Анастасия Шерр. Саид 3. В огне. Хаджиевы – 6. Аннотация

Анастасия Шерр

Саид 3. В огне

Хаджиевы – 6

1. Варвар

2. Варвар. Искупление

3. Валид

4. Саид. За гранью

5. Саид. Над пропастью

http: //www. litres. ru/pages/biblio_book/? art=67113255SelfPub; 2022

Аннотация

– Почему ты постоянно смотришь в окно?

– Привычка с детства. Каждую свободную минуту я проводил у окна, надеясь увидеть там мать.

– И до сих пор её ждёшь?

– Нет. Теперь я надеюсь увидеть там тебя.

Содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 1

– Крастотааа. Давно не бывал в таких местах, – довольно, с каким‑ то садистским удовлетворением потянул носом Молох и повернулся к новому знакомому. – Хороший у тебя клуб. Кровищей воняет, аж шерсть дыбом.

Тот усмехнулся.

– Я знал, что тебе понравится. Сам‑ то размяться не желаешь? Гляди, какой зверь в октагоне. Такого свалить будет непросто. Ещё ни одного поражения, – собеседник хитро взглянул на Молоха, и тот покачал головой.

– Думаешь, не свалю? Я на зоне и не таких шатал.

– Этого, думаю, не сможешь. Зона зоной, но у нас всё по‑ другому. Финки и кастеты запрещены. Только тело.

– Да не вопрос, – Молох завёлся. Дурная привычка, сам знает. – А как парня‑ то зовут? Хорошо махается, – кивнул на клетку, где татуированный псих уже превращал своего соперника в кусок фарша. Жестоко и быстро. Наносил удары молниеносно, и каждый из них, как хорошая пиздюлина куском арматуры. Кулачищи пудовые, взгляд бешеный, абсолютно неадекватный. Словно ему уже нечего терять… Молох видел таких на зоне. Опасные ребята. Тем и опасные, что стоп‑ крана у них уже нет. Такие умудрялись и смуту устраивать, и на ментов кидаться с финкой. За это, конечно, их уничтожали. Как сбесившееся животное… Пулей в лоб. Молоху даже было жаль парней. Он и сам немало в жизни повидал, но так, чтобы стало вдруг всё равно, чтобы самому себя в медвежий капкан загнать… Нет, он не представлял, что должно произойти, чтобы так опустить руки.

– Саид Хаджиев.

– Хаджиев? Хаджиев… – задумчиво повторил Молох и повернулся к знакомому. – Где‑ то слышал о таком. Или об отце его… Это же те самые Хаджиевы, да?

– Долго же ты был на киче, – покачал головой собеседник.

– Да не мало, – согласился Молох. – Десять лет как‑ никак. Так что мимо меня таких Хаджиевых проплыло, как говна по реке.

Знакомый отчего‑ то снова усмехнулся.

– Этот ещё долго продержится на плаву, – мужчина взглянул на зверя в клетке как‑ то тепло, по‑ родному.

– Твоя подружка, что ли? – оскалился Молох, на что новый знакомый лишь скривил рот в подобии ухмылки.

– Лучше. Мой брат. А ты поосторожнее с выражениями. Он в последнее время бывает не очень вежлив.

– Так ты что, тоже Хаджиев? – ошарашенно уставился на Варвара, а тот пожал плечами.

– Вроде как, да.

– Ммм… – протянул задумчиво Молох и снова вернул внимание зверю в октагоне. – Я согласен на бой. Только скажи мне, что случилось с твоим братом?

Варвар перевёл хмурый взгляд на мечущегося в клетке родственника, вздохнул.

– Беда у него случилась. Невеста погибла. А он до сих пор не верит. Вот и сгоняет ярость в боях. Так себе помогает, по себе знаю, но хоть что‑ то.

Так он и думал. В девяноста процентах случаев всему виной баба. Бабы – зло, если их впустить в сердце и душу, они там корни пустят, и ты, считай, навеки проклят. И хорошо, если угодило влюбиться в какую‑ нибудь тупую блядь, у которой в голове только шмотьё да ресторанчики. От такой вреда по минимуму. А вот если эта сука ещё и умная… Тогда, считай, всё. Допрыгался фраерок. Сожрёт и не подавится. И плевать ей, насколько стальные у тебя яйца.

– Ясно, – Молох провёл пятернёй по заросшему жёсткой щетиной лицу. – Давай, запусти меня в клеть.

Хаджиев от боя не отказался, но, когда Молох шагнул в октагон, смерил его насмешливым взглядом. Да, тот после кичи заметно поусох, только не в массе сила, и Хаджиев, как профессиональный боец, должен об этом знать.

– Привет, Саид! Говорят, ты тут самый опасный парень? Покажешь, на что способен?

Хаджиев ухмыльнулся окровавленным ртом, внутри что‑ то неприятно сжалось. Этот мужик вблизи кажется ещё более безумным.

– Уверен, что хочешь этого? – по мокрому от пота торсу вились старые и новые наколки. Уж в чём, в чём, а в «синей болезни» Молох разбирался. Хаджиев исписывал себя не просто так. Он, по ходу дела, добавлял по наколке раз в неделю. Чаще нельзя.

– А говорят, ваши тату не любят? – ответил вопросом на вопрос. – Чего забил себя так? Мазохист, что ли?

Наколки Хаджиева были сложными, а значит, болезненными. И все как одна вызывали тревогу. У парня явно с башкой проблемы. Какие‑ то жуткие черепа, огонь, люди, исчезающие в пламени, с открытым ртом, будто вопят в агонии. В основном женщины. Да. Опять бабы…

– А я не все. Так что, драться будем, или заговорим друг друга до обморока? – Хаджиев, и правда, выглядел скучающе.

– А ты сначала подлататься не хочешь? – бросил ему с насмешкой Молох. Хаджиеву действительно не помешало бы наложить пару скоб на рассечённую бровь. Потом шрам останется уродливый, а то, что шрамы мужика красят – наглая брехня. Его потом боятся все, но явно не любуются.

– Тебя загашу и подлатаюсь, – кинул тот, всё ещё на адреналине. Вряд ли он сейчас боль чувствует. Предыдущего противника из ринга вынесли.

Молох закончил с повязками на кистях, шагнул на встречу, и толпа взревела. Но… Чего‑ то не хватало для полного кайфа. И он даже знал чего. Хаджиев пока только вполсилы выложился, недюжинный запас энергии при нём. Это плохо. Так он долго не выдохнется.

– Слышал о твоей подружке! Мне очень жаль! – крикнул, стараясь переорать вой толпы, почуявшей кровь. Нихера в этом мире не меняется. Люди всё такие же ублюдочные твари, жадные до зрелищ, жратвы и ебли. – Ты хоть отодрать‑ то её успел или так целкой и… – договорить он не смог, потому что ухмылка Хаджиева в мгновение ока превратилась в оскал, и пудовый кулачище втопился в челюсть Молоха. Дааа… Это то, чего он так хотел. Раздраконить зверюгу, посмотреть его грани. Довольно забавно. Только больно, пиздец как. Будто моторвагонный состав в морду врезался. А парень неплох.

Шутки закончились со вторым тяжёлым ударом. Веселиться Молоху как‑ то расхотелось, и он отпрянул назад, дав себе пару секунд передышки. Злой соперник – заведомо проигравший соперник. Так было всегда. Но только не в случае с Хаджиевым. Этот засранец будто из гнева силы черпает. Хотя чего удивляться. Такие, как он, за счёт гнева и живут.

Собравшись, закрыл морду блоком, но пропустил пару незначительных ударов по торсу и пошёл в наступление. Хаджиев же, отхватив по харе, отшатнулся, широко улыбнулся. Наконец‑ то, достойный противник, а не те соплежуи, что были у него до Молоха. У последнего было учителей хоть отбавляй. Что до зоны, что на ней. Да и на воле много врагов осталось. Некогда клювом щёлкать.

Бой закончился спустя полчаса, когда оба выдохлись и хорошенько поистрепали друг друга. У Хаджиева заплыл глаз, и губы превратились всмятку, а Молоху пришлось попрощаться с парой очередных зубов. Зря капу в рот не сунул. Хотя после десяти лет на киче, хочешь не хочешь, а пойдёшь к стоматологу. Сошлись бы на ничью, но Хаджиев был против. Разгорелся, психопат, не потушить. Пришлось продолжать, хотя уже и не так резво. И последний хук таки проебал. Сверкнуло в глазах, и Молох свалился на татами, а вместе с этим из лёгких выбило весь воздух.

– Хватит тебе или ещё накинуть? – сверху вниз глянул на него Хаджиев.

– Пожалуй, разойдёмся. Я как‑ то, знаешь ли, не в форме сегодня, – проскрипел, сплёвывая кровь.

– Ещё раз о моей женщине что‑ то скажешь, я глотку тебе порву, Молох. И насрать мне, кем ты был или есть. Понял? – руки не подал. Впрочем, Молох ещё был в состоянии сам подняться. Да и не привык он, чтобы кто‑ то помогал. Не ту профессию когда‑ то выбрал.

Как следует умылся ледяной водой, взглянул на себя в зеркало. Да, красавчик. Не успел на воле очутиться, как уже с размазанной харей. Сплюнул кровавую слюну в белоснежную раковину, толкнул дверь сортира и вышел в зал. На ринге снова кто‑ то кого‑ то месил, но Молоха это уже мало интересовало. Пришло время узнать, зачем его прямо от ворот зоны привезли сюда, к Хаджиевым. Конечно, Молох не так прост, как может показаться со стороны, и прекрасно знал о положении дел в мире. Как и о самих Хаджиевых…

Присел за стол, где его уже ждал бывший противник с такой же размалёванной рожей и его брат. Оба уставились на Молоха испытующе, с насмешкой.

– Ну что, как тебе мой брат? – Варвар окинул взглядом помятого Елисея.

– Так меня за этим сюда твои горные орлы притащили? Чтобы я твоим братом полюбовался? Извини, но я больше по девочкам.

Варвар с улыбкой почесал бороду, Саид же без всяких эмоций продолжал его изучать. Молох заметил, что он и во время боя также пристально смотрел в глаза, будто считывал его будущую реакцию. И, надо признать, почти ни разу не ошибся. Интересно, кто его так выдрессировал?

– Мы познакомиться хотели. Легенды о тебе ходят громкие, – наконец, заговорил младший Хаджиев. – Правду говорят или врут?

– Вы сами обо мне всё знаете, парни. Иначе я бы здесь не сидел. А теперь вопрос: что я здесь делаю? Разве не положено мне, только откинувшемуся с зоны правильному пацану, драть длинноногих красоток в гостинице? – ответил прямым взглядом в глаза.

– Успеешь потрахаться. Дело есть. Говорят, ты можешь выследить кого угодно и в любой ситуации, – Хаджиев поднял стакан с виски, сделал глоток. Поморщился, когда спиртное прижгло раны.

– Ага, вы меня ещё сталкером назовите, – отшутился, но внутри как‑ то неприятно стало. Только‑ только на свободу вылез, и опять работа. Он никогда её не искал, так вышло, что она сама нашла его и находила каждый раз, как бы он ни сопротивлялся. Кому‑ то нужно этим заниматься – так он успокаивал себя до тюряги. Теперь же мысль была только одна: свалить отсюда подальше и больше не видеться с этими Хаджиевыми. Ни с кем из тех, с кем когда‑ то имел дела.

– Плевать. Ты можешь найти пропавшего человека или нет? – подался вперёд младший Хаджиев, и в его глазах Молох заметил то, чего уже давно не видел в человеческих взглядах. Надежду.

– Слушай, Саид… Мне, и правда, жаль, что у тебя с женитьбой не заладилось, но я больше этим не промышляю. Профессия чистильщика уже не в почёте. Особенно для тех, кто за это десятку тянул. Так что с местью не помогу. Извини.

– Если надо будет кого убрать – без тебя разберёмся. Нужно только найти человека, – Саид явно не собирался сдавать назад.

– Или подтвердить, что этот человек погиб, – будто нехотя добавил Варвар, покосился на брата.

– Нет. Найти! – рявкнул на это злобно Саид, и Молох подумал, что между братьями не всё так гладко.

– Почему я? – спросил, махнув свою порцию обжигающего вискаря, выдохнул.

– Многие искали. Ни менты, ни частники, ни даже наши люди не нашли. Нужен такой, как ты, – мрачно заключил Хаджиев. – Если найдёшь её, я буду перед тобой в неоплатном долгу.

Иметь в вечных должниках Хаджиева, пожалуй, будет полезно… Только вот отвратительное ощущение, что его снова засасывает в старое болото не прошло.

ГЛАВА 2

Двумя неделями ранее

– Куда подевался отец? – Марат обошёл первый этаж, осмотрел всё вокруг придирчивым взглядом. Кабинет старшего Хаджиева был пуст уже давно. Там даже пыль накопилась, чего он не наблюдал раньше никогда.

– Передо мной вы не отчитываетесь, – пожала плечами Хаджар, глядя себе под ноги. – А я не лезу не в своё дело. Ты же знаешь, сынок. Отец уехал, велел в кабинет не ходить, даже убираться запретил. А младший либо наверху, как сейчас, – кивнула на второй этаж, – либо где‑ то пропадает. Потом возвращается уставший… Иногда злится, комнату её крушит. Потом сам всё на места складывает. Жалко мне мальчика… Второй раз такой ужас переживает.

Марат нахмурился, остановился у лестницы. Подниматься наверх не хотелось. Не потому, что не желал видеть Саида. Просто не мог видеть его в таком состоянии. Помнил себя после потери жены и сына. Он тогда вообще на человека мало был похож. И боль не уйдёт даже с годами. Даже когда появится другая семья, не менее любимая. Боль всё равно останется внутри, как вечный огонь, как напоминание, что нужно любить их ещё больше. Потом появятся паранойя и вечный страх потерять их. Ты превратишься в долбаного психа, помешанного на безопасности и слежке за ними. А потом немного успокоишься. Наверное. Но боль не уйдёт. Она навсегда останется внутри.

Саид сидел на кровати, сложив руки в замок и бездумно пялясь на свадебное платье, что до слепоты белым напоминанием выворачивало душу. Дурная это привычка – изводить себя.

– Что надо? – отозвался глухо и, взяв с тумбочки почти опустевшую бутылку с виски, приложился к горлышку.

– Пришёл увидеть брата, – Марат прошёлся вдоль стены, встал напротив. – А ты всё бухаешь?

– Бухают – это когда напиваются. А у меня даже нажраться не получается.

– Даже если получится – не поможет. Тебе не кажется, что пора принять тот факт, что она…

– Она жива. И мне плевать, что вам там кажется.

– Это нелегко принять, я знаю. Но рано или поздно придётся. И чем дольше ты обманываешься, тем больнее будет потом. Это нельзя отсрочить. Нельзя оттянуть. Поверь мне, брат. Я сам пережил то, о чём сейчас говорю.

– Чего пришёл, Марат? Няньки мне не нужны, – отбросив пустую бутылку в угол комнаты, поморщился от её звона.

– Пришёл, чтобы поговорить.

– Слушаю.

– Вербин сказал, что ты забрал тело девушки. Но если помнишь, у него осталось тело мужчины.

– И?

– Тебе ведь известно, что это он. Радугин.

– Дальше что?

– А то, что твоя Надя была с ним. Соответственно, женское тело принадлежит…

– Не ей. Если ты припёрся, чтобы ебать мне мозги, то лучше сразу проваливай. В ваших с Вербиным умозаключениях я не нуждаюсь. Предпочитаю жить своим умом.

Марат шумно выдохнул, прошёлся по комнате. Жутко здесь. Как в склепе каком‑ то. Платье ещё это…

– Тогда у меня к тебе предложение. Есть один мужик… Молох. Может, слышал о нём? – не дождавшись ответа Саида, продолжил: – Он через неделю с зоны выходит. Говорят, раньше чистильщиком был. Мог достать любого человека хоть из‑ под земли. Никому не удавалось от него скрыться. Даже сваливших за бугор политиков вылавливал. Если ты приведёшь себя в чувство, я сведу тебя с ним.

– А тебе что от этого? – Саид поднял на Марата уставший взгляд красных глаз, прищурился.

– Не ищи подвох там, где его нет. Как бы ты ни относился к своей семье, нам ты по‑ прежнему не чужой. Мне ты брат. Как‑ нибудь я набью тебе морду за дерзость, но это будет позже. Сейчас я хочу, чтобы мой брат вернулся.

Саид поднялся, и на этот раз поморщился Марат. В расстёгнутой несвежей рубашке с пятнами крови, весь заросший, со сбитыми кулаками, он походил на Варвара, когда тот потерял сына и жену. Влюбился, значит, мелкий. Хм… Забавно. Саид всегда был копией отца, кто бы мог подумать, что он вообще умеет любить. Хотя, если вспомнить историю старика и матери Саида… Наверное, всё же умеют.

– Куда ехать?

– Пока никуда. Его всё равно выпустят только через неделю. А ты приведи себя в порядок и включай мозги. И пообещай мне, если Молох не найдёт твою женщину или докажет, что она погибла – ты перестаёшь себя истязать. Слышишь?

Саид не услышал. Он вообще не слышал ничего и никого, кроме её голоса. И так отчаянно боялся его забыть и больше не услышать, что не пускал в свою голову голоса других.

***

Сейчас

– В неоплатном долгу, говоришь? – Молох усмехнулся, окинул братьев внимательным взглядом. – Отказаться, я так понимаю, не могу?

– Не можешь, – всё так же угрюмо произнёс Саид. – Поверь, лучше иметь меня в должниках, чем во врагах.

Что ж, ни разу не тонкий намёк был понят и принят. Молох молча кивнул, поднял свой бокал с виски.

– Тогда с вас гостиничный номер с хорошим баром и пара шлюх. И неделя мне на отдохнуть.

– Три дня, – буркнул Саид, толкая бутылку с виски в направлении Молоха. Та заскользила по столу и остановилась, перехваченная рукой Елисея.

– Договорились.

У него снова появилась надежда. Почти утерянная, исковерканная, изуродованная, кровоточащая и хромая. Но она всё ещё жила, а он всё ещё ходил на пепелище. Золы практически не осталось, ветром всё разнесло. А он продолжал там сидеть и смотреть на горизонт. Не радовал ни закат, ни рассвет, который он встречал там же. Он просто смотрел вдаль и думал, что, наверное, сошёл с ума, а все, кто твердит о её гибели, правы. Нет её больше. А он не привык проигрывать, вот и не сдаётся. Но какой в этом смысл? Как долго он ещё сможет сопротивляться? Даже её родители поверили. Они приняли её гибель, а Саид вот никак не может. Не под силу ему.

Несколько раз порывался достать то тело из земли и отдать его Вербину на экспертизу. Но тут же отменял приказ и снова возвращался домой. Если вдруг окажется, что там она… Что это её тело он похоронил в безымянной могиле, тогда точно задохнётся. Сдохнет, как пёс на этом проклятом пепелище.

– Три дня, а потом ты найдёшь её мне.

***

– И как оно на зоне?

Молох поставил на стол пустой стакан, пожал плечами.

– Как в тюряге. А что, не бывал?

– Пронесло как‑ то, – Саид всё ещё помнил о записи, которая транслировалась из тачки Шевцова. Скорее всего, теперь она у Шевцова‑ старшего. Но тот всё ещё надеется вернуть своего ублюдочного сынка и разобраться с Хаджиевым без участия закона, а потому не пускает её в ход. Зря. С записью ведь может что‑ то случиться. Как случилось с его сынком.

– Повезло, что пронесло. Там немного грустно, – в своей саркастичной манере отозвался Молох.

– Но ты же выжил. Целых десять лет. Это срок.

Молох поднял на него задумчивый взгляд, в котором Саид уловил кое‑ что ещё. И он точно знал, как это называется. Гнев. Тот самый, которым живёт и сам.

– Мысль о мести помогла, – подтвердил его догадки Молох.

– Кого надо грохнуть?

Елисей покачал головой, слабо и как‑ то безрадостно усмехнулся.

– Э, нет. Это моя месть.

– Ты же говорил, не хочешь больше убивать.

– Не хочу. Это будет последнее убийство в моей жизни.

– А что потом? – Саид и сам бы хотел знать, что бывает потом. Но боялся представить это «потом». Потому что в нём может не быть её… Той, с кем хотел бы это «потом» провести. А потому отчаянно боялся его.

– А потом… А потом всё. Потому что без неё я жить уже не смогу, – задумчиво пробормотал Молох и опустошил, наверное, десятый по счёту стакан.

– Без неё? Без мести?

Молох поднял на него взгляд, и стало всё ясно даже без слов. Он не о мести. Он о женщине.

– Без той, которая меня предала. Это из‑ за бабы я десятку тянул.

Жестоко. Для такого, как Молох, вдвойне. Обычно люди, вроде него, не верят никому и никогда. А если кого‑ то пускают в своё сердце, то это навсегда. В общем, всё, как у Саида. Только Надя его не предавала. Её у него забрали.

ГЛАВА 3

Я подошла к окну, осторожно выглянула наружу и вздрогнула, когда за спиной послышались негромкие шаги.

– Я же говорил, не открывать шторы. Какое из этих трёх слов тебе непонятно?

– Прости, – отшатнулась назад, затыкая тяжёлой шторой просвет. – Я просто по солнцу скучаю.

– Твоя любовь к солнцу может стоить мне жизни. А я не собираюсь подыхать, потому что какой‑ то бабе захотелось погреться. Обогреватель вон там, – указал на калорифер у кровати, куда я сама его и поставила.

– Мне кажется, ты слишком осторожничаешь. Нас уже давно никто не ищет. По крайней мере, так, как искали раньше.

Мужчина скривил губы в подобии ухмылки.

– Значит, ты не знаешь моего брата, раз так думаешь. Есть хочешь?

Я кивнула, облизнув потрескавшиеся от недостатка витаминов и отсутствия косметических средств губы.

– Садись, – он плюхнулся за столик, кивнул на стул напротив. Подвинул мне пакет с едой. – Разложи.

– Долго мы ещё здесь пробудем? – я достала контейнеры с мясом и овощами, открыла упаковку с хлебом.

– Посмотрим.

– Так долго на одном месте мы ещё не задерживались.

– Пока тихо всё. Видать, тебя и вправду уже не ищут, – уставился на меня испытующе. Ждёт реакции. Я уже не раз замечала, что ему интересны человеческие эмоции. Наверное, оттого что сам их не испытывает.

Но я уже научилась не показывать свои чувства. Жаль, я всё ещё их ощущаю…

– Что ж, это, наверное, хорошо.

– Но ты не испытываешь по этому поводу радости, ведь так? – не знаю, угадал он, или я пока плохо скрываю свои эмоции. Как бы там ни было, он прав.

– Не испытываю.

– Почему?

Я пожимаю плечами, попросту игнорируя его вопрос.

– Есть хочется, – ставлю на стол тарелки и приборы.

– Ты его любишь, – заключает он и принимается за еду.

– Я не знаю, – вру, потому что мне сложно признаться в этом даже себе. Мне вообще сложно что‑ либо объяснить.

– Как оно? Любить?

– Любить? – поднимаю на него потерянный взгляд. – Нууу… Это сложно пояснить словами. Это нужно чувствовать.

– Ясно.

– Ну ты ведь любил хоть кого‑ нибудь? Маму, отца, может? На худой конец собаку, кошку, хомячка. Хотя бы чувствовал привязанность?

Он поднимает на меня равнодушный взгляд.

– Нет.

– Совсем никого?

– Нет.

Как же всё сложно.

– Ну… Девочки тебе нравились в юности? Всем мальчишкам нравятся девочки.

Он поднимает на меня глаза, я смотрю в них и понимаю: он не был мальчишкой. С таким диагнозом не испытывают даже обычных детских радостей.

– Нет.

– А что ты любил: есть или одевать? Конфеты, может? Все дети любят конфеты.

– Мне было всё равно.

– Да… Это грустно, наверное. Ничего не чувствовать.

– Я чувствую гнев и злобу. Иногда возникает желание кого‑ то убить. Это же тоже чувства.

Я едва не давлюсь куском мяса, прокашливаюсь.

– Ну, вообще, да. Это тоже чувства. Только они больше животным подходят. Извини, – опускаю взгляд в свою тарелку, а он невозмутимо продолжает жевать свой стейк.

– Люди хуже животных. Это факт, который даже доказывать не нужно. Я не прав?

– Нет, ты во многом прав. Но помимо гнева и желания убивать люди чувствуют ещё много всего… К примеру, радость. Любовь. Огорчение. Желание поплакать или посмеяться. Одиночество, страх.

– А что хорошего в чувстве страха? Одиночество… Одиночество мне нравится. А радость и любовь – это для девок. Я же не девка.

Хмыкаю. Здоровенный нерусский бугай с акцентом, с бородой и шрамом, рассекающим лоб и весь левый висок. Совсем на девку не похож.

– Что?

– Ты ошибаешься, если думаешь, что любить могут только женщины. Мужчины тоже любят. И иногда даже сильнее, чем женщины. А страх, он не из приятных чувств, да. Но все вместе эти эмоции и делают нас людьми. Делают нас живыми, понимаешь?

Он не понимает. Он пытается, я вижу. Но не понимает, потому что никогда этого не чувствовал.

– Животные тоже боятся. Все боятся. Кроме меня, – доедает последний кусок стейка и откидывается на спинку стула.

– Да. Кроме тебя, – соглашаюсь. – Но ведь и у тебя есть чувство самосохранения. Это уже хорошо, – не знаю, кого пытаюсь этим обмануть: его или себя?

– Ага. Хорошо. Хорошо, что я не совсем дерево, – смеётся, смеюсь и я.

– А что насчёт женщин? Пусть ты лишён многих чувств, но ведь испытываешь сексуальное влечение?

– Разумеется. Я же не импотент.

– И как это всё происходит? То есть тебе же хорошо с женщиной? Каких ты предпочитаешь? Высоких, маленьких, блондинок, брюнеток? Полненьких или худышек?

Он пожимает плечами.

– Тех, с которыми можно кончить. Мне всё равно, как она выглядит. Лишь бы член на неё встал.

– Понятно, – отодвигаю тарелку с недоеденным стейком, проглатываю подступивший к горлу ком.

– Что, всё ещё плохо? – он, конечно же, не от волнения за моё здоровье интересуется. Ему просто не хочется снова тащить меня на себе, когда придёт время менять квартиру.

– Нет… Наверное, простыла немного. До завтра отлежусь.

– Учти, если придётся сваливать, а ты будешь в коматозе – я тебя брошу, – предупреждает он честно.

– Со мной всё нормально.

– Тогда я пошёл. Вечером принесу поесть.

Я наблюдаю, как громила поднимается, одной рукой убирает с дороги стул.

– До вечера, Шамиль.

Убрав со стола, залезаю на кровать с ногами и открываю книгу. Строчки уже не расплываются от слёз, но я с трудом понимаю, о чём читаю.

Сломлена. Уничтожена. Словно в огне том сожжена. Словно мне перебили позвоночник и оставили там, в том жутком, тёмном доме. И вроде как радоваться должна, что вырвалась, но не получается. Кажется, я вообще разучилась радоваться и улыбаться.

Прошло несколько месяцев после гибели Славы, а я до сих не могу собрать себя по кусочкам. Будто меня, как какую‑ нибудь вазу, разбили на мелкие осколки, так, что не склеить.

Я завидую Шамилю. Тому, как он может наплевать на всё вокруг и не думать о тех, кто предал, или о тех, кого предал он. Ему не больно оттого, что семья отказалась от него. Ему не больно оттого, что он натворил в прошлом. Ему вообще не больно.

ГЛАВА 4

– Можно я останусь? – руки с красным, словно кровь, маникюром легли на его плечи, и Саида передёрнуло от этого прикосновения.

– Нет.

– Почему? Я могла бы вам помочь… – прошептала девушка, склонившись к его уху.

– Я не люблю, когда кто‑ то стоит за моей спиной. Выходи оттуда.

Её ладони соскользнули с его плеч, прошлись по рукам с закатанными рукавами рубашки.

– У вас красивые тату…

Тату… Дура тупая. Тату у девочек на жопе, а у него шрамы. Шрамы, которые никогда не зарастут. Болью он напоминает себе, что всё ещё дышит.

– Тебя как зовут?

– Вероника, – протянула обиженно девка.

– Слушай, Вероника, у тебя какая задача? Чем ты здесь занимаешься?

– Я ваш секретарь, – вконец растерялась. Хотя, скорее, делает вид, строит из себя тупицу.

– Тогда что ты здесь делаешь? – взглянул на неё устало.

– Кофе вам принесла, – виляя задом, обтянутым атласной тканью, прошла вперёд, встала перед ним в позу, рекламируя товар лицом.

– Принесла. Что ещё?

– Хочу помочь вам расслабиться. Вы в последнее время…

– То, какой я в последнее время, тебя не должно ебать, Вероника. А теперь пошла отсюда, пока я тебя не вышвырнул из окна одиннадцатого этажа. Или в бордель отправлю, там тебе самое место, похоже. У меня есть парочка стриптиз‑ клубов, там высопрофессиональные шлюхи работают. Работёнка прибыльная. Хочешь?

Девица сложила пухлые губы трубочкой и повиляла накачанным задом к двери.

– Позовите меня, если захотите кофе, поесть или минет. Я всегда к вашим услугам, Саид Саидович, – наглая шалава даже не обиделась, не испугалась. И где только отец таких берёт?

Вспомнив об отце, снова набрал его телефон, но в динамике опять зазвучали лишь длинные, монотонные гудки. Куда он делся? Почему оставил всю свою охрану и не отвечает на звонки? Может, отследить?

Хотя Саид знал: если отец не захочет, найти его не получится. А может, и не стоит? Может, он с бабой где‑ нибудь отдыхает?

– Стойте! Стойте! Вы куда? Подождите! Саид Саидович занят! – из приёмной послышался вопль секретарши, и Саид поморщился. Похоже, тишины здесь он не дождётся.

– Отойди с дороги, – послышалось презрительное, а Саид, узнав голос, выругался.

Хадия вошла в кабинет, захлопнула дверь перед носом охреневшей Вероники и сделала несколько неуверенных шагов. Пронеслась взглядом по кабинету, остановилась на нём.

– Здравствуй, – поднялся, вздыхая. Отодвинул для неё стул. – Рад видеть, – ложь, разумеется, но вежливость ещё никто не отменял.

– Здравствуй, сынок. Объяснишь мне, что происходит? – она тут же обуздала эмоции, снова надела маску ледяной суки. И как этой женщине удаётся так хорошо скрывать свои эмоции? Отец, что ли, научил? Или брак с ним – человеком, который никогда её не любил?

– А что происходит? Чай, кофе?

Мачеха отрицательно мотнула головой, дождалась, пока он вернётся к своему креслу.

– А ты не знаешь разве? Где твой отец, Саид?

– Честно говоря, понятия не имею, – вот это уже правда. – Я не видел его несколько месяцев. А что?

– Вы говорили с ним?

– Нет. А что? – спросил уже с нажимом, а Хадия закрыла глаза, словно от боли, покачала головой.

– Мне бы тоже хотелось знать, что. Его нет уже столько времени, на звонки не отвечает, не перезванивает. Охрана здесь, и никто не знает, куда он подался. Я волнуюсь.

Она лжёт. Хадия не волнуется за отца, потому что все прекрасно знают: Саида‑ старшего убить весьма и весьма трудно. И если он исчез, значит, сам того захотел. А переживает она отнюдь не за его здоровье. Хадия чувствует, что у старика завелась очередная любовница. Вот и прибежала искать.

– Не стоит переживать. Он, скорее всего, уехал куда‑ нибудь за границу, – трахать свою новую бабу где‑ нибудь на островах. – По делам. Скоро вернётся.

– Так ты что‑ нибудь знаешь? – прищурилась, подавшись вперёд. Это Хадия от отца переняла эту привычку. Правда, у Хаджиева‑ старшего получается куда органичнее. Взгляд мачехи заставил только мысленно усмехнуться.

– Сказал же, нет. Он не отвечает и на мои звонки. Занят, наверное.

– А ты как? – она вдруг потянулась к его руке, накрыла её своей ладонью. Какого лешего сегодня все хотят его потрогать? Вот нахрена? Руку не отдёрнул, но пропустил по телу неприятную дрожь.

– Нормально я. Работаю.

– О Наде ничего неизвестно? Хотя бы какая‑ нибудь зацепка? – от её имени, прозвучавшем из чужих уст, стало больно в районе лопаток. Каменной тяжестью вновь навалилась апатия.

– Нет. Ничего.

– Мне так жаль, сынок, что ты снова переживаешь этот ужас. Поверь, мне самой очень больно оттого, как ты мучаешься сейчас. Никто не заслуживает такого…

– Да. Никто, – ответил кратко, отчаянно желая завершить этот бесполезный трёп. На исходе третий день. Пора звонить Молоху, дать ему пинка, чтобы начал, наконец, работать. Зачем он вообще дал ему эти три дня? Хотя… Больше ждал. И если Молох откажется, то ему, Саиду, останется только поджечь свои надежды на том проклятом пепелище.

– Ну что ж… Я сегодня звонила Хаджар, она сказала, ты совсем один остался. Я решила вернуться в дом твоего отца. Хочу, чтобы в такой сложный период мы были вместе. Тебе не нужно сейчас оставаться одному. Как ты на это смотришь?

Запретить мачехе он, конечно, не может. Хотя и особой радости от этой новости не испытал. Впрочем, насрать. Он всё равно будет занят поисками, не сможет ведь усидеть на месте.

– Возвращайся. А сейчас извини, мне нужно работать, – мягко намекнул Хадии, что той пора, и она не стала сопротивляться. Не с пустыми руками уходит ведь.

– Хорошо, сынок, я пойду. А ты возвращайся к ужину домой, сегодня я сама что‑ нибудь приготовлю для нас, – приблизившись, чмокнула его в лоб, потрепала за волосы. Саид снова сжал челюсти до хруста.

А когда за Хадией закрылась дверь, взял в руку телефон.

– Три дня истекают в полночь. Я жду тебя в своём офисе, записывай адрес.

ГЛАВА 5

– Приятного аппетита, – улыбаюсь Шамилю, а тот, глядя мне в глаза, как на нечто недвижимое, медленно пережёвывает салат. – У нас сегодня много овощей. Спасибо.

– Не хочу, чтобы ты откинулась.

– И за это спасибо, – хотя я знаю, что по большому счёту ему плевать. Просто мы друг другу удобны сейчас. А когда я стану приносить больше хлопот, чем пользы, он просто избавится от меня.

– Там ещё курица для тебя.

– Тебя долго не было, – с наслаждением кладу в рот лист «айсберга», и скулы сводит от удовольствия. Жить в заточении, оказывается, не так чудесно, как мне казалось ранее.

– Дела были. После того, как клан бросил меня, приходится искать себе работу, чтобы от голода не опухнуть. И тебя вот кормить надо, – тут он, конечно, лукавит. Не заметила, чтобы у Шамиля были проблемы с деньгами. Хотя бы квартиры, которые он снимает на целый месяц, а уходим мы через неделю‑ две. Да и далеко не курятники снимает.

– Не нужно мне напоминать, что я тебе должна. Я и так помню.

– Как ты себя чувствуешь? Ребёнок моего брата все силы из тебя вытянул. Похожа на мумию.

– Спасибо за комплимент, – хмыкаю, хотя внутри уже поднимается волна боли и слепого, беспомощного гнева. – Ты не мог бы больше не говорить об этом?

– Вот видишь? Тебе больно. И что хорошего в этих чувствах? Они же пожирают вас изнутри, как червь яблоко. Это отвратительно. Мне жаль вас. Тех, кто испытывает боль. Вы жалкие и беспомощные.

– А мне жаль тебя, – отрезаю, отталкивая от себя тарелку с салатом. – Потому что ты не умеешь чувствовать. Как ты там сказал? Дерево?

– Я умею воспроизводить чувства. Вспомни, даже ты не сразу поняла какой я, а?

Да, тут он прав. Социопаты*, как правило, умны и изворотливы. Такой человек в состоянии обмануть даже бывалого психиатра. Что уж говорить обо мне – той, что не разглядела в самом близком человеке психопата, склонного к убийствам.

– Актёр ты, конечно, замечательный. Только чувствовать всё равно не умеешь, – не желая больше продолжать этот разговор, поднялась, но, уловив на себе потемневший взгляд Шамиля, села обратно.

– У нас уговор, – напомнил он.

– Если хочешь, чтобы я с тобой говорила, не задевай мои чувства. Не все здесь такие, как ты.

– Договорились, – беззаботно пожал плечами. – Передай курицу, раз не ешь.

***

– Сынок! Ну наконец‑ то! Хаджар уже три раза подогревала ужин, – у порога его встречала Хадия с чашкой кофе в руках. Давно, видать, выглядывает, кофе‑ то уже плёнкой покрылся.

Нет, зря всё‑ таки разрешил ей вернуться. Нужно было сказать, чтобы дождалась отца. Теперь даже дома покоя ему не будет.

– Я спешу. Заехал только переодеться, – проскочил мимо, пока она не придумала причину, чтобы остановить его. – У меня много дел.

– Но… Сынок! – всё‑ таки окликнула, и Саиду скрепя сердце пришлось остановиться.

– Что?

– Я пригласила на ужин одну замечательную девушку. Она родом из Грозного, родители переехали сюда уже давно, но воспитали её правильно. И я подумала…

– О чём ты подумала? – повернулся на первой ступеньке лестницы, вцепившись пальцами в перила.

Хадия отшатнулась, уловив его настрой, но стойко выдержала убийственный взгляд Хаджиева. Ей не привыкать.

– О том, что хватит себя изводить. Думаешь, нам всем легко видеть, как ты истязаешь себя день за днём? Тебе пора жениться, сынок. Поверь мне, это поможет. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Я никогда не баловала так сыновей, которых родила сама, как баловала тебя. И не нужно опасаться меня, прошу. Я твоя мама. И я знаю, как будет лучше для тебя. Потому что я хорошо знаю тебя и твоего отца. Любовь не вернуть, но семья поможет тебе справиться с этой болью. Как я помогла твоему отцу, когда он потерял… Её. Ты ни разу не назвал меня мамой или хотя бы тётей… Но ты мой сын, как бы там ни было. Я ответственна за тебя. И поэтому прошу, не уходи сегодня. Останься. Это знакомство ни к чему тебя не обязывает. Если девушка не понравится, мы найдём другую. Любую, какую только захочешь. Сынок? – она приблизилась, коснулась его руки. А у Саида красная пелена в сознании. Не от злости на Хадию, нет. Её‑ то он как раз хорошо понимает. От мысли, что, возможно, Нади больше нет. Действительно нет. И ему придётся всю жизнь искать её запах с другими женщинами. С теми, которых никогда не полюбит так, как полюбил её.

Как отец. Всю жизнь мающийся и не находящий себе места. Потому что Хаджиев может иметь любую женщину, только не ту, которую любит.

– А с чего ты взяла, что залечила раны отца? С чего ты взяла, что он забыл мою мать? Почему ты решила, что его боль прошла?

Хадия склонила голову, закрыла глаза. По щеке скатилась слеза, и Саид подумал, что это, наверное, жестоко, вот так напоминать ей о нелюбви отца. Женщине, которая, несмотря ни на что, вырастила сына своего мужа от другой. Это, наверное, больно. Но плевать.

– По крайней мере, он больше не лезет под пули, как раньше. Я тогда, и правда, думала, что его убьют. Что придёт однажды кто‑ нибудь в наш дом и скажет, что Саид погиб… Может, он и не любил меня никогда, но я отдала всю себя вам. Меня тебе не в чем упрекнуть, сынок, – подняла на него глаза, полные слёз, сжала своими пальцами его запястье. – Подумай о том, что я сказала. Пусть не сегодня… Но подумай.

– Думать не о чем. Я найду её. Найду свою невесту, и она станет моей семьёй. Другую женщину я не хочу. Запомни это, Хадия. И больше не лезь в мою жизнь.

______________________________________

Диссоциальное расстройство личности (социопатия) – это игнорирование социальных норм и правил, отсутствие привязанностей, агрессия и склонность к противоправным действиям. Социопат импульсивен и агрессивен, лишен симпатий и привязанностей, а следовательно, не испытывает мук совести, когда наносит вред окружающим.

ГЛАВА 6

– Так, получается… Получается, что в последний раз её видел мужик, тело которого нашли в сгоревшем доме. И больше свидетелей нет, – Молох поморщился. Да, исходные данные не очень. Были бы они получше, Саид и сам бы её нашёл, без посредников.

– Нет, – вздохнул, покосившись на голую девку, что никак не могла отыскать свои шмотки. – Твоя подружка ещё долго будет здесь уши греть?

– Она шлюха, а не подружка, – поднял на него серьёзный взгляд Молох. – Эй ты… Маша, можешь резче собираться?

– Я не Маша.

– Да насрать, – Молох опустошил стакан с виски, удовлетворённо крякнул. – Проваливай. Деньги на тумбочке.

Девица испарилась, прихватив с собой внушительную пачку денег, на что Саид вздёрнул бровь.

– Это на зоне за пошив рукавиц так хорошо платят?

Рот Молоха пополз набок в насмешливой ухмылке.

– На воле кое‑ что осталось. Больше не обижай меня такими вопросами.

Саиду нравился этот мужик. Есть в нём сталь, закалённая годами. Есть стержень. Немногословен, но умеет слушать и слышать. Да и десять лет на зоне без всякой помощи извне – это серьёзно. Далеко не каждый выживет.

– Сложно тебе сейчас? Наверное, смотришь по сторонам и не понимаешь, что вообще происходит.

– Есть такое, – кивнул тот. – Но по большому счету насрать. Я заработал себе на безбедную старость и возвращаться в это море дерьма не планирую. Вот найду твою подругу, решу свои вопросы и свалю отсюда подальше. Куда‑ нибудь на острова, мулаток трахать.

Говорил как‑ то безрадостно, и Саиду показалось, что Елисей лукавит. Никуда он не уедет. Будет, видать, свою бабу караулить.

– Я выяснил, где она живёт. Твоя бывшая, – склонил голову набок, изучая реакцию Молоха.

– Зачем? Я и сам в состоянии её найти, – скрипнул зубами.

– Небольшая услуга. Чтобы ты не отвлекался от поисков моей женщины.

Молох поморщился, будто лимон сожрал.

– Больше не делай мне никаких услуг, если я не просил.

– Скажем так, твоя баба – моя подстраховка, что ты не спрыгнешь и не исчезнешь. Говорят, ты не только хорошо ищешь, но и качественно уходишь на дно.

Угрожать мужику его женщиной – это жёстко. Да и не любит Саид впутывать в дела баб. Но в этот раз всё по‑ другому. Будто чувствовал, что у него остался последний шанс найти Надю. И упускать его Саид не собирался.

– Нечестная игра, – усмехнулся Молох, а на глубине глаз вспыхнула такая знакомая Саиду ярость.

