Фред Варгас 10 страница

– Что мы можем сделать? – спросила Жюльет.

– Я поеду в Дурдан, вот что можно сделать. Буду искать то, что искал Домпьер. Легенек не вправе мне помешать. Симеонидис волен показывать свои архивы кому захочет. Легавые могут только проверить, не прихватил ли я что‑ нибудь с собой. У тебя есть адрес отца в Дурдане?

– Нет, но тебе его там кто угодно подскажет. У Софии был дом на той же улице. Она купила там участок, чтобы навещать отца, не останавливаясь под одной крышей с мачехой. Ее она едва переносила. Это сразу за городом, улица Тисов. Погоди, я проверю.

Пока Жюльет ходила за своей сумкой на кухню, подошел Матиас.

– Уезжаешь? – сказал Матиас. – Хочешь, поеду с тобой? Так будет осторожнее. Начинает пахнуть жареным.

Марк улыбнулся ему.

– Спасибо, Матиас. Но лучше оставайся здесь Ты нужен Жюльет и Лекс тоже. К тому же ты должен присматривать за маленьким греком, ты с этим отлично справляешься. Мне спокойнее, когда я знаю, что ты на месте. Не волнуйся, со мной ничего не случится. Если у меня будут новости, я позвоню сюда или Жюльет домой. Предупреди крестного, когда он вернется.

Жюльет возвратилась с записной книжкой.

– Точное название «аллея Высоких Тисов», – сказала она. Дом Софии под двенадцатым номером. Дом старика неподалеку.

– Записал. Если Легенек тебя спросит, ты уснула в одиннадцать часов и ничего не знаешь. Пусть сам разбирается.

– Разумеется, – сказала Жюльет.

– И брата предупреди на всякий случай. Я заскочу домой и поеду ближайшим поездом.

Внезапный порыв ветра распахнул притворенное окно. Приближалась обещанная буря, явно более сильная, чем ожидалось. Марк ощутил прилив энергии. Он спрыгнул с табурета и испарился.

у себя в лачуге Марк быстро собрал сумку. Он не знал наверняка, сколько времени займет поездка и удастся ли ему что‑ нибудь найти. Но надо попытаться хоть что‑ то сделать. Эта дуреха Александра ничего лучше не придумала, как отправиться прогуляться на машине. Ну и балда. Марк злился, как попало запихивая вещи в сумку. Но главное, он пытался убедить себя, что Александра ездила, только чтобы развеяться. И солгала ему, только чтобы защитить себя. Только это, и ничего другого. Пришлось сделать над собой усилие, сосредоточиться, поверить. Он и не слышал, как вошел Лю‑ сьен.

– Собираешь сумку? – сказал Люсьен. – Да ты же все сомнешь! Посмотри на свою рубашку!

Марк взглянул на Люсьена. Верно, у него в среду днем нет уроков.

– Плевать мне на рубашку, – сказал Марк. – Александра попала в переделку. Эта дура уезжала сегодня ночью. Поеду в Дурдан. Буду рыться в архивах. Они не на латыни и не на романском, так что для меня это приятная смена обстановки. Я привык, с архивами работаю быстро, надеюсь что‑ нибудь найти.

– Я еду с тобой, – сказал Люсьен. – Не хочу, чтобы и тебе продырявили живот. Будем держаться вместе, солдат.

Марк прекратил набивать сумку и уставился на Люсьена. Сначала Матиас, а теперь он. Что касается Матиаса, тут он понимал и был тронут. Но трудно поверить, чтобы Люсьен мог интересоваться чем‑ нибудь, кроме себя и Первой мировой. Интересоваться и даже принимать участие. Ничего не скажешь, он часто заблуждался в последнее время.

– В чем дело? – спросил Люсьен. – Тебя это вроде удивляет?

– В общем, я судил о тебе иначе.

