Зеркальце Ирмаски

В одном маленьком венгерском городке Дабаше жила девочка по имени Дорика. Она родилась в простой, небогатой семье. Отец её, Гаспар, возделывал участок земли недалеко от домика, в котором они жили, а мать, Илдо, трудилась над очагом до поздней ночи. Много лет не было у них детей, и уж совсем было отчаялись крестьяне, пока на закате молодости Бог не даровал им дитя. Так девочку и назвали, даром Божьим. Малютка была просто загляденье – белокурая, большими умными глазёнками смотрела она на мир вокруг себя, мурлыкала песни у себя в колыбели и дарила своим бедным родителям одну только радость. Так и жили они, не зная хлопот, до тех пор, пока одной зимней ночью не произошло несчастье. Случилось так, что поднялся сильный ветер и распахнул ворота, Илдо вышла из дому закрыть их, не желая отвлекать мужа от ужина, и долго не возвращалась. Когда Гаспар вышел проверить, всё ли в порядке, Илдо лежала у ворот неживая. Над нею витала тень чернее ночи. Старик обомлел от ужаса. Тень спустилась и присела на земле. В глазах у него зарябило, как бы от песка, и через мгновение тень обрела очертания старухи с палкой. Сморщенным тёмным лицом обернулась она к нему и сказала: «Я ветром владею, помощники мне не нужны, уходи, откуда пришёл! И дочку свою побереги. Придёт и её время». И как будто подчинённый её воле, Гаспар повернулся и пошёл прочь. В доме присел он на скамейку ни жив ни мёртв, а Дорика, которой в то время уже 5 лет от роду было, подошла к нему и спросила: «Что с тобою, батька? Неужто мама наша не вернётся? » «Всё понимаешь ты, дитя… – прошептал отец. – Бог тебя дал, пусть и благословит. Не забывай отца, когда взрослой станешь».

На рассвете похоронил Гаспар жену свою, собрал узелок и повёл девочку на базар. То были дни ярмарки, куда купцы из крупных городов свои товары привозили. Богатые семьи города туда ездили, как на праздник. Вот и хотел отец Дорику одному из таких семейств отдать в прислуги. Думал, чай так-то ей жить легче будет, забудется всё мало-помалу. Да и быть может, есть чудеса добрые на свете, выйдет в люди. А так, что же пятилетней девочке за стариком ухаживать, да ещё и в месте недобром, где чудесам взяться? Так решил Гаспар, пока шли они по лесной просеке, мимо пруда. Дорика бежала впереди, а отец от дум своих тяжких под ноги себе глядел. И вдруг слышит он – как будто разговаривает с кем-то дочка. Глаза поднял – а перед ним на дороге повозка стоит, и конь серый копытом пыль поднимает. Огляделся Гаспар – а у пруда семейство сидит. И Дорика к ним присела. Угощают её уж хлебом сдобным. И девочка её возраста вместе с нею смеётся. Дрогнуло у отца сердце, да, думает, вот и знак Божий. Оно и к лучшему. «Приветствую вас, люди добрые. На базар путь держите? » «Да, из соседней деревни едем мы, – сказал пузатый господин, видать, глава семьи. – Присаживайтесь и вы к нам, разделите трапезу. Расскажите-ка, что нынче у вас за ветер такой, поговаривают, поднялся. У нас тихо было, а в Дабаше несколько людей на тот свет сошли». Девочки тем временем побежали к пруду, лилий у берега насобирать. Отец смекнул, что пора слово замолвить и сказал: «Да. Бог уберёг от несчастья и нас. Жена моя накануне засветло на ярмарку ушла с корзинками, если до неё слух дошёл, дай Господь, как переволновалась! Будьте милостивы, подвезите дочку мою, устала она совсем, а путь-то неблизкий. Там в пятой лавке от ворот жена моя, Илдо, корзинки продаёт, так вот вы там девочку оставьте. А я дойду уж сам через часок». «Так и быть, – сказал господин. – Подвезём дочку твою. Да и наша Ирмаска вон как развеселилась! Всю дорогу хмурая сидела». И вскоре простился отец с дочкой, надел ей на шею материн амулет и уехала повозка. А отец спустился к пруду, помолился, и сказал: «Знать мне жизни не будет от тоски-то такой. То была жена любимая и дочка-счастье, а тут – одна ночь – и всю жизнь мою унесла. А если с нею, не дай Господь, что плохое случится, так и вовсе света белого не взвижу». И утопился.

