ДЕТИ ДЮНЫ 9 страница

Без фрименов, без гериатрического снадобья и монополии на него Атрейдесов ее хватка наверняка ослабнет. Власть распадется. Алия уже сейчас чувствует, как она ускользает из рук. Люди следуют за Проповедником. Просто заткнуть ему рот — опасно. Это практически также опасно, как позволить ему и дальше произносить те еретические речи, которые он произносил сегодня на площади перед храмом. Алия ясно видела зловещие предзнаменования собственного поражения и те проблемы, которые встали на повестку дня. Бене Гессерит кодифицировал эту проблему:

«Большая популяция, находящаяся под контролем малой, но мощной силы, — это обычное явление в нашей вселенной. Мы знаем главные условия, когда эта большая популяция может обратиться против своих властителей.

Первое: Когда популяция обретает лидера. Это летучая, как огонь, угроза власть предержащим; лидеры должны находиться под контролем.

Второе: Когда популяция осознает свое рабство. Народ надо держать в слепоте и невежестве. Он не должен рассуждать и задавать вопросы.

Третье: Когда популяция обретает надежду сбросить цепи. Она никогда не должна даже помышлять о такой возможности».

Алия тряхнула головой, чувствуя, как от этого энергичного движения задрожали ее щеки. Все признаки в ее популяции были налицо. Каждое донесение секретных агентов убеждало ее в этом знании. Непрекращающаяся война фрименского джихада оставляла свои следы повсюду. Какой бы планеты ни коснулся экуменизм меча, ее население начинало проявлять все признаки покоренных наций: сопротивление, замкнутость, уклонение. Все проявления власти — а в данном случае религиозной власти — становились объектом озлобления и возмущения. Нет, конечно, миллионы паломников продолжали прибывать на Арракис, и многие из них были действительно преданными верующими. Однако в большинстве случаев паломники имели иные побудительные мотивы, нежели искреннюю веру. Чаще всего это была хитрость, направленная на обеспечение своей будущности. Такие паломники подчеркивали свое послушание и получали в обмен определенную форму власти, которая легко трансформировалась в материальное благосостояние. Совершившие хадж на Арракис, возвращаясь домой, обретали власть и получали новый, более высокий социальный статус. Паломники могли отныне принимать такие экономические решения, которые не снились им в родных пенатах до совершения хаджа.

Алия вспомнила старую популярную загадку: «Что можно найти в пустом кошельке паломника, вернувшегося с Дюны? » Ответ: «Глаза Муад'Дибэ» (огненные бриллианты).

Перед мысленным взором Алие промелькнули традиционные способы противодействия растущему неповиновению: народ надо приучить к мысли о том, что любая оппозиция наказуема, а любое проявление лояльности влечет за собой вознаграждение. Имперские силы надо менять в обычном порядке. Дополнительные воинские формирования должны быть скрыты. Все мероприятия регентства против потенциального сопротивления должны быть тщательно спланированы во времени для того, чтобы выбить почву из-под ног оппозиции.

Неужели я потеряла способность распоряжаться Временем? — подумала Алия.

«Что за праздные рассуждения? » — раздался знакомый голос. Алия почувствовала, как успокаивается. Да, план барона был хорош. Мы устраняем угрозу, исходящую от госпожи Джессики и одновременно дискредитируем Дом Коррино. Вот так.

Проповедником можно заняться и позже. Его положение ясно, символика понятна. Старик — воплощение древнего духа необузданных спекуляций, дух живой и ортодоксальной ереси Пустыни. В этом его сила. Не имеет значения, Пауль ли это… во всяком случае, до тех пор, пока в этом есть сомнения. Школа Бене Гессерит подсказывала Алие, что ключом к поиску слабости Проповедника может стать его сила.

В Проповеднике обязательно существует некий порок, который мы отыщем. Я направлю шпионов по его следам, мы будем следить за ним каждую минуту и дискредитируем его, как только представится такая возможность.

~ ~ ~

Я не стану спорить с утверждениями фрименов о том, что они вдохновлены Богом для передачи религиозного откровения. На самом деле это утверждение касается чисто идеологического откровения, что вдохновляет меня на то, чтобы осыпать этих людей насмешками. Конечно, они ставят себе такие двойственные цели в надежде, что они укрепят их деспотию и помогут распространиться по Вселенной, которая находит их обычными угнетателями. От имени всех угнетенных народов я хочу предупредить фрименов: кратковременная выгода никогда не становится долговременной.

