Конец первой книги! 6 страница

Нора проснулась около девяти вечера. Она проспала почти двенадцать часов подряд. Приняв душ в роскошной ванной комнате Кингсли, она облачилась в одежду, принесенную, и оставленную Джульетт на стуле рядом с кроватью. Едва Нора успела выбраться из душа, как ей позвонили по прямому номеру.

Со все еще мокрыми руками, она схватилась за телефон, и ответила на звонок.

– Кинг, какие новости?

– Добрый доктор сказал, что ты можешь приехать на рандеву с ton petit garç on malade. Его родители поддались настоянию врача, и на ночь оставили твоего любимчика одного. Они в отеле.

– Скажи доктору Джонасу, что в следующий раз, я сделаю его любимый трюк анальным проникновением и эрекционным кольцом.

– Не сомневаюсь, это единственная причина, по которой он выбрал профессию врача.

Покинув особняк Кингсли, Нора направилась в больницу, чувствуя тебя другим человеком. Практически, дрожа от волнения из‑ за предстоящей встречи с Уесли, она припарковала машину, и понеслась в его палату. Пробравшись туда на цыпочках, Сатерлин обнаружила крепко спящего на больничной койке парня. Подойдя ближе, она оглядела Уеса.

Ресницы, лежащие на загорелых щеках малого, подрагивали, а его грудь медленно поднималась и опускалась.

Наклонившись, Нора поцеловала его в лоб. Открыв глаза, Уесли посмотрел на нее так, словно она явилась ему во сне.

– Нора, слава Богу.

Попытавшись обнять ее, он поморщился, увидев, что его руки были утыканы трубками, тянущимися от различных ёмкостей.

– Не двигайся, малой, а то что‑ нибудь выдернешь. Я здесь. Как ты себя чувствуешь?

– Теперь отлично, раз ты пришла. Я весь день ломал голову, гадая, как тебе позвонить. Если мама выходила из палаты, вместо нее оставался отец, или наоборот. Но несколько минут назад, они, все‑ таки, ушли. Врач очень настаивал, чтобы на ночь они оставили меня одного.

Нора расплылась в широкой улыбке.

– Он твой друг? – спросил Уесли.

– Друг моего друга. Неплохо иметь друзей в нужных местах. На случай, если тебя когда‑ нибудь арестуют, у меня есть еще и друг‑ полицейский, который мне кое‑ чем обязан.

– Буду иметь это в виду.

Потянувшись, Уесли взял ее руку в свою.

– Я рад, что ты здесь.

– Я тоже. Я приезжала и раньше, и, подкравшись к палате, услышала разговор твоих родителей. Твоя мать хочет забрать тебя домой.

– Так и есть, но я не поеду. Отец на моей стороне, и мы ее уговорим.

– Тебе лучше. Хорошо, что тебе своевременно оказали помощь. Что сказал врач?

Уесли застонал, и Нора провела по его волосам. Было так приятно снова прикасаться к нему, снова находиться рядом с ним. Она не могла поверить, что они не виделись всего один день.

– Я так часто колол себя в предплечье, что кожа на нем превратилась в рубцовую ткань, – произнес Уесли, потирая свой верхний, левый бицепс, – инсулин всасывается не очень хорошо. Мне нужно перемесить область введения инъекции.

– Бедра? – спросила Нора, – или твоя маленькая, симпатичная попка?

– Хуже. Теперь все дневные дозы необходимо колоть в живот, а ночные – в бедра. Знаешь, вводить иглу в собственное тело и оставлять ее там на пять секунд, выше моих сил.

– Нашел, кому рассказывать. Даже самые заядлые извращенцы не трогают живот. Весьма чувствительная зона. Когда ты сможешь вернуться домой?

– Они выпишут меня завтра или послезавтра. Я чувствую себя намного лучше. Правда, только устал.

– Ты выглядишь так, будто потерял десять фунтов, и тебе больше терять нечего.

– Это ты у нас слишком стройная, Нора.

