Приложение 2 страница

Кейти: Потрясающе, не правда ли? Можно привести и другие примеры, милая. Никогда не смотрите на вещи поверхностно. Все происходит так, какдолжно происходить; это просто то, что есть. Давайте рассмотрим следующее утверждение.

Барбара: Лори следует прислушиваться к мнению других, а не делать то, что кажется правильным только ей.

Кейти: Правда ли это?

Барбара: Нет, не правда, ведь это то, что она делает...

Кейти: Вот именно. В этом нет абсолютно никакой правды. Почему я знаю, что она не должна прислушиваться к мнению других? Потому что она не делает этого. Такова реальность.

Барбара: Это-то меня и бесит.

Кейти: Я знаю! (Громкий смех в зале. ) Трудно не быть Богом. Трудно быть диктатором, когда Бог вас не слышит. Как вы реагируете, когда верите в эту мысль?

Барбара: Ах... Я становлюсь дерзкой и самоуверенной, осуждаю сестру и создаю вокруг всего этого сильное напряжение.

Кейти: И каково это — жить не прощая?

Барбара: Очень тяжело. Осуждая сестру, я беспощадна и к самой себе. Я беспощадна по отношению к ней — и беспощадна по отношению к себе.

Кейти: Кем бы вы были без этой мысли? Без этой лжи — «Ей следует прислушиваться к мнению других»?

Барбара: Ну, в моей жизни снова появилась бы сестра. Я могла бы любить ее. Я бы не испытывала этого ужасного чувства обиды.

Кейти: Да, милая. С этой мыслью вы чувствуете себя злой, самоуверенной, обиженной — и пребываете в состоянии сильного стресса. А без этой мысли вы могли бы любить свою сестру. Вы понимаете, что страдания вам причиняют ваши мысли, не сестра?

Барбара: Да. Это совершенно очевидно.

Кейти: Именно сестра, живущая в ваших мыслях, делает вас несчастной. Ваша сестра, возможно, тоже очень сильно страдает и испытывает чувство вины за свое решение. Кто знает, что может происходить в голове другого человека? Дело в том, что вы любите свою сестру. И ничего не можете с этим поделать. С помощью этих историй вы пытаетесь уйти от любви, а это не работает, вы страдаете от этого. Если я буду придумывать и рассказывать истории о том, что я никого не люблю, я окажусь в состоянии стресса. Ложь не может привести к иному результату. Итак, давайте сделаем разворот.

Барбара: Мне следует прислушиваться к себе и делать то, что я считаю правильным. То, что я считаю правильным для себя.

Кейти: Да, и один из способов воплотить это в жизнь — позвонить вашей сестре и сказать: «Я люблю тебя, и я работаю над своим гневом и печалью, связанной со смертью мамы». Пусть она узнает о том, к чему вы пришли, исследуя свои мысли о ней.

Барбара: Хм.

Кейти: Можете ли вы действительно знать, через что пришлось ей пройти за ту неделю, когда она держала в своих руках жизнь и боль вашей матери?

Барбара: Нет, не могу. Лори тогда не было с мамой. Я была с ней. Лори находилась далеко от нас, она не могла видеть, как страдала мама.

Кейти: Но вы можете представить, через что она прошла?

Барбара: Уверена, ей тоже было больно, но не знаю насколько. Я просто не могу представить себе ее боль.

Кейти: Вот именно. Когда ваш разум закрыт, вы не хотите ничего знать об этом. А сейчас закройте глаза, забудьте о своей истории и постарайтесь увидеть сестру. Понаблюдайте за тем, как ей трудно было принять решение, хотя ваша мать доверила ей сделать это. Только не накладывайте на нее свою историю. Что вы видите?

Барбара: Ей тяжело.

Кейти: Да, дорогая. Теперь посмотрите, можете ли вы найти еще один разворот к утверждению «Лори следует прислушиваться к мнению других». Барбара: Мне следует прислушаться к Лори... Кейти: Да, милая.

Барбара: ... и согласиться с ее решением, которое было единственно верным. Черт возьми! Это трудный разворот.

Кейти: И довольно сильный.

Барбара: Мы обе такие упрямые. Было бы здорово разобраться с этим.

Кейти: Да. Знаете, именно истина делает нас свободными. А найти истину можно только тогда, когда вы начинаете углубляться в себя. Искать решение проблемы вовне, пытаться убедить сестру смотреть на вещи вашими глазами — значит обречь себя на войну с реальностью. Страх глух и слеп. Давайте посмотрим на следующее утверждение.

