ПОСТСКРИПТУМ 3 страница

Рэнсом не сразу разглядел, что привлекло их внимание. Ему показалось, что среди лиловых растений появились какие‑ то новые, бледные и тонкие стебли, но он лишь скользнул по ним взглядом и уставился на почву, где, как подсказывало ему подстегнутое страхом воображение, должно было появиться насекомоподобное или пресмыкающееся страшилище. Неожиданно глаза его натолкнулись на отражения белых стеблей в бегущей воде – четыре, пять… нет, шесть длинных, тонких, неподвижных отражений. Он поднял взгляд. На берегу действительно возвышались на два или три человеческих роста шесть белых, хрупких на вид предметов. Он подумал было, что это изваяния людей, высеченные первобытным скульптором: ему приходилось видеть подобные в книгах по археологии. Но как они держатся на таких ненатурально длинных и тонких ногах – ведь непомерно широкая грудная клетка должна их опрокинуть?! Они, словно отражение земных двуногих в кривом зеркале, кажутся гибкими, как стебли. И из чего они сделаны? Ясно, не из камня и не из металла: они слегка колеблются под ветром… И вдруг Рэнсом смертельно побледнел. Фигуры на берегу двинулись прямо на него. Это были живые существа! Секунду, скованный ужасом, он смотрел на их тонкие, невозможно длинные лица. Висячий нос и унылая линия губ придавала им мрачный и надутый вид, заставляя думать о слабоумных привидениях. В следующее мгновение Рэнсом рванулся прочь, но его перехватил Дивайн.

– Пустите! – заорал Рэнсом.

– Бросьте эти глупости! – прошипел Дивайн, тыча в него дулом револьвера.

Рэнсом тщетно пытался вырваться. Вдруг одно из существ издало какой‑ то звук; его громовой голос, подобный призыву рога, пронесся над их головами.

– Они зовут нас на тот берег! – Уэстон тоже ухватился за Рэнсома.

Теперь враги уже вдвоем тащили его к воде. Рэнсом весь скрючился, уперся ногами в землю и не двигался с места, как упрямый осел. Дивайн и Уэстон уже ступили в воду и старались стащить его за собой, но Рэнсом, визжа, все еще цеплялся ногами за берег. Неожиданно существа на том берегу испустили еще один звук – не такой членораздельный, но еще более оглушительный. Уэстон тоже закричал, отпустил Рэнсома и вдруг выпалил из револьвера куда‑ то в воду. В ту же секунду Рэнсом увидел и мишень.

К ним приближалась пенная дорожка, похожая на след торпеды. Воду стремительно разрезало блестящее тело какого‑ то крупного зверя. Дивайн отчаянно выругался, поскользнулся и забарахтался в воде. Совсем рядом мелькнули ужасные острозубые челюсти. Рэнсома чуть не оглушили громовые раскаты выстрелов Уэстона. Страшилища на том берегу тоже подняли громкий гам и ступили в воду.

Рэнсому не нужно было принимать решения, он действовал под влиянием момента. Как только враги отпустили его, он нырнул им за спины, обогнул корабль и со всех ног кинулся бежать навстречу неведомому. По ту сторону стального корпуса перед ним открылся сине‑ лилово‑ розовый хаос, но он ни на миг не замедлил бега. В следующую секунду ноги его зашлепали по воде, и он издал изумленное восклицание, почувствовав, что вода теплая. Не прошло и минуты, как он снова выбрался на сушу, вскарабкался на крутой склон и скрылся в лиловом полумраке меж стеблей гигантских растений.

