12. Накрылась

Вначале была точка.

Вначале и точки не было. Командир Ту-204-го, завершающего рейс из Новосибирска, при заходе в Шереметьево кивнул второму:

– Слушай, что там за точка висит? Вон, градусов десять над горизонтом?

Ни второй, ни радар не подтвердили. Закатное небо светило розовым стеклом. Диспетчера отвлекать не стали. Командир пожал плечами. Еще ему только кератита не хватало, чтоб комиссия выбраковала по зрению. «Да нет, почудилось», – снял он сомнение, подбирая газ двигателям и чуть подрабатывая правой педалью к уже проявившейся световым пунктиром полосе.

Вечный смог мегаполиса не способствует наблюдениям за небосводом, но через несколько дней точку зафиксировало Московское общество уфологов. Оптические приборы подтверждали явный НЛО, зависший в 11° где-то над западной окраиной. На увеличенных фотографиях объект бесспорно напоминал летающую тарелку, вид сбоку. Но только «МК-бульвар» сунул с ходу опубликовать эту бессчетную сенсацию фанатов внеземного разума.

Следующим шагом явилось увольнение с должности начальника Генштаба генерала армии Квашнина. Генерал дважды задробил доклады Особого Московского округа ПВО, поскольку выявленная цель не была определена и не поддавалась воздействию штатных средств. Информация просочилась в Кремль, переполнив чашу терпения и недовольства последнего.

А затем грянула страшная гроза, в самом прямом метеорологическом смысле. Вода валила стеной, синие сполохи потрясали пространство, заполняя озоном. Утренняя синева явилась промыта и пронзительно чиста. И в ней висела точка.

Она уже замечалась из верхних окон и балконов, где угол обзора раскрывался над каменным лабиринтом. Скорее даже не точка, а соринка. Чуть, казалось, продолговатая. Она торчала в окоеме где-то за выездом на Рублевку и вызывала желание снять ее уголком чистого носового платочка либо поддеть ногтем.

Перебросились мнением о привязном метеозонде, призванном уточнять прогноз. О дирижабле Службы охраны президента над районом соответствующих дач. О новой гигантской антенне телеспутника на геостационарной орбите (экспансия госконтроля над телевещанием).

А в институте Сербского, в палате с решеткой в окне, раскачивался и вдруг хихикал капитан Вагин, командир эскадрильи 27-го ИАП. Это его Су-29 был первым послан на облет неопознанной цели. Капитан цель опознал, еще бы офицер такую цель не опознал, но на земле доклад превратился в диагноз, разъяренный комполка дал капитану в ухо и похотливые военные медики сдали его в дурдом.

Таким образом, первичная информация капала в виде слухов со стороны приверженцев внеземных цивилизаций, сумасшедшего дома и Кремля, и ни одна из составных частей этого триединого источника познаний не пользовалась доверием в глазах населения. И глаза эти, суетно утомленные поисками подножного корма насущного, все чаще обращались к небесам. Что даже напоминало ожидание прихода мессии.

А соринка тем временем тихо всходила над горизонтом и, пожалуй, увеличивалась.

– Действительно, вроде дирижабля, вытянутая такая, – указывали друг другу влюбленные, проталкиваясь июльским вечером по бульварам.

– Да просто запятая. Как ресничка, – возражала девушка, доверчиво прижимаясь к теплому и крепкому плечу друга.

– Какая ресничка! Скорее, ракета, – горячился будущий инженер (с учетом эпохи – юрист, бизнесмен, бандит, бухгалтер). – Если ты немножко близорука, так не стесняйся, красивым женщинам это только идет.

Краткая дискуссия прошелестела по газетам. Знаменитая писательница разразилась изящным и высокоумным эссе «Под вечерней звездой». Профессор Капица пригласил в телепередачу «Очевидное – невероятное» космонавта Гречко, и они долго рассуждали о космическом мусоре на низких орбитах. Выпуски теленовостей попытались раздуть сенсацию, чтобы хоть чем-то отвлечь население от злобных выпадов по поводу отмены всяческих льгот. Но тут пришел антициклон, все заволокло тяжелыми тучами плотно и надолго, и тема иссякла, интерес пропал.