– Не волнуйся. Я даю тебе слово, что она не пострадает, если ты выполнишь свои условия сделки. Слово Саида Хаджиева. Так с чего начнём поиски? Какие будут идеи? Сразу предупреждаю, мои люди проделали много работы, и ты не удивишь меня идеей найти свидетелей или прочесать страну в сто пятьдесят пятый раз.

– Я работаю один, Саид. Своими методами. Твою женщину я найду, а от тебя требуется лишь не мешать мне. И твои горные орлы пусть кружат где‑ нибудь подальше от меня. Это моё условие.

***

Паршиво. Паршиво это до ужаса, когда не можешь ничего сделать. Ты вроде как всемогущ, но в то же время абсолютно бессилен. И ничего не изменить. Это хреново.

Он согласился с условиями Молоха. Плевать, как тот провернёт дело. Лишь бы получилось. Лишь бы увидеть её ещё раз. Понять, что тогда произошло и где она сейчас. О том женском теле он старался не думать. Не думать, чтобы не сойти с ума. Чтобы не поверить, что это конец и её больше нет. Потому что тогда у него пропадёт цель. Не иметь цели и желаний – это страшно. С ним уже однажды так было. Тогда его вытащил отец и братья, но тогда он был ребёнком. Дети легче переживают трагедии. Они их забывают. Не всегда и не полностью, но боль притупляется. Сейчас, уже во второй раз он, наверное, не выдержал бы такого удара.

В больницу вошёл через чёрный ход, швырнув санитару купюру. Тот, обрадовавшись, с лакейской ухмылкой распахнул перед Хаджиевым дверь и отошёл в сторону.

– Добрый вечер, Саид Саидович, – послышалось уже у палаты, и он повернулся на голос. – Рада вас видеть, но вам не кажется, что время немного неподходящее для посещений?

– Нет, не кажется. Как он?

– Всё так же. Стабильно. И ночные посещения ему совершенно не идут на пользу.

– За те деньги, что я даю на твою больницу, доктор Анна, он уже должен бегать кросс по утрам, – снова проигнорировал её укор.

Женщина заправила тёмную прядь волос за ухо, и в груди что‑ то закололо. Так же делает Надя, когда нервничает. Первым делом начинает приводить в порядок причёску.

– Знаете, Саид Саидович, не всё в этом мире решают деньги. И мне очень жаль, что вы до сих пор этого не поняли. Это всё издержки воспитания, я считаю. У детей, выросших с золотой ложкой во рту, часто случается когнитивный диссонанс, когда они впервые сталкиваются с тем фактом, что не всё происходит так, как им бы того хотелось. Видите ли, есть вещи, на которые сумма перечисленных вами денег не влияет. Подумайте как‑ нибудь над этим, – улыбнувшись, сунула руки в карманы светло‑ синей формы и прошла мимо. – Доброй ночи.

И дерзкая такая же, как Надя. В любом другом случае устроил бы наглой суке хорошую взбучку, но сейчас её хамство пошло ему на пользу. Как‑ то легче стало, что ли. Кстати, стерва права. Не всё решают деньги. Жаль, он поздно это осознал.

В палате, как обычно, пищали датчики, отчего в висках сразу же застучала боль. А может, это оттого, что он уже давно толком не спал.

– Привет, Махмуд, – встал напротив кушетки, уперевшись руками в железное изножье.

Тот медленно открыл глаза, моргнул.

– Господин Саид… Спасибо, что пришли.

– Не шуми, а то твоя деловая врачиха примчится. Она ещё здесь, шастает по коридору, как фурия.

Губы Махмуда дрогнули, но на улыбку это походило мало. После того, как очнулся, парень вообще словно овощ. Первое время Саиду хотелось избавить его от мучений, да рука не поднялась.

– Она заботливая.

– Угу. Очухаешься, разрешаю тебе её трахнуть.

– А вы… Вы как, господин Саид? Надежду нашли?

Саид вздохнул, опустив голову, и ответ не потребовался.

– Мне жаль, господин Саид. Но я верю… Верю, что найдёте.

– Найду. А ты давай выкарабкивайся. Ты нужен мне, Махмуд. Понял? Я не отпускал тебя.

– Так точно, господин. Я… скоро.

ГЛАВА 7

Пять дней спустя

– Ты обижаешься на меня, – заключил он, усаживаясь напротив. Это уже стало некоей традицией – разговаривать за обедом или завтраком. Ужинаю я обычно одна. – Но тем не менее приготовила еду, – мазнул взглядом по подрумянившейся в духовке курице.

– Мне уже гораздо лучше, вот и стараюсь шевелиться, как сказал врач. А у тебя как дела?

– У меня всегда всё замечательно, – усмехнулся, и в этой улыбке я вдруг увидела Саида.

– Рада за тебя.

– А за себя? За себя ты рада?

Я опустила взгляд в свою тарелку, пожала плечами.

– Не особо. Но… Будет лучше. Потом. Я в этом уверена.

– Потом – это когда? Когда ты перестанешь думать о моём брате и его ребёнке?

– Да, наверное… Ладно, давай поговорим о чём‑ нибудь другом. К примеру, о нашем уговоре. Когда всё закончится… Что ты намерен делать?

Он пожимает плечами, испытующе смотрит на меня.

– Как и договаривались. Разбежимся в разные стороны. Уверен, ты с первого дня нашего знакомства этого хочешь.

Тут он прав. Большой плюс социопатов – они умны. Если, конечно, не сходят с ума. Но и в своём сумасшествии их интеллект может переплюнуть интеллект учёного физика или психиатра. Хотя Шамиль мне особо умным поначалу не показался. Ещё куча его талантов: он хитёр и изворотлив, а когда нужно, может показаться идиотом или просто умалишённым. Прикинься дурачком – и весь мир у тебя на ладони.

– А я больше чем уверена, что мы оба этого хотим. Но реальность такова, что приходится терпеть общество друг друга. И нет, я не обижаюсь на тебя. Просто не хочу, чтобы ты топтался по моей душе своими грязными, бездушными сапожищами. Понимаешь? Мне больно, когда ты говоришь о ребёнке или Саиде.

– Тогда почему ты считаешь, что любовь – это хорошо? Если она приносит с собой лишь боль, какой от неё прок? – склоняет голову набок, совсем как Саид. Внешне они совсем не похожи, но повадки… Да, что‑ то общее, определённо, есть.

– Нормальным людям она приносит счастье. Но его ещё нужно построить. А такие, как мы с Саидом… Мы не умеем строить. Мы лишь рушить умеем, – отпиваю из стакана апельсиновый сок, даю себе передышку.

– А я бы смог построить, как считаешь? Что‑ нибудь создать? Не сейчас, потом, – иногда мне кажется, что он насмехается надо мной, а иногда – что просто дурачится.

– Ты не мог бы. Для того, чтобы подарить кому‑ то любовь, её тоже нужно чувствовать.

– То есть чувствовать боль?

– Любовь и боль – это не одно и то же, Шамиль.

Он пожимает плечами, кривится.

– Ну, не знаю. Глядя на тебя, складывается совсем другое мнение.

– Признайся, ты ведь хочешь узнать, как это. Тебе хотелось бы полюбить кого‑ то, быть кому‑ то нужным. А иначе зачем это всё? Наши беседы… Такие, как ты, не тратят время попусту.

Шамиль двигает к себе тарелку с куском курицы, щедро поливает его соусом.

– Ошибаешься. Я не хочу вашей любви, от которой вас коротит и ломает. Я хочу снова не попасть в дурку. Для этого мне нужна твоя помощь. Вот и всё.

***

Открылась дверь номера, Молох сделал шаг в сторону, пропуская гостя.

– Какие у тебя для меня новости? – без приветствий и долгих пауз прямо с порога начал Саид.

– И тебе доброе утро. Чего так рано? Я спал ещё.

– А должен бы работать, – Саид прошёлся по просторному номеру, остановился напротив кровати, где, растянувшись звездой, спала голая девица. – Ничего такая. Всю ночь её пялил?

Молох вздохнул, накинул на себя халат.

– То, что я согласился оказать тебе услугу, не значит, что ты можешь врываться ко мне ни свет ни заря и качать права.

– Это не услуга. Ты работаешь на меня.

– Я ни на кого не работаю. Никогда. Я сам по себе. И работаю исключительно на себя. Если тебя не устраивает, как я работаю, ты можешь отказаться от моих услуг и отыскать свою бабу сам. Хотя, погоди… Ты ж искал уже, да?

Саид усмехнулся, подавляя в себе желание затолкать Молоху в рот ствол и нажать на спусковой крючок раз так пять.

– Да. Я не нашёл её. Именно поэтому сейчас ищешь ты. И если не найдёшь – я тебя грохну. Вместе с твоей тёлкой, которая сейчас трахается с другим мужиком.

Отдать ему должное, удар Молох выдержал. Только знакомый огонь на дне зрачков полыхнул. Это больно. Так, что, кажется, будто кто‑ то вскрывает тебе грудную клетку ржавым, тупым тесаком. Больно от мысли, что она может быть с другим.

Правда, Саид боялся иного. Того, что её вообще может не быть.

– Тогда её не найдёт никто и никогда. А ты так и будешь ходить по утрам на те руины и сидеть на сожжённой земле до рассвета, – отдача прилетела мгновенно. Ни один мускул на лице Саида не дрогнул, но внутри всё кислотой затопило. Зашипели кровавые ошмётки сердца. Казалось, он даже услышал это.

– Ладно, хватит. Выпроваживай свою шалаву и расскажи мне, что нарыл за пять дней. И на будущее: если не хочешь, чтобы я заваливался в гости по утрам, сам присылай мне отчёт вечером.

Пока Молох надевал штаны и выталкивал из номера сонную тёлку, Хаджиев выглянул в окно, пробежался внимательным взглядом по территории гостиницы. Охрана ждала у машин, всё тихо. Ему уже который день казалось, что кто‑ то смотрит ему в затылок. Наблюдает за ним, следит. Но ни бывалые безопасники, ни он так никого и не вычислили. Ощущение слежки есть, а человека, который этим занимается, вроде как и нет. И только сейчас это ощущение исчезло.

– Так, значит, это был ты, – повернулся к Елисею, когда тот уже закрывал за тёлкой дверь.

– В смысле? – Молох состроил непонимающую физиономию.

– Ты пас меня. А я всё никак в толк не мог взять, кто и зачем, – честно говоря, первый день думал, что это люди Шевцова‑ старшего. Но тех бы он быстро раскусил.

– С чего ты взял?

– Так ты сам только что признался. Ты же сказал, что я бываю по ночам на пепелище. Откуда бы ты знал, если бы не пас меня?

Молох хмыкнул.

– Да, что‑ то я спросонья маху дал. Ты не подумай, жениться на тебе не собираюсь. Просто люблю знать всё о тех, с кем имею хоть какие‑ то дела. Это для личного пользования.

Хаджиев кивнул, присел за столик. Кофе бы сейчас выпить. А лучше поспать. Но не даётся ему покой никак.

– Пользоваться ты, конечно, можешь всем, чем владеешь. Только не вздумай пользоваться этим против меня, Молох. Как я уже говорил, лучше я в друзьях, чем во врагах. Что нарыл?

Не спеша, словно намеренно оттягивая время, Елисей позвонил в ресторан, заказал кофе и завтрак. Потом прошёл к креслу напротив и уселся в него.

– Кое‑ что есть. Не знаю, порадует тебя это или огорчит…

– И? – по позвоночнику прошёл разряд тока и замер где‑ то в районе лопаток. Наверное, чтобы потом взорваться болью.

Страх… Какое же это жуткое чувство. Лучше бы он никогда его не ощущал.

– Тебе этот мужик не знаком? – на стол легла фотография, и Саид подался вперёд, прилипая к ней взглядом. Мгновенно по телу расплескался яд и заструился по венам.

– Она у него? – голос не дрогнул, но сперло дыхание. В груди тяжко заныло то, что там ещё осталось.

– Пока непонятно. Удалось кое‑ что узнать в одной из больниц в том районе, где исчезла твоя девушка. Несколько месяцев назад этот мужик привозил к ним беременную девушку. Выкидыш. Её спасли, а потом, спустя неделю, она сбежала из больницы. Больничка так себе. Бюджетная. Камеры есть, но они не работают. Судя по описанию, которое мне дала медсестра, очень похожа на твою. Твоя была беременна?

В глотке запекло от горечи и хренового предчувствия.

– Нет. Не была. А откуда у тебя его фотка? – На снимке Шамиль куда‑ то шёл по узкому коридору, и снимающему его удалось запечатлеть лишь профиль. Но своего сумасшедшего братца Саид, конечно же, узнал. – Ты нашёл его?

– Медсестра сделала снимок. Рожа его не понравилась. Девка едва в штаны не наделала, когда он вломился в больницу с бездыханной бабёнкой на руках. А потом, когда он пришёл проведывать ту с выкидышем, втихаря сфоткала красавца. Я его пока не нашёл, но раз вы знакомы, может, расскажешь мне об этом парне?

ГЛАВА 8

Саид долго смотрел на фотографию братца в руке, пока вены наполнялись яростью и гневом. О Шамиле‑ то он и позабыл. Оказывается, очень зря. Этот злобный шакал вышел из дурки и теперь явно настроен на месть.

Нужно было порешить его ещё в лечебнице. Зря послушал отца и дал Шамилю шанс свалить. Никогда не поступал благородно, и не стоило начинать.

А теперь этот урод держит у себя Надю. Его, Саида, за яйца держит. Но вот что странно, почему он до сих пор не вышел на связь и не обозначил свои условия? Зачем столько выжидать? Какой в этом смысл?

Или всё это просто совпадение, и Шамиля видели с другой девушкой? Потому что Надя не могла быть беременной. Не могла. Он не кончал в неё, или всё же… Неважно. Не могла и всё.

– О чём задумался? – Молох отвлёкся от дороги, зыркнул на Хаджиева.

– Думаю, нахрена я еду в больницу. Почти уверен, это была не она. Кстати, у тебя ведь есть её фотография. Так почему не показал медсестре, с которой говорил? – взглянул на Елисея, уловил еле заметную ухмылку. Он показал.

– Хотел, чтобы ты сам услышал. Ты же хотел участвовать в поисках. Наслаждайся. Мы, кстати, приехали.

Вылез из машины, огляделся вокруг. Совсем рядом. Всего час езды от дома. Она была здесь? Проходила по этой аллее, по этому тротуару? Как‑ то не верилось. И Саид вдруг подумал, что уже отчаялся её найти. Что сам начал терять веру, как все остальные. Как её родители, как Вербин. И он теперь, как они, не верит, что однажды коснётся её, снова почувствует запах желанной женщины.

Тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

Нет. Он не они. Он не ошибается.

Сделав знак безопасникам оставаться в своих машинах, зашагал за Молохом. В самой больнице до тошноты воняло лекарствами и хлоркой. Хаджиева даже передернуло, что не укрылось от пронырливого Елисея.

– Да, больничка не из понтовых, к которым ты привык. Но чуть получше, чем на зоне. Раз в десять.

Саид криво усмехнулся.

– Потрепало же тебя.

– А то. Бабы – зло.

Одно такое зло с большими перепуганными глазами и прокрашенной блондинистой копной волос они увидели за полкой, отдалённо напоминающей ресепшн.

– А вот и наша краля, – ухмыльнувшись, подметил Молох. – Пойдём, поспрашиваем ещё раз. Чтоб душенька твоя успокоилась.

Хаджиев пропустил его подъёбку мимо ушей и направился к девице, что уже растянула губы в уставшей улыбке.

– Добрый день. Чем могу помочь? Если вы к Николаю Палычу, то его сейчас нет, срочная операция… – запал девки мгновенно утих, когда из‑ за спины Саида появился Елисей. – Ааа, это вы… Я же вроде всё рассказала в прошлый раз, – заметно побелела. Молох её пытал тут, что ли?

– А ты ещё разок расскажи, красавица. Вот этому вот дяденьке, – Молох облокотился на стойку, отчего та затрещала, пошатнулась и едва не накрыла собой девчонку. – И давай так же честно, как рассказывала мне. А я тебе конфетку дам, – протянул блондинке шоколадный батончик, и та робко приняла.

– Да там и рассказывать‑ то нечего… Моя смена тогда была. Ворвался этот мужчина с девушкой на руках. Она вся в крови, выкидыш же. Николай Палыч её сразу в реанимацию, откачали. Мужчина навещал её, а потом девушка вдруг исчезла. Сбежала, то есть. Документов при ней не было, а в полицию Николай Палыч побоялся обратиться. Вот и всё, – девчонка пожала плечами, разорвала упаковку батончика.

Хаджиев вздохнул, повертел в руке телефон. Одна секунда до того, как он узнаёт, Надя это была или нет. От этого жутко так, что трясутся поджилки. И он не знал, что на самом деле хочет услышать. То, что это была Надя, вся в крови и с погибшим внутри ребёнком, или то, что это была не она, потому что её здесь быть не могло по одной простой причине?..

Помедлив с минуту, разблокировал гаджет.

– Глянь на снимок. Это она? – повернул телефон экраном к девице, и та, прищурившись, пригляделась. Тут же отрывисто кивнула.

– Да. Точно она. Я запомнила, потому что случай был тяжёлый, девушку избили, а ещё её муж… Он угрожал Николаю Палычу, чтобы тот держал язык за зубами. Жуткий тип. Видать, сам её и избил, гад такой.

– Он ей не муж, – оборвал девицу, и та захлопнула рот.

– Ладно, пойдём. Всё, что надо, у нас уже есть, – хлопнул его по плечу Молох, но Саид будто к полу прилип, не двинуться.

– Скажи, эта девушка… С ней всё хорошо было на тот момент, когда она исчезла?

Медсестра неуверенно пожала плечами.

– Сложно сказать. Она на поправку пошла, да, но всё равно ведь не долечилась. Так что, кто знает.

Вышли на порог, Молох закурил, глубоко затягиваясь едким дымом.

– Ну что? Полегчало?

Саид поднял на него потерянный взгляд, нахмурился.

– Она жива.

– И? Это что, плохо?

– Не плохо.

– Слушай, ну выкидыш – это, конечно, дерьмово, но в остальном всё отлично. У нас есть след, что очень важно. Остальное… – Елисей выронил сигарету, когда Хаджиев схватил его за лацканы пальто.

– Отлично? Отлично, блядь? – встряхнул, как мешок с дерьмом, оскалился. Елисей оторвал его руки от себя, слегка толкнул в грудину.

– Эй, уймись!

– Я не могу уняться, пока она у этого психопата. Этот ублюдок напрочь отбитый, понимаешь? А я тут по больничкам бегаю, опросы устраиваю. Блядь… – уперевшись руками в стену, закрыл глаза и как следует тряхнул головой. От новости, что Надя была беременна, и так оглушило, а когда услышал, от чего погиб ребёнок, и вовсе перед глазами нахрен померкло.

Да, ему стало легче. Настолько, насколько могло стать. Потому что она жива. Она есть, несмотря на то, что все говорили ему, будто её нет. Есть. Жива. Она рядом. Была здесь, в этом здании всего несколько месяцев назад. Уже после того, как он закопал женское тело. Значит, она тут. В этом городе. Дышит с ним одним воздухом.

– Мы её найдём, – раздался позади голос Молоха. – Слышишь? И да, всё отлично. Всё просто охеренно. Потому что она жива. И ты теперь знаешь об этом. Всё остальное херня. Пройдёт.

– Пройдёт, – закрыл глаза, улыбнулся, представляя её лицо. – Ты только потерпи, кукла. Я рядом. Всё остальное пройдёт.

– Сейчас зарыдаю. Может, пойдём, а? Холодно здесь.

Саид не двинулся, продолжая жадно хватать холодный воздух, будто до этой минуты не дышал, по меньшей мере, полгода. Только сейчас ощутил вкус надежды, всё ещё живой, хоть и изрядно потрёпанной. Только сейчас понял, что всё ещё умеет чувствовать.

Надя жива. Осталось только найти её. И он найдёт, даже если придётся выжать из себя и Молоха последние соки. Найдёт её и расчленит нахрен Шамиля на мелкие куски. А потом скормит его собакам.

ГЛАВА 9

Шаги отца услышал ещё в приёмной. Саид с детства их узнавал. И первое время в новой семье ждал их каждый день. Когда отец приезжал домой, Саид, обгоняя старших братьев, мчался к порогу, чтобы первым обнять единственного родного человека.

Та привычка уже давно исчезла, но сердце заколотилось, как в детстве. Он уже хотел было отправлять людей на поиски загулявшего старика и где‑ то в глубине души начинал ощущать тревогу.

И снова ненавидел себя за слабость, за то, что позволил доктору Смирновой разбудить в нём эти поганые чувства. Без них было лучше. Без них было хорошо.

Когда дверь в кабинет открылась, поднялся с кресла, шагнул из‑ за стола.

– Отец? Рад тебя видеть, – окинул Хаджиева‑ старшего пристальным взглядом. Что‑ то в нём изменилось. Причём сильно. Исхудал и как будто даже сильнее поседел. С чего бы это?

– Здравствуй, сын, – Саид пожал отцу руку и вдруг поймал на себе его взгляд. Виноватый, угрюмый. Почти болезненный.

Как тогда… Когда убили мать. Когда его, Саида, вытащили из кучи пепла и передали на руки отцу. Единственный раз в своей жизни Хаджиев‑ старший стоял на коленях. Саид хорошо запомнил тот день, хотя и не полностью. Частично трагедия стёрлась из памяти, видимо, так детская психика защитилась от ужаса происшедшего. Но некоторые моменты выбились в памяти татуировкой. Самые поганые. К примеру, он запомнил отца, который вместе со своей охраной копался голыми руками в ещё горячих углях. На их ладонях теперь одинаковые шрамы. Как печать, как напоминание, что далеко не всё им подвластно.

Лишь раз Саид видел, как плачет его отец. Он рыдал не как мужчина, повидавший многое, он рыдал, как ребёнок, осиротевший в один миг. От горя и облегчения одновременно. И Саид не был уверен, что отец смог бы всё это пережить, если бы потерял тогда и сына.

И сейчас вот снова увидел ад в его глазах. Боль и немую печаль, которую понять мог лишь Саид.

– Что случилось, отец? Где ты был?

Тот устало снял пальто, швырнул его безопаснику, застывшему каменным изваянием у двери. Кивнул ему, и тот вышел.

– Я позже тебе расскажу. Сейчас не время.

– Не время для чего? Если что‑ то произошло, я должен знать. Дела идут нормально, но если ты о…

– Сынок, – отец перебил его, положив свою руку Саиду на плечо. – Наши дела идут хорошо. Ты справляешься, и я горжусь тобой. Рад, что даже в такой период своей жизни ты не сдался и не опустил руки. То, где я был… Мы обсудим это позже. Не сейчас. Я просто хотел тебя увидеть.

Чувство недосказанности усилилось, и теперь Хаджиев‑ младший был уверен: отец что‑ то скрывает. Допытываться не стал, лишь выдвинул стул, чтобы отец присел.

Обошел стол, сел напротив.

– Выпьешь чего‑ нибудь?

– Нет… Нет, – отец покачал головой, как‑ то задумчиво улыбнулся. – Расскажи мне, как твои дела? Что с Надеждой? Продолжаешь поиски?

Откуда отец знает о его делах, даже спрашивать не стал.

– Продолжаю. На днях узнал, что она жива. Но, думаю, ты и так в курсе?

– Разумеется, – не стал отпираться Саид‑ старший. – Ты же не думал, что я оставил тебя в такой момент?

Честно говоря, думал. Но как‑ то на этом не зацикливался особо. Не до того было. Он смог нормально отоспаться только после посещения больницы. Новость о том, что Надя жива, вдохнула в него жизнь, и стало легче. Насколько могло, конечно, полегчать. Да, она всё ещё была в руках ебаного психованного братца, и Саид не знал, что с ней, но был уверен: Шамиль её не убьёт. Возможно и скорее всего, попытается с её помощью отомстить, но не убьёт. По крайней мере, пока. Утешение так себе, конечно, но по сравнению с тем, что могло произойти с ней в том доме, уже удача. Саид знал, она выдержит всё. Она сильная девочка.

– Я найду её.

– Я знаю, – отец кивнул, чем немало удивил Саида, уже привыкшего слышать от всех родственников и знакомых, что Надя погибла, а он слепой идиот. – Ты молодец. Нельзя сдаваться. Что ж, я поеду домой. Хочу отдохнуть после перелёта, – и замолчал, будто сболтнул лишнего. Жду тебя за ужином. Марата я тоже позвал.

– Ладно. А приходил ты?..

Отец улыбнулся, снова хлопнул его по плечу.

– Просто хотел увидеть сына. Это преступление?

Дожимать отца Саид не решился. В этом не было смысла, всё равно старший Хаджиев не расколется. Придёт время – сам всё расскажет.

Долго задерживаться отец не стал, а когда дверь за ним закрылась, в кабинет вплыла Виолетта. Или Вероника. Саид даже не пытался запомнить её имя. Даже если он будет называть её шваброй, шалава и бровью не поведёт.

– Желаете кофе? – надо отдать должное девке, она не была идиоткой и довольно скоро изучила его привычки. Причём умудрилась расписать всё по часам и, как ни странно, четко попадала в цель. Может, и не зря отец взял её на работу. Такой себе органайзер с сиськами.

– Принеси, – ответил, постукивая ручкой по столу. Что же такое с отцом случилось? Последить за ним, что ли? Хотя это уже перебор.

– Сегодня на ужин я заказала вам рыбу и морепродукты, а также салат с тунцом и брокколи. Очень полезно для мужчин.

– Я буду ужинать дома. Можешь идти.

– Что ж, ужин отменю. Завтра у вас встреча с…

– Я сказал, свободна, – поднял на неё взгляд, на что девица облизнула пухлый рот и подалась вперёд, нависнув над столом так, что взору Саида открылась полная силиконовая грудь с коричневыми крупными сосками.

И его это не завело. Вообще.

– А может, всё‑ таки минет? Вы целыми сутками здесь сидите, неужели не скучаете по женской ласке? – нагло улыбнулась, а он сунул шариковую ручку в её блузку, слегка оттянул и так гуляющую ткань.

– Ты же резиновая вся. И холодная, как дохлая рыба. Как такую вообще ебать можно?

– А ты попробуй. Обещаю, до утра с меня не слезешь, – выдохнула ему в губы уже распластавшаяся на столе девка. – Потом ещё захочешь, – её губы почти коснулись его, и Саид отпрянул, скривившись.

– Свалила.

Секретутка нехотя сползла со стола, наигранно надула губы.

– До завтра, Саид Саидович. Уже скучаю, – послала ему воздушный поцелуй и зацокала каблуками к выходу.

– Чтобы завтра пришла в закрытом костюме, а то уволю нахер, – бросил ей вслед, на что сука вильнула бёдрами.

– Не уволите. Я вам нравлюсь.

Шалава дешёвая. Но ему, и правда, нравилось. Не она, нет. Ощущение свободы от НЕЁ. От той, по кому хочется по ночам выть, как брошенному волку. И чем дольше он смотрел на других женщин, заставляя себя почувствовать к ним влечение, тем скорее понимал, что он и есть тот самый волк, которому нужна лишь одна единственная волчица. Больше никому не утолить его голод.

ГЛАВА 10

За столом его ждала почти вся семейка, за исключением среднего брата Валида. Тот свалил с женой рожать детей куда‑ то на острова и теперь возвращался домой лишь по большим праздникам. Максимум пару дней, и то, если выдерживал так долго. Они с отцом не особо ладили, а с некоторых пор и с самим Саидом.

– Добрый вечер, – поздоровался угрюмо, взглянул на часы.

– Привет, – Марат поднял на него обеспокоенный взгляд, от которого Саиду захотелось блевануть. Достала эта гребаная жалость. В печёнках уже сидит.

– Здравствуй, сынок, – нараспев протянула мачеха и бросила улыбчивый взгляд на Хаджиева‑ старшего. Тот лишь молча кивнул сыну и снова уткнулся в свой телефон, хотя раньше такой привычки за столом не имел. – Все на месте, можно подавать горячее, Хаджар. И проследи, чтобы оно было действительно горячим, – скомандовала Хадия. – Присаживайся, сынок. Как прошёл день?

– Отлично, – ответил на автомате, особо не вслушиваясь. Его сейчас больше интересовал отец. Что с ним не так?

– Ну и хорошо. Так давно не собирались всей семьёй за одним столом, что я уже и забыла каково это. Жаль, Валид не смог прилететь. Они с Шахидат решили устроить детокс от гаджетов, и я не смогла дозвониться. Модная такая штука сейчас. Жаль, ваш отец не может позволить себе отключить телефон хотя бы ненадолго, – страдальчески и с любовью взглянула на своего мужа, а тот поднял на неё молчаливый, но, тем не менее, очень говорящий взгляд, видимо, предлагая жене заткнуться. И намёк она явно уловила, потому что всё, что хотела сказать после, так и осталось неозвученным.

– Как ты? – подал голос Марат, и Саид пожал плечами.

– За те два дня, что ты меня не доставал, я едва не свалился со скалы и не утонул в море. Но чудом выжил.

– Что с поисками? – пропустив сарказм Саида мимо ушей, Варвар продолжил допрос.

– Она жива. Это главное.

– Я рад, что ошибался.

А уж Саид‑ то как рад. Знать бы ещё, как она там. А лучше увидеть. Просто коснуться её рукой, почувствовать, что она рядом.

Просто ощутить запах, которого так не хватает.

– Что ж, я рад видеть своих сыновей, хоть и не в полном составе, – заговорил отец, наконец, отложив телефон, но посмотрел почему‑ то на Хадию. Тяжело так, со злобой даже. Он, конечно, никогда не смотрел на неё с любовью, но всегда уважал и учил этому сыновей. Саид не видел ещё такой ненависти в глазах отца. Если только к врагам, но то уже совсем другой разговор. – У меня только один вопрос к тебе, женщина. Кто разрешил тебе вернуться в этот дом?

Марат покосился на отца, нахмурился.

– Что‑ то случилось?

– Не лезь, когда я разговариваю с твоей матерью, – оборвал его отец, на что старший брат поморщился.

– Ты груб с моей матерью.

– Я имею на это право. Она не только твоя мать, но и моя жена. Ты можешь воспитывать свою женщину, а не меня.

В столовой повисла тяжёлая пауза, и было слышно лишь звяканье посуды на кухне.

– Мне разрешил вернуться Саид. Он заботится обо мне, как я заботилась о нём когда‑ то. Но если ты против, я могу уехать прямо сейчас, – похолодевшим тоном произнесла Хадия, на что получила утвердительный кивок Хаджиева‑ старшего.

– Это самая мудрая идея, которая только могла прийти тебе в голову.

Хадия вскочила, словно её кипятком ошпарили. Да, отец и раньше был строг со своей семьёй, в том числе и с женой. Но никогда не грубил ей при сыновьях. По крайней мере, Саид такого не помнил.

– Что ж… В таком случае я уйду. Поеду в гостиницу, как нищая родственница! Раз мой муж не желает видеть в своём доме мать своих детей!

– Ты понятия не имеешь, как живут нищие! – неожиданно вскочил отец, уперевшись в столешницу кулаками. Его губы задрожали в презрительной гримасе, а глаза полыхнули яростью. – Уходи, Хадия, а то, клянусь, я изобью тебя!

– Отец! – вскочил на ноги и Марат. – В чём дело? В чём виновата моя мать?

– Ты тоже можешь уйти. Я не намерен оправдываться, – отрезал Хаджиев‑ старший, опускаясь обратно на стул.

– Ладно. В таком случае я забираю маму в свой дом. Если решишь извиниться перед ней, приходи в гости, – старший брат толкнул стул и взял побледневшую Хадию под руку.

– Это вряд ли, – кинул им вслед отец и повернулся к Хаджар, что застыла у двери столовой, прижав руки к груди. – Принеси мне коньяк! И поживее!

Женщина бросилась из столовой вслед за своей госпожой, а Саид перевёл взгляд на свирепого отца.

– Мне тоже уйти?

– Останься.

– Тогда, может, расскажешь, что происходит? Зачем ты прогнал свою жену? Зачем унизил её у нас на глазах?

Хаджиев‑ старший подался вперёд и как‑ то жутко усмехнулся. Даже Саиду стало не по себе.

– Унизил? Неет, сынок. Не унизил. Я её спас.

– И от кого же?

– От себя.

Давить на отца сейчас было бы ошибкой. Саид знал его, потому что и сам был таким. Придёт время, и отец всё объяснит. Если захочет, разумеется.

Аппетит пропал окончательно, и Саид отложил вилку. Тут же появилась Хаджар с бутылкой коньяка и бокалом.

Ещё один повод для беспокойства. Отец никогда не пил в присутствии сыновей.

– Надя у Шамиля, – сказал зачем‑ то, хотя отец и так должен быть в курсе.

– Я знаю. Скорее всего, использует её как страховку. Ведь ты обещал его убить, – ответил Хаджиев‑ старший, наполняя бокал.

– Теперь точно убью.

Отец цокнул языком, покачал головой.

– Не торопись с выводами. Иногда мы многого не замечаем или понимаем совсем не так, как всё обстоит на самом деле, – отец выпил и снова налил. – О Шамиле мы поговорим позже. Сейчас приедет главный гость этого вечера. И тебе придётся отвлечься от своих переживаний.

Саид нахмурился, но с вопросами решил не торопиться. Пусть всё идёт своим чередом.

А когда отец опустошил четвёртый по счёту бокал, в дверь постучали.

– Войди! – приказал громко, и в столовой возник один из его безопасников.

– Господин, она здесь.

– Хорошо, – отец вздохнул, потёр пальцами одной руки виски. – Пусть войдёт.

Её завели под руки два охранника, третий отошёл в сторону, широко распахивая дверь.

Саид вонзился в неё взглядом, потому что на мгновение показалось, что он знает эту женщину. Маленькую, хрупкую, красивую… Она была в чёрном платке и каком‑ то тёмном пальто, но эту фигуру он узнал бы под любой одеждой. Так, словно видел её в последний раз только вчера.

Мать не забывают. Образ матери отпечатывается на сердце вечной татуировкой, свести которую не под силу никому и ничему.

Выдох застрял в горле, где стало вдруг невыносимо больно. Словно ему нож в глотку воткнули. И в груди яростно запекло, будто углей раскалённых нажрался.

– Мама, – выдохнул хрипло, медленно поднимаясь со стула.

ГЛАВА 11

Когда она вошла в столовую, он подумал, что это какая‑ то идиотская, абсолютно ненормальная шутка, за которую он не простил бы даже родного отца. Но потом посмотрел на Саида‑ старшего и подумал, что тот ни за что не стал бы так шутить, а того, кто хотя бы подумал о подобном, удавил бы своими руками. А сейчас он глядел сыну в глаза, и отпечаток долголетней боли теперь не был так заметен. Отец был счастлив, хоть и немало нервничал.

Боялся и старательно отводил глаза, будто стыдясь сына или того, что скрывал от него. Вот, что с ним происходило все эти месяцы. Мама. Он нашёл её раньше и не знал, как сказать Саиду. Но… Где она была всё это время?

А может, не она? Может, это чья‑ то игра? У них мало врагов, но если кто осмелится навредить, то не станет переть напролом. Зайдёт сзади и ударит по самому больному.

И снова ей в глаза, едва не валясь с ног от абсолютного шока.

– Кто ты? – с тяжёлым выдохом закрыть глаза, мотнуть головой. Если это сон, то он очень реален. Потому что больно по‑ настоящему. Так больно, будто из груди сердце рвут.

Они могли найти похожую женщину и изменить её внешность. При желании из любой овцы можно слепить голливудскую актрису. Был бы стимул. А у того, кто это затеял, он явно был. Как и желание ранить в самое сердце. Добраться до лба Хаджиевых пулей крайне нелегко. Ещё труднее найти у них слабое место. Кому‑ то удалось.

– Это она, – прошептал отец, подняв на него глаза. – Не сомневайся. Это она.

Женщина сидела на отодвинутом стуле совсем рядом, но он не хотел на неё смотреть. Слишком. Это, блядь, уже слишком.

– Откуда ты знаешь? Тест ДНК сделал?

– Если хочешь, можем вместе пройти эту процедуру, – слуха коснулся её голос, и внутри всё сжалось в болезненный ком нервов.

Можно изменить внешность, можно выстрогать из любого бревна нужного человека. Но голос… Голос нельзя так подделать.

– Мама… – и взглядом в её лицо вонзился, как обезумевший. Нет. Будь это другая, чужая женщина, он бы почувствовал.

– Сыночек мой, – коснулась его щеки дрожащими пальцами, нежно огладила.

Саид помнил её прикосновения, ничего не забыл, оказывается. И, как бы ни вглядывался в её лицо, не мог отыскать там ни фальши, ни лжи. Это она. Она. Настоящая. Почти такая же, как в детстве. Только постарела. Или просто он давно её не видел.

Всё ещё не верил своим глазам и жутко боялся коснуться её, чтобы не развеять марево. Потому что её не могло быть здесь. Никак не могло.

Поворачивался к отцу, изучал недоверчивым взглядом и его. Старик, и правда, поседел за последнее время. Но выглядел почему‑ то моложе. Наверное, из‑ за этого марева. Оно видится им обоим.

– В это трудно поверить, я знаю. Я сам не верил, но… – отец заговорил первый после паузы в долгих полчаса. – Ты сам всё видишь, сын. Твоя мама истощена после долгих лет плена… В общем, не об этом сейчас. Давайте перейдём в гостиную, там поудобнее будет. Нам всем нужно время.

Время действительно необходимо. Саиду так точно. У отца, похоже, было несколько месяцев, чтобы принять тот факт, что она жива. Ему же такой возможности не дали.

– Как так вышло? – спросил у обоих и одновременно ни у кого спустя ещё полчаса. Глядел в пол перед собой, не в силах посмотреть на маму, не в силах её коснуться.

Она поднялась с дивана напротив, жестом руки остановила Хаджиева‑ старшего, который пытался ей помочь, и шагнула к Саиду. Присела рядом, тёплая рука легла на его затылок, а виска коснулись материнские губы.

Она всегда так делала в детстве, когда он злился или плакал. Эта ласка успокаивала его без всяких слов. И сейчас, казалось, стало немного легче.

Повернулся к ней и, не удержавшись, прижал маму к себе. Вдохнул запах её волос, некогда мягких и пахнущих полевыми цветами, а сейчас посеребрённых сединой, но не утративших прежнего аромата. Отстранился, взяв её лицо в свои ладони.

– Я так скучал по тебе. Все эти годы… Я до сих пор невыносимо скучаю, мама. Где ты была? Почему оставила меня? – сейчас, наверное, в нём говорил эгоистичный, обиженный ребёнок. Но разве можно воспринять такое нормально? Он ведь помнил ту ночь. Частично, но помнил. Её крики и кучи пепла. Её тело, которое так старательно прятали от него. Всё ложь. Столько лет он верил в ложь.

– Я всё тебе расскажу, мой дорогой. Всё расскажу, сынок. Дай только полюбоваться на тебя. Каким ты красивым стал, каким взрослым… Настоящий мужчина, как твой отец. Такой же сильный и мужественный. Мне так жаль, что всё это произошло с нами… Мне очень жаль, что за ошибки других расплачивался мой мальчик, – голос её дрогнул, стал вдруг стальным, будто она пыталась побороть в себе ярость. Такой Саид её не помнил. Она никогда не злилась. Даже если её обижали, она всегда отвечала улыбкой.

– В каком плену ты была? – задал вопрос, который звенел в голове ещё со столовой. Отец что‑ то сказал такое, и теперь эта фраза стучала пульсом в голове.

Пальцы мамы зарылись в его короткие волосы, прошлись по голове успокаивающим жестом и застыли на висках.

– Одни люди… Нехорошие люди похитили меня. И долго держали в лечебнице…

– Какие люди? Кто? Ты их знаешь? И что за лечебница? – перевёл взгляд на отца. Уж он‑ то точно во всём разобрался. Не мог не разобраться.

Но старший Хаджиев покачал головой, закрыл глаза, обхватывая ладонями голову. И так оцепенел на несколько минут.

– Давай не будем сейчас об этом, сынок? Прошу тебя, давай просто насладимся встречей. Я столько лет мечтала о ней. Я ведь только ради вас двоих держалась. Так бы давно с ума сошла. Но не позволила себе… – она заплакала, и Саида изнутри затопило горячей волной. Казалось, он сейчас сам зарыдает, чего не делал с того самого дня, когда услышал, что матери больше нет. Он тогда не разрешил себе проявить слабость и явить её новой семье. А сейчас был готов расплакаться, как мальчишка.

– Расскажешь, когда будешь готова. Но знай, я их всех прикончу. Если они ещё живы, они пожалеют об этом, – прижался лбом к её лбу, закрыл глаза, снова их открыл, чтобы убедиться, что это всё‑ таки явь и он не спит. – Я люблю тебя, мам. Так сильно люблю тебя.

Сбоку послышался звон графина – отец снова наполнял бокалы коньяком. А мама своими тонкими, изящными пальцами стёрла с его щеки влагу.

– Всё будет хорошо, мой сыночек. Мой красивый мальчик. Главное верить и никогда не предавать свою надежду.

ГЛАВА 12

– Ты снова мало ешь. Это плохо, – констатировал Шамиль и бросил в рот кусок стейка.

– Мне не хочется, – ковырнула вилкой кусок сёмги и с тоской взглянула в окно. Там лил дождь, и, кажется, ночью будет мороз. Вот бы снег выпал. Я всегда любила зиму. Холодно, но как‑ то уютно, что ли. А может, мне просто хочется перемен к лучшему.

– Что ты как маленькая девчонка? Не хочется – заставь себя. Красная рыба повышает иммунитет. Или ты опять хочешь…

– Нет! – вскинула на него взгляд, и Шамиль закатил глаза.

– Тогда ешь. А то снова начну говорить о своём брате и его…

– Шамиииль, – протянула устало.

Иногда он специально меня доводит. Может, таким способом пытается выгнать из ступора. А может, просто забавляется. Кто же поймёт эту бесчувственную скотину. Раньше думала, что я могу… Но с некоторых пор мне так уже не кажется.

– Ешь. Я не собираюсь таскать тебя на себе. Нам скоро нужно сваливать с этой хаты. Твой жених послал за нами киллера.

– Что? – роняю вилку, во все глаза таращась на него, но Шамиль лишь пожимает плечами.

– Этого следовало ожидать, когда бросалась со мной в бега. Видишь ли, Хаджиевы не прощают предательства.

– Но… Подожди. Ты же сказал, что он думает, будто я погибла. Они всё так подстроили. Ты же говорил! – подаюсь вперёд над столом, на что Шамиль лишь саркастично вздёргивает бровь.

– Какая ты глупая женщина. Саид ведь не пацан тебе. В своё время даже мне не удалось его подставить. А я пытался, – ухмыляется.

– Получается, он знает, что я жива, и думает…

– Думает, что ты наставила ему рога. Со мной, – ухмылка Шамиля становится ещё шире, а мне вот ни разу не смешно. Да, я знала, что он меня искал первое время. Знала, что убедить Саида в чём‑ то, во что он не захочет поверить, будет крайне сложно. Но я думала, что со временем он примет тот факт, что меня рядом нет и больше не будет.