Барбара: Я хочу, чтобы Лори перестала быть нетерпимой по отношению ко мне.

Кейти: Правда ли это? Вы действительно этого хотите?

Барбара: Нет, не хочу... Хотя... думаю, что хочу, но правда и то, что я сильнее этого. На самом деле я не нуждаюсь в этом.

Кейти: Разве не здорово — задавать себе вопросы? Вы могли бы умереть с верой в то, что сестра должна быть по отношению к вам терпимее. И считать нетерпимость ее недостатком — до тех пор, пока вы не начинаете задавать себе вопросы. Как вы реагируете, когда верите в эту мысль? Как вы относитесь к сестре, когда верите в эту мысль?

Барбара: Я нетерпима по отношению к ней.

Кейти: Да, это то, что я вижу сейчас.

Барбара: Понимаю.

Кейти: И как вы реагируете, когда верите в мысль «Я хочу, чтобы Лори перестала быть нетерпимой по отношению ко мне»? В то время как вы сами нетерпимы?

Барбара: Я становлюсь раздражительной, злой, жалкой

и несчастной. Кейти: Да, милая. Продолжайте.

Барбара: Я чувствую подавленность, обособленность, обиду и бессилие.

Кейти: Кем бы вы были без этой мысли? Без мысли, которая даже не является правдой для вас?

Барбара: Я была бы спокойной, уверенной в себе и не нуждалась бы в том, чтобы сестра была такой, как хочется мне. Меня бы вообще не беспокоила ее нетерпимость.

Кейти: Вы были бы просто человеком с ясной головой, знающим, чего хотите, и умеющим слушать.

Барбара: Да, и мне жилось бы гораздо легче. Я бы чувствовала себя намного лучше.

Кейти: Давайте сделаем разворот.

Барбара: Я хочу перестать быть нетерпимой по отношению к себе — когда я высказываю свое мнение или проявляю какие-то чувства.

Кейти: Сейчас вы дали себе отличный совет. Но как насчет Лори? Вы не упомянули о ней. Есть еще один разворот. «Я хочу... »

Барбара: Я хочу перестать быть нетерпимой по отношению к Лори — когда она высказывает свое мнение или проявляет какие-то чувства. Это тоже было бы правдой.

Кейти: Да, она назвала вам все причины, по которым не могла разрешить отключить аппарат искусственного дыхания. Но слушали ли вы ее?

Барбара: Нет, в тот момент я была сосредоточена только на маме.

Кейти: И на том, чего хотели вы.

Барбара: Да, это так. Вы правы. И я также была сосредоточена на собственном комфорте.

Кейти: Все нормально. Работу не интересует, что хорошо, а что плохо; она помогает понять, что является правдой, и двигаться дальше, действуя мягче и терпимее. Именно в этом и заключается свобода. Свобода от гнева и обиды.

Барбара: Я действительно верила в то, что мама должна была умереть тогда, когда хотела. Потому что я видела...

Кейти: Правда ли это?

Барбара: Она говорила мне об этом.

Кейти: Верю. Она говорила вам об этом.

Барбара: Но правда состоит в том, что ее желание не было исполнено.

Кейти: Вот именно. «Ваша мать знала, когда должна уйти». Это не звучит как правда. Дело в том, что принимать окончательное решение она доверила вашей сестре.

Барбара: Значит, несмотря на то, что слова мамы были правдой, это все-таки не может быть правдой, поскольку все произошло не так.

Кейти: Есть способ, с помощью которого вы можете оставаться в реальности и в то же самое время быть абсолютно любящей. Вы просто говорите: «Мама, я слышу тебя, я знаю, чего ты хочешь, и сделаю все возможное для тебя, Лори тоже постарается, тем более у нее есть твоя доверенность. Тем временем я буду находиться рядом с тобой, держать тебя за руку и делать все, чтобы облегчить твои страдания». Барбара: Именно это я и делала.

Кейти: Это все, что вы могли делать! Но есть два подхода к этому. Первый — чувствовать себя бессильной и злиться на сестру, и второй — любить мать и любить сестру и выслушивать ее, когда она целую неделю принимала это болезненное для нее решение.

Барбара: Первый подход гораздо тяжелее.

Кейти: Еще бы. Ведь у вас был свой план. А у реальности он совсем другой.