Арракинский Проповедник

Вместе со Стилгаром Лето поднялся ночью на узкий выступ низкого скалистого отрога, который в сиетче Табр называли Спутником. В неверном свете ущербной Второй Луны с уступа открывалась широкая панорама: Защитный Вал с горой Айдахо на севере, Великая Равнина на юге и простирающиеся на восток до самого Хаббанийского хребта. Вьющаяся пыль, не осевшая после бури, скрывала южный горизонт. В лунном свете Защитный Вал казался покрытым инеем.

Стилгар пришел сюда против своей воли, движимый лишь любопытством, которое Лето возбудил в нем своим таинственным предприятием. Зачем надо было рисковать переходом по пескам? Но парень пригрозил, что в случае отказа Стилгара он пойдет один, а это было чревато большими опасностями — мальчик мог заблудиться и пропасть в Пустыне. Однако ночное путешествие всерьез беспокоило старого воина. Ночью, одни, они с Лето были прекрасными и очень желанными кое для кого мишенями.

Лето вскарабкался на уступ и стал смотреть на южную равнину. Словно в растерянности, он стукнул себя ладонью по колену.

Стилгар ждал. Он очень хорошо умел молча ждать. Вот и сейчас он безмолвно стоял в двух шагах от своего подопечного, скрестив руки на груди. Легкий ночной бриз шевелил накидку.

Для Лето переход по пескам был ответом на внутреннее побуждение, необходимость поиска новых связей в жизни в ходе подспудного конфликта, в который он не стал втягивать Ганиму, не желая подвергать ее ненужному риску. Стилгара он уговорил участвовать в походе вместе с ним, поскольку воин знал, что надо приготовить для длительного путешествия.

Лето снова хлопнул себя по колену. Как трудно дается любое начало! Иногда он чувствовал бесчисленные чужие жизни, которые были в нем, как свои собственные. Течение этих чужих жизней отличалось одной особенностью — у них не было конца, свершения — они представляли собой бесконечное начало. Они могли стать гомонящей, неуправляемой толпой, которая вела себя так, словно он был единственным окном, сквозь которое они могли выглянуть в реальный мир. В них таилось зло, которое поразило Алию.

Лунный свет серебрил пейзаж после бури. По равнине змеились бесчисленные, прихотливо извивающиеся дюны; ветры словно просеивали осколки силикатной породы: пыль, песок, галька. Сейчас, прямо перед рассветом, Лето снова почувствовал, как его охватывает нерешительность. Время давило на плечи тяжким грузом. Уже стоял месяц Аккад, а позади было бесконечное ожидание: долгие жаркие дни и иссушающие душные ночи, такие, как эта, — они несли в себе тревожный аромат и дух знойных земель Хокбледа. Лето оглянулся через плечо и посмотрел на Защитный Вал, зубчатые гребни которого четко вырисовывались на фоне ярких звезд. За хребтом, в южной котловине, находилось средоточие мучившей его проблемы.

Лето снова вгляделся в Пустыню. Пока он глядел в темноту, занялся рассвет, солнце, взошедшее среди шлейфов пыли, высветило красноватые полоски песка, прихотливо вившиеся по земле после ночной бури. Мальчик прикрыл глаза, стараясь представить себе, как выглядит начинающийся день из Арракина. Город лежал позади в полном сознании своего могущества, похожий на коробки, разбросанные между светом и новыми тенями. Пустыня… коробки… Пустыня… коробки.

Когда Лето открыл глаза, Пустыня осталась на месте: выбеленный солнцем бескрайний песок. Маслянисто поблескивавшие тени у основания каждой дюны протягивались по земле, словно отметины только что прошедшей ночи. Эти отметины связывали одно время с другим. Он подумал о ночи, о том, что он пробирается по Пустыне с верным Стилгаром, который торопливо идет сзади, обеспокоенный тишиной и необъяснимыми причинами, толкнувшими Лето на это путешествие. Кто-кто, а Стилгар очень хорошо знает этот путь — он не раз проделывал его со своим любимым Муад'Дибом. Вот и сейчас старый воин шел по песку, настороженно оглядывая окрестности, остерегаясь опасности. Стилгар не любил дневной свет, в этом он был истинным фрименом.

