Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





«Готьеее, пррриивет» 3 страница



На званых ужинах я всегда прятался за чужими спинами и неумело поддерживал разговоры, отвечая так, будто меня впервые вывели в свет.

– Чувствуйте себя как дома, – проговорил я, пропуская одноклассников в комнату.

– Тут мило, – отозвался Леон, с интересом рассматривая книжные полки. – Смотрю, ты больше по русской классике.

– По классике в принципе, – пожал плечами я.

– Могу я присесть? – спросила Оливия, указывая на мой стул у письменного стола.

– Конечно, присаживайтесь, где вам удобно.

В дополнение к привычной обстановке в виде шкафов, кровати, телевизора – который я использовал только для игр на PlayStation – и письменного стола у окна я позаимствовал из соседних комнат ещё три стула с расписными спинками и круглый стол.

Первые пять минут мы потратили на неловкое блуждание по моей комнате: рассматривали книжные полки, причём Леон оценил книги по искусству, Оливия – английскую классику, а Оливер присвистнул при виде Толкина.

В дверь постучали, и вошла Лора с подносом, на котором стоял высокий стакан воды и лежали салфетки. Она подошла к столу, осторожно обходя Оливера, но тот, к моему удивлению, скорчил недовольную гримасу и отошёл на пять шагов в сторону, словно само присутствие Лоры в комнате оскорбляло его. Я оглянулся и заметил, что Леон выглядит не менее растерянным, чем я. Оливия потянулась за стаканом и вежливо поблагодарила Лору.

Когда мы уселись, каждый взял себе по листу бумаги и ручке, и мы устроили мозговой штурм.

– Как насчёт того, чтобы рассказать о Людовике XVI? – спросил Леон без малейшего интереса.

– Он скучный, – ответил Оливер.

– Почему? – Леон принялся рисовать цветы на листе.

– Ну, как тебе сказать. Мне не нравится Людовик XVI, он трус, который сначала не мог усмирить своих приближённых, а когда запахло жареным, попытался сбежать от народа.

– То, что он тебе не нравится как личность, не значит, что он скучный, – вставил я. Леон улыбнулся мне в знак благодарности.

– Я рассчитывал, что мы возьмём кого‑ нибудь поинтереснее: Марата или Робеспьера.

– Как тебе Мария‑ Антуанетта? – ехидно спросила Оливия у брата.

– Пожалуйста, никаких королев, Ви.

Я бросил быстрый взгляд на близнецов и уткнулся в свой лист бумаги. Впервые услышал, чтобы Оливер так называл сестру. Наверное, это семейное прозвище, так же как, например, я называл Габриэллу «Габи», а Скэриэл звал её «Биби».

– Может, проект сделать о Дантоне? – нерешительно предложил я.

– Дантон? – Оливер задумчиво уставился на меня. – «Разве можно унести Родину на подошвах своих башмаков? » Давайте про Дантона, он интересный.

– Дантон так Дантон. Мне не принципиально, – откликнулся Леон. – Я не очень люблю политику.

– Я не против, – согласилась Оливия. – Всё равно они все закончили одинаково – на эшафоте.

– Если умирать, то с достоинством. – Оливер повернулся к сестре и улыбнулся. – Дантон показал хороший пример.

– Но было бы лучше не умирать и продолжить революцию. Его все предупреждали о кознях, которые строили за его спиной. Что на это говорил Тибодо? «Он позволил себя арестовать, как ребёнка, и зарезать, как барана», – торопливо ответила Оливия.

– Одни живут ярко и умирают рано, другие долго живут серой массой, а в историю входят те, кто больше всего успел за жизнь. Я думаю, лучше оставить след в истории, чем всю жизнь прожить в тени других. Дантон был известной личностью, он вёл революцию, его любили, уважали и боялись. Смерть – это только смерть. Вспомни Ахиллеса. Одиссей ему сказал, что есть выбор: доживать свои дни в углу, а после смерти люди спросят: «А кто это умер? » – или увековечить своё имя в истории. Выбор очевиден.