– С тех пор, как ты переехал ко мне, и стал готовить каждый день, я набрала восемь фунтов.

– Тебе это было необходимо. Раньше ты была ходячим скелетом.

– Я должна быть очень сильной, чтобы наказывать всех своих плохих мальчиков и девочек. Я накажу и тебя, если ты еще раз меня так напугаешь.

– У меня не было этого в планах. Клянусь.

Уесли улыбнулся Норе, когда она сжала его руку.

– Хочешь, чтобы я съездила домой и что‑ нибудь тебе оттуда привезла? Одежду или еще что?

– Мама найдет любой повод для того, чтобы пройтись по магазинам. Завтра утром она планировала купить мне все необходимое.

– Ладно. Тогда я дам тебе немного поспать.

Присев, Уесли замотал головой.

– Не надо. Пожалуйста.

– Я пробуду здесь столько, сколько захочешь, Уес, – ответила Нора, распознав панику в его голосе, – подвинься и освободи мне место.

Парень засмеялся, но она не шутила. Нора осторожно улеглась на его больничной койке, пробравшись между трубками и проводками. Она растянулась рядом с Уесли, и он обнял ее своей рукой, находящейся под капельницей. Устроив голову у него на груди, Нора закрыла глаза.

– Знаешь, раньше мне приходилось оказываться в больницах, но не в детском отделении.

– Нора, ты омерзительна. Спи.

– Сначала ты.

– Я не хочу спать. Я хочу поговорить с тобой.

– Вот и хорошо. Я тоже не хочу спать. О чем ты хочешь поговорить? О лошадях?

– Ты хочешь поговорить о лошадях?

– Не злись, но я рылась в твоих вещах, пытаясь отыскать номера каких‑ нибудь друзей, и наткнулась на фотоальбом с нашими прошлогодними снимками. Там была и глупая фотография, на которой я вместе с Тихоней.

Нора посмотрела на Уесли. Даже в темноте было видно, как он покраснел.

– Это не глупая фотография. На ней ты выглядишь счастливой.

– Конечно. Я же была с тобой.

Уесли улыбнулся ей. Поцеловав его в щеку, Нора снова положила голову ему на грудь. Было таким облегчением слышать равномерный стук его сердца.

– Откуда ты узнала, где я нахожусь? – спросил Уесли, проведя по ее руке.

Нора понимала – парню меньше всего хотелось бы знать о том, что его отыскал Сорен, а Кингсли – ее подельник, воспользовался некоторыми связями для получения конфиденциальной информации.

Закрыв глаза, она еще сильнее прижалась к Уесли.

– Волшебство.

Глава 10

Приехав на работу, Зак с облегчением увидел в электронной почте порядка пятнадцати тысяч новых слов от Норы, спустя два дня после обнаружения ее – в полусознательном состоянии – в своем кабинете. По‑ видимому, сжигая нервозную энергию по причине отсутствия Уесли дома, Сатерлин переписала пять насыщенных глав, от которых перехватывало дыхание. Читая, Истон попутно делал пометки. Он был в восторге от того, во что Нора превращала книгу. Но прежде, чем она пойдет дальше, Заку было необходимо указать ей нужное направление. Подобная манера изложения для всей книги, была некорректна. Сатерлин требовалось остановиться, и, позволив читателям передохнуть, в течение одной или двух глав, снова окунуть их в водоворот страстей.

В очередной раз, пробежав по своим замечаниям, Истон набрал ее номер.

– Обитель Отцеубийства и Инцеста Софокла, – ответила Нора, – какой из грехов я могу вам ниспослать?

Зак прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы Сатерлин не услышала его смех.

– Нора.

– Закари, – с придыханием ответила та.

– Вижу, ты в более веселом настроении.

– Ты можешь меня видеть? Где ты? В моем доме?

На этот раз, не сдержавшись, Истон рассмеялся.

– Ввиду этой неистовой демонстрации ликования и радости, смею предположить, что твой практикант вернулся домой.