Что ж, видимо, не принял.

Только вот киллер… Это уже слишком. Неужели Саид, и правда, на такое способен? То есть, я, конечно, не сомневалась, что он может убить человека. Но меня?.. Неужели у меня теперь появился ещё один враг? А хуже того, преследователь. А то мало их таких, идущих за мной попятам.

– В таком случае, ты мне за этим и нужен. Помочь спрятаться.

– Я этим и занимаюсь, если помнишь, – он заканчивает с обедом и, швырнув смятую салфетку в тарелку, поднимается. – Займусь поиском новой хаты. А ты сиди тихо. Ну, в общем, сама всё знаешь.

– Шамиль? – окликнув его, тоже встаю. Аппетит пропал окончательно.

– Что? – он оборачивается ко мне, словно действительно собирался уйти, вот так запросто, оставив мне такую информацию. Да я же с ума теперь сойду.

– То, что ты сказал про киллера… Это правда? Ты уверен, что это не они, а именно Саид?

Шамиль кривит губы, но не в улыбке, а в какой‑ то издевательской гримасе. Одним своим широким шагом преодолевает расстояние между нами и берёт моё лицо в свою ладонь. Я дёргаюсь от этого прикосновения, но язык намёков не для него.

– Красавица, ты даже не представляешь, что сделает с нами Саид, если поймает. У тебя даже не будет возможности оправдаться, потому что он не станет слушать. Тебе следовало сначала получше узнать того, за кого собиралась замуж.

– Убери руку, Шамиль, – произношу жёстко, и он, наконец, убирает.

– На его месте я бы тоже искал, – говорит тихо, склонив голову так низко, чтобы видеть моё лицо.

– Почему?

– Ты мне нравишься, – пожимает плечами. – На самом деле мало баб, которых мужчине хотелось бы искать.

***

Из дома уходить не хотелось. Да и он, честно говоря, не мог. Не несли ноги.

Так и сидел за столом, не притронувшись к завтраку, и смотрел в никуда. Ждал.

Ждал, пока придёт отец и она. Хотел снова посмотреть в её глаза, услышать её голос. Почувствовать прикосновение её ладони к своей щеке и губ к виску.

И не верил. Всё так же не верил в то, что она настоящая. Потому что так не бывает. Это не кино, блядь, чтобы люди, которых столько лет считали погибшими, вдруг возвращались. Саид ни за что не принял бы её, не будь она самым дорогим для него человеком. И от этого было ещё больнее.

Потому что, окажись она какой‑ нибудь засланной мошенницей, искусно разыгравшей их с отцом, они оба загнутся. Не выдержат этой утраты ещё раз. Или просто с ума сойдут. Слетят с катушек.

Отец пришёл в столовую первым. Саид взглянул сначала на него, потом на дверь.

– Она спит. Доктора сказали, пока не придёт в себя, нужно побольше отдыхать и хорошо питаться.

Саид молча кивнул на реплику отца, склонил голову.

– Ну а ты как, сынок? – тот сел во главе стола, отодвинул свою тарелку в сторону и потянулся за кофе.

– Я не знаю. Если честно, то… – хотелось ответить матом. Ему вообще в последнее время хочется орать. – Неважно.

– Соберись. Сейчас не время. Позже очухаемся.

– Да. Наверное, – задумчиво протянул Саид и вскинул взгляд на Хаджиева‑ старшего. – Я всё же хочу сделать тест. Так будет правильно. Мы не можем быть уверены на сто процентов, что это… мама, – произносить это слово теперь, зная, что она рядом, спит в комнате отца этажом выше, было ещё больнее. Он слишком сильно боится снова её потерять.

Отец усмехнулся.

– Глупость. Ты и так знаешь, что это она. И я знаю. Мы слишком хорошо её знаем. И мы ничего не забыли.

Не забыли, верно. Но полагаться на голые чувства Саид не привык. Не то время, да и люди они не простые, чтобы так безоговорочно верить. А верить хотелось.

– Это просто анализ. Ничего более.

Отец цокнул языком, возмущённо зыркнул из‑ под густых бровей.

– Интересно, от кого в тебе столько упрямства? От меня или от неё? – залпом выпил горячий кофе и резко встал, толкая стул. – Я не буду участвовать в этом идиотизме. Я знаю, что моя София вернулась ко мне. А ты делай, что знаешь. Только сделай это так, чтобы она не знала. Я не позволю тебе оскорблять мать, – он развернулся к двери, и прежде, чем успел дойти до неё, Саид его остановил.

– Кто? – спросил, глядя отцу в спину, а тот замер на месте, громко вздохнул. Разумеется, он не мог не знать, что Саид не оставит эту историю. В любом случае он узнает, кто отобрал у него мать на долгие годы. На целые десятилетия. На полжизни, блядь. Разумеется, если это, и правда, она.

– Саид…

– Нет. Я не хочу слышать ничего, кроме ответа на мой вопрос, отец. Я всегда уважал твоё слово и не стал бы допытываться и лезть в то, куда ты не хочешь меня впускать. Но она моя мать. Ты утверждаешь, что это она. И тут два варианта: либо ты слеп, и враги тебя одурачили, либо ты знаешь, где и кто держал её все эти годы. Я склоняюсь ко второму варианту, потому что тоже очень хочу, чтобы это была она. И ты бы не позволил себя одурачить. Только не так.

– Что ты сделаешь с тем, кто виновен во всём? – просто спросил отец.

– Покараю.

Саид‑ старший покачал головой, провёл ладонями по лицу.

– А если я попрошу тебя доверить это мне?

Саида почему‑ то передёрнуло. Будто мороз прошёл по коже. Будто он зверски замёрз, хотя в доме было тепло. Отец вчера сам выставил температуру, чтобы мама согрелась… Она весь вечер мёрзла.

Что это за гадкое ощущение? И привкус во рту появился странный. Не горечь, нет. Гниль. Привкус гнили. Или запах. Он так и не понял.

– Это сделала она. Твоя жена, – прозвучало сипло, так, что Саид даже не узнал свой голос. И не вопрос это. Утверждение.

Отец повернулся, поджал губы и хмуро посмотрел Саиду в глаза. Да. Он прав. Это она.

– Я сам её накажу. Она моя жена и мать моих детей.

– Как и моя мать, – подался вперёд, сжав кулаки.

– Она жива. Все живы, Саид. И так оно и останется.

Отец ушёл, оставив его в абсолютном раздрае. В ужасе от того, сколько лет он прожил во лжи и гнили. По уши в ней завяз. Зазвонил телефон, и он не сразу ответил на звонок, а когда приложил гаджет к уху, поморщился.

– Доброе утро, дорогая. Как спалось? – до тошноты бодрый голос Молоха начал раздражать с первой секунды. И неудивительно, Саид снова не спал всю ночь и теперь точно не уснёт ещё неделю. Пока его не вырубит. Знал, что не сможет теперь дышать, есть, пить, шевелиться, пока не покарает всех, кто виновен. Кем бы они ни были.

– Лучше бы ты сейчас мне хорошие новости рассказал. Полезно для здоровья будет, – ответил зло, на что Елисей хохотнул.

– Да ты меня сейчас в жопу будешь целовать. Танцуй, джигит. Нашёл я твою пропавшую невесту.

ГЛАВА 13

Теперь Саид знал, как оно бывает перед сердечным приступом. Когда колотит так, что ты не можешь слова произнести. Дышать не можешь. И только одна мысль в голове: хоть бы не свалиться замертво до того, как увидит её.

Молох (прим. автора: Молохов Елисей – главный герой книги «Молох. Укус кобры») поглядывал на него, настороженно усмехался.

– Что‑ то ты неважно выглядишь, джигит. Гляди, как бы в самом расцвете кондратий не ебанул.

Саид пропустил его подъёбку мимо ушей, огляделся вокруг. Они свернули куда‑ то загород, на разбитую в хлам дорогу.

– Так куда едем? – бросил взгляд в зеркало на машины своих телохранителей. Те тоже отчего‑ то нервничали, наступали так, что едва не целовали тачку Молоха в зад.

– Есть городок один. Небольшой. Там твой братец и схоронился. Отдать ему должное, мужик головастый, потрепал мне нервишки. Он съёмные квартирки менял раз в две‑ три недели. Умно. Да и найти мне его было бы сложнее, если бы… – тут Елисей пожевал нижнюю губу, будто раздумывая, толкать свою мысль дальше или нет. – В общем, мне случай помог. По приезду расскажу подробнее. Ты только сразу глупостей не делай, ладно?

Да, Шамиль не идиот, раз люди Хаджиевых его так и не нашли. И что там за случай помог Молоху – тоже не суть. Какая нахер разница, если Саид уже сегодня снимет башку своему бракованному братцу.

– Ты уверен, что она там? Ошибки быть не может? – Саид не задавался ненужными вопросами, вроде того, как удалось Молоху за такое короткое время сделать то, чего его люди сделать не смогли даже за гораздо больший срок. Теперь уже всё неважно. Важно лишь одно – увидеть её. Сегодня, сейчас. В ту самую минуту, когда они прибудут на место. – Ничего не перепутал?

Елисей тяжко вздохнул, закатил глаза.

– Пытаешься меня обидеть? Я не твои ищейки, ясно? Я чистильщиком был. Одним из лучших. И до сих пор никто не смог меня переплюнуть.

– И что, собираешься вернуться в профессию? – не то чтобы Саиду было очень интересно, но время как‑ то надо коротать.

– Нет. У меня было десять лет, чтобы переосмыслить свою жизнь. Больше в это дерьмо не вернусь. Хватит.

Хаджиев скривился в подобии улыбки, бросив косой взгляд на Молоха. Сколько же кровищи на нём, что самого от себя воротит? Впрочем, и сам Саид не мог похвастаться чистотой души своей. И, наверное, ему тоже не мешало бы переосмыслить… Только желания не было. Он привык к такой жизни, он её любил. Любил свой бизнес, своё положение, деньги и власть. Он не Марат и не Валид, которые с лёгкостью от всего отказались. Это его жизнь.

– Здесь? – склонив голову, окинул взглядом небольшой дворик. Так себе райончик. Как раз прятаться с пленницей. Тихо, людей почти нет, если не считать парочку стариков у лавочки.

– Здесь, – кивает Молох, а Саид переводит взгляд на въезжающий во двор джип. Дорогая тачка. На фоне припаркованных местных «девяток» и «жигулей» смотрится броско и дерзко. А когда открывается водительская дверь, кровь Хаджиева начинает вскипать.

– Сссука… – рывком на улицу и к Шамилю, преодолевая расстояние за считанные секунды. Тот, увидев его и бегущую за ним Хаджиевскую охрану, не пытается свалить, только медленно растягивает губы в ухмылке.

– Ну наконец‑ то, – с явной издевательской усмешкой поднимает руки кверху. – Ну всё‑ всё, сдаюсь, чего за стволы‑ то сразу схватились?

За стволы, судя по всему, схватились безопасники. Саид же сгрёб голыми руками, швыряя Шамиля мордой на капот его джипа.

– Лучше бы ты и дальше в дурке отсиживался! – меткий удар по почкам, и Шамиль взвыл от боли.

– Стой, Саид! Стой, говорю! Я же не всё тебе рассказал! Случай, помнишь? – его дёрнули в сторону, Шамиля принялись упаковывать безопасники.

– Чего ещё?! – рявкнул на Елисея, а тот шумно выдохнул, раздувая щёки и ероша короткий ежик своих волос.

– Случай, который мне помог найти твою девушку – он, – кивнул на Шамиля, которого уже тащили к Хаджиевским машинам.

– Не понял?

Молох достал сигареты, вытащил одну, но курить не стал, сунул обратно в пачку.

– Он как‑ то пронюхал, что я по его следам иду. Решил, ты за ним киллера отправил. Да, не очень хорошая обо мне слава ходит, что поделать, – усмехнулся Елисей и сунул пачку в карман. – Он перекупить меня хотел, чтобы я от заказа отказался. Встретились, перетёрли. Я рассказал ему, зачем ищу, он сказал мне адрес.

Хаджиев поморщился от омерзения, бросил убийственный взгляд на машину, куда загрузили Шамиля. Эта инфа для него ничего не меняет. Шакал Надю похитил, у себя держал, и сейчас Саид не в силах подняться, посмотреть, в порядке ли она там или этот ублюдок уже её…

Тряхнул головой, повернулся к подъезду.

– Если это всё, говори номер квартиры.

– Не всё, Саид, – Молох преградил ему путь, сунул руки в задние карманы джинсов. – Шамиль её спас. Ты будешь не прав, если начнёшь вершить самосуд, не разобравшись в ситуации. Спроси у своей девушки для начала, где она была и что с ней происходило. А потом уже делай выводы.

Хаджиев почти не слушал этот бред. Ему плевать, чего там снова придумал скользкий тип Шамиль, чтобы спасти свою шкуру.

– Номер квартиры, Молох, – зыркнул на Елисея исподлобья, и тот шагнул в сторону.

– Тридцать седьмая. Постучи четыре раза.

***

Посчитав количество ударов в дверь, накинула на себя тёплый кардиган и пошла открывать. Продукты уже заканчивались, и Шамиль должен был подвезти новую партию. Или хотя бы обед. Ослабленный организм всё ещё требовал сил, а мне, кроме еды, больше взять их неоткуда.

Провернув ключ в замочной скважине, нажала на ручку и толкнула тяжёлую дверь. И опешила, невольно ахнув. Мгновенно вспотели ладони, а сердце заколотилось о рёбра, словно сумасшедшее.

На пороге стоял Саид. Смотрел мне в глаза, и его лицо походило на кусок мрамора. Белый весь, глазами ворочает, меня осматривает. А я чувствую, как начинают дрожать губы и в груди становится непомерно тяжело и больно.

Кажется, вот‑ вот свалюсь к его ногам и больше не встану.

А он всё стоит и смотрит, будто впервые меня видит. Как долго он считал меня погибшей? И почему не остался с этой мыслью? Может, папа? Или мама? Они рассказали? Нет, они бы не стали… Шамиль? Решил, что пришло время получить вознаграждение за все его старания? Но ведь он сказал мне про киллера… Он бы не стал сдавать нас. Не из любви к одиноким, замученным девам, разумеется. Чисто из‑ за самосохранения. Хотя нет… Он испугался, что киллер нас найдёт, и решил вернуть меня Саиду. Долбаный социопат, я же просила его…

За пару секунд в голове пролетает сотня мыслей, предположений и догадок, а я, так и не схватившись толком ни за одну, изучаю его лицо. Он осунулся, морщина на лбу стала глубже. Исхудал и выглядел очень уставшим. Белки глаз красные из‑ за лопнувших капилляров, а под глазами синяки, словно он не спал целую вечность. На нём простые джинсы и чёрная рубашка, пальто не застёгнуто, будто Саид спешил. Это видно и по вздымающейся грудной клетке. Он спешил.

– Ты?.. – задаю наитупейший в подобной ситуации вопрос и нервно облизываю губы.

Зачем я открыла дверь, почему не спросила, кто там? И это тоже было бы глупо. Саид знал, что я здесь, потому и пришёл. И закрытая дверь меня бы от него не защитила.

Он шагает внутрь квартиры, я же отступаю назад. Сверлит меня до одурения больным взглядом, мотает головой, будто что‑ то для себя отрицает.

– Жива. Ты жива. Я знал, – улыбается болезненно, горько. Одним рывком хватает меня за шею сзади и с силой вжимает в себя, отчего охаю и морщусь от боли. – Что? – хватает моё лицо, вглядывается в него, нахмурив брови. – Что он сделал с тобой? Надь? Не молчи, я тебя прошу. Я здесь. Приехал за тобой. Теперь всё будет хорошо, – он задыхается, и я вижу, насколько сложно ему говорить.

– И что теперь? – спрашиваю зачем‑ то, скорее, у себя, чем у него.

– Теперь? – всё так же тяжело дышит, так же сильно сжимает меня руками. Будто боится отпустить. И киллер, которого он пустил по моему следу, никак не вяжется с тем, что я вижу сейчас. – Теперь домой. Мы едем домой.

Он не даёт мне одеться и продолжает удерживать за локоть. Спохватывается только в подъезде, останавливается и накидывает мне на плечи своё пальто. Затем снова хватает за руку, словно обезумевший, и ведёт за собой.

На улице свежо и жутко холодно. Меня заметно потряхивает, а мозг и вовсе отказывается работать. Перед подъездом несколько черных машин – Хаджиевские. Куча охраны и ещё какой‑ то мужчина. Не охранник, нет. Одет по‑ другому. На нём чёрная кожаная куртка и тёмные джинсы. Я отмечаю эти маловажные подробности, просто чтобы не смотреть на Саида. Потому что я, на своё горе, понимаю сейчас, что безумно рада видеть его. Но ещё понимаю, что натворила, и мне это не сойдёт с рук.

Мужчины обмениваются рукопожатиями, а я краем глаза замечаю машину Шамиля. Однако его самого не вижу.

– Я в долгу перед тобой, – произносит Саид хрипло.

– Как‑ нибудь я об этом вспомню, – усмехается ему в ответ мужчина в кожаной куртке, а я рассеянно его рассматриваю.

– Адрес её дать? – спрашивает Саид, на что тот отрицательно качает головой и лицо его принимает грозный вид.

– Сам найду. Это уже дело принципа.

– Ладно. Давай, – Саид открывает мне дверь внедорожника, усаживает на заднее сидение. Охранник, до этого сидевший на пассажирском сидении спереди, молча выходит из машины и пересаживается в другую, ту, что позади. Саид занимает его место и поворачивается ко мне.

– Поехали, – отдаёт приказ водителю, машина плавно трогается с места.

ГЛАВА 14

Наверное, самое страшное – это потерять своего человека. Того, кого своим избрало сердце. Орган, который, как когда‑ то думалось Саиду, способен лишь качать кровь. Гибель своего человека – это мгновенная гибель души, о существовании которой у себя Саид тоже не подозревал. Вот что у него там болело всё это время. Разрывало грудную клетку в клочья и рвало изнутри, будто стальными когтями. Вот оно как, когда корчится в огне душа.

Он не сводил взгляда с Нади всю дорогу, а она, склонив голову вниз, тихо плакала. Больно. До бешенства и красных точек перед глазами больно смотреть на то, какой стала его кукла. Худая, измученная, с посеревшей кожей и впалыми щеками, Надя больше походила на какую‑ нибудь бродяжку, чем на некогда красивую, яркую и до умопомрачения сексуальную женщину, за которой он, Саид Хаджиев, волочился, как озабоченный маньяк. Он как‑ то мимоходом даже провёл параллель между матерью и Надей. До чего же похожие истории. За тем исключением, что мать он нашёл только спустя долгие годы. Собственно, он её и не искал. Не мог даже предположить, что жива. Но отец… Как он мог не почувствовать? Как мог поверить, что её больше нет?

О Хадии старался не думать. Сейчас не до неё. Однажды он доберётся до этой змеи и сделает с ней то, что она сделала с мамой. А сейчас в приоритете были они – мама и Надя.

Они не говорили. Иногда, когда она поднимала на него грустные глаза, переглядывались, и снова Надя уходила в себя. Она словно не узнавала его. Словно они раньше были чужими. Словно не было всего того, что было у них. А было много. Саид понимал это сейчас. У него был целый мир, который он едва не просрал из‑ за своей заносчивости и гордыни. Потому что однажды допустил мысль, что он несокрушим и его женщина в полной безопасности.

Самообман погубил многих. Едва не погубил и его тоже.

– Пойдём, – открыл ей дверь, взял за руку, а Надя подняла взгляд на особняк, вздохнула.

– Саид, нам нужно поговорить.

– Не сейчас, Надь. Пойдём. Давай, – потянул её за собой, но она заупрямилась. – Ты чего?

– Я не хочу.

– Надь… Не надо, – покачал головой предупреждающе. Он и так всю дорогу гнал от себя дурные мысли. Например, почему она открыла ему дверь сама? Разве Шамиль не удерживал её у себя силой? А если не удерживал, то тогда получается… Нет. Он не будет сейчас думать об этом. Она жива – это главное.

– Из‑ за меня погибли люди. Те, кто работал в этом доме. Те, кто защищал меня. Я всё видела. И Махмуда, и Ирину… И других, – последнее слово выдавила из себя сквозь слёзы и закрыла глаза. – Я не имею права туда идти.

Приподнял её лицо за подбородок, улыбнулся.

– На меня смотри, кукла. – Она открыла глаза, по щекам скатились две прозрачные слезы. – Они живы. И Махмуд, и Ирина.

– Не нужно, Саид. Я видела, что они сделали с Махмудом. Ему в голову выстрелили… – мотает головой, кусает губы. Губы, по которым он так скучал. И Хаджиев не выдерживает, накрывает их своими. Алчно, почти задыхаясь от нахлынувших девятым валом эмоций. Она отвечает, подаётся ему навстречу, встав на носочки. С трудом отрывается от неё, стискивает её лицо в своих ладонях.

– Я хоть раз соврал тебе? Махмуд выжил. В рубашке, видать, парень родился. С Ириной тоже всё нормально. Они ждали твоего возвращения. Как и я. Кроме нас троих, больше никто не верил, что ты жива. Даже твои родители. – Тут она опустила голову, сжалась в комок. – Да, несколько парней тогда погибло. Но они знали, на что шли. Это их работа. И не твоя вина, что они пострадали. Не ты в них стреляла. Их семьям я выплачиваю содержание, если тебя хоть как‑ то это успокоит.

– Мои родители знали, что я жива. Я не могла… Не могла оставить их так, в полном неведении, – её голос тихий, но суть этих слов бьёт его под дых.

***

Тишина. Такая жуткая и зловещая, что хочется сбежать.

Я не вижу его лица в этот момент и уверена, что не хочу видеть. Там только разочарование и боль. А ещё, наверное, гнев и ярость. Я ошибалась насчёт Саида. Я очень сильно ошибалась, когда думала, что он быстро забудет обо мне. Он не забыл. Более того, он все эти месяцы искал меня, как одержимый. И от этого мне вдвойне хуже. Я не хотела причинять ему боль. Да я даже не подозревала, что он меня так… любит. Это же её, любовь, я видела всю дорогу в его глазах?

– Прости, – добавляю шёпотом и, наконец, осмеливаюсь поднять на него взгляд. Лучше бы я этого не делала.

Его лицо – маска. Словно из глины слепленная. Не выражают никаких эмоций и глаза. Он словно закрылся от меня, спрятался.

– Пойдём! – хватает за руку грубо, больно сжимает. Молча ведёт меня к особняку.

Я шагаю за ним покорно и молча. Всё равно разговора не избежать. Раз он меня нашёл, придётся объясняться. Только сейчас у меня на это нет сил. Где‑ то на краю сознания бьётся радостная мысль, что хоть кто‑ то остался в живых. Это хорошо. Это славно. Значит, всё, что мне пришлось пережить, было не зря.

Сразу же у двери нас встречает поражённая Хаджар, которая застывает буквально с открытым ртом, и ещё какая‑ то женщина. Вторая смутно кого‑ то напоминает, и мне почему‑ то кажется, что я её уже где‑ то видела.

– Надежда… – тянет удивлённо Хаджар. Похоже, кроме Саида, меня здесь никто не ожидал увидеть. Да, он говорил…

– Здравствуйте, – произношу еле слышно, сил не осталось совершенно. Я едва держусь, чтобы не осесть здесь прямо на пол.

– Ты нашёл свою невесту, – улыбается Саиду другая женщина, а он задерживается на ней долгим взглядом, вздыхает.

– Хаджар, проводи Надю в её комнату, – Хаджиев смотрит на меня пару секунд, а потом отпускает мою руку. – Отдохни пока. Мы поговорим позже.

Я рада временному послаблению. Так хоть успею привести себя в порядок и приготовиться к разговору. Он будет нелёгким.

Я пока не знаю, как воспримет всё Саид, но, уверена, он будет в ярости. А я так от неё устала. От этой постоянной злобы и боли в сердце. Я просто хочу немного отдохнуть. Взять тайм‑ аут.

Хаджар провожает меня до самой двери, иногда с тревогой и любопытством поглядывает в мою сторону.

– Госпожа…

– Надя, – поправляю её.

– Надежда, вам что‑ нибудь нужно? Я сейчас принесу поесть и чаю. Какой хотите? Зелёный, чтобы немного взбодриться? Или, может, с ромашкой, чтобы поспать?

– Я не голодна, спасибо вам, Хаджар. Только чай. С ромашкой, если можно.

Нажимаю на ручку двери, глубоко вдыхаю, готовясь шагнуть в свою спальню, где была по‑ настоящему счастлива то совсем короткое время… Оказывается, я была счастлива. Просто не понимала этого.

Рука Хаджар неожиданно накрывает моё запястье, а я поднимаю на женщину удивлённый взгляд.

– Он очень скучал по вам. Только он верил в то, что вы вернётесь. Каждый день сюда заходил, на вашей кровати сидел. Я такую сильную любовь видела лишь однажды. Так любил и любит его отец. Теперь вы обе здесь, в этом доме. Вернулись к своим мужчинам. Это такое чудо, – глаза обычно строгой и молчаливой Хаджар вдруг наполняются слезами, а я непонимающе качаю головой.

– О чём вы?

Она спохватывается, смахивает тыльной стороной ладони влагу со щек.

– Принесу чай, – и быстро, совсем не свойственно её почтенному возрасту, убегает вниз по лестнице.

Качаю головой, горько усмехаясь. И зачем было говорить мне всё это? Теперь ещё паршивее. И привкус утраты снова появляется во рту. Ужасный, горький привкус, который не перебить ничем другим.

Медленно выдыхаю, чтобы не сорваться и не зареветь, толкаю дверь, делаю шаг. И застываю у порога, вперившись дурным взглядом в свадебное платье, что висит на напольной вешалке посреди комнаты.

Моё платье. То, которое Хаджиевы заказывали для меня в Милане. Кажется, этим занималась мачеха Саида. До этого дня я видела платье лишь в каталоге. А теперь оно служит мне немым напоминанием о том, чего я лишилась.

Опускаюсь прямо на пол, склоняю голову, и крупные, горячие капли падают на белоснежный мягкий ковёр. Ненавижу. Ненавижу эту комнату, ненавижу этот дом. Ненавижу его хозяев. Потому что здесь я поверила в то, что могу иметь всё, на что никогда не рассчитывала и боялась даже мечтать. Я поверила здесь, что могу стать любимой женой, мамой, хозяйкой…

Всё ложь и самообман. Я обманулась и вот чем поплатилась за это.

ГЛАВА 15

– Какие люди, – тянет с ехидной ухмылкой Шамиль, наблюдая за спускающимся в подвал Саидом. – Мой старший брат пожаловал! Соскучился? Решил забежать на огонёк? Проходи, располагайся! Могу предложить соседнюю цепь, – скалится, сидя у стены, скрестив ноги по‑ турецки.

– А ты, я вижу, тут расслабился, хорошо себя чувствуешь. На что надеешься, шакал?

Напомните ему кто‑ нибудь, почему до сих пор Саид Хаджиев не прострелил этому ублюдку его поганую башку? Почему всё ещё говорит с ним?

– Надеюсь? – хмыкает тот. – Нет, Саид. Я не надеюсь. Я знаю, что наш папочка не даст тебе меня грохнуть. Ты же знаешь. Если не сейчас, то через минуту ему всё донесут. Хоть старый волчара меня и не признал, но проливать свою кровь он не позволит никому. Помнишь ту историю, когда на него готовили покушение и один из его охранников погиб? Что сделали с семьями тех бедолаг? Их до сих пор не нашли. Только женщины остались в живых. Напомнить тебе, куда их дели? Баб этих? Так то охранник был. Всего лишь один из сотен. А в моих венах течёт Хаджиевская кровь. И фамилия ничего не меняет. Меняет кровь.

Хаджиева внутренне передёрнуло. Да, он помнил ту историю. Единственное покушение на отца, которое он застал. То, с какой жестокостью старший Хаджиев разобрался с врагами и их семьями, тогда навело на него, ещё подростка, тихий ужас. Позже он и сам стал таким же жёстким и бескомпромиссным, как отец. Чтобы боялись, чтобы дрожали, чтобы не смели даже косо взглянуть. Но ту разборку запомнил на всю жизнь. Он сам никогда не воевал с женщинами или теми, кто слабее его, и было жутко видеть, как отец расправляется со всеми членами тех семей.

– Ты сейчас говоришь о разных вещах, Шамиль. Не забывай, в отличие от тебя, я любимый сын, – усмехнулся, присел на стул напротив. – Если моя рука прямо сейчас нечаянно дрогнет, и я пролью кровь отца, в моей жизни ничего не изменится, – для убедительности достал ствол и положил его себе на колено. – А теперь я тебя слушаю. Расскажи мне, что моя невеста делала с тобой столько месяцев?

Прозвучало хреново. Собственно, как и выглядело на самом деле. И Саиду сейчас лучше бы услышать, что Надя столько времени скрывалась с Шамилем не по своей воле. Но что‑ то подсказывало, что разочарование неизбежно.

– Я её спас от твоих врагов. И прятал у себя по её же просьбе. Вот тебе твоя правда. Жри, – Шамиль осклабился, оголяя зубы, на что Саиду захотелось выдрать их вместе с челюстью шакала. – Кстати, мы с невесткой подружились. Она у тебя молодец, – а теперь захотелось оторвать мрази голову. Просто вырвать её из плеч. Даже дёрнулся, чтобы встать, но потом вспомнил о безопасниках. Не нужно ему сейчас показывать свою слабость. И так положение дерьмовей некуда. Шамиль едва не кричит, что спал с Надей. В это будет несложно поверить тем, кто не знает его женщину.

– Хочешь сказать, что моя женщина была с тобой… Находилась рядом с тобой добровольно? Это ты сейчас пытаешься мне втереть?

– Да какая разница, что я скажу? Ты же всё равно не поверишь мне. Спроси лучше у своей женщины. Если, конечно, у неё хватит духу сказать тебе правду. А то рожа у тебя больно стрёмная. Я бы на её месте тоже бежал.

Опустил глаза в грязный пол, сжал челюсти до хруста. Нет, этот ушлёпок издевается. Хотя в чём‑ то он прав. Саиду следовало бы для начала поговорить с Надей. Услышать её правду. В том, что она не станет врать, он не сомневался. Но не был уверен, что хочет услышать всю историю из её уст. Намеренно оттягивал этот час, чтобы подарить ей ещё немного времени.

Ведь если она его предала, то Саиду придётся её убить. Так требует закон, так требует клан, положение и его семья. Так потребует и отец.

– Хочешь сказать, что ты действительно её спас? Зачем? В чём твоя выгода?

– В том, что ты мне должен, – заухмылялся ещё шире Шамиль и кивнул на толпу безопасников за спиной Саида. – Все эти люди будут свидетелями тому, что ты не мужчина, если не отдашь мне долг за спасение своей бабы. Если ты меня убьёшь, мой дорогой старший брат, во главе клана тебе никогда не стать. Никто не захочет иметь дело с таким, как ты. А Саид‑ старший не вечен. Однажды он уйдёт на покой, и тогда кому, по‑ твоему, достанется трон?

Саид знал кому. Разумеется, не мог не знать своего единственного соперника.

– Смотрите за ним в оба. Чуть позже я решу, что с ним делать, – проговорил негромко, окинув Шамиля презрительным взглядом. – Если ты мою женщину оговорил, я тебя на куски порежу. Своими руками это сделаю. И никто меня не остановит. Даже отец. Даже клан.

***

Заехал в ворота, остановился. Посмотрел на дом. Кто‑ то из охранников дёрнул дверь, чтобы открыть, но Саид заблокировал замок, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Идти туда и хотелось и нет одновременно. Наверное, его кто‑ то испытывает. Заставляет проходить через эти круги ада, чтобы он что‑ то осознал.

И вроде как радоваться должен. Танцевать должен от счастья. Часто ли людям, вроде него, выпадает столько удачи? И мать, и невеста вернулись, рядом. И время от времени внутри становилось хорошо и даже охуенно. Но ненадолго. От собственных мыслей и сомнений, что пожирали все остальные чувства, не сбежать, не спрятаться, не скрыться.

Спустя пять минут всё‑ таки вышел из машины, кинул ключи одному из безопасников. Тот перехватил ключ, склонил голову.

– Вас искал господин Саид.

– Где он?

– Был у себя в кабинете. С той женщиной, – охранник усмехнулся. Почти незаметно. Но Саид расслышал эту усмешку в его голосе.

Непроизвольно дёрнулся, медленно повернул голову в сторону безопасника. Его тут же толкнул локтем напарник, и все пятеро встали в стойку.

Завёл руку назад, достал ствол. Все пятеро попятились.

– Как ты сказал? – переспросил обманчиво спокойно.

– Был у себя в кабинете…

– Что ты сказал дальше?

– С той… Жженщиной…

– На колени, – произнёс тихо, и тот явно не догнал.

– Что?

– На колени, я сказал! – рявкнул так, что присели даже бывалые отцовские телохранители чуть поодаль.

Напарников у зарвавшегося пацана вдруг не стало. Тот, который ещё пять минут назад болтал с ним о бабах, пнул его по голени, заставляя упасть перед Саидом на колени. Если Хаджиеву захочется, они все падут. И там им и место.

– Господин Саид, я не понимаю, за что? Что я такого…

– Закрой пасть и слушай. Все слушайте! Эта женщина – моя мать! Следовательно, она ваша госпожа! Вы даже смотреть на неё не имеете права, не то что говорить о ней своими погаными ртами! Будете обсуждать, как ебут ваших сестёр! А женщины этого дома даже в мыслях ваших не должны появляться! О них вы можете думать только тогда, когда нужно будет за этих женщин сдохнуть! – дуло ствола упёрлось виновнику в лоб, и тот еле слышно заскулил, зажмурился. – А теперь повтори, пёс трусливый, кто эта женщина?

– Гггоспожа! Госпожа! Прошу, простите меня! Я не знал! Клянусь, я не…

– Господин Саид, – окликнул его второй охранник, качнул головой в сторону дома.

На пороге стояла мама, а стоило ему поднять глаза чуть выше, увидел и Надю в окне. Обе смотрели прямо на него, и Саиду пришлось убрать палец с курка. Вернув ствол на место, сжал челюсти.

– Уберите отсюда эту падаль. Чтобы больше я его не видел, – одним коротким взглядом отдал приказ бывшему напарнику штрафника, и тот всё понял. За оскорбление женщины из семьи Хаджиевых не прощают. Особенно, если эта женщина мать.

Направился по аллее к порогу, опустив взгляд вниз. Если Надя видела его таким и раньше, то мама нет. Было стыдно – ещё одно новое чувство, без которого качество жизни было в разы лучше.

– Здравствуй, мама, – остановился рядом, и ей пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Привет, сынок. Я могу с тобой поговорить? – голос мамы мгновенно обволакивает теплом и уютом. Как было в детстве. Он ужасно замерзал после того, как её не стало. Когда он думал, что её не стало. Сраные психологи, которых отец таскал к нему пачками, так и не смогли определить причину этой странности. Саид же знал её. Просто в новом, красивом и большом доме не было мамы. Всё было, кроме неё. А без неё не было уюта и тепла.

Сейчас стало хорошо. И гнев тут же испарился.

– Можешь, – он кивает, неловким движением, приобнимает её за плечи. – Пойдём в дом, здесь холодно.

Пока он снимает пальто, она наливает в чашки чай, устраивается на диване.

– Помнишь, раньше мы с тобой пили чай по вечерам? Тебе нравилась дикая мята. Я заварила такой же.

Мамин чай был для Саида одним из самых болезненных воспоминаний. Потому что тогда он был просто ребёнком. Не Хаджиевым, с присущей им жестокостью и жаждой власти. Он был обычным пареньком. Как все. У них не было прислуги, и они не жили в роскоши, как Хаджиевы. Мать могла всё это получить от отца. Но не хотела. И они были счастливы. Отец был с ними счастлив. Ни деньги, ни власть, ни самые дорогие в мире тачки, ни ложащиеся под него штабелями бабы не заменили этого. Саид‑ старший скучал по тому тихому счастью едва ли не больше сына.

Присел рядом с матерью, покосился на чашку, от которой исходил тот самый запах детства.

– Прости меня.

София улыбается, прижимается к нему и кладёт свою руку на его. Её кисть маленькая, изящная, а на запястье браслет Хаджиевский. Тот самый браслет принадлежности. Отец его нашёл тогда на пепелище. Много лет Саид его не видел, но хорошо помнил. По его же эскизу и сделали браслет для Нади.

– За что простить, сынок? Это я должна извиняться перед тобой. Я оставила тебя. Ты рос без меня. Мой дорогой мальчик, – она смахнула набежавшие на глаза слёзы, сжала его руку.

– Я уже давно не мальчик, мам, – невесело улыбнулся. – Я вырос не тем, кем ты хотела бы меня видеть. И ты должна меня понять. Я не знаю, как мне себя с тобой вести. Я не умею с тобой говорить, не умею подбирать правильные слова. Я, как и мой отец, не очень хороший человек. За это я прошу у тебя прощения. Но другим я уже не стану. Так что… – поджал губы.

– Я всё понимаю. Вот только для меня ты навсегда останешься моим сыном. Моим мальчиком. А то, что ты похож на отца, я вижу… Такой же вспыльчивый, но отходчивый. А ещё красивый, – коснулась его щеки, повернула лицо сына к себе. – И мужественный. И очень сильный. Меня лишили возможности растить тебя тогда. Но прошу тебя, сынок, не отталкивай меня сейчас.

– Я… Много дел, мам. Я не избегаю тебя. Просто всё навалилось, понимаешь?

Она поняла бы и без слов. Только он сейчас врал. Он бежал из дома от неё, от Нади. От того, чего ещё не знает и никогда не хотел бы узнать.

– Тот тест ДНК, который ты сделал сегодня… Результаты уже готовы?

– Пока… Нет. Подожди, – поднял голову, на неё взглянул. – Откуда ты знаешь об этом?

Мама пожала худыми плечами.

– Видела, как ты взял несколько волосков из моей расчёски, – улыбнулась. Она такая. Никогда не обижается, не злится. Всем прощает их проступки. Саид понимал, почему его отец сошёл с ума по ней. Таких, как эта женщина, больше нет. Если только одна… Хотя теперь он в их схожести сильно сомневался. Мать не предала бы отца.

А Надя? Могла она предать?

– София! – послышалось громогласное отцовское из недр дома.

Мама тут же вскочила, поправила своё платье. Саид даже не сдержал улыбку. Какой нахрен тест? Это же его мама. Его. Она всегда так вскакивала и нервничала, когда приезжал отец. Выбегала на порог, встречала его. И глаза у неё горели вот так, как сейчас.

Саид тоже поднялся.

– Не буду вам мешать.

– Сынок, постой, – она схватила его за руку своими обеими, сжала в какой‑ то панике. – Не уходи! Давай позовём твою девушку и вместе попьём чай? Да и ужин уже скоро будет готов. Сегодня я сама для вас запекаю индейку.

Отказаться, конечно, он бы не смог.

– Ладно, мам, я схожу наверх и вернусь, – не хотелось встречаться сейчас с отцом, но тот уже зашёл в гостиную. Взгляд остановился на Софии и тут же потеплел.

– Сын? Рад, что ты, наконец, дома. И все остальные тоже. Нам с тобой нужно поговорить. О Шамиле, – зыркнул требовательно.

– Не волнуйся о Шамиле, отец. До утра он точно доживёт.

Мама взглянула на них обоих, и оба как по команде замолчали.

– Так что насчёт ужина? Индейка почти готова.

ГЛАВА 16

Нади в комнате не было, и Саиду вдруг показалось, что это всё сон. Что она ему приснилась. Что нет её на самом деле. Не вернулась. А он окончательно тронулся умом.

Но потом услышал воду, льющуюся в ванной, и упал на Надину кровать, закрывая рукой глаза. Теперь что, всегда так будет? Он, как угорелый, будет носиться за ней и каждый раз, когда не обнаружит её рядом, будет впадать в панику? Блядь, это уже ни в какие ворота.

Вода выключилась, а через минуту открылась дверь ванной. Закинул руки под голову, уставился на неё, мокрую, в одном полотенце. Мгновенно ожил член в штанах. Сколько месяцев он даже не думал о сексе. Если только в те моменты, когда передёргивал в душе, представляя в своих руках куклу.

Она скользнула по нему странным взглядом, словно не ожидала увидеть, и прошла к шкафу. Там, сбросив полотенце, достала халат.

– Надень что‑ нибудь другое. Мы спускаемся ужинать.

Она ничего не ответила, накинула халат, завязала пояс.

А потом подошла к кровати и посмотрела ему в глаза. Прямо, бесстрашно. Но как‑ то обречённо, что ли.

– Ты хочешь меня о чём‑ то спросить? Так спрашивай.

Конечно, он должен спросить. Только оттягивал этот момент, как мог. Наверное, всё‑ таки на самом деле боялся услышать правду, которая ему вряд ли понравится. Ведь потом, услышав эту самую правду, он должен будет что‑ то предпринять. И это тоже ему едва ли понравится.

– Ты меня предала? – сел на кровати.

Уловил, как дрогнули её губы. То ли в попытке улыбнуться, то ли в презрительной гримасе.

– Смотря что ты подразумеваешь под предательством, – ответила более чем спокойно. Захотелось её ударить. Чтобы не тянула резину. Чтобы не провоцировала его. Чтобы сказала, наконец.

– С Шамилем спала или нет? – спросил уже прямо, вонзаясь в неё сканирующим взглядом.

– Нет. Это всё, что тебе интересно?

– Где ты была все эти месяцы, пока я тебя искал? Как вы встретились с Шамилем? – И самый, блядь, важный вопрос: – Надь, он ведь тебя не удерживал силой? Ты была с ним там по собственному желанию, да?

Да. Ответ на последний вопрос не требовался, потому что Саид уже увидел его в её глазах.

– Я много где была все эти месяцы. И да. Я пряталась с Шамилем добровольно. Он хотел отвезти меня к тебе. Предлагал неоднократно. Но я отказывалась. Я сама попросила его помочь мне уехать от тебя подальше. От тебя, от твоего образа жизни, от всего того, что мне теперь ненавистно. Так что, если ты ещё не передумал жениться на мне, то самое время принять это решение. Потому что я не хочу за тебя замуж.

Резким рывком поднялся, одним шагом преодолел разделяющее их расстояние и, схватив её за шею сзади, притянул к себе. Уткнулся носом во влажную после душа макушку, вдохнул. Даже запах шампуня не перебил её собственный. Такой вкусный, такой пленяющий. Тело судорогой сводило от её близости. Но слова, сказанные ею только что, отрезвляли, не давая сосредоточиться на её теле.

– Причина?

И погибельным разрядом по нервам её взгляд. Абсолютно пустой. В нём нет Саида Хаджиева. И возможно, никогда и не было. Он просто решил, что хочет себе эту женщину. А она… Она просто не сумела ему отказать. Потому что он не принимал её отказов.