– Честолюбие, не более, – отозвалась она.

– Каждый герой в душе честолюбивый мальчишка, – довольно проговорил Оливер, – да и не только герой. Так что я бы предпочёл добиться чего‑ то и умереть молодым, чем всю жизнь прозябать на задних рядах.

И мы принялись обсуждать честолюбивых героев, исторических личностей, говорить обо всём и ни о чём. Я вспомнил Александра Македонского, чьё честолюбие и гордость заставили его превзойти сначала отца, а затем и Геракла. Оливер напомнил про комплексы Гитлера, несостоявшегося художника, но тщеславного диктатора. Леон поделился историей про Нуриева, который после побега из СССР выступал по всей Европе.

– Давайте вернёмся к проекту, – спустя час предложил Леон. – О!

Кагер удивлённо посмотрел в сторону открытого окна, и я мысленно уже представил, что могло его удивить, точнее, кто.

Довольный Скэриэл наблюдал за нами.

– Мисс, позволите войти? – вежливо спросил он у Оливии, сидевшей ближе к окну. Она издала испуганный писк и отскочила к брату.

Лоу, не смущаясь, влез в комнату в напряжённой тишине. Мои одноклассники ошарашенно переглядывались.

– Скэриэл не жалует двери, – проговорил я, когда тот предстал перед нами во всей красе.

– Всем привет, у вас тут собрание юных чистокровных? Привет, Леон, – кивнул он Кагеру, и тот кивнул в ответ, заливаясь румянцем.

– Это Скэриэл Лоу, он мой друг, – начал я и, повернувшись к нему, добавил: – Прости, я забыл тебе сказать, что сегодня работаю над проектом.

– Привет, я Оливер Брум, а это моя сестра Оливия. – Не растерявшись, Оливер подошёл и протянул руку. Скэриэл с довольным видом принял рукопожатие.

– Очень приятно.

– Взаимно, – ответила Оливия.

– А как ты забрался? – спросил Оливер.

– Хочешь, покажу?

– Давай. – Они со Скэриэлом подошли ближе к окну.

– Оливер иногда ведёт себя как маленький ребенок, – тепло улыбнулась Оливия, наблюдая за тем, как ее брат и Скэриэл выглядывают из окна, при этом Скэриэл активно жестикулировал, объясняя весь процесс таинственного попадания в мою комнату.

– Кто из вас старше? – спросил Леон, стоя рядом.

– Я старше на восемь минут.

В это время Скэриэл вылез из окна, и, к нашему удивлению, Оливер последовал за ним.

– Ты куда? – испуганно крикнула Оливия.

– Он говорит, что это безопасно, хочу проверить. Давай с нами?

– Я в платье, – нерешительно возразила она.

– Тогда в другой раз. Готье, ты уже так поднимался?

– Не было необходимости. К себе домой я могу попасть и через дверь.

– Но так веселее, – парировал Оливер. – Леон, ты с нами?

– Нет, спасибо, мне и тут хорошо, – улыбнулся Кагер.

– Мы вернёмся минут через пять, – крикнул он и скрылся из виду. – Ви, жди меня!

Мы втроём бросились к окну и наблюдали за тем, как Скэриэл проворно спустился вниз и по пути объяснял Оливеру, куда ставить ногу и за что цепляться рукой.

– Сумасшедшие, – вздохнула Оливия. – Ему лишь бы довести меня до нервного срыва.

– Тут не так высоко, не волнуйся, – заботливо сказал я. – Скэриэл следит за тем, чтобы он не упал.

– Вы так дружны? – Она посмотрела на меня, и моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Оливия была слишком близко. Её духи – смесь чего‑ то сладкого и весеннего с тонким ароматом цитрусовых.

Я попытался сосредоточиться на её словах.

– Прости, что?

– Я про Скэриэла. С виду вы очень близки.

– Да, он мой друг.

В это время Оливер очутился на земле и победоносно улыбнулся нам. Оливия помахала ему рукой. Леон показал большой палец.