Умом Лето не желал, чтобы кончились ночь и чистые тяготы перехода по пескам. Только в скалах еще оставались черные остатки ночи. Лето разделял страх Стилгара перед дневным светом. Чернота цельна, даже если кипит ужасом. Свет же многолик. Ночь страшна запахами и летучими неуловимыми звуками. Измерения в ночи распадаются, все становится преувеличенным — шипы более колючими, листья — острее. Но ужас дня может быть намного хуже.

Стилгар покашлял, чтобы привлечь внимание.

— У меня очень серьезная проблема, Стил, — сказал Лето, не оборачиваясь.

— Я так и думал, — голос был глух, в нем сквозила тревога. Ребенок слишком разительно напоминает своего отца. Это беспокоило Стилгара. Сама мысль о запретной магии вызывала у него спазм отвращения. Фримены хорошо понимали ужас одержимости. Тех, кто ею страдал, по праву убивали, а воду выливали в песок, чтобы она не загрязняла племенную цистерну. Мертвые должны оставаться мертвыми. Конечно, нет ничего предосудительного в том, чтобы отцы сохраняли свое бессмертие в детях, но дети не имеют права слишком верно следовать формам прошлого.

— Моя проблема заключается в том, что отец не успел завершить многих дел, — заговорил Лето. — В особенности это касается средоточия наших жизней. Империя не может дальше существовать без надлежащего внимания к человеческой жизни. Я говорю о жизни, Стил, ты понимаешь меня? О жизни, а не о смерти.

— Однажды, встревоженный своим видением, ваш отец точно так же говорил со мной, — отозвался Стилгар.

Лето испытывал большое искушение сменить тему страха каким-нибудь легким ответом, например, предложить позавтракать. Он только теперь понял, насколько он голоден. Они со Стилгаром в последний раз ели в прошлый полдень и по настоянию Лето голодали всю ночь. Но теперь Лето мучил и другой голод.

Проблема моей жизни связана с проблемой этого места, думал Лето. Не существует предварительного творения. Я просто возвращаюсь назад, возвращаюсь беспрестанно, снова и снова, до тех пор, пока расстояние, отделяющее меня от начала, не исчезает полностью. Я не могу увидеть горизонт, я не могу увидеть Хаббанийский хребет. Я не в силах отыскать оригинальное местоположение проверки истины.

— Предзнанию действительно нет замены, — сказал Лето. — Вероятно, мне стоит рискнуть и принять зелье.

— И погибнуть, как ваш отец?

— В этом и состоит дилемма, — ответил Лето.

— Однажды ваш отец поведал мне, что знание будущего может запереть человека в нем, как в ловушке, и исключить любую свободу и возможность что-то изменить.

— Этот парадокс и составляет суть проблемы, — проговорил Лето. — Предзнание — очень тонкая, но мощная вещь. Будущее наступает сейчас. Очень опасно быть зрячим в стране слепых. Пытаясь растолковать слепому то, что ты видишь, рискуешь забыть, что слепому присуща особая система движений, обусловленная его состоянием. Слепые подобны чудовищным машинам, движущимся по предначертанному пути. У них свои ценности, представления и точки опоры. Я боюсь слепых, Стил. Я действительно их боюсь. На своем пути они могут легко сокрушить что угодно и кого угодно.

Стилгар не мигая всматривался в Пустынный ландшафт. Известковый рассвет сменился стальным сиянием дня.

— Зачем мы пришли сюда? — спросил Стилгар.

— Я хотел, чтобы ты увидел место, где я могу умереть.

Стилгар напрягся, затем спросил:

— Так у вас все же было видение?

— Возможно, это был всего лишь сон.

— Зачем мы пришли в такое опасное место? — Стилгар взглянул на Лето горящими глазами. — Надо немедленно уйти отсюда.

— Я умру не сегодня, Стил.

— Нет? А в чем заключалось видение?

— Я видел перед собой три пути, — ответил Лето. Голос его стал тягучим и сонным, словно он с трудом вспоминал виденные им образы. — Одно из этих будущностей заключается в том, что мне следует убить свою бабушку.

Стилгар стремительно оглянулся в сторону сиетча Табр, словно боясь, что госпожа Джессика может услышать через Пустыню эти слова своего внука.

— За что? — спросил он.

— Чтобы не потерять монополию на зелье.

— Не понимаю.

— Я тоже. Но таково содержание сна, причем я пользуюсь для убийства ножом.

