Иван Кратт. Остров Баранова. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛАВА I

Стр 1 из 12Следующая ⇒

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. com

Все книги автора

Эта же книга в других форматах

Приятного чтения!

Иван Кратт

Остров Баранова

Роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Тучи опустились ниже, закрыли половину горы. Стало темно и неожиданно тихо. С бота «Екатерина», стоявшего ближе к высокому лесистому берегу, бросили второй якорь. «Александр» поставил штормовые паруса.

— Купцы! — сердито пробормотал Лисянский и, сунув за отворот мундира подзорную трубу, скомандовал: — Сигнальщика!.. Паруса долой! Всем оставаться на своих местах!

Матросы отчетливо и ловко выполнили маневр, военный шлюп послушно стал против ветра. Лисянский продолжал всматриваться в серую точку, давно уже показавшуюся у входа в залив.

Ветер изменился, налетел с моря. Темные водяные валы стали выше, достигали обрывков туч. Незнакомое суденышко вскидывалось на гребни, опускалось в провалы, временами исчезало совсем. Потом медленно, упорно пробивалось вперед.

Волны проникали в бухту, бились о каменистые бесчисленные островки. «Екатерина» и «Александр» припадали бортами к самой воде; казалось, вот-вот сорвутся с обоих якорей. На шлюпе, державшемся под прикрытием скал, скрипели мачты, трещала обшивка. Только густо заросший лесом берег был попрежнему пустынен и тих. Даже выстрелы из крепости прекратились. Индейцы, как видно, тоже наблюдали за отчаянным парусником.

Наконец, Лисянский сдвинул трубу и громко, восхищенно выругался. Маленькое судно, отпустив шкоты, почти лежа на левом борту, обогнуло мыс, затем ловко скользнуло в пролив.

— Молодцы!

— Сударь, — сказал вдруг высокий, черноголовый юноша, стоявший внизу на шканцах. — Это Баранов!

Торопливо шагнув к борту, не чувствуя ветра, холодных водяных брызг, захлестывавших палубу, он молча, взволнованно следил за приближавшимся кораблем.

Лисянский снова навел трубу. Судно показалось из-за островка, некрашенный двухмачтовый бот, с косыми заплатанными парусами. Экипажа не было видно, лишь у румпеля темнела напряженная фигура.

От ветра и встречного течения волнение в проливе усилилось, надвигался вечер. Над океаном прорвалась завеса из туч, багровый свет окрасил скалы, гребни волн. Узкие паруса бота казались кровавыми.

Зарываясь в волну, кренясь, судно приближалось к шлюпу. Уже видно было, как сновали по палубе люди, натягивали шкоты. Полоскался флаг.

— Поднять вымпел! — приказал Лисянский.

И лишь только взвились на мачте шлюпа косицы с синим андреевским крестом, борта суденышка окутались дымом, раскатилось и увязло в лесистых береговых склонах гулкое эхо салюта.

— Одиннадцать... — вслух пересчитал выстрелы юноша и глянул на строгое, слегка насмешливое лицо капитана Лисянского. Бот оказывал высшую почесть кораблю.

Командир улыбнулся, подозвал мичмана.

— Ответить на салют... Семь залпов.

Когда выстрелы смолкли и ветер разметал желтый дым, Лисянский невольно опустил подзорную трубу. Бот подошел совсем близко, стало заметно, как потрепал его шторм. Фальшборт сломан, снесены мостик и единственная шлюпка, начисто срезан бушприт. На палубе пусто, уцелели лишь две чугунные каронады, привязанные к мачте тросами.

Возле одной из них стоял Баранов. Опираясь на пушку, низенький, плотный, в легком суконном кафтане, не отрываясь, смотрел правитель российских колоний в Америке на корабль из Санкт-Петербурга. Ветер шевелил остатки волос, холодные брызги стекали по голому черепу на суровое бритое лицо. Он казался сутулым и старым. Только светлые, немигающие глаза глядели пронзительно, остро. Двенадцать лет!.. Собственной кровью перемыты эти года... Глаза его заблестели...

— Александр Андреевич! — порывисто крикнул юноша. Но Лисянский уже приказал спустить шлюпку, парадный трап. Сейчас купца Баранова не существовало. Там, на борту, находился человек, чье имя произносилось во всех портах Восточного океана.