– Да, слава Богу. Прибегнув к нехитрой уловке, мне удалось перевезти его под свою крышу, где ему самое место. Сейчас он спокойно отдыхает, а я пребываю на восьмом небе, потому как седьмое занято напыщенными англичанами. Не моя сцена.

Зак прочистил горло.

– Кстати о сценах…

– О, Господи, книга. Знаешь, Зак, я в прекрасном настроении, и ничего из тобою сказанного, или сделанного его не испортит. Пускай главы на шредер. Втаптывай их в грязь. Делай, что хочешь. Я готова.

Истон глубоко вдохнул,

– Они потрясающие.

Он услышал, как на том конце линии Сатерлин хмыкнула, а затем залилась не самым, подобающим леди, смехом.

– Ты совсем не умеешь лгать.

– Я совершенно серьезен, Нора. Они превосходны. Правда, нуждаются в некоторой, малозначительной доработке, но в остальном – то, что нужно. Единственное, тебе необходимо немного сбавить обороты.

– Какие будут советы?

– Всего три слова – не говори, показывай.

– Сколько тебе за это платят?

Посмеявшись, Зак оставил Норе ряд конкретных предложений, касательно направления ее последующих двух, или трех глав.

– И к завтрашнему утру, мне нужно получить пять глав, – сказал Истон, прекрасно понимая, что это являлось, практически, невыполнимым заданием.

– Деспот, – сказала Сатерлин.

– Нора, мы потеряли много времени…

– Зак, – перебила она, и в ее голосе послышалась улыбка, – расслабься. Это же я. Деспот – комплимент.

Попрощавшись и положив трубку, Истон поднял глаза, и увидел свою помощницу, стоящую в дверях кабинета с коробкой в руках.

– О, Боже. Еще одна? – спросил он.

– Боюсь, что так, босс.

Пройдя внутрь, Мэри положила на стол плоскую, размером с книгу, упаковку.

– Нам так и не удалось узнать, кто присылает эту ерунду?

Истон поднял коробку, и с осторожностью разорвал коричневую, оберточную бумагу.

– Кажется, я знаю, кто отправитель, – ответила Мэри, – интересно, что окажется на этот раз.

– Два дня назад были анальные бусы. До этого, повязка на глаза. Что доставляли на прошлой неделе?

– Смазку, – отозвалась Мэри, – если быть точной, фирмы K‑ Y Jelly.

Зак пристально посмотрел на свою ассистентку, сдерживая улыбку. Со дня его приезда в Нью‑ Йорк, Мэри стала его второй по счету любимицей.

– Если вы продолжите работать с Норой Сатерлин, то сможете открыть свой собственный секс‑ шоп.

– Все, что угодно, только не это. Я думал, к работе в издательстве допускались взрослые люди, – сказал он.

Повертев коробку в руках, Истон подумал о том, чтобы выбросить ее в мусорную корзину. С момента начала его сотрудничества с Норой, такие " подарочки" стали присылаться ему рабочей почтой каждые два дня.

– Да ладно, не обращайте внимание. Спорю на что угодно – это дело рук Томаса Финли. Он надеялся получить место шеф‑ редактора лос‑ анджелесского офиса, потому как работал здесь дольше всех, и здорово разозлился, когда Боннер назначил на эту должность вас. Но все знают, что Финли до сих пор в издательстве, потому что усердно подлизывается к большим начальникам. Он не редактирует книги. Он всего лишь вылизывает дерьмо.

Рассмеявшись, Зак решил, что Норе и Мэри – если они еще не успели этого сделать – следовало познакомиться.

– Я признателен и за преданность, и за образность речи. Но, может, закроем тему? Миленько…, – произнес Истон, вытащив пару блестящих, серебристых наручников со связкой маленьких ключиков, свисающих с соединительной цепи.

– Изящные, и такие блестящие, – сказала Мэри, забрав их у Зака, чтобы получше разглядеть.