— О… — Стилгар прекрасно представлял себе, как пользуются ножом. Он глубоко вздохнул. — А каков был второй путь?

— Гани и я женимся, чтобы сохранить чистоту крови Атрейдесов.

— Гааа, — выдохнул Стилгар, демонстрируя все отвращение, на которое был способен.

— В древние времена это было обычное явление в королевских домах, — пояснил Лето. — Но Гани и я решили, что мы не будем размножаться ради улучшения породы.

— Заклинаю вас потверже держаться этого решения, — от слов Стилгара пахнуло смертью. По Закону фрименов инцест карался смертью через повешение. Стилгар откашлялся и спросил: — Что ждало вас на третьем пути?

— Я был призван низвести отца до положения человека.

— Муад'Диб был моим другом, — сказал вполголоса Стилгар.

— Он был твоим богом, я же хочу лишить его ореола божественности.

Стилгар повернулся спиной к Пустыне и принялся рассматривать зеленеющий оазис своего любимого сиетча Табр. Такие разговоры были ему всегда неприятны.

При движении Стилгара до Лето донесся запах пота. Было такое искушение избежать имеющих определенную цель тем, которых пришлось коснуться в разговоре. Они могли бы беседовать полдня, уходя от специфики к абстракции, от непосредственной необходимости, от реальных решений, перед лицом которых они оказались. Не было никаких сомнений, что Дом Коррино представляет собой реальную угрозу реальным жизням — его и Гани. Однако все, что он сейчас делал, должно было быть взвешено и испытано в свете тайных необходимостей. Когда-то Стилгар очень ратовал за убийство Фарад'на, предлагая добавить чомурки в сладкий ликер, который очень любил принц. Но этого никак нельзя было разрешить.

— Если я умру здесь, Стил, — сказал Лето, — то хочу предупредить тебя об Алие — она больше не друг тебе.

— К чему весь этот разговор о смерти и вашей тетке? — Стилгар был вне себя от ярости. Убить госпожу Джессику! Предупредить об Алие! Я умру здесь!

— Маленькие люди меняют свои лица по ее команде, — сказал Лето, — но правитель не должен быть пророком, Стил, или полубогом. Правитель должен быть понимающим. Я привел тебя сюда, чтобы рассказать, в чем нуждается наша Империя. Она нуждается в хорошем правительстве. Это не зависит от законов или прецедентов. Это зависит от личных качеств того, кто правит.

— Регент прекрасно управляется с делами Империи, — возразил Стилгар. — Когда вы достигнете нужного возраста…

— Я уже достиг нужного возраста! Из нас двоих — старший я! По сравнению со мной ты просто хныкающий младенец. Я помню времена, бывшие пятьдесят веков назад. Ха! Я даже помню времена, когда мы — фримены — жили еще на Тургроде.

— Зачем тешить себя такими фантазиями? — безапелляционно заявил Стилгар.

Лето мысленно кивнул. Действительно, зачем? Зачем выплескивать наружу всю память об этих давно прошедших столетиях? Непосредственной проблемой сегодня были фримены — полуприрученные дикари, готовые издеваться над несчастной невинностью.

— Нож рассыпается в прах после смерти владельца, — сказал Лето. — Муад'Диб рассыпался в прах, но почему живы фримены?

Такой обрывочный обмен мыслями сбивал Стилгара с толку, вызывало какое-то временное отупение. В словах Лето был ясный смысл, но ускользало намерение.

— От меня ждут, что я стану Императором, но я должен быть слугой, — снова заговорил Лето, оглянувшись на Стилгара. — Мой дед, имя которого я ношу, добавил к своему девизу новые слова: «Здесь я нахожусь, здесь я и останусь».

— У него просто не было выбора.

— Правильно, Стил. Но и у меня его нет. Я должен быть Императором по рождению, по мере своего понимания, по всем своим качествам. Я даже знаю, что нужно Империи — ей нужно хорошее правительство.

— У слова «наиб» есть древнее значение: «слуга сиетча», — заметил Стилгар.

— Я запомню твой урок, Стил, — сказал Лето. — Для того, чтобы иметь подходящее правительство, племена должны выбирать в него людей, образ жизни которых служит гарантией должного поведения правительства.

— Вы получите императорскую мантию, если этому суждено случиться, — от всего своего фрименского сердца сказал Стилгар, — но сначала вы должны доказать, что способны вести себя как подобает правителю!

Лето неожиданно рассмеялся.

