УИЛЬЯМ ДЖЕРАЛД ГОЛДИНГ. (William Golding)

УИЛЬЯМ ДЖЕРАЛД ГОЛДИНГ

(William Golding)

(1911-1993)

Уильям Голдинг родился 19 сентября 1911 г. в городке Сент-Колэм Майнор (графство Корнуэлл). Его отец был учителем местной школы, энтузиастом и эрудитом, влюбленным в науку и всегда окруженный толпой учеников (именно он, по мнению знавших его людей, послужил прототипом одного из персонажей «Свободного падения» - учителя естествознания Ника Шейзла). В 1935 г. Голдинг окончил Брейзноуз-колледж Оксфордского университета, где два года изучал естественные науки, после чего специализировался по английскому языку и литературе. Годом ранее в 1934 г. состоялся его литературный дебют – вышел сборник стихотворений, о которых он сам отзывался впоследствии крайне скептически. По окончании Оксфорда молодой человек одно время пробовал свои силы в драматургии и режиссуре, а в 1939 г. – по стопам отца – учительствовал в школе епископа Вордсворда в Солсбери.

В 1940 г. Голдинг добровольцем записался в Королевский военно-морской флот, принимал участие в операции по уничтожению броненосца «Бисмарк» и в высадке десанта союзников в Нормандии, был удостоен почетного ордена Британской империи и произведен в чин капитана 3-го ранга. После войны вернулся работать в школу и лишь в 1961 г., ободренный успехом своих первых романов, оставил преподавательскую деятельность, чтобы целиком посвятить себя литературе.

С именем Голдинга связаны высшие достижения в жанре философского иносказания. Блестящим образцом этого жанра является его первый роман «Повелитель мух» ( Lord of the Flies) – (1954). В романе выражены два плана: чисто событийный, фабульный, и аллегорический – мрачная, исполненная драматизма история о превращении группы благовоспитанных английских мальчиков в племя бесноватых, жаждущих крови дикарей. Второй план задуман автором как напоминание о годах разгула фашистского варварства и – шире – как история о «пути всякой плоти», признанная служить грозным предупреждением о непрочности современной цивилизации.

Роман был задуман как иронический комментарий к «Коралловому острову» Р. М. Баллантайна (1858). Произведение Баллантайна, как вспоминает Голдинг, вызвала у него раздражение своим бодрым настроем, когда он, уже после войны, читал ее детям. Реальные ребята едва ли стали бы так неуклонно следовать кодексу поведения юных джентльменов, как герои Баллантайна, окажись они и впрямь на острове.

«Повелитель мух» начинался как пародия на роман Баллантайна, которая перешла в полемику, а в результате возникло самостоятельное художественное произведение со своей философской проблематикой. Пародия, однако, осталась в тексте романа. Симптоматично, что серьезное английское издательство «Faber & Faber» впервые выпустило книгу как произведение научно-фантастического жанра, а многие читатели на Западе и по сей день воспринимают ее как приключенческий роман.

Путь в свет у романа был труден. Рукопись отвергли несколько издательств, прежде чем издательство «Faber & Faber» согласилось выпустить его в свет с условием, по которому автор убрал первые несколько страниц, описывающих ужасы ядерной войны. Вследствие этого в романе не говорится, во время какой войны происходит действие, а также не указываются причины авиакатастрофы.

В своем романе Голдинг гротескно выворачивает наизнанку все сюжетные «ходы» Баллантайна. Ральф и Джек (имена героев те же, что и в «Коралловом острове») становятся у него не друзьями, а хуже врагов - преследуемым и преследователем. Костер не объединяет ребят, а разжигает вражду. Охота на дикую свинью заканчивается охотой на человека. Персонажи Голдинга не только не укрепляются в джентльменстве и цивилизованности, но вырождаются в племя, стоящее на весьма низкой ступени развития и возглавляемое вождем – Джеком. История цивилизации как бы прокручивается писателем в обратном направлении, от современности к далеким истокам.