Когда Скэриэл и Оливер взбирались на второй этаж, подъехал автомобиль Кевина. Сегодня я планировал весь день пробыть дома, и Кевин вызвался отвезти Сильвию за покупками.

– Мистер Брум! Что происходит? – испуганно раздалось снизу. Сильвия в спешке выбралась из салона.

Уверен, ей открылась прекрасная картина: любимый сын мистера Брума на пару с полукровкой, от которого Сильвия, мягко говоря, не в восторге, покоряют окна второго этажа.

– Всё в порядке! – крикнул я, когда Оливер последним влез в окно. – Всё под контролем!

Растерянная Сильвия не сдвинулась с места и даже не потрудилась закрыть дверцу автомобиля. Кевин стоял позади и сдержанно улыбался.

Очутившись в комнате, Оливер расхохотался, а Скэриэл довольно посмеивался, словно оба по меньшей мере покорили Эверест. Им оставалось только победоносно поразмахивать флагом, а затем водрузить его на моей кровати.

– Давайте обсудим проект, – предложила Оливия, когда мы все уселись на свои места. Скэриэл отошёл к книжным полкам.

– Что ты ищешь? – спросил я.

– Не знаю, может, возьму «Финансиста» Драйзера. – Он вытянул книгу и пролистал её.

– Ты читаешь? – недоверчиво спросил Оливер. – Каких писателей предпочитаешь?

– Толстой, Достоевский, – не оборачиваясь, ответил Скэриэл, – Гюго.

– Значит, Дантон. Предлагаю выступить с его речью и обыграть казнь, – начал Леон. – Оливия, не хочешь мне помочь подготовить эскизы костюмов?

– Конечно, – улыбнулась та. – Готье, сможешь сыграть Дантона?

– Я? Не знаю, – неловко проговорил я, смутившись тем, что Оливия предложила мне главную роль.

– Я сыграю палача. – Оливер поднял руку. – И могу сыграть Робеспьера.

– У вас Французская революция? – У Скэриэла загорелись глаза.

– Знаешь что‑ нибудь об этом? – спросил Оливер.

– Обожаю «Марсельезу». Очень вдохновляет. Готов только ради неё учить французский, – торопливо ответил Лоу.

– Читаешь классику, знаешь историю, – с сомнением в голосе протянул Оливер, заинтересованно рассматривая Скэриэла. – Может, и в античной культуре разбираешься?

– Немного… Мне нравится Македонская империя.

– И что же думаешь об индийских походах Александра? – не унимался Оливер, словно хотел подловить Лоу на лжи.

– Оливер, остынь, – проговорила Оливия.

– Я просто спросил. – Тот поднял руки на уровне груди, показывая, что ничего плохого не замышляет.

– Я думаю, что основной причиной неудачи Александра Македонского было то, что он не знал особенностей природы и географического положения страны, да и индусы храбро бились. Одни слоны чего стоили. Это показывает, как неосведомлённость рушит героические планы. Иногда нельзя лезть напролом, – отчеканил Скэриэл.

– Ты считаешь, что после покорения персов Александру жизненно необходимо было тащить всю армию в Индию? – понизил голос Оливер.

– Достаточно, – жёстко произнес я. Меня начинало раздражать то, с каким рвением Оливер пытался загнать Скэриэла в угол.

– Всё нормально, Готи, – с улыбкой ответил мне Скэриэл – при упоминании этой формы имени близнецы Брум удивлённо уставились на меня – и повернулся к Оливеру. – Он покорил персов, но индийская сатрапия входила в Персидскую державу. Ему нужно было укрепиться на индийских землях как завоевателю Персии. Поэтому, конечно, он должен был идти с походом в Индию.

– О’кей, – примирительно ответил Оливер, хотя секунду назад выглядел так, словно готов был прыгнуть на Лоу и растерзать его, – вопросов больше нет. Что там по Дантону?

Весь следующий час мы наконец полностью посвятили французскому революционеру. Скэриэл уселся на мою кровать и с увлечением читал Драйзера, но я знал, что он ловит каждое наше слово.

