Соседка по парте

Мне было восемнадцать. Я не считала себя поэтом, мне просто нравилось писать стихи. Это было скорее увлечение, чем призвание. Обычно я писала их карандашом в блокноте, а особо удачные перепечатывала на пишущей машинке, которую мне подарила бабушка (в молодости она работала машинисткой в какой-то конторе). Разумеется, у меня был компьютер, но мне нравилось шуршание бумаги, запах карандашного грифеля и тихое постукивание клавиш. Всё это меня успокаивало. Мои друзья шутили, что скоро я возьмусь за перо и чернильницу. Я же сомневалась в этом, поскольку никогда не отличалась аккуратностью. У меня был ужасный неразборчивый почерк, и, к тому же, мне не хотелось пачкать свой многострадальный блокнот кляксами.

Время от времени я выкладывала свои стихи в интернете. Пару раз мне даже отвечали, что они неплохие – без особого восхищения, как будто из вежливости. Впрочем, на большее я и не рассчитывала. Мои стихи не были глубокими, актуальными или злободневными. Я писала о военной доблести, хотя сама не отличалась смелостью – просто мне нравилось эпическое фэнтези и историческое кино. Я писала о любви, но скорее из соображений эстетики, поскольку сама в отношениях ничего не смыслила. Я восхваляла романтику бунта, хотя бороться мне было особо не за что – я и так всегда жила в комфорте. Самыми яркими событиями в моей жизни были походы в кино, прогулки с друзьями, чтение книг и концерты любимых музыкантов. Самыми страшными драмами – приступы одиночества и чувство, что меня не воспринимают всерьёз. Из-за этого мне порой было неловко. Иногда мне хотелось, чтобы в моей жизни случилась какая-то трагедия. Несчастная любовь, предательство друга, чудесное спасение после прыжка в пустоту… Тогда мне, хотя бы, будет о чём написать. Тогда за моими словами появится что-то настоящее.

В это утро я, как обычно, сидела за столом и проверяла электронную почту, всё глубже погружаясь в пучину чувства собственной неполноценности. Время от времени в моей ленте попадались чужие стихи, и на меня накатывала волна зависти и стыда. Мне было неловко осознавать, что моё творчество такое приземлённое. Что в нём нет отсылок к известным поэтам, классической литературе, культовым фильмам и хитам знаменитых групп. Что я жила в своём маленьком сибирском городке, а не в Москве или Питере, которым пело дифирамбы большинство моих коллег. Что в моей жизни не происходило ровным счётом ничего, о чём можно было бы написать книгу или снять кино. Это чувство накрывало меня всякий раз, когда я общалась с настоящими людьми, живущими на полную катушку. Даже в виртуальном пространстве.

Но вот, на моём телефоне прозвенел будильник, оповещающий о приближении занятий в колледже. Благо, моё учебное заведение находилось напротив дома, и я могла ещё успеть до звонка. Я быстро выскочила из-за компьютера, одним глотком допила свой кофе (разумеется, с сахаром и молоком – я терпеть не могла горечи, за что мне тоже было немного стыдно) и накинула на плечи старое серое пальто. Знакомые говорили, что оно мне идёт – на его фоне мои волосы казались яркими, почти рыжими. На самом деле они были невзрачного оттенка русого, как и у всех членов моей семьи. В моей внешности не было абсолютно ничего исключительного. Незапоминающееся лицо, глаза неотчётливого цвета (грязная мешанина из серого, голубого и зелёного), бледная кожа, на которой отлично просматривались все прыщи и родинки. Из-за этого я постоянно чувствовала себя «серой мышкой». Одно время я даже стеснялась выходить из дома в обычных джинсах и футболке – мне не хотелось выглядеть среднестатестической долговязой девчонкой, которую все принимают за восьмиклассницу. Я плела фенечки, красила пряди волос в необычные цвета, носила армейские ботинки и сумки с черепами, но даже это не вызывало особого интереса к моей персоне. У меня пол-группы было неформалами, кого этим удивишь в наш век? Так что сегодня я воздержалась от необычной одежды, только заплела прядь волос у правого уха в тонкую косичку, прежде, чем выйти навстречу туману и слабо моросящему дождю.