Образование, т. е. развитие рационального разумного начала, не помогает героям голдиновского текста потому, что не подкреплено воспитанием духовным. Здесь Голдинг указывает на систему запретов в русле нормативной морали британского общества и формальной религиозности. Такое воспитание, свидетельствует Голдинг, плохая защита от озверения. При отсутствии «карающей» взрослой руки державшиеся на запрете и принуждении нормы рушатся.

В романе противопоставлены «сверкающий мир… злого буйства» и «мир… недоумевающего рассудка». Последний олицетворяет не одно лишь образование, но все стоящее за ним общественное устройство с его социальными механизмами, шкалой ценностей и системой поведения.

«Мир… недоумевающего рассудка» терпит поражение, тем самым выявляя свою изначальную слабость. Гибнет персонифицирующий этот мир толстый мальчик по прозвищу Хрюша, ходячее воплощение прагматического и самоуверенного рационализма. О его слепом рационализме все сказано уже тем, что Голдинг наделяет Хрюшу сильнейшей близорукостью, которая делает его практически беспомощным. Обречен на гибель с спасается только чудом Ральф, отстаивающий, сам того не ведая, идею демократического равенства и концепции самоценности отдельной личности. Разлетается на кусочки символ демократии – раковина «Морской рог», этот материальный для мальчиков атрибут справедливости и равенства. Поэтому есть основания прочесть «Повелитель мух» как аллегорию на события недавней истории, а в антитезе Ральф-Джек усмотреть противопоставление бессильного либерализма и грубой силы нацизма.

Но притча Голдинга не исчерпывается социально-историческим иносказанием.

«В человеке больше зла, чем можно объяснить одним только давлением социальных механизмов, - вот главный урок, что преподнесла война моему поколению». К этой важной для него мысли Голдинг возвращался не раз, уточняя смысл сказанного. «То, что творили нацисты, они творили потому, что какие-то определенные, заложенные в них возможности, склонности, пороки – называйте это как хотите – оказались высвобожденными…».

Именно об этом зле и говорится в голдиновской притче. Имя этому злу – атавизм: животное, звериное начало в человеке.

По Голдингу, человек в отличие от зверя – существо моральное, в чем и заключается его человеческое естество, причем мораль понимается как осознанное стремление и способность человека опознавать и подавлять в себе животное начало, изгонять из себя зло. «Философия» фашизма, как известно, опиралась на прогерманскую мифологию и апеллировала к звериному началу, подменяя общественно-индивидуальное сознание формой, близкой к сознанию племенному. Показав перерождение мальчиков в «племя» и проследив уродливые проявления в них проснувшегося племенного сознания, упрятанного тысячелетиями эволюции «зверя», Голдинг метит в нацизм – в звериную идеологию нацизма.

«Зверь» в притче облика не имеет. Это – материализация страха, который испытывают от ощущения своей потерянности и беззащитности не только перед стихиями, но и друг перед другом. Рационалист Хрюша убеждает: «зверя» нет, просто не надо друг друга пугать. Но визионер и философ Саймон нащупывает главное: «Может, зверь этот и есть… Может… это мы сами». Потом Ральф подтвердит правоту Саймона, сказав Хрюше: «Я нас самих боюсь». Однако еще до этого признании в тексте появляется Повелитель мух – свиная голова, насаженная на кол посреди поляны Джеком и его охотниками в подношение «зверю»: не то искупление за убийство свиньи, не то отворотное заклятье. В аллегорическом ряду притчи эта голова есть материализованная эманация зла. Повелитель мух (Вельзевул) – одно из метафорических наименований дьявола (в переводе с древнееврейского), который, по народному поверью, является владыкой всякой животной нечисти. Свиная голова берет на себя в романе функции дьявола, т. е. вынесенной вовне и объективированной в сознании проекции зла в сердце человеческом. «Ты же знал, правда? Что я – часть тебя самого? Неотделимая часть! » - слышит Саймон голос Повелителя мух. Он не может отвести взгляда от него.