— Ты сомневаешься в моей искренности, Стил?

— Конечно, нет.

— В моем природном праве?

— Вы — тот, кто вы есть.

— И если я сделаю то, чего от меня ждут, то это и будет мерой моей искренности, не так ли?

— Таков обычай фрименов.

— Значит, в своем поведении я не должен следовать моим чувствам?

— Я не могу понять, что означает…

— Это означает, что если я буду вести себя как положено, то есть подавлять свои естественные, присущие мне желания, то это и будет истинной моей мерой.

— Это есть способность к самоконтролю, юноша.

— Юноша! — Лето покачал головой. — Ах, Стил, ты прямо-таки даешь мне ключ к рациональной этике правительства. Я должен быть постоянен, а все мои действия уходить корнями в древние традиции.

— Да, именно так и полагается поступать.

— Но дело в том, что мое прошлое гораздо древнее твоего.

— Какая разница…

— У меня нет первого лица единственного числа, Стил. Я — множественная личность с памятью о традициях более древних, чем ты можешь себе вообразить. Это мой гнет, мой крест, Стилгар. Я направлен в прошлое. Я отягощен врожденным знанием, которое сопротивляется всякой новизне и переменам. Однако Муад'Диб сумел все это изменить, — Лето жестом указал на Защитный Вал.

Стилгар повернулся в указанном направлении. У подножия Вала приютился поселок. Он стоял здесь со времен Муад'Диба, а жили в нем планетологи, занимавшиеся озеленением Пустыни. Стилгар внимательно рассматривал рукотворное вторжение в Пустынный ландшафт. Правильность планировки поселка оскорбляла чувства Стилгара. Он стоял молча, не обращая внимания на зуд от попавших под костюм песчинок. Поселок был вызовом самой сути его планеты. Внезапно Стилгару страстно захотелось, чтобы дикий порыв ветра взметнул песок с дюны и засыпал проклятый поселок. Это желание пронизало его трепетом.

— Ты не заметил, Стилгар, что новые костюмы делаются из слишком дешевой ткани? В них мы теряем очень много воды.

Стилгар задумался над вопросом. Разве я не говорил ему?

— Наши люди становятся все больше и больше зависимыми от таблеток, — произнес он вслух.

Лето согласно кивнул. Изменяя температуру тела, таблетки уменьшали потери воды организмом. Таблетки были дешевле, чем костюмы, да и принимать их было несравненно легче, чем надевать костюм. Однако у лекарства были побочные эффекты — снижение реакции и временами нечеткость зрения.

— Мы для этого и пришли сюда? — съязвил Стилгар. — Обсудить ткань костюма?

— Почему бы и нет? — ответил Лето вопросом на вопрос. — Мы будем обсуждать это, если ты не обратишь внимание на то, о чем я в действительности хочу с тобой говорить.

— Почему я должен опасаться вашей тети? — с гневом в голосе спросил Стилгар.

— Потому что она, играя на упорном сопротивлении старых фрименов к переменам, сама готовит такие ужасные перемены, которые ты даже не можешь себе вообразить.

— Вы делаете из мухи слона. Алия — настоящая фрименка.

— Ах да, истинный фримен держится обычаев прошлого, но у меня еще более древнее прошлое. Стил, если я дам волю своим внутренним склонностям, то потребую создания закрытого общества, полностью основанного на священных ритуалах древности. Я стану контролировать миграцию, объясняя это тем, что она питает распространение новых идей, а новые идеи — это угроза всей структуре жизни общества. Каждый маленький планетарный полис пойдет своим путем и станет обособляться. Империя в конце концов рассыплется под тяжестью таких различий.

В горле Стилгара невыносимо пересохло. Эти слова вполне мог бы сказать и Муад'Диб. Слова звучали правдоподобно, были полны парадоксов, пугали… Ведь если допустить изменения… Стилгар горестно покачал головой.

— Прошлое может показать правильный образ жизни, если остаешься жить в прошлом, но обстоятельства меняются, Стил.