Баранов медленно поднялся на палубу. Внешне спокойный, он был очень взволнован. Первый военный корабль, первое признание. И как раз тогда, когда все достигнутое за многие годы почти рушилось. Крепость и острова были в руках врага, уничтожены поселения, и он сам вел последний, отчаянный бой.

Молча, благоговейно опустился он на колено, склонил перед русским флагом голову.

— И тут наше отечество!

Потом поднялся, подошел к Лисянскому. Капитан-лейтенант не выдержал, шагнул вперед и, повинуясь неожиданному порыву, обнял Баранова.

— «Прославленный Колумб»... — начал было насмешливо мичман Берх, но сразу же умолк. Приятель его Каведяев толкнул в спину так, что мичман поперхнулся.

Сзади стоял юноша. Черные, немного косые глаза его были прищурены, ноздри вздрагивали. Смуглые тонкие пальцы сжимали трос, протянутый вдоль палубы.

— Вы перестанете, сударь... Позорно в такие минуты...

Он не закончил. Над лесом всплыло белое облачко, долетел сквозь шум прибоя неясный гул выстрела. Из захваченного индейцами форта снова начали обстрел.

В восемь часов вечера стали прибывать байдары. Шторм раскидал их до входа в пролив, лишь первые шестьдесят лодок с алеутами подошли к «Неве». На передней, самой вместительной, находился Кусков, помощник Баранова. С ним были десятка два промышленных. Не сближаясь со шлюпом, лодки дали залп из ружей — условный знак. И только когда с корабля взвились две ракеты, осторожный Кусков подвел свой отряд ближе.

— Отменно, — сказал Лисянский и с нескрываемым любопытством поглядел на Баранова. Вспыльчивый, дерзкий, насмешливый Лисянский теперь искренно восхищался.

Но правитель молчал, беспокойно всматривался в надвигавшуюся темень. «Ростислава» и остальных байдар не было видно нигде.

Под прикрытием батарей шлюпа Кусков высадил своих людей на каменистую береговую полосу, возле самых скал. Костры не зажигали. Перевернув челны, алеуты и русские забились под них, чтобы хоть немного укрыться от ледяного осеннего ветра. Поеживаясь, шагал часовой.

Стало темно. Давно пропала узкая полоса заката, где-то близко у берега невидимые гудели волны. Свистел в такелаже ветер. На мачтах «Невы» мерцали световые пятна. Лисянский приказал вывесить фонари — байдары могут притти ночью.

В командирской каюте было жарко, горели свечи. От качки колебалось пламя, гроздьями оплывал воск. Дребезжал в подставке синий хрустальный стакан, за переборкой скрипела мачта.

Расстегнув верхние пуговицы мундира, Лисянский сидел на койке. Волосы его курчавились, на висках и на бритой губе скопился пот. Капитан-лейтенант медленными глотками пил ром, разбавленный водой, из глиняной кружки и молча следил за ходившим по каюте Барановым.

Правитель ступал тихо, ровно, неторопливо, словно не замечая качки, потом остановился возле стола, положил на него небольшую пухлую руку, поднял голову. Глубокие светлые глаза смотрели из-под нависшего, широкого лба.

— Компании потребны большие выгоды и прибытки, — сказал он вдруг живо и, усмехнувшись одними губами, поглядел на Лисянского. — От умножения оных только и можно ожидать внимания... Не однажды писал, что в Якутате, Чугаях, под Ситхой неминуемо последуют кровавые происшествия. Здешний народ российский погибнуть может, все наши занятия уничтожатся и все выгоды — не Компании только, а всего отечества нашего...

Баранов замолчал, блеск в глазах его потух. Он смотрел на собеседника и не видел его.

Лисянский тихонько поставил стакан. Чувство восхищения, появившееся после встречи отважного суденышка, поведение правителя, разговоры о нем на острове Пасха, Нукагизу, на Сандвичевых островах, Кадьяке вызывали более глубокие ощущения. С большим любопытством читал он, офицер императорского флота, инструкцию Адмиралтейств-коллегий, требовавшую оказать помощь Российско-американской компании, еще в столице слышал отзывы о правителе, диком нелюдиме. И, получив от него тревожную записку на Кадьяке, шел сюда с нескрываемым интересом.

