АЛФАВИТА. ФРАНЧЕСКО. Апология Апофении

. R-А-Я.

АЛФАВИТА

ФРАНЧЕСКО

. R-А-Я.

Эпиграф:

я наблюдаю алфавит,

и руки знаки повторяют.

он звуками во мне шкварчит

и паром нёбо обжигает.

я наблюдаю алфавит,

там буквы на существ похожи.

его ничто не уничтожит,

он вечный, словно аммонит.

аз, боги, веди и глагол,

добро еси живое слово,

добро еси земли основа,

я это понял и прочёл.

я это понял, и ладонь

твердь кулака тотча́ с разжала,

ведь слово, иже твердью стало,

и наковальня, и огонь.

я наблюдаю алфавит,

мне речь его покой внушает

и, тишину не нарушая,

течёт и русло наполняет:

живое, жидкое, журчит…

Апология Апофении

(вместо предисловия)

Человеческая жизнь удивительна, и чем менее понятна она становится, тем больше взаимосвязей мы можем в ней увидеть. Апофения — такое ёмкоё и расплывчатое понятие, оно обозначает тот род взаимосвязей, что появляются спонтанно и не становятся частью общего знания, а требуют тщательного и разностороннего рассмотрения с целью выявления их ценности.

Тем не менее, человек волен испытывать свою логику и при желании может сделать её лучшим инструментом в познании непосредственного ощущения реальности.

Потребность в ощущении смысла существования проистекает из нашего стремления упорядочить собственные функции в этом мире. Найти пару легко, достаточно лишь прислушаться к инстинктам, они сами покажут симпатией на человека, подходящего генетически. А для счастливой жизни нужно сложить столько кусочков паззла, что разобраться в этом стоит как можно усидчивей и быстрее.

Я говорю так, потому что знаю: разумная деятельность каждого человека может привести как к чудовищным страданиям, так и к великолепному и самодостаточному осознанию себя и мира.

Мы живём в расширяющейся вселенной, хоть и не ощущаем этого. Мы находимся на тонкой грани между смертельно неприспособленной к реальностью физики и таким же грубо отёсанным разумом. Тело живет и старается жить в комфорте, а разум занят поиском возможности выжить в цивилизации.

И когда у него нет здоровых идей, начинается хаос. Со стороны выживания очень глупо травить себя продуктами горения, но, с другой стороны, именно природа придумала ошибаться, и для неё вообще нет такого понятия, как ответственность за ошибки.

Генетические мутации сохраняются, люди их наследуют, проживая жизнь с ужасными отклонениями, а природа лишь случайными успехами движется вперёд. Вера в благое начало природы заканчивается там, где жизнь из дара превращается в проклятие.

Бездна разверзлась, и у людей лишь два сомнительных варианта. Оба выражают полное смирение с выпавшей долей, только первый являет собой проклятие жизни и обрекает на гонку выживания, а второй борется с неудачами природы и предрекает встречу с неизбежным небытием.

Даже вероятность того или иного выбора не всецело лежит в человеке, ведь паттерны его поведения тоже заложены памятью тысячелетий поколений, жизни столь дурманящей и жестокой.

В нас вывелось сознание и чувства, и мы можем взаимодействовать с ними напрямую, как хищная птица взаимодействует с прицельной охотой, а дерево взаимодействует со светом солнца.

Когда человек много думает о жизни, может показаться, что он зациклен на себе. Он с восторгом говорит об открытиях своего внутреннего мира, может найти в себе наглость поведать миру о тех банальностях, до которых он додумался сам, может расстроится и разозлится если его не поймут. Но только ему решать, отстаивать свой восторг и радость или согласится с тем, что он — дурак. Если признает себя дураком, то только ему с этим жить. А если найдёт в себе силы остаться при своём, то никакая критика ему будет нипочём. И мысль его будет расти и развиваться вместе с ним, что очень даже неплохо для общества в целом. Слова станут музыкой, голова наполнится светом, а жизнь предстанет целостной в том бесконечном множестве проявлений, которые он может в себе увидеть и узнать.

Разговор с бумагой — как речь с трибуны: ты пишешь то, что хотел бы сказать всем, и если тебе и правда есть, что сказать, то написанное будет живым и правильным. Пишущая и мыслящая функция человека сверкает логикой и смыслом, если он внимателен к себе, к тому, о чём говорит. Наблюдайте за своими ощущениями и природа никогда не сможет поймать вас в ловушку хаоса или неправильных выводов.

Мы все — часть огромного живого парадокса, беспредельного и бесконечного, и единственное место в нём, которое мы обязаны любить и понимать — это мы сами.

Я = Я

я из тех людей, что за словом не лезут в карман.

если бьют, то не в бубен — а в перепончатый барабан,

жестяной барабан, — но могут сыграть на горне.

а долинному климату предпочитают горный.

из тех самых людей, что с Бродским ведут бои.

собирают мгновенья, краткие — но свои.

поутру в детский сад отводят чужих детей

и живут без страстей.

слово «ответственность» в корне содержит «ответ»,

значит, бог безответственен, если в небе ответа нет,

только звёздное просо в чугунном котле небосвода?

это и есть свобода?

если мощь всех космических сил в сумме равна нулю,

то за эту цену я ничего не куплю,

как не купишь мусор или стакан бомжа,

или удар ножа.

резюмирую: мне говорить не лень,

но от слов моих с лиц навсегда исчезает тень,

и, палимый безжалостным Солнцем, стоит человек, как лопух,

и проклинает слух.

чтобы дело иметь, его надо ещё возбудить.

перед тем, как уснуть, не забудьте себя разбудить.

паспорт в брюках носить — совсем не синоним «быть».

эта рифма - глагольна,

но она так легка, что немыслимо не продолжать.

есть четыре клыка, чтобы пищей себя ублажать,

есть язык, чтоб его за зубами держать,

дабы не было больно.

быть — болеть, анальгетики не при делах.

быть — и выть, и испытывать жуть и страх.

наблюдает зрачок, только сузясь,

бездну жизни, сознания ужас.

Я — Январь

вот по стеклу узор ведёт рука:
он матовый, он - хлопья с потолка,
Вивальди написал метель в столице,
всё вьюжится - в себя вжимают лица,
все соучастники толпы, зимы и вьюги.

вокруг - другие: вот тебе и други,
другие - отречения столпы,
другие - декабристы. государь
их гонит от себя в седые дебри,

где бреют головы, где роют землю вепри,
где - вечно - наступающий январь.

Ю — Юродивый

ты сам не знаешь, что ты хочешь,

куда глядят твои глаза.

деревьям что-то там бормочешь:

«берёзы», «бризы», «бирюза».

берёза грезит бризом мая:

«пусть он пахнёт, пусть лёд растает,

бриз бесконечно-голубой,

слезами очи мне умой.

май ласковый, май бирюзовый,

приди — сними венец терновый. »

Ю — Ютуб

вот женщина врывается в ютуб,

она стреляет в них из пистолета,

они украли жизнь - весну и лето,

а смысл кончился, он больше ей не люб,

течёт слюна из поврежденных губ,

в желудке переварена котлета,

но пуля в лоб - лишь точка для поэта.

ты с пистолетом входишь в этот клуб,

клубок из змей, шнурков и проводов,

и ты - как пионер: всегда готов

любить, страдать и умирать за это.

Э — Это

это — предел всех возможных абстракций,

это — конкретно, как в глотке — слюна.

это — принять, чтоб потом отрекаться,

это — нехватка, которой — сполна.

себя обнаруживает случайно,

как в рукаве — козырной туз.

оно для меня — величайшая тайна.

им обладая, ему же молюсь.

белый цветок распускается в темени,

космос шевелит его лепестки.

сколько умов, к этой двинувшись теме,

об неё обломали клыки.

мои же клыки давно обломаны:

трогаю жизнь остриём языка,

им раздвигаю препятствий заслоны,

им ощущаю твёрдость соска.

млечное. вечное. сверхчеловечное.

это бурливым порогом в реке,

кальпами мерит всё быстротечное,

феей танцует на языке.

собрана в Цюрихе пресс-конференция:

металлоломом немецкая речь.

этому имя дано: conscientia[1],

но это — не имя, это — не вещь.

мне в Индии садху сказал по секрету:

всё, что ты чувствуешь, — это оно.

и не найдёшь ничего, кроме этого,

есть лишь это: оно одно.

мать всех существ, огонь мироздания,

сердца биение, движение глаз,

объединив, разделяет всех нас,

и называется это — сознание.

Э – Эксперимент

под глазами морщинами вбито
два иероглифа мага цветов:
«моё сердце разбито, разбито»,
«жить – невмочь, умирать – не готов».

он идёт, открывая порталы
в измерения плотных адов,
и мерцает хрустальным фракталом
над макушкой созвездие слов.

трансцендентное пойло поэтов —
бритвой слёз растревоженный крик.
он идёт и вращает планету,
он – ребёнок, и он же – старик.

а ещё он — зародыш дельфина.
а ещё — нераскрытый бутон.
минерал цвета ультрамарина,
стук трамвайных колёс — тоже он.

иногда он меня посещает
и кладёт на чело пятерню,
сердце в хрупкий сосуд превращает,
но его я ни в чём не виню.

он — прозрачной души навигатор.
ей секрет состраданья открыв,
он заводит в груди детонатор,
и теперь ты — сознание-взрыв:

нелокален и полинаправлен.
обладающий силой волны,
он вливает алмазы расплавленные
в твою память сквозь вещие сны:

ты себя вспоминаешь теургом,
твоё тело — гигантский эон.
направляемый Шивой и Дургой,
ты вплетаешь кислоты в геном

и ведёшь неслучайную запись
книги Дхармы в спиралях любви.
танец новых галактик — разлапист,
пуповина планеты — в крови,

уж обрезана связь поколений:
начинается эксперимент.
здесь в саду — миллиарды растений,
ну а это — не трогайте, нет.

ЪЬ

побуду грубым

трубадуром-правдорубом,

немного пьяным, оттого — спонтанным,

клубочком смыслов, колобочком, клубом.

живу в стране — тяжёлой, толстой тётке

с работой шлюхи, интеллектом идиотки,

зарплатой клерка, и она – аноргазмичка.

ей интересны шмотки, по привычке

она даёт засранцам и бандитам,

которыми была б давно убита,

но круто банчит и хранит общак.

она уже не женщина, а шлак.