Когда же тучи рассеялись, то лучше бы они не рассеивались.

На Старую площадь вызвали пэвэошников, астрономов и космонавтов. Люди все это были со здоровой, уравновешенной психикой, и в зале закрытого совещания то и дело вспыхивал смех. Дело было отдано на откуп идеологически нейтральной фигуре министра чрезвычайных ситуаций, и он вызвал на консилиум экспертов из Института акушерства и гинекологии РАМН.

– Берете ли вы на себя ответственность, – жестко допросил бессменный эмчеэсник Шойгу, – идентифицировать предъявленные вам изображения?

– Э-э... батенька, – щегольнул архаичным академизмом член-корр Лурье. – Для того, чтобы это идентифицировать, не обязательно быть гинекологом.

– Я жду от вас официального ответа. Что здесь изображено?

– Здесь изображены, э-э, женские наружные половые органы, – уверил Лурье. – Вульва, так сказать.

Шойгу содрал с медвежьей морды тонкие золоченые очки, швырнул в стену и сжал ладонями виски.

– Оволосение выражено средне, – перечислял профессор Платонов, – большие половые губы хорошо развиты, пигментация клитора и...

– Хватит! – заорал Шойгу, со звуком выстрела влепляя ладонь в столешницу.

А в загазованной и желтой от испарений небесной сфере, размером так с различимый восьмирублевый пирожок, висела ОНА. Наискось, как маленький месяц на подъеме. И явная уже отовсюду.

Население Москвы привыкло ко всему и повидало всякое. Удивить его трудно, тем более что каждому хватает собственных проблем. Но все же реакцию горожан, а также гостей столицы назвать равнодушной было нельзя.

После первого же телерепортажа было сменено руководство НТВ и закрыта половина его программ.

– Пора, наконец, задуматься над тем, что показывает народу наше телевидение! – наигрывая сдержанное негодование, озвучил пресс-секретарь очередной комиссии-однодневки. – Обезумев от рекламных сверх-прибылей, некоторые дельцы шоу-бизнеса перешли уже от бесконечных прокладок непосредственно к демонстрации того, куда, так сказать, прокладывать. Мы просто завалены письмами от населения, которое просит оградить подрастающее поколение от нездоровых сенсаций, от всего этого секса и насилия!

Выпуски теленовостей налегли на вести с полей и хронику дорожных происшествий. И тем не менее обстановка в городе, и без того нервозная под хрупкой видимостью порядка, продолжала накаляться.

Последовал протест со стороны исламской общины.

– Верующие мусульмане рассматривают это явление, – сурово начал ее председатель Бек-Джамаль и сделал паузу, чтобы аудитория лучше прониклась сознанием того, как именно рассматривают ЭТО верующие мусульмане, – как оскорбительное попустительство со стороны московских властей и надругательство над нашими традициями. Степень сексуальной откровенности современного христианства совершенно неприемлема для последователей ислама, и подобные акции раскалывают российское общество, нанося дружбе и сотрудничеству наших народов непоправимый вред.

Однако причиненный вред на лицах мусульман никак не читался. Напротив того, в ясную погоду темные блестящие глаза единоверцев неукоснительно косили в западную сторону небосклона и туманились выражением явно положительных эмоций.

В органах регистрации иногородних мгновенно и автоматически сформировался негласный дополнительный налог.

– А то вы сами не знаете, почему, – с пренебрежительным профессиональным цинизмом отвечали немолодые девушки трудовым мигрантам. – Вы что думаете, ЭТО вам тут бесплатно в небе висит?

Но подлинным взрывом возмущения разразилась коммунистическая партия Анпилова. Лозунги и кумач реяли на Манежной. Позвякивали ордена, постукивали костыли и кастаньетами щелкали зубные протезы.

