама. Лана никогда не видела никаких фруктов сферической формы, кроме яблок, но она знала жестовые обозначения для различных цветов и потому, подглядывая однажды за лаборантом, евшим апельсин, показала на пальцах «оранжевое яблоко». Отведав арбуз, Люси определила его как «сладкое питье» или «фрукт для питья», а съев первую в своей жизни редиску, которая обожгла ей рот, после этого всегда называла её «плакать больно пища». Маленькая куколка, неожиданно положенная в чашку Уоши, породила фразу «Ребёнок в моём питье». Когда Уоши пачкала что-либо, особенно одежду или мебель, ей показывали жест, означающий «грязно», а она впоследствии расширила его значение до общего понятия, означающего всякое недовольство или осуждение. Макаку-резус, которая вызывала у неё неудовольствие, она многократно именовала «Грязная обезьяна, грязная обезьяна, грязная обезьяна». Лана в приступе творческого негодования назвала своего учителя «Ты, зелёное дерьмо». Шимпанзе изобрели немало бранных слов. У Уоши оказалось своеобразное чувство юмора: сидя на плече у своего учителя и, быть может, неумышленно обмочив его, она несколько раз сделала жест, означающий «Забавно». Люси научилась ясно различать смысл фраз «Роджер почёсывает Люси» и «Люси почёсывает Роджера» (и то и другое действие доставляло ей огромное удовольствие). Точно так же Лана самостоятельно перешла от фразы «Тим ласкает Лану» к фразе «Лана ласкает Тима». Можно было наблюдать, как Уоши «читает» журнал, то есть медленно переворачивает страницы, сосредоточенно вглядываясь в картинки и ни к кому специально не обращаясь, делает знак, означающий «кошка», видя фотографию тигра, и знак «пить», исследуя рекламу вермута. Выучив знак «открыть» по отношению к двери, Уоши распространила это понятие и на портфель. Она также пыталась разговаривать на Амслене с жившей в лаборатории кошкой, которая оказалась единственным неграмотным существом во всём учреждении. Получив в свое распоряжение такой великолепный способ общения, Уоши была, наверное, удивлена, что кошка не знает Амеслана. А когда однажды Джейн, приёмная мать Люси, покинула лабораторию, Люси посмотрела ей вслед и просигналила: «Плачу я. Я плачу».

После Уошо, начиная с 1972 г., Гаpднеpы работали и с другими шимпанзе (Мойя, Пили, Тату и Дар). Оказалось, что те из них, кто попадал в лабораторию вскоре после рождения, учились еще быстрее, чем Уошо. Кроме того, в отличие от Уошо, эти обезьяны, поступавшие к Гарднерам одна за другой в раннем возрасте, росли вместе со старшими товарищами, что делало социальную среду их развития более полноценной и адекватной. Это было первое свидетельство необходимости начинать обучение как можно раньше, и оно многократно подтвердилось в последующих работах – и при обучении йеркишу и, в особенности, при обучении пониманию устной речи.

Применение жестов закономерно становилось неотъемлемой частью поведения и Уошо, и остальных обученных амслену обезьян. Все они высказывались спонтанно и объяснялись жестами в самых разных ситуациях – и с друзьями, и с незнакомыми людьми. Они делали знаки самим себе и друг другу, а также собакам, кошкам, игрушкам, инструментам, даже деревьям. Людям не приходилось соблазнять их лакомствами или докучать вопросами, чтобы побудить объясняться жестами амслена. Чаще всего обмен жестами инициировали молодые шимпанзе, а не люди. Нередко они спонтанно «называли» предметы и их изображения на картинках в ситуациях, когда поощрение было маловероятно.

Приобретаемые обезьянами знания подвергались строгой экспериментальной проверке. Большая часть тестов была организована по методу двойного слепого контроля: один из экспериментаторов предъявлял обезьяне объекты или их изображения, а другой, которого обезьяна не видела и который сам не мог видеть эти объекты или изображения, фиксировал жесты шимпанзе. В этой ситуации Уошо правильно ответила на 92 из 128 вопросов (72%). Столь же высокий результат продемонстрировали и другие обезьяны Гарднеров.