Барабара: Да.

Кейти: Знаете, каждый раз, когда я спорила с реальностью, я проигрывала. Реальность — это то, чему я доверяю. Она управляет мною. Реальность - это то, что есть, и я ничего не могу сделать, чтобы изменить ее. Ничего. И мне это нравится! Реальность так прекрасна. Мы дышим, затем задерживаем дыхание, солнце встает, дает нам свет, затем садится. Я люблю чистый воздух, я даже люблю смог. Большую часть жизни я провожу в аэропортах и дышу парами горючего. Как еще можно умереть на время? Достаточно просто задержать дыхание. Все в мире течет по идеально заведенному порядку. Я люблю то, что есть. Кто я без моей истории? Без моей истории, в этот самый момент, я едина с Богом. Нет разделения, нет необходимости принимать решения, нет страха в этом. Это просто знает, И это то, какие мы есть без наших планов. «Люди должны прислушиваться ко мне» — это смешно! Они не будут этого делать, пока не захотят. Делаем разворот: «Я должна прислушиваться». Это то, с чем я могу работать. Все остальное от меня не зависит.

Барбара: М-м-м.

Кейти: Я всю жизнь учила и наставляла своих детей — и я благодарна им за то, что они меня не слушали. (Смех в зале) Давайте посмотрим на то, что вы еще написали Читайте наш список

Барбара: Хорошо. Я перечислила в нем качества своей сестры. Лори своевольная, упрямая, вспыльчивая, самоуверенная, активная, умная, эгоистичная, самоотверженная, плохая мать, надменная, заботливая и добрая.

Кейти: Да. Атеперь, милая, сделайте разворот и посмотрите, что из этого выйдет. Барбара: Я своевольная... Кейти: «В отношении Лори я... »

Барбара: В отношении Лори я своевольная, упрямая, вспыльчивая, самоуверенная, активная, умная, эгоистичная, самоотверженная, плохая мать...

Кейти: «Плохая сестра... и

Барбара: Плохая сестра...

Кейти: «... и дочь... »

Барбара: И дочь... надменная, заботливая и добрая. Кейти: Да. Не кажется ли вам, что в этом больше правды?

Барбара: Может быть. Может быть.

Кейти: Какое из слов показалось вам самым трудным

для разворота? Барбара: «Самоотверженная».

Кейти: О дорогая! Жизнь сыграла с вами злую шутку, не так ли? Когда Лори где-то там живет своей жизнью и вы мысленно тоже находитесь там, нет того, кто проживал бы вашу жизнь здесь.

Барбара: Вы правы.

Кейти: Вот так и рождается одиночество. Вот так вы теряете себя. Когда вы вмешиваетесь в дела Лори, вы остаетесь без сестры. Мысленно вы находитесь рядом с ней, осуждаете ее, говорите ей, что она должна делать, — и теряете себя.

Барбара: Да, это так.

Кейти: Поэтому вы и чувствуете себя отверженной и одинокой. Достаточно потери одного члена семьи. Давайте рассмотрим следующее утверждение.

Барбара: Хорошо. Я не хочу когда-либо оказаться рядом с человеком, который принял решение умереть, и наблюдать за его агонией только потому, что кто-то опоздал с решением.

Кейти: Понятно. А теперь снова мысленно пропустите эту историю через себя.

Барбара: Я уверена, что я хочу этого.

Кейти: Тогда начните со слов «Я хочу... » и прочитайте это утверждение еще раз. Постарайтесь почувствовать, что действительно желаете этого.

Барбара: Я хочу оказаться рядом с человеком, который принял решение умереть, и наблюдать за его агонией только потому, что кто-то опоздал с решением.

Кейти: «Я готова... »

Барбара: Я готова оказаться рядом с человеком, который принял решение умереть, и наблюдать за его агонией только потому, что кто-то опоздал с решением.

Кейти: Да. И если что-то еще вызывает в вас обиду, печаль или ощущение разобщенности — любые чувства, кроме любви к сестре, — запишите это, предайте свои мысли бумаге. Все внутренние конфликты разрешаются на бумаге. Нет такого кошмара, от которого нельзя избавиться. Сколько раз вы прокручивали эту историю в своей голове с тех пор, как она случилась?

Барбара: О, тридцать или сорок раз.

Кейти: Хорошо, тридцать или сорок раз. А сколько раз умирала ваша мать?