– Вот что имеет трудовой народ от этой антинародной власти воров, мошенников и казнокрадов! – надрывался Анпилов с раскинутого борта грузовика, и мощные колонки крыли толпу ревом: – Все свои силы вы отдали на строительство родного государства – и что оно дает вам взамен?! – Он вонзал палец в направлении НЕЕ, толпа вела головами и тарахтела негромко и опасно, как гремучая змея. – Они смеют разговаривать с нами вот таким языком! Но настанет и наш час, час честных трудящихся, и мы еще покажем им, где их место! – Он сделал втыкающий жест в небо, и толпа заулюлюкала.

Не следует думать, что власти самоустранились и бездействовали. Все это время в штабе ПВО округа шла лихорадочная совещательная деятельность. Она имела результатом проведение окружных учений ПВО с боевыми ракетными стрельбами в присутствии и под руководством министра обороны Иванова и лично и непосредственно Главнокомандующего Вооруженными Силами РФ, Президента В. В. Путина.

Проведение назначили на первую половину дня воскресенья. Район Крылатского был оцеплен за сутки и практически очищен: оцепление работало только на выпуск людей, никого не пропуская внутрь квадрата. Движение было блокировано, пожарные части стянуты в готовности, врачи курили в «скорых», наблюдательный пункт развернут на смонтированном за ночь помосте. Телекамеры нацелились.

ОНА висела высоко в небе, как летающий корабль из эротических фантазий Жюль-Верна, если бы Жюль-Верн писал эротические фантазии. ЕЕ уже можно было рассмотреть в некоторых подробностях: каштановые завитки давали темно-золотистые проблески в солнечном свете, различалась смугловатая складка... но любые описания ЕЕ аккредитованным на учениях журналистам категорически не были рекомендованы.

Стрелки сошлись к полудню. Главнокомандующий впереди свиты поднял в нужном направлении льдистые голубые глаза под козырьком генеральской фуражки. Двухзвездный начальник вдавил палец в соответствующую кнопку. Телеоператоры взяли горизонт, готовые ловить в кадр ракетные пуски над лесом. Все замерло.

Это продолжалось довольно долго. Минут двадцать. Потом объявили, что учения закончились. Все зашевелились. Президент сошел с помоста и отбыл, свита и генералитет следом. Шумя моторами и освобожденно гомоня матерно, снималось оцепление, рычали на отъезде пожарные машины и лоснились красным.

ОНА висела на месте и, казалось, стала чуть-чуть больше. Или чуть-чуть ближе, черт ее разберет.

Назавтра по телевизору четырехзвехдный адмирал Куроедов заявил, что ракеты и не должны были взлететь, это просто недоразумение. Пуски должны были состояться условные, они и состоялись, все системы работали нормально, командование дало учениям высокую оценку. Просто наивные гражданские журналисты не поняли военной специфики и вообразили, что ракеты и вправду должны взлететь и даже якобы куда-то попасть. Спите спокойно, жители Багдада, наше небо на замке.

Однако назавтра же была запущена еще одна ракета, она таки взлетела не условно, и столь же не условно взорвалась через секунду после старта. А упомянутый адмиралом «замок» продолжал висеть в столичном небе невредимо и нагло.

Повторы телерепортажа запретили. Информацию естественно заместили слухи. Якобы ЕЕ долбят ракетами каждую ночь, но они в НЕЙ исчезают. Возможно, у ракет просто истек срок хранения. Достукались со своей конверсией, демократы.

У лотошников раскупили всю дешевую китайскую оптику. Разглядывали ЕЕ в бинокли, пытаясь обнаружить следы повреждений.

– Да ты чо, Вась, на НЕЙ все заживает, ОНА еще и не такое вытерпит.

– Но дак я и говорю, там что хочешь исчезнет с крантами.