Раскручивание цивилизации назад идет в притче ускоренными темпами. «Зверь» еще не успевает воплотиться в Повелителя мух, когда Джек впервые надевает маску, примериваясь ко вседозволенности; затем – ритуал умерщвления с рефреном «Бей свинью! Глотку режь! Кровь пускай! », а там уже место свиньи занимает человек, и в гуще «племени» Джеку готовится замена в лице Роджера, чье право на верховенство – голая звериная жестокость: «… в теле Роджера уже бил темный источник силы… Смерть смотрела из его глаз». «Племя» превращается в свору, которая травит одиночку, и Ральф, противостоящий одичанию до последнего, ужасом перед гибелью низведен до уровня затравленного животного.

« “Повелитель мух” – это просто-напросто книга, которую я счел разумным написать после войны, когда все вокруг благодарили бога за то, что они не нацисты. А я достаточно к тому времени повидал и достаточно передумал, чтобы понимать: буквально каждый мог бы стать нацистом; посмотрите, что творилось, какие страсти разгорелись в Англии в связи с цветными… И вот я изобразил английских мальчиков и сказал: «Смотрите. Все это могло случиться и с вами». В сущности говоря, именно в этом – весь смысл книги».

Но нужно сказать и то, что смысл книги не только в этом, и нацистом мог бы стать не буквально каждый. Кстати, и в романе Ральф, Хрюша, Саймон, близнецы Эрик и Сэм и еще кое-кто из ребят, несомненно, остаются внутренне чужды «миру злого буйства». Писатель не склонен видеть в юных «дикарях» отпетых злодеев. Разумеется, Голдинг в определенном смысле разрушает устоявшуюся в европейской гуманистической литературе традицию изображения детей как воплощения чистоты и неиспорченности: многие юные персонажи романа не уступят взрослым в жестокости и способности пьянеть от насилия. Однако нельзя не заметить и другое: единственной по-настоящему зловещей фигурой в книге выступает Роджер, прирожденный палач и садист. На всех же остальных мальчиках, в том числе и на Хрюше, обрисованном с несколько брезгливой жалостью, лежит отсвет трагедии: на Джеке – не в меньше степени, чем на Ральфе или Саймоне.

Саймону, проникающему в суть вещей и разоблачающему надуманных «зверей», чтобы понять тайное значение Повелителя мух, Голдинг отдает самую высокую и красивую страницу романа, описав, как тело мальчика отплавает в вечность. Саймон, возможно, является истинным героем книги: смысл происходящего на острове открывается ему, а не Ральфу, который лишь в последнем абзаце осознает, сколь «темна человеческая душа». Но Ральф все время в центре повествования, и если Саймон – исключение, «чокнутый», то Ральф, напротив, эталон нормального, здорового, честного, в меру умного, в меру смелого и в меру доброго подростка, и все изменения, что претерпевают другие ребята, так или иначе соотнесены с этим эталоном.

В конце романа мальчиков спасают. Но даже само спасение детей выглядит довольно двусмысленно и иронично. Люди, забирающие мальчиков с острова, являются военными моряками, чей собственный крейсер несет смерть и разрушение во время безымянной ядерной войны. Голдинг замечает: «А кто займется спасением моряков и крейсера? » Такой пессимистический взгляд на мир взрослых предвосхищен еще раньше в книге, когда Ральф восклицает: «Если бы только они смогли прислать нам что-нибудь взрослое… знак или еще что-нибудь». Но они, «взрослые», присылают только лишь отвратительный, разложившийся труп парашютиста. Поэтому мир взрослых представляется вовсе ничуть не лучшим, а только более изощренным в своей дикости, чем мир, созданный школьниками на острове.

Таким образом, смысл этой притчи Голдинга не только в том, что зло дремлет и может проснуться в человеке, но и в том, что человек способен обуздать пробуждающееся зло. То, что Кафка лишь предощущал благодаря своей болезненно обостренной чувствительности и что на самом деле оказалось чудовищнее самых сюрреалистических его видений – ад фашизма и катаклизмы мировой войны, - для писателя другого поколения стало личным и историческим опытом, и этот опыт подсказал Голдингу: зло опознаваемо и человек должен поставить ему пределы.