Долго ль, коротко, ехали они по просеке. Всё молча. А Ирмаска Дорике то лилию в руку вложит, то за верёвочку с амулетом подёргает, как будто выудить его хочет, то бабочку на лету поймает и в волосы ей вплетёт. Нахмурилась Дорика, оглядывается, места незнакомые, и сердцу неспокойно стало, почуяло, что впредь родных своих больше не увидит. И вдруг как заплачет горько. «Что ты плачешь, Дорика? » спрашивает госпожа, «Совсем скоро уже на ярмарке будем, мама твоя как обрадуется! Хочешь, я тебе сладкий пряник дам? ». И Ирмаска её обнимает, грустными глазами смотрит, и вдруг как шепнёт на ухо: «Оставил тебя отец, ну ничего, ты не плачь, нам с тобой так весело будет, вот увидишь! » И впрямь, приехали на ярмарку – там свирели, бубны, сувениры невиданные, сладости – глаза разбегаются. Только в пятой лавке не корзинки, а скот домашний стоит и бабка чёрная сидит, искоса поглядывает. «Ни о какой Дорике, ни о какой Илдо слыхом не слыхивала! Корова нужна – так подходите, нет – так ничем не помочь мне вам, идите подобру-поздорову! » Пожали плечами люди, нечего делать, Ирмаске подарок, по дому помощь, да и девочка вроде не вороватая, скромная, пришлось у себя оставить.

На обратной дороге остановились они на ночлег в маленькой хижине старухи, жившей в лесу. Когда стемнело, все спать улеглись, только Дорике не спалось, тревога не покидала, и снова поднялся в округе ветер. Сухие ветки скреблись об оконную раму, и луна заливала светом комнату, в которой спали дети. Дорика встала и тихонько подошла к кровати Ирмаски. «Ты не спишь? » легонько тронула за плечо подругу Дорика. «Нет, не сплю, полезай-ка ко мне, расскажу тебе кое-что», сказала девочка. Дорика скользнула под одеяло, очень уж хотелось узнать, что ей Ирмаска расскажет.

- Что тебе больше всего узнать бы хотелось? - спросила Ирмаска.
- Больше всего на свете? Даже не знаю, - нахмурилась Дорика и вспомнила, как отец голову опустил, когда со двора вернулся.
- Что угодно, я тебе скажу! – глазёнки у Ирмаски зажглись любопытством.
- Ну, коли на то пошло, то скажи-ка мне, откуда тебе знать, что я отца больше не увижу?
Ирмаска хихикнула.
- Есть у меня зеркальце, которое прошлое и будущее показывает, коли его направить на того, о ком узнать хочешь.
Дорика глаза от удивления распахнула и спрашивает:
- Откуда же у тебя такое зеркальце взялось?
- Подарила мне такое зеркальце одна добрая фея в лесу, когда мы с братиком гулять пошли и заблудились.
- А можно мне на это зеркальце взглянуть?
- Конечно, только никому не рассказывай о нём! Даже брат и батюшка с матушкой не знают. Зеркальце это мне одной на вопросы отвечает, а для других оно – обычное, ничего в нём кроме собственного лица и не увидишь. Да только вот когда я сама в него сморюсь, мне оно тоже одно лишь отражение показывает, - вздохнула Ирмаска и из-под подушки маленькое серебряное зеркальце вытащила.

Подивилась Дорика и попросила Ирмаску показать, что её через дюжину лет ждёт. Ирмаска зеркальце к ней повернула, вопрос задала и в лице переменилась. «Будет муж у тебя, – говорит. – Немилостивый. Чёрный, злой колдун. Помощницей его будешь в делах его недобрых». Едва только проговорила девочка, как окно распахнулось и откуда ни возьмись листья сухие на кровать посыпались. Вскрикнули обе от страха, брат старший проснулся. «Что вы, девчонки, не спите и мне спать не даёте? » Встал, листья стряхнул, окно затворил и обратно лёг. Только девочкам не до сна было, уж больно страшное предсказание покоя не давало. И ветки всё так же в окно скреблись. Пошушукались, поплакали, обнялись, и мало-помалу в сон их склонило. А на утро не вспомнили даже про ночное происшествие. А после обеда в путь-дорогу двинулись.

Новый дом понравился Дорике, отродясь она такого убранства не видала. Оградка резная, розовыми кустами сад украшен, деревянный мостик через ручеёк переброшен, и дорожки мощеные к дому ведут. Так и стали они жить все вместе. Дорика помогала хозяйке по дому, господин Джакоб промышлял охотой и выделкой шкур, в чём сын со временем стал ему помогать, а Ирмаска, толку от неё в доме было мало, целыми днями пела песенки, гуляла по полям, собирала травы и лечила ими подбитых птиц и мелких животных.
Зимы сменялись вёснами, и каждый год воздух наполнялся свежим ароматом оттаявших от ледяного сна лесов и холмов. Дорика, выйдя вечером во двор покормить скотину, нет-нет, да и задумается, глядя на россыпь звёзд под луной – звёзды ведь весь мир видят, бескрайний, вдруг они, как зеркальце Ирмаски, какое отражение в небе нарисуют?