– Могу себе представить, – сказал Люсьен. – Как бы то ни было, в такой момент лучше держаться вместе. Вандузлер и Матиас здесь, а мы с тобой там. Войну не выигрывают в одиночку, посмотри на Домпьера. Так что я еду с тобой. Работа с архивами мне тоже не в новинку, и вдвоем у нас дело пойдет быстрее. Дай мне время собрать сумку и сообщить в коллеж, что я вот‑ вот снова подцеплю грипп.

– Идет, – сказал Марк. – Но поторопись. Поезд в четырнадцать пятьдесят семь с Аустерлиц‑ кого вокзала.

Меньше чем через два часа Марк и Люсьен блуждали по аллее Высоких Тисов. Сильный ветер гулял по Дурдану, и Марк полной грудью вдыхал это дуновение норд‑ веста. Они остановились перед домом двенадцать, обнесенным стенами по обе стороны от сплошных деревянных ворот.

– Помоги мне взобраться, – попросил Марк. – Хочу посмотреть, на что похож дом Софии.

– Разве это важно? – сказал Люсьен.

– Просто мне так хочется.

Люсьен осторожно поставил сумку, убедился, что улица пуста, и подставил скрещенные руки.

– Сними ботинки, – велел он Марку. – Не хочу, чтобы ты перепачкал мне руки.

Марк вздохнул, снял один ботинок, держась за Люсьена, и полез наверх.

– Видишь что‑ нибудь? – спросил Люсьен.

– Что‑ нибудь видишь всегда.

– Ну как там?

– Участок большой. София в самом деле была богата. Пологий склон позади дома.

– А дом какой? Так себе?

– Вовсе нет, – сказал Марк. – Немного в греческом стиле, несмотря на шифер. Длинный и белый, одноэтажный. Должно быть, строили специально для нее. Странно, даже ставни не закрыты. Погоди. Нет, это потому, что на окнах есть жалюзи. Я же говорю – греческий. Еще небольшой гараж и колодец. Старый здесь только колодец. Летом, должно быть, приятно.

– Может, хватит? – спросил Люсьен.

– Устал?

– Нет, но вдруг кто‑ нибудь придет.

– Ты прав, я спускаюсь.

Марк обулся, и они двинулись по улице, разглядывая таблички на дверях и почтовых ящиках там, где они были. Чем спрашивать дорогу у прохожих, они лучше поищут сами, чтобы их не запомнили.

– Вон там, – сказал Люсьен через сотню метров. – Тот ухоженный дом в цветах.

Марк разобрал надпись на потускневшей медной табличке: К. и Ж. Симеонидис.

– То, что нужно, – сказал он. – Помнишь, о чем мы с тобой договаривались?

– Не принимай меня за идиота, – возмутился Люсьен.

– Ладно, – сказал Марк.

Им открыл довольно красивый старик. Он молча смотрел на них, ожидая объяснений. После смерти дочери у него побывало много народу: полицейские, журналисты и Домпьер.

Люсьен и Марк принялись поочередно излагать цель своего визита, приправляя свои речи немалой дозой любезности. Об этом они договорились еще в поезде, но печаль на лице старика делала их любезность более естественной. О Софии они говорили с придыханием. Под конец они сами почти поверили в свою ложь: София, их соседка, дала им личное поручение. Марк рассказал про дерево. Нет ничего лучше правдивой основы, которая служит опорой для лжи. Он объяснил, что после случая с деревом София, несмотря ни на что, не могла успокоиться. И однажды вечером, разговорившись с ними на улице, она взяла с них обещание, что, если с ней вдруг случится несчастье, они постараются узнать правду. Она не доверяла полиции, которая, как она говорила, забудет о ней, как и о всех пропавших без вести. А им она поручила идти до конца. Поэтому они приехали сюда, решив, что из уважения и дружеских чувств к Софии им надлежит исполнить свой долг.