В том же жанре написана большая часть произведений Голдинга, последовавших за «Повелителем мух». В 1955 году выходит роман «Наследники» ( The Inheritors). Он полемизирует с «Очерком истории» Герберта Уэллса, преисполненным оптимистической веры в рационализм и прогресс. Тема «Наследников» - человек и цивилизация. Голдинг решает ее, сталкивая представителей двух эпох, двух разных ступеней эволюционной лестницы – неандертальцев и «новых» людей, уже вкусивших из «древа познания». Изобретательные в своей жестокости, гонимые суеверным страхом, «новые» обрекают на гибель мирную общину первобытных существ, видя в них демонов во плоти. Хаос своего микрокосмоса они переносят на макрокосмос и, вместо того чтобы искать зло внутри себя, населяют «демонами» окружающий мир. Внимание писателя в этом романе приковано, таким образом, к человеку как таковому, к «человеку вообще». В трактовке темы, как нетрудно заметить, Голдинг опирается на библейский миф о грехопадении. История превращается в притчу, рассказанную в назидание современникам, в притчу о заблудшем, нравственно слепом человечестве, которое на протяжение тысячелетий не может вырваться из тисков безумия и хаоса. На службе у homo sapiens, страдающего от «чудовищного неведения своей собственной природы», знания и материальный прогресс становятся орудиями не блага, а зла, несут разрушение и смерть.

В 1956 г. выходит роман «Воришка Мартин» ( Pincher Martin ). Это третий из романов, объединенных идеей борьбы за выживание, и повествует он о потерпевшем крушение морском офицере, карабкающемся на утес, который он принимает за остров. Вначале читатель восхищается героическими усилиями Мартина, его стойкостью и волей к жизни. Однако от страницы к странице – и чем дальше, тем радикальней – читательское отношение к нему меняется. Из обрывков посещающих героя воспоминаний и болезненных видений постепенно вырисовывается портрет человека мелкого, хищного и эгоистичного, беззастенчиво попиравшего права и достоинства других. В основе всех его поступков лежит до убогости незатейливый жизненный принцип – принцип потребления, понимаемый как право сильного пожирать слабого, брать, ничего не давая взамен. Даже схватка героя со смертью, слепая, животная, яростная, свидетельствует скорее о цепкости, чем о стойкости его натуры. Его мученическая гибель в изображении автора выглядит заслуженной карой за бессмысленно прожитую жизнь, за то зло, которое он сеял вокруг себя.

В 1959 г. написан роман «Свободное падение» («Free Fall»). В отличие от первых трех романов Голдинга он не иносказательный. Главный персонаж романа Сэмюэл Маунтджой, от имени которого ведется повествование, воскрешает в памяти переломные эпизоды своей жизни, дабы понять, где он утратил свободу, угадать миг своего падения. Ныне известный художник, чьи картины выставлены в галерее Тейта, Сэм с теплотой и удивлением вспоминает о своем детстве, о себе – мальчишке, выросшем без отца, в городских трущобах, на улице с выразительным названием Поганый проулок. Узкий мир Поганого проулка, мир невинности, мир детства, кажется герою Эдемом, райским садом, тогда как теперешняя резиденция на Парадиз-хилл (Райский холм), где он пишет свою исповедь, превращается для него в узилище душевных мук и терзаний. Сэм с горечью сознает, что связь между ним сегодняшним – мужчиной с душой, как стоячая лужа, - и «мальчонкой, ясным, как чистые ключевые воды», в какой-то миг безнадежно прервана, и он пытается отыскать этот миг – миг, после которого «началась ответственность, началась тьма».