VIII

Не так‑ то просто бежать бегом в незнакомом мире, да еще после месяца, проведенного в космическом корабле, и плотного обеда. Полчаса спустя Рэнсом уже шел шагом, прижимая ладонь к разболевшемуся боку, и напряженно прислушивался, нет ли погони. Но вокруг стояла полная тишина. Грохот револьвера и человеческие и нечеловеческие голоса позади сначала сменились одиночными винтовочными выстрелами и редкими криками, а потом все затихло. Насколько хватало глаз, вокруг него были только стебли огромных растений, постепенно сливающиеся с фиолетовой тенью. Крыша гигантских полупрозрачных листьев, пропуская лишь малую часть солнечного света, окутывала лес торжественными сумерками. Немного отдохнув, Рэнсом снова пускался бегом; ноги легко отталкивались от мягкого пружинистого травяного ковра, который он потрогал еще у люка корабля. Пару раз дорогу ему перебегали маленькие рыжие зверьки, но в остальном лес не подавал признаков жизни. Похоже, никакая опасность ему не грозила – если не считать того, что он оказался один, без пищи и воды, среди неведомых растений в тысячах или миллионах миль за пределами изведанного человеком.

Но Рэнсом думал не об этом. Он вспоминал сорнов – ведь несомненно существа, которым его хотели выдать, были сорнами. Они вовсе не походили на те ужасы, которые рисовало ему воображение, и потому он был совершенно не готов к их появлению. Фантазии Уэллса не имели к ним никакого отношения, зато при виде их наружу выплыли страхи детского сознания, образы великанов, людоедов, призраков, скелетов. Привидения на ходулях, подумал Рэнсом, длиннолицые пугала, словно написанные кистью сюрреалиста. Но сковавшая его в первые минуты паника проходила. Он отбросил мысль о самоубийстве и решил держаться до конца. Молитва сняла тяжесть с души, а нож за поясом придал уверенности. Рэнсома охватило странное чувство братской близости к себе самому, и он чуть было не сказал: «Будем держаться вместе! »

Но тут началась более пересеченная местность, и Рэнсому стало не до размышлений. Уже несколько часов он поднимался по пологому склону. Справа от него почва резко уходила вверх, так что он, по‑ видимому, огибал холм, одновременно понемногу на него взбираясь. Теперь же на его пути стали то и дело попадаться невысокие гребни, которые ответвлялись от возвышенности, лежащей по правую руку. Без всякой особой причины он не пытался их обогнуть, а перебирался через них и шел дальше. Может быть, подсознательные воспоминания о земной географии подсказывали ему, что, если он спустится ниже, то наткнется на безлесные участки возле воды, где его могут поймать сорны. Перебираясь через гребни и спускаясь в лощины, Рэнсом поражался необычной крутизне склонов; но, как ни странно, преодолевать их было не так уж сложно. Он заметил также, что даже самые небольшие холмики по форме не походили на земные: и так неестественно тонкие у основания, они еще заострялись кверху. Рэнсом припомнил, что и волны голубого озера отличались теми же особенностями. Бросив взгляд на лиловые листья, он нашел, что и они играют вариацию на ту же тему порыва к небу. Несмотря на величину, они не обвисали на конце. Воздух служил для них достаточной подпоркой, и лес, вероятно, выглядел сверху как море раскрытых вееров. Да ведь и сорны, вспомнил он, передернувшись, тоже извращенно вытянуты в высоту!

Рэнсом достаточно разбирался в физике, чтобы догадаться, что находится на планете, которая легче Земли. Здесь природе было проще реализовать свое стремление вверх, к небу. Эта мысль заставила его задуматься, куда же он попал. Сначала он вспомнил о Венере, но не был уверен, больше она Земли или меньше; кроме того, температура там вроде бы должна быть повыше. Может быть, он очутился на Марсе или даже на Луне. Сначала он отверг последний вариант, поскольку при посадке не видел Землю, но потом вспомнил, что как‑ то слыхал об обратной стороне Луны, откуда Землю не видно никогда. Вполне могло случиться, что он сейчас скитается по обратной стороне Луны! При этой мысли он еще острее, чем раньше, ощутил одиночество, хотя разум подсказывал, что в его положении Луна и Марс мало чем отличаются друг от друга.