Не успела я насладиться атмосферой осеннего города, как мой путь подошёл к концу. Вскоре я уже переступала порог колледжа – унылого здания с противными бледно-зелёными стенами, которые вызывали у меня ассоциации с больничными коридорами. Я училась на журналиста, хотя эта профессия никогда не казалась мне интересной. В детстве я хотела быть капитаном подводной лодки, но родители разбили мои мечты, заявив, что я слишком высокая, а потолки на подводных лодках, как правило, низкие. С тех пор я никогда ничем не увлекалась по-настоящему. Иногда я подумывала издать сборник стихов, научиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте, создать группу – но все эти мысли упирались в ничто. У меня была старая гитара, я даже могла сыграть на ней пару мелодий, но сложные композиции мне не давались. Голова у меня была дырявая, нот я не запоминала, а мои деревянные пальцы напрочь отказывались быстро переставлять аккорды. Хотя, возможно, я просто придумала всё это, чтобы оправдать свою лень…

Ну, вот и мой класс. Как обычно, на занятиях присутствовала ровно половина учеников. У нас так каждый день – кто-то болеет, кто-то по семейным обстоятельствам, а кто-то просто прогуливает. Я никогда не обращала особого внимания на своих однокурсников и, пожалуй, даже не смогла бы назвать их всех по именам и фамилиям, хотя училась с ними уже три года. Я сама была из разряда прогульщиков и порой отсутствовала в колледже по несколько недель. Преподаватели (имена-отчества которых я тоже вспоминала с трудом) давно к этому привыкли и не отчитывали меня.

Сегодня первым уроком стоял английский. Это был один из немногих предметов, по которому у меня не было двоек – я слушала много песен на этом языке и волей-неволей запоминала определённые слова и выражения. Поэтому с учителями, ведущими этот предмет, у меня, как правило, складывались доверительные отношения. Единственное осложнение состояло в том, что «англичане» в нашем колледже менялись чуть ли не каждый семестр, и нам часто приходилось перепроходить одно и то же по нескольку раз. Временами меня это раздражало.
К слову, среди студентов у нас тоже наблюдалась текучка. Иногда после очередной недели прогулов я приходила в колледж и с удивлением обнаруживала множество новых лиц. И потом гадала, кто это – новенькие, или «старички», перекрасившие волосы и сменившие имидж? Так было и сегодня, когда я увидела девушку, сидевшую за моей партой. Естественно, я называла её «своей» весьма условно, поскольку в нашей группе было не принято делить места на свои и чужие. Большинство моих однокурсников не заморачивались, куда им сесть, всякий раз занимая первый попавшийся свободный стул. И только я неизменно выбирала заднюю парту у окна, чтобы не привлекать внимания преподов. Я частенько пробиралась в класс в середине урока и ловко прыгала на своё место, оставаясь невидимкой для всех. Меня уже почти перестали замечать, чему я была несказанно рада.

Похоже, эта девчонка руководствовалась той же логикой. Она была примерно моего возраста, высокая, с длинными тёмно-каштановыми волосами, бледной кожей и очень тёмными глазами. В первый момент мне показалось, что у неё нет зрачков – они почти сливались с радужкой цвета чёрного шоколада. Думаю, она приехала с севера. К нам часто поступали ученики из эскимоских, ненецких и якутских деревень. И всё-таки… я никогда ещё не встречала людей с такими глазами как у неё. Я не могла поверить, что существует хоть одна национальность, для которой это в порядке вещей. Её глаза были не человеческими. Скорее, они напоминали оленьи.

- Не возражаешь, если я сяду? – поинтересовалась я, останавившись около её (то есть, своей) парты.

- Да, конечно, – ответила она, – меня уже уведомили, что здесь обычно сидишь ты. Ты ведь Елизавета Лишина, не так ли?

- Лиз, – машинально поправила я, – да, это я.

Она подвинулась, позволив мне пройти мимо её стула и сесть у окна. Мысленно я возблагодарила судьбу за то, что она села в проходе. Сама я терпеть не могла там сидеть. Я сразу начинала задыхаться в затхлой атмосфере аудитории. У окна же я чувствовала себя свободнее. Мне казалось, что я нахожусь на уроке только наполовину, в то время как какая-то часть меня прогуливается по осенним паркам, дышит холодным воздухом и ловит ладонями капли ласкового дождя. Эта мысль заставила меня улыбнуться.