– У вас есть право хранить молчание, – сказала она, надев один браслет на его левую руку.

Истон послал Мэри неодобрительный взгляд.

– Простите. Наверное, пересмотрела " Закон и Порядок".

– Пересмотрела, не то слово.

Взяв ключ, Мэри вставила его в замок, провернула, но наручник не поддался.

– Черт, – потрясенно выдохнула она, – ключ не подходит.

– Неужели? – Забрав его, Истон попробовал справиться сам. Но ничего не вышло.

– Проклятье.

– Босс, мне так жаль, – произнесла Мэри, – сейчас же позвоню специалисту по вскрытию замков.

– Вот ублюдок. Если это Финли, я убью его. Кто бы это ни был, он хотел, чтобы так произошло.

Выбежав из кабинета Истона, Мэри понеслась в свой. Зак мог только представить, как много времени уйдет у специалиста на то, чтобы прибыть сюда в обеденный час‑ пик. Опустив глаза, он увидел рукопись Норы, затем посмотрел на дверь, и снова поднял трубку.

– Мастерская Цемента и Инцеста Йэна Макьюэна…

– Нора, ну, в самом деле.

– Обожаю определитель номера. Что я могу для тебя сделать?

– У меня небольшая проблема с наручниками, – произнес Истон, посмотрев на свое запястье, – ты что‑ нибудь смыслишь в замках?

– Если бы ты знал, как много времени я провела прикованная ими, то не задавал бы этот вопрос.

Зак сделал непродолжительную паузу, а после произнес пять слов, которые нелегко было озвучить вслух.

– Нора, мне нужна твоя помощь.

Он ждал, что Сатерлин станет смеяться над ним или дразниться. Вместо этого, она дала Заку совет, и, решив ему последовать, он положил трубку.

– Я позвонила специалисту, – объявила Мэри, вернувшись в его кабинет, – он сказал, что доберется до нас через пару часов.

– Отмени его. Я позвонил Норе. Она дала мне совет.

– Что она сказала?

– Она сказала, " Три слова – езжай ко мне".

Истон поднялся и, надев свое длинное пальто, сунул руки в карманы, чтобы никто не смог увидеть болтающихся на его левом запястье, наручников.

– Думаю, так я и поступлю.

Направляясь к лифту, Зак напрягся от злости, увидев прошествовавшего мимо него, Томаса Финли со слащавой улыбкой на физиономии.

– Твои шутки не смешны, Финли, – сказал Истон, продолжив свой путь к лифтам.

– Потому что это не шутки, Истон.

Финли скрылся в своем кабинете, и Заку пришлось побороть порыв молодого юнца, и показать ему, что смешно, а что нет. Валяющийся на полу, и кашляющий кровью Финли – вот это было бы смешно. Все еще кипя от злости, Зак мгновенно забыл о наручниках на левом запястье, и, вытащив руку, нажал на нижнюю кнопку лифта. Услышав, как кто‑ то прочистил горло, он посмотрел вправо. У стола секретаря приемной, стоял Боннер с неодобрительно приподнятой бровью.

– Долгая история, – сказал Истон.

Как бы ему ни хотелось донести Жан‑ Полю на издевательства Финли, он не был мальчиком‑ стукачом и собирался справиться с этим сам, когда придет время.

– Могу я поинтересоваться, куда ты направляешься в этом снаряжении? – спросил шеф‑ редактор.

– В тюрьму. Очевидно.

Двери лифта открылись, и Истон ступил внутрь. Он улыбнулся Боннеру, совершенно точно зная, что так поступила бы Нора.

– Всего лишь книжные дела.

Если это было возможно, то бровь Жан‑ Поля, казалось, поползла еще выше.

– Эти дела никогда не были всего лишь книжными, Истон.

* * *

Когда он надел на ее запястья наручники, она поняла, что у нее неприятности. На их третьей встрече, она была в таких же браслетах. И оказалась она в них не по причине извращенного желания, а по принуждению закона.