Во многих лощинах Рэнсому встречались голубые ручейки, которые с шипением спешили к низине по левую руку. Вода в них, как и в озере, была теплой, воздух над ними также нагревался, и Рэнсом, карабкаясь вверх и вниз по склонам, как будто постоянно попадал из одной климатической зоны в другую. Именно по контрасту с теплой лощиной он, поднявшись на очередной гребень, обратил внимание, что в лесу становится все холоднее. Рэнсом огляделся и обнаружил, что и свет явственно ослабевает. В своих расчетах он совсем упустил из виду ночь, и притом понятия не имел, что такое ночь на Малакандре! Полумрак сгущался. Вздох холодного ветра пронесся меж лиловых стеблей, и они заколебались, снова напомнив о своей легкости и гибкости, столь неожиданных при огромной высоте. До сих пор страх и ощущение необычности всего происходящего помогали Рэнсому забыть о голоде и усталости, но теперь они напомнили о себе. Подавив дрожь, он заставил се бя идти вперед. Ветер усиливался. Громадные листья поплыли над ним в медленном танце. Меж ними то и дело мелькал просвет все бледнеющего неба, и вот уже на нем зажглись первые звезды. Безмолвие покинуло лес. Рэнсом тревожно озирался, боясь неожиданного нападения, но видел только быстро наступающую темноту.

Теперь он радовался теплу, висящему над ручьями. Здесь можно было укрыться от нарастающего мороза. Дальше идти не стоило: так или иначе, он не знал, уходит от опасности или приближается к ней. Опасность была повсюду, двигался ли он вперед или стоял на месте. Зато у ручья можно устроиться в тепле. Рэнсом устало тащился вперед в поисках очередной лощины. Ее долго не было, и он перепугался, что все они остались позади. Он уже собирался повернуть назад, как вдруг перед ним возник крутой спуск; Рэнсом поскользнулся, съехал вниз и очутился на берегу потока. Деревья (вопреки себе он называл гибкие растения «деревьями») оставляли над ручьем просвет, вода слабо фосфоресцировала, так что здесь было немного светлее. Русло ручья шло справа налево под сильным уклоном. Рэнсом, как некий турист в поисках «местечка получше», немного поднялся вверх по течению. Склон стал еще круче. Ручей здесь обрывался вниз небольшим водопадом. У Рэнсома появилась было смутная мысль, что вода падает слишком медленно, но он чересчур устал, чтобы задумываться об этом. Температура воды была явно выше, чем в озере: может быть, неподалеку находился подземный источник тепла. Но путника гораздо больше интересовало, можно ли ее пить. Его мучила жажда, но вода на вид была непохожа на воду. Вдруг она ядовита? Он постарается не пить ее. Может быть, он достаточно устал, чтобы заснуть, несмотря на жажду. Рэнсом опустился на колени и сполоснул руки в теплом ручье, потом перекатился в выемку рядом с водопадом и зевнул.

Звук собственного зевка, столько раз слышанный в детской, в школьном общежитии, во множестве спален, вдруг пробудил в нем острую жалость к себе. Он подтянул колени к груди и обхватил себя руками. Его захлестнуло чувство чуть ли не сыновней любви к собственному телу. Часы у него на запястье молчали, и он завел их. Что‑ то бормоча, тихонько похныкивая, он думал о том, как на далекой планете Земля люди ложатся в постель – в домах, океанских лайнерах, гостиницах, супруги, маленькие дети под присмотром нянюшек; сгрудившиеся вместе для тепла, пропахшие табаком мужчины в кубриках и окопах. Он не мог больше сопротивляться желанию заговорить с собой: «Мы позаботимся о тебе, Рэнсом… мы будем держаться вместе, старина! …» Вдруг он подумал, что в ручье может обитать острозубое страшилище вроде того, в озере. «Верно, Рэнсом, – пробормотал он. – Не годится здесь оставаться на ночь. Немного отдохнем, и пойдем дальше. Но не сейчас. Чуть погодя».