- Ты, как я погляжу, очень любишь английский? – усмехнулась моя соседка, – аж сияешь, предвкушая начало урока…

- Да, обожаю, – кивнула я, – как и другие иностранные языки. Когда ты говоришь на одном из них, или хотя бы слушаешь чистую иностранную речь, ты и думать начинаешь по-другому. Короче или длиннее, медленней или быстрее, лаконичнее или подробнее – в зависимости от языка и народа, создавшего его. Поэтому я люблю иностранную музыку и поэзию. Даже если не понимаю ни слова. Мне просто нравится слушать, как звучат чужие слова, изучать начертание букв и символов… будь это скандинавские руны, арабская вязь или египетские иероглифы.

Сама не знаю, зачем я ей это сказала. Наверное, из желания оправдаться. Мне не хотелось признаваться, что я ненавижу свой колледж и всё, что с ним связано, и что мою улыбку вызвала фантазия о побеге с урока. Но ведь я действительно увлекалась языками. Получается, я соврала ей, сказав одну правду вместо другой. Хороший приём. Думаю, следует взять его на вооружение.

- Я тебя понимаю, – улыбнулась моя соседка, – у меня так когда-то было с русским. Прежде, чем я нормально его изучила. Кстати, меня зовут Морен. Я саамка. Приехала по обмену.

- Приятно познакомиться, – улыбнулась я.

Вот теперь я не врала. Она мне правда понравилась. Пожалуй, это произошло со мной впервые. Я никогда не считала себя знатоком человеческих душ и не разбиралась в характерах, но мне показалось, что от Морен исходит странное тепло, дружелюбие, и почему-то – аромат моря. Я вспомнила, что «Морен» – это транскрипция имени «Марина», то есть, «морская». Интересно, в её родных краях есть море? Я никогда не видела водоёма больше, чем озеро, расположенное в паре часов езды от моего дома. Жители нашего города не любили путешествовать. Мы всегда отличались консервативностью и некоторой заторможенностью. Когда я была маленькой, родители часто говорили, что рано или поздно мы объедем весь мир. Но нам постоянно чего-то не хватало – то времени, то денег, то возможностей. К девятому классу я окончательно похоронила надежду выбраться из нашего захолустья. И всё-таки в глубине души я продолжала мечтать о море. Я обожала приключенческие романы про моряков и пиратов, часто рисовала рыб, китов и дельфинов, а время от времени покупала в антикварных лавках кораблики в бутылках – у меня уже скопилась целая коллекция. Почему-то мне подумалось, что их надо обязательно показать Морен.

Странная мысль, учитывая, что мы были знакомы всего несколько минут.

На протяжении урока мы с ней не разговаривали. Просто сидели рядом и выполняли задания. Время от времени я бросала на неё короткие взгляды. Просто чтобы убедиться, что она всё ещё здесь. Что наша встреча не была сном или галлюцинацией. Нет, не подумайте, что я настолько одинока, что готова посчитать галлюцинацией любого человека, заговорившего со мной. Просто было в ней что-то такое… нечеловеческое. Эти глаза… Нет, это определённо иллюзия. У людей не бывает таких глаз. И всё-таки…

На следующий день я снова села рядом с ней. И мы опять молчали на протяжении нескольких пар. Сначала у нас была литература, потом русский и обществознание. Глупые предметы, которые проходят ещё в начальной школе. Признаюсь, всю дорогу я слушала преподов в пол-уха. По большей части я рисовала в своём блокноте. Мне нравилось делать там небольшие зарисовки, они часто вдохновляли меня на что-то большее – например, написание рассказов или стихотворений. Обычно я рисовала совершенно неосознанно, не думая, что делаю, и только в конце с удивлением обнаруживала, что у меня получился, например, дракон. Или парящий в воздухе кит. А то и лиса с девятью пушистыми хвостами.

Сегодня я нарисовала оленя. Северного. С большими ветвистыми рогами и крыльями на лопатках. Крылья у него были длинные, узкие, как у ласточки, но при этом пёстрые, как у хищной птицы, да ещё с небольшим когтем на сгибе, как у дракона или летучей мыши. Понятия не имею, как на них летать… Ну да ладно – это его проблемы.