В тот вечер было дождливо, и это стало первым и последним разом, когда ее поймали. Как только ее доставили в полицейский участок, и коп выволок ее из патрульной машины, он уже находился там, стоя позади ее матери. Что он здесь делал? спросила она себя, и только потом поняла, что это, должно быть, ее мать позвонила ему в приступе отчаяния и страха. Ну и вид был у нее в тот вечер: промокшая до нитки, вымазанная в грязи, в школьной форме, с закованными за спиной руками. Она посмотрела на него из‑ за пелены своих мокрых волос, и он встретил ее взгляд насмешливым весельем. Но это было не единственным, таившимся в его глазах. Там было что‑ то еще, что‑ то, на абсолютное понимание чего, ей понадобился не один год. Теперь, она это поняла.

Она сидела на полу, с кляпом вот рту, пристегнутая наручниками к прикроватному столбу. В вынужденном молчании, она наблюдала за ним, отклонившись назад.

На Андреевском кресте была распята обнаженная девушка с розово‑ голубыми волосами. На ее ярко‑ красную спину он обрушивал непрекращающиеся удары девятихвостной плетью. Девушка извивалась и вскрикивала. Она умоляла его остановиться. Но он не останавливался. Несколько минут спустя, избиение прекратилось.

Отложив орудие пытки, он зашагал туда, где сидела на полу она. Встав перед ней на колени, он приказал ей посмотреть ему в глаза.

– Теперь, ты готова просить прощения? – спросил он у нее, – или мне продолжить хлестать Симон?

Единственное, что было хуже его избиения – это принудительно смотреть на то, как кто‑ то другой принимал наказание, которое по праву принадлежало ей. Она медленно кивнула.

– Хорошая девочка, – сказал он.

Поднявшись, он направился к распятой девушке, и освободил ее запястья и лодыжки. Осторожно спустившись с возвышения, Симон встала коленями на пол, поцеловала его голую стопу и опять встала. Наклонив голову, он очень тихим – чтобы невозможно было подслушать – голосом, прошептал ей на ухо какие‑ то слова. Девушка вспыхнула и улыбнулась. Она попросила у него разрешения поцеловать его руку, и он одобрил. Оставив поцелуй на середине его ладони, Симон собрала свои вещи и вышла из комнаты. Они снова оказались наедине.

Подойдя к ней, он сел на корточки, и вытащив у нее изо рта кляп, стал ждать.

– Тебе есть, что мне сказать? – спросил он.

– Да, Сэр.

Она сделала судорожный вдох.

– Простите, что забыла позвонить, Сэр. Я сожалею, что заставила вас волноваться. Вернувшись домой, я была такой уставшей, что отправилась прямиком в кровать.

– Позвонить и сказать, что ты приехала домой, занимает всего несколько секунд. Ты моя самая дорогая собственность. Для меня, твоя ценность превыше всего, что ты можешь себе представить. Моя обязанность – защищать тебя. Ты знаешь мои правила. И тебе лучше их не нарушать.

Она ненавидела разочаровывать его. Но это была не ее вина, что она оказалась такой уставшей. Он не давал ей спать до трех утра, избивая и трахая снова, и снова. В ту ночь, только чтобы добраться до кровати, ей потребовалось собрать все оставшиеся силы. Она знала, что не позвонив, доставит ему беспокойство. Но ей казалось унизительным это отношение, как к подростку с комендантским часом. Поначалу, она отказывалась просить прощения. Ради всего святого, ей ведь двадцать шесть.

– Простите меня, пожалуйста. Я сделаю все, что угодно.

Он изогнул бровь, и она поняла, что допустила ошибку.

– Все, что угодно?

Ее желудок провалился вниз. В его личных покоях стоял черный, антикварный телефон с диском для набора цифр. Он пользовался им с единственной целью. И сейчас был именно тот случай.