Рэнсом проснулся от жажды. За ночь он не замерз, хотя одежда и отсырела. Теперь на него падали лучи солнца и рядом весело плясал водопад, искрясь всеми оттенками голубизны и отбрасывая бегущие отблески на нависшие сверху листья. Но вспомнив свое положение, Рэнсом ощутил почти невыносимую тяжесть. Ах, если бы он только не потерял самообладания! Сейчас сорны уже убили бы его, и смерть была бы избавлением. Тут же с невыразимым облегчением он вспомнил, что в лесу скитается человек. Хорошо бы его встретить. Он подошел бы к бедняге и сказал: «Привет, Рэнсом! …» Нет, тут что‑ то не то. Ведь Рэнсом – это он сам! Или нет? Кто был тот человек, которого он привел к теплому ручью, уложил спать и посоветовал не пить незнакомую воду? Наверное, какой‑ нибудь новичок, который здесь еще не разобрался, что к чему. Ладно, что бы там ни говорил Рэнсом, теперь пора напиться. Он лег на берег и окунул лицо в теплые струи ручья. Как хорошо пить! Вода была с сильным минеральным привкусом, но невероятно вкусная. Он сделал еще несколько глотков и почувствовал, как проясняется разум и в тело вливаются силы. Все это чепуха, нет никакого второго Рэнсома. Теперь он отдавал себе отчет, что ему угрожает безумие. Чтобы отвлечься, он вознес горячую молитву и начал приводить себя в порядок. Впрочем, не так уж важно, сойдет он с ума или нет. Может быть, это уже произошло, и он вовсе не на Малакандре, а лежит в постели в какой‑ нибудь английской психиатрической лечебнице. Как было бы хорошо! Он тогда спросил бы Рэнсома… черт побери, снова начинается!.. Беглец поднялся и торопливо пошел прочь.

Приступы умопомрачения повторялись каждые несколько минут. Но Рэнсом придумал своеобразный трюк: он словно останавливал мыслительную деятельность и давал приступу, как волне, перекатиться через сознание. Терзать себя по этому поводу было бессмысленно, зато после приступа он снова становился нормальным человеком. Куда большие опасения вызывала проблема пищи. Рэнсом попробовал отрезать кусок от «дерева». Как он и ожидал, стебель оказался податливым, вроде овоща, а не жестким, как древесина. Когда он вонзил в него нож, весь гигантский организм задрожал до кончиков листьев, как если бы Рэнсом одной рукой расшатал мачту корабля под всеми парусами. Отрезанный кусок оказался почти безвкусным, но неприятных ощущений не вызывал. Несколько минут Рэнсом удовлетворенно жевал мягкую клетчатку, но проглотить так и не смог: она годилась только как жвачка. Все же, то и дело отрезая от стеблей новые куски и засовывая в рот, он испытывал некоторое облегчение.

Сегодня уже не было необходимости удирать от погони, и Рэнсом просто блуждал по лесу, надеясь отыскать какую‑ нибудь пищу. Впрочем, поисками это было трудно назвать, поскольку он не имел понятия, есть ли на Малакандре подходящая для человека еда, и не узнал бы се, если б нашел. Во время этих бесцельных блужданий произошел эпизод, сильно перепугавший беглеца. Он вышел из леса на небольшую прогалину и не успел толком оглядеться, как вдруг увидел, что на него надвигается огромная желтая туша, рядом – еще одна, а вокруг – целое стадо. Рэнсом хотел было обратиться в бегство, но его уже окружили со всех сторон покрытые блекло‑ желтым мехом существа. Больше всего они напоминали жирафов, но временами поднимались на дыбы и даже делали несколько шагов на задних ногах. К тому же они были стройнее и гораздо выше, чем жирафы, и объедали самые верхние листья лиловых растений. Заметив Рэнсома, громадины уставились на него влажными глазами, зафыркали глубоким басом, но враждебных намерений у них явно не было. Их прожорливость поражала: минут за пять они изуродовали верхушки нескольких сотен деревьев, впустив в лес столбы солнечного света, и двинулись дальше.