Когда я дорисовала последний штрих, как раз прозвенел звонок, объявляющий конец пары. Следующим уроком у нас шла физкультура, на которую я никогда не ходила (у меня с детства были проблемы с лёгкими, я начинала задыхаться, стоило мне пробежать пару метров), так что у меня образовывался перерыв в занятиях. Предчувствуя скуку, я вытащила из портфеля заранее приготовленую книгу и сотовый телефон… после чего, повинуясь какому-то неожиданному порыву, вырвала своего оленя из блокнота и протянула его Морен.

- Вот, – глубокомысленно изрекла я, – это тебе. Подарок.

- Красиво, – улыбнулась она, внимательно изучая мой рисунок, – крылатый олень? Ты его сама придумала?

- Это перитон. Мифология островов Средиземного Моря. Считается, что в облике таких оленей являются души утонувших моряков. Не спрашивай, почему я нарисовала именно северного оленя. Конечно, они не водятся в Средиземноморье. Просто именно такой образ родился у меня в голове, – я перевела дух и, выдержав неловкую паузу, спросила, – а у вас есть сказки про оленей?

- Разумеется, – усмехнулась девушка, – олени – это наша жизнь. Они не могли не найти отражения в фольклоре. Но я расскажу тебе о них как-нибудь в другой раз. Сейчас я опаздываю на физ-ру.

С этими словами она аккуратно свернула мой рисунок пополам и положила в задний карман брюк. После чего накинула рюкзак на плечо и поспешила к двери. При этом двигалась она с грацией молодой лани. Или парящего сокола. Да уж, что-то моё воображение разыгралось…

Впоследствии я называла её про себя не иначе, как перитоном. Сама не знаю, с чего я вдруг вспомнила об этом создании. У меня так часто бывает – словно из ниоткуда просыпается интерес к определённому животному или сказочному существу, и я начинаю повсюду искать о нём информацию, рисовать его, посвящать ему стихи и рассказы… Одно время я была помешана на драконах, потом – на единорогах, затем – на всевозможных оборотнях. Теперь наступила очередь оленей. Как обычных, так и мифических.

Я сама не заметила, как на рабочем столе моего компьютера появился кадр из фильма «Хоббит» – разумеется, с эльфийским королём Трандуилом, восседающим на своём лосе. Потом я установила на ноутбук странную игру The Endless Forest, где зарегестрировалась под ником «Хутук-Аваса» – так у некоторых индейских народов назывлали богиню с оленьей головой. Даже аватарку в контакте сменила на картинку с лесным богом из мультика «Принцесса Мононоке». Мои друзья отнеслись к этому нейтрально – они давно привыкли, что я схожу с ума по разным зверушкам. Никому и в голову не пришло, что причиной очередного увлечения стала моя новая знакомая.

А вот сама Морен, по-видимому, прекрасно понимала, что к чему. Потому что каждый раз, когда я приносила в колледж очередную вещь с оленями (тетрадь, пенал, линейку), она косилась на меня и едва заметно улыбалась. А когда в начале декабря я заявилась в вязанном свитере с угадайте-какими-животными, она уже не пыталась скрыть смех.

- Что дальше? Ты придёшь в шапке с рогами? Я, конечно, понимаю, что осознание своей истиной сущности – это здорово, но во всём надо знать меру.

- Я вовсе не считаю себя оленихой, – насупилась я.

- Да? А я уж было подумала, что мы с тобой родственные души… Если что, олени – мои любимые животные. Правда, ещё я люблю хищных птиц. Ястребов, коршунов, полярных сов… Я даже коллекционирую их перья. У меня целая коробка собралась. Хочешь, покажу?

- Хочу, – ответила я, – это было бы здорово.

Признаюсь, я и подумать не могла, что мой первый визит к Морен произойдёт при таких обстоятельствах. Прийти посмотреть коллекцию перьев! Необычный предлог. И всё-таки, я решила не упускать такой возможности. Я уже видела, что новенькая может стать моей подругой, и решила не тратить времени зря.