сюда путёвка — это наказанье.

она как тренажёр для состраданья,

идёт по кругу, как замученный ишак,

но не сдыхает. по ночам летают

в её шерсти неоперённые нимфетки,

и тают в их беззубых ртах конфетки,

а на тарелке — лобстер, только — рак:

таков диагноз этой профурсетки.

побуду нежным: скажу, что

возрождение неизбежно,

хворь исцелима.

и что, пока она мятежна

и любима,

для всех нас есть надежда,

и она — неистребима.

от Москвы до Колымы

нету слов на букву Ы.

Щ — Щелкунчик

трёхглавый крыс вскочил на пьедестал,

надменно озирает поле боя:

мелькнул в толпе Щелкунчика оскал,

и сразу легче стало нам с тобою.

пусть горло сковано печальной немотою,

но знаем мы почти наверняка:

что кажется незыблемым пока,

трухлявой обернётся скорлупою.

Ш — Шизофазия

красиво жить не запретишь,
а быть свободным не заставишь,
какое тут меню составишь:
биг-мак, чизкейк, филе-о-фишь,
шизофазия, циклодол,
комар, пиявка, богомол.
какая боль, какой позор:
они идут в ночной дозор,
а ты лысеешь и картавишь,
всех любишь и в гробу лежишь
ингридиент как прекурсор -
становится ядром процесса,
на космонавта смотрит вор
с подобострастным интересом:
ты сверху бога не узрел,
а мы скомуниздили ракету,
но ты остался не у дел,
и Бог с тобой, раз Бога - нету,
а в кока-кольнях бьют в набат,
из водки совесть добывая,
Бог есть, он, сука, бородат,
вот открывашка - ключ от Рая,
он был евреями распят,
для нас ее передавая.

шизофазия, циклодол,
биг-мак, канатчикова дача,
и только так, а не иначе:
Россия, космос, рок-н-ролл!

Ш — Шило

этот город похож на тирольский пирог,
он слоистый и круглый как в сейфе замок:
миллионы кривых магистралей
и тоннели - как дырки в коралле.
этот город похож на коралловый риф,
на ребенка похож, подхватившего тиф:
смотрит вверх из больничного склепа
и обрит его череп нелепый.
он в огне не горит,
и не тонет в воде,
словно масло кипит
он на сковороде,
и взрывается в небе салютом,
полагая себя абсолютом.
пентаграмма. медуза. вокзал. зодиак.
этот город — наркотик, невротик, маньяк,
протекающий грязною жижей,
всей душою тебя ненавижу.
ты подходишь, подходишь ты - из-за угла.
ты подходишь ко мне - словно к вене - игла,
подъезжаешь и клеишь - развязно,
и работаешь ты - безотказно.
не наполнишь слюною пустой бензобак,
и тобой не наполнишь сознание - никак,
ни расширить, ни сжать: невозможно,
лишь тошнит - и на сердце тревожно.
не кидай на кишку - а пусти по ноздре,
свою ставку удвой - чтоб остаться в игре:
поднимай осознания планку -
и увидишь желаний изнанку.
не пускай по ноздре, а кидай на кишку,
если правда, что тело - подобно мешку,
то - душа в нём - как острое шило,
что с мешком поквитаться решило.

Ш — Шут

кареглазый баламут,

в небо смотрит глупый шут.

у него в глазах туман,

он сулит тебе обман.

губошлёп и горемыка,

он ни в чем не вяжет лыка.

оттого и цел пока:

любят боги дурака.

Ч - Человечек

под одеялом сжавшийся в комочек,

валяется сутулый человечек,

и губ его поблёкший лепесточек

шевелится и сам себя калечит;

а трубочки его сосудов сини,

и зелены вокруг зрачков колечки,

он обезвожен, обезвитаминен,

как многие в округе человечки;

на подоконник сыплются листочки,

на небе всюду – облачка да тучки,

а человечек трогает височки,

ему как в детстве хочется на ручки,

прижаться веком к ароматной щёчке

и ощутить объятия подмышкой,

но все вокруг давно поодиночке

расставлены, разложены, как книжки

по полочкам, манежикам, кроваткам.

и гаснет лампочка, вися на проводочке,

и надо быть воспитанным и кратким,

финал строки обозначая точкой.

Ч — Чертополох

цветут каштан, и яблоня, и груша,

и вишня. и черёмуха цветёт.

мой город стал как будто бы из плюша,

весь мягкий и пушистый, словно кот.

мой город — кот, свернувшийся в клубочек,

он млеет, и мурчит, и щурит глаз.

и ароматом тополиных почек

он вечерами обнимает нас.

устав от ритма бесконечной румбы,

он замедляет темп, чтоб сделать вдох.

я просыпаюсь в ароматной клумбе

и в ней торчу, как злой чертополох:

украшен иглами, снабжён смертельным ядом,

я вверх стремлюсь лиловым хохолком,

а рядом беззащитные наряды

колышутся весенним ветерком.

колышется наивный одуванчик,

ему неделя радости дана,

а об меня ребёнок колет пальчик,

и пробивается в соцветие седина.

цветы повсюду дарят людям чудо

и вдохновение: аромат и цвет.

чертополох растёт. он ждёт верблюда,

но в солнечной Москве верблюда нет.

Ч — Чаадаевка

я в Чаадаевке.
здесь мокрый тёплый камень под пятой,
да тени гладиолусов в ночи.

Луна тревожит их:
не с той ты,
непростой
твой выбор,
ты не стой!
и не молчи!
ведь той
не нужен ты,
ей путь - на юг,
и нежный юный друг
ей шепчет:
«ты не стой,
приляг со мной
на плед
и успокой... »

а я им: «нет! »
они глупы.
да что с них взять - цветы:
цветут и соком липких губ пленяют пчёл.
со мною ты,
и я с тобой -
в мороз и зной.

но сам все это про себя прочёл,
и разомлел
от жара
чёрных тел
в вечерней неге тёмно-золотой.

Ц — Целовальня

пусть сознание струится

через зеркало фрактально:

я смотрю и проникаю

в твоё сердце моментально.

я пойду на колокольню,

я найду там целовальню,

мне сегодня очень больно:

я влюблён маниакально.

Ц — Цветочки

её взгляд пробирает тебя насквозь,

но бежит он вскользь, по своей орбите.

лето, вроде, вчера только началось,

а глядишь вокруг: да оно в зените.

ты сидишь один, ты сжимаешь трость.

я останусь тут, ну а вы — живите.

когда люди пишут, то строят мост,

на латыни ли, на санскрите ль.

когда люди пишут — они орут:

запятые, тире, тире да точки.

мать-и-мачеха лбом пробивает грунт,

чтобы что? — чтобы жёлтенькие цветочки.

Ц — Цветовод

ты так восторженно распахнут

навстречу людям и мечтам,

твои усы цветами пахнут,

которым ты названия дал:

фонтаном бурным кундалини

куст гладиолусов назвал,

волшебной пляской диких линий

ты лилии именовал.

наречена ромашка смехом,

улыбкой ландыш наречён,

пион чванливый, вот потеха,

прослыть пижоном обречён.

круглоголовый одуванчик

зовется просто: шаролюб.

отныне василёк — шаманчик,

жасмин — прикосновение губ.

физалис — рыжий лис хвостатый,

а колокольчик – «динь-динь-дон».

пусть жёлтый шхмель и шхмель мохнатый

сольются в имени одном.

поэт цветов, знаток созвездий,

переписавший словари,

спеши любить, ходи и езди

и землю заново твори!

Ц — Цайтрафер

вот первый снег,
таинственный пушок,
он падать не спешит,
он вставил ногу в стремя,
и требует одну - на посошок.
цайтрафер, парвеню, электрошок,
прикосновеньем охлаждает темя,
он замедляется, поскольку нас полно,

и нет причин быстрее лечь на дно:..
ткёт бытие событий полотно,
и нитями мы все в нём суть одно,
и - некуда спешить,
ведь все мы - время.

Х — Хобот

когда на душе ноябристо,
обрывисто, ломко невмочь,
иди на забытую пристань,
иди, друг, из города прочь,
ведь там, говорят, на рассвете
швартуется странный паром
и все нерождённые дети
долой уплывают на нём,
долой уплывают любови,
несбывшихся чаяний плот
на тёплой макушке слоновьей
всех нас далеко увезёт.

и хобот и длинные уши
и древний расколотый клык
несёт нерожденные души
сквозь воду домой, напрямик.

Х — Херувим

неуловима тень от дыма
и миг любви неуловим,
жить без него - непредставимо,
но ты умрёшь, столкнувшись с ним,
а тот, что - может быть - воскреснет
и искренней и интересней
и от тебя неотделим,
но безтелесен, чист и пресен,
и сам собою:.. нелюбим.

Х — Хайдеггер

я - Мартин Хайдеггер, и я заброшен в лес,

немы́ стволы деревьев, не́ мы травы.

и небо давит на меня, как пресс.

и все правы́, и все имеют пра́ во

на бытие, но нет им оправда́ ния.

цветок увянет: это увядание,

антицветение, тоже факт земли,

чтоб люди зафиксировать смогли

бессмысленность и нужность состраданья.

я есть — и такова моя работа.

я есть. я — сострадание, забота.

Ф — Флейта

моей души прозрачное стекло
дрожащее дыханье стеклодува
из флейты металлического клюва
для музыки волшебной извлекло.

вселенной сердца сонный первозвук
становится пронзительней и мягче
от боли непредвиденных разлук,
наружу льётся, всхлипывая, плачет.

прозрачен, как хрусталь, и так певуч,
в молчании я жду звезды вечерней,
чтоб отразить её лиловый луч —
и зазвучать легко и многомерно,

как часть симфонии, как увертюра дня,
как камертон глобального хорала.
стекло изъято было из огня,
но пело и само огнём сияло.

Ф — Февраль

февраль брильянтовый, февраль - алмазный,
февраль невыносимо ледяной:
кристалл воды - как со снежинкой связан?
снежинистость - с структурой водяной?

откуда столько форм и положений?
а с неба шестигранники летят,
от фонаря отбрасывая тени,
напоминая беленьких утят.

Ф — Фильмы

ты глазами снимаешь фильмы,

бесконечные раскадровки,

в этих фильмах — пейзаж печальный,

приглушённый, неяркий свет.

говоришь, будто пишешь пьесу

под космическую диктовку,

предвещает исход летальный

излагаемый там сюжет.