Однажды уехали господин с хозяйкой и сыном на ярмарку в дальний город, а дочерей дома оставили. Вот Ирмаска с самого утра и ластится к Дорике: «Пойдём со мной погулять? Я тебе потом по дому помогу». «Знаю я, как ты по дому помочь можешь! – говорила Дорика. – Откуда тебе знать, как обед стряпают или одежду чинят? » Ирмаска смеётся: «Я тебе покажу поля красивые, а ты мне покажешь, как обед состряпать! » Дорика рукой махнула: «Ну, пойдём, коли просишь, но вернуться засветло надобно! »

Идут они в лес, птицы щебечут, высоко в ветвях крыльями хлопают, на деревья садясь, иголки еловые мягким ковром стелятся, и на коре замшелой солнце золотую паутину вьёт. Ирмаска смеётся заливисто, за руки Дорику тянет и напевает:

Вот за тем лесочком, вон за той речушкой

Прямо за оврагом на крутой горе
Высоко под небом прямо на верхушке
Я построю домик – и тебе, и мне.

Серебром покроет окна светлый месяц,
Солнышко раскрасит крышу на заре,
Талеры оденут все ступени лестниц,
Будет нам привольно – в доме на горе!

Будем из кувшинок пить с тобой росинки,
Мёдом нас накормят пчёлы и цветы,
Хитрые и злые не найдут тропинки,
В домике том будем только я и ты.

Вон за тем лесочком, вон за той речушкой!
Я одна лишь знаю, как туда дойти.
Ты пойдёшь со мною, милая девчушка?

«Я пойду с тобою, как тут не пойти! » – Дорика засмеялась и закончила песенку.

Долго гуляли девушки, счёт времени совсем потеряли. Ирмаска всё про снадобья свои толковала, дескать, какие листья надобно прикладывать к месту ушиба или ране, какие корни заваривать для освобождения от мрачных дум, а некие травы, коли их поджечь, восхитительный аромат вокруг себя рассеивают. А Дорика, внимая, срывала по дороге огромные листы папоротника, оголяла веточки и нанизывала на них крупную землянику... Как вдруг под кустом затрепетало какое-то ярко-синее пятнышко! «Ой! » отпрыгнула девушка. Ирмаска нагнулась, приподняла листик и вынула из травы в ладонях невиданного птенчика. Пёрышки его переливались лазурью, а на крыле была пурпурная крапинка, будто стрелой его пронзили. Вот незадача какая – это же крылышко было вывихнуто. Ирмаска сказала: «Какой дивный птенец! Вылечу его – и возьму тебе – в минуту невзгоды пусть эта птичка приносит помощь и совет от тех, кто тебя всем сердцем любит». Поблагодарила Дорика Ирмаску и вдруг оглянется – а вокруг-то чащоба уж лесная. «Ирмаска, милая, пора домой нам! » «Не бойся, сестра. Едва за полдень солнце перекатилось. Погуляем ещё, вот и пруд с лодкой – знать, путник оставил – давай поплаваем? » Садятся они в лодку, плывут меж кувшинок, Ирмаска с зеркальцем играет – направляет на бутоны закрытые – а в отражении те сначала из водной глади выныривают, а после раскрываются мигом. Смеялись, смеялись, а потом вдруг глянь – в зеркальце из воды голова показывается, волосы длинные в бутон сложены, и хвост рыбий на воде круги рисует. Лодочку на волнах закачало, и русалка, сонным голосом, тихонько поёт: «Чёрный ветер налетит, засвистит, завоет! Поворачивай назад солнце уж заходит! » Ирмаска от испуга чуть зеркальце в воду не выронила, однако виду не показала. На небо глянула – высока синяя дорога и сосновыми лапами по краям обрамлена. Но заволновалось сердце. «И впрямь, - говорит. – Домой нам пора, поворачивай к берегу, сестрица».