Симеонидис внимательно выслушал эту речь, которая, по мнению Марка, по мере произнесения звучала все глупее и неубедительнее. Он пригласил их войти. Полицейский в форме допрашивал в гостиной женщину, судя по всему, госпожу Симеонидис. Марк не осмелился ее разглядывать, тем более что при их появлении разговор прервался. Он только краем глаза успел заметить довольно полную женщину лет шестидесяти, с собранными на затылке волосами, которая поздоровалась с ними легким кивком. Она была поглощена вопросами полицейского, и на лице ее было написано динамичное выражение тех, кто желает казаться динамичным. Симеонидис быстрым шагом прошел через комнату, увлекая за собой Марка и Люсьена и выказывая подчеркнутое безразличие к этому полицейскому, занявшему его гостиную. Но полицейский, прервав допрос, приказал им остановиться. Это был молодой тип с упрямым, ограниченным выражением лица, соответствующим самому прискорбному представлению об идиоте, которому приказ заменяет способность мыслить. Не повезло. Люсьен испустил вздох преувеличенного сожаления.

– Мне очень жаль, месье Симеонидис, – сказал полицейский, – но я не могу позволить вам вводить кого‑ либо в ваше место жительства, не будучи проинформирован о гражданском состоянии этих лиц и о причине их визита. Таков приказ, и вам о нем известно.

Симеонидис улыбнулся коротко и зло.

– Это не мое место жительства, а мой дом, – сказал он звучным голосом, – и это не лица, а друзья. И знайте, что грек из Дельф, рожденный в пятистах шагах от оракула, не принимает предписаний от кого бы то ни было. Зарубите это себе на носу.

– Закон один для всех, месье, – отвечал полицейский.

– Можете засунуть свой закон себе в задницу, – сказал Симеонидис безразличным тоном.

Люсьен ликовал. С таким вот старым воякой можно весело провести время, если бы в силу обстоятельств он не был так опечален.

Еще какое‑ то время полицейский продолжал чинить им препятствия, пока, наконец, не записал их имена и, заглянув в свою записную книжку, без труда идентифицировал их как соседей Софии Симеонидис. Но поскольку ничто не запрещало им ознакомиться с архивами с разрешения их владельца, он вынужден был их пропустить, уведомив, что в любом случае перед уходом они подвергнутся досмотру. В настоящее время ни один документ не должен покидать дом. Люсьен пожал плечами и последовал за Симеонидисом. Внезапно разъярившись, старый грек вернулся обратно и схватил полицейского за лацканы. Марк подумал, что он собирается набить ему морду и на это стоит посмотреть. Но старик дрогнул.

– Нет… – сказал Симеонидис после паузы. – Не стоит.

Он выпустил из рук полицейского, будто что‑ то нечистое, и вышел из комнаты, догнав Марка и Люсьена. Они поднялись на второй этаж, прошли по коридору, и старик открыл ключом, висевшим у него на поясе, дверь слабо освещенной комнаты с полками, набитыми папками.

– Комната Софии, – сказал он тихо. – Полагаю, именно это вас интересует?

Марк и Люсьен закивали.

– Надеетесь найти что‑ нибудь? – спросил Симеонидис. – Действительно надеетесь?

Он пристально смотрел на них сухим взглядом, сжав губы, с выражением боли на лице.

– А если мы ничего не найдем? – сказал Люсьен.

Симеонидис стукнул кулаком по столу.

– Вы должны найти, – приказал он. – Мне восемьдесят один год, я не могу больше передвигаться и уже не соображаю так, как хотелось бы. А вы – может быть. Мне нужен этот убийца. Мы, греки, никогда не отпускаем, так говорила моя старая Андромаха. Легенек уже не способен думать свободно. Мне нужны другие, мне нужны свободные люди. Неважно, давала ли вам София какое‑ то «поручение». Это правда или ложь. Думаю, ложь.

– Скорее ложь, – согласился Люсьен.

– Хорошо, – сказал Симеонидис. – Ближе к делу. Почему вы ищите?

– Профессия, – сказал Люсьен.

– Детективы? – спросил Симеонидис.

– Историки, – ответил Люсьен.

– Причем тут София?

Люсьен указал пальцем на Марка.

