Глава одиннадцатая. В Москву

Глава одиннадцатая

В Москву

– Ну, пошла! Хоп‑ хоп!

Брат Михаил управлял дровнями, время от времени хлопая вожжами по крупу пегой лошаденки и покрикивая на нее.

Сани скользили по неширокой дороге сквозь заснеженный ельник.

Юрка поглубже зарылся в густой собачий мех огромной дохи, раздобытой батюшкой Козьмой в Снетогорском монастыре. Сам старый монах завернулся в стеганую накидку и пристроился рядом. Бороденка на его вытянутом ежином лице покрылась инеем. Козьма дремал и во сне беспокойно дергал носом и веками. Мальчишке же не спалось, несмотря на ранний час их выезда. Еще затемно покинули они Псков и вот уже полдня в пути. Плыли над санями широкие еловые лапы, а наверху, по темным пушистым верхушкам, катилось прихваченное морозом солнце.

От мысли, что путь их лежит в Москву, в Чудов монастырь в самом московском Кремле, захватывало у Юрки дух. Мальчишка пытался представить себе город, красивее и больше которого, по словам монахов, не сыскать в русской земле. «Кто в Москве не бывал, красоты не видал! » – приговаривал батюшка Козьма. «В Москве вся сила! » – вторил ему молодой монах.

***

– Хоп! – снова взмахнул вожжами брат Михаил, подгоняя и без того резвую лошаденку.

Отец Козьма спал и забавно подрагивал носом.

Юрка высунул голову из дохи, огляделся.

Еловый лес закончился, будто оборвался, и сани выехали на широкое снежное поле. В ельнике было тихо и мертво, а на открытом месте ветер дымил понизу белой поземкой. Дорога прорезала поле и вела в низину, к сереющему во влажном воздухе березняку.

Мальчик снова спрятался от холода в мех и задумался о вчерашнем дне.

То, что смерть была совсем рядом, не сильно напугало его – за эту зиму натерпелся и навидался всего. Когда царские люди принялись опрокидывать столы, спрятался за одним упавшим набок, накрылся широким краем скатерти, одним глазом подсматривая в узкую щелку. Видел гибель больших псковских людей, как корчились они на снегу, израненные, и затихали. Видел, как затоптали копытами упавших попов и окрасились красным их золоченые одеяния. Куда подевались Козьма и Михаил, он не знал. Лишь надеялся, что удалось им сбежать или спрятаться. Потому и перепугался, когда увидел, как к выскочившему из кремлевских ворот Николке бежит брат Михаил, а за ним гонится коренастый детина в черном кафтане, замахивается топором. И лежать бы монаху среди тел на соборной площади, да успел его спасти Николка – прикрикнул на душегуба. Опричника будто водой из ушата окатили – замер с поднятой рукой, потом обмяк весь, топор выронил и побрел назад, ошарашенный. Никола же времени не терял – бросил мясо под ноги и протянул ладонь брату Михаилу. Тот уже держал наготове тряпицу, ей и взял осторожно с руки юродивого что‑ то блестящее, будто кусочек начищенного серебра, быстро обернул и спрятал в одежде. Тут Юрку цепко схватили за ноги и потянули из‑ под стола. Мальчик уцепился за скатерть, закричал и зажмурился, ожидая удара острым железом, но вместо смерти от царского слуги получил шлепок по лбу от взъерошенного, как сердитый еж, отца Козьмы. «Ищу тебя повсюду, ползаю, как мокрица, прости Господи! » – Старый монах ухватил Юрку за руку и поволок с неожиданной для него прытью прочь от собора…

…Ночь провели в монастыре, без сна, готовясь к раннему отъезду.

Чернецы долго о чем‑ то беседовали в игуменской келье с собравшимися седобородыми старцами.

Отец Козьма уложил мальчишку на жесткое ложе, укрыл потеплее, велел набраться сил перед дорогой. «Не бойся, дитя, и постарайся уснуть. Великую опасность мы отвели, не тронет теперь государь ни эту обитель, ни какую другую». Юрка поджал ноги, обхватил колени. «А деревеньки с городами? Будет жечь или помилует? » – спросил он. Козьма не ответил, лишь потрепал его волосы и вышел из кельи вместе с братом Михаилом, готовить сани и лошадь.