«Как же мы обратно дорогу найдём? » промолвила Дорика, едва выбрались они из осоки густой на землю твёрдую. И впрямь – глядят, и глазам не верят – точно переменилось место прежнее: высушенные, грозой сломленные деревья кривыми стежками лес прошивают, кусты колючие паутину пустили, и ворон большой вьётся вокруг, птенца за пазухой высматривает, крыльями хлопает, каркает. Потемнели очертания деревьев, вода в пруду помутнела, ветер налетел – будто земля сырая холодное дыхание выпустила. «Недоброе происходит что-то, Ирмаска, - прошептала Дорика. – Коли гроза начнётся буйная, кто поможет нам дорогу домой до темноты отыскать? » «Не пугайся, милая, - успокаивает её Ирмаска. – Зеркальце моё сейчас мне правду скажет». Наводит Ирмаска на лес отражение, всматривается – а там старуха сидит. Чёрным-черно вокруг неё тряпьё, лицо её темно, рука костлявая за клюку держится и дрожит, волоса седые выбились – а глаза-то сверкают, в упор на девиц уставилась и бормочет что-то себе.

Вслушивается Ирмаска и кажется ей, что старуха с ветром разговаривает: «В руки мне пыль, Цела, в глаза мне нож, Цела, в горло мне песню, Цела, Крестьянку обвяжи, ослепи, оглуши, судьбу верши». Испугалась тут Ирмаска, за руку Дорику схватила, слова вымолвить не может. «Знать зеркальце мне моё небыль показывать стало». Спрашивает её Дорика, что же в отражении она узрела, да не говорит ей Ирмаска. Ступает по лесу, зеркальцу заклинание чуть слышно читает и, знай, смотрит в него. Вот в отражении уж лес расступился, позеленел, и тропинка виднеется, та самая, которая в знакомые места выведет. Торопятся девушки, уж капли западали, гром издали раскатывается. «Недалеко уж осталось! » радуется Ирмаска. – Сколько показала я тебе дивного, теперь не обед стряпать, а пир собирать надобно! ». Вот уж поле широкое, а за ним рощица виднеется, за которой село родное. Ливень уж хлещет напропалую – нет высоких мохнатых крон – бежит Ирмаска, словно рысь по полю, Дорика за ней не поспевает, кричит: «Сестра, остановись! Сердце вот-вот разорвётся! » Ирмаска оглянется: «Нельзя, милая, до рощицы едва ли сотня арсинов осталась! » И бежит дальше, хоть вся вымокла до нитки, ледяные градины синяки на нежной девичьей коже оставляют, ноги, юбка о колючки изодрались. Упала Ирмаска, гром гремит и будто всё ближе и ближе упряжка коней скачет и хлыст посвистывает – глядь, а по полю, словно ветер, черные кони несутся, карету везут, и будто не по земле, а по воздуху плавно скользит карета сквозь стену дождя. Дорика уж далеко отстала, и вот кучер остановил коней подле неё. Дорика кричит, что есть сил: «Сестрица, нет мочи уже! Доедем, добрый молодец коней остановил! ». Ирмаска зеркальце наводит – а вместо кареты гроб чёрный, верёвками к змее огромной привязан. Змея извивается – чешуёй трещит, язык, размером с Дорику, то и дело выплёвывает. «Не садись, родимая! » - хочет Ирмаска закричать, да горло от ужаса онемело. И вот Дорику кучер подхватывает и в карету прячет. Мчатся кони к Ирмаске, того и гляди, в пыль втопчут. Воздела Ирмаска руки к небу, да и упала без чувств наземь.

Очнулась – а уж небо чистое, трава зелёная на солнце каплями сверкает, птички летают, чирикают. Покричала Ирмаска, да только тишина вокруг, даже эхо в поле ей не ответило. Заплакала горько Ирмаска, никогда ведь не расставалась она с подругой своей любимой, с детских лет самых, будто сердце из груди вырвали, тяжко дышится. Вернулась она в дом, птенца едва живого из-за пазухи вытащила, накрошила ему хлеба белого, а сама плачет, слезами обливается. Птенец клюёт хлебушек и вдруг говорит ей: «Ты соли в хлеб не добавляй, и дома не сиди – скорей котомку собирай для долгого пути! ». Ирмаска встрепенулась, глаза от слёз вытерла, улыбнулась: «Спасибо, тебе птичка! Давай-ка тебе крыло перевяжу – будешь летать завтра пуще прежнего! С родными прощусь, и отправимся с тобой в путь-дорогу».