Московский быт несет в себе органично более черт сюрреализма, нежели старинный манифест Андре Бре-тона. Любой день чреват любой новостью, которая уже назавтра делается привычной, даже если и противной, чертой. Так что тема очередного телевизионного ток-шоу «Основной инстинкт» никого не удивила.

– На Кавказе юношей воспитывают в строгости, да? – говорил седой горный орел, некогда знаменитый киноартист. – Канэшна, в Москве их встречают... вы понимаете, да?... соблазны всякие. А у них горячая кровь! Вы их сами провоцируете своими порядками, они что у вас видят, да? Канэшна едут сюда, канэшна кровь играет, все время от этого возбужденные ходят!

Амфитеатр зашумел, лучи метнулись над желтой ареной, в микрофон запричитала старушка-учительница:

– Мы приветствуем все народы, все культуры, но их же совершенно не интересует Пушкин, они же только за... за ЭТИМ сюда едут!...

– А Пушкин только стихи писал, да? – возразил юный горец. – Он ЭТОЙ, которая у вас выше всего, не интересовался, да?

– Голосуем: можно ли ЭТО считать основной причиной миграции лиц кавказских национальностей? – надрывалась ведущая.

Однако ПРЕДМЕТ с каждым днем медленно, но неукоснительно увеличивался, и вместе с ним нарастали раскол и напряжение в обществе. Дикая лодка держала курс в демократических небесах, как будто старик Фрейд очнулся на том свете и вознамерился на характерном подручном средстве, Эрос в ладье Харона, совершить объезд нашей юдоли скорби и чистогана.

Ну, во-первых жизнь быстро показала, что раз начатые рыночные преобразования остановить нельзя ничем, и рынок сам себя создает и регулирует. Потому что мгновенно возникло турагенство ЗАО «Русский шатер» и забило рекламами: только в столице России вы можете получить настоящий секс-тур. На легальных основаниях! Двадцать четыре часа в сутки! Льготные цены, скидки для групп, прокат биноклей, бесплатные презервативы. И самое главное – русское ноу-хау: абсолютно безопасный секс!

Во-вторых, весьма оживилась и без того возрождающаяся религиозная жизнь. Патриарх сообщил мнение богословов: нам явлено непорочное чрево Девы Марии, что есть явная и бесспорная благодать, и да устыдятся и опомнятся все неверующие и верующие неистинно, ибо ясно, что все мы произойти от промысла Всевышнего, от Духа Святаго, и напоминание это нам, что идем по верному пути, и близко уже Царствие Его, и мы есмь народ избранный, а Папа Римский со своими католиками в своем Ватикане может подавиться, теперь он обязан признать приоритет Москвы, и пусть еще только попробует протянуть свои ручонки куда не надо!

Иудеи, от которых у всех головная боль еще со времен фараонов, тут же раскололись на две партии. Одна, ведомая засланным из США главным раввином, поддержала Патриарха, не преминув напомнить, что Дева Мария была еврейка, так что сами понимаете. Вторая, идущая за советскорожденным главным раввином, выступила с резким протестом против попустительства московских властей антисемитским выходкам, поскольку хасиды и всех толков ортодоксы не могут выходить на улицу под «эту штуку», ибо она неизвестно кому принадлежит, может быть нечиста в критические дни и склоняет мысли в сторону возжелания жены неизвестно чьей. Вслед за чем тонкая цепочка пейсатых стала покидать Москву, демонстрируя (как показало будущее) сверхъестественный нюх и предвидение опасности.

Оскорбленные в смерть намеком на ЕЕ национальность, чернорубашечные патриоты перебили стекла в синагоге, изрисовали стены изображением верховной вещи со спорной национальностью и устроили грандиозное шествие по Тверской. Символ материнского плодородия реял на красных стягах с белым кругом посередине – древний языческий знак пращуров!

– Трахать! – писать! – подмывать! – скандировала шеренга лимоновцев, выбрасывая правые кулаки в черных перчатках.