Барбара: Ну, она была на пороге смерти три раза за последние два месяца.

Кейти: И все-таки сколько раз она умирала?

Барбара: Она умерла один раз, в муках.

Кейти: Да, она умерла один раз. «Она умирала в муках» — правда ли это?

Барбара: Я не могу знать это наверняка.

Кейти: Вот именно. Как вы реагируете, когда верите в мысль «Моя мать умирала в муках»?

Барбара: Я мучаюсь от этого. Я вижу ее лицо, слышу ее слова и очень сильно страдаю.

Кейти: Итак вы не знаете, действительно ли ваша мать умирала в муках, но знаете о том, что вы сейчас мучаетесь из-за ее предполагаемой агонии. Достаточно одного человека, испытывающего муки.

Барбара: Да.

Кейти: Видите ли вы хотя бы одну причину для того, чтобы держаться за мысль «Моя мать умирала в муках»? Я не говорю, что ее смерть была легкой. Это древняя история. Это религия. И я не прошу вас отбросить эту мысль.

Барбара: По правде говоря, я не думаю, что мама умирала в муках. Но мне кажется, что она время от времени испытывала муки перед смертью.

Кейти: Это более правдиво. Кажется, она испытывала муки.

Барбара: Но я действительно не знаю.

Кейти: Все в порядке, милая.

Барбара: Я вижу ее лицо, слышу ее слова, но...

Кейти: Как вы реагируете, когда верите в мысль, что она умирала в муках?

Барбара: Я чувствую себя беспомощной, слабой, несчастной, поскольку не смогла дать матери того, чего она хотела.

Кейти: Кем бы вы были без этой мысли?

Барбара: Я просто была бы рядом с мамой, помогала бы ей, любила ее.

Кейти: Воодушевляли бы ее всю эту неделю.

Барбара: О Боже! М-м-м. Да.

Кейти: «Моя мать умирала в муках» — разверните это

утверждение Барбара: Я умирала в муках?

Кейти: Да. Снова, и снова, и снова. Вы убивали в себе радость от пребывания с матерью в ее последние дни, от наблюдения за чудом жизни, движущейся к закату и вновь возрождающейся в вас, жизни, которой нет конца. О милая, пора остановиться. Достаточно одного человека, умирающего в муках. Вы не можете знать, что происходило с вашей матерью, но со своей агонией вы можете что-то сделать. Нет такого кошмара, от которого нельзя пробудиться. Ваша история и реальность не согласуются друг с другом. Реальность всегда добрее вашей истории о ней — всегда.

Барбара: Я понимаю.

Кейти: Я радуюсь тому, что вы открыли для себя, милая. Вы думаете о лице своей матери, вспоминаете ее слова, и я слышу, как вы говорите, что не можете знать, действительно ли она умирала в муках.

Барбара: Да, я не могу этого знать.

Кейти: Попробуйте найти то место — это касается и всех присутствующих в зале, — где сохранились воспоминания о самой сильной боли в вашей жизни. Это может быть эмоциональная или физическая боль — не важно. Идите в это место. Вы знаете такое место? Где оно? Что там происходит? Можете его найти?

Барбара: Угу.

Кейти: Вы там? Закройте глаза. А теперь, находясь в центре этого переживания, найдите то место внутри себя, в котором жива память о тех мгновениях, когда вам было хорошо. Это может быть даже просто мысль о вкусном обеде, возникшая на пике очень сильной боли в тот момент, когда вы в истерике катались по полу. Идите в это место. Посмотрите, можете ли вы его найти. (Пауза. ) Вы нашли его. Хорошо, расскажите о своих переживаниях.

Барбара: Как-то, наблюдая за мамой, которая мучилась, я вдруг осознала, что не могу контролировать ситуацию, и просто вернулась к себе. Я почувствовала себя очень хорошо, даже несмотря на то, что ситуация была оченьтягостной, что я не могла как-то изменить ее... и я вернулась к себе.

Кейти: Хорошо, милая. И выдумаете, что ваша мать была менее мудрой или способной, чем вы? Внутри каждого из нас есть такое место, дорогая. Мы все можем найти его, если заглянем как можно глубже внутрь себя, независимо от того, сколько в нас боли.

Барбара: Думаю, что я недооценивала маму в течение той недели.