Одноклассники, вежливо отказавшись от предложения остаться на ужин, начали собираться.

– Простите, но меня ждёт дядя, – виновато произнёс Леон.

– У нас сегодня семейный ужин с родителями, – вторила ему Оливия.

Я проводил их до входной двери. За Кагером приехал новый водитель, на этот раз женщина‑ полукровка. Оливия помахала мне, и они с братом уселись в автомобиль. Я поднялся в свою комнату, когда машины покинули двор.

– Прости за Оливера, – начал было я. – Он не такой заносчивый, как могло показаться.

– Да всё путём, не парься…

– Останешься сегодня?

– Нет. – Лоу приподнялся на кровати. – Я завтра утром уезжаю, нужно отметиться в школе.

– Ясно, – неловко бросил я.

– Хотел тебе кое‑ что дать. – Он протянул мне руку, зажимая что‑ то в кулаке. – Ключ от моего дома.

– Зачем?

– Я с лёгкостью попадаю в твой дом. Теперь у тебя будет возможность приходить, когда захочешь. И я уже предупредил Джерома и Эдварда. Вы можете собираться у меня и работать над своим проектом.

– Это как‑ то слишком, – тихо проговорил я, разглядывая ключ.

– Да брось. Так будет справедливо. Я давно хотел сделать тебе дубликат.

Когда мы играли в Resident of Evil, пришло эсэмэс от Оливии. Сердце забилось как бешеное. Я представил, как она приглашает меня погулять, возможно, мы сходим с ней в картинную галерею, слышал, там сейчас интересная выставка. Или можно посетить Музей современного искусства. На худой конец просто сходить в кино. Но моим мечтам не суждено было сбыться:

«Привет. Хотела извиниться за Оливера. Он не всегда такой придурок, и не хотел обидеть Скэриэла. Оливер любит вступать в дискуссии, если ему нравится собеседник. Так что сегодняшняя их небольшая перепалка – это так Оливер показывает свою заинтересованность. Пожалуйста, не говори ему, что я тебе писала. Спасибо».

 

XV

 

Больше всего в лицее я ненавидел практические занятия по тёмной материи. Я был готов написать пять эссе и сделать не одну проектную работу, если это позволило бы мне избежать практики.

В нашем мире существует деление на социальные классы по уровню тёмной материи. Каждый год чистокровные в учебных заведениях сдают экзамены, чтобы подтвердить свой уровень. Чистокровный с высоким уровнем может занимать значимые должности, вплоть до управления страной.

Полукровки владеют тёмной материей на ничтожном уровне. У них недостаточно средств, чтобы достигнуть мастерства. Низшие не владеют тёмной материей вовсе. В школах полукровкам и низшим не преподают ни теорию, ни практику: это считается бессмысленным для них занятием.

В одиннадцать лет чистокровные сдают свой первый экзамен – по‑ другому его называют Церемонией огня. В этом возрасте мы уже способны извлекать большие тёмные сгустки. Но важно не только извлечь, но и направить силу. Вначале тёмная материя – это неконтролируемый сгусток тёмного дыма. Он быстро испаряется и не может причинить вред. В школах и лицеях учат контролировать материю, делать её густой и плотной. В высших учебных заведениях на практических занятиях учат преобразовывать тёмную материю в твёрдый материал. С виду он так и остаётся сгустком тёмного дыма, но причинённый вред от удара возрастает во много раз.

Чего греха таить, мой первый экзамен был кошмарным посмешищем. В то время я абсолютно не умел управлять своей силой. Не то чтобы сейчас я с лёгкостью справлялся, но в первый раз чуть не спалил кабинет. Вспоминать стыдно, а забыть сложно. Хотел бы я стереть позор из своей памяти, но одноклассники из числа тех, с кем я не дружу, любят напоминать мне о том дне.

– Ребята, Хитклиф идёт! У кого огнетушитель?

– Хитклиф, не переживай, в этом кабинете есть пожарные датчики.

– Внимание! Уберите с дороги всё, что легко воспламеняется!