А ОНА висела уже на высоте четверти небосвода, горизонтально, как лисий хвост, и раза в четыре длиннее диаметра лунного диска. Слишком высоко даже для высотных перехватчиков – и слишком низко для космических аппаратов. Эдакий инфернальный символ жизни в мертвой зоне.

И уже солнце на считаные минуты, все более длинные, заходило за НЕЕ вечером. И тень ложилась и смещалась по городу, и унизительна была эта тень, избежать хотелось ее, но не было к тому возможности в городской, камнем стиснутой толчее. В Москве и тень бывает неприятна.

В зените лета приостановился и замер рост цен на московскую недвижимость. Купленные впрок для перепродажи элитные квартиры стояли пустыми. Осторожно, как бы наощупь, ткнулась вниз стоимость квадратного метра на западе и юго-западе.

И однажды западный ветер донес запах... Когда при западных направлениях ветра он сделался несомненным – втрое подпрыгнули доходы поставщиков кондиционеров. Стеклопакеты впаивались в оконные проемы. В женскую моду вошли надушенные газовые шарфики, закрывающие лицо от глаз, как у разбойниц или восточных танцовщиц. Сходство с гаремом довершали обнажившиеся до гладко выбритых лобков и впадин нежные загорелые животы – табу на НЕЕ больше не существовало, вопрос был решен природой и сиял (зиял? ) с небес.

– Мы присутствуем при историческом крушении шовинистического культа фаллоса! – торжествующе провозгласила предводительница русских феминисток Мария Арбатова, которой клевета врагов прилепила кличку Машка-чума. – Женщина есть человеческое начало, женское естество дает жизнь всему живущему, и сама природа показывает, что нет на свете ничего выше женщины!

– А также больше и глубже, – цинично добавил мужской голос из зала. – Ты наверх-то погляди – ты чему радуешься?..

Если поглядеть вниз – шпалеры проституток, стянувшихся под знак своей профессии с необозримых пространств всей бывшей империи, выстраивались вдоль Ярославки, Ленинградки, Каширки, а если поглядеть вверх – слово «грехопадение» вызывало в памяти катастрофу дирижабля «Гинденбург». Как сказал один старый летчик, «Все, что летает, раньше или позже упадет».

Лето случилось нежаркое, хмуроватое и сырое, и выпал в то лето желтоватый кислотный дождь. Неприятный запах имел он, и жухла прежде сезона после того дождя листва в парках, и пролысины появлялись в стриженой ежиком газонной траве. Вышли на демонстрацию «зеленые», и были биты те «зеленые» резиновыми палками ОМОНа, и нервно кричал заместитель мэра Шанцев в подставленные услужливо микрофоны, что фильтры и очистные сооружения московских хим-предприятий работают нормально, и все делают городские власти для борьбы с природным феноменом. А на отдельных зонтах и навесах уличных кафе желтели проеденные разводы, и неприятны глазу были они, и мысли возбуждали скверные.

А над городом надвигалась и нависала – гигантская, как космическая агрессия, как сбывшаяся молитва великомучеников трагических лет «Мама, роди меня обратно».

Престижность городских районов стремительно менялась. Котировался восток и обесценился центр – квартиры внутри Садового сбывали за гроши. Подпрыгнул спрос на нижние этажи, и никто не хотел селиться в роскошных остекленных пентхаусах. Народ ринулся вон за город, скупая под застройку любые конуры и халупы, лишь бы в благодатном отдалении за кольцевой, на природе.

Появились коммерческие, а затем и VIP-вагоны метро – с роскошными диванами и отдельным кондинционированием. Вход в еще вчера пролетарскую подземку разом подпрыгнул до пятидесяти рублей – но вновь, как при забытой советской власти, заработала благодатная вентиляция.