По трезвому рассуждению, этот эпизод даже успокоил Рэнсома: он уже начинал бояться, что сорны – единственная форма жизни на планете. Теперь же он познакомился с вполне достойными представителями животного мира, которых, вероятно, можно приручить. Скорее всего, то, что они едят, годится и для человека – нужно только взобраться на «дерево»! Рэнсом поискал взглядом подходящий стебель и заметил, что, объев листья с верхушек, желтые животные открыли его глазам широкую панораму. Над «деревьями» возносились все те же бело‑ зеленые пики, что он увидел вчера от корабля на дальнем берегу озера.

Сегодня они были гораздо ближе. Вершины их, казалось, упирались в небо, и Рэнсому пришлось откинуть голову, чтобы рассмотреть, что они разной высоты. Они напоминали столбы, расставленные, как попало, без всякого плана. Некоторые заострялись кверху и заканчивались настоящими шпилями; другие, сужаясь снизу вверх, на вершине вновь расширялись и образовывали своего рода платформы, которые, как показалось Рэнсому, каждую секунду грозят обвалиться. Он отметил, что обрывистые склоны изрезаны трещинами и неровностями, как сетью морщин. Между двумя пиками, словно приклеенная, висела неподвижная голубая лента – несомненно, водопад. Это окончательно убедило Рэнсома, что перед ним горы – горы совершенно невероятных очертаний. Изумление в его душе уступило место возвышенному восторгу. Он понял, что эти горы – самое полное выражение идеи перпендикуляра, которой подчинялось все на Малакандре: звери и растения, волны и холмы. По сравнению с этим буйством камня, взметнувшегося вверх, как струя фонтана, и застывшего в воздухе, любые земные горы казались лежащими на боку. Сердце Рэнсома забилось сильнее от восхищения и восторга.

Но в следующий миг оно словно замерло в груди. На бледно‑ зеленом фоне горы, совсем недалеко (сами горы были от Рэнсома всего в четверти мили) в разрыве между верхушками растений появилась движущаяся фигура. Она, казалось, подкрадывалась к беглецу, и он сразу ее узнал. Огромный рост, смертельная худоба, крючковатый, как у злого колдуна, нос – это был сорн. У него была узкая голова с конической макушкой. Тонкими до. прозрачности, подвижными, похожими на паучьи лапы руками сорн раздвигал перед собой стебли. Бессознательная уверенность, что чудовище разыскивает его, охватила Рэнсома. Все заняло лишь долю секунды – не успел образ ужасного противника запечатлеться в сознании, как беглец уже несся огромными скачками в чащу леса.

У него не было плана спасения. Он просто хотел как можно дальше оторваться от сорна. На бегу он молил Бога, чтобы враг был один – а вдруг лес кишит ими, вдруг они достаточно умны, чтобы взять его в кольцо! Но сейчас это безразлично – нужно просто бежать, бежать, сжимая в руке нож. Страх растворился в неистовом беге и уступил место хладнокровной осторожности. Рэнсом был как никогда готов к последнему испытанию.

Он все быстрее несся вниз по склону. Скоро спуск стал таким крутым, что, будь Рэнсом на Земле, ему бы пришлось сползать на четвереньках. Впереди что‑ то блеснуло. Еще минута – и лес остался позади. Рэнсом зажмурился: в глаза ему брызнули солнечные блики с поверхности реки. Перед ним расстилалась равнина, покрытая реками и озерами с островами и полуостровами. В такой же местности они высадились на Малакандре.

По‑ видимому, его никто не преследовал. Рэнсом лег на берег и напился. Черт побери, похоже, на этой планете холодной воды вообще не бывает! Он прислушался, в то же время стараясь отдышаться. Вдруг он заметил, что ярдах в десяти от него на поверхность воды вырываются пузырьки, и от них расходятся круги. Неожиданно вода раздалась в стороны, и на поверхность, словно пушечное ядро, взметнулось что‑ то круглое, черное и блестящее. Рэнсом увидел два глаза, а под ними – отдувающийся рот, окаймленный бородой пузырьков. Поднимая тучу брызг, на берег выбиралось странное существо. Когда оно встало на задние лапы, оказалось, что в нем шесть или семь футов, но при этом солидном росте оно отличалось уже привычной Рэнсому малакандрийской стройностью и хрупкостью. Его покрывала густая черная шерсть, блестящая, как котиковый мех. Длинное тело опиралось на коротенькие перепончатые лапы и широкий хвост, как у бобра или у рыбы. Пальцы мускулистых передних конечностей тоже соединяла перепонка. Посреди живота животного было какое‑ то утолщение сложной формы, которое Рэнсом принял за половые органы. Существо одновременно напоминало пингвина, выдру и тюленя, а гибкостью тела даже горностая. Венчала его большая круглая тюленья голова с густыми усами, но лоб был выше, чем у тюленя, а рот – меньше.