Вернулись домой мать с отцом и брат, подарков привезли, золота, серебра за товар свой выручили – на полгода хватит. Да только невесело встретила их дочь. Рассказала о несчастье, что накануне приключилось, погоревали родные, да только что уж сделаешь. Но помнит Ирмаска о том, что птичка ей сказала, вот уж крыло зажило, летает птенец – в небе высоко не видно его совсем. Засобиралась девушка в путь дальний. Мать с отцом её уговаривают: «Куда ж ты пойдёшь, дитя? Пропадёшь, не дай Бог, так мы и вторую дочь потеряем, совсем умом от горя тронемся. Не ходи, останься дома». И брат родителям вторит: «Подумай о матери нашей – сколько работы на её плечи упадёт! »

Не желает слушать Ирмаска, о чём родные толкуют. Знай себе, твердит: «Найду Дорику, вернёмся домой, и заживём счастливо все вместе, как во времена былые». Посетовали родители, делать нечего, благословили дочь и отпустили с миром.

Вот идёт Ирмаска бором густым, птичка высоко летит, далеко видит. «Видно ли что-нибудь впереди, друг любезный? » - кричит Ирмаска. А вперед гладью лишь кроны простираются, ни селений, ни воды, ни гор.

Лишь синь небес, да лес кругом.

Но знай, Дорику мы найдём!

От слов её сердце Ирмаски надвое раскалывается – в одной половине горе, в другой – радость. Бредёт она дальше, устала, уж целый день в пути и солнце всё слабее и слабее светит. Присела у дуба отдохнуть да перекусить, и зеркальце своё достала. «Милое моё зеркальце, покажи, что я не вижу» - попросила его Ирмаска ласково, как давным-давно её фея научила. И вдруг мигнул в зеркальце огонёк – оглянулась Ирмаска – и правда, меж деревьями свет дрожит, не иначе как от свечи в окошке. Кликнула девушка птичку, подобрала котомку и к домику пошла.

Домик тот был косонький и махонький. Жили в нём женщина бедная с сыном лет не больше десяти. Сынок на месте не сидел и много хлопот матери доставлял. Но с радостью приютила Ирмаску женщина, расспросила о том, куда та путь держит. Чем могла, угостила, и спать уложила. Просыпается средь ночи Ирмаска, и слышит всхлипы у печки. Поднялась девица и видит: сидит хозяйка, слезы льёт. «Что матушка не спится тебе? О чём горюешь? ». Женщина ей отвечает: «Как мне не горевать, когда сына моего с тех пор, как он в лесу один побегал, словно подменили. То был добрый, послушный, слова неласкового никогда мне не говорил, а тут – что ни день, раскапризничается, дома всё погромит, убежит, зверушку какую поймает – изведёт её. Страшно мне, милая, думается, не обошлось тут без чар злых, да только не знаю я, как утешиться в скорби своей, скучаю я по сынку моему ненаглядному, и как помочь себе – не знаю». Заломила руки женщина и ещё горше заплакала. Выслушала её Ирмаска, вздохнула и говорит: «Ложитесь-ка спать, матушка любезная, утро вечера мудренее, не помочь слезами горю». «Права ты», сказала хозяйка и на ложе прилегла. Вышла тут Ирмаска во двор, во все глаза глядит, ищет сына. А у он у ворот – тут как тут, на неё хитрыми глазёнками смотрит, хихикает и говорит: «Давай в прятки поиграем! Найдёшь меня – исполню желание твоё любое, а не найдёшь, птичку твою поймаю и шейку ей сверну! ». Нахмурилась Ирмаска: «Будь по-твоему! » - говорит, положила в карман зеркальце своё и побежала за мальчишкой в лес. Мигом он в деревьях скрылся, тьма непроглядная стоит и ни звука не доносится. Не растерялась Ирмаска, достала зеркальце своё и в него глядит – видит, притаился недалеко от неё карлик, совсем на сына доброй женщины не похож, и губы в ухмылке злобной корчит. Метнулась Ирмаска, за уши его схватила: «Вот ты где! Вижу я ваше отродье как божий день! » - кричит. Опешил карлик, да только даже гномы слово своё держат. «Куда деваться, давай, говори, желание своё, да за ухо не дёргай так сильно! » заскулил гном. «Сознавайся, куда хозяйкиного сына упрятал, да ступай, откуда пришёл! » «В доме отцовском братья меня совсем замаяли, вот и сбежал я от них в образе хозяйкиного сына! А его вместо меня к братьям приволок! » Так выкрутила Ирмаска гному уши его длинные, что мигом согласился её в гномово жилище привести и сына хозяйкиного выдать.