Пансексуальность стала нормальной чертой столичного мышления и быта. Отец советско-русской сексологии профессор Кон в очередном спецвыпуске московских новостей, давно уже посвящаемых дежурной и важной теме, заявил уверенно и благодушно: все происходящее – не более чем эманация естественных человеческих влечений и чаяний, много десятилетий подавляемых ханжескими властями. И теперь изучение ЕЕ в школе следует перенести из курса сексологии в курс астрономии, против астрономии же, надеется профессор, не станут возражать даже самые сексуально непросвещенные педагоги.

Впервые за двадцать лет в Москве вдруг скакнула рождаемость. Одни социологи связывали это с «синдромом полярной ночи», другие говорили о роли постоянно возбуждающего фактора, третьи же зловеще сравнивали с массовыми совокуплениями леммингов перед коллективным самоубийством: народ всегда знал, что больше мальчиков рождается к войне и прочим катаклизмам.

Биржа, тот барометр, которому можно верить, указывала «бурю». Обнаружилось поспешное и паническое бегство капиталов за границу. Специалисты говорили о двадцати миллиардах долларов, но реальная сумма наверняка составляла много больше – деньги утекали через все щели, а выручка от экспорта практически не возвращалась. Потенциальные западные инвесторы в ответ на самые льготные и даже льстивые предложения возводили очи как бы к НЕЙ: неблагоприятный инвестиционный климат, ну что тут может гарантировать даже государство при всем его благом желании.

Разразился банковский кризис, как ни отчаянно отрицал его министр финансов. Вкладчики с вечера выстраивались к банкам, и один банк за другим лишался лицензий. В ответ на сакраментальный вопрос «Где бабки? » одна аудиторская проверка за другой разводили руками. Опасная тайна была раскрыта русской редакцией журнала «Форбс». Словно вихрь опустошил денежное хранилище Центробанка, и в некоем потустороннем направлении улетели и растворились колоссальные денежные средства – в НЕЕ...

Ситуация уже требовала чрезвычайных мер. Президент страны собрал в Кремль своих послов из всех стран – на инструктаж.

– Мы должны всеми мерами бороться против того, чтобы в мире как средства информации, так и отдельные политические силы и течения порочили имидж нашей державы! Следует противопоставить нашим недоброжелателям позитивную информацию, контрпропаганду!

Вечерняя тень накрыла окна зала совещаний, послы скосили глаза и поежились. «Что я им, в качестве контрпропаганды задницу с самолета покажу?.. » – прошептал посол в Индонезии послу в Лаосе. – «А позитив – НАША самая большая в мире», – ответил тот.

Со всех телеэкранов знаменитый русский путешественник Федор Конюхов объявил о новой и самой уникальной своей экспедиции. Он в одиночку отправится в НЕЕ! Демонстрировал скафандр, подаренный Центром космических исследований, и запас пищи в запаянных трубах.

Он взлетел с Красной площади при огромном стечении народа. Морщинистый, как гигантская сушеная груша стратостат алел вкруг верхушки буквами «С. С. С. Р. – 2004». Стратостат поднялся, раздулся, и уменьшенный высотой до горошины, вошел в соприкосновение с тем ЕЕ участком, который напоминал Великий Каньон, опрокинутый верхом вниз, где и исчез без видимой натуги. Через минуту радиосвязь с путешественником прервалась, и более никто никогда героя не видел.

– Это яркий случай, когда зов Эроса и зов Тана-тоса сливаются воедино, – прокомментировал завкафедрой философии Московского Университета, приглашенный в «25-й час» каналом ТВЦ.

По закону всеобщих связей исчезновение единичной личности Федора Конюхова повлекло за собой исчезновение супергиганта отечественной нефтянки концерна ЮКОС. С тщанием проведенное дознание показало, что астрономические активы ЮКОСа вылетели в НЕЕ, в доказательство чего были представлены документы и фотографии.