Кейти: «Я недооценивала маму в течение той недели» —

разверните это утверждение. Барбара: Я недооценивала себя в течение той недели. Кейти: Да, милая. И свою сестру тоже. Барбара: Верно.

Кейти: Матери так прекрасны! Они умирают ради нас, разве вы не видите? Они умирают, как и все, чтобы мы могли понять. Не может быть никакой ошибки. Их смерть совершенна, и она наступает лучшим для нас способом. Выбрали бы вы такую смерть для нее, если бы знали, что только так можно познать Бога?

Барбара: О... (Пауза. ) Да.

Кейти: Да, милая. Это кажется серьезным основанием. Барбара: Благодарю вас, Кейти. Я чувствую, что избавилась от тяжелого бремени. Кейти: Я счастлива, дорогая.

Барбара (смеется): А что, если я позвоню Лори и поделюсь с ней своими открытиями?

Все потоки устремляются к морю, потому что оно ниже их. Смирение дает всему силу.

атериальный мир — метафора разума. Разум теряется в своих проекциях, но в конце концов всегда возвращается к себе, подобно потокам, которые устремляются к морю. Каким бы блестящим ни был разум, каким бы раздутым ни было полагающееся на него эго, стоит разуму понять, что на самом деле он ничего не знает и не может знать, он возвращается к своим истокам и встречается с самим собой — в смирении.

Как только вы поймете, что есть правда, все начнет стекаться к вам, потому что вы становитесь живым примером смирения. Осознавший себя разум стремится занять низшее, наименее творческое положение, из которого и происходит творение. Самое низкое есть самое высокое.

Менее чем через неделю после моего возвращения из клиники начали распространяться слухи о произошедших со мной переменах. Мне стали звонить абсолютно незнакомые люди. Они задавали мне вопросы и просили о встрече. Причем звонки раздавались в любое время дня и ночи. Звонили те, кто проходил программу двенадцати шагов в Обществе анонимных алкоголиков, звонили просто люди с улицы, жители других городов и те, кто был наслышан обо мне от друзей или знакомых, В их вопросах слышалась мольба о помощи. Они

спрашивали: «Как я могу обрести такую же свободу? » А я отвечала: «Не знаю. Но если хотите увидеть, что это такое, приходите и поживите со мной. Я буду рада поделиться тем, что имею».

В мой дом постоянно приходили люди. Мог заглянуть какой-нибудь человек, тут же раздавался телефонный звонок и появлялись еще двое, затем еще и еще — до пятнадцати человек за вечер. Они были наслышаны о том, что я — святая, что я — Мастер, Будда. Они говорили, что я «просветленная», хотя я не имела ни малейшего представления о том, что это означало. Для меня это слово звучало так же, как, например, слово «простуженная». Когда они с любопытством разглядывали меня, я чувствовала, что они видят во мне некое проявление чуда, но меня это устраивало. Я знала, что свободна, но все еще подвергалась атакам разного рода иллюзий, от которых человечество страдало во все времена. Поэтому я не ощущала в себе никакого просветления.

Еще около года я записывала в дневник убеждения, которые появлялись в моем уме. Я должна была записывать их и исследовать, чтобы не отклоняться от реальности. Их было много — сотни, тысячи. Каждое убеждение было подобно метеору, врезающемуся в планету с намерением разрушить ее. Если кто-то говорил или я слышала в своем уме: « Какой отвратительный день», мое тело начинало трястись. Казалось, что я совсем не могла переносить ложь. Не имело значения, я это говорила или кто-то другой, потому что все вокруг было мною.

Очищение и разрушение старого происходило во мне мгновенно, хотя, когда я занималась исследованием с другими людьми, им процесс представлялся растянутым во времени и пространстве — из-за его насыщенности. Для меня же безвременность процесса была очевидной. Поэтому, когда появлялось очередное

убеждение, я тут же записывала его, ставила к нему четыре вопроса и затем делала развороты. Первый год я посгоянно записывала свои мысли и все время плакала. Но никогда не чувствовала себя разочарованной. Я любила ту женщину, которая умирала в процессе исследования, женщину, которая находилась в состоянии сильного замешательства. С каждым днем я любила ее все больше. Она была неотразима.

Часто по утрам, до или после прогулки, я могла сидеть у окна в солнечном свете, ожидая когда появится неприятное чувство. И если оно появлялось, я радовалась, поскольку это означало, что есть некая мысль, нуждающаяся в чистке, как и я сама. Я записывала каждую такую мысль, и в этом было много забавного.