Непроизвольно сжал её шею сильнее, Надя трепыхнулась.

– Ты нарушил наш договор. Ты меня не защитил. В этом причина. А Шамиль ни в чём не виноват. Он спас меня и пытался спасти твоего ребёнка. В то время как тебя рядом не было. И когда меня беременную пытали и истязали, тебя тоже не было рядом. Мне казалось, что ты даже не искал меня.

***

Больно. Ужасно больно видеть его лицо в этот момент. Как оно превращается в камень, как застывает на моих глазах, и во взгляде поволока желания превращается в невидящую ярость. Захват на моей шее ослабевает, рука сползает на лопатки, и я чувствую, как она дрожит.

А после он делает шаг назад, словно обжёгся об меня. Будто от пламени убегает. Знаю, что задела его самолюбие. Знаю, что причинила боль. Но по‑ другому эти нити не оборвать. Не оттолкнуть его иначе.

Боль в груди сковывает мои движения и лишает дыхания. Я не хочу этого говорить. Не хочу произносить этих слов.

– Расскажи, – лишь просит он, опускаясь обратно на кровать. Похлопывает по покрывалу рядом с собой. – Сядь и расскажи.

Я послушно сажусь, долго смотрю на пальцы своих ног. Он не торопит, ничего не требует. Но смысла оттягивать этот разговор нет. Да и поздно уже.

– Слава… Он облил тот домик бензином. А потом чиркнул зажигалкой, и я подумала, что всё… Что это конец. Я билась в запертую дверь, искала в темноте хоть какой‑ нибудь выход. Но на окнах были решётки, и запах дыма начал разъедать лёгкие, – я сплела пальцы в замок, глубоко вдохнула. – До сих пор чувствую вкус дыма во рту. Сажа, гарь, вонь. Запах палёных волос и горящего человеческого мяса. Славка облил бензином и себя. Я видела, как он метался по комнате весь в огне. Слышала, как жутко кричал. Это так страшно… Сидеть в уголке, в окружении пламени, и понимать, что ты следующая… – слезы больно обожгли сетчатку, и я снова оборвала рассказ. Саид взялся за голову, тяжело выдохнул. – А потом кто‑ то высадил дверь. Я услышала грохот, чьи‑ то крики. Меня вытащили на улицу, и я почти обрадовалась спасению. Пока не поняла, что никто не собирался меня спасать. Просто они хотели, чтобы я дольше мучилась.

Несколько месяцев назад

Глаза ужасно щиплет от дыма, я кашляю и пытаюсь вдохнуть, но получается плохо. Кажется, будто лёгкие полны сажи, которую никак не выкашлять. Хочется разодрать себе грудную клетку, лишь бы хоть немножечко вдохнуть.

Слезы разъедают глаза, и я не вижу лиц людей, которые меня окружают. Но они здесь, я чувствую, даже замечаю чей‑ то силуэт. Мне никто не пытается помочь, а я начинаю скулить от нехватки воздуха и звать Саида. Но его здесь нет – уже знаю.

А потом слышу чей‑ то глухой приказ:

– В багажник к деду эту суку! Пусть вывозит! А сдаст Хаджиевым или ментам, я и его здесь закопаю. Живьём. А вы по лесу врассыпную, чтоб ни один не попался!

Меня хватают на руки, грубо зашвыривают в багажник. Снова пахнет бензином, резиной и какой‑ то гнилью, вроде заплесневевшей квашеной капусты. Но хотя бы снова могу дышать. Правда, вскоре меня снова почти лишают этой возможности, заклеив рот скотчем. Перематывают лодыжки и запястья, чтобы не могла шевельнуться, и мой писк глохнет под какими‑ то тряпками, которыми меня засыпают сверху. Стук крышки багажника, и я теряю сознание от удушья и дикого страха.

Открываю глаза уже в каком‑ то помещении. Всё ещё не верю, что происходящее реально, но у меня по‑ прежнему заклеен рот и руки. На ногах остались ошмётки скотча, похоже, его разрезали ножом.

Оглядываюсь вокруг – какое‑ то новое здание. Будто только вчера здесь сделали ремонт. Это подвал. Винный погреб. Вокруг бочки и полки с бутылками. Я уже догадываюсь, кто и зачем меня сюда привёз, но всё ещё отвергаю эту мысль.

А чуть позже, когда у меня получается преодолеть паническую атаку и встать на ноги, в подвал спускается он. Я узнаю этого человека по походке, а когда начинает говорить, и по голосу. Это тот самый, который был у домика. Он велел бросить меня в багажник.

Отступаю назад, но обо что‑ то спотыкаюсь и падаю. Отползаю к стене, отталкиваясь ногами, и застываю, сжавшись в комочек, когда понимаю, что бежать уже некуда.

– Ну, привет, красавица. Как дела? Не слишком тебя помяли во время перевозки? – приседает напротив, склоняет голову набок. – Слишком, – заключает довольно.

Лысый, перекачанный мужик с толстой золотой цепью на бычьей шее и в кожаной куртке. Типичный бандит, какими их рисуют в сериалах про девяностые.

– Ну что, готова? – спрашивает меня с мерзкой ухмылочкой и, встав во весь рост, достаёт из кармана нож. – Будем с тобой знакомиться. Меня зовут дядя Вадик. Я твой кошмар на всю оставшуюся жизнь. Так что будь хорошей кисой, а то порву тебя. В прямом смысле слова.

ГЛАВА 17

– Дальше рассказывай, – хрипит тяжело, как всякий раз, когда от ярости теряет человеческое обличье, а я мотаю головой.

Я не готова туда вернуться. Окунуться в тот ад снова. И на него посмотреть не готова.

– Саид…

– Говори! – рычит, а я наблюдаю, как сжимаются его кулаки. Огромные, тяжёлые, готовые в сию же секунду проломить кому‑ нибудь череп. И я с тёмным желанием внутри представляю головы двух ублюдков… Трёх.

– Они избивали меня. Каждый день. Он и его напарник. Приходили по очереди и молча били. Я даже не знала за что. Они не говорили мне. Просто спускались, пытали, оставляли бутылку с водой и два куска хлеба. На сутки. В последний месяц я радовалась их приходу. Потому что знала: после пыток они оставят поесть. А может, просто надеялась, что это однажды закончится.

Он вскочил на ноги, быстро преодолел расстояние до окна и там упёрся кулаками в подоконник. По напряжённой спине забегали, забугрились мышцы, натянулась чёрная рубашка, являя моему взору всю мощь Хаджиева. И сердце сладко и в то же время до жути болезненно защемило.

Хаджар сказала, он ждал. Приходил в эту комнату и ждал меня. Откуда же я знала, что ты тоже успел меня полюбить? Дурак… Какой же ты дурак, Хаджиев.

Смаргиваю такие ненужные сейчас слёзы, кусаю губы до боли. Встаю, и ноги сами несут к нему. Останавливаюсь позади, не решаясь коснуться его. Не после моих слов.

– Я поняла, что беременна, когда они пришли вдвоём… – Саид дёрнулся, словно его ударили в спину ножом. Дёрнулась и я, вспомнив тот день.

Их шаги услышала ещё до того, как они спустились в подвал. То ли услышала, то ли почувствовала – не знаю. Но то, что их двое, поняла сразу. Сжалась в комок, прилипла к стене, на которой отчётливо виднелись следы моей крови и ногтей. Время от времени я впадала в какое‑ то отчаяние, граничащее с помешательством, и царапала стену ногтями, пока не стирала их до мяса.

Они спускались по лестнице нарочито медленно, будто растягивая удовольствие. Раньше они никогда не приходили вдвоём. Либо тот, либо другой. Били всегда одинаково, и обоим это нравилось. Я смотрела в глаза ублюдочных тварей и понимала, что больше не смогу доверять людям. Никому. Никогда.

– Ну что, Витёк, сегодня твоя очередь или моя? Или, может, в два ствола её покатаем? – произносит тот, который Вадик, а я с ужасом смотрю на них, обнимая себя руками.

– Нет… – голос срывается, дрожит, я ползу мимо них на четвереньках и понимаю, что это всё. Они пришли, чтобы всё закончить. Чтобы порешить меня. Но перед этим ещё и изнасилуют.

– Можно сначала по очереди. А потом вместе. Дырок у неё хватит, – задумчиво отвечает ему Витёк. – Всё равно Сам вечерком приедет, в расход её пустит. А так хоть попользуем напоследок. Её если отмыть – ничё такая тёлка.

Я с ужасом слушаю их, забившись в угол, как загнанный зверь. И я, к своему несчастью, понимаю всё, о чём они говорят.

– Кто? – шепчу одними губами, но подонки меня слышат. Вадик приближается, скалится в ухмылке своими жёлтыми зубами.

– А ты до сих пор так и не поняла?

Я поняла. Давно уже поняла. Но всё ещё слабовольно не отпускала мысль, что этот кошмар – какая‑ то ужасная ошибка. Или сон. Вот бы открыть глаза, увидеть рядом спящего Саида и выдохнуть.

– Кто? – упрямо повторяю вопрос и дёргаюсь, когда Вадик приседает на корточки и обманчиво ласково мне улыбается.

– Шевцов‑ старший тебе привет передаёт. Вчера нашли его сына с перерезанной глоткой. Сегодня твоя очередь, – протягивает ко мне руку со сбитыми костяшками – это об меня – и гладит тыльной стороной ладони по щеке. Я закрываю глаза, вздрагивая от этого мерзкого прикосновения. – А жаль. Мне так хотелось поразвлечься с тобой подольше.

– Значит, Саид его убил, – улыбаюсь, слёзы стекают по щекам, подбородку, капают на пыльный бетонный пол. – Выполнил своё обещание. Хорошо.

Кто‑ то из ублюдков хмыкает.

– Оно, может, и хорошо, красавица, но не для тебя. Видишь ли, тебя Сам трогать не разрешал, пока сына не нашёл. Думал сторговаться с чеченами твоими, обменять тебя на сына. А теперь всё. Пиздец тебе, девочка. Придёт и так же тебе глотку вскроет. Ну, у нас время до вечера есть, – Вадик поднимается, а Витёк делает шаг ко мне, расстёгивая ширинку.

Я замолкаю. Отсчитываю секунды до того, как Саид заговорит.

– Они тебя…

– Нет. В самый последний момент, когда уже стащили всю одежду, меня вырвало. Прямо в морду этому Вадику. Меня рвало полчаса подряд, пока не потеряла сознание. В том полумраке я и вспомнила, что у меня за время заточения ни разу не было месячных. Это маленький… – я со стоном выдохнула, сгорбилась под грузом воспоминаний. – Это он меня спас. Только я его не спасла… Потеряла, когда пришёл Шевцов‑ старший… Пьяный, с бутылкой виски в руке. Бил меня резиновой палкой, поливал открытые раны алкоголем и приговаривал: «Кровь за кровь». Обещал, что, даже если я выживу, буду жалеть всю жизнь. Что заберёт у меня всех, кого я люблю. А когда отключилась раз в третий, всё прекратилось. Ужасно болел живот, а кто‑ то нёс меня на руках. Открыла глаза уже в больничной палате. Там мне и сказали, что ребёнка больше нет.

Саид то ли зарычал, то ли выдохнул со стоном. Оттолкнулся от окна, повернулся ко мне рывком.

– Так ты винишь меня? – голос огрубел, глаза чернотой заполнены. И смотрит так страшно, что я невольно пячусь назад. – Винишь меня в том, что не предвидел вашу ебучую операцию по поимке маньяка, которым, кстати, оказался твой дружок? Тот самый дружок, с которым я запрещал тебе общаться, но ты на это, конечно же, наплевала. Та самая операция, на которую ты потащила моих людей, не поставив в известность меня. В чём ещё я виноват, Надь? В том, что ты, несмотря на мои предупреждения об опасности, побежала спасать других, подставив под удар свою голову и головы моих людей? Ты меня во всём этом обвиняешь? А может, я виноват в том, что ты убила моего ребёнка?! – последнюю фразу кричит мне в лицо, хватая меня за шею сзади, и рывком тащит на себя.

***

Ярость – ничто по сравнению с тем, что сейчас заполняет вены. Выжигает их изнутри, оставляя лишь тлеющие угли. Его трясёт и корёжит до такой степени, что темнеет в глазах и всё вокруг принимает оттенок крови.

– Я не… – она морщится, пытаясь его оттолкнуть, но Саид даже не чувствует этих слабых попыток. – Не обвиняю тебя. Просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Отпусти меня, Саид. Всё изначально было неправильно у нас. И после всего… Я просто хочу уехать. Хочу сбежать.

И снова этот взгляд её пустой. Равнодушный. Нет в нём искры, нет никаких чувств. Она будто ненастоящая. Подмена.

Рука взметнулась вверх, а Надя зажмурилась. Не ударил. Сжал пальцы до хруста в костяшках, опустил кулак.

– Ты до сих пор не поняла? Чтобы стать женщиной Хаджиева мало этого просто захотеть. А чтобы перестать ею быть, нужно, чтобы этого захотел он. Тебе от меня не избавиться. Никогда.

– Да как ты не понимаешь?! – вскрикивает, с силой бьёт его в грудь. – Я не хочу, чтобы с тобой что‑ то случилось! Не хочу увидеть и твою гибель! А он убьёт! Он всех убьёт, кто мне дорог! Если я вернусь, он всех убьёт! И тебя тоже! Я не хочу этого видеть! Не хочу, чтобы и тебя не стало! – её голос срывается, превращается в звук агонии. И слёзы душат так, что хватается за горло и оседает на пол.

Он подхватывает её под руки, встряхивает.

– Я всех их уничтожу! До одного! И тебя уничтожу, если посмеешь меня бросить ещё раз! Тебя без меня больше нет! – и с рыком в её губы вжался, вгрызаясь зверским поцелуем. Так, что забилась в его руках и замычала в рот. Оторвался, когда ощутил вкус её крови, а может, своей. Плевать. У них теперь одна кровь. И вся она, отравленная, по венам его обугленным несётся.

ГЛАВА 18

– Сынок! Ну, наконец‑ то! – из‑ за стола вскакивает та самая женщина, спешит к нам. В её глазах тепло и нескрываемый интерес к моей персоне. Я тоже задерживаюсь на ней взглядом, правда, без особого интереса. Женщина маленькая, худенькая, светловолосая и очень симпатичная. Из‑ за ямочек на щеках кого‑ то мне напоминает…

Саид молча целует её в лоб, проходит к столу и отодвигает два стула: один – для неё, второй – для меня. А сам обходит стол и садится с другой стороны. Его напряжение ощущается физически. И женщина смотрит уже настороженно на нас обоих.

Интересно, кто она? И почему называет его сыном? И самое главное, почему он её поцеловал? Родственница? Что‑ то я не припоминаю, чтобы он был с кем‑ то так дружен. Даже свою мачеху Саид не обнимал, а уж о каких‑ то более тёплых жестах и говорить нечего.

– Надежда, я рад видеть тебя. Хорошо, что ты вернулась, – произносит мрачно Хаджиев‑ старший. И взирает на меня так пристально, словно хочет под кожу пробраться. С подозрением, что ли. – Не ты одна порадовала нас своим возвращением. Мама Саида тоже вернулась ко мне… К нам, – и тут же его взгляд, обращённый на женщину рядом со мной, теплеет, становится непривычно мягким.

Я удивлённо вскидываю глаза на Саида, но тот смотрит в пустую тарелку перед собой. Долго смотрит, не моргая. Будто он вообще не здесь. Он так ничего больше и не сказал после того поцелуя, а я не решилась спорить. Сейчас вообще сложно предположить, что делать дальше. В том, что он меня не отпустит, я не сомневалась. У меня не вышло уберечь его. Я сама его в это всё впутала. Эгоистичная, трусливая дура. Теперь только ненавидеть себя осталось. Себя и того, кого привела с собой в жизнь Саида и своих родителей. Как теперь защитить их от всего этого? Как уберечь? Ведь я пыталась. Пыталась исчезнуть, испариться. Не дал, не позволил. Дурак…

– София, – улыбается мне женщина, а я потерянно киваю.

– Надя… – и, постеснявшись своей реакции, добавляю: – Извините. Просто немного неожиданно. – Мог бы и предупредить, что его мама жива. Это же она? Та самая, которая вроде как сгорела при пожаре? Хотя, чему я удивляюсь? Ведь я и сама ещё вчера считалась погибшей. Кстати говоря, тоже в пожаре. Надо же, как бывает.

– Всё нормально, Наденька. Ты не первая, кто не верит своим ушам и глазам, – она тянется через весь стол, накрывает своей ладонью руку Саида. Но тот не реагирует.

Становится больно. Потому что сейчас я понимаю, сколько всего он пережил в последнее время. Сколько боли, сколько потрясений. На него же свалилась неподъёмная тяжесть. Такое не выдержать обычному человеку. А ещё я со своими обвинениями… Я добила его своим рассказом. Уничтожила.

Невероятно сильно начинает биться сердце, и я невольно прижимаю руку к груди.

– Всё хорошо? – задаёт мне вопрос София, и Саид, наконец, поднимает голову. Смотрит на неё, потом на меня, закрывает глаза, словно от мучительной боли.

– Да… Просто тахикардия отчего‑ то началась. Пройдёт, – вру. Вру, потому что она не проходит с тех пор, как я потеряла частичку этого самого сердца. В один день я поняла, что беременна, в тот же день полюбила своего малыша и в тот же день его потеряла. Всё и всех потеряла.

– Может, успокоительного чего‑ нибудь? – на сей раз рука Софии касается уже моей. – Ты вся дрожишь.

– Нет, спасибо. С седативными у меня не очень хорошие отношения, – поясняю зачем‑ то, хотя можно было обойтись и без этого. Видимо, внутренне я пытаюсь понравиться маме Саида. И это странно. Даже при знакомстве с его отцом у меня не возникало такого желания. И её прикосновения… Они такие тёплые и совсем не настораживают. Даже как‑ то располагают.

А ещё, вспомнив историю с таблетками, я вдруг начинаю вспоминать всё, что сделал для меня Саид. Да, он не всегда был паинькой, скорее, даже наоборот. И заботился он обо мне по‑ своему… Грубо и жёстко, не спрашивая на то моего мнения. Но ведь заботился.

Он помог мне завязать с таблетками, защитил от младшего Шевцова. Он всегда был рядом, с самого первого дня нашего знакомства. И пусть он преследовал свои цели, но всё же…

– А я вот думаю, отец, кто мне мешал её найти, – произносит вдруг негромко Саид, и мы все обращаем взгляд на него. – Я ведь задействовал все свои силы. Всех людей. Самых лучших людей. Тех, которые работают на тебя десятилетиями, – он поднял мрачный, тёмный взгляд на своего отца, и тот ответил ему таким же жёстким. – И они ни на миллиметр за несколько месяцев не продвинулись. Не смогли выполнить свою задачу. А как только я нанял человека со стороны, тот отыскал твоего чокнутого сына и мою невесту за полторы недели в общей сложности. И я вот думаю… То ли наши люди, полные ничтожества, не способны выполнить самую элементарную задачу. То ли им кто‑ то приказал расслабиться. Ты не знаешь, кто бы это мог быть? Кого бы послушали эти люди, кроме меня?

Хаджиев‑ старший откинулся на спинку своего стула, прищурился.

– И что же, сынок, ты думаешь, что этот человек я? Я, по‑ твоему, обрёк тебя на страдания? После всего, что пережил сам, мм? Я горевал по твоей матери не месяцы, а долгие годы. Я, в отличие от тебя, был уверен, что она погибла. Ты искал свою женщину, а я нет. Я закопал её тело в землю. И до недавнего времени даже не подозревал, что оплакивал другую женщину. Ту, которую даже никогда не знал. А моя любимая женщина была всё это время жива. Так ты думаешь, что я мог с тобой так поступить? Скажи мне, сын?

Мне становится холодно, сильнее запахиваю кардиган. Хаджар начинает подавать горячее, но я бы перешла сразу к чаю. Не уверена, что смогу проглотить хоть кусочек. А ещё эти разговоры… Я чувствую себя проклятой предательницей. Лгуньей, гадиной. И ненавижу себя так сильно, что задыхаюсь от этой ненависти.

Саид вдруг вскакивает, резко отодвинув стул и едва не выбив посуду из рук Хаджар.

– В чём дело? – гремит на него Хаджиев‑ старший. – Сядь, и мы поговорим. Я никаких приказов своим людям не давал. Я бы ни за что не заставил их пойти против тебя. Слышишь меня? – Но Саид, кажется, сейчас глух и слеп. Невидящим взглядом смотрит на меня, качает головой.

– Я должен уйти, – говорит, будто сам с собой и, покачнувшись, направляется к двери.

– Пусть идёт, Саид, – жалобно просит София, а я замечаю, что её глаза блестят от слёз. Смотрю на неё сбоку и узнаю. Да, я видела её тогда. Видела её в этом же доме ночью. Тогда со спины мне показалось, что это молодая девушка. Видимо, всё из‑ за фигуры и невысокого роста Софии.

Но внимание снова возвращается на покидающего столовую Саида, и нутро сжимается от болезненного спазма. Я боюсь за него. Так сильно боюсь…

– Куда ему за руль, София?! Он не спал несколько суток! – повышает голос Хаджиев‑ старший и, поднявшись из‑ за стола, набирает чей‑ то номер. – Немедленно остановите Саида! Слышите! Остановить! Не выпускайте его!

Сам же выходит следом, а мою руку сжимают похолодевшие пальцы Софии.

– Пойдём. Пойдём вернём его.

Я быстро киваю, и хрупкая с виду, худенькая женщина буквально выдёргивает меня, онемевшую, из‑ за стола.

ГЛАВА 19

На улице что‑ то явно происходит, вся охрана с огромной территории стягивается в одно место. И я замечаю, что людей стало намного больше, чем было раньше. Словно военный объект охраняют.

На ходу врезаюсь в резко остановившуюся Софию, осторожно выглядываю во двор.

На земле лежит один из телохранителей Хаджиева‑ старшего. Зажимает нос рукой, а второго тут же, рядом, избивает Саид. Мы с Софией застываем от этого жуткого зрелища на добрую минуту. Ей, наверное, после стольких лет разлуки страшно смотреть на своего уже взрослого и крайне агрессивного сына. А мне брызги крови и изувеченные лица напоминают те долгие месяцы, которые я провела в винном погребе. Горло мгновенно перехватывает стальными пальцами ужаса, и я тихо оседаю на пороге. Слышу голоса старшего Хаджиева и других охранников, пытающихся оттащить взбешённого Саида от несчастного охранника, пытавшегося помешать ему выйти из дома.

– Сынок… Не надо, не делай этого, пожалуйста. Прошу тебя. Мой мальчик, не нужно, – слышу шёпот Софии. Вряд ли Саид её услышит, но громче сказать она, судя по всему, не может.

– Женщины, в дом! – будто сквозь вату доносится рык Саида‑ старшего, а потом слышу испуганный вскрик Софии:

– Надя! Помогите, ей плохо!

Всё смолкает вдруг. Затихают голоса, шум, крики, и остаются лишь быстрые шаги. Кто‑ то склоняется ко мне, проводит по щеке горячей, сухой ладонью, и я чувствую запах Саида.

– Открой глаза. Посмотри на меня.

Выполняю его приказ, но даётся мне это с трудом. Костяшки его рук сбиты до мяса, а лицо всё ещё перекошено от злобы, но на глазах у меня оно начинает приобретать человеческое выражение.

***

– Давай уйдём… Я хочу домой, – шепчет ему, а Саиду становится тошно от самого себя. Он заставил её пройти через всё это, а теперь ещё устроил побоище у неё на глазах. У неё и матери.

Его сорвало. Сорвало так, что теперь не собрать себя в кучу. Пока не прольётся кровь тех, кто посягнул на женщин Хаджиевых, ему не обуздать ярость.

– Хорошо. Идём домой, – встаёт с ней на руках, кто‑ то из безопасников открывает дверь и отходит подальше, опустив голову.

Убегает с дороги и Хаджар, а Саид ненадолго задерживается на ней взглядом. Надо бы и эту отсюда убрать. Подальше с глаз.

Позади закрывается дверь, а он вспоминает, как в самые безбашенные дни юности отец вот так же приказывал охране задержать его. Тогда получалось. Сейчас время уже не то. И он не тот. Мальчик вырос слегка. И только отец остался в прошлом. Впрочем, ему так, наверное, комфортней. Привык так.

Бросил косой взгляд на бегущую рядом бледную мать.

– Мам, скажи, чтобы врача вызвали.

Она притормозила, отрывисто кивнула.

– Хорошо… Только ты не уходи больше, сынок. Ладно?

Ответа она не дождалась. Ему нечего им сказать – ни той, ни другой. Пока не отплатит всем тварям за дела их поганые. Пока не прольёт кровь тех, кто пролил его кровь, убив в животе Нади ребёнка. Пока не воздаст мачехе, лишившей его матери и детства. Никому не будет прощенья. Никому не будет пощады.

Спустя час толкнул дверь своей спальни, прошёл к кровати. Остановился взглядом на белом, словно мел, лице Нади.

– Скажи, – велел доктору, и тот, сняв очки, протёр стёкла салфеткой.

– Ну, что сказать. Нервное расстройство – дело серьёзное. Плюс длительное обезвоживание, истощение. Всё это наложило свой отпечаток. Ей нужно хорошо питаться, побольше спать и пить. В общем, полноценный отдых и правильный рацион. Я назначу витаминно‑ минеральный комплекс, и всё со временем наладится.

– Ясно. Оставьте нас, – снова покосился на Хаджар. – А ты чтобы больше не входила сюда. Только если тебя позовут.

Та опустила глаза вниз, кротко кивнула.

– Хорошо, господин. Но можно ли мне узнать, в чём моя вина?

– Твоя хозяйка Хадия – этого достаточно?

– Что вы? – прижала та руку к груди. – Я не…

– Выйди, – повторил более жёстко, и та молча пошла вслед за доктором.

– Зачем ты так? – прошептала Надя, склоняя голову набок. И вдруг показалась ему такой слабой, такой измученной, что стало больно в груди. – Она хорошая…

– Да. Твой дружок Радугин тоже был хорошим, – оборвал её грубо, и Надя отвела взгляд в сторону.

– Ты теперь всегда будешь об этом вспоминать?

– Могу молчать, – сжал челюсти в ожидании, что она начнёт спорить, но Надя лишь молча вздохнула и залезла под одеяло.

Ни слова, ни молчание уже ничего не исправят. Ничего из того, чего он не должен был допустить. Но допустил.

– Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросил с твёрдым намерением уйти, но её ответ выбил из колеи.

– Скучаю по тебе, – снова взглянула на него, и на секунду Саиду показалось, что её взгляд стал теплее. Словно и не было того разговора и взаимных обвинений.

– Я тоже скучаю по тебе, кукла.

И ушёл. Ушёл, потому что не имеет права оставаться рядом с ней. Не имеет права радоваться её возвращению. Он не заслужил.

Она не звала его, не останавливала. Отпустила. И хорошо. Всё равно не остался бы. По дороге набрал Ирину, та ответила с первого гудка:

– Господин Саид?

– Приезжай. Сейчас. Ты возвращаешься к своим обязанностям.

По пути встретил отца, явно направляющегося по его душу.

– Что ты творишь, Саид? Что это ты устроил во дворе? Двух человек едва не убил! – яростно зыркнул из‑ под густых бровей. – Твоя мать всё видела! По‑ твоему, она это заслужила?!

Саиду захотелось вдруг ответить резко и грубо. Его мать много чего не заслужила. Но это не помешало змее Хадии запереть её в лечебнице на долгие годы. Лишить её семьи, имени, счастья.

– При всём уважении к тебе, отец, но я не пацан сопливый, чтобы всякий охранник вставал на моём пути. Не ты ли учил меня вскрывать глотки тем, кто мне мешает? – попытался его обойти.

– Стой, я тебе сказал! – рявкнул Хаджиев‑ старший. Пришлось остановиться.

– Я спешу, отец.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Скрипнув зубами, повернулся, встал, сложив руки на груди.

– Слушаю тебя.

– Чтобы мне не пришлось нарушать твоё слово и ронять твой авторитет, ты сам отпустишь Шамиля. Ты можешь не считать его своим братом. Однако ты не можешь устраивать беспредел. Он спас твою женщину. И раз уж ты намерен в будущем на ней жениться…

– Что? – поднял тяжёлый взгляд на отца, а тот нахмурился сильнее обычного. – Раз уж я намерен на ней жениться? То есть ты не одобряешь мой выбор? Мне казалось, раньше ты не был против.

– А теперь я против. И я не дам позволения на эту свадьбу в ближайшем будущем. Если ты так любишь эту женщину, женись. Но не сейчас. Когда всё уляжется и внимание к семье главы клана, то есть ко мне, поутихнет.

– Почему?! – прогремел, сжав кулаки, а отец, прищурившись, схватил Саида за лацканы куртки.

– Потому что её честь изваляна в грязи! Ты и сам это знаешь! Зачем требуешь, чтобы я озвучивал?! Свадьбу перенести! Женщину спрятать! А кровного брата отпустить! Если ты хочешь стать однажды главой этого клана, ты всё так и сделаешь, Саид! Иначе мой гнев тебе не понравится! Как и то, что я сделаю в случае твоего непослушания! Как отца ты можешь меня ослушаться, но не как главу клана! – отец встряхнул его, а Саид подумал про себя, что у старика есть ещё порох в пороховницах. И, как не жаль это осознавать, отец прав. Во всём.

– Я разберусь.

– Очень на это надеюсь, – убрал руки, кивнул на дверь. – Иди по своим делам. Только о наших делах не забывай. И возьми водителя! Ты на ногах не стоишь! – донеслось уже в спину, но он сделал вид, что не услышал.

***

На тёмной, почти неосвещаемой трассе остановилась неприметная «девятка». Саид хмыкнул, оперся спиной на свой внедорожник.

– Что такое, киллерам нынче херово платят? Или это конспирация у тебя такая? Ну да, кто же поверит, что наёмник на таком ведре катается, – усмехнулся, изучая идущего к нему здоровяка. Ну и жуткий же тип. Такого во сне увидишь – обгадишься.

– Лллюблю раррритет, – усмехнулся заика, настороженно и предусмотрительно остановился в двух шагах. – Саид Хххаджиев. Не ожидал тттебя встретить. Зачччем позвал? – Аюб, при всей своей славе жестокого убийцы, опасался Саида. Ведь было за что ответить.

– Мой брат Валид как‑ то вызывал тебя для одного дела. Помнишь?

Аюб кивает, мрачно глядит на него исподлобья.

– Если тттебе инннтересно, я не хотел выполнять его пппросьбу. И я рад, что не пппришлось. Ппросьба нне прозвучала.

Саид задумчиво кивнул и, окинув взглядом Аюба, отметил, что тот пришёл на встречу без оружия. Умно. И достойно уважения.

– Да, я знаю. Уверен в этом. Ведь ты знал, что тебя ждёт, если грохнешь меня.

– До этого ннне дошло. Но ты, тттак понимаю, не за этим меня позвал?

– Не за этим. Мне нужны твои услуги. С некоторых пор я не могу доверять своим людям, и мне понадобится твоя помощь.

Аюб молча кивнул. Приготовился слушать.

ГЛАВА 20

Выключаю душ и укутываюсь в пушистое, мягкое полотенце. А подойдя к зеркалу, застываю, уловив в отражении движение позади. За спиной стоит Саид. Помятый, уставший. И смотрит на меня так… Одержимо. В этом взгляде и боль, и ненависть, и бешеная страсть, присущая только одному мужчине во всём мире.

Хаджиев похож на хищника, потерявшего свою половину, а потом вдруг нашедшего её. И только желание в глазах. Забрать себе, спрятать, сожрать алчно и дико. Что угодно, только бы никому больше не отдать. На дне карих зрачков отчаянье, ярость. Глухая и слепая жадность. Что же там в его голове сейчас происходит… Представить страшно.

Как я не видела этого раньше? Как могла не уловить это в его взглядах, движениях, дыхании? Как давно это с ним случилось? До того, как я исчезла или после?

– Привет, – произношу мягко, но пока не поворачиваюсь. Словно, и правда, за моей спиной стоит голодный зверь, и я боюсь сделать резкое движение.

– Хотя бы знаешь, насколько ты красивая?

Знаю. Вижу это по тому, как он смотрит. По этому голоду, отпечатавшемуся на его лице. Меня никто так не хотел. Никогда.

– Я рада, что тебе нравится, – улыбаюсь. Кокетничаю, конечно. Я похожа на вешалку. Худая, измождённая, с тёмными кругами вокруг глаз и печалью, вытатуированной на лице. Замученная страхом за него, за родителей, за себя. За всё то, что боюсь потерять. Я так и не смирилась с тем, что мы больше не вместе. А теперь, снова вернувшись в этот дом, понимаю, что и не смирюсь никогда.

– Ты мне всю душу наизнанку… – резко прерывает фразу и делает шаг ко мне. Хватает меня руками, одним рывком сдирает полотенце, и кожу шеи обжигает болезненный, голодный поцелуй.

Одной рукой Саид хватает меня за талию и, оторвав от пола, несёт в спальню. По пути толкает дверь, сшибает всё, что попадается под ноги, и целует. Так жадно скользит по моему телу, что я на время теряю связь с реальностью, а когда прихожу в себя, мы уже на кровати, а Саид накрывает меня своим большим телом.

Ловит зубами сосок, чуть оттягивает, и я вскрикиваю, вцепившись в его волосы. Прошибает весь низ живота, будто током.

– Стой! Саид, стой! – хватаю воздух широко открытым ртом, а мужчина резко отстраняется, недовольно зыркает.

– Не хочешь? – и взгляд до того убийственный, что мне кажется: откажусь – и Хаджиев меня придушит.

– Хочу. Только я сказать кое‑ что должна. Сейчас, – катастрофически, просто ужасно не хватает воздуха. Но Саид не отпускает, сдавливает меня своими руками, словно боится, что ускользну.

– Говори.

– Я не была ни с кем. После тебя ни с одним. Я совершила много ошибок. Но этого не делала.

Он скользит по мне ошалевшим, почти сумасшедшим взглядом, проводит ладонью по вершинам груди и опускается на живот, слегка приподнявшись.

– Я знаю. А то убил бы тебя, – глаза в глаза, и я понимаю, что он не врёт и не преувеличивает. Убил бы, да. Без всяких сомнений.

– Бешеный, – провожу пальцами по его губам и кусаю свои. Так хочется его поцелуев. Так хочется вернуть всё, как было. Я бы больше не сопротивлялась ему. Я бы…

– Я всё решу, – только сейчас чувствую запах алкоголя, но Хаджиев не пьян. Он просто безумен. – Я всех их грохну. И сделаю тебя своей женой. Чего бы мне это ни стоило. А потом ты родишь мне детей. Поняла? Наследников мне нарожаешь. Столько, сколько я захочу, – конечно, это не просьба и не вопрос. Это констатация факта. Как обычно, в общем‑ то.

Только я больше не верю в счастливую сказку. Я вообще больше ни во что не верю. Ни во что, кроме того, что чувствую в этот самый момент.

– Саид, я тебя люблю. Но я не хочу увидеть однажды, как ты погибнешь… Я не смогу выжить после этого, – беру его лицо в свои ладони, а он улыбается. С болью такой невероятной, что по моим вискам тут же прокладываются влажные дорожки.

– Ты не увидишь этого. Я обещаю тебе. Ты только не переставай меня любить. Потому что тогда не жить нам обоим.

Ответить не даёт, накрывает губами мой рот и проникает внутрь языком. А как только начинаю ему отвечать, Хаджиев перестаёт церемониться, и я слышу звук расстёгиваемой молнии его джинсов.

Плавно толкается в меня, а затем делает быстрое, сильное движение, заполняя меня полностью. Твёрдый, налитый член Хаджиева таранит меня так безжалостно, что боль начинает граничить с удовольствием. Оно какое‑ то дикое, ненормальное. Мне мало его в себе. Хочется большего. А Саид, будто почувствовав это, приподнимает меня за бёдра и скользит мокрым членом уже под другим углом, заставляя выгнуться и застонать.

Вонзаюсь ногтями в твёрдый, рельефный живот, но Саид будто не чувствует ничего, толкается сильнее, вышибая из меня воздух. Звук соединения наших влажных тел так возбуждает, что я едва соображаю, что делаю. Толкаю Саида в грудь, заставляя отстраниться, но он не сразу понимает, чего я хочу.

– Больно? – тяжело дыша, вглядывается в моё лицо, при этом продолжая толкаться в мою промежность, будто заведённый. Вытрахивая из меня стоны и вскрики.

– Нет… Подожди… – толкаю его, Хаджиев позволяет мне встать и взять в руку его член. А затем я наклоняюсь и обхватываю крупную, мокрую головку губами.

– Блядь… – рычит, хватая меня за волосы и толкаясь бёдрами навстречу. Опыта у меня в этом деле маловато, несмотря на возраст. Компания Шевцова – не в счёт. То, что творили со мной те подонки, не секс и даже близко не похоже. Но я, конечно же, представляю себе, как это бывает у нормальных людей и, переборов дискомфорт, принимаю плоть Саида в себя, насколько это возможно с его габаритами.

Делаю несколько глубоких, скользящих по тугой головке движений, ласкаю уздечку языком. Слышу над головой бешеный рык, а затем Хаджиев отрывает меня от своего паха и швыряет обратно на спину. Сжав пульсирующий, налитый ствол у основания, закрывает глаза с мучительным стоном, качает головой. Приподнимаюсь, встаю на колени, целую его грудь, подёрнутую жёсткими волосами, и беру в руку каменный член. Пара движений, на мой живот брызгает горячая сперма, а Саид, запрокинув голову к потолку, шумно выдыхает.

Минут пять восстанавливаю дыхание, Хаджиев же, уложив меня себе на грудь и сложив руки под голову, не моргая смотрит в потолок.

Страсть схлынула, но мне не хочется уходить. Так и лежу рядом вся в его сперме. И это, как никогда, кажется самым правильным.

– Не любишь минет? – стесняюсь своего вопроса, как какая‑ то девочка‑ школьница, только‑ только познающая прелести взрослых отношений. Даже, кажется, вспыхнули щеки.

– Люблю, – отвечает хрипло, сонно.

– Тогда почему не позволил?

– Не знаю. Не для этого твои губы.

Улыбаюсь. Глупо так всё…

– Так ты, значит, влюбился, да?

– Да, – отвечает так же лаконично и без раздумий.

– Зря, – вздыхаю.

– Знаю. Только это у Хаджиевых не проходит и не лечится.

Поджимаю губы, потому что снова хочется орать. То ли от радости, то ли от боли и страха.

– Я видела Ирину вчера. Она сказала, что вернулась по твоему приказу.

– Я сейчас могу доверять только ей и Махмуду. Уверен, парень не предаст. Да и баба эта ничего. Смелая, отважная. Яйца у неё крепче, чем у многих мужиков.

– Так теперь всё будет как раньше? – спрашиваю без особой уверенности в том, что он ответит. Я бы и сама не нашлась с ответом.

– Нет. Будет по‑ другому.

– И как же?

– Скоро узнаешь.

– А твоя мама… Ты давно узнал, что она жива?

– Нет. Отец узнал раньше. Помнишь, нервничал сильно?

– Угу. А что с ней было? Вернее, где она была всё это время, знаешь? – приподнимаюсь, заглядываю ему в лицо. Мы давно не говорили с ним. А вот так спокойно, по‑ домашнему, и вовсе никогда.

Он кивает, отводит взгляд.

– Давай не будем сейчас об этом.

– У нас с ней очень похожие истории, правда?

– Правда. Где твои родители? – переводит вдруг тему разговора в другое русло.

– Я попросила их уехать.

– Зачем? – хмурится, возвращая мне взгляд. – У них была охрана и крыша над головой.

– Я боялась, что с ними что‑ то случится. Они мои родители, понимаешь? Здесь они были на виду. Шамиль… – замечаю, как при имени брата челюсти его сжимаются, а сильный, упрямый подбородок выпирает вперёд. Во взгляде ненависть и ревность. – Он дал им денег, чтобы они сбежали в другой город. Я просила их не сообщать никому, куда поедут.

– Дура, – констатирует Хаджиев. В принципе, я с ним согласна.

– Может, и так. Но я не могла допустить, чтобы…

– Твоих родителей похитили. Где они сейчас и что с ними, я не знаю. Мои люди нашли только их вещи в каком‑ то придорожном отеле для дальнобойщиков. Деньги, паспорта – всё на месте. А их нет.

Я зажимаю рот руками, с ужасом смотрю на Саида, но тот настолько равнодушен, что, кажется, будто просто издевается.

– Нет…

– Аюб их найдёт, Надь. Но ты должна быть готова к тому, что с ними могло что‑ то случиться.

ГЛАВА 21

– Привет, – ловлю сонным взглядом Саида, а тот, бросив на меня короткий, но внимательный взгляд, продолжает завязывать тёмно‑ синий галстук на чёрной рубашке. – Тебе идёт этот цвет.

Снова бросает на меня серьёзный, короткий взгляд, отворачивается к зеркалу.

– Я вернусь через пару дней. А ты сиди дома и никуда не выходи. Даже не пытайся, Надь.

– Я думала, что смогу помогать тебе в поисках моих родителей.

– Я еду по другим делам. Искать твоих родителей я не собираюсь. Этим занимается другой человек. А с тебя, мне кажется, уже хватит подвигов. Тебе доктор сказал отдыхать, вот и отдыхай, – отрезал грубо. – И, Надь, это не просьба, – повернулся ко мне. – Проводишь или как?

Я смахнула волосы с лица, резко поднялась и так же быстро осела на кровать. Закружилась голова.

– Не навоевалась ещё? – взглянул мрачно. – Приводи себя в порядок. Если твои родители живы – их найдут.

– И даже если… не живы – всё равно найдут, – закончила за него, на что Хаджиев лишь развёл руками.

– А кто их просил сбегать из‑ под моей охраны? Заметь, и ты, и твои родители попались, когда решили, что обойдётесь без меня. Я не прав? – навис надо мной огромной глыбой, а я поёжилась от дискомфорта.

– Сколько ещё ты будешь напоминать мне об этом? По‑ твоему, я хотела всего этого? Может, хватит меня наказывать?

Хаджиев взял меня за подбородок, приподнял лицо кверху.

– Думаешь, я тебя наказываю? Ты сама себя наказала. За доверие там, где оно не было нужно. За глупую самонадеянность, где она была не к месту. За недомолвки, с которых ты начала наши отношения. Почему? Почему ты не сказала мне, что идёшь на эту гребаную операцию? Почему ты туда попёрлась без меня? Ты верила паршивому маньяку, но не верила мне – тому, кто хотел взять тебя в жёны, чтобы защитить! А теперь ждёшь, что я брошу все свои дела и побегу искать твоего отца, который мог решить проблему с Шевцовыми много лет назад? Мог, но не решил. Струсил. Я еду, чтобы сделать то, на что у твоего отца не хватило духу – грохнуть Шевцова и всех его родственников. Вот моё дело, – отпустив меня, рывком поправил на себе пиджак и широким шагом направился к двери. – Не провожай, сам найду выход.