а потом ты меняешь ракурс,

или что-то сбивает фокус,

и размытым пятном вплывает

в мизансцену шалой герой.

прикоснувшись к стеклу губами,

получает безмолвный допуск.

не кривляется, не играет,

просто машет тебе рукой.

вот уже панорама сверху,

и она без монтажных склеек:

ты сама на себя взираешь

и смеёшься с набитым ртом,

вы бежите вдвоём по парку

мимо тощих его аллеек,

он хохочет, а ты летаешь,

задевая его крылом,

а в конце вы уже в обнимку

пьёте чай из стеклянной кружки.

опускается кран. к подошве

прилепился осенний лист.

и тихонечко, под сурдинку,

слышен голос твоей подружки,

потому что подружка — тоже

автор пьесы и сценарист.

У – Ухо

о лабиринт височной кости,

в котором бродит минотавр.

поток необратимой злости

он обращает в бой литавр.

ухо-уходит безвозвратно

в ухо-ухоженный чертог,

и, ух-хмыляясь многократно,

стремится ух-хватить свой рог.

У — Уста

она чувствительна к словам,

а так же к паузам и жестам,

к ландшафту, лесу, духам места,

к озерам, лужам, облакам.

она чувствительна к слезам,

она сама от счастья — плачет,

к чужим чувствительна тем паче,

что их разделит пополам:

пол капли в сахаре и в соли,

кристалл впитает стыд и страх,

а тайна звездного пароля

уже трепещет на устах.

У - Улитка

любимая, в коричневом конверте,

в котором собран мой бумажный дом,

есть два стихотворения о смерти,

которых я оставил на потом.

одно из них написано в Коломне.

метафора его стоит колом,

как ангел на немыслимой колонне,

крушащий стёкла судеб молотком.

другое утверждает: смерть чудесна,

она как окончательный монтаж,

из-за неё поток рутины пресный

вдруг обретает запах и купаж.

я думаю, что есть ещё и третье:

допустим, это — что в твоей руке,

в нём говорится это: белый ветер,

бурливое течение в реке,

возгонка, алхимическая свадьба

и философский камень бытия,

что если мог бы я не умирать бы,

то был бы я — увы - совсем не я.

поэзия — космическая почта:

я — отправитель, я же — адресат,

а чувств моих хтоническая почва

рождает образов и рифм прекрасный сад.

ползёт в саду сознания улитка,

её тропа — дорога красоты.

вскрывай письмо, переверни открытку,

прочти слова, и ощути цветы.

Т - Ты

он занесёт в зелёную тетрадь

стихотворение: код для расшифровки,

маршрут движенья, время остановки.

попробуй сам себя расшифровать,

попробуй сам увидеть с высоты

сплетение случайных траекторий:

бушует ветер, шторм волнует море,

но ветер – ты, и море – тоже ты!

Т — Тор

волна препятствия обходит,
есть джокер, даже два - в колоде,
есть магнетизм, и он нас сводит,
затягивает в тор.

спасибо, что дошла до точки,
судьба не признаёт отсрочки,
и потому все эти строчки
дымятся до сих пор.

за точкой будет запятая,
а за единственной - другая,
за сампрадайей - сампрадайя[2],
за натиском - отпор.

за повторением - повторение,
за кризисом - стихотворение,
за расставанием - обретение,
за шалостью - укор.

игра любви гексалектична,
давай смотреть реалистично
на вещи, но не слишком лично
как было до сих пор,

волна препятствия сметает,
за точкой будет запятая,
тебя в тебе - одна шестая,
всё остальное - хор,

игра магнитных притяжений,
причина тора повторений
и миллиона разветвлений
реальностей как нор.

Т — Тишина

говорят, что скука — голод,

говорят, что опий — яд,

говорят, что мир расколот,

люди много говорят.

говорят о курсе евро,

о поллюциях в ночи,

говорят и ждут, кто первым

громко крикнет: " замолчи! ".

ты стоишь у светофора,

на руках — хрустальный шар,

ощущаешь, как сквозь поры

проникает жизни пар.

он внутри тебя клубится,

им наполнена — пьяна,

а вокруг тебя струится

ароматов тишина,

обняла тебя, как кокон.

что с того, что я поэт?

у монады нету окон,

и сомнений тоже — нет.

Т — Танатонавты

танатонавты запределья,

посмертия первопроходцы,

качаясь, как канатоходцы,

вы шли и вниз смотреть не смели.

ты помнишь смерть в костре, на плахе,

на дыбе и под гильотиной,

ты перед ней в одной рубахе

стоял младенцем на крестинах.

да, ты стоял и улыбался:

так улыбаются знакомым.

сгорал и снова возвращался

сюда, как на войну, из дома.

С — Судно

я — судно, судно в тонущем режиме.

акулы создают ажиотаж,

по шлюпкам — пассажиры и багаж.

и приглядись: ты тоже между ними.

местоимение, времязанимание —

мне хочется всё это превозмочь.

в моём сознанье наступает ночь,

и в ночи растворяется сознанье.

зима ещё цепляется за лес,

но потепленье неопровержимо.

родительный падеж, приставка «без»,

дворец из снега в тающем режиме.

борьба мне отвратительна. свою

победу уступая проходимцу,

я остаюсь слепым счастливым принцем

у пропасти и ночи на краю.

мне ведом страх. сомненье, боль и стыд

мне тоже ве́ домы, но я ведо́ м не ими,

я именем ведо́ м, и это имя

я повторяю в голос и навзрыд.

я — самозванец. воли произвол

мне произвёл мою судьбу и имя.

и море с судном тоже произвёл,

но это судно в тонущем режиме.

С — Стрекоза

он убрал в свою шляпу волшебную

всю вселенную взмахом руки.

сохранил только воду целебную,

только воду и берег реки.

в белом-белом пространстве туманном

нет ни Солнца, ни леса, ни гор:

мир физический был лишь обманом,

лишь иллюзией был до сих пор.

пустота вся наполнена тишью,

как наполнена туча – грозой.

«стрекоза», – шепчет он еле слышно,

и становится сам стрекозой.

опьянённый свободным полётом,

он парит, он звенит, он поёт,

и согласно невидимым нотам

себе новый ландшафт создаёт.

С — Слёзы

сквозь ветвистые верви

бирюзовая гладь:

кто велел всем деревьям

молчаливо стоять?

жёлтый лист прислоняет

всю поверхность к щеке

и тотчас улетает

умирать налегке,

ведь слова словно листья

превращаются в сор,

ведь вода — голосистость,

а молчанье — топор.

я рубаху из ситца

надеваю с утра,

лес стоит и боится

моего топора,

он шуршит одеялом

из багряной парчи,

посылает сигналы:

«не молчи, не молчи».

много слов звонко-пёстрых

пролетает сквозь рты,

только лезвие остро

у моей немоты:

болтовня человечья

пусть идёт под откос.

где ей до красноречия

замерзающих слёз?

смерть всем нашим потерям —

повитуха и мать.

кто велел всем деревьям

молчаливо стоять?

С — Скиталец

однажды кто-то на песке

начертит пальцем,

а может, мелом на доске,

а может, бритвой на виске,

портрет скитальца,

и это будет точки круг,

спирали линий.

он человек, он Богу внук,

он - тёмно-синий.

лежит один на дне зрачка,

лежит и плачет.

и косит он под дурачка:

а как иначе?..

он ищет звёздную семью

в случайном взгляде.

тебя одну, тебя одну,

тебя лишь ради

его несёт поток частиц,

поток нейтрино.

узнать его под маской лиц

необходимо,

и, может, время вспять пойдёт,

в петле закружит.

ищи его, он очень ждёт,

живёт и тужит.

он помнит кварковый бульон

и боль разрыва,

и звука первый полутон —

такой красивый.

С — Свидание

мы с тобой проснулись на постели,
сотканной из листьев земляники.
в наш чертог из сонного апреля
лунные заглядывали лики.
потянулась и, скрестив ладони,
сквозь меня взглянула ты спросонья:
«что ты видишь? » —
«подожди, отвечу…

из тумана ночи к нам навстречу
скачет всадник в золотой кольчуге.
он несёт нам горькие известия:
нам с тобою не дано быть вместе,
скоро мы забудем друг о друге».

С — Свет

ты говорил, что свет эквивалентен лучу.

ты говорил, что боль эквивалентна коже.

ты говорил: «люблю». ты говорил: «хочу».

я ощущала свет. я отвечала: «тоже».

утром — туман и дым, чувства теряют сок.

утренняя хандра эквивалентна ссоре.

ты говорил: «прощай», — ты подводил итог,

и исчезал твой свет в сумрачном коридоре.

свет выключает ночь. свет исключает мрак.

свет — он на то и свет, что отменяет горе.

не оставляет след, не посылает знак,

не признаёт границ выдуманных территорий.

свет проникает вглубь, близок и так далёк.

не обогнать луча - сам себя опережает.

свет говорит: «мы есть, и между нами – Бог,

а там, где ломается луч – радуга вырастает! »

Р — Ртуть

ты зовёшь меня метелью,

мне позёмкой стелешь путь.

ослепленный слёз капелью,

я теку к тебе, как ртуть,

и от счастья замирает

светлячок в клети грудной.

я глотаю снег — он тает,

мне становится родной.

я дышу — струятся льдины

и от сердца валит пар.

дирижабли, как сардины,

переносят этот жар,

и летят вулкана струи:

всё на ветер, всё вовне.

снегом — я тебя целую,

лавой — ты бурлишь во мне.

Р — Рукоять

родное сердце, жизнь несовместима
с попытками её изображать,
немыслимо - не быть, а подражать,
себя велит она как исполина
не собирать, а — именно - рожать.
для клина сердца не найдётся клина,
зато найдётся серпа рукоять,
и ледоруб и, наконец, дрезина

и, может быть, немножечко бензина,

чтоб впредь на месте больше не стоять.

в разлуке образ твой сумел подорожать,

без шанса улетучится в разлуке:

я в йони-мудру собираю руки,

не смея сетовать или негодовать.

Р — Расстояние

ты чувствуешь меня сквозь расстояние,

я еду в поезде, я думаю о нас,

и мысль моя фигурна, как каркас

абстрактного готического здания:

все линии, изгибы так легки,

но норовят сойтись в упругий конус,

шпиль нерва, острие моей тоски,

ката́ рсиса и боли смесь и помесь.