– Все он, – сказал Люсьен. – Он не хочет, чтобы обвинили Александру Хауфман. Готов вместо нее подставить кого угодно, пусть даже невиновного.

– Прекрасно, – сказал Симеонидис. – Если это может вам помочь, знайте, что Домпьер пробыл здесь недолго. Думаю, он, не колеблясь, заглянул в одну только папку. Как видите, папки расставлены по годам.

– Вы знаете, в которую? – спросил Марк. – Вы были с ним?

– Нет. Он очень хотел остаться один. Я заходил лишь раз, чтобы принести ему кофе. Думаю, он смотрел папку за тысяча девятьсот восемьдесят второй год, но не уверен. Оставляю вас, вам нельзя терять время.

– Еще один вопрос, – попросил Марк. – Как относится к случившемуся ваша жена?

Симеонидис сделал двусмысленную гримасу.

– Жаклин не проливала слез. Она не злая, но решительная и всегда стремится «противостоять». Для моей жены «противостоять» – знак высшего качества. Это настолько вошло в привычку, что уже ничего не поделаешь. К тому же она защищает своего сына.

– А что вы можете сказать о нем?

– Жюльен? Не способен ни на что серьезное. Убийство, несомненно, превышает его возможности. Особенно если учесть, что София помогала ему, когда он не знал, чем себя занять. Находила ему повсюду роли статистов. Он не сумел этим воспользоваться. Вот он как раз хоть немного поплакал о Софии. Когда‑ то он очень ее любил. В юности увешивал ее фотографиями свою комнату. И слушал ее пластинки. Теперь уже нет.

Симеонидис явно утомился.

– Оставляю вас, – повторил он. – Для меня сон перед обедом не бесчестие. К тому же эта слабость нравится моей жене. Принимайтесь за работу, времени у вас немного. Этот полицейский может в конце концов найти законный способ запретить вам смотреть архивы.

Симеонидис ушел, и они услышали, как открывается дверь в глубине коридора.

– Что ты о нем думаешь? – спросил Марк.

– Красивый голос, он передал его своей дочери. Спорщик, властен, умен, занятен и опасен.

– А его жена?

– Дура, – сказал Жюльен.

– Быстро ты ее отметаешь.

– Дураки способны на убийство, одно другому не помеха. Особенно такие, как она, демонстрирующие глупую доблесть. Я послушал немного, как она разговаривала с полицейским. Она не щепетильна и вполне удовлетворена своими достоинствами. Удовлетворенные дураки способны убить.

Марк кивнул, расхаживая по комнате. Он остановился перед папкой за тысяча девятьсот восемьдесят второй год, пригляделся к ней, не прикасаясь, и продолжил свой обход, осматривая полки. Люсьен копался в своей сумке.

– Давай сюда эту папку восемьдесят второго, – сказал он. – Старик прав: у нас, возможно, не много времени до того, как Закон опустит перед нами решетку.

– Домпьер смотрел не тысяча девятьсот восемьдесят второй год. Старик либо ошибся, либо соврал. Он смотрел папку за тысяча девятьсот семьдесят восьмой.

– Что, перед ней нет пыли? – спросил Люсьен.

– Именно, – сказал Марк. – Все остальные уже давно не вынимались. Полицейские еще не успели сунуть сюда свой нос.

Он вытащил папку за тысяча девятьсот семьдесят восьмой и аккуратно выложил ее содержимое на стол. Люсьен быстро его перелистал.

– Все это относится только к одной опере, – сказал он, – к «Электре» в Тулузском театре. Нам это ни о чем не говорит. Но Домпьер, должно быть, здесь что‑ то искал.

– За дело, – сказал Марк, слегка обескураженный кипой старых газетных и журнальных вырезок с написанными от руки комментариями, по всей вероятности принадлежавшими Симеонидису, фотографий, интервью. Вырезки были аккуратно подколоты скрепками.