Бывают минуты, когда действия, вызванные страхом или осторожностью, совершаются совершенно рефлекторно, и человек не связывает с ними ни ужас, ни надежду. Рэнсом лежал неподвижно, изо всех сил вжавшись в траву, как будто мог остаться незамеченным. Его охватило усталое спокойствие. Словно глядя на себя со стороны, он невозмутимо подумал, что его приключения, видимо, подошли к концу. С суши ему угрожал сорн, а от воды – большой черный зверь. Правда, у него мелькнула мысль, что такой рот и челюсти вряд ли могут принадлежать хищнику. Но он слишком плохо разбирался в зоологии, чтобы быть в этом уверенным.

И вдруг случилось нечто, совершенно изменившее ход его мыслей. Животное все еще его не заметило. Оно усердно отряхивалось, и от него веером летели брызги, и поднимался пар после купания в теплой воде. Неожиданно оно открыло рот и издало серию звуков. В этом не было бы ничего удивительного, но Рэнсом, посвятивший жизнь языкознанию, сразу понял, что звуки членораздельные. Существо говорило на каком‑ то языке! Если вы не филолог, вам, боюсь, придется принять на веру, как сильно подобное открытие может подействовать на лингвиста. Он уже познакомился с новым миром – но новый, нечеловеческий, внеземной язык представлял для него куда больший интерес. Раньше, когда он услышал голоса сорнов, это почему‑ то не пришло ему в голову. Зато теперь на него словно снизошло откровение. Любовь к знаниям – это род безумия. Зная, что его, возможно, ожидает скорая смерть, он в долю секунды забыл о своем отчаянном положении, отбросил все страхи. Его воображение нарисовало блестящую перспективу: он пишет первый учебник малакандрийского языка! «Начальный курс малакандрийского языка»… «Лунный глагол»… «Краткий марсианско‑ английский словарь»… – целый рой заголовков заклубился в его сознании. Какие великие открытия ожидают специалиста по внеземному языку! В его руках может оказаться первичная форма любого языка, принцип, лежащий в основе всех языков! Не помня себя, Рэнсом приподнялся на локтях и вперил взгляд в черное существо. Оно умолкло. Шарообразная голова повернулась к Рэнсому и уставилась на него блестящими янтарными глазами. Ветер стих. На озере и в лесу царила полная тишина. Шли минуты, а представители двух чуждых рас все не могли оторвать взгляд друг от друга.

Рэнсом поднялся на колени. Чужак отпрыгнул, не спуская с него глаз, и снова замер. Потом он сделал шаг вперед, и теперь уже Рэнсом, вскочив на ноги, отбежал назад, но недалеко: его удерживало любопытство. Собрав все свое мужество, он приблизился к существу, протягивая открытую ладонь. Чужак неверно истолковал этот жест и отступил на мелководье. Рэнсом видел, как под гладкой шерстью напряглись мускулы. Но и чужака, видимо, снедало любопытство: в двух шагах от берега он остановился. Оба боялись друг друга, и в то же время каждый хотел подойти поближе и пытался это сделать. В их душах неразумный, подсознательный страх накрепко переплелся с экстатическим, невыносимым стремлением друг к другу. Это было не просто любопытство. Скорее это напоминало любовную игру, словно встретились первый мужчина и первая женщина в мире. Но и такое сравнение не передаст всей первозданности этой минуты. Встреча мужчины и женщины естественна; им нужно сделать лишь небольшое усилие, разрушить непрочный барьер, чтобы броситься друг другу в объятия. Но здесь впервые сошлись в восторженно‑ боязливом контакте представители двух различных – и разумных – форм жизни.