***

– Ты так эллеггггантен, – выдавил из себя Аюб и ухмыльнулся. – Как на праздник едешь.

– Надо же, ты такое сложное слово выговорил, – съязвил в ответ.

– А я вообще, может, хххочу стать пппевцом, – оскалился киллер.

– Я в тебя верю, Энрике. Поехали, – захлопнул дверь джипа, а Аюб повернул ключ в замке зажигания.

– Домчимся с ветттерком.

– Ну, естественно. Это же не твоя консервная банка. Привыкай к хорошим тачкам, Аюб. В России встречают по одёжке.

– А в горах, отткуда я родом, встречают по пппоступкам. Но, вынуждден согласиться, с ветерком – это кайф.

С ветерком или нет – Саиду вообще было плевать. Нутро так горело, что он едва ли мог думать о чём‑ нибудь, кроме мести. Кровавой и беспощадной. И только тот её взгляд, брошенный на него вчера, те её слова о любви… Только это сдерживало от сумасшествия. Ему станет легче. Рано или поздно отпустит. Но только после того, как враги умоются своей кровью и в ней же и потопнут. А значит, нужно ускорить процесс.

Но тачка вдруг резко притормозила, а Хаджиев поднял взгляд на дорогу.

– Кккажется, нас ждут.

Саид и сам видел. Трудно не заметить целую кучу машин, припаркованных посреди дороги.

– Да. Ждут, – скрипнул зубами. Среди непрошеных гостей он узнал фигуру друга отца. У того какой‑ то талант наводить на собеседников тихий ужас одним своим видом, что Саид неоднозначно наблюдал на совместных переговорах. Те, кому посчастливилось пообщаться с Абдулом, едва ли не ссаные со встречи сбегали. Это, разумеется, не касалось семьи Хаджиевых, а вот остальные члены клана побаивались Абдула. И не зря. Мужик жуткий и хитрый. А ещё его семья – вторая по влиянию в клане. По пустякам Абдул, как и отец, не бегает. Но раз приехал лично, да ещё и не домой к Хаджиевым, а вот так, встречает посреди дороги – значит, что‑ то не так. Что‑ то сильно не так.

– Сиди здесь, – кинул Аюбу и вышел из машины.

Дабы выказать уважение, сам приблизился к старику, и его люди тут же взяли их в плотное кольцо, чтобы защитить от посторонних взглядов или покушения на хозяина.

– Дядя Абдул, – поприветствовал, подав тому руку.

Старик хитро прищурился, ответил на рукопожатие.

– Здравствуй, сынок. Нужно поговорить.

– А почему не приехал к нам? Посреди дороги хочешь говорить? – Обычно посреди дороги засады устраивают недруги. Но об этом Саид не стал говорить. Абдул и сам должен бы это понимать.

– Знаю, как это выглядит, – кивнул тот. – Ты не обижайся на меня, сынок. Просто дома у тебя отец. Ты же знаешь, как я его уважаю. Люблю Саида, как родного брата. Он и есть мне брат. Но его присутствие меня смягчает. А я хотел пообщаться с тобой о серьёзных делах. О нашей семье, к которой мы все принадлежим.

– Что ж, раз это так срочно, давай поговорим, – обернулся на свой внедорожник, но не увидел его из‑ за толпы охранников. – Ты только скажи своим парням, дядя Абдул, чтобы не стояли за моей спиной. Я не люблю этого, – мрачно проследил за толпой. – Как‑ то некрасиво выглядит. Будто ты меня в плен берёшь.

Глаза в глаза, и Абдул прищуривается, пытливо разглядывая Саида. Тот же, в свою очередь, отвечает ему упрямым, ровным взглядом. Наверное, Абдула смущает, что не все перед ним ниц падают, но это уже не Саида проблемы.

– Вы, Хаджиевы, такие, да – усмехается вдруг. – Любите, когда перед вами пляшут. Так и быть, – делает знак своим телохранителям, и те расступаются, сбиваются в кучу неподалёку. – Давай и мы с тобой прогуляемся. Есть о чём поговорить.

– Я спешу, дядя Абдул. Ты извини, но на прогулки у меня нет времени. Дел много.

– Говоришь, много дел, сынок? Не поделишься со мной, каких? Я помочь могу, мы ведь не чужие. Ты мне сын, а я тебе отец.

Отец у Саида только один. И он, и Абдул это знают. Но чисто из уважения хамить старику не стал.

– Я свои дела сам решаю, дядя Абдул. Но за предложение помощи спасибо. Я ценю это.

Старик закивал, загадочно заулыбался. Хитрый, скользкий лис.

– Дела твои ни для кого не секрет, Саид. Все члены клана это обсуждают. И только твой отец игнорирует проблемы. Я, конечно, понимаю, ты его любимый сын, ты его кровь и плоть. Он души в тебе не чает. Я, знаешь ли, тоже люблю своего сына и на многие его глупости закрываю глаза. Ведь мы, родители, должны баловать своих детей. Однако баловство иногда становится опасным. И тогда нам, отцам, приходится ругать своих сыновей. Чтобы те не наделали ошибок, которым сами же будут не рады. Понимаешь меня?

Саид понимал одно. В клане неспокойно. Что или кто послужил тому причиной – нужно ещё выяснить. Но что‑ то не так – факт. И отец был прав. Как всегда.

– Дядя Абдул, я уже понял, что ты мной недоволен. Но давай начистоту. Что не так? Я не хочу разгадывать твои загадки.

Старик поджал губы, закивал каким‑ то своим мыслям.

– Видишь ли, сынок, до нас дошли слухи, что ты связался с женщиной, которую… Как бы это сказать… Которую обесчестили. С одной стороны, Заур – сирота, воспитанник клана. Тот, на кого возлагались надежды. Спутался со шлюхой. Отказался от клана ради неё. Ещё и сбежал с этой грязной девкой. А с другой стороны, ты – наша гордость и сила. Наидостойнейший из всех наших сыновей. Ведь отец хочет через несколько лет поставить тебя на своё место. И весь клан поддержал эту идею. Однажды мы узнаём, что ты собрался жениться на девушке не из нашего общества. Да, мы все знаем, что твоя мать тоже русская. Это не имеет значения. Мы уважаем твой выбор. Но тут снова пошла молва о твоей избраннице. О том, что она путалась с Шамилем. Мы, разумеется, не хотим в это верить, но вся известная нам информация говорит о том, что…

– Хватит, дядя Абдул, – отрезал резче, чем нужно бы. – Я со своей женщиной разберусь сам.

– Нет! Не разберёшься! – рявкнул на него вмиг потерявший доброе расположение духа Абдул и шагнул ближе, вызывая у Хаджиева дискомфорт. – Мы не позволим тебе жениться на такой женщине. Так что, сынок, выбирай: либо великое будущее во главе клана, либо женщина без чести. Та, которая была с твоим сумасшедшим братом!

– Не смей! – гаркнул, подавшись вперёд, и толпа охранников тут же окружила их. Абдул сделал им знак рукой, приказывая остановиться. – Моя женщина не была с Шамилем! Она была, есть и останется мне верной! А будет иначе – я сам её убью!

Старик покачал головой, усмехнулся. Недобро так, зло.

– Предоставь нам доказательства того, что эта женщина тебе верна. Или же сделай то, что необходимо сделать. Потому что клан не примет её. Этот позор ты смоешь кровью, Саид. Чьей – решать тебе. До встречи, сынок. Мне жаль, что пришлось расстроить тебя. Но я сделал это для твоего же блага.

Старик не спеша пошёл к одной из машин, сопровождаемый стадом безопасников. Саид же, подавив недобрую усмешку, развернулся к своему внедорожнику.

– Как дддела? – Аюб проследил за его резким, но выверенным движением, хлопнула дверь.

– Я знаю, кто отдал приказ моим людям.

– Кккакой приказ?

– Вести меня по ложным следам, чтобы я не нашёл свою невесту. Столько месяцев меня окружали предатели. И хуже того, меня водил за нос он, – кивнул в спину уходящему старику. – Абдул.

– Это пппроблема?

– Да.

– Нужно решить?

– Нужно. Но банально убрать его я не могу. Он второй после отца в клане.

– А чем он ууугрожает?

– У него есть сын. Мой ровесник. Сейчас работает за границей. Если из игры выбываю я – его сын встаёт на моё место, а потом и на место моего отца.

– Это пппроблема, – кивнул Аюб.

– Решаемая. Сейчас едем по душу Шевцова и его людей. Остальное решу позже.

– Кааак скажешь.

ГЛАВА 22

Я стою у окна, обеими ладонями сжимаю чашку с горячим капучино. За окном идёт снег, и сердце жутко ноет от тоски. Сколько лет прошло, а мои родители до сих пор расплачиваются за мои ошибки. Я знаю, что они живы и от этого легче. Ненамного, но всё же. Скорей бы их нашли. А их найдут. Я верю в это. Если бы с ними что‑ то случилось, я бы почувствовала. Наверное.

По крайней мере, Саида я могу чувствовать.

– Доброе утро, – слышу голос Хаджиева‑ старшего, поворачиваюсь к нему.

– Доброе, – выдавливаю из себя улыбку, но она явно не трогает отца Саида. Ловлю на себе строгий, хмурый взгляд, и становится некомфортно.

– Куда уехал мой сын? – интересуется строго, принимает из рук Хаджар маленькую чашечку с кофе.

– Он… – тушуюсь и внутренне сжимаюсь из‑ за его внимания. Отец Саида и раньше заставлял меня напрячься, но сейчас… Сейчас всё как‑ то иначе. Он подавляет меня. – Уехал по делам.

– По каким делам? – мужчина садится за стол напротив, ставит перед собой чашку. Явно намерен со мной говорить, ведь раньше я никогда не встречала его на кухне. Он завтракает исключительно в столовой.

– Думаю, вам лучше спросить его. Передо мной Саид не отчитывается, – тут я вру, конечно. Саид обычно не отчитывается, но сейчас я знаю, куда он поехал. И эгоистично желаю, чтобы у него всё получилось.

– А должен? – всё больше хмурится Хаджиев‑ старший.

– Наверное, нет.

Он долго буравит меня тёмными глазами, мрачнея с каждой секундой. А затем вполне спокойно выдаёт:

– Я против. Против вашего союза. Мой сын заслуживает девушку, которая не связана с другими мужчинами.

Что ж, по крайней мере, откровенно. Более чем. Без всяких там плясок вокруг да около. Пожалуй, честность – одно из немногих положительных качеств, перешедших Саиду от отца.

– Помнится, вы не были против раньше. Считаете, все эти месяцы я была с другим мужчиной?

– Не считаю. Знаю. Ты была с другим моим сыном. Не все эти месяцы, а лишь несколько последних. Но ты была с ним. Это факт.

– Раз вам всё известно, тогда вы в курсе и того, что Шамиль меня спас. Между нами не было ничего и быть не могло. Потому что я… – повторить то, что вчера сказала Саиду, я почему‑ то не смогла. Наверное, сейчас это будет не к месту. Да и кто мне поверит?

– Потому что ты любишь Саида? – усмехнулся Хаджиев.

– А если и так?

– Чушь, – скривился. – Ты предательница. Предатели не умеют любить.

Я с грохотом поставила чашку на стол и села напротив Хаджиева. Выдержала его тяжёлый взгляд, хотя далось мне это нелегко.

– Мама Саида тоже исчезла. Только не на месяцы, на долгие годы. Вы не вините её в этом?

– Не сравнивай себя с его матерью, – верхняя губа Хаджиева дёрнулась, а сам он подался вперёд. – София пострадала из‑ за того, что любила меня. Из‑ за того, что не смогла предать. А ты предала моего сына сразу же, как только возникли проблемы. Ты сбежала от него. Оставила его гореть в огне, который сама же и разожгла. Мой сын едва ума не лишился, разыскивая тебя. Ты не похожа на неё и никогда не будешь.

– Так вы признаёте свою ошибку? Признаёте, что ошиблись во мне? Ведь это вы притащили предательницу в свой дом.

Он усмехнулся и тем самым сильно напомнил мне Саида. Улыбка недобрая, злая, коварная.

– С чего ты взяла, что я когда‑ либо считал тебя достойной партией моему сыну? Я позволил ему привести тебя в наш дом лишь для того, чтобы он не отвлекался от дел и был спокоен. Чтобы постельная игрушка была под рукой. Да, ты имела возможность стать его женой и родить мне внуков. И, может быть, тогда стала бы Хаджиевой. Но ты упустила свой шанс.

Шах и мат. Наотмашь. И мне нечем ответить, нечем крыть, потому что он прав. Кто я и кто Хаджиевы. Как мне вообще могло прийти в голову, что кто‑ то из них посчитает меня достойной партией Саиду. Если только последний, и то лишь потому, что влюблён. А так, и дураку ясно: мы не пара.

Поднимаюсь из‑ за стола. Бой проигран, и мне больше не хочется сражаться. Во мне столько ненависти к тем ублюдкам, загубившим несколько месяцев моей жизни, что сил больше ни на что не хватает. Хочется лишь мести, чёрной и страшной.

– Если Саид так решит… Тогда я уеду из вашего дома, – прохожу мимо Хаджиева и резко останавливаюсь, когда слышу его вердикт.

– Если ты его любишь, тогда прими тот факт, что он должен жениться на другой женщине. Ты больше не подходишь на эту роль. Твоя честь испачкана. Хочешь быть с ним – пойди на это. А иначе загубишь не только себя, но и моего сына.

Его слова проходят разрядом по венам и эхом по вискам. В груди всё сжимается от боли, и я делаю шаг назад, чтобы посмотреть в глаза Хаджиеву.

– Вы не можете так поступить. Он не может со мной так поступить. Я не буду любовницей. Не пойду на это никогда.

Хаджиев устало вздыхает, откидывается на спинку стула.

– Вот этим ты и отличаешься от его матери. Она пошла за мной до конца. И ей было всё равно, в какой роли. Однажды я позвал её замуж. А она отказалась. Не потому, что не хотела этого. Она желала стать моей женой больше всего на свете. Но отказалась, чтобы спасти меня. И едва не погубила себя, – он встал, уверенным движением поправил свой пиджак и, больше не глядя на меня, пошёл прочь.

А я упала обратно на стул, не в силах сделать и шага.

– Госпожа, – на моё плечо легла рука Хаджар, я вздрогнула. – Хотите чего‑ нибудь ещё?

– Нет, – покачала головой, закрывая глаза и проглатывая комок. – Ничего не нужно. И не называйте меня госпожой. Я здесь никто.

Дверь тихо открылась и закрылась – Хаджар ушла. Но послышались чьи‑ то тихие шаги позади, и рядом отодвинулся стул.

– Наденька? Как ты себя чувствуешь? Уже лучше? Вижу, у тебя румянец появился. Это хороший знак, – слышу, будто сквозь вату, голос Софии.

– Всё хорошо, спасибо, – слабо улыбаюсь. От этой женщины исходят волны тепла, и мне невыносимо хочется упасть ей на грудь и расплакаться. Наверное, мы всё же похожи. Она тоже любила мужчину, с которым не могла быть рядом. А может, всё дело в том, что у меня не было такой мамы, как она. И теперь я даже не знаю, где мои родители.

– Это неправда. Ты грустишь, – мягко касается ладони, и это прикосновение откликается во мне волной тепла. – Мой сын тебя расстроил? Знаешь, Хаджиевы они… Сложные люди. С ними легко не бывает. Такой мой Саид, такой же и наш сын. И любят они так одержимо, так страшно, что иногда это становится невыносимым. Если мой сын удерживает тебя силой или…

– Нет, – мотаю головой. – Нет. Не в этом дело. Просто мы не можем быть вместе. И я вроде как знаю это с самого начала, но почему‑ то очень больно, – я всё же даю слабину, и щеки становятся влажными.

А София притягивает меня к себе и крепко прижимает к груди.

– Это всё из‑ за любви. Она выворачивает душу наизнанку. И тебе, и ему. Но, как бы ни было больно, не бросай его. Не оставляй моего сына. Потому что без тебя он не сможет. Я знаю его отца. Знаю его. Мой мальчик однолюб.

А я плачу. Рыдаю на груди у чужой женщины, словно ребёнок.

ГЛАВА 23

– Живой?

Аюб поднимает голову, стирает с лица кровь.

– Всё отлично. Ууустал немного, ппприсел отдохнуть, – ухмыляется. В бочине у него едва ли не зияет дырища, и кровь хлещет оттуда прямо на пол. Но мужик держится.

– Надо выбираться отсюда.

– Ага, – кивает тот и прикладывается к бутылке с вискарём. – Ххорошее бухло, хочешь попробовать?

Саид усмехается, качает головой и убирает ствол за пояс.

– Ты сюда бухать, что ли, приехал?

– Ннну так, бар хороший нашёл, почему нет‑ то? Я нникогда раньше не бывал в доме мэра.

Вокруг свалка из тел – телохранителей Шевцова, ступить некуда. Жаль, самого его здесь нет.

– Скоро менты приедут. Надо валить, Аюб. Идти сможешь?

Тот смотрит на свои ноги, кивает.

– Ты извини. Я ппподвёл.

– Не ты подвёл. Так сложилось. Я сам виноват. Не учёл возможность засады. Давай помогу подняться.

Хаджиев знал, что ярость – плохой помощник в любом деле. Особенно, если это дело вендетта. Но не сдержался. Ворвался в дом ублюдка, чтобы порешить его и всю его гнилую семейку. Только тех в особняке не оказалось. Свалили, твари трусливые. Свалили и оставили им подарок в виде кучи охранников и видеокамер, понатыканных по всему дому и транслирующих записи куда‑ то в другое место. Туда, где спряталась Шевцовская кодла.

Пуля, предназначенная Саиду, но попавшая в Аюба, была выпущена из снайперской винтовки. Сам снайпер уже давно свалил, поэтому искать его смысла не было.

Хаджиев снова облажался. Из‑ за слепой ярости и невидящего гнева.

– Не расстраивайся, брат. Мы их найдём, – похлопал его по плечу Аюб и отрубился.

– Найдём, – буркнул Саид, закидывая того на плечо. – Сейчас только из жопы выберемся и найдём.

Но жопа их не отпускала. Саид это понял, когда услышал топот тяжёлой обуви и на стене напротив заплясали огоньки снайперского оружия.

***

– Стоять, суки! Стволы бросили! Быстро! – в мгновение ока их окружили крепкие, бравые ребята с калашами наперевес, а Саид, оценив обстановку, усмехнулся и аккуратно опустил Аюба на пол. Тот завалился мешком, блеснул запасной ствол за поясом. Вряд ли он заряжен. Как и ствол самого Саида. Они по две обоймы спустили.

Да и вряд ли ему удастся перестрелять всех. Окружили знатно – десяток тренированных бойцов. Не спецназ, конечно, но и не овощи. На первый взгляд, обычные бандюки, но стрелять умеют – факт. Саид успеет пристрелить двоих, от силы троих. Остальные разрядят в него по магазину; и шанс на то, что промахнутся, такой же мизерный, как и то, что он успеет их всех положить.

– Ты гляди, Витёк. А у нас тут гости. Очень невежливые гости, – заухмылялся один из братков. Плешивый какой‑ то, на ободранного кролика похож.

Второй стащил с бритой башки шапку, вытер ею пот со лба.

– Вижу, Вадик, вижу. Нехорошие какие люди, скольких правильных пацанов положили, а?

Хаджиев плавно перетёк взглядом с одного на другого, внутри полыхнул огонь. Вадик и Витёк, значит. Те самые, по чьи души вкупе с Шевцовской он и пришёл. Что ж, стоит признать, идея ворваться посреди ночи в особняк мэра была не такой уж и хреновой.

Саид ухмыльнулся, и братки переглянулись. Тот, что стоял ближе всех, даже сделал шаг назад, сильнее сжимая пальцы на калаше. Хаджиев аккуратно достал ствол из‑ за пояса и, поддев пальцем скобу*, так же медленно положил оружие на пол.

– А ты не Хаджиев ли? – с недоверием прищурился Вадик. Тот самый гондон, убивший ребёнка Саида. Проливший Хаджиевскую кровь. Тот, чья агония будет длиться дольше всех.

– Он самый, – оскалился ещё шире. Братки снова переглянулись, на этот раз уже без ухмылок. – Вы джек‑ пот сорвали, парни.

– Точно он, – подтвердил тот, который Витёк. – А со вторым чё? – кивнул на Аюба.

– Готов, – пожал плечами Хаджиев, опуская взгляд на глотку одного из псов, того, который стоял ближе всех. – Ну так что, ведёте меня к своему главному? Или как?

Ублюдки почуяли неладное и неожиданно быстро зассали. Словно гибель свою собачью унюхали.

– Позвони, – кивнул плешивый бритоголовому, и тот быстро достал мобильник. – Скажи, самого Хаджиева тут взяли. Что дальше?

________________

Спусковая скоба (предохранительная скоба) – деталь оружия, служащая для предохранения спускового крючка от случайного нажатия, например, при падении.

ГЛАВА 24

Тревога усиливалась с каждой минутой, а я, сжимая в руке телефон, боролась с желанием позвонить ему. Саида не было уже два дня.

Я знала, куда он уехал. Знала зачем. И знала, что Хаджиев либо вернётся с победой, либо не вернётся вообще. Слишком упрямый, слишком ненормальный. У него всё всегда слишком.

Поймала себя на кощунственной мысли, что волнуюсь за него больше, чем за родителей. Наверное, это подло и гадко. Наверное, я очень плохая дочь. Потому что это неправильно. Так быть не должно.

Раз в сотый за последние дни набрала папин номер телефона, но он до сих пор оставался вне зоны доступа. Как и мамин. Занесла палец над именем Саида и, прикусив губу, нажала.

«Абонент вне зоны доступа сети. Пожалуйста, перезвоните позднее». Вздохнула, быстро смахнула так не вовремя набежавшие слёзы и набрала телефон Ирины.

– Надежда? – тут же услышала её уверенный голос.

– Ты знаешь… Знаешь, где сейчас Саид?

Она ненадолго замолчала.

– Он вам не сказал? Он уехал по делам. Сказал, что скоро вернётся. Что‑ то случилось? Мне подняться к вам? – так значит она здесь, в доме Хаджиевых. Я выглянула в окно, попыталась сосчитать охранников у главных ворот, но они разбрелись по территории, будто прячась. Однако отметила, что сейчас их гораздо больше, чем до отъезда Саида. Все начеку, чего‑ то ждут. И что‑ то совершенно точно грядёт.

– Я сама сейчас спущусь, – сбросила вызов и поспешила прочь из опостылевшей комнаты, где на подсознание давили даже потолок и стены.

Сбежала вниз по ступенькам, ринулась к входной двери, но, как только дёрнула её на себя, прямо перед моим лицом возникла большая ладонь, на безымянном пальце которой блестел перстень из белого золота с гравировкой, как на моём браслете. Дверь захлопнулась, а я на автомате попятилась назад.

– Тебе запрещено выходить из дома. Если ослушаешься моего сына ещё раз, я прикажу запереть тебя в твоей комнате.

Поёжилась от холода в его голосе и, собравшись с духом, повернулась. За спиной отца Саида стоял ещё один мужчина и с явным интересом изучал меня.

– Думаете, Саид позволит? – бросаю с вызовом, задрав лицо кверху, чтобы видеть глаза Хаджиева. Знаю, что делать этого не стоит, я уже однажды бросила вызов его сыну. Но внутри всё вскипает от обиды, и мне трудно сдержаться.

– Думаешь, я стану его спрашивать? Или, может, ты думаешь, что я здесь с тобой в игры играю, а, девчонка? Тебя убьют, как только ты сделаешь шаг за порог моего дома. И это сделаю не я. Это сделают те люди, которым плевать на чувства моего сына. Так что вернись в свою комнату и не подходи к окнам.

– Убьют? Кто? Если вы о Шевцове…

– Есть люди гораздо влиятельнее. Ты в безопасности только здесь, в моём доме. А сейчас не отвлекай меня от дел. Иди к себе, – последняя фраза прозвучала как‑ то отстранённо. Будто он мыслями где‑ то далеко.

– Я просто хотела узнать о Саиде. Его нет уже два дня и…

– Ты что, женщина, не слышала, что тебе сказали? – вдруг прогремел незнакомец, делая шаг к нам. – Иди к себе!

Я перевела взгляд на мужчину, пригляделась. Это точно родственник. Хаджиевская порода – сразу видно. Ни на одного из Саидов он похож не был. Зато был похож на Хадию. Ещё один сын могучего папочки?

– Пойдём, Валид, – бросил ему Хаджиев‑ старший, а тот, ещё раз мазнув по мне странным взглядом, последовал за ним. – Надежда, я искренне верю, что ты услышала меня! – донеслось уже издалека, и я на время растерялась, даже забыла, куда торопилась. – Не добавляй моим людям забот! Их у нас и так сейчас предостаточно!

Привалилась спиной к двери, выдохнула.

– Вы не обижайтесь на них, – вдруг послышался голос невесть откуда взявшейся Ирины, а я судорожно вдохнула. Так, чего доброго, скоро заикаться начну. – Просто кое‑ что случилось и… Сейчас сложное время для всех.

– Я вас искала как раз, – повернулась к телохранительнице и про себя отметила, что она как‑ то поправилась, что ли… Нет. Это бронежилет. У неё под одеждой броня, а в кобуре пистолет. – Что случилось?

– Пойдёмте, я всё расскажу.

– К чему эта конспирация, в чём дело? – оглядываюсь на Ирину, заталкивающую меня в какую‑ то подсобку для уборщиц, а в груди тревожно замирает сердце. – Да объясни ты уже, наконец!

Телохранительница прикрывает за нами дверь, включает свет.

– Для начала не нервничайте так. Если с вами что‑ то случится…

– Ирина! – повышаю голос, потому что её сочувственные взгляды и попытки сохранить мой рассудок смешны. Особенно, если учесть, что я уже пережила.

– В общем, мне запрещено об этом говорить, но держать вас в неведении я тоже не могу. Господин Саид… Он исчез. Люди Марата Хаджиева ехали за ним, чтобы подстраховать, но по дороге их отвлекли и… Вы, наверное, знаете, куда он ехал, да? – Отрывисто киваю. – Так вот, когда люди Марата приехали на место, то обнаружили там только раненного Аюба, с которым господин Саид уехал. Господина Саида не было. Там случилась перестрелка. Нашли много тел Шевцовских охранников.

В висках застучало, меня повело.

«Кровь за кровь», – прозвучали слова Шевцова‑ старшего в голове, загудели там, забились пульсом. Он обещал. Обещал, что лишит меня всех, кого я люблю. И это были не просто слова. Он выполняет своё обещание.

Сначала папа с мамой. Теперь Саид. Живы ли они ещё, или?.. Нет. Они живы. Они не могут меня покинуть сейчас. Не тогда, когда мы почти стали семьёй.

Они просто уехали, запутали следы. Скрылись, как я и просила. А вещи оставили для отвода глаз. Я бы почувствовала, если бы их вдруг не стало. С ними всё будет хорошо. Потому что они не заслужили. Да. Они не всегда были рядом, не всегда понимали меня и принимали с моими проблемами и несчастьями. Они не лучшие родители, как и я далеко не лучшая дочь. Но погибнуть из‑ за подонка, сломавшего жизнь их дочери… Нет. Такого не случится.

– Вам плохо? – Ирина взяла меня за предплечья, усадила на какой‑ то стул. – Принести воды?

– Нет. Ничего не нужно. Возьми мой телефон, – я протянула ей трубку. – Там номер Андрея Вербина… Позвони ему. Скажи, чтобы приехал.

– Но зачем? Что сказать, если спросит?

– Скажи, что я хочу его видеть.

– А охране что сказать? Они сейчас никого не пропускают.

– Придумай что‑ нибудь, значит! Потому что я не стану здесь сидеть и ждать, пока этот урод Шевцов перебьёт всех, кто мне дорог! Звони Вербину или дай телефон, я сама позвоню! И что там с Шамилем? Он… Он на свободе, ты знаешь?

Ирина знала. Я увидела это по глазам. Облизнула губы, отчего‑ то занервничав.

– Саид отпустил его перед тем, как уехал. Позвонить и ему? Прежде чем вы скажете «да», хочу заметить, что Шамиль здесь нежелательный гость.

– Звони.

ГЛАВА 25

Вербин и Шамиль приехали почти одновременно. Я же, ослушавшись Хаджиева‑ старшего, вышла на улицу и поспешила к воротам. Ирина, отдать ей должное, не пыталась мне помешать, лишь молча следовала попятам. Что ж, уже хорошо. Ну а с остальными я справлюсь… Как‑ нибудь. Где бы только сил взять?

– Откройте ворота! – крикнула охранникам у будки, но те даже бровью не повели. Лишь один, судя по всему, начальник смены, сделал ко мне шаг, строго зыркнул на Ирину и опустил глаза вниз.

– Вам лучше вернуться в дом. Вам нельзя выходить за территорию.

– Пропустите сюда моих гостей! – рявкнула я ему в ответ, и мужчина, явно не ожидавший от бабы такой агрессии, заметно смутился.

– Кто там? – повернулся к мужчине за пультом, а тот пригляделся к камерам.

– Вербин, кажется.

– Пропусти!

Ворота медленно отъехали, и на территорию особняка ворвались две машины. Из первого джипа вылез Андрей. Из седана вальяжно, с присущей только Хаджиевым ленивой настороженностью вывалился Шамиль.

Я позвала этих двоих не просто так. Они на данный момент – одни из немногих, кому я могу доверять. Саид как‑ то сказал за ужином, что его же люди водили его за нос. Значит, не все здесь преданны Хаджиевым. Соответственно, и я должна быть осторожной.

– Что он здесь делает?! – рявкнул вдруг кто‑ то за моей спиной, и я обернулась к крыльцу. К нам торопился Валид, за ним не спеша шагал Саид‑ старший. Смотрел недовольно то на меня, то на шагающих навстречу друг другу сыновей, а нас потихоньку обступали охранники. Напряжение возрастало с каждой секундой, и я, честно говоря, чувствовала себя некомфортно. Без Саида мне здесь делать нечего совершенно точно. Эти люди мне чужие, как и я им. И они никогда не будут считаться со мной, как с равной себе. – Кто пустил сюда этого урода?! – Валид остановился прямо перед Шамилем, сжал кулаки. Последний усмехнулся брату в лицо, подмигнул.

– Давно не виделись, братишка.

– Вам лучше уйти. Вот‑ вот начнётся драка, – прошептала у моего плеча Ирина.

– Он приехал помочь. И это я его позвала, – я сделала шаг и встала между мужчинами. Глупо, знаю. Да и выглядело, должно быть, весьма комично. Я была похожа на моську, вставшую между двух слонов. Одно неверное движение – затопчут, и следа не останется. – Он спас меня однажды. В то время как ваши телохранители не могли меня отыскать. А сейчас нужна помощь Саиду и моим родителям. И я хочу, чтобы Шамиль помог мне их найти. Если вы не собираетесь действовать, – посмотрела в перекошенное от гнева лицо Валида, – то тогда не мешайте мне.

К нам подоспел и глава семейства. Сложил руки за спиной, молча окинул собравшихся хмурым взглядом.

– Ты решила, что можешь заниматься здесь самодеятельностью? – спросил, остановившись на мне.

– Я решила, что хочу спасти любимого, – на этой фразе на меня уставились несколько пар удивлённых глаз. – А вы почему не сказали мне о том, что Саид исчез?

– А что бы это изменило? Его ищут профессионалы, а ты чем можешь помочь?

– Я имею право знать. Он мой жених.

Хаджиев щёлкнул языком, кивнул охране, и те отступили.

– Отец! – прогремел Валид. – Ты что, оставишь этого… здесь? Он мою жену отравил!

Я вскинула брови, зыркнула на Ирину, а та пожала плечами. Похоже, у Шамиля не только с Саидом напряжённые отношения. Что ж, я об этом не знала.

И только Вербин оставался крайне спокойным. Сложив руки на груди, молча наблюдал за тем, как разгорается скандал. Мне бы его нервную систему.

– Немедленно прекратите этот балаган! Один из моих сыновей в плену у врага, а вы тут, как девки на базаре, грызётесь! – голос Хаджиева‑ старшего прозвучал так громко, что вздрогнула даже моя непробиваемая телохранительница. – А ты! – снова опустил голову, глянул, как букашку. – Не самоуправствуй тут, девчонка! Проходите в дом, вместе решим, что делать!

Я победила? Я победила! Сердце заколотилось в груди, и невесть откуда вдруг взялись силы, которыми наполнились вены и грудная клетка.

Прямо у открытых ворот остановилась машина такси, и охранники тут же без единого слова оттеснили меня, стоящую к выходу ближе всех, подальше, встав стеной. Но я успела заметить Махмуда, вылезающего из машины, и впервые за долгое время искренне улыбнулась.

– Надеюсь, я не опоздал? – спросил тот, вытащив из машины костыли и шагнув к нам. Увидел меня, глаза заблестели. А Ирина судорожно вдохнула и сжала мою руку. – От меня пользы, конечно, немного, но держать оружие могу. Я рад вас видеть, госпожа Надежда.

– И я рада тебя видеть, Махмуд… Живым.

ГЛАВА 26

Одним днём ранее

– Так это ты? Ты убил моего сына? – усмехается мразь, отпивая из бутылки. Да, Саиду тоже не помешало бы выпить. Но это потом. Когда умоется кровью всей Шевцовской шайки, а после выпустит кишки и ему.

– Я, – подтвердил не без удовольствия.

– Зачем ты сделал это, сынок? Из‑ за шалавы одноразовой? Она того стоила? – мэр приблизил к нему запухшую от бухла харю, схватился за цепи, свисающие с потолка и прочно опутавшие наручники, сомкнувшиеся на запястьях Хаджиева. Что ж им всем так по кайфу цепями его опутывать? – Она стоила твоей жизни? Всего того, что ты имеешь? Знаешь, мне даже жаль тебя. Ты же такой же, как мой сын. Он тоже всё потерял из‑ за этой шлюхи. Я столько раз просил его забыть о ней. Но он был словно одержим. Словно с ума сошёл. Я привозил ему девок из детдома. На, бери! Делай с ними, что хочешь! Всё равно же не хватятся! Так нет! Он их резал и вышвыривал! А я должен был топить трупы этих дармоедок! – тут убитого горем папашу окончательно развезло, и он плюхнулся на стул, предложенный ему Вадиком.

Саид усмехнулся, сплюнул на пол кровь из разбитой губы вперемешку с горечью. Эти уроды ещё и сирот пачками истребляли. Просто так. Ради развлечения. В общем‑ то, сей факт не был для него новостью. Но от этого не менее погано. Нельзя трогать сирот. Это мерзко. Так мерзко, что не передать словами.

– Мы не похожи. Твой сын был ебучим педофилом и извращенцем. Я никогда не пачкался кровью баб. Твой сын не был мужиком. Он был мерзким трусом, и потому я забрал его жизнь в грязной подворотне. Он погиб, как взбесившийся пёс. И в этом виноват только ты. Подозреваю, сынок твой не просто так родился маньячилой. Гены пальцем не сотрёшь, да? – усмехнулся зло.

Саиду было нужно их спровоцировать. Чтобы подошёл хотя бы один. И сейчас самый лучший момент. Вадик и Витёк здесь, Шевцов тоже. Остальные псы где‑ то за дверью бродят, но, пока они услышат, пока добегут, Саид успеет обезвредить этих и отобрать у них стволы.

Но Шевцов держался, несмотря на своё состояние. Только ухмылялся презрительно.

– Я тебе ща! – ринулся к нему Витёк, желая, видать, выслужиться перед хозяином.

– Стоять! – рявкнул на того Шевцов. – Не трогать. Пусть говорит.

– И? Что дальше? Ты меня сюда поболтать пригласил или как? – Хаджиев пошевелил пальцами, пробуя наручники на прочность. Затянуты сильно, даже если сломать большой палец, снять не получится. Наблюдая за Витьком и Вадиком, потянулся двумя пальцами к манжету рубашки на другой руке, вытащил золотую запонку.

– Мы здесь собрались, чтобы снять кино. Мои парни отрежут тебе твою голову, а я всё это сниму на видео. И отправлю твоей подружке. Как считаешь, ей понравится такой подарок на Новый год?

Такого Надя точно не переживёт. Её совесть сожрёт. И чувства. И будет она вечно жить в том аду, через который прошёл он, разыскивая её по всей стране.

– Как скажешь, большой босс. Но сначала расскажи мне, где её родители?

– Родители твоей шалавы? – не преминул уколоть Шевцов. Саид сжал челюсти.

– Родители моей женщины, за слёзы которой я вскрою тебе глотку. Где они?

– Там, куда через пять минут отправишься ты, – устало усмехнулся Шевцов и сделал знак своим шакалам. Те, дождавшись команды, бросились к Хаджиеву, и это было их последней ошибкой.

Схватившись за цепь, взял в захват глотку первого. Кажется, это был Витёк. Саид всё время их путал. Хрустнули позвонки, и тело со свёрнутой шеей завалилось на пол. Повезло Витьку. Быстро отстрелялся. Чего нельзя сказать о Вадике. На него у Хаджиева были другие планы. А потому попытался поласковее – просто сломал тому челюсть точным, мощным ударом.

И зло выдохнул, когда увидел, как вскакивает Шевцов и склоняется над телом Витька, пытаясь отыскать ствол. Достал ногой и его. Тот опрокинулся на спину, схватился за сломанный нос и вырубился.

На улице послышались выстрелы. Но стреляли не Шевцовские. Выстрелы звучали глухо и быстро. Кто‑ то палил из ствола с глушителем. Кто‑ то, кому не хотелось поднимать лишний шум.

Саид нервно поджал губы, пытаясь попасть запонкой в замок, а когда открылась дверь, глухо выругался.

– Вы только посмотрите. Дежавю! Мой дорогой брат снова на цепи! – заухмылялся Шамиль, ступая внутрь гаража. А Саид, скрипнув зубами, сбросил с себя наручники, которыми крепилась цепь.

Шамиль не успел среагировать. Поймал хук левой и осел на пол. Руки жутко занемели, а потому удар показался сродни столкновению с локомотивом, и Саид застонал, схватившись за запястье.

– Да блядь… Что ж ты не угомонишься никак? – проворчал чокнутый братец, стирая кровь с подбородка и поднимаясь. – Ну что? Хочешь помахаться? Серьёзно? Давай! Накажи меня прям здесь! За то, что на цепь тебя тогда посадил! За то, что бабу твою спас! За то, что ты не смог её спасти! И за то, что сейчас я пришёл спасать твою шкуру! – и закашлялся, свернувшись в три погибели после очередного удара.

– Я благодарен тебе, мудак, за спасение моей женщины! Но я ничего не забыл из того, что было до! И я тебе говорил, не попадайся мне на глаза, ублюдок! Я тебе не брат! – схватив Шамиля за шиворот, обмотал вокруг его шеи цепь, сжал, что было сил.

Отдать должное ушлёпку, тот даже не дёрнулся, лишь схватился за цепь рукой, сдирая кожу ладоней до крови.

– Ну как? Всё ещё преследует дежавю?!

ГЛАВА 27

Сейчас

– Люди Марата ещё там. Прочесали всё вокруг, но Саида будто след простыл. Странно всё как‑ то, – Валид покосился на Шамиля, затем бросил серьёзный взгляд на своего отца. – И чем, по‑ твоему, нам поможет этот? Ты, правда, думаешь, что он станет искать Саида? После того, как хотел его убить? После того, как хотел истребить всю нашу семью?

Хаджиев‑ старший аккуратно взял пальцами чашку с кофе, отпил и так же степенно поставил её на блюдце.

– Я буду решать, кому быть в этом доме, а кому нет. Сейчас в клане неспокойно. Моя семья должна быть в безопасности. Шамиль тренированный боец, от него будет толк, – бросил взгляд на своего «чужого» сына, как называет себя сам Шамиль. – Вам следует забыть прошлые обиды. Сейчас не то время, чтобы грызть друг другу глотки.

Валид язвительно усмехнулся.

– Как прикажешь, отец. Только я в этом участвовать не собираюсь, – он поднялся, так и не прикоснувшись к своему кофе. – И кстати, как ты объяснишь то, что выгнал нашу мать из дома, а на её место…

– Замолчи! – рявкнул вдруг Хаджиев. – Это тебя не касается! Если я изгнал свою жену, значит, на то была причина! Она должна радоваться, что я не лишил её жизни за предательство, а не жаловаться!

– В таком случае я последую за Маратом. Мне в этом доме больше делать нечего. Ты так ничего и не понял, отец. И может, правильно, что клан пошёл против своего основателя, – Валид мимоходом бросил на меня задумчивый взгляд и исчез за дверью.

Что ж, на одного меньше.

– Я тоже не вижу смысла засиживаться. Нужно искать Саида, – впервые за всё время заговорил Вербин, поставив на столик пустую чашку. – Если вы не против, я отправлю своих оперов за людьми Марата, – обратился к Хаджиеву и, дождавшись согласного кивка, повернулся ко мне. – Я рад, что ошибся, рад, что ты жива. Саида мы найдём, слышишь? Всё будет хорошо. Только больше никуда не лезь. Мужчины всё решат.

Я улыбнулась ему. Услышать слова поддержки от Вербина – что‑ то вроде признания.

– Могу я с тобой переговорить наедине? Сейчас?

Он кивнул, покосился на Хаджиевых, а затем вышел за дверь. Выскользнула и я.

– Мои родители пропали, – прошептала, поднимая на Андрея взгляд, а тот нахмурился. – Саид сказал, что их ищут, но…

– Я знаю, Надь. Я ищу. И кое‑ кто из Хаджиевских тоже. Но пока всё… – он замялся. – Пока ничего неизвестно. Мне жаль. Как только что‑ то появится, я сразу же дам тебе знать.

Вернулась обратно в гостиную, поёжилась от пронзительных взглядов Хаджиевых и снова почувствовала себя как на сковородке. Внимание главы семейства опять обратилось на меня.

– Больше не пытайся заниматься самодеятельностью. Женщины Хаджиевых не участвуют в поисках пропавших и в мужские дела не лезут. Тебе придётся смириться с твоей ролью, раз уж мой сын не в состоянии от тебя отказаться.

Невесело усмехнулась, отвернулась к окну, почти на физическом уровне чувствуя, как не хватает там Саида. Его горделивой осанки, широкой спины… Мне не хватает его. Катастрофически, ужасно не хватает. Как я выдержала столько месяцев?

– А вы так спокойны, потому что знаете, где он? – к этому выводу я пришла полчаса назад. Зная, как Саид‑ старший относится к своему младшему сыну, мне было дико странно наблюдать его безмятежность. Да он бы весь земной шар вверх дном перевернул, если бы его любимому отпрыску что‑ то угрожало.