Когда дверь распахнулась, она не подняла глаз. О том, кто зашел в комнату, она поняла по обуви. Черные сапоги для верховой езды. Мужские сапоги для верховой езды. Ей не следовало говорить " все, что угодно".

Вернувшись к ней, он поднял ее с пола, но не стал снимать наручники. Ее руки по‑ прежнему были сцеплены у нее за спиной. Сегодня он заставил ее надеть старую, школьную форму в честь того, первого раза, когда увидел ее в наручниках. Он расстегнул ее блузу, и грубо спустил материю по плечам. Впившись в ее губы, он целовал до тех пор, пока они не заныли, и не опухли. Он осыпал поцелуями ее шею, плечи, груди, оставляя за собой дорожку из синяков и следов от укусов. Толкнув ее на спину, он задрал ей юбку, сдернул простые, белые трусики по ногам, минуя белые гольфы до колен и школьные башмаки. Пробравшись в нее пальцами, он принялся расширять ее для себя, после чего, схватив за руку, перевернул ее на живот.

Она почувствовала его руки между своих ног, раскрывающие и разводящие ее плоть. Напрягшись, она простонала, когда он проник в нее сам. Он двигался в ней яростными толчками, заставляя ее задыхаться. Она не хотела стонать или кричать. Не при свидетеле, стоящим у основания кровати, с улыбкой наблюдающим за всем тем, что он с ней вытворял. Но он силой вырывал из нее эти крики. Зарывшись лицом в постельное белье, она прикусила покрывало, пытаясь заглушить звуки своего оргазма. Он продолжал проникать в ее тело, и она уже была близка ко второму унизительному освобождению, когда с последним, безжалостным толчком, он кончил. Она хныкнула, когда он покинул ее.

Перекатившись набок, она притянула колени к груди. Теперь за ней наблюдали двое. Приблизившись, мужчина в сапогах залез на кровать.

– Сэр, пожалуйста, – умоляла она.

– Ты сказала, все, что угодно.

Сглотнув, она кивнула.

– Да, Сэр.

Схватив ее за лодыжку, мужчина потащил ее к себе.

– C’est à moi, – произнес он, расстегивая штаны.

Он вошел в нее, и она приподняла свои бедра, чтобы принять его как можно глубже.

Моя очередь.

Повернув голову, Нора глянула на время. Вероятно, Зак скоро будет здесь.

Она посмеялась, при мысли о своем редакторе, застрявшем в наручниках. Как или почему он играл с браслетами, она могла только гадать. Но, зная этого сексуального, чванливого англичанина, не было ни единого шанса, что он останется в браслетах, ни по одной, из приведенных ею причин.

Нора уставилась на горящие на экране слова – C’est à moi, перечитала их, и вздохнула. Закрыв документ без его предварительного сохранения, она встала с кресла и направилась в гостиную комнату. Уесли лежал на диване с балансирующим на его груди учебником по химии, и с зажатым между зубами маркером. Он выглядел таким теплым и уютным в своих помятых джинсах, двойной футболке и белых носках, что Норе попросту захотелось растянувшись сверху, уснуть у него на груди.

Она испытывала неописуемое облегчение от того, что малой находился дома. Но наравне с ее радостью по поводу его возвращения, она боялась, что он снова доведет себя до кризиса. Уесли полагалось начать вводить себе инсулиновые инъекции в живот, но пока он не мог себя пересилить.

– Наверстываешь упущенное? – спросила Нора.

Уесли выплюнул маркер.

– Ага. У меня три дня на отработку. Кажется, я знаю, чем буду заниматься все выходные.

– Не перетруждайся. Единственное, чего мне хочется, так это видеть твою неприличную лень.

– Думаю, я с этим справлюсь. Куда ты собралась? – спросил парень, когда Нора надела свое пальто.

– Через дорогу. Скоро приедет Зак. Когда закончишь над ним смеяться, отправь его ко мне. Скажи ему войти и посмотреть наверх.

Уесли глянул на нее с подозрением.