Оказалось, что она снимает небольшую квартиру на самой окраине города. Живёт совсем одна. Соседи о ней не знали ровным счётом ничего, кроме того, что она въехала не раньше, чем этой осенью. Её комната была маленькой, но весьма уютной. Из мебели – только кровать, прикроватный столик, холодильник и небольшая книжная полка. Зато сколько здесь было картин, сувениров, украшений! Пейзажи далёких стран, календари с работами великих художников, ловцы снов, сувениры и статуэтки со всех концов света – от египетских кошек до китайских драконов. Меня удивляло, как всё это помещается в такой маленькой спальне? Не иначе как она воспользовалась какой-то магией, расширяющей пространство. Увидев на моём лице невысказанный вопрос, Морен пояснила:

- Все эти вещи я привезла из своих путешествий. В молодости мне приходилось много разъезжать по миру. В каждом местечке, где мне понравилось, я покупала что-нибудь на память. Эти побрякушки – всё, что у меня есть. Где я их расставляю – там и чувствую себя как дома.

- Подожди, ты сказала – «в молодости»? – переспросила я, – но я думала… сколько тебе лет?

- Двадцать пять. Я выгляжу моложе своего возраста, я понимаю. В моей семье все взрослеют медленно. Зато и живём мы долго. Моей прабабушке сто двадцать, и она пока не собирается в могилу.

- Но, если ты уже такая взрослая, что ты делаешь в нашем колледже? Неужели действительно хочешь быть журналисткой?

- Почему нет? Я считаю эту професиию увлекательной. По-моему, это здорово – работать в редакции какого-нибудь научно-позновательного журнала. Писать статьи о редких животных и растениях, делать снимки древних развалин, изучать культуру чужих стран и народов…

- Но ты говоришь, что и так много путешествовала.

- Да, когда у моих родителей бывали деньги. Но это случалось нерегулярно. Мы содержим оленью ферму. Торгуем молоком и шкурами. Шкуры мы берём только у тех животных, которые умирают по естественным причинам. В нашей семье так заведено – мы никогда не убиваем зверей, которые нам доверяют. Если охотимся – то только ради пропитания, и только на равных условиях. В лесу у зверя есть шанс спастись. На бойне – нет. Поэтому охоту я считаю справедливым поединком, а выращивание на убой – предательством.

- В этом что-то есть, – согласилась я, – ну так что, ты покажешь мне свои перья?

- Да, конечно. Сейчас, принесу их из соседней комнаты. Ты туда не заходи, хорошо? Там не прибрано. Можешь пока заварить себе чаю. Хочешь?

- С большим удовольствием, – кивнула я, косясь на электрочайник, стоявший на её столике, – чай в столе, надо полагать?

Она кивнула.

- И сахар там же. А мёд и варенье – в холодильнике. Я никогда не пью чай без сладкого.

- И я тоже, – улыбнулась я.

Оказывается, у нас куда больше общего, чем мне казалось.

Её чай пришёлся мне по вкусу. От него пахло таёжными травами, ягелем и морошкой. Интересно, где она его берёт? Сама готовит? Надо будет как-нибудь разузнать у неё рецепт…

А вот и она. Вернулась со своей коллекцией – надо признать, весьма внушительной. По её словам, большая часть собранных ею перьев принадлежала птицам, обитающим в окрестностях их семейной фермы. Тут были перья соколов, сов, воронов и чаек… Но больше всего мне понравились огромные маховые перья орехового цвета, которые я обнаружила на самом дне коробки. Каждое из них было по полметра длинной. Я не могла представить себе птицу с таким оперением. Какой у неё должен быть размах крыльев?

- Это я купила у одного торговца в Алжире. Он клялся, что это перья местных орлов, которые гнездятся только на одной горе рядом с его родной деревней. Хотя я не склонна ему верить, мне кажется, для орла они великоваты…

- Может, это из крыла птицы рух?

- Как в твоём стихотворении? – усмехнулась Морен, – «Мой дом стоит под куполом небесным, на самой крыше – гнёзда птицы рух... ».

Сказать, что я удивилась – значит, ничего не сказать. Морен процитировала одно из старейших моих стихотворений, которое я выкладывала в интернете года три назад. Увидев недоумение на моём лице, она пояснила:

- Я частенько заглядываю в твою группу. Правда, сама я ни в каких соцсетях не зарегистрирована, мне приходится сидеть со страниц друзей. Поэтому и комментариев я не оставляю. Но мне по душе твоё творчество. Оно такое… сказочное.