Необходимо отметить, что в большинстве случаев «высказывания» шимпанзе в экспериментах Гарднеров касались предметов, находящихся в поле зрения обезьяны, или действий, однозначно определяемых ситуацией, т. е. они были до известной степени предсказуемы. Именно эти обстоятельства позднее стали рассматривать как признак ограниченности вербального поведения Уошо и других обезьян, обученных в рамках данного метода. Предполагалось, что адекватность их «высказываний» в таких условиях в значительной мере обусловлена общим контекстом, а не точным пониманием значения каждого жеста и следованием правилам синтаксиса.

Итак, Уошо и другие шимпанзе Гарднеров (Мойя, Тату и Дар) усваивали достаточно обширный запас жестов (несколько сотен), которые они адекватно использовали в широком диапазоне ситуаций. В словарь овладевших амсленом 5-летних шимпанзе входили жесты, означающие следующие функциональные категории:

ü названия предметов обихода;

ü имена людей и клички других обезьян;

ü глаголы;

ü существительные, обозначающие действия (чистка, питье);

ü определения цвета, размера, вкуса, материала объектов;

ü обозначения эмоциональных состояний (больно, смешно, страшно);

ü оценки (жаль, хорошо, плохо);

ü наречия (скорее, еще);

ü отрицание (нет);

ü местоимения и указательные частицы (я, ты, мой, твой, этот, тот);

ü обозначения времени (сейчас и потом).

Многие критические замечания были направлены на то, что обезьяны вряд ли способны самостоятельно формировать семантически значимые и грамматически правильные предложения. Так, американский исследователь Г. Террес предполагал, что обезьяны могли строить свои фразы просто в подражание воспитателям, на самом деле не понимая их смысла. Веские доказательства того, что шимпанзе действительно могут усваивать общие принципы построения фраз и даже делать это самостоятельно, на основе понимания их смысла, а не просто подражая экспериментатору, были получены только в более поздних опытах в работах Сью Сэведж-Рамбо. Сейчас уже существует целая обширная библиотека с описанными и снятыми на плёнку разговорами на Амслене и других жестовых языках с Уоши, Люси, Ланой и другими шимпанзе, которых изучали Гарднеры и другие учёные. Среди них есть шимпанзе, не только обладающие активным запасом порядка 100-200 слов, но и умеющие различать вполне нетривиальные грамматические и синтаксические конструкции. Более того, они проявляют удивительную изобретательность в построении новых слов и фраз.

Следует отметить, что супруги Гарднеры были представителями двух во многом расходившихся в теоретическом плане направлений в изучении поведения животных - этологии и бихевиоризма. Биологи-эволюционисты и этологи, Гарднеры стремились к соблюдению биологической адекватности условий эксперимента и пытались включить элементы языка-посредника в естественную структуру поведения обезьяны. Не случайно, что одну из своих обобщающих работ они посвятили основоположнику этологии Н. Тинбергену, поскольку именно он добивался блестящих результатов, умело сочетая тонкий аналитический эксперимент с наблюдением целостного поведения животного в естественной для него среде обитания. Изучение внешней активности животного какого-либо вида, с его точки зрения, должно обязательно начинаться с достаточно полного описания этой активности, которому предшествует, как правило, длительный период наблюдения.

Работа Гарднеров оказала огромное влияние на представления ученых не только о возможностях психики животных, но и о происхождении человеческого мышления. Полученные ими данные были поистине сенсационными. Их эффект можно было сравнить только с впечатлениями ученых от опытов В. Келера. В результате многолетних исследований была показана высокая степень схожести интеллекта животных и человека, условий его социального развития и его языкового выражения. Также в ходе исследований, проведенных супругами Р. Алленом и Беатрис Т. Гарднер из Невадского университета, было получено доказательство древности языка тела и его первичности по отношению к разговорному языку.