Стилгару ничего не оставалось, как согласиться с тем, что обстоятельства действительно изменились. Но как вести себя в них? Он смотрел поверх головы Лето на Пустыню, но не видел ее. Туда ушел Муад'Диб. Равнина окрашивалась в золотистый оттенок по мере того, как солнце поднималось все выше и выше над горизонтом. Пурпурные тени окружали ручейки, испарения которых смешивались с тонкой пылью. Пыльная пелена, постоянно висящая над Хаббанийским хребтом, была видна сегодня особенно отчетливо, а простирающаяся до хребта Пустыня была покрыта уменьшающимися по направлению к горизонту дюнами. Сквозь марево, поднимавшееся от раскаленной земли, Стилгар видел зеленые насаждения, окаймлявшие Пустыню. Муад'Диб пробудил к жизни эти Пустынные места. Медные, золотистые, красные цветы, желтые цветы, ржавые, красновато-коричневые и серо-зеленые листья, длинные побеги и густая тень под кустами. Поднимавшийся с земли зной заставлял колебаться и дрожать эти черные тени.

Стилгар заговорил.

— Я всего лишь вождь фрименов, а вы — сын герцога.

— Ты сказал истину, сам не зная об этом, — произнес Лето. Стилгар нахмурился. Когда-то очень давно в том же самом упрекнул его Муад'Диб.

— Ты помнишь это, не правда ли, Стил? — спросил Лето. — Мы были у подножия Хаббанийского хребта с капитаном сардаукаров, ты должен помнить — его звали Арамшам? Защищаясь, он убил своего друга. Ты несколько раз в течение дня предупреждал, что вряд ли стоит сохранять жизнь сардаукара, проникшего в чужую тайну. Наконец, ты прямо сказал, что они выдадут то, что видели, поэтому их должно убить. И тогда мой отец сказал: «Ты сказал истину, сам не зная об этом». Ты обиделся и сказал, что ты всего лишь простой вождь фрименов. Герцоги должны понимать более важные вещи.

Стилгар ошеломленно воззрился на Лето. Мы были у подножия Хаббанийского хребта! Мы! Это… это дитя, которое тогда еще не было зачато, знает мельчайшие детали того, что происходило в тот день. Знает то, что может знать только тот, кто присутствовал в тот день в том месте. Да, к этим детям Атрейдесов нельзя подходить с обычными мерками.

— Теперь ты будешь слушать меня, — повелительно произнес Лето. — Если я умру или исчезну в Пустыне, ты должен будешь бежать из сиетча Табра. Это приказ. Ты должен взять с собой Гани и…

— Но ты еще не герцог! — взорвался Стилгар. — Ты… ты ребенок!

— Я взрослый в обличий ребенка, — ответил Лето и указал рукой на узкую трещину в скале. — Если я умру здесь, то именно в этом месте. Ты увидишь кровь и поймешь, что я мертв. Тогда ты возьмешь мою сестру и…

— Я удвою твою охрану, — заговорил Стилгар. — Ты не пойдешь больше сюда. Сейчас мы уйдем и ты…

— Стил! Ты не сможешь меня удержать. Обрати свою память к тем дням у Хаббанийского хребта. Вспомнил? Там был фабричный трактор. В то время приезжал Великий Делатель, и не было никакой возможности сохранить трактор от червя. Мой отец был весьма раздосадован этим обстоятельством, но Гурни мог думать только о людях, которых он потерял в песках. Помнишь, как он сказал: «Твой отец не мог бы больше думать даже о людях, которых он не мог спасти». Так вот, Стил, я доверяю тебе спасти людей. Они важнее, чем неодушевленные предметы. Гани же дорога мне больше других, потому что без меня она остается единственной и последней надеждой Атрейдесов.

— Я не стану больше вас слушать, — ответил Стилгар и повернул обратно, по направлению к сиетчу. Лето последовал за ним. Обогнав стража, он обернулся и сказал:

— Ты не замечал, Стил, как хороши в этом году молоденькие женщины?

~ ~ ~

Жизнь отдельного человека, так же как жизнь семьи или целого народа, сохраняется в виде памяти. Мой народ должен дойти до этого понятия, рассматривая свой путь к пониманию как процесс созревания. Люди, составляющие народ, представляют собой организм, который хранит накапливающуюся в памяти информацию на подсознательном уровне. Человечество надеется, что в случаях, когда Вселенная меняется, народ может вызвать нужную ему информацию из хранилищ подсознательной памяти. Однако многое из того, что хранится, может быть потеряно в той игре случаев, которую мы зовем «фатумом». Многое не может быть интегрировано в эволюционные отношения и, таким образом, не может быть оценено и применено в решении реальных задач в условиях изменений внешней среды, которые меняют телесные свойства человеческой плоти. Биологический вид может забывать! В этом заключается особая ценность Квисатц Хадераха, о которой не подозревает Бене Гессерит: Квисатц Хадерах не способен забывать.