Вдруг малакандриец повернулся и пошел прочь. Разочарование обрушилось на Рэнсома, как приступ отчаяния.

– Вернись! – с мольбой закричал он по‑ английски. Чужак обернулся, развел руки с стороны и что‑ то сказал на своем непонятном языке, а затем двинулся 'дальше. Но, не пройдя и двадцати ярдов, он нагнулся и что‑ то подобрал. Когда он снова подошел ближе, в руке у него (Рэнсом уже мысленно называл его перепончатую верхнюю лапу рукой) оказалась раковина, похожая на устричную, но более округлая и глубокая. Чужак набрал полную раковину воды из озера, поднес ее к животу и, как показалось Рэнсому, начал в нее мочиться. Землянина охватило отвращение, но тут же он понял, что утолщение на животе малакандрийца – вовсе не половые органы и вообще не часть тела. Это был пояс, увешанный мешочками, и сейчас чужак добавлял из такого мешочка в воду несколько капель какой‑ то жидкости. Затем он поднес раковину к черногубому рту и стал пить – не откидывая голову, как человек, а наклонившись к воде и всасывая ее, как лошадь. Выпив воду, он повторил всю процедуру: наполнил раковину, добавил несколько капель жидкости из мешочка (судя по всему, это было что‑ то вроде кожаной бутылки) и обеими руками протянул сосуд Рэнсому. Не понять его было невозможно. Нерешительно, почти боязливо Рэнсом сделал несколько шагов и принял раковину. Кончиками пальцев он коснулся перепонки между пальцами чужака, и по телу его словно пробежал разряд отвращения, смешанного с восторгом. Рэнсом поднес раковину к губам. Добавленная к воде жидкость, несомненно, содержала алкоголь. Рэнсом никогда еще так не радовался вовремя поднесенной рюмке.

– Спасибо! – произнес он по‑ английски. – Огромное спасибо!

Чужак ударил себя в грудь и что‑ то сказал. Сначала Рэнсом не понял, в чем дело, но тут же догадался, что малакандриец старается сообщить свое имя – или, скорее всего, название своего народа.

– Хросс! – раз за разом повторял он. – Хросс! – и при этом хлопал себя по груди.

– Хросс! – произнес и Рэнсом, указывая на него. Потом подумал и добавил:

– Человек! – и ударил себя в грудь.

– Чел… челх… челховек! – повторил за ним хросс. Затем он подобрал горсть земли с берега, между сплошным травяным ковром и кромкой воды:

– Хандра!

– Хандра! – откликнулся Рэнсом. Тут в голову ему пришла любопытная мысль.

– Малакандра? – вопросительно произнес он. Хросс принялся вращать глазами и размахивать руками, явно пытаясь указать на всю округу. «Кое‑ что уже ясно, – подумал Рэнсом с удовлетворением. – „Хандра“ – это земля как грунт; „Малакандра“ – „Земля“, то есть планета как целое. Потом можно будет выяснить, что значит „Малак“. После „к“ не произносится „х" “, – отметил филолог, сделав первый шаг в изучении малакандрийской фонетики. Хросс тем временем пытался объяснить ему, что такое „хандрамит“. Рэнсом узнал корень „хандра“ и заметил, что в местном языке есть и приставки, и суффиксы. Но жесты хросса на этот раз остались для него загадкой, и значение слова „хандрамит“ не прояснилось. Землянин решил сменить тему. Он открыл рот, ткнул в него пальцем и сделал вид, что жует. Хросс ответил словом, которое, должно быть, означало „есть“ или „пища“. Оно содержало согласные звуки, на которых человек мог бы сломать язык, но интересы Рэнсома в этом случае были скорее гастрономическими, чем фонетическими, о чем он и постарался сообщить хроссу. Тот наконец понял, в чем дело, и жестами пригласил Рэнсома следовать за ним.