Почти все мои мысли в то время были о моей матери. Я знала, что если я расправлюсь с одним заблуждением, то сумею распрощаться и со всеми остальными, поскольку имею дело с концепциями, а не с людьми. Это были мысли типа «Моя мать не любит меня», «Она больше любит мою сестру и брата», «Она могла бы приглашать меня на семейные обеды», «Если я расскажу правду о том, что произошло, она станет все отрицать и мне никто не поверит».

В тот первый год мне было недостаточно просто в уме, без слов, произвести исследование той или иной мысли. Я должна была ее записать. Какие бы мотивы вами ни двигали, вы не можете остановить ментальный хаос. Но если вам удалось выделить один фрагмент хаоса и стабилизировать его, весь мир начинает приобретать смысл.

Поэтому я записывала мысль и исследовала ее. Иногда я работала над ней в течение часа, а иногда на исследование уходило все утро и часть дня. Но сколько бы времени ни занимал процесс исследования, я всегда видела, что мысль не является правдой, что она всего лишь ошибочное предположение.

2? а

Бзйран Кейти

Я никогда не могла найти какого-нибудь подтверждения в пользу того, чтобы держаться за свое убеждение. И тогда я задавала вопрос: «Как я реагирую, когда верю в эту мысль? » — ив тот же миг получала ответ, что источником страданий была именно эта мысль, а не моя мать. Затем следовал еще один вопрос: «Какой я была до этой мысли? Какой я буду без нее? » И я могла ясно видеть разворот. Я имела дело с причинно-следственными связями и полярностями, и мне нетрудно было понять, что одна полярность может быть такой же правдивой, как и другая. «Моя мать не любит меня» — «Моя мать любит меня». Я умирала за мысль, которая имела равную себе по правдивости противоположность. И ничто, кроме исследования, не могло остановить мою тряску.

Я записывала на бумагу каждую концепцию, касающуюся моей матери, потому что именно они имели надо мной самую сильную власть. Затем исследование проясняло их. Я работала не со своей матерью, а с теми идеями, которые у меня были относительно нее. У всех нас есть такие идеи: «Я хочу», «Мне нужно», «Она должна», «Она не должна». Я погрузилась в изучение своего существа. Я была разумом, осознающим себя, Богом, видящим свое отражение в зеркале.

Смирение — наша естественная реакция на понимание правды о самих себе. Когда мы исследуем наши суждения о других людях, а затем разворачиваем их, направляя на себя, мы проходим сквозь очищающий огонь. У нас появляется приятная слабость в коленках, мы узнаем, как это замечательно — терять, и видим, как потеря превращается в победу. Такова суть Работы. Некоторые люди называют это прощением, я же — здравомыслием.

Проявляя сострадание к себе, вы примиряетесь со всеми существами в мире.

егодня утром я обратила внимание на то, что покормила себя наидобрейшим образом. Еда была простой, но обильной. И даже если бы у меня не было фарфоровой посуды, столовых приборов, элегантной скатерти и салфеток, стола, стульев и свечей, я нашла бы где-нибудь освещенное солнцем место, села бы там и съела свой завтрак руками. Я никогда не лишаю себя самого лучшего, что может дать мне настоящий момент. Мне нравится, что я сама забочусь о себе, нравится то, что придает мне для этого сил, — то есть абсолютно все.

Готовя завтрак для себя и Стивена, я наблюдаю за добротой в действии. Я наблюдаю за своим приближением к холодильнику, за тем, как рука, которую я называю своей, открывает дверцу. И хотя я не верю в это, песня ума — отличное музыкальное сопровождение, которое мне нравится. За чем же потянется рука? Она вытаскивает упаковку с яйцами и хлеб. Я отмечаю, что свет из открытого холодильника отражается от белых поверхностей кухонной мебели. Рука берет четыре яйца, тело движется к столу, рука кладет два куска хлеба в тостер, затем досгает вилку, чашку, разбивает яйца, взбалтывает их, добавляет соль и перец. Рука тянется к плите, кладет кусок масла на сковороду, ждет, пока оно расплавится, выливает взбитые яйца. А пока

яичница жарится, перед моим мысленным взором проплывают картины: цыплята, гуляющие потраве, потом такие же цыплята, но в клетках, поставленных одна на другую, где их усиленно кормят, и я спрашиваю себя, а не в клетке ли жила я сама, и жду в тишине.