Прошло пять лет, но я помню всё, как будто это было вчера. На экзамен я шёл восемнадцатым, меня жутко трясло от страха. Основным заданием было погасить три свечи на старинном канделябре с помощью тёмной материи. Пустяковое задание, которое подвластно и восьмилетней Габриэлле, но в тот день, готов поклясться, я мог упасть в обморок просто при виде канделябра. Дети передо мной быстро справлялись, и, к моему ужасу, очередь двигалась с колоссальной скоростью.

Я встал напротив канделябра, метрах в пяти от него. Всё, что мне нужно, – это сконцентрироваться, извлечь тёмную материю и направить сгусток на чёрное пламя. Это не обычный огонь, иначе всё было бы значительно проще. Чёрное пламя олицетворяет собой переход во взрослый мир, где чистокровные учатся усмирять тёмную материю. Затушить пламя невозможно, если не сосредоточиться на цели.

Я знал об этом и так сильно перенервничал, что направил сгусток ниже и сбил канделябр. Тот отлетел на добрые два метра в сторону и попал на стол мистера Авреля, нашего преподавателя. Удивительно, но даже в этот момент чёрное пламя не потухло. Так что, могу вас заверить, даже сбив канделябр с подставки, технически я так и не сдал экзамен.

На столе находились табели, журнал посещения, прочая документация – одним словом, бумага. Финал ясен: всё это загорелось ярким пламенем. Я в ужасе наблюдал за тем, как горят документы. Дети в панике бросились к выходу, стали раздаваться крики. Мистер Аврель громко призывал к спокойствию, но мы его уже не слышали. Были те, кто с восторгом наблюдал за чёрным огнём: «Вот это да! Вау! » – Я слышал, как кто‑ то за спиной истерично рассмеялся. Огонь стремительно сжирал бумагу и уже занялся деревянным столом. Я стоял как заворожённый, не в силах что‑ либо сделать. Не каждый день видишь, как возгорается церемониальный огонь. Особенно если это твоих рук дело. Тем временем большинство детей бросилось прочь из кабинета. Мистер Аврель извлёк материю и накрыл огонь плотным тёмным сгустком. Едкий запах гари проник в каждую щель. Я закашлялся и позорно выскочил из кабинета одним из последних.

Стоит ли говорить, что потребовалась не одна неделя, чтобы восстановить утраченные документы. Пересдавал экзамен я через месяц вместе с теми, кто пропустил ранее назначенную дату. Наученный горьким опытом, мистер Аврель поставил канделябр посреди кабинета, и в радиусе пяти метров не было ни одного клочка бумаги.

Практические занятия проходили два раза в неделю по три часа. Я был в числе отстающих, среди таких, как Мартин Кидж, от этого моя самооценка то и дело пробивала дно Марианской впадины. Наверное, будь я единственным отстающим в классе, переживал бы не так сильно.

Однажды он попытался заговорить с Оливером, что уже звучало как самая провальная затея года, но Оливер даже не одарил его своим вниманием, словно тот был человеком‑ невидимкой из романа Уэллса. Больше очарованный Оливией, я не всегда обращал внимание на поведение Оливера, хотя они повсюду ходили вместе. Оливия была доброжелательна со всеми, отчасти из‑ за этого многие юноши верили, что она заинтересована в ком‑ то из них. Но Оливер другой. Он почти ни с кем не разговаривал, намеренно игнорировал попытки одноклассников сблизиться. Я не раз замечал на его лице скучающую мину, когда Оливия снова оказывалась в центре внимания. Помимо того, что про близнецов ходили грязные слухи, добрая половина девушек в нашем лицее не оставляла попыток покорить сердце Оливера.

– Вот мы опять с тобой здесь, – глумливо проговорил Мартин, тыча в меня острым локтем. Что за ужасная привычка?

– Ага. – Я пребывал в унынии.