Тут уж заря занялась, мальчик домой стремглав побежал, к матери кинулся, за шею обнял, а она рада-радёшенька, от счастья снова расплакалась. Собрали обед какой-никакой на скорую руку и говорит хозяйка: «Милая девушка, спасибо тебе, что сына моего из неволи выручила, сердцу моему счастье вернула! Поведаю я теперь историю нашу, и Бог весть, чем смогу помогу и тебе». И поведала она о том, что была женой короля края сего большого, жили они, горя не знали, покуда не приключилось несчастье. «Отправились мы с супругом однажды вечером поздним прогуляться по дворцу нашему роскошному, заболтались, зарезвились и поднялись на самый верх самой высокой башни. Никогда доселе не взбиралась я по той лестнице, так и разбирало меня любопытство. Приметила я в глубине сумрака будто маленькую диковинную дверцу. С чеканным гербом, узорами, ручкой массивной – вся такая пыльная, ржавая, так и просится, чтоб её повернули. Увидела я, что супруг мой государь побледнел, за руку меня крепко держит, и спросила, чем он так обеспокоился. Ответил он, что и сам никогда не ступал на эту лестницу, вспомнил, будто мать ему в далёком детстве завещала никогда не входить в северную башню, коли не хочет он беду накликать. Рассмеялась я тогда, молодая, да беспечная, да прямо в тот же миг ручку эту повернула! Отворилась дверца, однако ж, за ней ничего, кроме тьмы непроглядной, не оказалось. Король же мой совсем опечалился, воскликнул, что уж сотню лет как зло в Северной башне никто не тревожил, да не будет ныне житья ни нам, ни всей округе. Из самой из глубины пыльной, запрелой каморки донёсся глухой, недобрый смешок. И вдруг откуда ни возьмись огромное облако мрака – не Бог весть, как такая сила в маленьком закутке уместилась – вся башня наполнилась тьмой непроглядной, мы друг дружку рядом не видали. Налетел, закрутил, окутал нас чёрный ветер, и вынес меня как пушинку в окно. Очнулась я в тёмном лесу, одна-оденёшенька, знать не знаю, в какой край, на какой конец света меня этот чёрный ветер забросил! Здесь уже и сын наш родился, а сколько то годков спустя, донеслись до меня слухи, что во дворце ныне ведьма водворилась, приворожила супруга моего, сердце и разум ему одурманила, потому и выгнал он меня, по свету скитаться отправил. Что было у меня из драгоценностей и серебра – разошлось уж всё за лета. Только ложка золотая осталась с королевским гербом и словами ласковыми – король лично в день свадьбы нашей её раскалённой иглой подписал». Отдала она эту ложку Ирмаске с лёгким сердцем как награду за спасение сына и благословила в путь.

Идёт дальше Ирмаска, день идёт, два идёт, вот уж из леса на холмы зелёные выбрела. «Видно ли что-нибудь впереди, друг любезный? » - кричит Ирмаска птичке. А впереди волнистой гладью лишь зелёные холмы раскинулись, ни селений, ни воды, ни гор. «Лишь синь небес, холмы кругом. Но верь, Дорику мы найдём! » отвечает ей птичка. От слов её сердце Ирмаски надвое раскалывается – в одной половине горе, в другой – радость. Бредёт она дальше, устала, уж третий день в пути, и солнце всё слабее и слабее светит. Присела у камня отдохнуть да перекусить, и зеркальце своё достала. «Милое моё зеркальце, покажи, что я не вижу» - попросила его Ирмаска ласково. И вдруг замерцала в зеркале золотая тропа, обернулась Ирмаска – и правда, далеко-далеко на холме очертания замка синеют. Кликнула девушка птичку, подобрала котомку и к замку пошла.

Раскинул замок серые каменные крылья на холме, опоясался стенами гранитными, вратами чугунными, стража повсюду стоит, просто так к королю не подобраться, призадумалась Ирмаска, как же ей в замок попасть. Тут птичка через ворота перепорхнула, вокруг замка полетала, послушала, о чём слуги сплетничают, в окна царских покоев поглядела, потом вернулась к Ирмаске, села ей на плечо и говорит: «Ступай к стражникам и смело просись ко двору, скажи, дескать ты знахарка и провидица, можешь любую болезнь исцелить и королю с королевой будущее открыть». Так и сделала Ирмаска, стражники отворили врата и проводили её ко двору. Случилось так, что в те самые дни тяжело занемог король – решила его жена-чародейка своими зельями и заклятиями на тот свет свети и самой на царский престол ступить, да дела государственные в свои руки взять. Вот и приезжали, время от времени, к нему всяческие лекари, знахари и колдуны. Да только ни один короля исцелить не мог, ибо все они были шуты и прохвосты, и никто не знал о настоящем могуществе его жены. А колдунья знай себе посмеивалась да злорадствовала о том, что только она одна истинную силу над нечистью имеет. Надоели королю врали бесстыжие, рассердился он и приказал сносить голову всякому, кто его исцелить пообещает, да не сумеет. Мигом поредели ряды эскулапов во дворе королевском. Совсем отчаялся король, и с каждым днём всё приближалась его погибель. А королева пуще прежнего козни плетёт. Задумала она хитростью всякую живую душу от королевского двора отворотить. Приказала стражникам путницу к себе вести, все двери и ставни за собой затворить, никого больше не впускать.