– А ты неглупа. Это радует. Потому что всё остальное не в твою пользу, – заключил он, а я почувствовала, как внутри разливается облегчение. Словно с груди убрали тяжёлый валун, и я теперь могу дышать.

– С ним всё в порядке?

– Разумеется.

– Тогда зачем всё это? Почему вы не остановили Марата и Валида? Вербина? Они ведь ищут Саида в полной уверенности, что его похитили. Только зря тратят время, а могли бы потратить его на поиски моих родителей!

Хаджиев нахмурил свои густые брови, отчего они сошлись на широкой переносице.

– Ты что, девчонка, действительно думаешь, что моего сына можно похитить, как какую‑ то нежную барышню? – Я осела, встретившись с его строгим взглядом. – Никому не следует знать, что с Садом всё в порядке. Об этом должны знать только мы втроём. А остальные пусть ищут. Так всё будет выглядеть более правдиво. Что касается твоих родителей, мы не виновны в их исчезновении. Как ты сама уже знаешь, они сбежали из‑ под охраны. Разумеется, мы ищем их. Наберись терпения.

Я перевела взгляд на Шамиля. Казалось, передо мной сидит абсолютно нормальный человек. Вот только я успела его изучить за то время, что мы провели под одной крышей. Шамиль никогда ничего не делает просто так. Он всегда и во всём ищет свою выгоду.

– И что дальше? Зачем вам это?

– Нам нужно выиграть время, – Хаджиев‑ старший поиграл своими четками, прищурившись, смерил меня тяжёлым взглядом. – За это время ты выйдешь замуж за другого моего сына. За Шамиля.

Я недоверчиво усмехнулась.

– Простите, это что, шутка такая?

– А я что, на шутника похож? – где‑ то я это уже слышала. Кстати, из его уст.

Нет, он не шутил. Он был серьёзен как никогда, о чём свидетельствовали испытующий взгляд главы семейства и похабная, издевательская усмешка Шамиля.

На какое‑ то мгновение я представила нашу свадьбу с этим психом и нервно хмыкнула.

– Бред какой‑ то, – мотнула головой.

– Считай это игрой.

– Игрой? Вы шутите?

– Ещё раз: я похож на шутника?

– Что это за игра? Зачем это всё? Объясните, иначе я не стану в этом участвовать.

– О, ещё как станешь, – уверенно кивнул Хаджиев и долил себе из джезвы кофе. – У тебя нет другого выхода. В противном случае о браке с Саидом можешь забыть.

Нутро сжалось от страха и жалости к себе. Как я угодила в этот Хаджиевский мир?

– А моего сына вы спросили? – послышался вдруг дрожащий голос Софии, и мы уставились на её худую, измождённую фигуру у двери. Как давно она здесь? И почему плачет?

Сердце дрогнуло, я вспомнила о маме с папой, и горло сжало тисками. Поднялась, шагнула к ней и, притянув к себе, обняла. Так, наверное, я обняла бы свою маму. Если бы та хоть раз поделилась со мной своей болью или позволила бы сделать это мне.

Женщина не воспротивилась. Лишь коснулась моей щеки своей и тихо прошептала на ухо:

– Не позволяй им забрать его у тебя. Не позволяй им лишить тебя счастья, как это сделали со мной. Борись до последнего. Выдирай своё руками и зубами. Как всегда делает мой сын. Борись. Не предавай его.

Я отстранилась, озадаченно взглянула в её глаза, полные слёз, и боковым зрением заметила движение рядом. Хаджиев не особо ласково, но как‑ то жадно схватил Софию за запястье, рванул на себя и, прижав к своей груди, поцеловал её в лоб.

– Ты должна мне верить. Вы все должны мне верить. Иначе всё, что я делаю сейчас, я делаю зря.

ГЛАВА 28

В камине прыгает, танцует пламя, а я вспоминаю новые татуировки Саида. Видела их в ту ночь. Страшные, жуткие.

Касалась их кончиками пальцев, а Саид следил за моими движениями из‑ под полуприкрытых век и гладил в ответ мою кожу.

По телу прошли мурашки. Как же хочется снова к нему в объятия. Проснуться утром на его груди и понять, что всё самое страшное закончилось. И нет больше врагов, которые желают нам погибели.

Размечталась… Я сама всё это принесла за собой. Куда иду я, туда же следует и моё прошлое. Оно всегда с нами, как бы ни хотелось оставить его позади.

– Мне кажется, я вас не совсем понимаю. Вернее, вообще не понимаю, – я вздохнула, зарылась пальцами в волосы и помассировала пульсирующие болью виски. Захотелось выпить чего‑ нибудь покрепче, но я и так не особо привлекательная невестка. Если ещё и выпивать начну, Хаджиев‑ старший меня точно на костре сожжёт. – Вы признаете Шамиля своим сыном, и он автоматически станет членом клана, а мне нужно официально выйти за него замуж, чтобы в будущем стать женой Саида? Это как?

– Ты что‑ нибудь о левирате* слышала? – отец Саида взял за руку Софию, но та неожиданно воспротивилась. Убрала руку, отвернулась. – София, – Хаджиев снова взял её за запястье, сжал, – перестань. Ты знаешь, что я не стану вредить нашему сыну.

Мать Саида покачала головой, поджала губы.

– Ты поступаешь неправильно. Так нельзя. Мой сын этого не потерпит. Ты бы стерпел? – взглянула на него, и я вдруг поняла, за что Хаджиев её полюбил. За то, за что меня полюбил их сын. За твёрдость и внутреннюю силу. В её глазах я увидела сталь. Хотя изначально София выглядела слабой, тихой, замученной женщиной. Наверное, как я сейчас. Но если она после стольких лет смогла поднять голову, то и я смогу.

– Не слышала, – влезаю нагло, добиваясь ответа. – Что такое этот левират?

Хаджиев нахмурился, наградил Софию угрюмым взглядом и повернулся ко мне.

– Это довольно старинный обычай. Он иногда применялся для того, чтобы род погибшего не прервался, а его вдова осталась при муже. В нашем случае я делаю это для своего сына. Он может совершить много ошибок из‑ за тебя. Я бы совершил из‑ за Софии. Но она всегда меня сдерживала. Она умнее. Была до этого времени, – снова строго зыркнул на неё. – Мы не сможем вступить в драку с кланом. Я его создал, я знаю, насколько он силён. Несколько семей, равных нам по силе, просто уничтожат Хаджиевых, – тут Саид посмотрел на меня. – Уничтожат в прямом смысле слова. Всех до единого, включая моих внуков, чтобы те не выросли и не смогли однажды отвоевать своё и отомстить за родителей. Поэтому я решил возродить левират. Ты выйдешь замуж за Шамиля, он погибнет, а тебя, неутешную вдову, заберёт себе в жёны его неженатый брат. Только так вы сможете быть вместе, а честь клана не будет задета.

– Погибнет? Вы сказали, Шамиль погибнет?

– Именно это я и сказал. Нам придётся разыграть гибель Шамиля, чтобы Саид смог взять тебя в жёны на законных основаниях. Развод тут не пойдёт.

Игры сильных мира сего воочию. И даже удивиться уже не получается. Лишь беспомощно тру лицо. Надавливаю подушечками пальцев на глаза до боли. Только так могу унять мигрень.

– Вы меня, конечно, извините, но обычай, прямо скажем, странный… – убираю руки от лица, хватаюсь за чашку с уже остывшим ромашковым чаем.

– Ещё бы какая‑ то девчонка обсуждала многовековые традиции. Это единственный выход для вас с Саидом, не понимаешь этого? – уже злится Хаджиев, и его, наверное, можно понять.

Но для меня их мир остаётся сложным и непонятным. И как бы я ни пыталась влиться в него, ничего не выходит.

– Я… Могу подумать? Принять решение? Это всё очень непросто.

Хаджиев качает головой, со вздохом ставит бокал с коньяком на стол. Раньше не замечала за ним пагубных привычек.

– Ты можешь подумать. Можешь принять решение. Но уясни, что у тебя всего два варианта. Либо ты становишься женой Шамиля, а уже после переходишь к Саиду. Либо гибнешь.

Либо перехожу от одного к другому, как знамя, либо меня убивают. Богатый выбор, ничего не скажешь.

Хаджиев поднимается с дивана, подаёт руку Софии. А та, утирая слёзы, отворачивается. Я не хочу за этим наблюдать, слишком больно почему‑ то. Будто София знает то, чего не знаю я. Хотя мы обе всё услышали.

Шамиль уехал двумя часами ранее, и я не успела спросить у него главное.

– Скажите мне, где он сейчас? Где Саид?

Хаджиев тяжело вздохнул, помог Софии встать, буквально принуждая её.

– Мой сын ни за что не позволил бы тебе стать женой Шамиля. Он в безопасности. Но мне пришлось предпринять некоторые меры.

Его удерживают силой.

Больно укололо под левой грудью.

– Это жестоко. Вы же понимаете это?

– Более жестоко будет позволить врагам убить его и всех моих детей. Иногда таким, как я, приходится принимать вот такие нелёгкие решения. Принимать их во благо своей семьи. Я мог бы избавиться от проблемы в твоём лице, Надежда, совсем другим способом. Однако причинить такую боль своему сыну я не в состоянии.

– А если бы были в состоянии? Убили бы меня?

– А зачем мне это делать? Я бы просто отдал тебя на суд клана. А они бы уже сами всё сделали.

София вздрогнула, обняла себя руками. Кажется, она в курсе о клане. И знает о нём гораздо больше моего.

– Когда я смогу увидеть Саида?

– Когда погибнет Шамиль. Если Саид не вырвется раньше. Моего сына сложно удержать. Особенно, если он хочет к своей женщине. Поэтому не затягивай с решением.

Решение… А есть ли оно, решение? По‑ моему, меня просто поставили перед фактом. Либо гибель, либо фиктивный брак.

Но что будет, если я ступлю на этот путь? Смогу ли выиграть, или не стоит и пытаться? И что будет с нами… Со мной, с Саидом? Поймёт ли он меня? Или это будет считаться предательством, как утверждает София? Если так, то ничто не имеет смысла. Ни борьба эта, ни игры с кланом. Ничто.

_________________________

Левират (от лат. levir – деверь, брат мужа) – обычай, по которому вдова обязана или имеет право выйти замуж за брата своего мужа.

ГЛАВА 29

Два дня назад

Саид толкнул ногой тарелку с едой так, что та разлетелась вдребезги, ударившись о железные толстые прутья.

– Сам жри, – метнул злой взгляд за решётку.

– А что такое? Стейк из ресторана тебе не по вкусу? Могу предложить гороховую кашу, которую для зэков готовят. Охренеешь от переизбытка невиданных доселе эмоций.

– Ты же понимаешь, что я с тобой сделаю, Вербин? Я тебя грохну. Я с говном тебя смешаю.

Андрей дёрнул щекой, сел на стул.

– Я не враг тебе, Хаджиев. Как не враг тебе и твой отец. Ладно я, ему ты тоже не веришь?

Вперился взглядом в бывшего друга, поморщился.

– Никому не верю. Выпусти меня, я прошу в последний раз. Или я сам выберусь и прикончу тут всех твоих мусоров.

Вербин вздохнул, отбросил носком ботинка осколок тарелки.

– Грубо, Саид. И бессмысленно. Грохнешь хоть одного мента – и мир между нами закончится. Я не против хорошо заработать самому и дать заработать своим операм. Потому и имею с вами дела. Но мочить моих парней, – щёлкнул языком, – не позволю. Да и тебе нафига кровь невинных людей на руках? Потом, когда поймёшь, что я спас твою горящую шкуру, придёшь и поблагодаришь меня. Бутылки хорошего коньяка будет достаточно. А сейчас давай. Отдыхай. Спокойной ночи, – толкнув стул к столу дежурного, Вербин пошёл к двери.

А Хаджиева тряхнуло всего от какого‑ то поганого предчувствия.

– Зачем, Андрей? Зачем это моему отцу?

– Защитить тебя хочет? – подал тот идею, останавливаясь уже у выхода.

– Чушь. Я не пацан сопливый, и отец это знает. Шевцов мой, и отец это тоже знает.

– А кто тебе сказал, что дело в Шевцове? Его забрали люди Марата.

– Тогда в чём? – спросил и тут же сам ответил на свой вопрос: – Надя. Это из‑ за неё? С ней что‑ то случилось?

Андрей вздохнул, устало прислонился к косяку.

– Как же достали ваши бандитские разборки. В отставку, что ли, попроситься? Ваши хотят её грохнуть. Надю твою. Твой отец принял решение спасти её. Не знаю, что он там задумал. Я предлагал свою помощь, но он наотрез отказался. Не хочет развязывать войну с кланом.

– Тогда какое решение он принял, что велел запереть меня в камере? – озадаченно нахмурился, уставился на Вербина. – Какое решение… – и словно битой по затылку жуткая догадка… Нет, не догадка. Вариантов всего два. Либо война, либо… – Нет. Вербин, выпусти меня! Выпусти, мать твою! – с рёвом бросаясь на решётку, рассекая о стальные прутья бровь и губы. – Выпусти, сказал!

– Спокойной ночи, дорогая. Увидимся утром, – дверь хлопнула, и дикий вопль Хаджиева потонул в мрачных стенах Центрального.

***

Сейчас

Следующие сутки превратились в бесконечную пытку. Я стояла у окна, смотрела на ворота и ждала… Ждала, что они вот‑ вот откроются и войдёт Саид. Или хотя бы позвонит. Хоть какой‑ нибудь знак подаст.

Но его по‑ прежнему не было, а я понимала, что одна не справлюсь. И никогда не могла.

Слышу тихий шорох у двери и уже по шагам определяю, что это не он. Хотя сердце пропускает пару ударов. Такое глупое сердце… Всё время оно на что‑ то надеется, о чём‑ то грезит.

– Он тоже там стоял всё время. Так же ждал тебя. Даже когда я вернулась, он продолжал тосковать. Он очень тебя любит, – София делает несколько несмелых шагов, дверь за ней закрывается.

– Я… Я тоже. Тоже его люблю, – странно, проговаривать эти слова уже не так сложно.

– Тогда сделай правильный выбор, Надя. От твоего решения зависит ваше счастье. У тебя есть внутренняя сила. Я это поняла, как только тебя увидела. Мой сын другую и не полюбил бы. Ты можешь дать им отпор.

Вздыхаю. Я в курсе, что решать мне. Оттого и страшнее. Знать, что всё испортила своими руками, жутко.

– Что мне делать? Я не знаю, что делать. Впервые в жизни не знаю, что мне предпринять, чтобы не проиграть. Раньше всё было проще. Я бежала. Всегда бежала от собственных проблем, предпочитая решать чужие. Чужие заботы – это ведь такой пустяк. Глядя со стороны, всегда виднее. Но когда дело касалось меня, я просто убегала.

– А теперь не можешь, – шепчет она.

– Не могу. И дело даже не в том, что меня не выпустят охранники. Дело в том, что я сама не хочу, – поворачиваюсь к Софии, и сердце сжимается от её вида в полутьме. Маленькая, совсем тщедушная фигурка. Ей внутренняя сила не помогла. Столько лет вдали от сына. Это, должно быть, страшная пытка. Самое жестокое, самое жуткое, что можно сотворить с женщиной, – лишить её ребёнка.

– Тогда послушай меня. Пожалуйста. Откажись от брака с Шамилем, – берёт меня за плечи, встряхивает. – Мой сын что‑ нибудь придумает. Он ведь у нас такой умный, правда? Но он не простит тебе предательства. Если скажешь «да» Шамилю – не простит. Подумай. Хорошо подумай. Ты ведь знаешь Саида. Знаешь, какой он. А Шамиль нехороший человек. Плохой. Я увидела это по его глазам. Там пусто. Никаких эмоций. Он не просто так всё это делает. Поверь, прошу, – и смотрит на меня так, что кожу этот взгляд обжигает. И я ей верю. Верю, потому что она мама Саида. А мамы, они ведь не предают.

– София! – слышим грозный оклик, и я вздрагиваю. А София лишь приподнимает лицо, расправляет плечи.

Мои губы трогает еле заметная улыбка. Эта женщина поистине сильная. Не каждая может так смело встретить Хаджиева‑ старшего.

Дверь распахивается, включается свет, и перед нами предстаёт грозный глава дома.

– Пойдём, София. Не будем мешать нашей невесте. Завтра у неё сложный день.

– Что? – хватаю Софию за руку, не позволяя ему увести её. – Что это значит?

– Они… – её губы дрожат, глаза снова влажные. – Они решили поженить вас с Шамилем завтра. Прошу, не соглашайся. Не нужно, Наденька, – качает головой, а её рука выскальзывает из моей.

– Ну всё, достаточно! – рычит на неё Хаджиев, силой тащит к двери. – А ты будь готова! У нас нет времени! Всё! Заприте её! – отдаёт приказ кому‑ то за дверью, и я с криком бросаюсь за ними. Но, конечно же, не успеваю. Лишь слышу щелчок замка и то, как Хаджиев отчитывает Софию. – Ты с ума сошла, женщина?! Хочешь, чтобы её убили? Глупые бабы! – и сбавляет тон почти до шёпота. – Завтра к нам придут палачи клана. Лучше вам не знать, на что они способны.

– Что? – София тоже переходит на шёпот. – Какие ещё палачи, Саид? Зачем они придут?

– За ней. Она была с Шамилем. Сама понимаешь, что это значит. Честь клана запятнана. За это должна пролиться кровь. Абдул решил воспользоваться ситуацией, пока нет Саида.

– Тогда убей его! – повышает голос София, и он становится непривычно жёстким. Хаджиев шикает на неё и уводит подальше.

А я всё ещё припадаю ухом к двери, но больше ничего не слышу.

ГЛАВА 30

– Опять не ешь? Издеваешься, что ли? Чё за капризы нервного подростка, Саид? – Андрей предстал перед ним в своей тёмно‑ синей форме, а Саиду вдруг захотелось оторвать ему погоны и засунуть ему же в глотку. Как знал, что не следует с ментами дружбу водить. Марат никогда не водил. Отстёгивал, конечно, как полагается, но никогда не подпускал их в своё окружение.

– Пошёл ты на хуй, Вербин. Там мою судьбу решают, а я тут стейки жрать буду? Я тебе чё, красна девица в заточении? – подался вперёд, вставая с лавочки. Всю жопу тут уже себе отсидел. И что самое поганое, никто к нему не подходит. Вербин запретил, сволочь. Никак не вырваться.

– От меня ты чего хочешь? Со своими сам разбираться будешь. Потом.

– Потом – это когда, Вербин? Когда мою бабу другому отдадут? Я тогда разбираться не буду. Я тогда бошки всем поотрываю. Тебе в первую очередь.

Андрей сунул руки в карманы, долго смотрел на него.

– Это не моё дело, но идти против твоего отца… Знаешь, он ведь не дурак. На всё, что делает этот человек, есть свои причины. Я не прав?

– Ты прав, – кивнул, упираясь руками в решётку. – У него была причина запереть меня в клетке. Чтобы выдать её замуж. Мою женщину за этого… Шамиля.

– Зачем? – вполне искренне не догоняет Вербин.

– Чтобы члены клана больше не имели к ней претензий, а заодно и к нам.

– А ты здесь, чтобы не мешал… – задумчиво произносит Андрей и морщится. – А я, получается, помогаю ему в этом.

– Да. Предаёшь меня, – чисто констатация, никакой лирики.

– Слушай, ну ведь твой отец делает это не просто так. У него благородная цель. Спасти твою Надю и тебя заодно. Ну пусть наоборот, но от перестановки слагаемых, сам знаешь.

Хаджиев усмехнулся, цокнул языком.

– Ты идиота из себя не корчи, Вербин. Какой я тогда приемник Хаджиева, если у меня бабу из‑ под носа увели и за другого замуж выдали? Да, отец, скорее всего, заморочится и устроит Наде развод. А после я смогу на ней жениться. Только мне это уже не нужно будет. Понимаешь? Она для меня погибнет в тот момент, когда станет женой Шамиля. На этот раз погибнет по‑ настоящему. Ты бы позволил свою Лизу (примечание автора: Лиза Вербина – героиня романа «Опер. Под гнётом власти») выдать за другого? Скажи, Вербин, допустил бы такое? Или бросился бы в драку за свою женщину, как и подобает мужику? И что бы сделал с той, которая тебя бросила и замуж за другого пошла?

– Убил бы, – мрачно ответил Андрей и, вздохнув, запустил руку себе в волосы. – Саид… Я не знаю. Если тебя грохнут эти твои соклановцы, всё на моей совести останется. А твой отец мне этого не простит. Мне плевать на работу, на нападения ваших бандюков, я за семью свою боюсь. Это реально слабое место. Когда у тебя появится семья, ты поймёшь меня.

***

– Господин… – в комнату, где и так уже плотным облаком сгустилось напряжение, вошла бледная Хаджар. Сложила руки перед собой в замок, но я заметила, как они дрогнули. – Там много машин… За воротами. И людей много. Охрана говорит, сын Абдула пожаловал.

– Вот как? Джамала аж из Европы вызвал? Что ж, я не удивлён, – будто сам с собой заговорил Хаджиев.

– Мы можем… – начал было Шамиль, но Саид его остановил.

– Нет, мы должны закончить. После я сам к ним выйду.

В гостиную без предупреждения ворвался начальник охраны, и я вскинулась от испуга.

– Они за воротами, господин Саид, – доложил тот, а Хаджиев‑ старший свирепо на него зыркнул.

– И что? Хочешь сказать, что в мой дом может ворваться любой сопляк? Или, может, вы струсили, щенки?!

Присели все присутствующие, включая меня. Хотя я и так уже полчаса не могла подняться с дивана. Будто меня камнем привалило. Никак не двинуться.

– Вы же знаете, господин Саид, если придётся, мои парни будут сражаться за вас до последнего. Но без вашего приказа, мы не можем… – он окинул быстрым взглядом присутствующих и заговорил по‑ чеченски.

– Передай, что я не позволяю им войти в мой дом! А кто ослушается и попытается тронуть мою семью, тот кровью своей поплатится! Своей и всех его родственников! Пошёл вон!

Начальник охраны склонил голову и тут же умчался обратно. А я глотнула ещё одну порцию валерьянки.

– Саид, что происходит?

– Как будто сама не понимаешь, – рыкнул на Софию Хаджиев‑ старший.

– Абдул? Это всё его работа? Хочет лишить тебя детей, а потом и тебя…

– Вот видишь, ты всё прекрасно понимаешь, – зыркнул на меня. – Ты готова?

– Нет, – качнула пудовой головой. В ней с ночи будто осиный рой поселился.

– Мы не можем ждать, Надежда. Слышала моих людей? Они – те, которые за воротами – за тобой пришли.

– Можем закончить за пару минут, – пропела хорошо поставленным, но слегка испуганным голосом регистратор. – Для подписей всё готово, кольцами меняться будете?

– А как же. Кольца у меня, – Шамиль с ухмылкой достал из кармана красную коробочку, а меня почему‑ то затошнило.

Я встала, шагнула к столу с документами и, обняв себя руками, взглянула на Софию. Та опустила взгляд, предоставляя мне выбор, и я подумала, что она лучшая в мире мать.

А я поняла, что если сейчас сделаю это, если подпишу бумаги, то дороги назад не будет. Да, меня не убьют люди клана. Но я потеряю Саида. Навсегда.

– Не вздумай, – вдруг проговорил тихо Шамиль, и это было последней каплей.

Точка. Жирная точка.

– Готовы ли вы, Надежда…

– Нет.

– Простите? – регистратор в панике вскинула на меня глаза.

Я повернулась к Хаджиеву‑ старшему и наткнулась на жёсткий, бескомпромиссный взгляд. Но выдержала его.

– Я не могу. Не просите и не заставляйте. Я не скажу «да». Я уже сказала это другому. Другому вашему сыну. И не имеет значения, что брак с Шамилем ненастоящий и ненадолго. Мы все прекрасно понимаем, что Саид не возьмёт меня в жёны после Шамиля. Я готова… Готова ответить перед вашим кланом, если мне есть за что отвечать. Но я никогда не предавала Саида и сейчас не предам.

– Закончила?! – гаркнул на меня Хаджиев, сделал шаг вперёд. Но перед ним выскочила София и заслонила меня собой. Маленькая, хрупкая женщина.

– Нет, Саид. Вы не сделаете этого. Ты не можешь заставить её предать нашего сына. Это слишком жестоко даже для тебя. Вспомни, я не предала. Не бросила. И из‑ за этого потеряла тебя и своего ребёнка на долгие годы. Но и там, в плену, я не погибла и не сошла с ума, хотя твоя жена отчаянно пыталась лишить меня разума. – Хадия? Она сейчас говорит о Хадии? Так вот что произошло… – Я выбралась. Выбралась, потому что жила мыслями о тебе и Саиде. Ты страдал, но был горд, оттого что я не предала тебя. А что хочешь сделать с сыном? Ты же уничтожишь его этим! Ты нас уничтожишь! Нашу семью! Одумайся, Саид. Пока не поздно, одумайся. И верни нашего сына. Прошу, верни его.

***

Хаджиев вышел к сыну Абдула сам. Расступились телохранители, но оружие не опустили.

– Здравствуй, Джамал, – обвёл толпу хмурым взглядом. – Что, сынок, решил напасть на мой дом с этой сворой псов? На мою семью покушаешься?

– Дядя Саид, – Джамал склонил голову, шагнул к нему и протянул руку для приветствия. Но Хаджиев её не пожал. – Ты прости, что так нагрянули… Без звонка. Меня послал отец.

Джамал возмужал с последней их встречи. Стал мужчиной. Сильным, статным, умным. И это огорчало. Сын Абдула вполне может занять место его сына. Если с Саидом что‑ то случится…

– Я знаю, зачем тебя послал твой отец. Передай Абдулу, что больше не стоит беспокоиться. Женщина, которую обвиняли в предательстве моего сына, вышла замуж. А Шамиль, мой сын, теперь станет членом клана, как и его жена. Так что ты зря мчался сюда аж из Европы, сынок. Поезжай обратно и больше не смей устраивать набеги на мой дом. Я глава клана, если вы забыли. Могу и напомнить.

Джамал усмехнулся, покачал головой.

– Я всё передам отцу, дядя Саид. Прости за беспокойство. Раз вопрос решён, нам здесь больше делать нечего.

– Отец! – вопль Саида оглушал. В нём столько ярости и отчаяния, что у Хаджиева сжалось сердце. Вырвался‑ таки сынок. Усмехнулся про себя. Кто бы сомневался. Настоящий Хаджиев. Самый сильный из всех его детей.

ГЛАВА 31

– Саид? Что с тобой случилось? – у ворот Джамал со своей ордой. А напротив отец. Один с насмешкой глядит, второй – с беспокойством.

– Что ты здесь делаешь? – подступился к Джамалу, а тот усмехнулся, развёл руки в стороны.

– Как что, брат? Приехал поздравить нового члена клана с помолвкой! Говорят, он на твоей бывшей женился?

Лезвием по венам эта насмешка. И взгляд яростный, в отца брошенный. Тот отвечает таким же. Строгим, из‑ под нахмуренных бровей.

– Это правда, отец?

– Ты и сам знаешь, всё по правилам быть должно, – отвечает тот. – Мне жаль, Саид.

– Ну что ж, мне пора, – ещё шире заухмылялся Джамал. Они с Саидом никогда не ладили. И теперь у отпрыска Абдула появился не только шанс влезть на его, Саида, место, но и повод поржать. – Ещё раз поздравляю, Саид! Рад тебя повидать.

– Пошёл на хрен! – проворчал, пролетая мимо него. Отец вытянул руку, чтобы перехватить, но Саид увернулся, вошёл в открытые настежь ворота.

Шаг за шагом приближается к дому, расталкивая столпившихся охранников, а те расступаются, склонив головы.

Виновны. Все виновны. И то, что совершил отец – это предательство. Саид никогда не думал о том, что родители могут предать. Ему казалось, такого не бывает. Ладно братья, ладно мачеха. Но отец… Он же жизнь дал. Он не мог предать.

О том, почему предала она, не думал. Понимал, если начнёт в это углубляться, просто сорвёт его. Как сорвало, когда она исчезла. Якобы погибла. А он свихнулся, глотку Шевцову вскрыл. Только если в случае с тем ублюдком он не сожалел, то с ней… После того, как убьёт её, сам не выдержит, просто уничтожит себя.

Но выхода нет. Не будет. Если это случилось, если она теперь жена Шамиля… Саид не сможет такое простить. Не сможет проглотить. И Шамиля, и её…

– Саид, стой! – позади гремит голос отца, но он не реагирует.

Нет никакого желания выслушивать, что это всё во благо и ради процветания клана. Что бы он сейчас ни услышал, всё чушь, всё зря. И семьи нет больше. Нет тех Хаджиевых, что горой друг за друга стояли. Готовы были сражаться до последней капли крови. Все предатели, все враги.

– Господин Саид… – уже в доме налетает на Махмуда. Рад был бы, наверное, видеть его на ногах и в добром здравии. Если бы не обстоятельства.

– Что такое, Махмуд? Ты тоже на свадьбу века прибыл? – отталкивает его в сторону, пинает дверь гостиной. Чует её по‑ звериному. Здесь она. Знает уже, что он пришёл.

На что вообще надеялась? Что он вернётся и всё это дерьмо сожрёт, даже не поперхнувшись? Серьёзно? Отупела она, что ли?

И злоба такая чёрная душит, лёгкие из груди выдирает. Выть хочется, орать, драть голыми руками всех вокруг. Лучше бы не искал её. Лучше бы погибла она там, в плену. Лучше бы так, чем теперь ему собственноручно её…

Первым увидел Шамиля. Тот уже всё понял. По глазам его прочёл. Да и не мог не знать, что его ждёт.

– Иди сюда, мразь! – с рыком в захват его глотку и сдавить до посинения. В глаза её испуганные взглянуть и сдавить ещё сильнее. Чтобы чокнутый братец затрепыхался, как дичь в лапах хищника. Чтобы вдохнуть, тварь, не мог, как не может дышать он. – Удавлю. Слышишь меня? Удавлю тебя, сука, – это ей. Чтобы бежала. Чтобы спасалась, пока он Шамилем занят. Хоть так дать ей шанс. И сдавить глотку ублюдка ещё сильнее.

– Отпусти! – читает по губам, но голос её не слышит. Не прорывается он сквозь шум в ушах и бешеный стук сердца. – Это всё ложь! Ничего не было! – протягивает ему руку, на запястье которой его браслет. С его инициалами.

– Господин Саид, не надо! Не надо, прошу вас! – на него наваливаются двое. Один оттаскивает за плечи, второй – пытается выдрать из захвата Шамиля. Тот уже хрипит и посинел весь, немного совсем осталось. Но браслет на её руке останавливает.

Отшвырнув от себя чокнутого братца, к ней шагает. Кого‑ то отталкивает, хватает её за горло.

– Говори. Говори мне, сука. Ты это сделала, да? Согласилась? Или тебя, быть может, заставили, а? – что бы ни ответила, как бы ни попыталась отмазаться – всё ложь. Предательству нет оправдания. И уж лучше её убить, чем знать, что у его детей мать – шлюха.

Но она мотает головой, обхватывает своими пальцами его запястье.

– Нет. Я не согласилась. Никогда не соглашусь. И меня никто не заставит. Я только твоей буду, я же обещала, – улыбается сквозь слёзы, убирает его руку и прижимается к груди. – Я обещала, ты забыл? Мы ведь выполняем обещания, данные друг другу.

Судорога не отпустила, так и застыла внутри стальным прутом. Будто кол в грудь воткнули и оставили его истекать кровью. Сжал сильно, впечатал в себя, почти растворил в себе. Закрыл глаза, вдыхая её запах.

– Саид… Больно, Саид, – она застонала, и только сейчас понял, что практически кости ей крошит. Душит её своими объятиями больными.

– Со мной не будет по‑ другому, – разом включились все звуки вокруг. Кашлял, как чахоточный, Шамиль, на улице орала сирена ментовской машины, на которой он приехал. Плакала Надя. Обнимала его за шею и стонала от боли.

Тихим плачем в сознание ворвался голос мамы. Она была рядом, как и Надя. И этого достаточно на данный момент. Вполне. Большего ему сейчас и не надо.

Ослабил натиск, но не отпустил её. Поймал за подбородок, выдохнул в губы:

– Повтори. Я хочу ещё раз услышать.

– Только твоей буду, – так же тихо. Услышал её на уровне вибраций и импульсов. – Успокойся, – руками своими прохладными по его горящей коже водит. Берёт лицо в свои руки, целует. – Успокойся, мой хороший… Пожалуйста.

ГЛАВА 32

Страшно. Жутко. Невозможно видеть его таким. Совершенно ненормальным. Неадекватным. Полным психопатом.

Глаза полны безумия, а руки, которыми к себе прижимает, трясутся, больно впиваются в предплечья.

– Успокойся. Прошу, посмотри на меня, – ловлю его лицо, а он фиксирует взгляд на мне. И чувствую, как расслабляется, как отходят одеревеневшие от напряжения мышцы. – Всё хорошо. Мы всё преодолеем. Мы вместе. Ладно?

Закрывает глаза, трётся отросшей бородой о мои ладони.

Приятно и тепло. Меня больше не трясёт в лихорадке, и становится спокойно.

Да, спокойно. Именно спокойствия мне так не хватало уже почти год…

Чувствовать Саида рядом, ощущать на себе сильные руки. И знать, что теперь ничего не страшно. Что бы ни произошло дальше, что бы ни случилось. Он теперь со мной. И я с ним.

Обе брови рассечены, разбита губа, словно его битой отходили. И глаза полны боли. Мы уже не те, что год назад. Не такие, как в тот день, когда встретились впервые. Поломанные.

Весь мир сужается до одной маленькой точки. Только его вижу. Комната погружается в тишину, слышно лишь его дыхание у моего виска.

– Люблю. Я очень тебя люблю. Неужели ты, дурак, думал, что я тебя предам? – целую его щёки, глаза, губы, снимаю своими губами пот, проступивший на смуглой коже прозрачными бисеринками.

– Ну, я тогда… Пойду? – заикаясь, спрашивает у кого‑ то регистратор.

– Нет. Останьтесь, – возражает Хаджиев‑ старший. – Саид? – зовёт сына, и тот, наконец, отрывается от меня. – Ты ведь всё уже решил. Делай, что считаешь нужным. Перечить не стану.

Саид долго смотрит отцу в глаза, и по выражению его лица сложно понять, о чём он размышляет в этот момент. Но это не связано со мной, нет. Насчёт меня он действительно всё решил.

Пальцы смыкаются на моём запястье, вынуждает сделать шаг, и я делаю.

– Простите, я не понимаю, – мотает головой поражённая донельзя (ещё бы! ) регистратор. – Кто здесь женится?

Хмыкаю, а после начинаю нервно смеяться сквозь слёзы. Как в пошлом анекдоте, право слово. Было бы смешно, если бы не было так жутко от всего происходящего.

– А как вы думаете? – гремит над головой голос Саида, а я с огромным усилием заставляю себя унять истерику.

– Хорошо… – шепчет регистратор и быстро перелистывает свои бумажки. – Имя жениха скажите.

– Хаджиев Саид, – представляется новоиспечённый жених.

– Дурдом, – зло ворчит Шамиль, отшвыривая от себя стул, который оказался у него на пути. А после хлопает дверь, и его шаги глохнут в тишине особняка.

– Сегодня мы собрались… – начинает дрожащим голосом регистратор, а мне становится жаль эту бедную женщину. Так и хочется сказать: «Добро пожаловать в мир Хаджиевых». Но я благоразумно сдерживаю порыв.

– Давайте по сокращённой программе, – обрывает её Саид, и пальцы на моём запястье сжимаются сильнее. – Ты готова?

– Да, – киваю, поворачиваюсь к нему лицом, улыбаюсь. Глупо так улыбаюсь, должно быть. По‑ дурацки всё, наперекосяк. Ужас просто.

– Согласны ли вы, Саид…

– Согласен! – громко и твёрдо произносит Хаджиев, а регистраторша глотает заготовленный текст, явно понимая, что никому он тут неинтересен.

– Согласны ли вы, Надежда, стать женой Саида Хаджиева? – тут она уже сама сокращает фразу, и я, глубоко вдохнув, скольжу взглядом по своему запястью, на котором золотым обручем смыкается браслет с инициалами будущего мужа. А рядом пальцы его, крепче любого металла. Не отпустят, не ослабят хватку.

– Да. Согласна, – с выдохом в огонь шагаю.

– Именем Российской Федерации объявляю вас мужем и женой! – наигранно торжественно произносит регистратор, и я понимаю, что это всё.

Мы с ним теперь до конца вместе. Я и Саид. Оба в огне. И кто кого туда затащил – уже неважно.

Нас поздравляют. Старший Хаджиев – задумчиво и хмуря брови, мама Саида – со слезами и доброй улыбкой. Махмуд что‑ то говорит по‑ чеченски и жмёт руку Саиду, передо мной склоняет голову. Но я будто в бреду. Не слышу ничего, не вижу. Лишь туман в голове и осознание, что мы сами развязали грядущую войну.

– Мы уедем, – Саид обращается к отцу, но в глаза ему не смотрит. – Нам нужно время.

– Как знаешь, сын, – мрачно отвечает тот и переводит взгляд на меня. А когда Саид отворачивается к маме и принимает её поздравления, то наклоняется в мою сторону. – Роди внука. Как можно скорее, – произносит негромко, выпрямляется и будто тут же забывает о моём существовании.

– Я выйду… – освобождаю свою руку, а Саид тут же реагирует на это невинное движение.

– Куда? – нависает, вглядываясь в лицо.

– В уборную, – шиплю на него и, пока его снова кто‑ то отвлёк, трусливо сбегаю.

В туалете брызгаю себе прохладной водой в лицо, опираюсь на раковину и пару минут смотрю на себя в зеркало. А оттуда на меня взирает влюблённая дурочка с безумным блеском в глазах и румянцем на щеках.

Я только что стала женой Саида Хаджиева. Надежда Хаджиева.

– С ума сойти, – прикладываю холодные ладони к пылающим щекам. – Охренеть просто.

Что ж, что сделано, то сделано. Я сама этого хотела. Я добровольно сказала «да».

Выдыхаю и толкаю дверь. Тут же врезаюсь в грудь Шамиля, поджидающего у стены. Наглая, неприятная усмешка, и руки, сложенные на груди, злобно зыркает, преграждая путь.

– Что такое? Чего сбежала от женишка? Осознала, что пиздец вам обоим теперь, да?

– Шамиль… Мне не до этого сейчас. Оставь меня в покое, – порываюсь пройти, но он не даёт, заслоняя своим немалым туловищем проход.

– Знаешь, что сейчас начнётся? Я тебе скажу. Весь клан встанет против Хаджиевых. И Хаджиевы падут. Ты ведь даже не представляешь, какая мощь этот клан. Какая это сила! – скалит зубы, склоняясь так, чтобы я точно его расслышала. – Всем нам конец. Из‑ за двух идиотов. Один не в состоянии удержать хер в штанах, а вторая своей дырке не хозяйка. В любовь они играют. Из‑ за вас погибнут все, в ком течёт кровь Саида Хаджиева! Всех уничтожат. Если я кажусь вам уродом, то те, кто придёт по ваши души, в тысячу раз хуже. Ты понятия не имеешь, кого наш отец собрал в этот клан, – и, склонившись к моему уху, прошептал: – Они страшнее Хаджиевых в гневе. Там чистое зло, Надя.

Моё имя из его уст звучит как‑ то непривычно. И то, что я вижу в его глазах, тоже несвойственно равнодушному ко всему Шамилю. Это эмоции. Самые настоящие эмоции. Голые, ничем не прикрытые.

Это не страх, нет. Он далеко не трус. Здесь что‑ то другое.

– С каких пор ты беспокоишься о ком‑ то, кроме себя, Шамиль? – спрашиваю, прищуриваясь. – И там, в гостиной… Ты сказал: «Не смей». Зачем тебе так нужен был этот брак? Насолить Саиду? Или я ошибаюсь, и ты действительно хотел защитить своих?

– Своих? – поднимает руку над моим плечом, но не касается. Сжимает пальцы в кулак и опускает. – Где ты тут моих увидела? Я не такой, как вы! – подался вперёд, едва не впечатывая меня в стену. – Понимаешь, нет, женщина? Я не умею любить, и мне даром это не надо! Плевать я хотел на них всех и на тебя в том числе! Я не хочу лечь рядом с вами!

Я попятилась назад, предупреждающе вытянула ладони.

– Шамиль!

Он выдохнул, отступился.

– Желаю счастья, невестка. Надеюсь, ты не пожалеешь о том, что выбрала Саида, – быстро взял себя в руки, и, кажется, вернулся тот самый равнодушный мудак.

– Не пожалею. И тебе желаю ни о чём не жалеть.

ГЛАВА 33

Рука с широкой кистью, лежащая на коробке передач, подрагивает. То сжимается в кулак, то поднимается, ерошит отросшие, слегка волнистые волосы. А я, как школьница, смотрю на его профиль с открытым ртом и, кажется, растекаюсь лужей по сидению.

– Что такое, Хаджиева? Боишься меня? – интересуется хрипло. А у меня трусы мокнут от этого голоса. От того, как дерзко, агрессивно он ведёт машину.

– Нет. Не боюсь.

– Нет? – бросает на меня быстрый взгляд, снова отворачивается к дороге. – Скажешь, и замуж за меня сильно хотела?

– Хотела, – бросаю с вызовом. И мне впервые за долгое время легко. Нет того груза, что придавливал меня к земле, словно тяжёлый валун. Нет боли в висках и сердце, которая появилась после того, как я узнала о гибели своего ребёнка.

Тревога никуда не ушла. Увы. Она затаилась где‑ то под рёбрами и ждёт своего часа, чтобы снова поднять голову. Особенно беспокоят слова Шамиля, застрявшие в голове, словно зажёванная кассета. О том, что пострадают все. Всех убьют из‑ за нас с Саидом.

Не хочу в это верить. Не хочу думать, что мы совершили ошибку, когда пошли на поводу у своих чувств. И всё же страх присутствует. Шамиль ни разу на труса не похож. Но даже он вышел из себя.

Одно хорошо – рядом с Саидом мне, правда, легче.

– Зря хотела. Я не очень хорошая партия, – смеётся.

– Ну, все девочки любят плохих мальчиков, – пожимаю плечами.

– Сука! – резко тормозит. Так, что я едва не улетаю в лобовое, но его рука вовремя перехватывает меня за предплечье и швыряет назад. – Смотри мне в глаза, Надь.

Я ошалело поднимаю на него взгляд, и тут же Хаджиев ловит меня за подбородок. Долго вглядывается в мои глаза, гладит нижнюю губу.

– Ты серьёзно думала о том, чтобы выйти замуж за Шамиля?

– Думала. Прости, – врать не имеет смысла. Мы теперь единое целое. Да и разве проведёшь Хаджиева?

– И почему решила отказаться?