– Подмечай, где скрепки передвинуты, – сказал Люсьен. – В комнате сыровато, они должны оставить ржавый след или вмятинку на бумаге. Так мы узнаем, какие статьи в этом ворохе заинтересовали Домпьера.

– Так я и делаю, – сказал Марк. – Критика хвалебная. София нравилась. Она говорила, что была посредственной певицей, но она себя недооценивала. Матиас прав. Что это ты делаешь? Давай помогай.

Теперь Люсьен засовывал какие‑ то свертки обратно в свою сумку.

– Вот пять стопок, – повысил голос Марк, – скрепки на которых недавно передвигали.

Марк взял три из них, а Люсьен две. Некоторое время они быстро и молча читали. Статьи были длинными.

– Ты говорил, что статьи хвалебные? – сказал Люсьен. – Вот эта точно совсем не льстит Софии.

– Эта тоже, – откликнулся Марк. – Больно бьет. Софии наверняка не понравилось. И старику Симеонидису. Он пометил на полях: «жалкий дурак». Кто же этот жалкий дурак?

Марк поискал подпись.

– Люсьен, – сказал он, – этого «жалкого дурака» критика зовут Даниэль Домпьер. Тебе это о чем‑ нибудь говорит?

Люсьен взял у Марка статью.

– Значит, наш убитый, – сказал он, – его родственник? Племенник, кузен, сын? От него он и слышал об этой опере?

– Похоже на то. Уже горячее. Как зовут твоего критика, который разносит Софию в пух и прах?

– Рене де Фремонвиль. Не слышал о таком. Хотя я ничего не смыслю в музыке. Погоди, тут кое‑ что занятное.

Люсьен с изменившимся лицом снова принялся за чтение. У Марка появилась надежда.

– Ну? – сказал Марк.

– Успокойся, тут нет никакой связи с Софией. Это обратная сторона вырезки. Здесь начало другой статьи, тоже Фремонвиля, о какой‑ то театральной пьесе: провальная, поверхностная и неряшливая постановка о внутренней жизни одного парня в окопах в семнадцатом году. Почти двухчасовой монолог, нудный, как, похоже, и все остальное в этом спектакле. К несчастью, недостает окончания статьи.

– Дерьмо, ты опять за свое! Плевать нам на статью, Люсьен, плевать! Не ради этого мы притащились в Дур дан, черт возьми!

– Замолчи. Фремонвиль в одном месте оговаривается, что у него сохранились записные книжки его отца времен войны и что автору, прежде чем браться за сочинение военных пьес, надо было бы вдохновляться именно такого рода документами. Ты понимаешь? Военные дневники! Написанные на фронте, с августа четырнадцатого по октябрь восемнадцатого! Семь записных книжек! Нет, ты только подумай! Год за годом! Только бы его отец был крестьянином! Это же золотая жила, Марк, раритет! Боже милостивый, сделай так, чтобы отец фремонвиля оказался крестьянином! Черт побери, как хорошо, что я поехал с тобой!

Не в силах усидеть на месте от счастья и надежды, Люсьен вскочил на ноги, принялся мерить шагами темную комнату, читая и перечитывая обтрепанный клочок старого газетного листа. Отчаявшийся Марк снова стал перелистывать документы, которые просматривал Домпьер. Помимо статей, неблагожелательных к Софии, в трех других стопках содержались материалы более анекдотического содержания, рассказывающие о серьезном инциденте, на несколько дней нарушившем ход представлений «Электры».

– Слушай, – призвал Марк.