В 1964 г. вышел метафорический роман «Шпиль» («The Spire»), реконструирующий атмосферу средневековья, - разлад между великой целью и безнравственными средствами ее достижения. Это произведение, по мнению некоторых критиков, является кульминацией творчества Голдинга как с точки зрения идейного содержания, так и художественного мастерства. Действие романа происходит в английском городе XIV в. В «Шпиле» реальность и мир переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». Здесь Голдинг вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла. Главный герой романа, настоятель Джослин, решает украсить собор шпилем, чтобы «вознести молитву в камне» любой ценой, невзирая на потерю денег, счастья, жизни или даже самой веры.

В 1965 году выходит сборник «Горящие врата» ( The Hot Gates ), в который включены публицистические и критические статьи и очерки, написанные Голдингом в 1960-1962 гг. для журнала «Спектейтор» (Spectator).

В 1967 г. был написан роман «Пирамида» ( Pyramid ), описывающий в сатирическом ключе жизнь провинциального городка и иерархическое («пирамидальное») устройство английского общества.

За этим последовало длительное, растянувшееся почти на двенадцать лет молчание, прерванное лишь небольшим сборником повестей «Бог Скорпион» (1971). Критики терялись в догадках, высказывали самые мрачные прогнозы, поговаривали о мировоззренческом кризисе, о творческом тупике, в который якобы зашел «усталый пророк» из Солсбери. В 1979 г., однако, Голдинг вернулся к романистике – у него словно открылось «второе дыхание»; за десять лет из-под пера писателя вышли пять книг, по глубине проблематики и по мастерству исполнения не уступающие его первым произведениям:

«Зримая тьма» (Darkness) – 1979,

«Бумажные люди» (The Paper Men) – 1984,

«Ритуалы плавания» (Rites of Passage) – 1980 (эта книга удостоилась Букеровской премии, которая присуждается ежегодно за лучший роман)

«Тесное соседство» (Close Quarters) – 1987,

«Пожар внизу» (Fire Down Below) – 1989.

Последние три романа представляют собой единый цикл, изданный в 1991 г. под общим названием «На край света: морская трилогия» - потрясающее по драматическому накалу социально-философское иносказание о родной писателю Англии, плывущей в неизвестность по волнам истории.

В начале 1993 г. Голдинг приступил к работе над книгой «Двойной язык» ( The Double Tongue ), завершить которую он не успел. Роман, восстановленный по незавершенным наброскам и потому сравнительно небольшой, был опубликован в июне 1995 года, через два года после смерти автора.

По словам Голдинга, взяться за перо его побудило потрясение, которое он испытал в годы Второй мировой войны. Война взорвала прежние представления писателя о мире и человеке. «Прежде, - признавался Голдинг, - я верил в совершенствование человека как существа социального, в то, что правильное общественное устройство пробудит к жизни силы доброй воли, и в то, что социальное зло можно искоренить с помощью реорганизации общества». Война заставила его взглянуть на человека как на «самое опасное из всех животных», привела к выводу, что изъяны истории восходят к коренным изъянам человеческой природы.

«Факты жизни, - говорил Голдинг на встрече европейских писателей в Ленинграде в 1963 г., - приводят меня к убеждению, что человечество поражено болезнью… Это и занимает все мои мысли. Я ищу эту болезнь и нахожу ее в самом доступном для меня месте – в себе самом. Я узнаю в этом часть нашей общей человеческой натуры, которую мы должны понять, иначе ее невозможно будет держать под контролем. Вот поэтому я и пишу со всей страстностью, на какую только способен…». Оптимистическое представление о целесообразности и необратимости исторического процесса, вера в разум, в научный прогресс, в общественное переустройство, в изначальную доброту человеческой природы кажутся Голдингу – в свете опыта военных лет – не более чем иллюзиями.

Нетрудно заметить, что идеи, исповедуемые Голдингом, во многом совпадают с фундаментальными положениями философии экзистенциализма. Привлекательность этой философии для поколения Голдинга, - поколения, пережившего кошмары одной войны, чтобы тут же лицом к лицу столкнуться с угрозой новой, куда более страшной, - состоит прежде всего в том, что она пытается осмыслить проблему человека, взятого в критической, кризисной ситуации – так сказать, на краю бездны. Примечательно, что «отец экзистенциализма» Серен Кьеркегор (1813-1855) сравнивал себя с человеком, живущем на чердаке, который вот-вот должен рухнуть. «Когда над каким-либо поколением начинает нависать непогода, - писал Кьеркегор в своем дневнике, - тогда обнаруживаются личности, подобные мне».