а карандаш нанизывает строчки

на ниточки невидимых секунд,

но скоро станция, и я поставлю точку,

как корень, что ощупывает грунт.

мы можем здесь расти, мы станем садом,

скрывая под листвой набухший плод.

он в августе, во время звездопада

торжественно на землю упадёт,

и в отблеске волшебного сияния

зима отступит, голову склоня,

ведь любишь ты меня за расставанием,

сквозь расстояние чувствуя меня.

Р — Рада

если суждено быть Радой,

буду Рада, буду — рада,

ты — очей моих отрада,

ты и мука и награда,

ты - далёкий, неземной,

но во мне — росточек твой,

берегу его губами,

вся вселенная — меж нами.

П — Птицы

любимая, тут времени пирог

разрезан на двенадцать ровных долек.

а путь далёк, неисполнимо долог,

для тех лишь, кто не преступил порог.

хребет ладьи ломается в пороге,

течение создаёт водоворот,

и лик судьбы, задумчивый и строгий,

меня врасплох, как птицу, застаёт.

любимая, я собираю стаю,

нам предстоит последний перелёт.

и ветра траектория слепая

нас за собой в пространство унесёт.

нам сверху не видны земли границы,

а замки из бетона и стекла —

препятствие для клюва и крыла

и для жилища не подходят птицам.

П — Природа

витиевато, осторожно

Луна свой серп влагает в ножны.

струится пена облаков,

как будто стая мотыльков,

собою небо обнимает.

заря подол приподнимает,

и огнедышащий пожар

звезды вот-вот оближет шар,

вошедший в штопор орбитальный

вокруг природы изначальной.

вода и горная порода,

кленовый лист, олений рог,

изгиб реки, травы росток

и синтез ядер водорода —

всё называется природа.

природа — мозг, природа — Бог,

все поколения всех народов,

сознания темпоральный червь,

чувствилища растущий нерв,

движение во тьме светил,

сплетение грандиозных сил,

непостижимая семья.

природа — ты, природа — я,

и наш возможный диалог

её очередной виток.

П — Предмет

воспоминания сотканы из света,

свет памятью твоей души согрет.

и знак одушевлённого предмета

как предостережение и совет

всплывает на поверхность бытия:

с тобою говорит твоя семья,

твоё Сверх-Я даёт тебе ответ

и заполняет прочерки вопросов,

приоткрывая сущности секрет.

звучит предметов хор многоголосый,

и нота длится много, много лет,

и льётся свет слепящий и раскосый,

предмет лежит и отражает свет.

воспоминания сотканы из света.

предметность — только памяти струна.

нам снится жизнь, но физику предмета

нам невозможно вынести из сна.

предмет есть продолжение сознания,

предмет есть продолжение тебя.

ежесекундно создаётся мироздание,

его воспринимаешь ты любя,

его воспринимаешь отражая.

твой взгляд любовью наполняет свет,

и образами память наполняет

тебя одушевляющий предмет.

ты сам предмет: предмечен, пред-размечен,

предупреждён, то бишь вооружён.

во времени разбросанный картечью,

с предметностью в моменте сопряжён.

предмет. а может, память о предмете?

любовь. а может, память о любви?

весь мир воспоминанием о свете

на памяти поверхности лежит.

П — Поэзия

я люблю в поэзии

что? — косноязычие.

в красоте мне нравится

маленький изъян.

я святой и тоненький,

и до неприличия

всей душою птичьей

я бываю пьян.

тётя, тётя, тётенька,

милая и добрая,

нежная, красивая,

уходи долой.

я и в поножовщине

нахожу эротику,

а в объятия падаю,

как к себе домой.

или ты влюблённая

в миг моей беспечности?

рассечёт поверхности

скальпель языка.

об него мы вскорости

вместе покалечимся.

но... если хочешь в вечность ты —

вот моя рука.

П — Посольство

на Грибанале заплакали львы:

я покидаю посольство Москвы.

мощные победоносцы

на меня подозрительно косятся,

косятся дети, старушки, менты,

косится дождь, поливая зонты.

голос мой им непонятен,

а потому – неприятен.

в метамфитеатр войду я босой,

я этот город прошёл по косой

с Юга на Северо-запад,

чтобы беззвучно поплакать.

если Юпитер в созвездии льва,

будут в тетрадку стремиться слова

и задаваться вопросы,

только не прямо, а косо,

крошки с шавермы поймает малёк.

часто, кто близок — ужасно далёк,

но откосить не удастся

от повышения вибраций.

победоносец вонзает копьё,

ходит троллейбус, сдаётся жильё.

всё тут нормально и сносно,

но – к сожалению – косно.

П — Платон

Платон сказал,

что, созерцая мир,

его творим

мы светом наших глаз.

к чему тебе один укромный лаз

в лесу бескрайних нор?

открытый взор,

направленный на лоно

млечного пути,

вернёт тебе сознание закона,

поможет вверх идти.

то, что нашёл на дне прекрасных глаз,

горит, как газ

таинственного шара,

и он приподнимает над кошмаром,

но только в первый и в последний раз.

П — Перо

перо недвижимо — под ним струится речь,

как под иглою — борозды винила.

оно не восторгалось, слёз не лило,

перо - из стали, не умеет течь.

перо недвижимо, подвижен дух поэта.

его душа даёт неровный ток,

и капелька лучистого сонета

печатью проникает на листок.

перо стальное — точка невозврата,

необратимости суровый постовой,

твой труд, увы, пропитан не тобой,

и в этом ты совсем не виновато.

П — Париж

ни состояние наших дел,

ни мнение о нас, знакомых,

не отменяет невесомость,

сверхпроводимость наших тел.

как хорошо рука в руке

плыть над задумчивым пейзажем,

планировать не вечер даже,

планировать на ветерке.

прочти сонет сутулых крыш:

наш двор — овал, а вот — качели.

мы жили там, но улетели,

и я парю, и ты паришь.

П — Память

гроздь клубники мягкотелой
сорвала с оконной грядки,
разлился ее бесценный
ненасытный аромат.
если б не имел я тела,
я б обнял тебя без тела
и унёс так откровенно:
шагом, рысью, без оглядки,
потому что память сердца
движется быстрей, чем взгляд.

О - Очки

надеваю очки, на глаза опуская забрало.

отпустило всё то, что держало — и так забирало,

что зрачки расплывались и слёзы текли, как от мыла.

и мутнело в глазах, и дрожало в руках... отпустило.

рифма просит пойти в рассуждения о конской упряжке,

но она — конъюнктурщица, вечно живёт по бумажке,

и, хотя я всерьёз дорожу нашей нежною дружбой,

это дружба со шлюхой, приятной, но сердцу – ненужной.

что хотел я сказать, так свирепо не следуя моде,

о природе свободы и месте для рабства в свободе?

я, свобода, тебя добивался с упрямством дебила,

но теперь я хочу, чтоб ты тоже меня отпустила.

я свободен летать, но спуститься хочу в преисподнюю,

своё светлое завтра хочу поменять на сегодня.

О — Ось

планета вертится вокруг своей оси,

снежинка падает и кружится в падении,

и ежели Бог еси на небеси,

он пребывает в состоянии кружения.

взгляну вокруг — и кругом голова:

круги упругие слагаются в спирали.

шарообразные, округлые слова

кипят во рту, как будто в камандале.

коловращение мандалы времён

идёт по кругу: к старту возвращение.

центростремителен и равноудалён

сам от себя, я совершу кружение,

призна́ ю, что свирепо отрицал,

в чём сомневался, то приму на веру,

и памяти кружащийся фрактал

в моём сознание образует сферу.

а между двух магнитных полюсов

завертятся чувствилищ завихрения,

и миллиарды вырастут кругов,

и закруглят моё стихотворение.

Н — Ноябрь

мы благодарны ноябрю

за то, что Солнце в скорпионе:

одиннадцатый зуб в короне

свой приговор выносит дню.

июль рисуется анфас,

ноябрь — остроносый профиль:

необходимый, как картофель

в мешке, в подвале, про запас.

мы благодарны ноябрю

за обнажённую структуру

вещей. я это говорю,

а сам смотрю на партитуру

дорог, деревьев, проводов,

мостов, вокзалов, небоскрёбов.

забудь значение этих слов,

мелодию услышать чтобы.

Н — Новалис

тонкий мир переходит в плотный,

спазм любви переходит в рвотный:

было больно, теперь — щекотно.

это — разница амплитуд.

легион переходит в свору,

лесостепь переходит в гору,

диалог переходит в ссору,

а любимые — предают.

но нельзя понимать превратно

феномен, ведь эффект обратный

в нём возможен: тебе приятно?

так прими — и тебе дадут.

диалектика восприятия:

удушающие объятья,

макияж и прозрачность платья

в ней своё основание берут.

тонкий мир переходит в плотный.

взгляд впритык не вместит поло́ тна.

мир вещей сам в себе пустотный,

а желание — тяжкий труд.

этот труд непременно ранит.

способ есть избежать страданий,

но страданья – не для избеганий:

за страданьем сюда и прут.

из страданий возводят здания,

воды слёз омывают камень,

боль стихи создаёт словами,

люди песни в стихах поют.

«соль земли», говорит Новалис:

люди умерли, настрадались,

боль прошла, а стихи — остались

и в эфире теперь плывут.

Н — Ночь

звёзд сияние горстями

зачерпни и залпом пей!

чуешь: небосклон над нами

с каждым мигом всё темней?

в этот час не потревожит

праздных мыслей суета.

прожит день, и вечер прожит,

только ночь не прожита.

легкокрылое мгновенье,

дивный замок на песке.

сновидение привидением

прижимается к щеке,

и щекочет, и пророчит

подменяя память тьмой.

погружаясь в волны ночи,

переходим в мир иной:

то ли вещее знамение,

то ли исповедь теней.

разум спит, душа в смятении,

с каждым вздохом всё страшней.

очертания знакомых

незнакомы, слышен взгляд.

их движением влекомый,

попадаешь прямо в ад.

липкий ужас закипает,

колокол во тьме гудит,

ночь в тебе себя черпает,

в отражение глядит,

вяжет полотно загадок,

пишет огненным пером.

на душе её осадок

будет ощущаться днём.

то таинственное бремя

мы не в силах превозмочь,

ведь не место и не время,

а изнанка мира — ночь.