Бесполезно. Люсьен был недосягаем, поглощен открытием своей золотой жилы и уже не способен интересоваться чем‑ либо другим. Однако поначалу он был исполнен доброй воли. До чего некстати возникли эти военные дневники! Недовольный Марк стал читать молча, про себя. Вечером семнадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, за полтора часа до представления, София Симеонидис в своей уборной подверглась жестокому нападению, сопровождавшемуся попытками сексуального насилия. По ее словам, нападавший, заслышав шум, внезапно убежал. Она не смогла что‑ либо о нем сообщить. На нем была темная куртка, скрывавшая лицо синяя шерстяная маска, и он бил ее кулаками, чтобы повалить на пол. Он снял маску, но она была уже слишком оглушена, чтобы его узнать, к тому же он погасил свет. Покрытая ссадинами, к счастью, неопасными, София Симеонидис в состоянии шока была отвезена в больницу для осмотра. Однако София Симеонидис отказалась подать жалобу, и потому никакого расследования не проводилось. Вынужденные довольствоваться догадками журналисты предполагали, что нападение было совершено одним из статистов, поскольку для публики театр в тот час был закрыт. Виновность пяти певцов труппы была исключена немедленно: двое из них были знаменитостями, и все они явились в театр позднее, что подтвердили и сторожа – также непричастные к нападению пожилые люди. Между строк ясно читалось, что пятерых певцов куда более надежно, чем их слава или время прихода в театр, защищала от подозрений их сексуальная ориентация. Что касается многочисленных статистов, неопределенность показаний певицы не позволяла подозревать кого‑ то одного из них. Тем не менее, уточнял один из журналистов, на следующий день двое статистов не явились на спектакль. Журналист, однако, допускал, что для никому не известных статистов обоего пола, зачастую оплачиваемых поденно и нередко затыкавших в спектаклях дыры, всегда готовых бросить представление ради первого многообещающего рекламного кастинга, это было в порядке вещей. Он также полагал, что нельзя сбрасывать со счетов ни одного мужчину из числа технического персонала.

Разброс был широк. Нахмурившись, Марк вернулся к статьям Даниэля Домпьера и Рене де Фремонвиля. Будучи прежде всего музыкальными критиками, они не распространялись об обстоятельствах нападения, а только отмечали, что ставшую жертвой несчастного случая Софию Симео‑ нидис в течение трех дней заменяла ее дублерша Натали Домеско, которая своей отвратительной имитацией бесповоротно загубила «Электру», так что ее не смогло спасти даже возвращение Софии Симеонидис: выйдя из больницы, певица вновь оказалась не в состоянии справиться с этой партией для низкого драматического сопрано. Они приходили к заключению, что пережитый певицей шок не извинял недостаточности ее тесситуры и что она совершила прискорбную ошибку, решившись исполнить в «Электре» партию, значительно превышавшую ее вокальные данные.

Это вывело Марка из себя. Правда, София и сама говорила им, что она не была «той самой Симеонидис». И наверное, ей не следовало браться за «Электру». Наверное. Он совершенно в этом не разбирался, во всяком случае, не больше, чем Люсьен. Но уничижительное высокомерие обоих критиков его бесило. Нет, София не заслуживала ничего подобного.

Марк обратился к другим папкам и другим операм. Повсюду хвалебные, или просто лестные, или удовлетворительные рецензии и все та же разгромная критика из‑ под пера Домпьера и Фремонвиля, даже когда София не выходила за пределы возможностей своего лирического сопрано. Эти двое явно невзлюбили Софию, причем с самого ее дебюта. Марк расставил папки по местам и, опустив голову на сжатые кулаки, задумался. Уже почти стемнело, и Люсьен зажег две лампы.

София подверглась нападению… И она не стала подавать жалобу на нанесение телесных повреждений. Он вернулся к «Электре» и бегло просмотрел остальные статьи об этой опере, в которых говорилось примерно об одном и том же: о неудачной постановке, невыразительности декораций, нападении на Софию Симеонидис и ожидаемом возвращении певицы, с той лишь разницей, что большинство критиков высоко отзывались о предпринятой Софией попытке, а Домпьер и Фремон‑ виль не щадили ее. Он не знал, что следовало запомнить из всей этой папки за тысяча девятьсот семьдесят восьмой год. Хорошо бы иметь возможность читать и перечитывать все отзывы. Сравнивать, определить особенности вырезок, заинтересовавших Кристофа Домпьера. Хорошо бы переписать хотя бы те статьи, которые читал убитый. Но это огромная, многочасовая работа.