В ХХ веке идеи датского философа, правда в переосмысленной форме, получили наиболее яркое воплощение в творчестве французских писателей Ж. -П. Сартра и А. Камю. В Англии помимо Голдинга обаяние этих идей испытали на себе Айрис Мердок, Колин Уилсон, Джон Фаулз и многие другие литераторы.

Исходный пункт философствования экзистенциалистов - изолированная, одинокая личность перед лицом абсурдного, непознаваемого мира. Жизнь общества мыслится как бытие независимых индивидов; социальный облик эпохи определяется умонастроениями отдельных личностей, а не наоборот.

Как и другие писатели-экзистенциалисты, Голдинг-художник сосредоточен на изучении не столько злободневных политических и социальных проблем, сколько коренных вопросов существования, т. е. вопросов, которые в основе своей оставались неизменными на протяжении всей истории человечества. Соответственно, в центре его художественных опытов стоит по преимуществу не социальный, не исторический, а метафизический герой. Голдинг, по его собственным словам, стремится показать человека «перед взором небес», sub specie aeternitatis, т. е. человека вообще, а не человека определенного времени.

Через все творчество Голдинга в различных вариациях, то отступая на задний план, то обретая роль ведущего, проходит мотив «тьмы», тяготеющей над человеком: тьма окружает человека извне и гнездится глубоко в его душе. О «темноте сердца человеческого» размышляет Ральф, герой романа «Повелитель мух»; безымянную, непостижимую, незримую тьму ощущает в самой сердцевине своего существа герой-повествователь «Свободного падения». Символический образ нависшей над миром тьмы возникает в «Наследниках» и вновь, хотя и в ином значении, - в романе «Зримая тьма», заглавие которому послужили слова из описания преисподней в «Потерянном Рае» Мильтона.

Мир, каким он предстает в притчах Голдинга, - это мрачный, дисгармоничный, драматически потрясенный мир, в котором почти нет места счастью, любви, простым человеческим радостям. Герои писателя чувствуют себя одиноко и бесприютно в этой «юдоли печали». Мотив неизбывного одиночества личности, столь характерный для экзистенциалистской литературы, звучит едва ли не во всех его романах. Тщетно ищут любви и понимания герои «Пирамиды» - произведения, предваренного многозначительным эпиграфом: «Если ты живешь среди людей, сотвори себе любовь, начало и конец сердца». Разделены сословными перегородками и глубоко чужды друг другу пассажиры корабля в «Ритуалах плавания», хотя обстоятельства и принуждают их к тесному общению. Равно одинок в тюремной камере и в мире людей Сэм Маунтджой из «Свободного падения». Обречены на непонимание и трагически одиноки визионер и мечтатель Саймон из «Повелителя мух» и праведник Мэтти из «Зримой тьмы».

Мир романов Голдинга – малонаселенный и, как правило, замкнутый мир; количество его обитателей ограничено; ограничено в большинстве случаев и пространство, в котором они действуют (это – остров в «Повелителе мух», небольшой участок первобытного леса в «Наследниках», одинокая скала посреди океана в «Воришке Мартине» и т. п. ). Пространственная замкнутость произведения дает автору ряд серьезных преимуществ: во-первых, открывается простор для моделирования разного рода экстремальных (пограничных – в экзистенциалистской терминологии) ситуаций; во-вторых, устраняются внешние «помехи» и обеспечивается относительная чистота опыта. Так, в «Повелителе мух», поместив своих героев на необитаемый остров, т. е. временно изолировав их от влияния социум и цивилизации, Голдинг дает тем самым возможность проявиться не столько социальной, сколько их общечеловеческой сущности (естественно так, как он ее понимает).