Н — Ничья

вот и всё! опускайте забрало.

ногу – в стремя, копьё – от локтя.

время вышло, минута осталась,

чтоб расправить по ветру Ваш стяг.

жребий брошен, а занавес – поднят.

не бывает в турнирах ничьей,

и поднимется тот, кто уронит

vis-a-vis[3] на песок площадей.

не пытайтесь держаться за гриву:

не выносит конь холода лат.

не поможет ни норов строптивый,

ни холодный, презрительный взгляд.

там, где ветер вздувает знамёна

и пестреют атлас и парча,

прячет в складках иглу скорпиона

та, что ныне и присно – Ничья.

и открою вам тайну, мой рыцарь:

стоит Солнцу покинуть зенит,

не соперник, а эта царица

Ваше сердце иглой поразит.

Н — Небеса

как иней на ветвях, как слёзы на ресницах,

как на траве прозрачная роса,

ребёнком на руках, улыбкою на лицах

в земную жизнь приходят небеса.

небесен поцелуй. признание небесно.

небесен чувств волнующий порыв.

небесны верность, искренность и честность.

небесен вдохновения прилив.

прижатый гравитацией к асфальту,

ты стиснут — под давлением алмаз.

но магма движется, ломая блок базальта,

и взрыва начинается экстаз.

язык огня оближет воздух жгучий,

в кипящем камне плавится коса,

а дух земли, крылатый и могучий,

отправится домой ́ — на небеса.

Н — Ницше

бог из машины - бог в железной маске,
он спящий бог - пусты его уста,
его поймали, вынули из сказки,
как птенчик - он свалился из гнезда.

теперь его транслируют антенны,
наполнен им бушующий эфир,
он весь в слезах: невидимый, застенный,
он - развлечение, им покинут мир.

покинут ради шума балагана,
где развлекает нас печальный шут,
под стоны дудок, звуки барабана,
его сегодня вечером убьют.

М — Мы

мы - мертвые, и нас предупреждали,

когда вручали капли и кристаллы,

мы стали всем, но нас самих не стало,

природа же не терпит пустоты,

мы умерли, зато родился ты,

возьми кристалл, умри, а там, быть может,

потомок на тебя чуть-чуть похожий

польёт цветы и подопрёт кресты...

М — Можно

где река, там всегда - берег,
в ратном поле цветёт вереск,
где поющий хрусталь - дребезг,
где проклятия шлют - верят.

то, что живо, всегда - смертно,
было истинно, станет - ложно,
ведь движенье само - инертно:
опровергнуть нельзя. можно!

М — Мост

повсюду сено собрано в стога.

в земле торчат усатые колосья.

закатной дымки алая дуга

напоминает мост, ведущий в осень:

сгущается печали непокой,

и в ноздри рвётся запах плесневелый.

деревья небо трогают рукой,

а небо в руки им роняет тело.

за горизонт летит метеорит.

горючая слеза его пролита,

и мост его хвоста ещё горит.

но мост сгорит — и нет метеорита.

приходит время сбрасывать листы:

необратимо лета угасание.

необходимо зажигать мосты,

смотреть наверх, загадывать желанья.

сжимающий железный канделябр,

мостосжигатель, огненный сентябрь,

застань меня стоящим на коленях,

в венке из жёлтых трупиков растений,

со взглядом стекленеющим, потухшим.

зажги его. мне сразу станет лучше.

М — Математика

просили математику любви?

так слушайте, я извлекаю корень:

ты в кубе — ты, когда влюблён, и ты

на ноль поделен, чёрной желчью болен,

когда другой возводит чувство в куб.

ты — минус, если любишь, но не люб:

вход совершён, а выход — запаролен.

ты — умноженец, если все равно;

из равнодушия в остатке – бессердечность.

вчера, сегодня — всё одно, давно;

но ничего не множится на вечность.

всё делится — всё делится на два.

а что на два не делится — чужое.

его рукой коснись едва-едва,

а после удались, оставь в покое.

в прогрессию вступай, расти собой,

делись, и умножай, и восхищайся,

дроби себя, касайся, как слепой,

умри, но только в ноль не превращайся.

испытывай и созерцай: экстаз и боль.

но, повторяю, не дели на ноль.

М – Малахит

бывает, в разнотравья малахит

рассвет добавит молоко тумана,

и вот ты просыпаешься спонтанно,

а мир, как стол, торжественно накрыт.

бывает, дождь идёт четвертый день,

и бирюза покрыта мокрым глянцем,

во влажный вакуум тугим протуберанцем

свой аромат закинула сирень.

бывает, мир с тобою говорит,

и ты ему стихами отвечаешь.

в шкатулку памяти глазами собираешь

сапфиры трав и листьев хризолит,

гранат, берилл, нефрит и хризопраз

горят огнём между привычных фаз

ритмичного природного движенья.

и ты — свидетель этого свечения.

М — Маг

он смотрит на тебя поверх очков
и поцелуи слов внедряют в ухо
язык теней, апокриф дурачков,
молекулу любви и уравнение Духа.

пусть ночь нежна, поэту нужен сон,
ведь график плотен - нету в нём зазоров.
«я нарисую мир поверх окон» -
он говорит, и тянется к приборам.

его реторта - капелька чернил,
он, абсолютность зла в ней наблюдая,
его пером острейшим оскопил
и начертил инфраструктуру Рая.

зачем же солипсисту доброта?
Тереза Мать в погоне за ответом
ему кричит, не раскрывая рта,
а он стоит - чернилами одетый.

«я Дьявола искал и не нашел,
и сам решил постичь его природу.
никпентоса нектаром освятил
водопроводную коричневую воду.

а им бы все - стебать да воевать,
то - конкурс красоты, то - грабим Трою,
трубите всех наверх, пора вставать,
я не коня, я жабу вам построю!

а в жабе будет капелька чернил
и тонны диметилатриптамина,
я ненависть твою заранее простил,
ныряй же, человек, теперь ты снова - глина.

крути гончарный круг, мой Ариэль,
я слышу крик души новорождённой,
в мой воспаленный мозг влетает шмель,
а вылетает ласточкой влюблённой.

меня еще боишься? наплевать
в мои глаза своим священным соком
попробуй. ты пытался жабой стать,
а стал поэтом, магом и пророком. »

Л — Люди

купола горят

на церковной башне.

люди говорят,

умирать не страшно,

и не слышно будет

там людских рыданий,

Бог тебя разбудит

от воспоминаний.

время подошло —

расцепились звенья.

воля ничего

больше не изменит:

всё вернется вспять.

горе прекратится.

если мог прощать,

и тебе простится.

всюду гладь да тишь,

только свечи тают.

над бронёю крыш

ангел пролетает,

и тускнеет взгляд

глаз многоэтажных.

люди говорят,

умирать не страшно.

Л — Любовь

это были стихи о любви — пока я в них не внёс редактуру.

так молочная кислота наполняет мускулатуру:

эта слабая, сладкая, даже приятная боль называется «жизнью»

и хаос привносит в структуру, и меняет в сознанье пароль:

то, что было родным, — стало холодно и недоступно,

то, что было естественно, — стыдно и даже преступно.

это словно качели — как амфетамин в алкоголь.

впрочем, это стихи о любви — а любовь не играет по нотам.

я хотел бы запеть — на меня нападает икота,

тёплый, розовый гной наполняет собою мозоль.

на душе не бывает мозолей — и их не бывает на сердце.

или все же бывают?

на будничных брусьях трапеций исполняющая пируэты,

ты меня записала в кружок — и кружком обвела.

ты меня обманула. как лоха, меня развела.

впрочем, это стихи о любви — мы не будем об этом.

ты — душа моя, девочка в порванном платье,

и зовут тебя Маша, Марина, Полина, Карина, а может быть, Катя.

уже пятый десяток пошёл, только ты так и не подросла.

ты стоишь на углу, от людей ожидая подачки,

и готова им стать домработницей, няней и прачкой:

по течению плывёшь, назначения не зная весла, —

парус в трюме гниёт, пока пишешь ты стихотворения.

по течению плыть — это тоже души приключение:

если любишь — и это, лишь это, имеет значение,

там, где лодка причалит, — там сразу наступит весна.

Л — Лотос

сегодня осень переходит в зиму:

асфальт покрылся коркой ледяной,

обводит землю взглядом соколиным.

декабразура пустоты ночной:

деревья спят, их облик стал понурым,

под серым небом сгорбились дома,

и в поисках тепла под абажуром

мы собрались, сидим — а всюду тьма.

наш старый город притворяет створки,

предвосхищая шествие снегов.

и синий лотос газовой конфорки

отныне — самый важный из цветов.

Л — Лис

она сидит под деревом одна.

кругом — переполняющая бездна:

и лес без дна, и озеро без дна,

и лица, лица, лица – повсеместно.

печалится: возможно, красота

её по крови где-то там взгрустнула —

а рядом с ним не та, не та, не та…

зрачок похож на пистолета дуло —

мой нежный зверь, нажми на мой курок.

дай выстрелить, дай обратиться в пулю,

брандспойт из слёз, направленный поток.

ну разве ты не видишь: все заснули,

сопят, кряхтят, придумывают жизнь,

лишь я не сплю; но села батарейка,

сидит в лесу — и к ней выходит лис.

и говорит: «хозяйка, чародейка,

меня ты не напрасно позвала.

пойдем со мной — я сделаю лисицей

тебя. пойдем со мной, я не желаю зла,

ведь лес без дна — и всюду лица, лица…».

…её нашли: распущена коса,

на шее след кровавого укуса.

а где-то далеко бежит лиса,

и воздух полон запахом и вкусом.

Л — Лев[4]

вот львиный зёв - открылась пасть
и я хочу в неё упасть.

хоть непонятен львиный говор
ты весть во мне, оргазма повар,
трепещешь влажным языком
и ты мне издревле знаком.

за занавеской вечерами
ты режешь камень коготками:
твои расширены зрачки,
они как войлока куски,

и плачешь ты, мой нежный свами.

я трусь лобком об эту гриву,
мой древний лев, такой красивый,
такой пушистый, шерстяной,
хочу растаять под тобой!

кончай в меня в последний раз,
пусть звездный свет пройдет сквозь нас.

Л — Лабиринт

лабиринт совпадений, лабиринт сновидений:

не укрыться от тени,

не спастись от растений,

от растений-видений, растений-прозрений,

что под кожей твоей

каждый миг прорастают,

и поют для тебя, и фракталом играют.