Между тем в комнату вошел Симеонидис.

– Вам следует поторопиться, – сказал он. – Полиция пытается найти способ закрыть доступ к моим архивам. У них сейчас нет времени самим заниматься ими, и они, должно быть, опасаются, что их опередит сам убийца. Я слышал после сна, как этот дурень куда‑ то звонил. Он хочет опечатать архивы. И похоже, добьется своего.

– Можете не беспокоиться, – сказал Люсьен. – Мы через полчаса закончим.

– Превосходно, – сказал Симеонидис. – Вы быстро продвигаетесь.

– Кстати, – сказал Марк, – ваш пасынок тоже был статистом в «Электре»?

– В Тулузе? Безусловно, – сказал Симеонидис. – Он участвовал во всех ее спектаклях с семьдесят третьего по семьдесят восьмой год. Это потом он все бросил. Не занимайтесь им, вы зря теряете время.

– София рассказывала вам о том нападении перед началом «Электры»?

– София ненавидела, когда об этом говорили, – помолчав, сказал Симеонидис.

После ухода старого грека Марк уставился на Люсьена, который, вытянув ноги, развалился в продавленном кресле и забавлялся со своей газетной вырезкой.

– Через полчаса? – воскликнул Марк. – Ты хочешь свалить через полчаса, когда нужно переписывать кучу документов, а ты тут прохлаждаешься и грезишь о своих военных дневниках?

Не вставая, Люсьен указал на свою сумку.

– Там два с половиной килограмма портативного компьютера, – пояснил он, – девять килограммов сканера, а также духи, пара трусов, толстая веревка, спальный мешок, зубная щетка и кусок хлеба. Теперь ты понимаешь, почему я хотел взять на вокзале такси. Давай свои документы, я скопирую все, что захочешь, и мы заберем их в Гнилую лачугу.

– Как ты до этого додумался?

– После того как убили Домпьера, можно было Догадаться, что легавые попытаются запретить копировать архивы. Искусство ведения войны, дружище, заключается в том, чтобы предвидеть маневры противника. Приказ скоро будет отдан, но нам он уже не помешает. Так что поторопись.

– Прости, – сказал Марк, – я последнее время немного взвинчен. Как, впрочем, и ты.

– Нет, меня заносит в ту или другую сторону. Это не совсем одно и то же.

– Твои игрушки? – спросил Марк. – Они стоят кучу бабок.

Люсьен пожал плечами.

– Мне предоставил их факультет, через четыре месяца придется их вернуть. Мои здесь только провода.

Рассмеявшись, он подключил аппаратуру. Наблюдая, как копируются документы, Марк все больше успокаивался. Может, от них и не будет толку, но его радовала сама мысль о том, что у него будет время изучить их без спешки под своим средневековым кровом. Основная часть документов была скопирована.

– Фотографии, – напомнил Люсьен, махнув рукой.

– Думаешь, это нужно?

– Уверен. Давай сюда фотографии.

– Здесь только фотографии Софии.

– Как, нет общего снимка, например, когда они раскланиваются или отмечают генеральную репетицию?

– Только София, говорю тебе.

– Тогда оставь их.

Люсьен завернул аппаратуру в старый спальник, все перевязал и прикрепил к свертку длинную веревку. Затем он осторожно открыл окно и бережно спустил сверток.

– Нет комнат без окон, – сказал он. – А под окном всегда есть хоть какая‑ нибудь почва. Под этим окном – дворик для мусорных контейнеров, лучше, чем улица. Готово.

– Сюда кто‑ то идет, – предупредил Марк.

Люсьен отпустил конец веревки и бесшумно притворил окно. Он снова небрежно развалился в старом кресле.

Появился полицейский с самодовольным видом охотника, только что подстрелившего куропатку.

– Запрещается что бы то ни было просматривать и снимать копии, – возвестил болван. – Таков новый приказ. Забирайте вещи и покиньте помещение.