Там, где хросс недавно взял раковину, Рэнсом к своему, может быть, неоправданному изумлению, увидел привязанную лодку. Она больше, чем что бы то ни было, убедила его в том, что хросс разумен, – таков уж человек. Еще выше Рэнсом оценил разум своего нового знакомого, когда оказалось, что лодка очень похожа на земную, хотя борта у нее были выше и вся она казалась очень хрупкой, как и все на Малакандре. Лишь спустя некоторое время он понял, что лодка на любой планете просто не может быть иной. Хросс достал овальную тарелку из какого‑ то прочного, но эластичного материала и положил на ее несколько оранжевых кусков, на вид напоминавших губку. Рэнсом вытащил нож, отрезал кусочек и с некоторым сомнением положил на язык. Через несколько секунд он уже с волчьим аппетитом набросился на еду. Оранжевая масса напоминала бобы, но имела сладковатый привкус. Изголодавшийся Рэнсом был донельзя рад и такой еде. Но вот он утолил первый голод, и снова на него обрушилась вся тяжесть его положения. Огромное тюленеобразное существо показалось невыносимо зловещим. Может, у него и нет дурных намерений. Но ведь оно ужасно большое, ужасно черное, и он ничегошеньки о нем не знает! В каких оно отношениях с сорнами? А может статься, оно вовсе не так разумно, как кажется…

Лишь много дней спустя Рэнсом научился бороться с такими приступами неуверенности. Они возникали, когда разум хросса заставлял думать о нем как о человеке. Тогда малакандриец вызывал отвращение: попробуйте‑ ка представить себе человека семи футов роста, с гибким, как у змеи, телом, с ног до головы покрытым густой черной шерстью и с кошачьими усами! Но если посмотреть на хросса с другой стороны, то это – великолепное животное с блестящим мехом, влажными глазами, благовонным дыханием и белоснежными зубами. Но это животное – и тут было его особое очарование – обладало разумом и умело говорить, словно человек не был изгнан из рая и все его исконные мечты сбылись. Как человек хросс был омерзителен; как животное вызывал восхищение и восторг. Тут уж все зависело от точки зрения.

Рэнсом плотно поел, выпил еще немного крепкого малакандрийского напитка. После чего хросс, видимо, решил, что пришла пора перебраться в лодку. Сделал он это весьма своеобразно, как четвероногое. Используя гибкость тела, хросс уперся руками в дно лодки, в то время как ноги его оставались на берегу, затем оттолкнулся ногами так, что крестец взлетел футов на пять в воздух, – и оказался на борту. Всю операцию он проделал с ловкостью, немыслимой для такого крупного животного на Земле.

Однако хросс тут же вылез обратно на берег и указал на ледку рукой. Рэнсом понял, что его приглашают последовать примеру хозяина. Его так и подмывало задать один вопрос: какой вид разумных господствовал на Малакандре? Может быть, хросса (так образуется множественное число от «хросс», как он узнал позднее) – хозяева жизни, а сорны, хоть и больше напоминают людей, – всего лишь полуразумный скот? Рэнсом искренне надеялся, что так и есть. Но ведь возможен и другой вариант: хросса – домашние животные сорнов, и в этом случае последние обладают сверхразумом. Развитое земной культурой воображение подсказывало Рэнсому, что сверхчеловеческий разум должен обладать безжалостной волей и чудовищным обликом. Если он войдет в лодку хросса, то, может статься, в конце пути попадет в лапы к сорнам. С другой стороны, это, возможно, единственный шанс убраться подальше от леса, где бродят сорны… Хросс тем временем начал проявлять признаки нетерпения. Он жестами торопил Рэнсома, и тот наконец решился. Так или иначе, нечего было и думать о том, чтобы расстаться с хроссом. Конечно, его сходство со зверем по‑ прежнему неприятно поражало Рэнсома. Но желание изучить местный язык, а более всего – робкая, но настойчивая тяга к незнакомому разуму, ощущение, что перед ним

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