Глава ЮКОСа Михаил Ходорковский был буквально в последний миг пойман за ногу, когда некий прозрачный (призрачный? ) смерч уже обволок и приподнял его над грешной землей, чтобы всосать в бездонную НЕЕ, где столь бесследно и безвозвратно исчезали нефтяные миллиарды. Посаженный (положенный? ) на сохранение под семь замков, Ходорковский через адвокатов прилагал нечеловеческие усилия, чтобы спасти родную компанию. Из человеколюбия ему не сообщали ее новый адрес, из которого спасти пока еще никому и ничего не удавалось...

И если раньше ОНА воспринималась все-таки с определенной бравадой и даже гордостью как примета национального колорита – то теперь уже всем явна была причина и суть национального бедствия. Скоротечные торнадо сделались обычной деталью московского пейзажа. В бездонную воронку, нависающую с каждым днем все ближе к зениту, летели штопором слитки меди и никеля, штабеля строевого леса и косяки осетровых рыб... и все это перемежалось, как стаями белокрылых чаек, тучками бумажных листов из окон Думы, к отчаянию ее многочисленных и беспрерывно работающих комитетов.

– Это и есть шапка Мономаха, про которую русские говорят, что она тяжела? – спросил идиот из интуристов в звании профессора славистики из Луизианы, за что и был чищен фэйс скудоумному америкосу оскорбленным экскурсоводом, получившим от милиции одновременно как моральное порицание, так и физическую поддержку.

Единственный институт, который не растерялся в новых и непростых условиях – это столичная милиция. Милиция драла с граждан штрафы за то, что посмотрел вверх («употребление порнографии в общественных местах») и за то, что не смотрел вверх («циничное пренебрежение государственной символикой»). За то, что ехал быстро («превышение скорости») или ехал медленно («задержал городское движение»). Торговал с лотка книгами («в неположенном месте») или не торговал с лотка книгами («пассивно препятствовал свободе информации»). И с безнадежной злобой смотрели граждане ТУДА, куда без следа и толка тут же улетучивались взимаемые с них скудные средства.

А шапка Мономаха уже нахлобучивалась на город-исполин косо, как на обреченную и нетрезвую голову. Кольцевой небесный просвет меж горизонтом и навесом лесистых и темных лохматых зарослей явственно сужался. Чудовищный плотский проем зиял над жертвенным муравейником, и лишь воспаленные эротоманы могли находить в том хоть нечто отрадное.

И тогда с решительной инициативой выступил мэр Лужков. Мэр был решителен, жесток и конкретен, как всегда. Он похудел на двадцать кило, глаза его увеличились и мерцали колючим огнем.

– В срочном порядке городские власти приняли решение построить таким своего рода кольцом по периметру города шестьдесят новых высоток, шестьдесят небоскребов, – властно успокоил Лужков. – Центральный небоскреб спроектирован как самое высокое здание в мире, его высота – шестьсот двадцать метров. И называться он будет – «Москва»!

Это на время успокоило. Все знали, что Лужков деньги на ветер выкидывать не станет. Подразумевалось, что в крайнем случае ОНА сядет краями на кольцо небоскребов (уколется, вероятно, о шпили, хихикали циничные острословы), и опускание прекратится, сохранятся выезды из города и т. д.

За обыденностью дел и в малоприметных глазу ежедневных изменениях народ в известной степени привык жить как бы под куполом цирка шапито. Изменяется длина и ширина брюк, форма носков и каблуков обуви, стрижки, галстуки, марки автомобилей; с той же ползучей естественностью привыкли к респираторам с озонирующими лепестками, к предгрозовому полумраку и рано включаемому электричеству; давно принюхались к городской вони, приспособились тратить в пробках два часа на выезд за город после работы и два часа на дорогу из загородного жилья.

Шпили высоток действительно росли в сверхъестественном темпе. Одновременно с впечатляющей скоростью сокращалось почему-то число газет и падали их тиражи. Словно пришибленные и придавленные главным известием, анемичные газеты потеряли вкус к жизни, а читатели – к чтению.