Как всякий просвещенный петербуржец, он знал историю далеких российских владений, знал, что первая кругосветная экспедиция под командованием его и Крузенштерна частично субсидировалась Компанией. На втором корабле, направлявшемся сейчас в Японию, находился и один из главных акционеров, камергер двора, Резанов. По выполнении поручения к японскому императору Резанов должен прибыть сюда. Но Лисянский не представлял себе истинного положения дел в колониях и как умный и талантливый офицер старался во всем разобраться.

Почти три четверти века назад посланцы Петра впервые открыли Америку с севера, нашли пролив, разделяющий два материка. Земли было много, и она никому не принадлежала. Затем, спустя еще много лет, купец Шелихов обосновался на Алеутских островах и с тремя кораблями, построенными на собственных верфях, проник на Аляску. Неисчислимые богатства лежали перед ним. Стареющая Екатерина наградила купца медалью, шпагой с алмазами и грамотой, дозволила продолжать открытия и через полчаса о нем забыла.

Шелихов завоевал Кадьяк, объехал на собаках всю Камчатку, изгнал мелких промышленников, пробравшихся в далекие воды, а крупнейшим предложил вступить в компанию и назвал ее Соединенной-американской. Сильный, настойчивый, он еще раз заставил вспомнить о новых землях императрицу. Из Петербурга выехал архимандрит с монахами наставлять вере христовой покоренных алеутов. Скоро все они были окрещены. Рубашка и два листа табака соблазняли каждого, — пусть даже приходилось окунаться в воду, и вода была ледяной.

Управлять компанейскими делами на американском берегу Шелихов назначил Баранова. Спокойный, тихий, неразговорчивый, будущий правитель давно нравился умному купцу, еще когда торговал с чукчами и один, без приказчиков и слуг, жил среди не покорившегося престолу племени. Но в конце концов чукчи сожгли товары Баранова, дали на дорогу припасов, лодку.

— Уходи! — сказал ему новый вождь. — Отец был добрым, давал тебе торговать. Я добрее. Я дарю тебе жизнь.

Компания крепла. Морские бобры истреблялись десятками тысяч, сотни тысяч пиастров выручали в Кантоне от продажи мехов. Деньги ничем не пахли. Слава новых земель росла.

Сибирский тракт стал самым многолюдным. Шли бежавшие из бесчисленных тюрем, рудников и каторг, шли обнищавшие мужики, рабы, солдаты, раскольники, выкуренные из новгородских лесов, уральских скитов, казаки. На вольные земли, за хлебом, которого там не было...

А в Европе не прекращались войны. Испания, владевшая полумиром, теряла свои колонии, народ обнищал, дворянство и духовенство из туземцев давно уже откололись от метрополии. Американские колонии отвоевали свою независимость. На отлично оснащенных судах, с многочисленными командами британские шкиперы занимали пустующие острова, бухты. Гудсоновская компания не жалела золота. Оно возвращалось, увеличенное в десять раз.

Российская империя жалела золото. Новые земли должны были давать только доход и рассчитывать на свои силы. Камчатский и Охотский экипажи! Пышные названия в Охотске — двадцатиизбной деревне: «Адмиралтейство», «Порт»! Их не было, как не было ни одного военного корабля. Молодые владения лежали беспомощные и безоружные.

«Бобров! Бобров! » Требовало главное правление, сперва в Иркутске, затем в Санкт-Петербурге.

Шелихов умер в Иркутске в 1795 году. Баранов остался единым правителем новых земель.

И вот теперь молодой честолюбивый царь решил оказать им внимание. Передовые люди Петербурга и Москвы приняли горячее участие в подготовке экспедиции. Лисянский вспомнил, с каким недоумением принимал в прошлом, 1803 году, в Кронштадте на борт «Невы» ящики с книгами, картины, статуи — жертвования вельмож и именитых людей далеким русским колониям.

— Медведей и диких будут обучать стихам и изящной словесности, — острил в кают-компании мичман Берх и сразу же оглядывался. Неприятно действовал на него взгляд темных глаз юноши-креола.

