Разбоище. Лик Перуна
Разбоище
Шел Боян чащобами наперерез В те края, где гулял со славою, Завернул в знакомый древлянский лес, В дом к Могуте с женой Забавою… И сказал Боян таковы слова: - Гой, вы, люди, лесные братушки, А видна ли вам сквозь густы дерева Боль-печаль родной Руси-матушки? Вам и прежде досталось немало зла: Сколь в полюдье к вам Игорь хаживал, Ольга ваш Искорбстень дотла сожгла, Ярополк убил князя вашего! Только это горе - полгоря лишь. Горе в княжьей руке Владимира: Велимудрый правитель задумал, вишь, Чтоб вся дедовщина повымерла!
Вам, древлянам, отваги не занимать: Чай, смогли одного грабителя К двум упругим сосенкам примотать - Пополам разорвать, мучителя! Не давайте ж отчиной володеть Тьме варяжской, их силе вражеской! Не спешите крест на себя надеть, Не потворствуйте дури княжеской! - Славянин - отзывчивый человек! Тронь его - загудит, как колокол: Коли песнь запоешь - будет слушать век, Коли в бой позовешь - взлетит соколом. Собрались тут молодцы: Ратибор, Творимир, Лучезар да Всеволод, И пошел у витязей разговор, Что любезен для сердца смелого. Зашумел суровый древлянский бор, Загигикал недобрым голосом, Заблистал булатный косой топор У лихих лесников за поясом! Подались в разбоище мужики, Зверобои, стрелки опасные, К ним волхвы приладились, старики, Да ярыжки, да лежни праздные...
Аж до Киева докатился страх, Стал трясьмя-трясти княжьих стольников: Дескать, меньше нонь соловьев в лесах, Чем охальных шишей-разбойников. Они рыщут всюду с ночной татьбой, Собирают дань придорожную, Да в глухих урочищах день-деньской Затевают гульбу острожную. Не желают, подлые, забывать Свои капища, свои игрища, Не хотят анафеме предавать Свои требища, свои тризнища!
Повелел князь, чтоб ловкие тиуны Разыскали в лес тропы тайные И чтоб всех «приспешников сатаны» Заковали в замки кандальные!
В тот же день из киевских городских ворот, Из печерских святых обителей Вышли братья-монахи «крестить народ» - Непокорных древлянских жителей... Шли монахи по темным глухим местам, Путь искали по небу звездному, А попали монахи в разбойный стан К атаману Могуте грозному. Бог-то бог, да и сам тоже будь неплох! - Жуть взяла от могуча облика. А господь всевидящий не помог, Не спустился с ночного облака. Полыхнул над рясами острый нож, Ан не пролили кровь грабители. - С беспортошных иноков что возьмешь? Погостюйте у нас, святители! -
Ох, ты, русская щедрая доброта! Сколько раз за века случалося: В нашу землю ненависть и вражда Под личиной «друзей» являлася! Пробрались монахи в лесной посад, Не Христа взялись проповедывать, А разглядывать: где мечи висят, Где заплоты стоять - выведывать. А когда разбойники спать легли И во мраке сычи заухали, Черноризые братья в туман ушли - Доносить про все, что разнюхали. Стали гнать разбойников из лесов. Их травили псы озверелые. Волкодав с железной пилой зубов Изорвал певцу руки белые. Но ведь сколь друзей в стороне родной! Коли недруг в погоню ринется, Кинь простой рушник - потечет рекой, Кинь гребенку - там бор поднимется. Трудно вольницу было прибрать к рукам, Заупрямилась Русь-красавица! Ну, да где ж топорникам-мужикам С броненосной дружиной справиться?! Князь варяжское войско призвал внаем, Воеводы весь край обшарили, Подкосили Могуту стальным копьем, В стольный град на правеж отправили. Отзвенела удаль в недолгий срок, Отшумела хмельная славушка, И попала с соколом в злой силок Соколица его Забавушка. И с дружками, с коими пил-гулял, С атаманом лесного племени, В ту же злую сеть угодил гусляр, Соловей старинного времени. Под охраной блещущего копья Увели в полон рать свободную, Заточили звонкого соловья В клетку каменную холодную. Разгулялся княжеский произвол, Чтобы смять, сломить душу гордую! А Боян и тут свою песнь завел, Неподкупную, непокорную... ... Как во каменной палате Суд разбойника судил: - Ты скажи, скажи, разбойник, - Кто на свет тебя родил?
- Породила да вскормила Меня мать сыра-земля, Молоком меня вспоила Воля вольная моя. Эх, воля вольная, Русь раздольная!