В кои‑ то веки Мартин оказался хоть в чём‑ то прав. Мы снова с ним завалили практику по тёмной материи. Занятие близилось к концу. Леон, сидевший за первой партой, повернулся и смущённо улыбнулся мне, словно то, что я сидел в конце класса, было его виной. Я улыбнулся в ответ, но, сдаётся мне, оскал на моём лице ещё больше расстроил Леона. Близнецы Брум тоже справились с заданием, но Леон Кагер был лучшим, если дело доходило до тёмной материи. Мне оставалось позорно делить последнее место с Мартином. Это было сильным ударом по самолюбию. В такие моменты я жалел, что близнецы Брум учатся в моём классе. Думается мне, я бы не так переживал за эти унизительные минуты, не будь Оливии в кабинете.

– На сегодня всё! – громко произнёс мистер Аврель. – Пожалуйста, тренируйтесь на территории лицея, но не дома! Это небезопасно. Мой кабинет всегда открыт для дополнительных занятий. Все свободны.

Одноклассники принялись шумно собираться. Практика по тёмной материи была последним уроком. Я не спеша закинул в рюкзак учебники, кивнул на прощание Леону – он показал мне большой палец вверх и прошептал: «У тебя всё получится», – Оливеру и улыбнулся Оливии. Оливер, к моему удивлению, выходя, подмигнул мне. Оливия одарила тёплой улыбкой, от которой меня бросило в жар.

Вскоре кабинет опустел, и я осмелился в который раз подойти к мистеру Аврелю, чтобы ещё раз попробовать сдать практику. Мне был жизненно необходим зачёт. Я планировал поступать в Академию Святых и Великих, где занятия по тёмной материи значились как одни из важнейших.

– О, мистер Хитклиф, – довольно проговорил он, увидев мою одинокую фигуру в пустом кабинете. – Хотите испытать удачу?

– Да, если можно, – ответил я неловко.

– Отчего же нет, я рад, что вы стараетесь. – Он дописал что‑ то в журнале, поднялся и установил напротив меня два металлических кольца, которые успел убрать под конец занятия.

Я выдохнул, вскинул руки и пристально посмотрел на кольца. Извлечь материю, сформировать лук и стрелу, а затем направить стрелу. Задание будет зачтено, если стрела не потеряет форму и пройдёт сквозь два кольца.

Извлечь материю было самым лёгким из всего вышеперечисленного. Я долго не мог сотворить лук, молчу уже о стреле. У других на это уходило секунд двадцать, Леон же моментально творил фигуры из тёмной материи. В такие минуты у меня бежали мурашки по коже. Мне требовалось минимум тридцать секунд, что считалось довольно слабым показателем.

– Мистер Хитклиф, вы слишком напряжены, думайте только о том, как выглядят стрела и лук, – подсказывал мистер Аврель сзади.

Я вовремя прикусил губу, иначе изо рта могло вырваться что‑ то не очень лестное. Я не хотел обижать преподавателя: он всегда давал мне второй шанс.

Если то, что получилось, и можно было назвать стрелой, то только с натяжкой. Скорее это нечто походило на бревно. Но других вариантов у меня не было. Стараясь не нервничать – да кого я обманываю, – я произвёл захват и медленно натянул сотворённую тетиву, застыл, прицелился и выпустил толстое подобие стрелы. Миновав одно кольцо, тёмная материя растворилась в воздухе, не долетев до второго.

– Это лучше, чем было на уроке, – отметил преподаватель.

Стоя к нему спиной, я скорчил рожицу, словно проглотил лимон. На уроке моя «стрела» даже не долетела до первого кольца. Хуже меня был только Мартин. Он не смог натянуть тетиву. Тёмная материя растворилась в его руках. Но Мартин Кидж из тех парней, кто не считает неудачу большой проблемой. В то время как я готов был провалиться сквозь землю, он только рассмеялся вместе с остальными.

Возвращался домой я в отвратительном настроении. По моему лицу было понятно, что я не в духе, и поэтому сообразительный Кевин молча вёл машину. В последнее время мы в дороге часто перебрасывались парой дружеских фраз, да и в целом наши отношения улучшились. Но сегодня я был рад и привычной гробовой тишине салона.