Входит Ирмаска в большую каменную залу. Из запертых ставен свет едва пробивается, золотыми нитями сумрак пронизывает, к высокому куполу колонны узорчатые устремляются. Птичку свою к сердцу поближе прижала, зеркальце в кармане держит, да худой узелок за спиной. Видит: за двенадцатью сводчатыми арками лестница широкая, на лестнице величественный трон сверкает, а в троне сама королева сидит. Платье её чёрным океаном стелется, близко не подойти, алмазные каменья в складках бархата, словно звёзды поблёскивают, лик безжизненно спокоен. Поклонилась Ирмаска, королева очи распахнула и молвит голосом, что, словно подземная река, холоден и глубок: «Вызвалась ты моего супруга от недуга врачевать. Только должна я тебя сначала испытать. Разгадаешь три моих загадки – поверю в твои умения, а не разгадаешь – пеняй на себя и своё косноязычие». В один миг разверзлись каменные своды, и очутилась Ирмаска в узком коридоре темницы. «Вот моя первая загадка, - раздался эхом голос колдуньи. – Если удастся тебе мастерством или хитростью из моего лабиринта выбраться, ждёт тебя награда. Если нет – останешься здесь навсегда».

Огляделась Ирмаска, походила кругами, и поняла: нелегко из темницы спастись. Длинные подземные коридоры в круг замыкаются, стены хороводы водят, брезжит свет, а ближе подойдёшь – тупик. Да невелика бы была беда, коли сырые камни не источали бы дурманных паров. Совсем обезумела Ирмаска от видений. Вот она стоит на берегу моря серебристого. Ветер длинную свою бороду вьёт, мудрый лик его над морем застыл. Перебегают друг за дружкой, резвятся волны лазурные, гребешки пенят, светом лучистым играют. А вдали горы сизые, молочной дымкой подёрнуты, пышные неподвижные облака их вершины скрадывают. Глаз не может отвести девушка, целый век бы тут стоять и любоваться. И вот уж голова склоняется, очи смыкаются, члены тяжелеют. Хочет Ирмаска опуститься на мелкий белый песок и заснуть, да вдруг птичка как за трепещет за пазухой!

Ах, стынет сердечко в девичьей груди –

Опомнись! Ведь нужно Дорику найти!

Вздрогнула Ирмаска, вздохнула полной грудью – и видение рассеялось. Глядь вокруг неё лишь лоскуты из чародейкиной юбки. Перешагнула их Ирмаска и дальше пошла. Вновь заскрипели живые стены, задрожало пламя, растянулись в разные стороны длинные коридоры – куда пойти – один Бог ведает. В самую свою глубь увлекает лабиринт. Вдруг откуда ни возьмись – отчий дом, крыша с печной трубой в лунном свете серебрится, дым тонкой струйкой в ночное небо вьётся. Стоит Ирмаска прямо перед калиткой в сад. Заволновалось её сердце, рука сама потянулась дверь отворить – тут и собака их, Вилька, бежит навстречу, взвизгивает от радости, ластится, за руку норовить лизнуть. В окошке свет зажёгся. Себя не помня от радости. Спешит Ирмаска к крылечку, мать с отцом обнять, а птичка у неё за пазухой как зачирикает:

Дом твой родимый сейчас далеко!

А сгинуть в темнице колдуньи легко!

Вздрогнула Ирмаска, вздохнула полной грудью – и видение рассеялось. Глядь у ног лишь гребень чародейкин сверкает. Вновь заскрипели живые стены, задрожало пламя, растянулись в разные стороны длинные коридоры – куда пойти – один Бог ведает. В самую свою глубь увлекает лабиринт.

Вдруг слышит Ирмаска: песня девичья льётся, да слова всё знакомые. Узнала она песенку, что они с Дорикой в лесу сочиняли до того, как беда приключилась. Откуда ни возьмись выросли вокруг деревья могучие, трава под ногами стелется, от солнышка ласкового тепло-тепло становится! Время вспять воротилось, будто и не бывало горя! И сестрица милая её песне вторит, совсем рядом, живехонька, целёхонька стоит. Солнечные зайчики по льняному сарафану её скачут, в светлые локоны цветы вплетены, очи ясные радостью светятся. Расплакалась тут Ирмаска, кинулась наземь, руки-ноги Дорике целует, слезами горячими омывает. Да только птичка за пазухой опять Ирмаску кличет:

Не время слёзы лить пустые, тоской тревожить грудь!