надвигаются стены —

не спастись от измены

изменённых твоих и моих состояний;

и когда счёт дойдёт

до восьми задыханий,

это сердце настигнет внезапный удар.

ты узнаешь его,

твой проснувшийся дар.

после ночи в душе

снова утро настанет. не расстанемся мы,

нас пространство растянет,

и расставит рассвет

распорядок камланий и ходов по полям,

неприметных скитаний

в лабиринте прямых

ключевых пониманий, в лабиринте,

которого - нет.

К — Кудесник

«говорят, что ты — кудесник.

посвяти меня в науку,

приоткрой завесу тайны

над занятием своим!..

люди мне неинтересны,

навевают только скуку,

им кажусь необычайно

одиноким и чужим».

«суть магического дела

в том, что мы не одиноки:

в этом мире обитают

сотни духов и богов.

все они живут без тела

и несут свои уроки

тем, кто жадно им внимает,

тем, кто слушать их готов.

суть мистической работы

в восприятии парадоксов,

всё умрет и всё бессмертно,

каждый миг неповторим.

ты — манёвр разворота,

ты — пространство для вопросов,

для себя ты лишь конкретно

и предметно постижим.

суть магической природы

находиться в удивлении,

восторгаясь всем творением,

каждой капелькой воды.

богатея от приплода,

клетка множится делением,

разделяя удивление,

удлиняешь луч звезды».

К — Кобылица

глубоока, печалью полна,
ты вонзаешь в пространство как шпоры
взгляд зеленый и смотришь с укором,
отменяя седла стремена,
и понять не помогут приборы
норов фьордов заветной души,
что взросла как молитва - в тиши
неприметных еловых соборов
в горностаевой снежной глуши.
небылица моя, кобылица,
эхо топот разносит копыт,
пыль по ветру как ладан летит,
когда вырвется рысь-голубица
и колено так сладко болит.

боль свободы кричит, кровоточа,
вопль боли - восторга галоп,
тот кто рабство тебе напророчил,
ляжет сам в свой трехкомнатный гроб.

бег твой - это любви средоточие,
а судьба - столкновение в лоб.

К — Космос

открой мне книгу на странице,
где - ни картинки, ни строки,
ты не журавль, не синица,
ты не животное, не птица,
и мне не можешь ты присниться,
мы так с тобою далеки,
что космос плачет расстоянием
и тает на Плутоне лёд
и вряд ли кто-нибудь поймёт
моей планеты состояние.
напрасно ли слеза пролита?
и может сдвинуться орбита?
поверь, любимая, не знаю -
я был как лёд, теперь я таю.
я таю - с формой расстаюсь,
любить пытаюсь и боюсь.

К — Кришна

лето сделалось дождливым,
и стеной стоит вода,
будто под плакучей ивой
очутились города,
плачет ива на Варшаву,
на Калугу и Ташкент,
автотрасс язык шершавый -
ненадёжный абсорбент.
как то раз один индиец
цвета тучи грозовой
холм поставил на мизинец
и приподнял над собой.

я стою в гигантской луже
под сиреневым зонтом,
я народу очень нужен,
словно Кришна - под холмом.

К — Краски

как много слов чудесных в мастерской

произносимо-непроизносимых:

индиго ведь не просто «тёмно-синий»,

лазуревый не только «голубой»,

краплак и кадмий, цинк и изумруд

ласкают слух алхимика палитры.

названия эти медленны, как титры,

что в темноте задумчиво плывут.

я — охристый, ты — с сажей киноварь,

но кто название даст тому оттенку,

необходимому, чтоб очертить коленку?

кто первым занесёт его в словарь?

ну вот и всё, что я сказать желал.

стихотворению же нужна концовка —

и цвета фиолета марганцовка

окрашивает скатерти крахмал.

К – Княжна

ты саблей от меня ограждена,
ведь ты княжна — но ты моя жена.
целуя саблю, думая о луке,
пускаю в ход язык, язык и руки.

меня к тебе магнитом притянуло,
привычная зевота сводит скулы.
напоминающий плавник стальной акулы,
космический прицел венчает дуло.

курок спуская пальцем аккуратно,
я действую легко и анахатно,
и на одежде проступает в пятнах
портрет рыдающего кровью Параматмы.

какое место занимаем мы в Пуруше?
пусть я — язык, тебе достались — уши,
и им мешают услыхать молитвы
визг скотобоен, залп орудий битвы.

возьми свой лук, Арджуна, и не мешкай,
я жертвую слонами ради пешки,
но эта пешка станет королевой,
когда пройдёт сквозь девственную плеву.

укрытый шапочкой из розового флиса,
слух дефлорирован предсмертным воем лиса:
отныне стоны, крики и рыдания
наполнят русло твоего внимания.

веди их к морю, подари им ветер,
пропой сказание им о тьме и свете,
ведь бесконечно белой тишиною
теперь лишь смерть одна тебя укроет.

Й — Йод

он формулу в багажнике везёт.

он ранен, и ему ужасно больно,

а формула — она шестиугольна,

содержит йод, азот и углерод.

он реактив из банки достаёт,

становится силён и реактивен.

и вместе с тем поливариативен

становится сюжета поворот.

как хорошо, что ум злодеев туп:

внимание отвлекается на губы,

на груди, на фалопиевы трубы,

внимание отвлекается на труп.

хранителю бензольного кольца

я, как мальчишка, сопереживаю,

ведь кровь сочится, рана ножевая.

ты — сигнатура близкого конца,

но бесконечен углеводород,

белковых нитей вязкие спирали.

он едет вдаль, его вы не догнали.

он формулу в багажнике везёт.

И - Интеллект

бронепоезд интеллекта

рельсы чопорной гордыни

вдоль степи пустого мира

так отчаянно несут.

взгляд наметил точный вектор,

образ выхватил из линий,

сердце влило кровь сознания

в обозначенный сосуд,

он пролился телом яблонь,

вдоль ствола стеблём извился,

поцелуем восприятия

распустился белый цвет.

мир, как юная девица,

падает в твои обьятия,

запах ноздри заполняет,

взглядом призрак обогрет,

листик тянется к листочку,

губы тянутся к истоку,

слово тянется к пространству,

голосу дано звучать.

мир тебе ежесекундно

за руку подводит дочку,

это плод твоих раздумий.

дочке хочется играть,

дочке хочется внимания,

сладких песен, тёплой ласки,

оберегов, обнимания,

ласковых любовных пут.

…бронепоезд стал уютным

и весьма обжитым зданием.

он зарос плющом — а между

шпалами цветы растут.

И - Иней

лес отступает внутрь берлог,

лес отступает за границу

коры, и, не имея ног,

он бешено к корням стремится.

стекают в норы соки трав,

а ветер состригает гривы

дубов и, ветку обломав,

гоняет стаю птиц крикливых.

уж от дыханья пар идёт,

листву кристаллизует иней,

и скоро лес нырнёт под лёд,

и захлебнётся. и застынет.

И – Имбирь

щепоточка заварки,
имбирь и кардамон.
октябрь бродит в парке,
неистово влюблён,

а в горле слёзы ноют,
и ноет, воспалясь,
политая водою
коричневая грязь.

печальная картина
на синем – цепь мазков,
лоскутная перина
светящихся домов,

плетут деревья арки,
сосна целует клён —
октябрь бродит в парке,
неистово влюблён.

и падает на тело
листа нелепый бант,
а балерина в белом
бинтует свой пуант.

в дупле свернулась птица,
ведь в крыльях силы нет,
и скоро закружится
здесь вьюжистый балет —

картон слепяще-яркий,
расчерченный углём.
октябрь бродит в парке,
я думаю о нём...

З — Зеница

как странно знать: у ока есть зеница.

как тут забыть? — у Солнца есть зенит.

как странно слышать: слово говорится,

и в говоре — сквозь говор — говорит.

сплетённые дремучими корнями,

ветвящие изгибы падежей,

слова вздымаются могучими стволами

и листьями касаются ушей.

«агу-агу! » — разда́ лось лепетание:

мир голосом тревожит человек.

а значит, по законам прорастания

в нём языка затеплился побег,

и это добрый, может быть, лесничий.

и он войдёт в словесный бурелом,

и много смысла сердцем расковычит,

и сложат хворост — и стихи — о нём.

З — Змеелов

с сердца сняв двойной засов,
в лес уходим, в место сов,
вторя отзвуку вселенной,
слыша Рады нежный зов.

ты - наружный,
я - безружный,
ты - снигирь,
я - змеелов.

мы разрушим блок ненужный

из фальшивых пошлых слов.

очертя любви окружность,
создадим ей мир с основ
воплотив святую нужность,
приподнимем тайн покров.

каждый - радужно окружный,
каждый - к подвигу готов.

З — Земляника

земляника, земляника,
ты совсем еще безлика,
тянешь к свету тонкий ус
и кричишь " боюсь, боюсь".
но весенний нежный свет
ясный твой раскроет цвет:
в белой юбке
через губки
красной ягоды язык:
сладок, ярок, многолик,
лес наполнит ароматом,
выйдет в люди красным фатом
в золотистых семенах
и зеленых стременах.

протяну свои ладошки
и поглажу словно кошку
земляники нежный лист:
ты так тонок светел чист.
доживи со мной до лета
и раскрой мне все секреты.
пока зреет красный плод
будет рядом рыжий кот.

З — Зима

покрылся инеем мохнатым

в промёрзшем парке сухостой.

день — лилипут, он сердце спрятал

под серой шубой меховой.

мы в электричке по привычке

за книжкой коротаем путь,

и так – страничка за страничкой –

приедем в зиму как-нибудь.

зима! ты невообразима,

как суд, как смерть, как Рагнарёк.

твой час проби́ л, и мир, казнимый,

в тебя бросает свой упрёк —

лишь горсть земли по стае галок.

кто был прекрасен — станет жалок,

цветок — завянет, Бог — умрёт.

и всё известно наперёд.

Ж - Жидкость

я жидкий.
я теку себе в штаны
я протекаю в противень противный.
я рецессивный,
оттого я исчезаю.
и от любви я таю,
и порою
дневною
только паром остаюсь,
но парным паром: с парой, самоваром
и вечным кайфом за своей спиною.
я ничего не стою:
я бесценен,
я пеною укрыт и сам я пенен,
как пиво в старой цюрихской таверне
и да, я - Ленин:
ты узнал, наверное,
но я не верен клятвам старины,
я кислород глотаю,
я летаю,
и я — теку,
теку
к себе
в штаны.