***

Штаден тоскливым взглядом окидывал унылый заснеженный пейзаж и вспоминал родной уютный Ален с его аккуратными домиками, мельницей у реки и простой церквушкой на площади. Как‑ то там поживает старина Хейнс… Напоминает ли старая рана ему о пропавшем недруге‑ школяре Генрихе или давным‑ давно зажила, лишь крохотный шрам остался на пухлом плече? Наверняка былой обидчик раздобрел еще сильнее за прошедшие годы от скучной неспешной жизни. Возможно, работает себе на мельнице, у отца, копит деньги на свадьбу или уже женат и наделал кучу маленьких толстых хейнсов. Как знать, не полезь тогда Генрих с ним в драку, не пырни как следует шильцем – быть бы и ему, фон Штадену, обыкновенным пастором.

Но вот как сложилась судьба!

Хоть и взгрустнется порой по крохотному Алену, особенно когда качаешься в седле среди бескрайних московитских снегов, когда и не разобрать, где твердь, а где небо – такое все дикое, серое, однообразное и жутко холодное, – но все равно не променял бы Генрих свою жизнь ни на какую другую. И земля у него есть теперь, и дом, и слуги – вон кругломордый Тешата за хозяина готов в огонь и в воду, лишь бы удача стороной не обходила. А фортуна к Генриху благосклонна стала, едва он пересек русскую границу. А уж обжился когда да язык московитов выучил – и вовсе хорошо зажил. Правда, не всем был доволен Штаден. Взять хоть этот зимний поход великого князя Ивана. Жаловаться вроде и грех – вышел с ним Генрих на одной лошади, а теперь у него табун в три десятка голов, да еще две дюжины лошадей в Москву отправил запряженными в сани, каждые доверху всяким добром заваленные. Но рискованно стало – раньше русский царь сквозь пальцы смотрел, кто из слуг что тащит к себе, а в этой экспедиции словно помешался. Жечь, рубить, топить приказывал, а сам любовался охотно на костры да кучи загубленного. Остальное все, что не уничтожалось, своей казне принадлежащим объявлял. Золото, серебро и камни с монетами забирал и соглядатаев повсюду рассылал. Кто пытался утаить от царя хоть крупицу – тех уж нет. А уж когда выдвинулись из Новгорода в Плескау, или, как московиты этот город называют, Псков, так и вовсе странные вещи стали с их великим князем твориться. Город сытный, жирный кусок, лакомый – веселись, казалось бы, сколько влезет! Так нет же – снова эти дикарские местные предрассудки да обычаи. Говорят, тот старенький дурачок, что возле царя на въезде в город скакал, к нему опять вскоре явился, да так застращал, что к вечеру, когда неожиданно царский конь издох, Иван бросился в церковь искать вещуна. Не нашел, всю ночь промолился, а утром дал приказ озорство прекратить и выступать назад, в Александровскую слободу. Это Штадену совсем не понравилось, да и в отряде его молодцы были не прочь поживиться еще напоследок. Раз в городе не удалось, так хотя бы окрестности обшарить, потрясти.

– Никак сани бегут? – подал голос Тешата, подъезжая к хозяину и указывая меховой рукавицей на поле.

Генрих прислонил руку ко лбу, вгляделся сквозь поземку.

– Чернецы, что ли? Двое?

Тешата привстал на стременах и похлопал глазами, как филин.

– Не разобрать. Похоже, так. Мешок везут, иль еще кто едет с ними. Поближе надо.

Штаден еще раз обвел взглядом пустынные окрестные снега и угрюмый мертвый лес вдали. Тоска и холод.

Немец поежился, потер руки и погладил пищальное ложе.

– Как там у вас говорится? «Не догоним – так хоть согреемся».

– Верно, – гыкнул Тешата, радуясь предстоящей потехе. – Гойда ли?

Штаден, оживляясь, кивнул:

– Гойда!