Молодого пассажира звали Павел Прощеных. Он был крестником Баранова, и правитель посылал его учиться в штурманское училище в Санкт-Петербург, а потом — в Лондон. Теперь он возвращался домой, на острова.

— Господин Баранов... — Лисянский оттянул расстегнутый воротник, словно тот мешал ему, решительно встал и сказал горячо, искренне. — Не собирался я изучать государственные тонкости, не ведал дел Компании, но вижу теперь, что ни вас, ни новых земель в Петербурге совсем не знают. Догадываюсь только, что сейчас должно наступить иное время... А острова мы вернем.

— Весь берег до Ситхи я уже вернул, — негромко ответил Баранов. Лицо его стало вдруг жестким, выделялись тонкие стиснутые губы, острый крутой подбородок. — Двадцать чугайских жил[1] сгорело. Князька за измену повесить велел... У меня нет войска. Любезную войну вести не могу, — добавил он с неожиданной горечью.

Потом круто повернулся.

— Ведомо ли вам, сударь, как сражения производим? — спросил он резко. — Сколько наших на одной Ситхе замучено, сколько убито младенцев?.. А мы защищаем только свою землю...

Лисянский не успел ответить. Открылась дверь, и, пригнувшись па пороге, ступил в каюту вахтенный офицер: — Судно на рейде!

Павел долго не мог уснуть. Встреча с Барановым взбудоражила его, и хотя она вышла короткой — правитель был занят, — Павел видел, что крестный тоже взволнован.

— Пашка! — сказал он и, казалось, вдруг помолодел, выпрямился. На его усталом лице отразилась радость.

Павел хотел кинуться к нему, но, приметив тощего, ухмыляющегося Верха, сдержался. А потом начали прибывать байдары, и остаться вдвоем больше не пришлось.

На нижней койке храпел монах Гедеон, посланный миссионером на Ситху. От качки двигались по полу остроносые, с рыжими голенищами сапоги, тупо звякал о стенку подвешенный у изголовья тяжелый серебряный крест, валялась закапанная лиловая скуфья.

Чувствуя, что не может заснуть, Павел поправил фитиль огарка, взял со стола книгу, извлеченную вчера Гедеоном из ящика, стоявшего вместе с десятком других в парусной каюте. (Книги эти камергер Резанов приказал погрузить на «Неву», чтобы скорее доставить в колонии). Из книжки выпал листок. Подняв его, Павел увидел, что это письмо баснописца И. Дмитриева, адресованное Резанову. Он хотел положить листок обратно, но несколько слов невольно задержали его внимание:

«Приятную для меня Вашу комиссию частью исполнил. М. М. Херасков уже прислал два тома эпических творений Кадма и Гармонию и Полидора. Завтра отправлю их к Вам на тяжелой почте. Карамзин также хотел прислать. Что ж касается до меня, то я, дойдя в Вашем письме до моего имени, право, покраснел и подумал: что мне послать наряду с прочими? Что значат мои безделки? Эта лепта в капитале умов российских! Наконец, по совету, может быть, самолюбия, а более, право, из повиновения к Вам, решился отправить мои Басни и Сказки. Пускай Ваши американцы учатся по ним русской грамоте, пока не дойдут еще до риторики и пиитики, и проч... »

Павел сидел у стола всю ночь. Огарок потух, скрипели доски, глухо била волна. За стенкой возились и пищали крысы...

Письмо вызвало воспоминания о Петербурге, о засыпанной снегом Москве, холодных казематах Кронштадта, где помещались штурманские классы. О трех зимах, проведенных в этой школе. Воспитатели доверяли ему управление парусом на морском боте, а ученики с завистью глядели, когда он, гибкий и простоволосый, ловко тянул шкоты и орудовал румпелем во время настоящего шторма и кричал радостно и воинственно.

Часто ночью Павел выползал через окно спальни, пробирался на скользкие береговые камни. Ветер дул с моря, шипели меж валунов короткие волны, заливали гранит. Они напоминали родину...