Краткой сенсацией явилось выставление в Манеже нового монументального полотна народного художника Штопорова «Небо Родины». После первого дня выставки Манеж средь ночи неожиданно вспыхнул и сгорел в уголья в течение часа. Пожарную охрану не репрессировали никак – зато под предлогом народного негодования ввели жестокую цензуру, причем не столько на изображение половых органов, сколько на освещение политической жизни (связь между двумя этими материями представлялась несомненной).

– Вот это я понимаю «все мы под колпаком у Мюллера», – произнес, проходя через Лубянскую площадь, известный писатель детективщик, и тут же исчез в пространстве. Очевидцы клялись, что его втянуло как бы смерчем в НЕЕ.

В какой-то момент невозможно стало скрывать уже убыль населения. Без вести пропадали десятки тысяч людей – выходили из дому и не приходили никуда. Многочисленные одинокие старушки-владелицы отдельных квартир канули и минули. Молодые интеллектуалы «выезжали в США» – и переставали существовать. Если когда-то провинциалы ехали в Москву, чтобы сделать карьеру и подняться вместе со страной – то теперь они приезжали в Москву и просто растворялись в НЕЙ.

Резко упал интеллект элиты. Никто уже не хотел содержать разномастных профессоров и академиков, протягивающих руки за грошами и ноги без грошей. Из литературы наибольшим спросом пользовались женские детективы, где главной героиней была фактически ОНА, и триллеры, где из-за нее лилась кровь и кипели страсти.

– Значит, только такой жизни этот народ и заслуживает! ЭТО вам что, американцы прислали?! – заявила знаменитая демократка Новодворская и едва не была растерзана патриотами.

Демократия улетала в НЕЕ прямо на глазах – как самолетами, так и поодиночке. Зияли пустотой штаб-квартиры вчерашних партий. ОНА буквально превратилась в гигантский пылесос из кошмарного сна.

В экстремальных условиях выживания махровым цветом расцвели взятки. Покупалось и продавалось все: должности, экзамены, освобождение от уголовных преследований, заповедные леса и топ-модели.

Теперь по утрам повсеместно мощные брандспойты обрабатывали струями с хлоркой ТО, что служило небосводом. Во влажном полумраке и невыразимом амбрэ клаустрофобия и аллергия были наименьшими из страданий. Военкоматы взвыли о невозможности набрать призыв сплошь юными инвалидами – как будто на НЕЕ еще могли напасть враги...

Настал день, когда вон из города стремительно ринулись три категории населения: политики, олигархи и гинекологи. Предупреждение поступило от последних, и было мгновенно учтено первыми. Наступали критические дни.

Слитные автомобильные ленты расползались по шоссе во всех направлениях. Упрессованные до концлагерной бездыханное™ поезда трогались с вокзалов. Пешие беженцы толпами месили бездорожье. И желтые фонари жалко тыкались в сгущающуюся тьму.

Было видно, как натужно гудящий турбинами лайнер пытался проскочить в узкий голубой просвет меж черным низом и багровым верхом, ткнулся, прилип и исчез. Последний стрекочущий вертолет метнулся в светлеющую и сужающуюся щель на востоке, за шоссе Энтузиастов...

Шестидесятикилометровая медуза опустилась на город. С присасывающимся чмоканьем происходило соприкосновение по МКАД. Переставали быть слышными глухие крики.

В содроганиях и спазмах отказывается представить себе человек с его небезграничным воображением потоки крови в обреченном городе. Реки, вышедшие из берегов, и улицы, превратившиеся в реки. Тщета всех надежд и конец всего как возвращение к началу всех начал...

Захлебыва... ахлеб... ахл... а-а-а-хххлл!!!...

«Плоть Медузы» «Медуза-Горгона» «Храм на крови» «Захлебнутся своей кровью! » «Закат в крови! » Как кубики влеплены в ком теста с кетчупом Влипшие в красный торт муравьи А-а-а, цвет знамени! Не миновала ЧАША СИЯ-а-а-а-а-а-а!.............................................