…Выскочивших из жидкого перелеска всадников брат Михаил заметил сразу же.

Обернувшись, крикнул:

– Беда!

Вскочил на колени, огрел вожжами лошадиный круп:

– Пошла, пошла, родимая! Выручай!

Перепуганное животное неслось во весь опор, из‑ под копыт летели снежные комья.

Сани мотало из стороны в сторону. Козьма, вцепившись в толстую жердь, испуганно оглядывался. Стеганую накидку с него сдуло. Грузно взмахнув серым краем, она слетела на дорогу и вскоре оказалась под копытами лошадей преследователей.

– Неужто выследили?! – крикнул старик молодому монаху, но тот не отвечал, лишь нахлестывал лошадь.

Сквозь тряску Юрка разглядел, как один из всадников склонился чуть вбок и стянул с плеча что‑ то длинное.

– За пищалью полез! – воскликнул старый монах, очередной раз оглянувшись..

Схватив мальчишку за голову, прижал к настилу саней.

– Пригнись, пригнись!

Глухо треснуло – сквозь ветер, крик возницы и лошадиный топот звук был едва слышен, – и в тот же миг Козьма тонко вскрикнул и отлетел к передку саней, будто невидимый бык поддел его рогом. Тело монаха ударилось о спину брата Михаила. Тот, не переставая взмахивать вожжами, оглянулся – оскаленный, белоглазый, весь запорошенный. Что‑ то прокричал, но Юрка не смог разобрать. Мальчишка подполз ближе, не отрывая взгляда от черной дыры в груди Козьмы.

Михаил снова принялся кричать, выворачивая шею. На этот раз Юрка слышал почти все:

– Под одеждой! Снимай скорее с него… Нательный пояс снимай!

Мальчик испуганно взялся за одежду монаха. Потянул, пачкаясь в липкой крови. Пытаясь не вылететь на полном ходу из саней, принялся шарить под тканью. Нащупав тесьму, потянул, но узел не поддавался.

– Дергай сильнее! Рви! – раздался крик Михаила. – Скорее! Нагонят!

Юрка вскинул голову и совсем близко от саней, саженях в десяти, увидел оскаленные конские морды и обнаженные сабли в руках всадников.

Всхлипнув, отчаянно дернул тесьму, так что все тело Козьмы встрепенулось, будто он ожил. От страха рванул еще раз и упал навзничь с длинным белым лоскутом в кулаке. Внутри было зашито что‑ то небольшое на ощупь.

Михаил оглянулся и оскалился еще сильнее.

Юрка подполз к передку, протянул сорванный с тела Козьмы пояс, но монах мотнул головой:

– Не уйти! Прыгай с саней… В лес беги, в чащу! Там на конях не пройдут!..

– А это? – крикнул мальчик, крепко сжимая пояс.

– Вернись в монастырь… Игумену отдашь! Он перешлет в Чудов!

Юрка намотал концы пояса на кулак и крикнул:

– Сам доставлю!

Михаил оглянулся. Времени спорить не было.

– Прыгай! Прыгай и в лес!

– А ты?

Ни слова больше не говоря, монах схватил его за воротник и вышвырнул из саней.

Белая пелена кувыркнулась перед глазами Юрки. Совсем рядом горячо всхрапнул конь и взметнулось копыто. Мальчик прокатился по снегу, поднял голову, отплевываясь. В следующее мгновение он уже бежал, проваливаясь по пояс, к спасительным деревьям.

Один из всадников, скакнувший было следом, вдруг вылетел из седла. Конь его, громко заржав, подломился в ногах, угодив копытом в заснеженную колею. Браня на чем свет стоит мальчишку и Бога, опричник поднялся и захромал к безуспешно пытавшемуся встать животному. Оглядев его ногу, разразился новыми проклятиями.

Сбросив Юрку в снег, брат Михаил отпустил вожжи. Сани почти сразу остановились.

Штаден, взбудораженный погоней и радостью от меткого выстрела, чуть не проскочил мимо. Загнанная лошадка монахов, покрытая пеной и паром, хрипела и заваливалась, выворачивая оглобли. Круто осадив коня, немец подъехал вплотную и с любопытством взглянул на возницу. Тот, казалось, не боялся за свою жизнь. Увидев, что выпавший из саней подросток скрылся в густой березовой роще, монах перекрестился и сгорбился, устало свесив длинные руки.