– С чего это мне смеяться над Заком?

Нагнувшись, Нора поцеловала малого в лоб.

– Увидишь.

* * *

Прыгнув в поезд, Истон направился на север, к Норе. Но когда он постучал в дверь, ему открыл Уесли.

– Тебе лучше? – поинтересовался Зак.

– Намного. Вывернуть все содержимое желудка, а потом отключиться в туалете библиотеки – не самый лучший способ провести вечер понедельника.

– Согласен. Нора безмерно рада твоему возвращению. Ты ее очень напугал.

– Всего лишь, отплатил ей тем же. Она пугает меня до смерти, по крайней мере, раз в неделю.

Истон рассмеялся, но в глазах парня никакого веселья не наблюдалось.

– Ты выглядишь почти выздоровевшим.

Зак позавидовал молодости Уесли. Проведя три дня в больнице, он, по‑ прежнему, казался сильным и крепким.

– Нора сказала, что " меня было впору связывать". Надеюсь, она подразумевала не в буквальном смысле.

– Видимо, со мной кто‑ то подразумевал в буквальном смысле, – сказал Истон и, вынув свою руку из кармана, показал Уесли свисающие с его запястья наручники.

Парень рассмеялся, и Зак ничего не смог поделать, кроме как присоединиться к нему. Это, действительно, было весьма неловко и смешно.

– Не расстраивайся, Зак, – сказал Уес, закончив потешаться над гостем, – как‑ то раз, Нора заставила меня помочь ей с одной сценой. Все закончилось тем, что в течение получаса, я – связанный по рукам и ногам – валялся на полу гостиной.

Теперь настал черед Истона заливаться смехом. Была ли во всем мире такая женщина, как Сатерлин? Зак радовался, что была, но еще больше радовался тому, что она была одной‑ единственной.

– Кстати, где Нора? Она собиралась попытаться помочь мне избавиться от этой штуки.

– Если кто‑ то на подобное и способен, то только она. Нора хотела встретиться с тобой в церкви.

– В церкви?

Уесли, стоявший на пороге дома Сатерлин с перекрещенными на груди руками, показал на угловое здание.

– Туда. Войди. Посмотри наверх и увидишь ее.

Парень закрыл дверь, а Зак пересек улицу, и дошел до конца квартала. Истон прочитал надпись перед входом в храм, которая гласила: " Католическая Церковь Святого Луки", а ниже было указано расписание месс. С некоторым беспокойством, он вошел через главную дверь в небольшую святыню в стиле неоренессанса.

Помимо присутствия на свадьбах ряда друзей, Зак редко бывал внутри церкви, и, несомненно, для него это явилось первым самостоятельным посещением Католического храма. Он взглянул на тающие свечи и сцены насилия, изображенные на витражных стеклах. От этой окружающей обстановки, художественные образы в книгах Сатерлин, приобрели смысл. Войди и посмотри наверх, напутствовал Уесли. Дошагав до середины святыни, Истон поднял глаза.

– Я здесь, Зак.

Посмотрев вверх, он увидел Нору, которая стояла в задней части церкви, облокотившись о рейки небольшой балконной секции.

– Что ты там делаешь? – спросил Истон, стараясь не повышать голос.

Акустика в храме была такой сильной, что у него возникло ощущение, будто он прокричал каждое слово.

– Репетирую с хором. Покажи мне фронт работ.

Вытащив руку из кармана, Зак поднял запястье, демонстрируя болтающиеся наручники.

– Ну и нууу…, – вздохнула Сатерлин, подражая протяжному, южному акценту, бесспорно, перенятому у Уесли.

– Тебе явилось искушение, и ты ему поддался…

– Едва ли, Бланш Дюбуа. Это довольно надоедливый коллега с работы, и его жалкая попытка пошутить.

– Ну, тогда поднимайся. Посмотрим, что можно сделать.