воистину волшебный водоём
был найден нами - мы оттуда пьём
живую кристаллическую влагу
и переносим чувства на бумагу.

в меня язык вложив, мой важный враг
меня собой не делает - дурак,
а сам становится влагающим со мною,
на этом я стою и этого я стою.

единожды солгав, мой сладкий вор
в своей же лжи увязнешь как топор.
я в ложь твою топор не зря втыкаю,
да, я теку, но я не протекаю.

да, я теку - и ты - теки,
скудны суровые пески,
они костлявы и сухи
и к сердца голосу глухи.

прохлада мною овладела,
поверхность глаза запотела,
в слезах - тревоги конденсат,
и внутрь зрачки мои глядят.

что вижу я? - ничто я вижу!
я рыжиной кудрявой брызжу,
каплеобразные ухмылки
стекают кровью по затылку.

я - созерцая тот поток -
мечтаю совершить глоток.
журча - смеётся камня речь,
и рот - дыра, прореха, течь.

Ж — Жемчужина

ты к небесам протягивал ладони
как будто ждал - трёхглазый серафим
жемчужину слезы своей уронит
тебе в ладонь. и ты пойдёшь за ним
по лестницы невидимым ступеням
и станешь сам - прозрачен и трёхглаз,
ведь гало стратосферных озарений

живое сердце превратит в алмаз

Ж — Жан-Пьер

я человек эпохи Ренессанса,

попавший по ошибке в интерьер

неутомимой перестройки склада,

я собираю свой каркас карасса[5].

мне, в сущности, тут ничего не надо,

я друга потерял: вернись, Жан-Пьер!

вернись, Жан-Пьер, ведь мы ещё в субботу

клялись послать налево всю работу

и дегустировать текилу и абсент.

ты сам нам заказал абонемент

и вышел, чтоб попробовать дорогу —

но угодил в желудок к носорогу.

вернись, немедленно вернись, Жан-Пьер!

вернись, Жан-Пьер, сутулый и лохматый,

небритый и с похмелья простоватый,

ты, самый молчаливый из архатов,

пастух небесных грёз, аэростатов,

предприниматель безотказных мер,

сердечного горения пример,

вернись — немедленно вернись, Жан-Пьер!

ЕЁ - её

несчастный обладатель дневника,
ненужного нигде, помимо школы,
я выхожу на свет. земли бока,
как слову — точки, подставляют сколы
строке — и опрокинется строка.
к осечкам строг природы гордый нрав,
учительская у нее повадка:
рукой тянуться, хищно, как удав,
к тому, что повествует нам тетрадка.

цена экзамена невысока:
немного боли в ткани языка,
немного — там, где были новосёлы,
а ныне — врач в камзоле из бензола,
и лечит он любовь исподтишка.
поставит врач диагноз мотылька
моей любви, она ждала укола.
так речь сравнение нужное вспороло,
как лед весной крушит собой река.

на берегу старик и граф рыбачат,
малышка плачет. плачет, увидав,
как мошку подбирает в гуще трав
граф-психонавт, и достаёт дневник,
и вынимает из него язык,
и на язык, поморщившись слегка,
сажает, как наживку, мотылька.

Д — Дочь

милая дочь,

твой отец, прорастая цветами,

выпил алхимии снов несравненный напиток,

и теперь состоит он из тысячи скользких улиток,

тихо по свету ползёт, окружённый вещами-друзьями.

что его гложет, о чём он мечтает, — неясно.

жалкий осколок чужого волшебного мира,

чувства его так спонтанны и взрывоопасны,

мысли его как комочки в стакане кефира.

милая дочь,

твой отец был космическим театром,

яркою вспышкой звезды, огнебогоподобный,

он превосходный! — но в жизни, увы, не удобный.

ты будешь лучше — вот так и скажи психиатру.

розовый дым, ядовитые капли тумана.

соли кристалл, чешуя на бровях серебрится.

милая дочь, молоко превратится в сметану,

и твой отец не умрёт — он в тебя превратится.

Д — Дотла

я плыву в прозрачной лодке,
пью слезу волны как водку,
мой невидимый маяк
светит внутрь - вот чудак.
мотыльковое светило,
запусти луча удило
сквозь хитиновый покров
и избави от оков,
швартов, трапов, якорей,
парусов, веревок, рей...

лодки гроб с травой морской
завтра вынесет прибой.
мотыльки и маяки,
ваши танцы так легки,
ваши танцы-арабески
стали домом для Франчески

дом из света,
два крыла.

я сгорю?

сгорю!

дотла.

Д — Друг

мне нужен друг, я ощутил нехватку

доверия и, может быть, - любви,

но только это вслух - не говори,

и так во мне довольно недостатков,

чтобы стеснительность зажала горло комом,

непозволительно: остаться незнакомым,

и проводить - но только - до двери.

Д — ДНК

в спирали ДНК спрессованы природой

ключи от всех шифровок бытия.

там, в ниточке белка — истории народов,

наш нерождённый сын и ты,

любимая.

герой волшебных снов, брожу по коридорам.

программа создаёт их острые края.

мой голос одинок, но мы вещаем хором:

наш нерождённый сын и ты,

любимая.

Д — Даб

знаешь, я успокоился: бури уж не предвещают

эти тучи на небе. лишь листья спокойно летают,

льётся сверху холодная хлябь.

вот окно запотело, и всё так туманно, размыто,

и земля напоследок сырыми слезами умыта, —

под подошвою пегая рябь.

чуешь: нас накрывает волною предсмертная дрожь,

холод внутрь проникает – меж ребер, как нож.

холод — смерти послушный прораб,

он спокойно разделает мира застывшую тушу.

я один засыпаю: любить я, как водится, трушу.

я несу донесение в штаб.

всё, что я написал, было тряпочкой мокрою стёрто.

я последний солдат, но я тоже практически мёртвый,

вместо траурной музыки — даб.

дабы дабом напиться, под удар подставляешь ты ухо.

ты — девчонка-мальчишка, ворчливая сука, старуха.

жизнь твоя состоит из запруд и разрушенных дамб,

а моя – из соленых и сладких разрозненных капель.

я сжимаю в руке авторучку, как будто она — это скальпель,

скальпель – чтобы снимать надоевший, безжизненный скальп.

я читаю стихи, и я лгу сам себе безыскусно.

я мошенник, поэтому мне вечерами так пусто и грустно,

и заткнуться давно уж пора б.

Г — Горизонт

на горизонте внутренних событий

есть повод повидаться, чтобы выпить.

такой вот ритуал — чтоб не заплакать,

ведь слёзы — дискомфорт, мокрота, слякоть;

от терапии же завален горизонт.

и маска безразличия, как зонт,

вдруг открывается — и оседает накипь.

любовь, увы, химический процесс

окситоцина и серотонина,

анандомида или триптофана,

но это объяснение для профана.

для профи это - опухоль, абсцесс,

который вырезается частями,

и ужас замещается счастиями,

и спиртом заливается порез.

швы зарастут. украсят душу шрамы,

на месте скверов понастроят храмы.

как склеп мертворождённых идеалов,

идя по мостовой из пьедесталов,

я грежу о канавы алтаре,

в которую упасть — и не подняться.

как в пропасти — пропасть и не бояться

дефиса превращения в тире.

напоминающий б/у мишень из тира,

я сам — не выходящий из квартиры,

нашедший применение дыре

в душе: я лью туда состав из прекурсоров

чтоб выделить поэзию заборов,

чтоб сделать из булыжников пюре.

на горизонте внутренних событий

мир стал острее, твёрже, сталактитей.

он памятник себе воздвиг и в инстаграм

повесил фото, собирает лайки

он краток как бутлегер на Клондайке:

«есть золото? давай — налью сто грамм».

Г — Гнездо

у женщины гнездо на голове,

а в том гнезде — осиный рой роится,

и женщине от этого не спится.

она бежит босая по траве,

а ей навстречу — лучики Луны,

как языки, опутывают ноги,

влекут её в опасные чертоги,

снуют и засевают сны весны.

и женщина вступает в хоровод,

и тает, как Снегурочка, от зноя —

но просыпается, гнездо рукой берёт,

и гладит, и сама роится роем.

Г — Гений

сквозь коридоры солнечных затмений
текут потоки чувств и настроений,
внимание - кисть, а понимание - холст,
а обстоятельства, вставая в полный рост,
причина или следствие стечений?

внимание - кисть, им управляет гений,
нам жизнь дана - как медный грошик - в рост:
душа растёт на прахе поколений,
отправленных войною на погост,
душа растёт среди своих владений
и поперёк течения строит мост,
чтобы вступить в борьбу с самим течением,
направив его в сторону борозд,
чтоб разрушение стало орошением,
чтобы ответить на свечение звёзд
подсолнуха оранжевым цветением,
чтоб семя стало матерью семян,
и чтоб дошёл до цели караван,
везущий драгоценности мгновений.

Г — Гамлет

Гамлет, посмотри вокруг:

друг твой — недруг, а не друг.

правда — небыль, а не быль.

пыл твой — пепел, а не пыль.

милый Гамлет, бедный Йорик!

вкус победы часто горек:

это замок на песке,

труп Офелии в реке.

милый Гамлет -– принц без трона,

Гамлет – женщина без лона,

позолоченная медь,

Гамлет хочет умереть.

Г — Гагарин

себя ты ведёшь как несчастный предатель,

он жив, он - с тобой, наш святой председатель.

Гагарин сидит на космическом троне,

он сердцем за тех, кто и пальцем не тронет,

кто к звёздам летит на нелепом предмете,

кто любит всю землю, всех тварей на свете.

он — вечный исследователь, проводник,

он взглядом своим в твоё сердце проник.

В — Время

люди уснули, на них наступило Время.

три переменные, две из которых известны.

первая — возраст: вряд ли гнилое семя

плод принесёт. ну а вторая — песни.

всё ради песен! — а песни слышны и шумны.

третья? – она остаётся тайной,

медленно так поднимается вдоль Сушумны,

а телу приятно, приятно необычайно.