- Но как ты узнала, что я пишу? Я не говорила об этом никому из колледжа.

- Я набрела на твоё сообщество случайно. Сначала мне понравились стихи, и только потом я обратила внимание на имя автора. Бывают же совпадения, а?

- Бывают, – согласилась я, – знаешь, у меня было примерно то же самое, когда я встретила тебя. Ты почему-то напомнила мне оленёнка. Мне показалось, что у тебя оленьи глаза. Знаю, это звучит нелепо, но именно из-за тебя я тогда нарисовала перитона. Думала о тебе и рисовала. А потом… потом у меня просто крышу снесло с этими оленями. Я ими весь дом завалила. Рисунки, статуэтки, игрушки… И тут я узнаю, что твои родители держат оленью ферму! Тебя, случайно, никто из этих оленей не кусал?

- Кусали пару раз, когда я невежливо с ними обращалась, – призналась она, – но принадлежность к оленям, к сожалению, через укус не передаётся.

- А ты бы хотела принадлежать к их племени?

- Пожалуй, иногда. С утра, когда тороплюсь в колледж. Мне бы не повредили две пары резвых ног. А по вечерам я хочу быть птицей и бесшумно летать над спящим городом.

- Хочешь, я напишу об этом стихотворение? Фантасмогорическую поэму о человеке, который мечтает быть птицей и оленем? По-моему, получится потрясная история.

- Давай, – согласилась она, – я и сама думала о чём-то подобном, да вот – нет у меня поэтического дара. Сколько не пыталась писать, выходит одна ерунда. Тут тафтология, тут не в рифму, тут грамматическая ошибка… Я лучше рисую, шью и плету. Люблю делать что-то своими руками. Хочешь, я вышью тебе пано с оленями?

- Конечно! Это будет здорово.

- И совершенно бесплатно. Ты мне – стихотворение, я тебе – оленей. Хороший обмен?
Я кивнула. Лучшего симбиоза я не могла и представить. Мало того, что у меня появилась новая подруга, так она ещё и творческая личность! Мы с ней на одной волне! Это чувство было для меня новым и неожиданно приятным.

Вечером, когда я пришла домой и раскрыла блокнот, стихотворение пришло ко мне само. Образы и метафоры возникали словно из ниоткуда. Оленьи рога, орлиные крылья, летящие снежинки, девушки-охотницы с лёгкими луками, чёрные вороны и белые лайки, берущие след дивного зверя, снова и снова ускользающего от преследования… По моему скромному мнению, у меня вышел настоящий шедевр. На следующее же утро я перепечатала его на машинке и показала Морен. Она была счастлива, и тут же протянула мне свою работу – прекрасную вышивку крестом, изображающую пару северных оленей и едва заметную тень над их головами.

- Это перитон, – сказала она, – наблюдает за своими бескрылыми собратьями. Если хочешь, можешь считать, что это я.

- Спасибо. Пожалуй, так я и буду думать.

Недолго думая, я повесила это пано на стену, прямо над своим рабочим столом, а она положила моё стихотворение в учебник английского и перечитывала его перед каждым уроком. Скоро к этому стихотворению присоединилось ещё одно, а потом ещё и ещё… Эта стопка пополнялась с каждым днём. Она заказывала у меня всё новые и новые работы, подкидывая самые неожиданные темы и образы. Это была настоящая магия. Стоило ей посоветовать мне какую-то идею, как я загоралась ею, вдохновение накрывало меня с головой, и я спешила работать. Иногда мне казалось, что моя новая подруга – муза. Как ещё можно было объяснить её странное воздействие на меня? Вот только музы – персонажи греческой мифологии, но никак не саамской. Мысленно я продолжала называть её перитоном, но он тоже был родом из Средиземноморья и не имел отношения к народам севера. Вскоре у меня появилась навязчивая идея – найти мифическое существо, которое в идеале подходило бы Морен. Оно должно быть оборотнем, сочетать в себе черты птицы и оленя и обитать где-нибудь за полярным кругом. Я уже чётко представляла его, вот только название от меня вечно ускользало. Я закрывала глаза и видела Морен в этом облике. С огромными раскидистыми рогами, пушистыми оленьими ушами, едва видневшимися из-под копны тёмных кудрей, и огромными пёстрыми крыльями, которые могли бы принадлежать той птице, чьи перья я видела в её коллекции. Время от времени она полностью превращалась в гордого северного оленя, ястреба с янтарными глазами или перитона с орлиными крыльями. Я так хотела нарисовать её в любом из этих обличий… Вот только таланта у меня не хватало. Каждый раз, когда я бралась за карандаш, все мысли куда-то улетучивались, и я понимала, что не справлюсь с поставленной задачей.