Значительную часть романов-притч Голдинга объединяет, по мнению критиков, чрезвычайно ответственная функция пространства, враждебно противостоящего герою. Но в художественном мире Голдинга пространство враждебно человеку не изначально, не в силу каких-то от природы присущих ему качеств, а по вине самого человека. Коралловый остров, на котором оказываются в результате авиационной катастрофы герои «Повелителя мух», напоминает Эдем и ничем не угрожает «новым робинзонам»; именно их усилиями этот райский уголок превращается в сущий ад. Как явствует из контекста, усилиями все того же homo sapiens в ад превращено все земное пространство: охваченный ядерной войной мир живет по тем же звериным законам, что и мальчики на острове. «Единственный враг человека, - убежден Голдинг, - таится в нем самом».

Идея о зверином, демоническом начале, дремлющем в человеке и угрожающем его существованию, смыкается в системе воззрений писателя с христианской доктриной первобытного греха. «Человек, - утверждает он, - существо падшее… Его природа греховна, его положение чревато опасностями».

Голдинг охотно эксплуатирует в своем творчестве христианскую символику, христианские мотивы воздаяния, искупления, духовного паломничества, осваивает поэтику архаических аллегорических повествований (проповеди, моралите, видения, житейскую литературу), но это, разумеется, не дает оснований видеть в нем старомодного христианского проповедника. Религиозность Голдинга далека от каноничности. Христианская символика, как правило, не обретает в его притчах самодовлеющего значения, а предстает как часть более широкой культурной традиции, сплетаясь с античным мифом, с философской мыслью прошлого и настоящего, с многочисленными литературными аллюзиями и реминисценциями (из произведений Эсхила и Еврепида, Данте, Мильтона, Баньяна, Шекспира и Достоевского). Диалог с далекими и близкими предшественниками раздвигает пространственные и временные границы созданного писателем художественного мира, придает его произведениям всеобъемлющее, универсальное звучание, наполняет их атмосферой напряженного этического размышления.

Одну из высших, труднодостижимых ценностей в голдиновской этике составляет способность личности, не устрашившись, заглянуть в темные уголки своей души, осознать зло как глубинный недуг своей натуры и научиться мужественно ему противостоять. Едва ли не в каждом произведении писателя найдется персонаж, в муках прозревающий истину. Путь к истине, по идее Голдинга, лежит через осознание вины и страдания. Эта идея отчетливо прозвучала уже в первом его романе: именно через осознание вины и страдание Ральф приходит к постижению горькой правды о себе и о мире. Еще более извилистый, тяжкий путь к истине проделывает средневековый священник Джослин в романе «Шпиль».

Мир Голдинга, воспользовавшись его же метафорой, можно уподобить Джослинову шпилю: под ним нет прочного фундамента, он грозит вот-вот рухнуть, его равновесие рационально необъяснимо, в нем борются и сливаются в противоречивом единстве реальное и чудесное, материальное и духовное, демоническое и божественное. Писатель изображает человека лицом к лицу с Богом, Смертью, Вечностью, подчеркивает вневременной, непреходящий характер реальных конфликтов и ситуаций, мифологизирует время и историю.

Сложная метафорическая основа произведений писателя допускает возможность различного их истолкования. Его притчи, как правило, не предлагают готовых решений, не дают окончательных ответов на поставленные в них вопросы. Каждая из них несет в себе мощный интеллектуальный и нравственный заряд, будит воображение, заставляет еще и еще раз задуматься над «проклятыми» вопросами бытия, над наболевшими вопросами совести и самопознания.

В 1983 году Голдинг удостоен Нобелевской премии по литературе «за романы, которые с ясностью реалистического повествовательного искусства в сочетании с многообразием и универсальностью мифа помогают постигнуть условия существования человека в современном мире».

В 1992 году Голдинг узнал о том, что страдает злокачественной меланомой; в конце декабря опухоль была удалена, но стало ясно, что здоровье писателя подорвано. И в 19 июня 1993 года Уильям Голдинг скоропостижно скончался от обширного инфаркта.