Истон отыскал короткую лестницу, ведущую к месту расположения хора. Поднявшись, он увидел уменьшенную версию церковных скамей и, на вид, устаревшую акустическую систему. Устроившись на балконной рейке, Нора показала на располагающуюся перед ней скамью.

– Иди ко мне, Извращенец Истон, – поманила она пальцем. – Дилетант. Знаешь, перед играми, всегда следует проверять инструменты.

Сегодня Сатерлин была одета в джинсы и белую блузу. Ее распущенные волосы разметались по плечам, и, несмотря на сопротивление Зака, она его привлекала. Нора потянулась к руке Истона, и от прикосновения ее пальцев к своему запястью, он ощутил разряд тока.

– Так, что ты думаешь? – спросил он, стараясь игнорировать приятные ощущения от рук Сатерлин на своей коже.

– Понадобятся специальные кусачки? Или ты сможешь вскрыть замок?

– Смогу. Но не придется.

Нора залезла в карман своих джинсов и вытащила ключи. Перебрав пару из них, и выбрав один, она вставила его в замок. Браслет открылся и соскользнул с его запястья.

– Чудесно, – выдохнул Зак, – спасибо.

– Пожалуйста.

Вернув ключи в карман, Сатерлин подняла браслеты.

– Это полицейские наручники. Ключ от них должен был подойти.

– Но он не подошел. Пытались и я, и Мэри.

– Значит, твой надоедливый коллега решил создать тебе настоящие проблемы. В США и Канаде, наручники, большей частью, стандартизированы. Он хотел, чтобы или ты, или вы оба застряли.

– Ты разбираешься в том, о чем пишешь, так? – спросил Истон, впечатлившись, вопреки своей воле.

– Всего лишь стремлюсь к достоверности в работе.

– Тогда почему у тебя нашлись ключи от наручников?

Нора робко улыбнулась.

– Я должна быть готова. Мы, беспризорники, рано или поздно, оказываемся в руках копов.

– Знаешь, мне следует извиниться за то, что я был с тобой таким грубым. Твоя работа продвигается довольно хорошо.

На краткий миг, из глаз Сатерлин исчезла вся усталость.

– Спасибо, Зак. Я это ценю.

– Пока не стоит благодарности. Мы еще далеки от финишной черты.

– Знаю. Поэтому я сюда и пришла. Это прекрасное место для молитв и размышлений.

– Молитв? Серьезно?

– Веришь или нет, но я выросла при Католической церкви. Нас называли Католиками с младенчества. Наверное, я даже родилась на церковной скамье. А зная моего папочку, вполне возможно, что там же меня и зачали. В последнее время, я редко посещаю мессы, но временами мне этого очень не хватает.

– Должно быть, служащие святилища выстраиваются в очередь, чтобы послушать твою исповедь.

Сатерлин рассмеялась, неискренне и невесело.

– Нет, – сказала она, не встречаясь с Истоном взглядом, – я больше не исповедуюсь.

– Тогда, что привело тебя в храм, если ты больше не практикуешь очищение души? Вера или просто ностальгия?

– Возможно, ностальгия по моей вере.

Пожав плечами, Нора снова рассмеялась.

– Я все еще верю. Это правда. Моя жизнь слишком благословенна, чтобы не верить. Разве что сейчас, делать это сложнее, чем раньше. Во всяком случае, с тех пор, как я оставила Сорена.

– С ним было легче?

Сатерлин кивнула.

– Легко верить в Бога, когда каждое утро ты просыпаешься, зная, что тебя всецело и безоговорочно любят. Заслуга Сорена.

– Но, все же, ты от него ушла. Почему?

– Существуют только две причины, по которой можно оставить человека, которого любишь – это либо правильный шаг, либо единственный.

– Какой был у тебя?

Нора медленно выдохнула.

– Правильный. Я так думаю. А у тебя?

Повернув голову, Зак увидел образ Девы Марии с младенцем Иисусом на руках.

– Единственный. Я так думаю. Достаточно сказать, что нам с Грейс никогда не следовало быть вместе.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