В - Возрождение

рождайтесь в апреле,
как многие - знаем - сумели,
когда проплывают разбухшей листвы ароматы,
росток разрывает бутона размякшей гранатой
грунта асфальтический панцырь,
и близятся танцы,
и в небе предчувствие странствий,
и все свиристели приятны,
понятны и внятны,
весь воздух - недаром зовётся весенним:
становится сам он - бездонным
огромным
одним:
предвкушением,
как будто душа просыпается в теле
и шепчет - давай же,
давай - возрождайся
в апреле.

апрель, немыслимо протяжный,
опрелый, мокрый, заводной,
ты наступил - и всё неважно,
и нету мысли ни одной,
хохочешь ты - раскаты смеха
в весеннем воздухе тугом,
проталина - в снегу прореха
растёт в размерах с каждым днём,
и вместе с ней растёт в размерах
предвосхищение пути,
растут бутоны новой веры,
своей стесняясь красоты,
дыханье тёплое родное,
топящее сердечный лёд,
зовёт и манит за собою,
зовёт и манит и... зовёт.

В — Ветер

ты — ветер, ты заходишься от кашля;
срываешь шляпы, путаешь края,
качаешь, словно иглы, тополя.
ты просто ветер — почему мне страшно
и слёзно, и дышать невыносимо?

ты — ангел-почтальон, движенье силы,
ты существуешь трансформаций для,
для перемен, внезапных революций.
ты просто ветер, ты велишь проснуться,
и ощутить неотвратимость дня.

В — Вдохновение

ах!

я вдыхаю лета зной

и степь, уснувшую под небом,

и треск цикад, и запах хлеба,

полынь и вереск надо мной.

ах!

я вдохнул весенний сад:

нарциссов терпкий аромат,

вишнёвую пыльцу и Пана

волшебной флейты маскарад.

ах!

я дышу зимою хлевом,

коровьим потом, тёплым телом,

навозом, сеном, молоком

дыханья милого парком.

ах,

как пронзительно-печально

сползает осень по гортани.

грибная плесень рвётся в нос,

как будто лес в ноздрях пророс.

ха!

я с друзьями отдыхаю.

я им стихами выдыхаю

тот зыбкий мир, что был со мной

зимою, осенью, весной.

а лето ультрафиолетом

нам лица жжёт. и всё об этом!

Б — Бульвар

она идёт бульваром Капуцинов

походкой от бедра и с подворотом.

в руках её — авоська апельсинов,

и норовят исполнить па-де-де

весенние сверхтонкие кроссовки.

они — из парусины и резины.

её судьба — уже за поворотом,

она вприпрыжку мчит к своей судьбе.

её судьба уже за поворотом,

и лёгким и пьянящим предвкушением

наполнены все лица на бульваре,

и город весь сверкает, как алмаз,

и голуби кичатся оперением,

проносятся таксисты, как пилоты.

а счастье на большом воздушном шаре

вот-вот над миром приподнимет нас.

Б — Бирюлёво

так вот,

весна в восточном Бирюлёво

похожа на карманника в пальто,

который вас из цирка шапито

на воздух провожает на два слова.

и, ослепленный светом и немой,

в себя вбираешь гниль её и прелость.

укрытый пледом ветра с головой,

ты ощущаешь вдруг восторг —

восторг и прелесть.

трепещешь телом, как на льду карась,

осознаешь невиданную смелость

войти, шагнуть в иную ипостась,

и сделать, как мечталось и хотелось,

вот прям сейчас, хотя бы в жизни раз.

Б — Бергамот

ведь подаренного - не украсть,
а украденного - не подарить:
знаешь - это такая масть -
в теплый шёпот вложить всю страсть:
называется " полюбить"

ты в бокал мой налил компот,
а в компоте чуть-чуть кислоты,
открывай же скорее рот,
чуешь - пахнет фиалками пот,
мы с тобой - навсегда на ты.

растворили кристаллы душ
и шагнули в сплошной туман
мой почти что прозрачный муж
пей же, пей же компот из груш
подставляй потайной карман.

пусть оркестр играет туш,
пусть ласкает ладони плюш,
мой Париж, Монпарнас, Муленруж,
бергамотовый эротоман.

Б — Безумие

безумие, твой прародитель ужас,
ума и сердца порванная связь.
грядёт черта, за нею Тёмный Князь
тебя возьмет на привязь, время, сузясь,
замрет в руке как чёрный уголек
и мир сожмётся до монеты:
орёл – ты есть, а решка - тебя нету…

подбрось её в пустого неба дно,

проснись и осознай, что есть одно,
что есть лишь есть, монета - это шар,
а то, что ты воспринял за удар,
был поцелуем ангела без тела.
всё потому, что так душа твоя хотела
свой логос обрести, теперь лети,
спеши любить, и будь всегда свободен.

А — Аэростат

знаешь, ночью в тёплом небе боль сгущается и плачет.

слышишь: каплей одинокой крыши жесть оживлена.

твоей песни тонкий стебель станет парусника мачтой,

ветер парус твой расправит–жёлтый парус изо льна.

в море слёз лежит фарватер — через мели, через скалы.

нос разбит, пробито брюхо, и затоплена корма.

если сил поверить в чудо ни на йоту не осталось,

если льды тебя сковали и в душе твоей зима,

расправляй свой жёлтый парус, стяг безумия отваги:

хохот бурю усмиряет, сумасшедшим нет преград.

фиолетовые слёзы проникают на бумаги,

и над штормом воспаряет охристый аэростат.

А — Апостол

тринадцатый апостол, ты в пустыне
был ослеплён, но вновь обрёл глаза:
ты - человек, который как гроза -
слов виноград гроздящийся и синий
щипцами вынимает изо рта:
из хаоса случайных чёрных линий
слагается поэмы красота.
ты любишь падать, любишь быть убит,
кидаешь плоть на острие момента:
бурлящей речи многомерный бит
кипит, шкварчит и рвётся кинолента
и слепит зрителей пустой экран
как белизна горячая постели:
из глаз течёт вино, второй аркан
стигматами слагается на теле...
сложи к моим ногам упругий Рим,
сложи к моим ногам свою гордыню:
тебе я стану другом, а другим -
друг другом станем - присно и отныне.

А — Акварель

ты – акварель, ты – миг моей мечты,

ты – геометрия застывшего движенья.

ты – обморок, и наше не-сближение

как следствие тягучести среды

есть производная от гордости и фальши.

и я не знаю, что же будет дальше,

но то, что будет, — это тоже ты.

мы станем старше. может быть — старее,

мудрее или опытней — как знать,

ноесли вдруг ты станешь замерзать,

вернись ко мне — и я тебя согрею

и стану твои веки целовать.

А — Аминокислоты

я приехал тобой облучаться,

обручаться, любви обучаться,

восхищённым восторгом взрываться

и фиксировать метки времён.

мы — мозаика звуков, фрагменты.

тело дышит: гормоны, ферменты.

мы, притягивая элементы,

из событий шедевр создаём.

пчёлы вкусов упрятаны в соты,

тело дышит — аминокислоты,

изменяя сознание до рвоты,

синтезируют ген-эталон,

совершают венчание, верчение,

превращение и круговращение;

свет космического излучения

мы глазами друг другу поём.

случай вечен. немыслимо это,

чтобы, выпив тарелку секретов,

Purple Piper[6], тобою воспетый,

не открыл бы нам тайн водоём.

А — Август

сегодня ночью август виноват

в моей бессоннице, в твоей бессвязной речи,

и пальцев переспелый виноград,

качаясь, опускается на плечи.

там, под атласных ягод кожурой,

есть горечь косточки, есть аромата мякоть;

я падаю, я увлечен игрой,

мне хочется разбиться и заплакать,

мне хочется оставить в небе след,

вдохнув в себя полу́ ночную благость,

её хранить, как сказочный секрет.

я падаю, меня роняет август

на твой передник жёлто-золотой.

ты собрала и яблоки, и сливы

в него – а я прожёг его собой,

я падшим стал, чтоб стала ты - счастливой.

Эпилог:

я сам себе фитиль

того огня,

который освещает все отныне.

и присно

только я одна твердыня

космическое вымя,

тора дыня,

пол инь я,

полынья,

полымя...

я только имя.

именно!

я - имя,

и, именно, я - отклик того дня,

что племенем и формой наделяет,

рождает и от лона отделяет.

теперь ты самость,

ось своей планеты.

вот имена.

в них тaйны.

в них секреты,

секреции,

ферменты,

феромоны,

кислоты,

щелочи,

нейтрино

и нейроны.

пусть в именах твой будет светел путь.

моё же имя навсегда забудь.

я - это ты.

себя припоминая,

найди тропу в ночи

и ключ

от

. RАЯ.

август
аминокислоты
акварель
апостол
аэростат
безумие
бергамот
бирюлёво
бульвар
ветер
вдохновение
возрождение
время
гагарин
гамлет
гений
гнездо
горизонт
дочь
дотла
друг
днк
даб
её
жан-пьер
жидкость
зима
змеелов
зеница
имбирь
интеллект
иней
йод
княжна
краски
кришна
кобылица
космос
кудесник
лабиринт
лев
лис
лотос
любовь
люди
маг
малахит
математика
мост
можно
мы
ницше
небеса
ничья
ночь
новалис
ось
очки
память
париж
посольство
перо
предмет
платон
поэзия
природа
птицы
рада
расстояние
рукоять
ртуть
свет
свидание
скиталец
слёзы
стрекоза
судно
танатонавты
тишина
тор
ты
улитка
уста
ухо
фильмы
февраль
флейта
хайдеггер
херувим
хобот
целовальня
цайтрафер
цветовод
цветочки
чаадаевка
чертополох
человечек
шизофазия
шило
шут
щелкунчик
ы
ъь
эксперимент
это
ютуб
юродивый
январь
я

(с) . R-А-Я.

Рукопись, найденная в чемодане

воображаемого путешественника.

Москва. Новогиреево.

19 апреля 2020 года.

[1] Совесть (лат. )

[2] Сампрада́ я - философское учение, которое передаётся по линии духовных учителей, цепи ученической преемственности, называемой парампара.

[3] Противника (фр. )

[4] Вольный перевод с английского стихотворения Моны Арши “Lion”

[5] Карасс (англ. karass) — некоторая группа людей, члены которой часто даже не знакомы друг с другом, имеющая тем не менее определённую цель в Провидении — Божьем плане. Термин боконизма, философской теории, придуманной Куртом Воннегутом.

[6] Фиолетовый флейтист (англ. )