Когда мы подъехали к дому, я торопливо покинул машину и направился к главному входу. В холле меня встретила встревоженная Сильвия. Я понял, что сегодня произошло очередное извержение вулкана по имени Гедеон Хитклиф. Повсюду валялись разбитые вазы, картины, два шкафа были разворочены в щепки – и это только начало хаоса.

В гостиной словно пронёсся ураган. Перевёрнутый диван оказался в дальнем углу, но не это меня поразило. Диваном Гедеону уже никого не удивить. Моя челюсть готова была встретиться с паркетом, когда я осознал, что Гедеон в порыве гнева вышвырнул кресло в окно. Такое было впервые. Я задавался вопросом, что же его так разозлило?

В полной тишине Кэтрин подметала осколки, Фанни и Лора в дальнем углу собирали упавшие книги. Я огляделся, ища глазами диванный столик. Его остатки покоились в камине. Тут и там валялись осколки маминых фарфоровых фигурок. Я поднял маленькую отколотую белую голову. Кажется, это был фарфоровый скворец. Прежде чем сердце защемило от воспоминаний о маме, я отбросил осколок и огляделся. Гостиная представляла собой жалкое зрелище.

– Я позову Кевина, пусть он поможет с креслом.

– Благодарю вас, господин Готье, но лучше вам подняться к себе. Мы его сами позовём, – ответила занятая Сильвия с тряпкой в руках.

Я ещё раз оглядел разрушенную комнату и порадовался, что вчера перенёс Килли наверх. Дверь в комнату Гедеона была приоткрыта. Я подошёл ближе и долго не решался заглянуть, боясь столкнуться с ним. В комнате было тихо, я уже подумал, что Гедеона нет дома, но кто‑ то тяжело вздохнул. Уже не пытаясь обуздать любопытство, я сделал ещё шаг и заглянул в проём.

Первым делом мой взгляд упал на Гедеона. Без рубашки, со взлохмаченными волосами, он лежал на кровати, спиной ко мне. Он выглядел обессиленным и одиноким. Худой, сплошные острые углы, бледная кожа. Гедеон, всегда следивший за своей внешностью, предстал сейчас в ужасном виде.

Его комната тоже пережила погром. Весь пол был усыпан осколками, щепками, в порыве гнева Гедеон перевернул стул. Возможно, загляни я дальше, смог бы увидеть перевёрнутый или сломанный письменный стол. Я хотел убедиться, что с рыбками всё в порядке, но не решался. Кажется, Гедеон услышал меня, потому что в следующую секунду, не поворачиваясь, он взмахнул рукой. Тёмная материя молниеносно пронеслась и захлопнула дверь, которая больно стукнула меня по лбу. Хорошо, я не догадался придержать дверь, а то остался бы без пальцев.

Потирая ушибленное место, я закинул рюкзак в свою комнату, убедился, что с Килли всё в порядке, и спустился вниз. Нужно было улучить момент и расспросить Лору, выяснить, что именно произошло с братом в моё отсутствие.

Лора выносила пакеты с мусором. Я вышел вместе с ней во двор и дождался, когда она будет возвращаться. У двери я жестом остановил её.

– Не могла бы ты задержаться на пару минут?

– Я? Хорошо, господин Готье, – тихо ответила она, стесняясь смотреть мне в глаза. – Вам что‑ то принести?

– Расскажи, что случилось с Гедеоном?

– Не уверена, что имею право на это. Вам лучше спросить у старших.

Я вздохнул. Лора была хорошо воспитана и знала, что, будучи младшей из прислуги, могла тактично уйти от ответа. Даже сейчас, работая в моём доме, Лора защищала личную жизнь одного из хозяев. Только Сильвия могла докладывать всё моему отцу.

– Я знаю, что ты не можешь рассказывать, но пойми, он мой брат, – воодушевлённо начал я, сам не ожидав от себя такого порыва. – Я хочу ему помочь.

– Вам лучше спросить у старших, – повторила она, обращаясь больше к асфальту, чем ко мне.