– Твоя мама… Она кое‑ что сказала твоему отцу. Сказала, что он бы не простил такое. И ты не простишь. А сказать «да» Шамилю я бы всё равно не смогла. Это как руку себе отрезать. Ты бы не сказал «да» другой женщине.

Желваки на его скулах застывают, глаза впиваются в моё лицо.

– Я шёл туда, чтобы убить вас. Шамиля и тебя. Я должен был это сделать, понимаешь? Не смог бы простить такое. Не смог бы жить с этим.

Даже не сомневалась.

– Всё уже. Забудь. Всё хорошо, – тянусь за поцелуем, а Саид отстраняется и, пока я непонимающе заглядываю в его глаза, раскладывает пассажирское сидение, а на нём меня.

Хорошо, что мы на пустой трассе.

– Так себе первая брачная ночь, – кривит губы. – Но на сегодня сойдёт.

Стаскивает тесные джинсы, задирает на мне свитер, оголяя грудь. Впивается алчным ртом в одну, вторую рукой накрывает. Причмокивает с влажным звуком, чуть оттягивает уже задеревеневший сосок и, приподнявшись, жадно всматривается в моё лицо. Ловит мой вздох, наблюдает, как прогибаюсь в спине, требуя большего.

– Не останавливайся, – шепчу сбивчиво, задыхаясь.

– Кукла… Моя красивая кукла. Как трудно сдержаться, когда ты рядом, – испытующе смотрит, опускается рукой в промежность.

– Не сдерживайся, – прошу, цепляясь за его плечи, едва не раздирая от желания рубашку.

Короткими рывками расстегивает пуговицы одной рукой, пальцами второй отодвигает мои трусики в сторону и двумя пальцами сразу же входит в промежность.

Из горла вырывается полукрик‑ полурык. Мне мало. Так отчаянно мало его, что сейчас с ума сойду. Разорвёт меня в клочья. Либо он, либо жажда по нему.

– Членом… Саид, я членом хочу. Пожалуйста…

Хаджиев совершает несколько быстрых, сильных толчков, а затем, убедившись, что я уже мокрая, расстегивает ширинку и, направив в меня член, толкается внутрь.

– Как хорошо здесь, – ловит мои губы, кусает едва ли не до крови. – Скучал по тебе. Пиздец как сильно скучал. Мне о другом нужно думать, а я только о тебе голой… Как пацан, блядь.

А бы ответила ему, что мне тоже нелегко. Что от него крышу срывает, как девчонке малолетней. Но всё, что могу – только вдохнуть поглубже и раздвинуть ноги шире, впуская Хаджиева в себя до основания. До его осиплого стона и своего вскрика.

Прибивает, размазывает меня по кожаной, скрипучей обивке, ладонями жадно хватает за ягодицы и, чуть приподняв, сильно толкает меня бёдрами. Мощной мошонкой ударяет по влажной от пота и моих выделений промежности. Я запрокидываю руки, впиваясь ногтями в подголовник и приподнимая таз ему навстречу, закрываю глаза, потому что реальность больше мне не принадлежит.

Хаджиев находит пальцами тугое колечко сфинктера, размазывает влагу и проникает внутрь одной фалангой. Широко распахнув глаза, судорожно хватаю воздух.

– Не… Не надо… Не сейчас. Пожалуйста.

Он останавливается, добавляет второй палец и, пока я сжимаю его член спазмами накатившего оргазма, Саид растягивает меня сзади.

– Не сейчас. Но потом обязательно. Я тебя всю попробую, – шепчет, глядя на меня, но говорит точно сам с собой.

Взяв в стальной захват оба моих запястья, сдавливает их пальцами одной своей руки, склоняется надо мной.

– Роди мне. Роди сына. Хочу, чтобы твои губы целовали моих детей.

– Саид! Стой! – протестуя, упираюсь в его грудь, но уже поздно. Чувствую, как меня заполняет горячей патокой и, ударив Хаджиева по груди, впадаю в истерику. – Зачем?! Зачем ты это сделал?!

– Тихо! – оставляя моё тело, ловит за лицо. – Угомонись! Ты моя жена теперь. Должна родить мне наследника. И я слышать ничего не хочу. С ним ничего не случится, поняла меня? Больше не прольётся ни капли твоей крови. Или я не Саид Хаджиев.

ГЛАВА 34

Дрожащий взмах ресниц, ловлю его дыхание на себе. Саид спит, прижав меня к своей груди, во сне морщится, стискивает пальцы рук в кулаки и сжимает челюсти. Касаюсь его лица ладонями, целую, и глубокая морщина на лбу вдруг расправляется, а лицо приобретает уже другое выражение. Ему нравится.

– Доброе утро, муж, – Хаджиев всё ещё спит, и разбудить его сейчас после выпитого вчера не представляется возможным, но мне нравится произносить это слово. Перекатывать его на языке, пробовать на вкус.

Муж.

Я и замужем. Да ещё и за криминальным воротилой. Бред. Как и тот факт, что я теперь часть их клана. Бред в квадрате.

И так жутко от мысли, что я могу потерять его… Вот этого сопящего рядом, бородатого мерзавца. Циничного, абсолютно неуправляемого бандюка. И сердце наполняется жаром, словно туда кипятка плеснули.

Целую его лоб, глаза, нос, дохожу до губ, и они мне отвечают. Захватывают в свой плен, сминают почти до боли. А сам Хаджиев за секунду оказывается на мне.

– Спящих мужиков любим совращать? – хрипло ото сна, покусывая, чуть оттягивая мою нижнюю губу. – Негодяйка маленькая, – и к груди моей ныряет, отшвыривая одеяло.

– Только одного, – получается дрожащим голосом, сквозь стон. Потому что он ловит мой сосок губами и начинает его сосать, словно младенец. Жадно, с придыханием и причмокиванием.

Я рядом с ним, и правда, маленькая. Маленькая девчонка без забот и хлопот. Глупая, влюблённая, как в шестнадцать лет. И жутко голодная до его ласк, чувственных, сумасшедших, на грани насилия и боли. Никакая зависимость не сравнится с этим помешательством.

Большой ровный член с крупной, налитой желанием головкой мерно покачивается надо мной, пока Хаджиев, матерясь сквозь зубы, стаскивает с моих бёдер трусики и звонко шлёпает по заднице.

– Ты бы ещё химзащиту в постель с мужем надела, – ворчит недовольно.

– Ты трахать меня собираешься или решил заговорить до обморока? – дразню, закидывая ноги ему на плечи, а Хаджиев шумно выдыхает, качает головой.

– По лезвию ходишь, жена, – и, смочив слюной пальцы, смачивает головку, а затем вторгается в меня одним сильным ударом.

Удерживая мои ноги у себя на плечах, входит каждый раз до предела. Вбивается яростно, будто до этого мы не занимались сексом всю ночь. Будто не он трахал меня прямо в коридоре гостиницы, а потом у двери, на кровати, в душе, прямо на ковре… Сумасшествие.

Мы одержимы друг другом. Мы отравлены. От этого не избавиться, и избежать не было ни единого шанса, хотя мы пытались сопротивляться. Потеряны, растворены друг в друге.

Спустя пятнадцать минут отчаянной скачки, Хаджиев отстраняется, рывком переворачивает меня на живот и, приподняв за бёдра, плавно входит одной лишь головкой. И замирает.

– Саид, – хнычу, кусая подушку, а он усмехается в ухо.

– Хочется большего, да? Мне тоже, – поглаживает ягодицы, сжимает половинки по очереди.

Зажмуриваюсь, мотаю головой.

– Нет.

– Нет? Почему нет?

Я, конечно же, знаю, о чём он, но пока не готова экспериментировать. Да я только недавно классический секс усвоила, что уж тут об экспериментах говорить.

– Я пока не готова, – отвечаю честно, а Саид прихватывает зубами мочку уха и толкается в меня глубже.

– Сучка.

Завтракаем голышом, сидя на кровати. Уплетаем французский омлет и бутерброды с икрой со сливочным маслом, а Саид с умным видом доказывает мне, что жирный завтрак спасает от похмелья.

– Меньше пить надо, – ворчу на него, налегая на минералку.

– А мы и сегодня будем пить и трахаться. И завтра. И послезавтра. У нас медовый месяц, – заталкивает в рот недоеденный кусок, поднимается с кровати. – Сейчас только съезжу по делам ненадолго и через пару часов я снова весь твой.

– Саид, а ты уверен, что сейчас удачное время для медового месяца? Просто всё, что произошло, и ваш этот клан… Это же опасные люди, – начинаю осторожно, потому что поговорить об этом всё же придётся. Рано или поздно.

– Не больше, чем я, Надь, – бросает взгляд на меня в зеркало, застёгивая ширинку брюк.

– Но что ты собираешься делать дальше?

– Уберу из клана тех, кто пытается занять наше с отцом место.

– А ты знаешь, что кто‑ то пытается?

– Да. Ты же не думала, что история с тобой и Шамилем была единичным толчком? Нет. Кое‑ кто уже давно пытается раскачать лодку. И делает это не просто так. Больно жирный кусок на кону. Разумеется, все члены клана не бедствуют. Но стоять у руля – это поистине охуительно, жена. Ты даже не представляешь, за кого вышла замуж, – хмыкает, криво усмехаясь. – И они сильно ошибаются, если думают, что я отдам всё, что имею без кровавого побоища.

Да, я действительно пока плохо знаю, о чём идёт речь, но начинаю понимать. Зато я знаю Саида Хаджиева. Он никому ничего не отдаёт. Он алчный собственник во всём.

Только от этого факта ещё страшнее. Я не хочу больше кровавых побоищ. Не хочу терять.

– А мои родители? Их так и не нашли до сих пор. Я надеялась, что они сами сбежали, что спустя время позвонят мне, дадут о себе знать. Но они молчат. И я всё больше склоняюсь к тому, что их похитил Шевцов. Ты знаешь что‑ нибудь о нём? Мне сказали, люди твоего брата его нашли. Это так?

– Об этом поговорим позже, Надь. Я не забыл о твоих родителях.

Заканчивает с рубашкой, снимает с вешалки пиджак. Одежду принесли ещё с вечера, когда мы пьяные и почти счастливые валялись посреди ковра и пили шампанское.

– Целуй, – склоняется ко мне, ловит пальцами за подбородок.

Я прижимаюсь к его губам, впускаю в рот влажный язык и глухо стону Хаджиеву в рот.

– Умница, – отрывается от меня, пару секунд рассматривает моё лицо, не прекращая поглаживать подбородок. – Я никому не отдам то, что моё. Если потеряю тебя и наше с отцом дело – грош цена мне, и я не мужчина. Поэтому больше никогда не сомневайся во мне. Никогда, поняла?

Завороженно киваю.

– Я не сомневаюсь. В тебе никогда.

– Хорошо. И не бойся ничего. Я скоро буду. Парни у двери, если что.

ГЛАВА 35

– О чём задумалась? – сзади меня обнимают сильные руки, в которых так уютно. И больше не страшно.

– О папе и маме. Мы так и не договорили утром.

Саид тяжело вздыхает, отпускает меня, и сразу же становится холодно. Не оттого, что он больше не прикасается, а от плохого предчувствия, скорее.

– Их нашли, Надь.

Мороз по коже от его сочувствующего тона. Я поворачиваюсь к нему, всматриваюсь в карие глаза. Нет. С моими родителями всё в порядке. Иначе он сразу бы сказал. Я бы сама почувствовала, случись с ними беда. Или всё же…

– Что с ними? – спрашиваю онемевшими губами.

– В тот день, когда люди Марата нашли Шевцова‑ старшего после нашей с ним беседы… Нашли и твоих родителей.

– И? Говори, Саид. Пожалуйста, – прошу тихо, хотя на самом деле хочу оглохнуть, чтобы не услышать.

– Они в больнице, Надь. У обоих истощение, сильное обезвоживание. У твоего отца случился приступ. Сердце. На данный момент он без сознания. Врачи пока не делают никаких прогнозов, ждут.

– А мама? – громко сглатываю, смотрю прямо перед собой, куда‑ то сквозь Саида. А перед взором туман.

Пока я здесь замужеству радовалась да шампанское распивала, они погибали. Одни, в каком‑ то страшном месте. Вспоминаю подвал, в котором провела несколько месяцев, обнимаю себя за плечи.

– Она в сознании, – продолжает Хаджиев, притягивает к себе. – Посмотри на меня. Они живы, Надь. Это главное.

– Да, – киваю. – Это главное. Поедем к ним.

– Надь, не лучшее время. Поверь мне. Им сейчас не до тебя.

– Сейчас, Саид. Я хочу видеть их сейчас! Они мои родители!

Он со мной не спорит, со вздохом идёт к двери, ждёт, пока я возьму верхнюю одежду. Выглядит суровым и уставшим, и мне, наверное, следовало бы спросить, где он был и почему расстроен, но сейчас нет на это сил. Слишком много всего навалилось, и я, всё ещё пытаясь рассуждать здраво, ставлю перед собой задачи по мере важности. Сейчас в приоритете родители.

Плакать себе не позволяю, хотя хочется. Сажусь в машину с помощью водителя, открывшего передо мной дверь. Саид плюхается рядом, устало закрывает глаза, откинувшись на спинку сидения.

– Если устал, можешь не ехать со мной.

– Ага. Как скажешь, – ворчит в ответ, давая мне понять, что сморозила глупость.

– Я им должна. Понимаешь? Они мне жизнь дали, а я самая настоящая дрянь, а не дочь.

– За ними хорошо ухаживают.

– Я в этом не сомневалась. Я о другом…

– И о чём же? – Хаджиев будто, и правда, не понимает. Поднимает голову, смотрит на меня, как на умалишённую.

– Странный вопрос, – начинаю злиться. Ещё немного, и вспыхнет первая семейная ссора. – Не знала, что это нужно объяснять.

– Ничего странного. Я тебя спросил, что ты им должна? Они не защитили тебя, когда ты в этом нуждалась. Не защитили, когда тебя эти… – бросив быстрый взгляд на водителя, замолчал, но я и так поняла, о чём он. – Они не сделали ничего, чтобы тебя спасти, а вместо этого бросили на долгие годы. Так что ты им там должна? – он раздражается, словно я еду повидать его злейших врагов, и мне это дико не нравится.

– Может, хватит? – поворачиваюсь к нему. – Хватит говорить так о моих родных! Они моя семья, понимаешь? Таких разговоров вообще быть не должно! – я повышаю на Хаджиева голос, а тот что‑ то коротко бросает водителю на своём языке, и машина плавно съезжает с трассы.

– Я твоя семья! – орёт на меня, и я, отвлечённая вышедшим из машины водителем, дёргаюсь от испуга.

– Саид…

– Я твоя семья! Не они! Я был рядом с тобой всё это время! Они бросили тебя! Своя шкура им была дороже! А я пойду ради тебя на всё! Вот что ценно! Верность и любовь, Надя!

Хаджиева в таком состоянии я видела не впервые, увы. Но раньше такой гнев не был направлен на меня или моих родных. Если только в ту их первую встречу. Но я думала, он всё уже понял и принял моих родителей.

Какой же хреновый из меня психоаналитик. Я ловила маньяков, разных сумасшедших и даже знала, как им помочь, а со своей семьёй, со своими родными я разобраться не могу. Не могу их понять, не могу разгадать их мысли и поступки. Славка был прав. Когда дело касается близких, то я становлюсь слепой и глухой. Его я тоже упустила.

– Я тебя не предавала, Саид. Ни разу. И то, что я сейчас еду увидеть отца и мать, которые чудом остались в живых, – не есть предательство.

– Не предавала, говоришь? А когда сбежала с моим братом? Это ты как называешь? – укол в самое сердце. Такой болезненный, будто он меня сейчас физически ударил.

– Ты… Ты знаешь, почему я это сделала. Я хотела защитить вас. И всё. Это не предательство, Саид, – голос начинает дрожать, а я отворачиваюсь к окну.

– О да. Ты мне этим очень помогла, – цедит зло и опускает стекло со своей стороны, отдаёт приказ водителю, и тот быстро запрыгивает на водительское.

До самой больницы не говорим и даже не смотрим друг на друга. Он молча открывает мне дверь, подаёт руку. Но я её игнорирую, обхожу его, как водителя, без всяких эмоций. И тороплюсь внутрь клиники, напрочь забывая обо всём.

Мама встречает меня слабой улыбкой, распахивает руки для объятий, а я бросаюсь к ней, падая на колени перед койкой, на которой она сидит. Быстро смахиваю слёзы, пока не накрыло прямо при ней.

– Всё хорошо, доченька. Со мной всё хорошо, – гладит дрожащими руками по голове, впервые за долгие годы называя меня доченькой. А я только сейчас чувствую, как сильно скучала по ней, вот такой ласковой, тёплой. – Только папа… Он…

– Я знаю, мам. Знаю, – поднимаюсь, обнимаю её за исхудавшие плечи, целую в висок. – Простите меня. Простите за всё.

Мама мотает головой, всхлипывает.

– Не надо. Не ты виновата. Так сложилось. Мы с папой там, под замком, много говорили. Осознали свои ошибки и, знаешь, больше всего, моя девочка, мы хотели увидеть тебя ещё раз. Попросить прощения за то, что оставили одну, наедине с этими чудовищами. И папа, он нас не покинет, пока не попросит у тебя прощения.

– Мам, хватит! – прижимаю её к себе сильно, уверенно. И больше не страшно. Они рядом. Они со мной. – С папой всё будет хорошо. Только меня к нему не пустили, – отстраняюсь со вздохом. – Но врачи говорят, что он скоро придёт в себя, – тут я бессовестно вру. Вру, потому что никто не знает, сколько осталось папе. А мама без него не выдержит. Они смогли бы без меня, но не друг без друга. Я помню, как они любили. Помню, какими счастливыми были до Шевцовых.

– Да. Ты права. Наш папа не может нас оставить, – кивает мама, глотая комок. А я замечаю, как сильно она постарела за прошедший год. Сильно изменилась. Высохла, потеряла свой лоск. Но сейчас она больше всего похожа на ту себя из моего детства. Родную, любимую мамочку.

С мамой я сижу ещё пару часов, она поглаживает мои волосы, как делала в детстве перед сном. Я помогаю ей поесть, потому что из сил она выбивается буквально за тридцать минут, а потом долго сижу рядом и смотрю, как она спит.

Когда руки Саида ложатся на мои плечи и легонько сдавливают, я вскидываюсь и понимаю, что задремала прямо на стуле.

– Пойдём, – произносит он вполголоса примирительно. – С ней всё будет нормально.

Выходим из палаты, и он рывком обнимает меня, утыкаясь в макушку.

– Саид, не сейчас! – отталкиваю его, не желая слушать. Понимаю, что он хочет примирения, но я пока не готова говорить.

Он меня не отпускает, сомкнув пальцы вокруг запястья, удерживает. Желваки ходуном ходят, и взгляд этот до ужаса мрачный.

– Что ещё? – вздыхаю.

– Мне жаль, кукла.

– Жаль, что мы поругались? – уточняю, вглядываясь в его глаза. Но что‑ то подсказывает, что речь о другом. – Папа? – спрашиваю сипло, а он кивает.

– Ему стало хуже и… Прости.

ГЛАВА 36

Неделю спустя

Маму, уставшую и измученную, нахожу у кофейного аппарата. Она безуспешно пытается вытащить застрявший стаканчик. Обжигает пальцы и, зашипев, отдёргивает руку.

– Да чтоб тебя, – ругается вполголоса.

– Привет, мамуль, – обнимаю её за шею, целую в щеку.

Она отшатывается от неожиданности, а через мгновение во взгляде проскакивает узнавание и облегчение.

– Привет, моя хорошая, – целует меня, и я, глядя в её горящие, несмотря на вселенскую усталость, глаза, понимаю, как сильно мне не хватало их лиц, их улыбок все эти годы. – Ты у меня такая красавица, – мама проводит по моей щеке тыльной стороной ладони, и в глазах появляются слёзы. – А я тут стакан с кофе не могу вытащить. Застрял вот. Гад такой.

– Мам, ну ты чего опять? Просто макияж сделала, – увожу её от аппарата. – Пойдём в кафе на первый этаж. Там и кофе есть нормальный, и пирожные твои любимые.

– Ох… Пирожные – хорошо. Мне сейчас не помешало бы. Одной как‑ то не хотелось идти.

– А вы как с папой? – провожу её к лифту, нажимаю кнопку. – Лекарства принимает?

– Измаялся уже и меня измучил! – выдыхает мама, шагая в кабину подъехавшего лифта. – Всё врача уговаривает выписать его. Мол, здоров как бык. Куда там. Передвигается с трудом.

Тут мама слегка преувеличивает. Папа у нас крепкий мужчина, военный в прошлом как‑ никак. Но мама до сих пор не отошла от шока, когда нам сказали, что папы больше нет. До сих пор в себя прийти не может.

Благо всё обошлось, а новенькая медсестра, которую послали за родными покинувшего этот мир дедушки, от волнения перепутала тех самых родных.

Ставлю перед мамой кофе, тарелочку с пирожными. Сама сажусь напротив и делаю хороший глоток ароматного напитка. Без кофеина в последнее время сложно, каждую ночь Хаджиев доказывает мне, что он первый самец планеты всей и я не ошиблась, выйдя за него замуж. Однако из‑ за этих прелестей семейной жизни я засыпаю на ходу и вынуждена маскировать мешки под глазами косметикой.

– Не волнуйся, мамуль. Всё будет хорошо с папой. И если он говорит, что чувствует себя прекрасно, значит, так оно и есть. Он же не станет тебя обманывать.

Мама саркастично вздёргивает бровь.

– Да ну? А то ты папу своего не знаешь. Ведёт себя как ребёнок маленький. Вредничает, ворчит, о чём‑ то размышляет всё время. А уж когда приходит время принимать лекарства, у нас целая война начинается, – улыбаюсь оттого, как мило выглядят жалобы мамы. Я не слышала этого столько лет, что даже забыла, какими забавными бывают эти двое. – Ну да ладно, оставим папу. Расскажи мне лучше, как ты сама? Как твой… Саид?

Я неловко улыбнулась, пожала плечами, отковыривая вилкой кусочек десерта. Я не привыкла говорить с мамой. Вернее, отвыкла. Когда‑ то мы были с ней настоящими подругами. Но это было так давно, что иногда кажется, будто приснилось. Нет, я простила их за долгие годы отрицания и игнорирования. Понимаю, что и им было трудно. А теперь, после того как едва не потеряла их, понимаю, что всё прошлое уже неважно. Лишь бы они были рядом. Лишь бы не покинули меня.

– Мы – хорошо, – специально сделала акцент на первом слове. Потому что порознь нас с Саидом больше не существует. Только вместе, только так. Слишком многое мы с ним поставили на кон. Всё, что имеем. – Сейчас, правда, трудно, но всё образуется. Со временем… – поджимаю губы. Знала бы мама. Только волновать её смысла не вижу. Пусть живут с папой в счастливом неведении. – Пытаюсь вернуться на работу. То есть в свою клинику. Пока с пациентами работать не готова, но стремлюсь к этому, – слабо улыбаюсь. После Славки я больше не чувствую себя всемогущим доктором, которому удавалось невозможное. Я не разглядела в лучшем друге маньяка‑ убийцу, тут хочешь не хочешь задумаешься о своём профессионализме. Да и вообще… Сложно стало общаться с людьми. Я их теперь плохо понимаю.

– Я рада.

– Что? – поднимаю на маму растерянный взгляд, а она откладывает десертную вилку в сторону и с улыбкой накрывает мою руку ладонью.

– Рада, что ты счастлива. Я вижу, как блестят твои глаза. Чувствую, что тебе хорошо с ним. Он достойный мужчина, раз смог сделать тебя счастливой.

– Спасибо, мам, – смущаюсь, словно девочка, первой отвожу взгляд. – Он действительно достойный.

– Жаль только, что из‑ за нас вы никуда не уехали отдохнуть. Медовый месяц как‑ никак.

– Да чепуха это всё, мам. Главное, что с вами всё в порядке. А медовый месяц никуда от нас не убежит.

Болтаем с ней ещё добрых полчаса, а затем, расплатившись в кафе, идём к папе. Мама, пользуясь случаем, ускользает в свою палату, чтобы переодеться и привести себя в порядок, а я заглядываю к папе.

Тот встречает меня хмурым взглядом, и он тут же становится светлее.

– Привет, пап. Как дела?

– Проходи, дочка, – вздыхает он. – Как могут быть дела у старого, никчёмного…

– Пааап, – тяну с улыбкой и, вопреки всем правилам приличия, усаживаюсь не на стул, где днюет и ночует мама, а прямо на его койку рядом. – Не занудничай. Я тебе принесла пироженку. Мама сейчас примет душ и вернётся.

– Хватит уже! – в сердцах бросает контейнер с пирожным на тумбочку, складывает руки на груди в протестующем жесте. Ну точно ребёнок. – Хватит обо мне заботиться! Я что, инвалид? Или, может, врач мне не всё сказал?

– Ты что! Не говори так, – отнимаю от его груди руку, сжимаю её в своих. – Пап, ты сильно нас напугал. Не представляешь даже насколько. И мы имеем право беспокоиться о тебе.

– Что бы со мной ни случилось, я всё заслужил. Я тогда смалодушничал, Надюш, и сейчас обгадился, как старый, беззубый пёс. Я тебя из дома прогнал. Какой же я отец? Я ничтожество. Прав был твой муж, – произносит последнее слово с натяжкой, будто принуждая себя. К слову, их с мамой реакция на нашу женитьбу была… вполне нормальной. То есть могло быть хуже, но не случилось, за что я очень благодарна родителям. Они, наконец, увидели во мне не маленькую, неправильную девочку, которую нужно всё время направлять, толкая в спину, а взрослого человека, принимающего взрослые решения. И это приятно, чего уж. Я ждала этого.

– Во‑ первых, пап, Саид не называл тебя ничтожеством. Во‑ вторых, ты не ничтожество. Ты мой отец, – обнимаю его за плечи. Исхудал. – И давай договоримся. Ты больше не будешь поднимать эту тему, ладно? У тебя, как у главы семейства, есть некоторые обязанности. Но в них не входят убийства неугодных людей. Понимаешь? Ты правильно сделал, что не поддался эмоциям тогда. Ты не мог им противостоять. Саиду легко об этом рассуждать, потому что он едва ли не с пелёнок наделен властью. У тебя не было возможности защитить меня от Шевцовых, и ты сделал то, что требовалось. Ты отправил меня подальше, чтобы защитить. И я не в обиде, пап. Всё решилось.

– Что решилось, Надь? – хмурит брови, глядя на меня исподлобья. Папа заметно сдал. Постарел даже. И мне ужасно больно видеть его таким. Разрушающим самого себя. И сколько так уже? Годы? Это слишком тяжкое бремя, даже для мужчины. – Ничего не решилось. И я не в состоянии что‑ либо изменить. Теперь вот ещё камнем на твоей шее повис. Что сказать, хуже папаши, чем я, не сыскать.

Вздыхаю, встаю с койки. Чтобы хоть чем‑ нибудь занять руки, принимаюсь за грязную посуду. Собираю её в стопку, вытираю столик.

– Я думала, что ты всё ещё считаешь меня своей дочерью. Так почему решил, что ты для меня в тягость?

Папа потерянно разглядывает меня, а потом встаёт и, забрав из рук посуду, с грохотом ставит её обратно. Обнимает меня, целует в макушку. Молча, без слов, а я плакать начинаю.

– Ты не в тягость мне. И мама не в тягость. Я столько лет мечтала, чтобы вы вспомнили обо мне. А теперь ты ведешь себя так, словно мы чужие. Я твоя дочь, пап. Не говори мне, как тебе жаль и как ты виноват. Скажи, как сильно ты меня любишь. Этого будет достаточно, – шмыгаю носом, позорно рыдая у отца на груди. И это тоже кажется каким‑ то сюрреализмом.

– Прости, дочка. Я тебя очень люблю. И если этот твой… муж посмеет тебя обидеть, я больше не стану прятать голову в песок. Я буду бороться.

Я поднимаю голову, смотрю ему в глаза сквозь слёзы.

– Этого не понадобится, пап. Больше никаких обид, никакого насилия. Теперь всё будет иначе.

– Я надеюсь, дочка. Надеюсь, моя конфетка. – Сердце заходится от того, как он меня назвал. Как в далёком, радужном детстве. – И внуков тогда уж нам с матерью роди. Она всё ещё молодится, хорохорится, но, думаю, не расстроится, если станет бабушкой.

Глупо улыбаюсь. Наверное, это и есть счастье. Просто знать, что всё у твоих родных в порядке, они живы и относительно здоровы. И ты не просыпаешься по утрам, задыхаясь от горя и удушающей истерики.

ГЛАВА 37

В номере играет ненавязчивый блюз, по полу рассыпаны лепестки роз. Тех, что он дарил ей вчера. Или позавчера? Не суть. Дорожка из красных лепестков ведёт его в ванную, где в куче пены, с бокалом шампанского, как королева, восседает госпожа Хаджиева.

Поймал себя на мысли о детях. Снова. Хорошо бы их дети были похожи на неё. Кровью этой женщины невозможно испортить свой род.

Саид даже останавливается ненадолго у двери, чтобы получше разглядеть жену. Какая же… Блядь, нет таких больше. Нигде, ни у кого. Не бывает таких женщин. За что ему так подфартило? Ему, по чьей измазанной пороками и кровью душонке плачет самый огромный котёл.

– И что ты видишь? – её глаза закрыты, но она чувствует его. Это у них взаимно. На уровне эмоций всё, словно по оголённым проводам ходят.

– Шикарную женщину, – снимает пиджак, отшвыривает его, не глядя.

– Нравится?

– А то, – первые пуговицы рубашки поддаются легко, а с остальными приходится повозиться. От возбуждения начинают подрагивать руки.

– И что ты намерен с этим делать?

– Трахну её сейчас, – прерывает игру в соблазнение, срывая с себя рубашку и тут же сходу ныряя обеими руками под воду.

Она судорожно вдыхает, когда пальцы впиваются в разгорячённую, разомлевшую после ванны кожу, а Саид, не тратя время зря, вытаскивает жену из воды и уносит на кровать.

– Хаджиев, ты только об одном думаешь, – улыбается, когда он, кое‑ как избавившись от штанов, заваливается сверху.

– Я бы посмотрел на того, кто не думал бы, имея под боком такую жену, – это не звучит, как какой‑ то комплимент или попытка сказать что‑ то приятное. Хаджиев никогда не придумывает и говорит то, что думает. Голая констатация факта, не более. Но ей нравится.

– Какую? – нетерпеливо елозит под ним задницей, выпрашивая порцию сладкого, и Саид, усмехнувшись, мягко толкается в неё, чтобы тут же усилить натиск и войти в податливое тело до отказа.

Наивысшая точка наслаждения – не оргазм, а сам процесс. Только с ней так. Ни одна женщина ранее не интересовала его в плане чувств. Он никогда не заботился о том, кончила ли партнёрша, приятно ли ей. Да и самому было важно исключительно окончание. Слить сперму – теперь он так это называет. Потому что то, что было «до», не идёт ни в какое сравнение с тем, что он имеет сейчас.

Влажные толчки в ней становятся тягуче‑ мучительными, почти болезненными. Этого мало. Ему глубже хочется, хотя куда ещё глубже? Но так в кайф наблюдать, как она извивается под ним, как запрокидывает голову и стонет с широко открытым ртом, что готов терпеть пытку вечно.

Надя кончает громко, долго, кусает его плечо и бьётся под ним, сжимая внутри член так, что от похоти меркнет свет перед глазами. Хоть бы это длилось вечно.

Лежит, глядя в потолок, абсолютно пьяный. Поглаживает её спину, пересчитывая позвонки, и думает, что так не бывает.

– Ты ушёл в себя, – она целует его в шею, приподнимается так, что теперь её полная грудь лежит на его груди, царапая острыми сосками кожу.

– Просто наслаждаюсь моментом, – запускает руку в её волосы, накручивая тёмно‑ русый локон на пальцы.

– Так говоришь, словно момент скоро закончится.

– С чего ты это взяла? – опустил на неё потемневший взгляд. От одного этого её «закончится» вскипела кровь в венах.

– Не знаю… Мне страшно. Я боюсь потерять тебя и родителей.

– Не пори чушь, женщина, – отстранил её, садясь на кровати. – Вставай, одевайся, тебе пора. Деньги оставлю на тумбочке.

– Хаджиев! – засмеялась, стукнув его кулаком по плечу, и разочарованно заурчала, когда он встал. – Ты неисправим.

– Я такой, какой есть. Привыкай, – накидывает рубашку, вздыхает. – Ну, а если серьёзно, то нам с тобой нужно кое‑ куда съездить. У нас есть одно незавершённое дело. Нельзя начинать новую жизнь, не покончив с прежними проблемами.

Она заинтересованно поднимает голову и, подперев её рукой, наблюдает за ним.

– А это обязательно нужно делать прямо сейчас? Мы не можем наплевать на проблемы ещё хотя бы на пару часов? А лучше до завтра?

– Подъём! – запустил в неё подушкой, и Хаджиева, ловко увернувшись, захохотала.

Саид снова залип на ней. Её улыбка даже красивее оргазма. Что для него действительно странно.

– Чего так смотришь? – игриво изогнулась на влажной от их пота простыни, и Хаджиеву пришлось отвернуться, потому что в штанах снова болезненно заныли яйца.

– Давай, Надь. Вставай, – проворчал недовольно. Дожил. Теперь приходится заставлять себя оторваться от женщины. Почти с мясом отдирать.

***

– Готова? – осмотрел меня придирчивым взглядом, повернул ключ в замке зажигания.

– Не могу сказать, что предвкушаю, но ладно. Поехали, – обречённо вздыхаю. Спрашивать у Хаджиева, куда мы едем, я уже, наверное, разучилась. Видимо, это и есть то самое пресловутое доверие.

– Не спросишь, куда везу тебя?

– Подозреваю, что не на отдых, – поворачиваю к нему лицо, скольжу взглядом по красивому мужскому профилю. Аккуратно подстриженная борода, гордый нос, высокие, чётко очерченные скулы и глаза цвета шоколада. Наверное, именно так выглядит мой идеальный мужик.

– Мы едем на свидание к нашему общему другу.

По телу пробегает толпа мурашек, и на этот раз отнюдь не голос Хаджиева тому виной.

– К общему другу? – переспрашиваю его, и в голове внезапно рождается одна‑ единственная догадка. – Шевцов?

– Да, – подтверждает Саид, и я закрываю глаза.

– Саид…

– Не говори, что не готова. Ты никогда не будешь готова. Нужно себя пересилить, заставить.

– А если я не хочу?

– Тогда я заставлю.

– Отлично, – фыркаю, отвернувшись к окну. – Не рановато начал?

– Успокойся. Я делаю это для тебя. Для нас. Мы не сможем жить дальше, будто ничего не было, если не разберёмся со всем дерьмом. Так надо.

– Это тебе надо. А мне нет. Я, знаешь ли, не горю желанием видеть подонка, который пытал меня и моих родителей, – злюсь, потому что он прав. Однозначно прав. Но для меня встреча со своим ночным кошмаром – это как вернуться в тот подвал. К тем двум уродам… – Нет, Саид, останови! Я не могу! – отчётливо чувствую приближение панической атаки и, вдохнув поглубже, концентрируюсь на одной точке перед собой. В данный момент это кнопка бардачка. Действенное упражнение. Но мне оно сейчас мало помогает.

– Можешь! Моя жена может. Она сильная и волевая женщина. А эту трусливую овцу, что сейчас сидит со мной рядом, я не знаю.

– Что? – прерываю упражнение, чтобы повернуться к нему. – Это я овца?

– Вот так‑ то лучше, – усмехается. И это действительно помогает. Паника отступает. Не так, чтобы совсем, сердце всё ещё подпрыгивает к горлу, но уже могу дышать.

– Ты не понимаешь меня, – качаю головой.

– Ещё как понимаю, Надь. Да, мне никогда не узнать, что ты чувствовала там, в том подвале… Но я хочу покончить с этим. И ты должна помочь нам.

– Почему я? – выдыхаю устало. Как‑ то резко не стало сил.

– Потому что ты моя жена. Ты Хаджиева. А Хаджиевы от врагов не прячутся, Хаджиевы смотрят врагам в глаза.

ГЛАВА 38

– Ты серьёзно? – спрашиваю дрожащим голосом, когда автомобиль тормозит рядом с тем местом, где я провела несколько месяцев. Я хорошо его запомнила. Оно мне снится по ночам в кошмарах.

– Нужно же как‑ то побороть твои страхи. Считаю, здесь лучшее место для этого.

– А я так не считаю, – складываю руки в замок, давая ему понять, что не выйду из машины.

– Мне что, силой тебя вывести? – давит он.

– И что, потащишь? – спрашиваю зачем‑ то, хотя и так знаю: потащит.

– Если понадобится, – открывает сначала свою дверь, а потом, обойдя машину, и мою. – Давай.

Я заставляю себя выйти на еле гнущихся ногах, но они отказываются идти дальше. Это выше моих сил. Здесь даже воздух пропитан смрадом погибели.

Вообще место ничем не примечательное. Обычное такое. Какой‑ то полуразвалившийся сарай. То ли дом, то ли недострой. С виду ничего особенного, кроме, пожалуй, подвала, что находится под заброшкой. В нём я провела самые ужасные дни своей жизни.

– Я с тобой, – Хаджиев подаёт мне руку, а я медленно выдыхаю.

– Взял на себя роль моего спасителя? А где ты был, когда я сидела в этом подвале? – на самом деле мне не в чем винить Саида. Но я злюсь, и срабатывает защитный механизм. Однако Хаджиев не обращает внимания на мои слова, отходит в сторону, уступая мне дорогу.

– Ты имеешь право злиться. Имеешь право на всё, что бы ни решила с ними сделать. Единственное, чего я тебе никогда не позволю – струсить. Ты Надежда Хаджиева, моя жена и полноправный член клана, тебе не пристало быть жертвой. Жертвами будут они. Всякий и каждый, кто посмеет просто криво на тебя посмотреть. А за твою кровь прольётся кровь всего их поганого рода.

Мне становится страшно от его слов. Оттого как жутко и правдоподобно это звучит. И как безвозвратно.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю потрясённо, вонзившись испуганным взглядом в его лицо.

– Только то, что говорю, – он делает знак вышедшему нам навстречу охраннику, и тот быстро возвращается в подвал.

Я продолжаю всматриваться в глаза мужа, ожидая ответа, а тот упрямо сжимает челюсти.

– Скажи, что я неправильно тебя поняла. Ты ведь не тронешь их семьи?

– Все заплатят. Кровью. Все до единого. Таков наш закон. Закон, по которому теперь живёшь и ты. Если тебя это успокоит, там нет детей.

Меня это не успокоило. Ни грамма. Но я не нашлась, что ответить. Так и стояла, вытаращив в неверии глаза. Неужели этот мир настолько жесток? Может, у меня галлюцинации, или человек, за которого я вышла замуж, действительно говорит, что хочет истребить родных Шевцова? Только за то, что им не повезло стать его семьёй? А если бы там были дети? Их бы тоже не пощадили?

– Пойдём. Нас ждут, – берет меня под руку, ведёт в самое пекло. Я больше не сопротивляюсь, настолько повергнута в шок, что прихожу в себя уже в подвале.

Не сразу узнаю мужчин, сидящих на бетонном полу. Лишь когда подходим ближе и они поднимают головы. И то только потому, что я знаю, зачем мы здесь. Непроизвольно отшатываюсь, обхватываю себя руками, игнорируя успокаивающее поглаживание по спине.

– Они не причинят тебе вреда, – голос Саида звучит где‑ то далеко, а помимо него я слышу ещё и собственные крики. Когда меня избивали эти ублюдки. Когда топтались по мне ногами и пинали, словно футбольный мяч. Как он, эта мразь, сидящая напротив, выбивал из меня крики. Как они убили моего ребёнка. Всё так живо в памяти, словно произошло ещё вчера.

– Ну вот и встретились, – усмехается разбитыми всмятку губами Шевцов‑ старший. Он вообще мало сейчас напоминает того холёного прокурора, которого я знала раньше. И уж точно не похож на откормленного на налоги простого народа мэра.

Выглядит настолько жалко, что у меня притупляется страх. А вот слепая, удушающая ярость, напротив, только начинает поднимать голову.

– Держи, – мне в руку ложится серебристый холодный пистолет. Тяжёлый, пахнущий железом и чем‑ то ещё. Или этот запах исходит от стен подвала? Мерзкий, затхлый…

На стене, позади скрюченного в три погибели Вадика, замечаю царапины. Это я их оставила, когда пыталась вести счёт дням, проведённым здесь. Горло сжимает стальными тисками, а я перевожу взгляд на Саида.

– Если не можешь, это сделаю я. Только скажи.

Я вонзаюсь пальцами в холодный металл, кажется, срастаюсь с ним.

– Я. Это сделаю я, – произношу, сама не веря своим словам. Неужели я смогу? Смогу убить двух людей? Не людей, нет. Тварей. Но тем не менее. Как Саид уничтожит их родных…

Это жестоко. Ужасно жестоко. И они не заслужили. Но и я не заслуживала.

Тут же заставляю голос внутри, взывающий к отмщению и жаждущий крови, заткнуться. Нет, я не нелюдь, как эти ничтожества напротив. Я всё ещё человек. Я ни за что не стану такой, как они.

– На колени! Глаза в пол! – командует им Махмуд, которого замечаю только сейчас. Он здесь с двумя охранниками, всё ещё на костылях, но уже при оружии. Верный пёс, как называет его Саид.

Вадик тут же падает ниц, мелко трясётся, словно его бьёт током. Так же дрожала я каждый раз, когда он спускался по этой лестнице.

– Прости, прости меня, – воет, скулит, едва не катается по полу. Пытается подползти ко мне ближе, но безопасники отшвыривают его назад. А я, увы, не чувствую ничего. Ни сожаления, ни сочувствия, только пустыня, выжженная внутри.

Шевцов молчит, смотрит мне в глаза вопреки приказу и то ли смеётся, то ли скалится. Один из безопасников бьёт его под дых, и Шевцов все‑ таки падает на колени, согнувшись пополам.

Абсолютно пусто у меня в груди. Нет ни эмоций, ни чувств. Хоть они ноги мои станут целовать. Ничего не изменить уже. И я знала об этом ещё до того, как войти сюда.

– Не вижу смысла его убивать, – произношу тихо. – Это будет слишком просто, – наверное, лишить Шевцова жизни – было бы гораздо гуманней. Только никакого сострадания я к нему испытывать априори не могу. А значит, не будет пощады.

– Что прикажете с ними сделать, госпожа? – Махмуд, как ни странно, интересуется у меня, а не у Саида. А тот лишь молча рядом стоит, со злой ухмылкой наблюдает за побеждённым врагом. И я, взглянув на него, понимаю, что не выйду отсюда, пока не приму решение.