- Ты скажи, скажи, разбойник, С кем гулял, разбой держал? - Не один разбой держал я: Трех товарищей сыскал. А как первый мой товарищ - То булатный острый нож, А другой-то мой товарищ - Непроглядна темна ночь! Оба друга верные, Братья неизменные...
- А кто ж третий твой товарищ? - Ретивой буланый конь. Кабы конь не оступился, Мне гулять бы и пононь! Эх, кабы конь не оступился, Мне гулять бы и пононь!
Казнь
Над престольным городом гром гремел: Плаху ставили для разбойников. Князь Владимир-свет на крыльце сидел В окруженьи бояр да стольников. А над Русью шли облака, легки, Будто лебеди в небе реяли. И, как в прежние ласковые деньки, На полях яровые сеяли. И была осужденным не смерть страшна Храбрецы мечей не чураются! - Было тяжко знать, что весна пришла, А они - с землей разлучаются...
Первым в круг Могутушка выходил. Он не стал ни молить, ни кланяться. Зря епископ киевский Михаил Призывал молодца раскаяться. Говорил ему поп таковы слова: - Тебе смерть грозит неминучая. Ох, и жгуча в адских котлах смола, Неотвязная да липучая. Повинись, Могута, за свой разбой, Тяжкий грех от души отвалится, Вещий пастырь над блудной своей овцой Попечалится да и сжалится!..
Отвечал Могута: - Довольно врать! Баб пугайте смолой кипучею. Бог ваш слабые души скликает в рай, А, чай, мы - молодцы могучие! Что мне ваши дьявольские котлы? Вот уж, право, чудны нелепости! Реки той смолы на меня текли, Когда брали мы вражьи крепости! Ради Родины, ради народных благ Я бы вмиг с головой расстался бы! В бурю рубят мачты на кораблях - Лишь бы целым корабль остался бы! Пусть по мне красавицы слезы льют, Рукавом цветным утираются, Молодцы-удальцы пускай меч куют, За свой край на бой собираются!..
Князь Владимир молча рукой махнул: Дескать, что вора переучивать? Сотский издали палачу мигнул. Стал палач рукава засучивать. И головушка с буйной копной кудрей Покатилась из-под топорика. Довелось на колу закачаться ей Посреди теремного дворика.
За Могутой последовал Ратибор, А за ним Лучезар и Всеволод... Не помиловал жадный упырь-топор Славных витязей войска смелого. Целый день оттоль в придорожный ров Выволакивали покойников: Удалых охотников да волхвов, Да иных бунтарей-разбойников.
Князь одну Забавушку «пожалел»: Не отдал казнить смертью лютою, В голубом Днепре утопить велел, Навсегда разлучил с Могутою. Лишь Бояна князь отпустил живым, Не из милости, не из жалости: Понимал, чай, люди придут за ним, Побоялся народной ярости.
О ту пору в небе взошла заря, Будто хлынули реки алые! И во стольном граде, мои друзья, Начались дела небывалые... До сих пор об этом твердит молва, Диво дивное приключилося: Атаманова мертвая голова Княжьей дочери полюбилася. И ушла из терема навсегда Озорная княжна-девчоночка, В вешней роще выкрала из гнезда Чернокрылого вороненочка; Стал над нею ворон круги кружить, Стал прельщать колдовскою силою, Службу верную обещал служить, Лишь бы взять назад птаху милую. Не спешила девица дар принять, Сжала птаху рукою твердою, Повелела ворону вдаль слетать За водою «живою» и «мертвою». Вмиг от той воды атаман воскрес, И туманной весенней ночкою - Убежал разбойник в дремучий лес Вместе с шустрой княжою дочкою. От волшебных струек «живой» воды Поднялись бунтари удалые, Распрямились, выстроились в ряды, Зашумели густой дубравою. Да не зря и Забаву хвалил народ: Всем брала - умом и осанкою! - Потому у владыки днепровских вод Обернулась она русалкою...
А Боян пошел по Руси гулять, Молодцов из домов выманивать, В свете чуда чудные вызнавать Да на гуслях о них вызванивать.
Лик Перуна
Долго правил Русью Владимир-князь. Сквозь далекие расстояния Из седых веков долетел до нас Громкий сказ про его деяния. Сколько всякой дивности золотой, Медь да бронзу, ковры да статуи, Вместе с Анной, новой своей женой, Князь из Корсуня взял богатого! Сколько Киев вскинул на теремах Петушков да флюгарок башенных, Сколько храмов выросло на холмах, Всею хитростью изукрашенных!..
Стала гридница княжья еще пышней, Все в ней сыщешь, что в мире ценится: Звон ковшей, застолица, шум гостей - Полной чашею так и пенится! Все порядки в доме на новый лад, Князь дружину свою побаловал: Деревянными ложками не едят - Всем серебряные пожаловал.