«Книга Лето», Харк аль-Ада

Стилгар не мог объяснить почему, но последнее случайное замечание Лето сильно его взволновало. Оно перемалывалось в сознании фрименского вождя всю дорогу от Спутника до сиетча Табр. Эти мысли затмили то, о чем они с Лето говорили в Пустыне.

Действительно, в этом году молодые женщины в Арракисе были необычайно хороши, впрочем, так же, как молодые мужчины. Их лица сияли от избытка воды, головы высоко подняты, выражение лиц светилось безмятежностью. Они пренебрегали масками и влагоуловителями, а иногда и вовсе не носили защитные костюмы, предпочитая другую одежду, которая не скрывала гладкую гибкость молодых тел.

«Вызов человеческой красоты был обусловлен новыми красотами ландшафта. В сравнении со старым Арракисом глазу было на чем остановить свой очарованный взор — очарование рождалось при виде зеленых побегов, росших в расщелинах красно-коричневых скал. Старые сиетчи с их сложной системой водосберегающих запоров и ловушек для влаги постепенно уступали место открытым поселкам с домами, сложенными из глиняных кирпичей. Глиняных кирпичей! »

Почему мне так хотелось стереть поселок с лица земли? — удивлялся Стилгар. Внезапно он споткнулся.

Стилгар знал, что он — один из последних представителей вымирающей породы. Старые фримены приходили в ужас от небывалой расточительности своей планеты. Единственное, на что была способна вода, испарявшаяся в воздух, — это на то, чтобы портить кирпичные стены новых домов. Дом на одну семью расходовал столько же воды, сколько ее уходило на поддержание жизни обитателей целого сиетча в течение года.

Мало того, в этих домах были прозрачные окна, сквозь которые в дом проникала иссушающая жара. Такие окна открывались наружу.

Новые фримены, жившие в новых кирпичных домах, могли зато любоваться своим рукотворным пейзажем. Эти люди не запирали себя в тесное пространство сиетча. Как только открылись новые горизонты, тотчас разыгралось и воображение. Стилгар хорошо это чувствовал. Новое видение реальности объединяло фрименов с остальными обитателями межгалактической империи, приучало их к мысли о неограниченном пространстве. Когда-то они были связаны по рукам и ногам безводными Пустынями Арракиса, были рабами горькой необходимости и не разделяли образ мыслей и жизни с другими, более изнеженными обитателями Империи.

Стилгар видел, что эти изменения представляют собой разительный контраст его сомнениям и страхам. В старые дни редкий фримен мог позволить себе покинуть планету, переселиться на другую и начать там новую жизнь. Запрещалось даже мечтать о таком побеге.

Стилгар внимательно посмотрел на идущего впереди Лето. Он тоже говорил о запрещении переезжать на другие, богатые водой планеты. Да, такой переезд был обычным делом для обитателей тех, других планет, даже если существовал только в виде мечты, предохранительного клапана, выпускника недовольства. Однако в чистом виде планетарное рабство достигло своего апогея именно здесь, на Арракисе. Фримены обратили свой взор внутрь себя, забаррикадировали свои умы так же, как забаррикадировали они свои пещерные жилища.

Было извращено само понятие сиетча — места убежища на случай невзгод. Теперь сиетч считался местом заключения, тюрьмой народа.

Лето сказал правду: все это изменил Муад'Диб.

Стилгар растерялся. Его старые убеждения рассыпались в прах. Видение новой действительности стало источником жизни, свободной от всякой замкнутости.

Как хороши в этом году молодые женщины!

Старый образ мышления (Мой образ мышления! — был вынужден признать Стилгар) принуждал его народ игнорировать всю историю, кроме той ее части, которая была обращена на их собственные труды. Старые фримены читали почти исключительно историю своих ужасающих переселений, бегств от одних преследований к другим. Старые планетарные правительства строго следовали государственной политике старой Империи. Правительства подавляли всякую тягу к творчеству и прогрессу, стремление к развитию. Процветание нации было смертельно опасно для старой Империи и ее властителей.

Стилгара внезапно потрясла мысль о том, что все эти вещи представляют смертельную опасность для того курса, который хочет проводить Алия.

Стилгар снова споткнулся и упал позади Лето.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