– Гедеон к тебе хорошо относится, – продолжил я. – Он бы помог тебе, поэтому сейчас ты должна помочь ему. Расскажи, пожалуйста, что произошло. Я сейчас был у него, и он так опечален. Молчит, – прошептал я, пытаясь вызвать сострадание, – мучается в своей комнате.

Как один из хозяев дома, я мог не просить, а требовать рассказать мне всё, но тогда произошли бы две вещи, которых я избегал всеми силами: я бы потерял уважение Лоры и, что хуже, перестал бы уважать себя. Лора ничем не отличалась от меня, а я предпочитал относиться к людям так, как хотел бы, чтобы они относились ко мне. В других чистокровных семьях прислугу из числа полукровок могли оскорблять и бить, но это считалось в высшем свете признаком плохого тона.

Лора сцепила руки в замок и закусила губу; я чувствовал, что её выдержка трещит по швам.

– Я не хочу, чтобы господин Гедеон страдал, – произнесла она и затем впервые посмотрела на меня. Мы никогда не общались с ней так близко, лицом к лицу. Она испуганно опустила глаза.

– Лора. – Я впервые назвал её по имени. – Пожалуйста, расскажи, что произошло.

– Днём приезжал молодой человек, незнакомец, чистокровный. – Она нервно теребила подол передника. – Попросил позвать господина Гедеона и сказал, что он его друг детства.

– Гедеон был дома?

– Да, он сразу спустился к гостю. И был очень удивлён. Я бы сказала, шокирован. Потребовал, чтобы вся прислуга ушла из дома.

– Долго они общались?

– Около получаса. Гость уехал на машине. И господин Гедеон впал в отчаяние.

– Ты помнишь, как звали гостя?

– Я не уверена, он произнёс имя быстро.

– Попробуй вспомнить, – настаивал я на своём.

Лора замешкалась, посмотрела на меня и произнесла полушёпотом:

– Кажется, его звали Люмьер.

Поблагодарив, я отпустил её и попросил никому не рассказывать о нашем разговоре.

Люмьер. Это имя ничего мне не говорило. Я надеялся, что, узнав, как звали того таинственного гостя, пойму, почему Гедеон перешёл негласную черту и опять чуть не разрушил дом, но нет, мои надежды не оправдались.

Брат не выходил из комнаты несколько часов, что было обычным явлением после того, как он разносил дом. Я занимался уроками, которых опять задали катастрофически много. Моя голова взрывалась от обилия информации. В этом году я записался на факультатив по латинскому языку. Помимо того, что я давно горел желанием изучать этот мёртвый язык, латинский вполне мог помочь мне набрать недостающие баллы при поступлении в Академию Святых и Великих.

Гедеон с первого курса учил французский и латинский, на третьем можно было взять ещё один язык, и он выбрал арабский. В отличие от меня, брат играючи справлялся с языками. Мне же приходилось усердно и долго заучивать грамматику и лексику, чтобы сказать хоть что‑ то путное на занятии. Сейчас, сидя с двумя текстами по латинскому, я боролся с посещавшими голову уже не такими радужными мыслями. Быть может, я слишком много на себя взял и мог не потянуть латынь. Пока я находился в этом полуобморочном состоянии, мне пришло сообщение, от которого сознание прояснилось, а волосы на голове зашевелились.

«Пожалуйста, давай встретимся и поговорим. Оскар В. ».

 

XVI

 

Продолжая работать над проектом по Французской революции, мы переместились в дом Скэриэла. Там было просторно, а самое главное, не было ни моего отца, ни брата, ни слуг. Леон воспринял эту весть с тревогой, словно я предложил не сменить обстановку, а устроить в полночь шабаш полуголыми в лесу. Близнецы же находились в предвкушении первого похода к Лоу. Начитавшись Тургенева, они ожидали увидеть маленький непримечательный дом на отшибе района, что‑ то в духе изб русских крестьян до отмены крепостного права. Вид обычного двухэтажного здания, ничем не отличающегося от других, не оправдал их ожиданий.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.