Удивленный внезапным безразличием недавнего беглеца, Штаден резко обернулся на чей‑ то громкий крик и увидел хромавшего к саням Тешату с искаженным от злобы круглым красным лицом. Другие члены штаденского отряда посмеивались из седел над незадачливым слугой немца.

– Коня покалечил! – ревел Тешата, сжимая кулаки и с ненавистью глядя на возницу. – Кто такие?! Почему от людей государевых удирали?!

Михаил, обернувшись и посмотрев на убитого Козьму, твердо ответил:

– Потому что мы – люди Божьи.

Немец без лишних слов взмахнул саблей, и рассеченный монах повалился на тело другого.

Порывшись в скудных пожитках чернецов и прирезав из жалости подыхавшую в оглоблях лошадь, опричники разочарованно влезли на коней. Штаден с усмешкой взглянул на топтавшегося в растерянности пешего слугу.

– Ты зачем, дурак, коня погнал наугад? Тебе на кой ляд малец тот сдался? Ты, не иначе, сундук с золотом у него на горбу приметил, раз коня загубить не пожалел…

Тешата хлопал глазами:

– Так ведь… Решили ж созорничать… согреться. В пылу‑ то не сообразил…

– Ну вот садись теперь в сугроб да соображай, где коня раздобудешь. У меня лишнего нет.

Генрих, проклиная московитскую тупость, махнул всем рукой, приказывая следовать за ним. Бросив Тешатку посреди поля, отряд тронулся по дороге, высматривая, не курятся ли поблизости дымки деревень.

***

Задыхаясь и утопая в снегу, Юрка бежал вглубь леса.

Снова смерть за спиной, как тогда, на льду возле полыньи.

Вновь он продирается через кусты и деревья. Колотится сердце, пересохший рот беспомощно ловит воздух, на ногах словно гири…

Когда сил не осталось совсем и он заметил, что барахтается на месте в сугробе, опустился лицом в колкий снег и заскулил обреченно.

Но погони не было.

Юрка перевернулся на спину. Долго смотрел на черные ветки и серое небо.

У кромки леса он успел на ходу оглянуться и видел, как брат Михаил бросил вожжи. Что ожидало монаха, заменившего ему отца, Юрка знал.

Ветви над головой расплылись – на глаза навернулись слезы. Снова он остался один. Нелепые, ненужные смерти, сколько их еще будет…

Юрка сел, утер лицо рукавом.

Пояс!

На кулак был по‑ прежнему намотан замызганный нательный пояс Козьмы.

Мальчик размотал его, пощупал через ткань спрятанное внутри. Пальцы плохо слушались, но он почти не сомневался – в поясе именно та вещичка, что относил он псковскому Николке. Подцепив зубами нитку на грубом шве, Юрка оборвал ее и потянул края, расширяя прореху. Подышал на пальцы, запустил внутрь, чувствуя, как ухватил что‑ то очень холодное. Осторожно, чтобы не выронить в снег, достал и положил на озябшую ладонь.

«Летела птица орел, садилась на престол…»

Вытряхнул из валенок снег, тщательно замотал странную фигурку в пояс и сунул за голенище.

Это – все, что осталось на память от батюшки Козьмы и брата Михаила.

Сам он отныне не Юрка, а как называли его монахи – Григорий.

Выбрался из сугроба. Еще раз взглянул на небо. Увидел, где оно наливается синевой близкой ночи.

Ему – туда. Там Москва, там монастырь с красивым именем Чудов. Он дойдет, не испугается. Отрепье носим, да храбрости взаймы не просим.

А вещичка пока побудет при нем. Пусть не дает она воли ни в лесе, ни в поле, ни на синем море. Зато дает воли над всеми царями и царевичами, королями и королевичами.

Так уверял блаженный Николка. А он, похоже, знал, о чем говорил.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 15 16 17 181920 Следующая ⇒