Марк и Люсьен с ворчанием повиновались и последовали за полицейским. Когда они спустились в гостиную, госпожа Симеонидис накрыла стол на пять персон. Значит, их пригласили на ужин. Пятеро, подумал Марк, значит, и сын будет ужинать с ними. На сына стоило посмотреть. Они приняли приглашение. Прежде чем они уселись за стол, молодой полицейский обыскал их и вытряхнул все из сумок, вывернув их наизнанку и осмотрев каждый шов.

– Все в порядке, – сказал он, – можете все убрать.

Он вышел из гостиной и встал в дверях.

– На вашем месте, – заметил Люсьен, – я бы лучше охранял дверь в архив до нашего ухода. Мы ведь можем снова туда забраться. Вы сильно рискуете, жандарм.

Недовольный полицейский поднялся на второй этаж и расположился прямо в комнате. Люсьен попросил Симеонидиса показать ему, как выйти во дворик, сходил за свертком и засунул его на самое дно сумки. Он находил, что с некоторых пор мусорные контейнеры – слишком частые гости в его жизни.

– Не волнуйтесь, – успокоил Симеонидиса Люсьен. – Все ваши архивы в целости и сохранности. Даю слово.

Сын немного опоздал к ужину. Грузный сорокалетний человек с неспешной походкой, Жюльен не унаследовал от матери желание выглядеть незаменимым и деятельным. Немного жалкий, неприметный, он приветливо улыбнулся гостям, и Марк почувствовал сожаление. Этот человек, ставший тупым и безвольным рядом с неугомонной матерью и властным отчимом, вызывал у него сострадание. Марк был снисходителен к тем, кто встречал его приветливой улыбкой. К тому же Жюльен оплакивал Софию. Далеко не урод, только лицо одутловатое. Марк предпочел бы проникнуться к нему отвращением, ненавистью, словом, чувством достаточно сильным, чтобы увидеть в нем убийцу. Но Марк никогда не видел убийц, поэтому он решил, что податливый тип, задавленный матерью, несмотря на милую улыбку, вполне мог оказаться кровожадным. Ну подумаешь, уронил пару слезинок.

Его мать тоже годилась на роль убийцы. Суетливая, хлопотавшая больше, чем того требовали обязанности хозяйки, говорившая больше, чем того требовало поддержание разговора, Жаклин Симе‑ онидис была утомительна. Марк отметил ее закрученный точно на затылке пучок, сильные руки, неестественный голос, наигранное оживление, тупую непреклонность, с которой она накладывала каждому его порцию цикория с ветчиной, и подумал, что эта женщина способна на все ради власти, денег и избавления своего недотепы сына от финансовых проблем. Она вышла замуж за Симеонидиса. По любви? Потому что он был отцом известной певицы? Чтобы открыть перед Жюльеном двери театров? Да, у них обоих был мотив и, возможно, предрасположенность к убийству. Но не у старика. Марк наблюдал, как он энергично нарезает цикорий. Властность превратила бы его в законченного тирана, окажись Жаклин более беззащитной. Но нескрываемое горе отца‑ грека исключало любые подозрения. С этим все были согласны.

Марк терпеть не мог цикорий с ветчиной, если только он не был отлично приготовлен, что относится уже к области фантастики. Он видел, как жадно ел Люсьен, пока он сам давился горькой и водянистой массой, вызывавшей у него тошноту. Люсьен завел разговор о Греции начала века. Си‑ меонидис отвечал отрывистыми фразами, зато Жаклин не жалела сил, демонстрируя живейший интерес ко всему на свете.

Марк и Люсьен успели на поезд, отходивший в 22. 27. Старик Симеонидис, уверенно ведя машину, быстро доставил их на вокзал.

– Держите меня в курсе, – сказал он, пожимая им руки. – Что там у вас в свертке, молодой человек? – спросил он Люсьена.

– Компьютер, а в нем все, что надо, – улыбнулся Люсьен.

– Отлично, – сказал старик.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