Я вижу те давно минувшие времена и себя — в клетке. Тогда мне казалось, что мрачный период жизни никогда не кончится, я верила в то, что моя боль бесконечна — в этой темной запертой клетке. А потом я увидела ключ и открыла дверь. После этого решение любой проблемы, возникающей в моем новом мире, стало для меня детской игрой — как будто я искусный маг, чародей, который может заставить любую мысль исчезнуть одним лишь движением волшебной палочки.

Все это приходит мне на ум, пока жарятся яйца. На мой взгляд, в них — сила. Они умерли, чтобы я могла жить. Я выкладываю яичницу на две сияющие белые тарелки рядом с поджаренным в тостере хлебом и направляюсь к обеденному столу, где меня уже ждет чай, разлитый по чашкам. Какое прекрасное слово «завтрак»! Как прекрасен мир!

Все, что разум может увидеть, выйдя за пределы самого себя, всегда добрее того, что он видит, когда он ограничен, — такова привилегия открытого разума. Добро резонирует с тем, что есть. Добро — просто пить маленькими глотками чай, даже не думая об этом. Это подобно тому, как растение, получая влагу, совершенно не задумывается о том, нуждается ли оно в ней. Добро — это когда дождь барабанит по стеклу, потому что звук дождя для моих ушей — дар жизни, который я ничем не заслужила. Добро подготавливает для меня пищу, которую я буду есть в следующем сезоне. Оно даже оставляет для меня радугу после дождя. Добро бесконечно. Оно — и волосы, которые защищают мою голову от солнца, и земля, поддерживающая пол. Нет ничего, в чем не было бы добра. Оно присутствует и

в смерти, дающей нам возможность пережить то, что не может быть пережито в обычной жизни: опыт ни с чем не отождествляющей себя бестелесной сущности, абсолютно свободного разума.

Когда вы осознаете, откуда вы пришли, никакое воображение не в силах заставить вас поверить в свою обособленность. Все видится таким, какое оно есть, и вы понимаете, что не можете потерять ничего, кроме самого отождествления. Из всего, что вам казалось реальным, остается только добро — и это всегда хорошая новость. Здесь нечему учиться. Это переживание, это внутренняя радость. Когда я даю вам что-то просто так — я радуюсь. Я поступаю так, потому что люблю себя в те мгновения, когда проявляется моя доброта. Эта доброта может быть обращена только ко мне. Она не распространяется на кого-то еще, даже на того, кому кажется, что он получает от меня добро. Я и дающий, и получающий. И это все, что имеет значение.

Мне принадлежит весь мир, потому что я живу в последней истории, в последнем сне: женщина, сидящая в кресле с чашкой чая. Я смотрю в окно, и все, что я вижу, является моим миром. За пределами этого мира нет ничего, ни одной мысли. Мне хватает моего мира. Его безграничное пространство включает в себя все, что я когда-либо хотела сделать, и все, чем я когда-либо хотела быть. Этого достаточно для достижения моей цели, а моя цель — сидеть сейчас здесь и пить чай.

Я могу вообразить мир, лежащий за пределами того, который я вижу, и когда это случается, я все-таки отдаю предпочтение своему миру. Мне всегда лучше там, где я нахожусь сейчас, чем в любой истории о прошлом или будущем. Только здесь и сейчас имеет для меня значение. Это то, из чего проистекает моя жизнь. Больше ничего не требуется.

Лучший лидер — тот, который следует воле людей.

следую пути того, что есть, который всегда от-

7 I крывается передо мной в настоящем. Такова воля Бога, это ясно как день. Когда у вас больше нет вашей собственной воли, времени и пространства тоже не существует. Все становится единым потоком. Вы ничего не решаете, а просто перетекаете от одного события к другому — все решается за вас.

До февраля 1986 года я в течение десяти лет страдала от депрессии, а последние два года чувствовала себя настолько подавленной, что даже не желала покидать свою комнату. Я хотела только одного — умереть. Я неделями не чистила зубы. Каждый раз, когдя я собиралась сделать это, появлялась мысль: «Какой от этого толк? Это ничего не даст». Я чувствовала себя мертвой, а зачем мертвецу беспокоиться о чистке зубов? Но теперь, когда мой разум стал ясным, я следую голосу, который нашептывает мне поутру: «Встань и почисти зубы», и ничто не может остановить меня.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