Постаревши, князь то и знай ходил В Десятинный храм с перезвонами, И, крестясь, подолгу стоял один Под сияющими иконами. Вспоминая время былых тревог, Он глядел на Христа-Спасителя: «Был не прав Боян, православный бог Одолел Перуна-воителя! Вишь, как гордо светит под потолком, Промеж риз, серебра узорного, На весь мир первейшая из икон - Образ Спаса Нерукотворного! »
Вот однажды... вечер туманный был... Птичий крик пред грозою множился... Князь Владимир в церкви поклоны бил Да невесть о чем все тревожился... Вдруг, вглядевшись, от ужаса замер он: Вместо Спаса Нерукотворного Глянул, хмуря брови, со всех икон Лик Громовника непокорного! Затуманились очи в недобрый час, Расстучалося сердце старое: На царьградских досках был кроткий Спас, А на русских - зрит око ярое! И других угодников не узнать! Начал князь от испугу пятиться: Где Илье Пророку привычно мчать, Там Перун в колеснице катится...
Знать, художники русские за года, В нарушенье письма канонного, Подверстали под благостного Христа Бога предков своих, исканного! А ведь в споре, много годов назад, Предрекал Боян то же самое: «Песни новые старых не заглушат! Русь не сломишь! Она упрямая! » И подумал князь в тот тяжелый миг: «Видно, зря я народ примучивал, Зря силком богов насаждал чужих, Зря кострами Русь переучивал! » . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В ту же ночь в округе поднялся гам, Воронье в степи раскричалося: Под покровом тьмы к городским стенам Кочевая орда подкралася. Это вновь на Русь печенежский хан Налетел из гнездовья змиева, И петлею горло сдавил аркан У пресветлого града Киева. И покинув жен, в грозовой ночи, По гудку трубача зловещего Вышли русичи «позвонить в мечи», Как у нас издавна завещено!.. Засветилась в темной степи роса, Заплескалися крылья воронов. За увалом скопившаяся гроза Широко обступила воинов. Вспыхнул луч зарницы, огнем прошит, Видно: быть тут грому великому! Утром солнце, как будто червленый щит, Залилось кровяными бликами. И начался тут небывалый бой! Зазвенели клинки булатные. И схлестнулись кони промеж собой. И прогнулись доспехи ратные.
У степных рысаков - волчий блеск в глазах, Мечут в битву все новых ратников. А уносят - свисших на стременах - Безголовых, безруких всадников. Наседает враг. Прет и прет, жесток. Русский, строй чуть-чуть посторонится, Кинет наземь колкий стальной «чеснок» - Горек тот «чеснок» вражьей коннице! У кочевников сабля длинна, остра, Словно месяц промежду звездами, Да хоть сабля остра, все ж мечу не сестра: Сталь меча - обоюдоострая! Меч махнет - и две головы долой! А лихие рубаки русские, Будто в поле заняты молотьбой, Бьют и бьют по снопам без устали! Уже досыта жаркая нива та Горевыми костьми засеяна, Уже дочерна кровушкой полита, Ветром смерти стократ провеяна. Уже в том пиру не хватило вин! Уже вороны тучей хлынули! Но ни русс, ни яростный половчин Еще стяг победы не вскинули!
Вот где князь-то киевский приуныл, Со стены эту битву видевший, Оттого, что много он показнил Боевых разудалых витязей! Все напористей, русичам вперерез, Рвется к городу вражья конница, И уже решительный перевес К полосатым халатам клонится!
Вдруг на русской воинской стороне Чьи-то очи блеснули углями, И седок на белом, как дым, коне Пролетел стрелой под хоругвями. В непроглядном мраке грозовых туч Взвился меч-кладенец невиданный, И победно он засверкал, могуч, Из серебряных ножен вырванный. Тут как начал всадник мечом играть, Вырубать в рядах промежуточки - Одним махом улицы выстригать, А другим косить переулочки! Было взять с кого удалой пример Русским витязям в миг сражения! Было где оружию погреметь, Когда Русь пошла в наступление! Словно бурей, подлых врагов смело! Вмиг очистилось небо ясное. Над притоптанным ковылем взошло Солнце ласковое, прекрасное! Но никто из витязей не признал Позабытого миром облика Того воина, что с мечом промчал На коне огневом как облако!..
Может, все это просто досужий слух, Просто сказка одна красивая... Ну, а правда в том, что наш русский дух Не сломить никакою силою! От глубоких корней наша Русь пошла, Ее стебель далече тянется. Как великой прежде она была, Так великой и впредь останется!
|