В П. Астафьев «Хвостик»

Самойлова Галина Владимировна

102-545-945

Приложение 1

В П. Астафьев «Хвостик»

(из книги «Затеси»)

Смеётся, заливается, хохочет мальчик…

Овсянский остров напоминал когда-то голову – туповатую с затылка и заострённую, чубатую со лба. В любое время года была та голова в окладе венца – бледная зимняя плешь обмотана чернолесьем; весной плешь острова нечёсано путалась серо-свалявшейся отавой, взятой в кольцо багряно-мерцающих тальников, которые не по дням, а по часам погружались в глубину вспененного черемушника. Пока черёмуха кружилась, метелила по берегам острова, в середине его вспыхивала и, стряхнув с себя рыхлый снег, оробело останавливалась прибрежная гуща, утихали листом тальники, ольхи, вербы, черёмухи, отгородившись от пожара полосой небоязного к огню смородинника…

В осени мягкий лист кустарников бронзовел, и выкошенный, чистый остров в ровной стрижке зелёной отавы победно возносил мачту над высоким стогом сена. И всю-то зимушку покрыто было боязливое темечко земли пухлой шапкой сена, и серебряно звенел венец, надетый на чело острова. Жёлтая птица кружилась и кружилась над зимним стогом. Ветер с Енисея гнал её встречь бурям, и алым флагом вспыхивало крыло высокой птицы под широкой зарёю в часы предвечерья.

Гидростанция зарегулировала реку, откатилась вода, и стал Овсянский остров полуостровом. Захудала на нём некошеная трава, усохли кустарники. По оголившейся отноге и пологим берегам налёт зелёного помёта – цветёт малопроточная вода. Перестала цвести и рожать черёмуха, обуглилась, почернели её ветви и стволы; не полыхают более цветы – они вытоптаны или вырваны с корнем. Лишь живучий курослеп сорит ещё жёлтой перхотью средь лета, да жалица и колючий бурьян растут по подолью бывшего острова.

Прежде были в заречье деревенские покосы и пашни, но где они были – уже не найти. Нынче сооружён здесь деревянный причал. Валом валят на эти берега хозяйственные дачники, чтобы холить на личных огородах и в теплицах редкую овощ, цветы, ягоды. В субботу и воскресенье – пароход за пароходом, теплоход за теплоходом, катер за катером, «Ракета» за «Ракетой» прилипают к причалу и выделяют из себя жизнерадостный народ.

Под бравую песню «То ли ещё будет…» расползаются они по затоптанному клочку земли, глядя на который еще раз убеждаешься, что в смысле выделения мусора и нечистот никто не сравнится с высшим существом не может – ни птица, ни зверь… Берега и поляны в стекле, жести, бумаге, полиэтилене – гуляки жгут костры, пьют, жуют, бьют, ломают, гадят, и никто, никто не прибирает за собою, да и в голову такое не приходит – ведь они приехали отдыхать от трудов.

Оглохла земля, коростой покрылась. Если что и растёт на ней, то растёт в заглушье, украдкой, растёт кривобоко – изуродованное, пораненное, битое, обожжённое…

Хохочет мальчик на берегу. Увидел что-то не просто смешное, а потешное, вот и хохочет.

Подхожу, обнаруживаю: возле вчерашнего, воскресного кострища, средь объедков и битого стекла, стоит узкая консервная баночка, а из неё торчит хвостик суслика и скрюченные задние лапки. И не просто так стоит банка с наклейкой, на которой красуется слово «Мясо», на газете стоит, и не просто на газете, а на развороте её, где крупно, во всю полосу нарисована художником шапка: «В защиту природы…»

Шапка подчёркнута не то красным ломаным карандашом, не то губной помадой, через всю полосу шатающиеся, промоклые красные буквы, из них составлено слово: «Отклик».

- Что же ты смеёшься, мальчик?!

- Хво…хво…хвостик!

Да, хвостик суслика смешон – напоминает он ржаной колосок, из которого выбито ветром зерно, жалкий, редкостный хвостик – не сеют нынче в заречье хлеба. Дачными ягодами суслику не прожить, вот с голоду и подался крошки по берегу подбирать, тут его поймали весёлые гуляки и засунули в банку, судя по царапинам на обёртке, засунули живого. И «отклик» на газете, догадываюсь я, написан не карандашом, а кровью зверушки. [1]

Самойлова Галина Владимировна

102-545-945

Приложение 2

12 3 4 Следующая ⇒