Около десяти лет назад Баранов подобрал его на островке Чугайской бухты. Неподалеку, у входа в пролив находилась крепостца, поставленная еще в первые дни заселения русскими Аляски. Там жил небольшой отряд звероловов. Русские вместе с отцом Павла погибли, защищая редут, а мать, индейская девушка с западных отрогов Скалистых гор, не вытащив даже стрелы, пробившей ее грудь, подхватила сына и добралась до байдарки. В море она умерла.

Три дня пролежал Павел на острове. Здесь, под высоким серым крестом с надписью: «Земля Российского Владения» нашел его Баранов. Правитель шел на маленьком куттере отбить захваченную индейцами крепость.

Увидев людей, мальчик хотел уползти, но не смог. Он совсем отощал и почти не двигался. Однако в руке у него был камень.

Баранов нагнулся, отобрал камень, указал стоявшему рядом вождю кенайцев на мертвую индианку.

— Схорони, — сказал он спокойно.

Потом поднял мальчика и, нагнув от ветра голову, коренастый, маленький, зашагал к своему «суднишке».

Так и остался мальчик жить у Баранова. Правитель крестил его и назвал Павлом. Вместе с ним кочевал на побережье материка, по морю, отыскивая лежбища морских котиков, намечая новые заселения. В ненастные дни, сидя в старой, истрепанной палатке, Баранов учил его грамоте, писал углем буквы на кусочке ровдуги, на полотняных стенках жилья. На корабле показывал компас, астролябию, называл звезды, заставлял разбираться в парусах. И когда Павел в первый раз самостоятельно проложил курс, правитель ушел в свою каютку и долго оттуда не выходил. Таким бы он хотел видеть сына...

Спустя несколько лет Баранов отправил крестника с английским капитаном Джилем, заходившим на острова, в Охотск, а оттуда в Санкт-Петербург.

— Вернешься — помощником будешь. Навигаторы требуются, ученые люди... Чужеземные купцы давно точат зубы на места, обысканные российскими мореплавателями. Огнестрельные орудия диким везут, напитки горькие... Ты — коренной хозяин сих мест. Тебе вера будет, и ты не забудешь про их долю. А отсюда — истинная польза народам и отечеству.

В Кронштадте Павел получал длинные письма правителя. Они шли долго и были полны советов и наставлений крестнику. В последнем письме Баранов сообщал, что встретит его на Ситхе, где решил окончательно обосноваться.

«Построек мы произвели сначала: большой балаган, в который сгрузили с судов и клали приготовляемый корм, потом баню небольшую, черную, в кою я перешел в октябре. Жил до того времени под ненастьем в изорванной палатке, а тут зиму мучился в дыму и от печи при худой крыше и беспрерывных до февраля ненастьях. Потом состроили двухэтажную с двумя бутками на восьми саженях длины и четырех ширины казарму и для алеут также. Основанную крепость назвали именем св. архистратига Михаила... »

И вот Павел приехал на Ситху, но как раз, когда все почти рухнуло. Пока правитель был в годичной отлучке — ездил ладить торговлю с дальними островами — враждебное племя тлинкитов-колошей напало на главную крепость, перебило большинство защитников, захватило весь русский берег. Вернувшись, Баранов отправился к алеутам, чтобы собрать силы для борьбы с захватчиками. Теперь судьба послала ему на помощь «Неву».

К утру шторм прекратился. Океан еще слал тяжелые валы, но в бухте было спокойно, мерная зыбь колыхала шлюп. Ветер разогнал тучи, проступила заря. Лес не казался таким хмурым. Розовела лысая, плоская, словно срезанная, макушка горы.

Ночью пришли «Ростислав» и отставшие байдары. Береговая полоса против стоянки кораблей была занята лодками. Алеуты вытаскивали их на мокрую гальку, ставили ребром, вбивали шесты, прикрепляли к ним весла. Тюленьи шкуры служили крышей. Дымили костры. Люди двигались, сушили снасти, варили еду. Гомон и крики прогнали чаек.

Но дальше берег был попрежнему безлюден и тих. На палисадах крепости не виднелось ни одной фигуры, молчаливо темнели бойницы. Лишь один раз удалось заметить, как медленно передвинулись жерла двух пушек.

— С богом! — сказал, наконец, Баранов. И, перекрестившись, распорядился поднять паруса.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