А между тем время шло, учебный год подходил к концу, близилась весна. Как ни странно, меня это не радовало. Мне хотелось ещё на пару дней задержаться в этой зиме, наслаждаться её морозным дыханием, треском наста под ногами и плеском холодной воды под тонкой коркой льда. Зима в этом году была такая сказочная, северная – от неё пахло саамскими, эскимоскими и скандинавскими мифами, норвежскими лесами и тибетскими скалами, белыми медведями и полярными совами… Но любой сказке рано или поздно приходит конец. Так вышло и в нашем случае.

Весной Морен уезжала домой, на свою оленью ферму. Мы с ней сердечно попрощались на вокзале. Я подарила ей пару рисунков и черновиков со стихами, она мне – вязанную шапку с оленями и несколько перьев из своей коллекции. Разумеется, мы обе обещали, что будем друг другу звонить и писать, что в следующем году мы обязательно встретимся, и наша дружба не посмеет дать трещину. Но я уже предчувствовала, что это лето будет слишком долгим, а наша следующая встреча – слишком… другой. Я уже не буду поэтессой-неудачницей, а она – странной девочкой с оленьими глазами. Всё станет проще. Во всяком случае, одной тайной будет меньше.

- Ладно, можешь возвращаться домой, – улыбнулась она, когда я вручила ей свои подарки, – мой поезд ещё не скоро. Я сама его дождусь. Не беспокойся за меня.

- Я и не беспокоюсь, – усмехнулась я, – просто хочу задать тебе один вопрос. Ты ведь мяндаш, верно?

Она снисходительно усмехнулась, как будто говоря: «ну и глупая же ты, если сразу не догадалась! ».

- Я не знаю, как ты прячешь свои рога на людях, но убеждена, что ты из оленьего народа. Я прошерстила все ваши саамские сказки. Мяндаш – тотемный предок, олень-оборотень, иногда изображается так же с крыльями и птичьими лапами вместо рук. Ведь это твой настоящий облик, верно? И те перья, которые я видела в твоей коллекции… Не отрицаю, что в их числе действительно могут быть перья птицы рух, но как минимум некоторые из них – твои. Или кого-то из твоей родни. Не так ли?

- Я не буду давать прямых ответов. Ни подтверждений, ни опровержений. Скажу только, что твоё предположение очень интересное. Мне оно нравится.

- Вам нельзя рассказывать людям о своей природе, верно? Я прочитала достаточно фэнтези, чтобы понимать, чем чревато разоблачение. Хорошо, я не буду настаивать на своей правоте. Но всё-таки… мне бы хотелось хоть раз увидеть тебя в настоящем обличье. Хотя бы издалека. Честное слово, я никому не проболтаюсь. Я пока не хочу в сумасшедший дом. Но мы ведь подруги. У нас не должно быть секретов.

- Даже у друзей есть право на личную жизнь, – уверенно произнесла она, – пожалуйста, уходи. На улице уже смеркается, твои родители будут волноваться. Я обещаю, что напишу тебе, как только прибуду домой. Честное слово.

- Хорошо, – я понуро вздохнула, – я буду скучать по тебе.

- Как и я, - заверила она меня.

Мне не хотелось покидать вокзал, и всё-таки, я это сделала. Я знала, что бывают моменты, когда лучшему другу хочется побыть одному. И всё-таки… Всё-таки у самых дверей станции я не удержалась и обернулась.

Я не хочу ничего доказать. Я не настаиваю на правдивости своей фантастической теории. Но я готова поклясться, что Морен на станции уже не было.

Только где-то в вышине, под самыми облаками, мелькнула лёгкая крылатая тень, увенчанная раскидистыми рогами.