Саид Хаджиев во всей красе. Нет, я знала, за кого выхожу замуж. Знала, какой он уже давно. Но его отношение к невиновным меня насторожило. Нет, не так. Настораживали всегда его ревность, безразличие к другим людям, цинизм… А желание пролить кровь всех, кто когда‑ либо относился к семье Шевцовых, напугало. Я впервые по‑ настоящему боялась своего мужа.

– Я хочу, чтобы Шевцов жил, – протягиваю руку с пистолетом Хаджиеву, и тот без всяких разговоров забирает у меня оружие. – Пусть каждый день помнит о том, что сделал. Сколько людей погибло по его вине, включая его же сына. Есть доказательства его делишек?

– Хватит на два пожизненных, – хмыкает Саид. Мне кажется, или он не разочарован моим решением? Что скрывается за этим равнодушным, ледяным взглядом? О чём он сейчас думает?

– Пусть его посадят. Пусть все его сбережения пойдут в детские дома и родственникам тех, кого они убили.

– Как скажете, госпожа, – Махмуд поглядывает на Саида, и тот кивает. Да уж… Как скажу. Ну, хотя бы вид сделали. – А со вторым что делать?

Бросаю быстрый, презрительный взгляд на Вадика, что взирает на меня с пола, как мерзкий таракан. И тут же чувствую на себе его руки. Отвратительно липкие, воняющие сигаретами и ещё каким‑ то дерьмом. Чувствую удары, которые он наносит мне один за другим, вижу, как летят брызги моей крови, и сжимаю кулаки, отводя от падали взгляд.

– Он убил моего малыша, – обещала себе, что не буду плакать, что не разрыдаюсь при них, но чувствую, что вот‑ вот сорвусь.

– Я вас понял, госпожа, – Махмуд, как всегда, выручает, не заставив меня произносить то, чего говорить не хочу.

– Я могу идти? – спрашиваю у мужа, а тот переводит на меня задумчивый взгляд.

– Жди меня у машины, я сейчас приду.

Киваю, разворачиваюсь, чтобы уйти, но голос Шевцова заставляет меня застыть на месте.

– Лучше убей меня. Убей, а то я вернусь и всех вас замурую в этом подвале. Ты моего сына уничтожила, тварь! – слышу слабый стон – похоже, его снова ударили. – Слышишь, ты, шалава! Твой ребёнок за моего!

Я резко поворачиваюсь, быстро иду к нему. С поднятой над его головой рукой застывает охранник и отходит на шаг назад, склонив передо мной голову.

– Это ты, подонок. Ты во всём виноват. Ты знал, что вытворяет с девушками твой сын. Ты знал и позволял ему это делать. Да. Он был болен. И ты со своими возможностями мог его вылечить. Или хотя бы изолировать. Но ты так боялся за свою репутацию, что предпочёл убить кучу людей, уничтожить их, стереть в пыль. Сколько невинных ты убил? Сколько сиротской крови у тебя на руках? Ты хотя бы помнишь их имена? Сколько этих девочек было, помнишь? Куда ты девал тела всех тех, кого замучил твой сын? И ты ещё смеешь говорить мне, что это всё из‑ за меня? Вспомни, я ведь приходила к тебе за помощью! Приходила и умоляла унять твоего сына! И что ты сделал? Отмахнулся? А потом? Убил журналиста, которому я рассказала свою историю, запугал моих родителей! Я уехала. Я оставила родной город из‑ за вашей проклятой семейки! Но твой сын и здесь меня нашёл! А потом и ты! И это моя вина, да? – я опомнилась лишь тогда, когда он рванул вперёд и едва не схватил меня за горло, но руки Саида буквально выдернули меня из лап Шевцова, и того на пол повалили безопасники.

Я схватилась за горло, отступила.

– Убей меня! Убей, сука! Слышишь ты! Тварь! Убей меня! – завопил он, словно раненый медведь, и я, наконец, ощутила её. Жалость.

– Всё, Надь, давай наверх. Проводи, – Саид швырнул Махмуду ключи, и тот поковылял ко мне.

– Идёмте, госпожа. Вам здесь не место, испачкаетесь.

ГЛАВА 39

Сев в машину, сложил руки на руле, устремил взгляд на алеющий горизонт.

– Ты разочарован? Во мне?

– Из‑ за твоего решения оставить Шевцова в живых? Нет. Я знал, каким будет твой выбор ещё до приезда сюда, – и был готов в случае, если ошибся, отобрать у неё ствол и прикончить мразь сам. Чтобы не марала свои руки.

– Ты убил его? – спросила еле слышно.

– Вадика? Да, – врать смысла не имеет, она не могла не слышать выстрел. К тому же сама так решила. Хоть теперь и будет себя ненавидеть из‑ за этого ничтожного червяка.

– А Шевцова?

– Нет. Ты же хочешь посадить его. Сдадим друзьям из ФСБ вместе с мешком доказательств.

Помолчали пару минут.

– Мне не стало легче, Саид, – проговорила, опуская голову, и на коленку, обтянутую светлыми джинсами, капнула первая слеза, оставляя на ткани тёмный след. Затем ещё одна, и ещё. – Вообще не стало. Должно было, но…

– Иди сюда, – притянул её за плечи к себе, кивнул Махмуду в лобовое. – Сейчас уедем отсюда.

– Пообещай, что не тронешь их родных? Шевцова и Вадима? Они ни при чём, – подняла голову, пытаясь поймать его взгляд.

Хаджиев со вздохом отстранился, повернул ключ в замке зажигания.

– Не могу.

– Саид, это неправильно. Их родные не виноваты ни в чём. Меня истязали не они. И если ты это сделаешь…

– То что?! – рявкает, вжимая педаль газа до упора. – Что будет, Надь? Бросишь меня? Не выйдет. Ты своё решение приняла и развестись со мной не можешь! А я обязан поступать так, как велит мне мой закон! Иначе я не буду мужчиной, и мою семью сможет безнаказанно тронуть любой, мимо пробегающий мудак!

Вжимается в сидение, сцепив руки в замок. От него защищается? Серьёзно?

– Если ты убьёшь невиновных, то станешь таким же. Таким же, как Шевцов. И ничто этого не изменит. Пожалуйста, Саид, не делай этого. Не нужно. За свои поступки должны отвечать сами люди, а не их близкие. Ни один закон не должен оправдывать убийство невинных, а иначе, этот закон – не закон вовсе, а беспредел.

– Я уже сделал, Надь.

– Что?

Саид чувствует, как её взгляд вонзается в его лицо, и сжимает челюсти от резко возросшего напряжения.

– Я уже отдал приказ. Только что.

– Ты можешь передумать. Прямо сейчас. Позвони и скажи, что передумал. Саид, ты слышишь меня? – тормошит его за плечо.

– Не могу. Иногда я вынужден принимать такие решения. А иначе моё слово не будет стоить и гроша. И тогда враги возьмутся уже за мою семью. И не только враги. Даже те, кто сейчас называет меня своей семьёй. Только клан – это не семья. Это постоянная борьба за власть. И тот, кто окажется слабее остальных, будет уничтожен.

– Отмени приказ, Саид, – её голос звенит, как натянутая струна, пальцы сжимают ткань его пальто. – Слышишь меня? Отмени. Иначе ты потеряешь не только человечность, но и меня.

– Хватит мне угрожать, – обрывает её строгим взглядом. – Я тебе не пацан в песочнице. У меня есть обязанности, и есть правила, следуя которым мы будем жить. А откажемся – всё, конец. Поверь мне, кукла, – криво усмехается, а её отчего‑ то передёргивает. – Никто не задумается о том, что мои родные ни при чём. Всех убьют. И тебя, и наших детей, если до того времени они успеют появиться на свет. Ни одного наследника не оставят.

Она толкает его, запускает пальцы себе в волосы и закрывает глаза. Дышит тяжело, часто, а у Саида внутри всё от бессильной злобы сжимается. Не нужно было ей говорить. Она не поймёт. Не готова ещё. Рано он расслабился.

– Я думал, ты примешь мой мир. Мою жизнь и мои правила. Не получится остаться чистенькой, погрязнув в моём дерьме. Сними уже нахуй это белое пальто, Надь. Не заставляй меня…

– Что? – резко поднимает голову, губы её дрожат, а глаза полны злых слёз. – Не заставлять сделать что? Ты и меня, может, накажешь? Заставишь замолчать? Или, может, убьёшь родителей, к которым меня ревнуешь, чтобы присмирела?! У вас же так принято?! Мочить всех, кто мимо проходил, да?! – кричит, ударяя его по плечу, а затем ещё и ещё. В самый неподходящий момент на встречку вылетает грузовик, и Хаджиев, резко вывернув руль вправо, пытается уйти от столкновения лоб в лоб, а после, закрыв жену собой, прижимает её к сидению, и слышится скрежет металла. – Саид!

***

Дрожащими руками беру тёплую чашку, делаю глоток. Не могу избавиться от мысли, что происшедшее сегодня на дороге – знак. Знак, что пора всем остыть, притормозить и задуматься о происходящем. Рассмотреть всё без эмоций, включив холодный, здравый рассудок.

Но в глазах Саида я не замечаю раскаяния или осмысления. Нет. Он так же полон решимости и не собирается сдавать назад. Даже притормаживать не планирует.

– Сейчас ты едешь в гостиницу, а я займусь делами, – отрезает тоном, не терпящим возражений.

– Саид, остановись, – хватаю его за забинтованную руку, Хаджиев морщится от боли. – Прости… Но тебе не кажется, что это было предупреждение нам? Не делай того, о чём мы пожалеем. Пожалуйста, услышь меня.

– Предупреждение? Надь, это был бухой уёбок, вылетевший на встречную полосу, и твоя грёбаная истерика! Из‑ за этого мы чуть не расхерачили свои головы. Так, всё! – устало вздыхает, принимает бумажный стакан с кофе из руки медсестры, которая, кажется, готова даже эротический массаж ему сделать, невзирая на присутствие жены. Отвратительно. – Сейчас за тобой приедут Ирина и Махмуд, езжай в гостиницу и не выходи никуда до моего возвращения.

Я опускаю плечи, чувствуя, как превращаюсь в комок нервов.

– Ладно. Как скажешь, – резко встаю с кушетки и иду к выходу. Путь мне ожидаемо преграждает безопасник, и я поворачиваюсь к мужу. – Может, скажешь ему, чтобы пропустил?

– А ты что, оглохла? – резко бросает Хаджиев, поднимаясь на ноги и едва не сшибая снующую рядом медсестру. – Я сказал, когда за тобой приедут! – орёт так, что звенят инструменты на металлическом столике. – Сядь! – поднимается, возвышаясь надо мной угрожающей скалой. Медсестра тихонько проскальзывает рядом и выбегает из кабинета врача, а безопасник следует за ней, плотно прикрывая за собой дверь.

Я вжимаюсь в стену, глядя в разъярённое лицо Саида.

– Успокойся. Я всё поняла. Услышала тебя.

– Чудно! – бросает мне раздражённо и отходит, будто опасаясь, что не сдержится.

ГЛАВА 40

Этот день наступил. День, когда, возможно, начнётся война. Хотя, по сути, началась она намного раньше. Только велась скрытно, с опаской. Теперь же руки у Абдула были развязаны. После того, как наследник «трона» пошёл против клана и женился на женщине с запятнанной честью, Абдул, может, и будет выдвигать своего сына Джамала на место младшего Саида. Вполне объяснимое желание. Кто же не хотел бы возглавить клан, силу которого не оценить лишь суммами на банковских счетах?

Одного Мусаевы не учли. Хаджиевы этот клан создали, они же его и будут возглавлять. Всегда. И никак иначе.

Территория у большого ресторана почти в самом центре города была оцеплена наглухо. Полиция, личная охрана, даже силовики, засевшие в микроавтобусах. Машины членов клана подъезжали к самому крыльцу, и их хозяева вылезали из салонов, скрываемые от чужого взгляда спинами своих безопасников. Для Нади, должно быть, выглядело впечатляюще и пугающе. Она крепче схватилась за руку Саида, а он незаметным движением погладил запястье жены пальцем и почувствовал, как скачет её пульс.

– Не бойся. Тебя никто не посмеет тронуть. Ты теперь моя жена.

– А если они…

– А «если» не будет, Надя. Кажется, мы уже об этом говорили. Слушай меня и только меня. Поняла?

– Что мне делать? – прижалась к его боку, а Саид усмехнулся, заметив удивлённые взгляды членов клана. Большая половина мужиков, забыв о правилах приличия, пялились на его жену с нескрываемой завистью, кто‑ то даже с похотью. Конечно, это не могло его не задеть. Ревность тут же подняла голову, и зверь‑ собственник внутри Хаджиева зарычал. Зря разрешил ей надеть это платье. Думал, чем платье закрытей, тем оно приличней, а вышло с точностью до наоборот. Кажется, каждый изгиб её тела виден этим алчным волкам.

– Пройди туда, – подталкивает в сторону женской половины. – Сядь с женщинами, поболтай о шпильках и детях. В общем. Сделай вид, что тебе пиздец как интересно. А мы обсудим возникшие вопросы.

Она проследила за ним напряжённым взглядом, но спорить не стала. Мужчины общаются о делах, женщины в уголке щебечут о подгузниках. Так должно быть. И жена на удивление не стала сопротивляться.

– Ладно, – вздохнула. – Пойду болтать о шпильках, – проворчала себе под нос и зашагала к столам на женской половине. Саид же направился к отцу, который уже восседал на своём месте во главе длинного стола.

Сходка началась сразу же, как только последний приехавший, которым был, конечно же, Джамал, присел на своё место. И, разумеется, первым нападающим на альфу стаи стал не кто иной, как Абдул.

Слово Мусаевых в клане всегда было значащим. Когда‑ то отцы Саида и Джамала были настолько родными, что все считали их братьями по крови. Но времена меняются, меняются и люди. Особенно если на кону стоит власть и благополучие наследников.

– Я думал, мы семья, Саид. Ведь крепче оков, чем семейные, не существует. Это твои слова, ведь так? Когда‑ то ты собрал наши семьи в одну, чтобы заполучить власть и силу. И мы пошли за тобой. Мы верили тебе. Я тебе верил и всегда считал тебя своим братом, – Абдул начал свою речь как‑ то слишком пафосно. При этом не объяснил собравшимся причину, по которой собрал совет. Значит, сделал это раньше, и все присутствующие уже готовы утроить кровавое побоище. Что ж, это даже на руку Саиду. Чем разъярённей толпа, тем крепче достанется заводиле.

– И что же произошло, что ты усомнился во мне? – отец отпил из бокала воды, бросил короткий взгляд на Саида. Тот еле заметно кивнул. Только бы Шамиль не подкачал. Никогда не знаешь, что этому полоумному в его башку взбредёт. Хотя за место в клане чокнутый братец продал бы мать родную.

– Ты обманул меня. Не только меня, но и всю нашу семью. Посмотри, сколько людей собралось, чтобы посмотреть тебе в глаза, – обвёл рукой зал, и даже женщины, которые не могли слышать, о чём говорят мужчины, притихли на своей половине. Саид нашёл взглядом Надю, а та обеспокоенно посмотрела на него. – Ты сказал, что решил проблему с этой женщиной. Но оказалось, что ты просто соврал моему сыну, когда тот приезжал к тебе. Ты сказал, что выдал её замуж, однако всё вышло иначе.

Хаджиев‑ старший засмеялся, закивал, пробуждая в собравшихся за столом ещё большую жажду крови.

– А разве я солгал, когда сказал, что мой сын женится на этой женщине? Нет. Какой именно сын, я не уточнял. Это вы почему‑ то решили, что им должен стать Шамиль.

– Но её честь запятнана, Саид, – заговорил один из старейшин Исам, до этого даже рта не раскрывавший. По влиянию на умы и авторитету он походил на отца. Такой же толстокожий и молчаливый. И говорить он начинает обычно тогда, когда другим сказать уже нечего. Его во врагах иметь не хотелось бы ни отцу, ни Саиду. – Мы не можем закрыть глаза на подобное. Мало того что она русская, так ещё и путалась с братом жениха. Это недопустимо. А ты всех нас пытаешься водить за нос. Вместе со своим сыном, – Исам наградил Саида осуждающим взглядом. – А тебе каково, сынок, брать себе женщину из‑ под брата?

Саид сжал кулаки, дёрнулся вперёд.

– Ты о моей жене сейчас говоришь, дядя Исам. Не нужно. Я не потерплю такого оскорбления. И буду прав. Что бы ты сделал, если бы так заговорили о твоей дочери, которую ты пытался выдать за меня замуж? Если бы её похитили, а мой брат спас, ты бы тоже назвал её шлюхой?

Собравшиеся возмущённо загудели, а Исам тут же потерял своё змеиное спокойствие.

– Думай, что говоришь! Как ты смеешь?!

Отец осадил Саида грозным взглядом, и тот, сжав челюсти, откинулся обратно на спинку стула.

– Мой сын вспыльчив, прошу простить его, брат. Однако я соглашусь с ним, что ты неправ насчёт Надежды. Эта женщина теперь принадлежит нашей семье. И говорить о ней так – крайне неуважительно в первую очередь по отношению к нам с сыном. Тем более бездоказательно. Ведь ты, как никто другой, знаешь: если нет доказательств, то все слова – просто сплетни. А мужчин склоки не красят. Особенно мужчин нашего уровня.

Исам скривился, и его покрасневшее от ярости лицо приобрело уже синий оттенок. Того и гляди приступ старика хватит.

– Я доверяю слову своего брата Абдула. Чего не могу сказать об этой женщине, – кинул презрительно, и Саид скрипнул зубами. Хотелось взять графин, стоящий под рукой, и разбить его о голову Исама. А потом достать ствол и расстрелять всех к такой‑ то матери. Но это проблему не решит. Тогда никто отсюда не выйдет живым. Ни отец, ни он, ни Надя.

В зал вошёл Шамиль, быстро пробежался по присутствующим своим безразличным взглядом и, не спрашивая на то разрешения, сел за стол. Швырнул папку с документами Саиду. Последний посмотрел на отца, а тот кивнул, дав ему позволение говорить. Ну всё, понеслась.

– Доверяешь Абдулу, дядя Исам? – усмехнулся. – Что ж, это ты зря. Как можно доверять слову того, кто долгие годы обворовывал клан?

– Чтоооо?! – взревел Абдул, вскочив и уперевшись кулаками в стол. – Да как ты смеешь, щенок?!

За ним поднялся и Джамал, вонзаясь в Саида гневным взглядом. Последнего, кстати говоря, понять можно. Вполне. Он не знал о делах отца, находясь далеко от родины. К тому же, счета отца и сына Мусаевых никогда не пересекались, что Саид проверил вдоль и поперёк.

– И у меня есть доказательства, – кинул в центр стола папку с бумагами. – Там копий на всех хватит. Кстати, мне их помог раздобыть новый член клана, – одарил Абдула торжествующим взглядом, и тот побледнел, оседая обратно. – Тот самый, которому ты заплатил, чтобы он увёз с собой мою жену, когда ту похитили. А ведь это ты сдал мою женщину Шевцову. Ты подкупил моего начальника безопасности, чтобы тот вёл меня по ложному следу. Ты заплатил Шамилю, чтобы он якобы спас Надю, но при этом задержал её у себя. А моя женщина была так напугана, что её не пришлось удерживать силой. И у тебя появилась замечательная возможность обвинить её в измене и начать бунт на корабле. Пока члены клана будут жрать друг друга, ты потихоньку захапаешь поводья в свои руки, так? Ведь на роль нового главы клана ты хотел выдвинуть себя? Только одного не учёл. Шамиль, мой чокнутый братец, может предать любого. Он немного отличается от нас. У него принципов ноль.

Рожа Шамиля в этот момент даже не дрогнула. Лишь взгляд скучающе прошёлся по женской половине и… Остановился на Наде. Ублюдок долбаный. Значит, Саиду не показалось, и он, этот бездушный мудак, всё‑ таки на неё запал. Надо бы с этим разобраться на досуге. Объяснить братцу, что к чему.

Все присутствующие разобрали копии, принялись изучать. Было понятно даже тем, у кого нет юридического образования: Абдул, будучи держателем общака, долгие годы доил клан, а деньги уходили на подставные счета и, облетев полмира, оседали в оффшорах.

– Отец? – Джамал поднял на Абдула потерянный взгляд. – Зачем? Объясни!

– А ты думал и дальше быть у них на побегушках?! – рявкнул тот, подавшись вперёд. – Я для тебя это всё! Наша семья вошла в клан одной их первых, но Хаджиевы упорно отодвигали нас, чтобы случайно не поделиться властью! И что, я должен был молча наблюдать… – договорить Абдул не успел. Прогремел выстрел, и все схватились за оружие прежде, чем поняли: опасности нет. Чужих нет. Это Исам убил своего названого брата.

– Отец! – Джамал бросился к его телу, но слишком поздно.

***

– Жаль. Жаль, что так всё вышло, – покачал головой один из старейшин, нахмурившись, наблюдая, как уносят тело Абдула.

– Мне тоже, – кивнул Хаджиев‑ старший.

– Джамала жаль. Молод ещё. Справится ли с бизнесом отца?

– Справится. Он неглупый парень. Единственное, что полезного сделал для него Абдул, – не вмешал в свои чёрные дела. Так бы пришлось и парня…

Саид слушал их краем уха, наблюдая за Надей. Она сидела бледная в толпе рыдающих женщин, обнимала себя руками.

Зря он привёл её в свой мир. Зря показал эту изнанку. Но теперь уже ничего не попишешь. Либо она свыкнется, либо сломается. Третьего не дано, увы.

Несмотря на происшедшее, расходиться никто не собирался. Глава клана ещё никого не отпускал, и Саид начал нервничать. Чего отец тянет резину? Что задумал?

К слову, выглядел Хаджиев‑ старший так, словно, и правда, собирался сделать важное заявление. И когда шум стал реже, а женщин выпроводили на улицу, чтобы развезти по домам, отец снова собрал всех у стола. Больше никто не садился, так и остались стоять, склонив головы. Семнадцать человек. Семнадцать членов клана. Из них отсутствовали Марат, Валид, Заур и Джамал с отцом, которого сегодня исключили. Однако его тут же заменил Шамиль. Клан ничего не потерял.

– Я хочу сделать объявление! – прогремел голос отца. – Затягивать не буду и сразу перейду к делу! Любой из вас может оспорить моё решение, однако побеждает, как всегда, мнение большинства! Я хочу, чтобы мой сын возглавил наш клан! Я передал все свои знания ему, и он готов! Для вас, в принципе, ничего не изменится! Главой клана всё так же останется Саид Хаджиев!

В зале воцарилась звенящая тишина, слышно было даже, как дрогнула чья‑ то рука и на пол упал стакан с выпивкой.

ЭПИЛОГ

– Вы уверены?

Лицо Смирнова не выражает ничего. Сложно понять, о чём он думает. Но твёрдость во взгляде непоколебима.

– Как никогда, парень, – он не называет Хаджиева по имени, сыном или зятем. Просто «парень». Хаджиев же обращается к тестю на «вы», и этого достаточно обоим. Главное, чтобы Надя не беспокоилась, а он, Саид, уж как‑ нибудь проглотит свою неприязнь. Да и нет у него антипатии именно к родителям жены. Нет. Она была права, когда сказала во время ссоры, что это ревность. Собственнические инстинкты. Сам факт, что его жена может любить кого‑ то ещё, сводит с ума. И хоть ситуация, честно говоря, бредовая, а Хаджиев понимает, что между ними с тестем не может существовать никакого соперничества, это не помогает. Нет в его любви логики. Она загнулась ещё тогда, когда он впервые увидел доктора Смирнову, а ныне Хаджиеву.

– У вас будет мало времени. Если что, на помощь придут мои молодцы, они там рядом ошиваться будут. Камеры отключены ровно на десять минут. Дольше нельзя, – подал голос Вербин. – Завтра за ним приедут, чтобы перевезти в другое СИЗО, и такой возможности больше не представится. Надеюсь, не нужно объяснять, что всё должно выглядеть натурально.

Тесть кивнул.

– Я бывший военный, сынок. Разберусь.

– Удачи, – Вербин мрачно зыркнул на Хаджиева. – Хотя могли бы обойтись палачами. Мои парни сами всё быстро провернули бы.

– Нет, – Саид покачал головой. – Я обещал ему.

– Как знаешь. Но учти, если что‑ то пойдёт не так, я из Центрального перейду к вам в бандюки, и тогда пиздец настанет всем браткам.

Хаджиев хмыкнул, глядя удаляющемуся тестю в спину.

– Тебя в бандиты не возьмут. Больно рожа благородная. Кстати, приезжай сегодня на ужин. Есть что отпраздновать.

– Вашу свадьбу имеешь в виду? – Андрей хмыкнул на вопросительный взгляд Саида. – Не смотри так, только глухой не слышал про вашу Санта‑ Барбару.

– А о том, что я вчера возглавил клан, глухой не слышал?

– Чего? – сигарета выпала изо рта Вербина, и Хаджиев усмехнулся.

– Вот видишь, дорогая, я ещё умею удивлять.

– Ни хера ж себе, – заключил Вербин. – За это надо вмазать.

Тут Саид спорить не стал. Вмазать – повод есть.

А через несколько минут по тёмному коридору, ведущему в СИЗО, к ним вышел тесть. Поднял взгляд на Хаджиева, кивнул.

– Можем идти. Спасибо, что позволили проститься со старым знакомым.

***

– Ну где же ты ходишь, Саид? – переживала мама, бегая вокруг. – Все уже собрались, а ты… Наденька там испереживалась. Бледная такая, дёрганная.

Саид вздохнул. А жену‑ то он и не видел со вчерашнего дня. Она сбежала к своей матери в больницу, сделав вид, что не видела убийства в ресторане и её это всё не касается. Может, он и ошибся, когда подумал, что Надя не сможет привыкнуть к его жизни, к его окружению. Сильная девочка. Справится.

– Всё хорошо, мам, – и улыбнулся ей ослепительно. Как же приятно произносить это слово. Мама. Пожалуй, теперь у него есть всё, чего столько добивался. Но грош цена власти и богатству, если рядом нет семьи. – Мы с тестем ездили… Прогуляться. Подышали воздухом, поболтали. По‑ свойски.

София забрала у него пальто, быстро огляделась вокруг.

– Какой‑ то он мрачный. Он всегда такой?

– Да нет, мам. Просто устал. Он же из больницы только. Так что, говоришь, все собрались?

– Да. Твои братья тоже, – опустила взгляд вниз, и Хаджиев, наконец, заметил, как она бледна.

– Мам, – положил руки ей на плечи, склонил голову, упираясь своим лбом в её, как они делали это в далёком детстве. Её улыбка дрогнула. – Тебя никто не обидит. Больше нет. Я не позволю. И отец не позволит. Отныне в этом доме ты хозяйка. И если кому‑ то не понравится твоё присутствие здесь – пусть скажет об этом мне.

Она закивала, взяла его за руку.

– Хорошо‑ хорошо, сынок. Я просто не была готова. Всё так навалилось и… Мальчики, твои братья, они, наверное, замечательные ребята. Но я смотрю на них и чувствую, что лишняя здесь. Ай, ладно, – отмахнулась. – Забудь. Сегодня твой вечер. Пойдём отмечать твою победу.

– Подожди, – остановил её, взял лицо матери в свои ладони. – Ты не лишняя. Кто угодно лишний. Но не ты. Больше не говори так, а то сдам тебя отцу.

Она засмеялась, а Саида теплом захлестнуло.

– Ну всё, пойдём, – подставил ей локоть, но мама не торопилась принимать его руку.

– Подожди, сынок. Ещё кое‑ что.

– Да?

– Ты забыл о тесте ДНК?

– Мам, я его не забирал. Мне пришли результаты на электронку, но я не вскрывал их.

– Они прислали ещё и по почте. Сегодня Хаджар отдала мне. Но я решила, что будет несправедливо лишать тебя возможности убедиться… Вот, – протянула ему конверт. – Прочти, пожалуйста. Для меня.

– Мам, я не хочу, – смял в руке конверт, швырнул его охраннику у двери. – Выкинь это!

– Саид…

– Я и так знаю, что ты моя мать. Мне для этого не нужны тесты и прочая чепуха. Больше не напоминай мне, насколько я недостойный сын. Пойдём праздновать.

За столом собрались все члены семьи. За исключением тех, кому путь в дом Саида воспрещён. Во главе, как обычно, отец. Восседает с загадочной улыбкой и хитрым прищуром. Напротив – Марат и Валид. Оба молча сверлят его тяжёлыми взглядами с отпечатком вины на лицах. По правую руку – Надя со своими родителями. Её мать за что‑ то вполголоса отчитывает отца. А тот отмахивается от неё. Сама жена даже не поднимает на него взгляд. Обиделась. Что ж, наверное, есть за что. И, тем не менее, грудь наполняется жаром при виде её глаз. Она тоже вспыхивает, намеренно отворачивается. Красивая, гордая сука.

Сел за стол, дождался, пока мать устроится по левую руку от отца, и кивнул прислуге, чтобы те наполнили бокалы.

После короткого, но ёмкого тоста, произнесённого отцом, обстановка заметно потеплела, и начались разговоры. Пока родители обсуждали, какой хотели бы видеть настоящую свадьбу своих детей, Марат с Саидом упрямо взирали друг на друга. В итоге старший брат заговорил первым.

– Наша мать совершила ошибку. Страшную ошибку. Такое не прощают. И, тем не менее, я хочу попросить у тебя прощения за неё. Она моя мать, а ты – родной брат. Я не могу выбирать между вами. Поэтому вижу только один выход. Прости её, Саид. И нас с Валидом прости. За всё, что между нами было, за то, что мы тебе сделали. Мы рады, что твоя мама жива. Хотя бы ради этого отпусти все обиды. Теперь у тебя есть всё, к чему ты стремился, это повод отпустить всю злобу и ненависть. Как считаешь?

Как считал Саид, лучше никому не знать. А то от его мыслей им застрелиться захочется. Всем.

Он ничего не ответил. Лишь молча кивнул брату.

Праздничный ужин подходил к концу. Обошлось без громких поздравлений и радостных восклицаний, все вели себя более чем сдержанно.

– Шамиль в своём репертуаре, – проворчал отец, взглянув на наручные часы. – Ну да ладно. Видимо, не доехал до нас.

Саид усмехнулся. Не доехал. Вообще, конечно, он ехал. Но так уж вышло, по дороге попал в засаду. Бывает. Особенно с теми, кто на чужих жён заглядывается. Очухается в больнице, поймёт что к чему.

– Невелика потеря, – кратко прокомментировал Валид, и с ним молчаливо все согласились. Все, кроме, пожалуй, отца. Он‑ то, видимо, хотел помирить сыновей. В который раз.

– Ты меня не забрал. Где ты был? – наконец, заговорила Надя, и он с интересом повернулся к жене.

– С твоим отцом в бильярд ездили, – сморозил первое, что пришло в голову.

– В бильярд? Но папа никогда не играл в бильярд.

– Значит, научился, – невозмутимо пожал плечами.

– Ясно. Я рада, что вы нашли общий язык.

– Некоторые обстоятельства сблизили.

Новость о том, что бывший мэр Шевцов, обвиняемый в похищениях девочек‑ сирот из детских домов, а также в сокрытиях множества преступлений, совершённых его сыном‑ маньяком, постарались задавить. Полностью заткнуть рты журналистам не вышло, но большой сенсации не получилось. И за то спасибо. Хотя Надю, казалось, будущее Шевцова‑ старшего перестало волновать в ту же секунду, как она покинула злосчастный подвал. И хорошо. Потому что она не дура. Сложила бы два и два и поняла бы, что если не Саид его грохнул, то её отец.

– Что ж, хорошо. А то мама волновалась, что он куда‑ то исчез и даже приём лекарств пропустил. Но раз всё выяснилось…

– Я знаю, что ты сделала, – прервал её, выразительно посмотрел в глаза.

– И что же я сделала? – Хаджиева нахмурилась.

– Ты предупредила семьи Шевцовых и того мудака, который убил моего ребёнка. И помогла им сбежать. Ты ведь на это потратила кучу денег со своего счёта?

Она даже бровью не повела.

– Да, я это сделала. А с каких пор ты отслеживаешь мой личный счёт? И каким образом, позволь поинтересоваться? – пошла в наступление. Саид улыбнулся.

– Моя любимая жена, – склонился к её виску, коснулся его губами. – С тех пор, как ты сказала «да» и поставила свою подпись в свидетельстве о браке, ничего личного или скрытого от меня у тебя не осталось. Запомни это, – отстранился, улыбаясь. Глядя на них со стороны, можно было подумать, что двое влюблённых, наконец‑ то победивших все преграды на пути к счастью, просто воркуют. В каком‑ то смысле так и было. Но у них с Надей всегда всё не так, как у нормальных людей. Пора бы привыкнуть. – Ах да, – склонился к ней снова, безучастно прошёлся взглядом по лицам присутствующих. Кажется, о них все забыли. В любом случае, мало кто помешал бы им переругиваться. – Забыл сказать. Ты за это заплатишь. За то, что ослушалась меня. Но об этом позже. Наслаждайся ужином.

Она вздёрнула брови, прищурилась на его манер.

– Вот как? Мачеху простил, а меня не простишь?

– Надь, – усмехнулся, опустив голову. – Я никого не прощаю. Особенно тех, кому верил, а они предали, – и взгляд на неё вскинул, отчего жена отшатнулась. Наверное, заметила что‑ то нехорошее в его глазах.

***

Несколько дней спустя

Вдох‑ выдох и снова вдох‑ выдох. Не помогает.

– Блядь… – ругаюсь негромко, прислонившись к двери туалета. Чего‑ то жду, хотя понимаю, что вторая полоска на тесте не рассосётся. И вообще, говорят, беременность проходит аж через девять месяцев.

Но как? Как такое могло случиться? Я же пила таблетки! Достаю из сумочки почти пустой блистер, внимательно его рассматриваю. Странно… Вроде мои противозачаточные выглядели иначе. Надпись какая‑ то нечёткая, да и сами таблетки немного мельче обычных. Вылупливаю одну из ячейки, осторожно пробую на язык. Кислая… Да это же аскорбинка!

– Хаджиев! – рычу в бессильной злобе и опускаюсь на крышку унитаза. – Чтоб тебя, Хаджиев… Совсем совесть потерял, – роняю голову в свои ладони. – А я попалась. Как девчонку уделал, честное слово, – смеюсь сквозь набежавшие слёзы.

И снова не спросил моего мнения. Саид Хаджиев в своём репертуаре.

Слабый стук в дверь, и я быстро прячу свои пожитки в сумочку.

– Надя? – голос секретаря. – Простите, что отвлекаю, у вас всё хорошо?

– Да, Марина Павловна, у меня всё замечательно. Что‑ то срочное? – отвечаю немного раздражённо, но тут же себя одёргиваю. – Я сейчас, – отрываю ленту бумаги, промакиваю глаза и выхожу из кабины.

– Простите за вторжение, но там один мужчина… Мне не по себе стало. Какой‑ то он странный. Взгляд такой нехороший.

Я открываю кран, мою руки ледяной водой. Может, хоть так получится унять тремор.

– Какой ещё мужчина?

– Ну… Красивый такой. Не бедный – по одежде видно. К вам пришёл. Говорит, по записи. Но ведь вы пока никого не принимаете, и я, соответственно, никого не записывала. Но он упёрся и никак не уходит.

Я мысленно абстрагируюсь от новости о беременности и силюсь вспомнить всех своих бывших пациентов. Некоторые действительно настаивают на продолжении сеансов именно со мной, но я после всего пережитого не уверена, что готова работать с людьми. Приходится отказывать. И, тем не менее, каждый день таскаюсь в клинику, как на работу. Не знаю, что я здесь ищу. Хочу вернуться к прежней жизни или просто делаю вид, что мне плевать, где сутками напролёт пропадает мой муж? Или, может, хочу забыть все те убийства, кровь, грязь… Я не знаю.

Так, может, пришла пора начать двигаться вперёд? Опираюсь на раковину, смотрю на своё отражение.

– Ладно. Я в кабинет, а вы угостите пока пациента кофе. Пусть пару минут подождёт, мне нужно привести себя в порядок.

Марина Павловна быстро кивает и несётся в приёмную, а я, пользуясь случаем, проскальзываю в свой кабинет. Но, как только оказываюсь внутри, дверь за мной кто‑ то толкает, и появляется он…

Поднимаю взгляд на вошедшего, отчего‑ то по телу пробегает судорога. Это происходит внезапно. Накатывает страх, буквально захлёстывает меня волной. Хватает спазмом за горло, буквально давит.

– А вы, простите, кто? – мямлю потерянно.

– Я записан к вам на приём, – молодой мужчина лет тридцати, может, чуточку старше, чуть ниже ростом Саида, но довольно крепкого сложения. Смотрит на меня, как хищник на свою добычу. Нет, он улыбается и кажется вполне приветливым, но я привыкла слушать себя, обращать внимание на ощущения внутри. И они сейчас отнюдь не позитивные. На затылке начинают шевелиться волосы, когда приходит момент узнавания.

Я его видела. Там, на собрании членов клана. Он сидел рядом с тем пожилым мужчиной, которого застрелили… А потом, склонившись над ним, тряс за плечи и звал отцом.

Джамал. Этого широкоплечего мужчину зовут Джамал. Я слышала перешёптывания испуганных женщин. Так они его называли. Это он приезжал в дом Хаджиевых в день нашей с Саидом свадьбы. И приезжал не для того, чтобы поздравить.

– Я не принимаю сейчас, – отрезаю сухо, смачиваю вмиг пересохшее горло остатками слюны и утыкаюсь в бумаги на столе, делая вид, что не узнала его.

– Прекрати, женщина, мы же оба знаем, что ты всё поняла, – усмехается он и нагло сваливается на диван.

– И что тебе нужно? – мгновенно перенимаю его тон и манеру общения. С тоской смотрю на столешницу.

Кнопка. Грёбаная красная кнопка. Её должны установить сегодня вечером, чтобы в случае чего охрана ворвалась в мой кабинет и обезвредила любого, кто посягнёт на мою свободу или жизнь. Пожалуй, эта кнопка – единственное, в чём мы с Саидом сошлись без споров и скандала. Не сидеть же охране в приёмной.

– Не бойся. Если бы хотел тебя убить, уже сделал бы это.

– Как ты прошёл мимо безопасников? – прищуриваюсь. Ирину я отпустила к матери, у неё выходной. А Хаджиевские волкодавы ни за что не пропустили бы постороннего без моего ведома.

– Скажем так, иногда юношеские забавы идут людям на пользу. Будучи ещё школьником, я занимался паркуром.

– Очень рада за тебя, – вздыхаю. Мне тут только врагов‑ ниндзя не хватало для полного счастья. – Так зачем пожаловал?

– А ты дерзкая, да? – кривит губы в усмешке. – Поэтому он готов глотки за тебя рвать? – изучает меня, чуть склонив голову вперёд. Права была Марина Павловна. Взгляд у него, и правда, страшный. Волчий какой‑ то. Наверное, это из‑ за необычного цвета глаз. Серо‑ голубого с более тёмной радужкой.

– А может, ты спросишь об этом у Саида? – парирую, тоже, в свою очередь, изучая его.

– Если бы мне нужно было поговорить с твоим мужем, я бы пришёл к нему. Но у меня разговор к тебе, Надежда Хаджиева. Я хочу предложить тебе сделку. Ты поможешь мне уничтожить клан во главе с твоим дорогим супругом, а я помогу тебе скрыться от него и его родственников и обеспечу на всю оставшуюся жизнь.

– Что за бред? – хмыкаю нервно.

– Это единственный способ избавиться от него. Только с моей помощью ты сможешь сбежать, – продолжает незваный гость, будто мне, и правда, должно быть интересно.

– Я не собираюсь предавать своего мужа, как и вмешиваться в дела вашего клана. А теперь уходи, иначе я позову охрану.

Он кивает, добродушно улыбаясь, поднимается. Поправляет на себе пальто. И как он в нём по окнам лазит?

– Я не ожидал, что ты согласишься здесь и сейчас. Но теперь ты в курсе, что есть человек, который способен тебе помочь. Позвони, если надумаешь. Думаю, жена Хаджиева в состоянии найти нужный телефонный номер? – насмешливо скалится. – Всего доброго, Надежда. Было приятно познакомиться. Надеюсь, тебя не стоит убеждать не говорить мужу о моём скромном визите? – это звучит как угроза. Она и есть.

Не дожидаясь моего ответа, он выходит из кабинета, а я опускаю голову на стол, закрываясь руками.

– Да когда же это всё закончится?

«Со мной не будет легко. Никогда», – так однажды сказал мне Саид Хаджиев. И я знала, что он прав.

– Всё в порядке, Надежда? – слышу голос секретаря. – Что‑ то случилось? Позвать охрану?

– Не нужно охрану, – поднимаю голову. Всё пройдёт. Всё наладится.

Кому я это говорю? Себе? Чушь. Ничего не наладится. Это вечная борьба за власть и место под солнцем, вечно бьющиеся до последней капли крови бандиты, кровь, перестрелки, война. Ничего не изменится. Никогда. И в этом их страшном мире Саид хочет родить детей? Да он ещё более сумасшедший, чем я представляла себе раньше.

Вздрагиваю от неожиданного телефонного звонка, и сердце радостно трепыхается, несмотря на злость и хреновое настроение.

– Да? – отвечаю мужу, по коже мгновенно идёт реакция от его хрипловатого голоса.

– Скажи‑ ка мне, доктор Хаджиева, мне нужно записаться на приём, чтобы увидеть собственную жену хотя бы раз в неделю?

По‑ идиотски улыбаюсь, но заставляю себя включить стерву.

– О да. Тебе придётся записаться на приём. Только к травматологу. Потому что я обнаружила подмену таблеток.

В трубке на пару секунд воцаряется тишина, а после следует лаконичный ответ:

– Понятно.

– Понятно? И это всё, что ты можешь мне сказать? То есть ты сам решаешь, рожать мне или нет, так? Серьёзно, Хаджиев? Я что тебе, инкубатор?!

– Я люблю вас, – слышу, как этот болван улыбается, и все невысказанные слова застревают в горле. – Тебя и его.

– Это нечестно, Хаджиев… – чувствую, как улетучивается негодование, и вся напускная бравада спадает с меня за один короткий миг. – Его?

– Моего сына, – улыбается.

– А я девочку тебе рожу, понял? А потом ещё и ещё. Чтобы ты в бантиках и цветастых рюшечках по уши погряз.

Смеётся. Так живо, так заразительно, что я не выдерживаю и губы расплываются в напряжённой улыбке.

– Да мне хоть сотню нарожай. Меня на всех хватит.

Конец третьей книги

От автора:

Логическое завершение третьей книги о Саиде Хаджиеве не означает, что не будет продолжения: ) Всем спасибо за такой живой интерес к моему творчеству!

Приглашаю вас в ЧАТ С АВТОРОМ (ТЫК! ) Здесь вы сможете узнать о моих новинках, публикациях и акциях. Ну и просто пообщаться с автором)

С любовью, Анастасия Шерр