То – не Дорика, чары злые нам преграждают путь!

Очнулась Ирмаска – вокруг всё те же камни сырые, да стены скрипучие, чёрные чародейкины волосы по полу рассыпаны. Достала тут Ирмаска зеркальце своё, попросила ей путь указать, глядь – а в отражении всё та же каменная зала, и за двенадцатью сводчатыми арками трон виднеется. Двинулась Ирмаска прямо к нему, приклонилась у края платья королевы и звонким голосом говорит: «Я здесь, ваше величество! Решила я загадку первую – из лабиринта подземного выбралась! » Улыбнулась чародейка, головой покачала и отвечает: «Ну, хорошо! Вот тебе тогда и награда, и вторая моя загадка. Ныне месяц на ущербе, да раньше полнолуния с небосклона скатился и в пруду королевского сада утонул. Дам я тебе щипцы королевского сервиза в помощь, верни месяц на небо, да смотри, чтоб к полуночи средь звёзд взошёл! Вернёшь, будет тебе награда, а нет – так на дне пруда навечно останешься! » Вздохнула Ирмаска, но делать нечего. Взяла маленькие щипцы для омаров, да и пошла в сад, указание исполнять.

В сумерках легко было королевский пруд разыскать. Да и впрямь в пруду серп месяца как отчеканенный сиял. Сияет-то он сияет, а достать-то как… Села Ирмаска на краю пруда, глядит перед собой и думает: «Посмеялась ты надо мною, ведьма злая. Как же мне месяц из пруда щипцами для омаров достать? Да ещё с самой середины…» А птичка из-за пазухи выпорхнула и щебечет:

Водица знает много тайн и видит всё вокруг.

Не бойся, а скорей спасай сестрицу, милый друг!

Повеселело сердце Ирмаски от птичьего щебетанья. Ветерок подул, рябью водную гладь подёрнул, да не сбил отражения ясного: каков мир над водой, таков и под нею – и ветви ив, и облака – всё, кроме месяца. Голодна была Ирмаска, и привиделось ей вдруг, что в воде этой месяц – как сыра кусок, мышами подточенный. Достала она из кармана зеркальце – глядь в него… А по отражению тому уж не волны, а самые что ни на есть мыши бегают… и подтачивают-подтачивают, того и гляди весь месяц сточат! Подивилась Ирмаска, что водяной-хозяин не гонит нахальниц прочь, да в зеркальце засмотревшись, в воду ту ступила… Глядит в зеркальце, оторваться не может, хочет сыр тот уберечь. Вроде и рядом уж кусок, а мышей полным-полно – любая девушка со страху уж померла бы! Да Ирмаска была не из трусливых, вспомнила она про щипцы, что у пояса висели, взяла их да и ухватила кусок. На себя потянула – мыши в стороны брызнули. Побежала Ирмаска стремглав к чародейке, а сама не нарадуется: «Ах, вот ты какая, ведьма хитрая! То не пруд королевский – а мышей тьма, то не месяц утонул – а сыра кусок им бросили! Уж зеркальце то моё не провести! » А пока бежала Ирмаска, тучи на небе рассеялись, и месяц ясный взошёл.

Рассердилась ведьма, когда увидела, что и во второй раз не поддалась её чарам девица. Но виду не показала, стала думать, какую бы третью загадку загадать. И надумала колдунья погубить девушку. Призвала её к себе и говорит: «Справилась ты с двумя моими загадками, так что не составит труда тебе и третью мою задачу решить. Слыхала я, в топких болотах, что в дальних краях, хранится Корень мудрости. Никто не знает, как он выглядит и под какой кочкой растёт. Вот тебе и награда, и помощь, чтобы было, чем корень волшебный срезать». И сказавши это, дала королева Ирмаске серебряный нож. Да такой острый, что воздух пополам разрезался.

Вышла Ирмаска из дворца опечаленная. Болота-то далеко, как же ей туда добраться. Тут птичка вновь выпорхнет и запоёт звонко:

Не знает мир такие дали,

Куда бы птицы не летали.

И вдруг слетелись со всех краёв и сторон света синие птицы – так было их много, что небо синее пернатым стало. Подхватили они Ирмаску, словно червячка, и подняли высоко к облакам. Вот летит Ирмаска и видит далеко внизу и леса, и поля, и холмы, и селения, и озёра… Такая красота, что не описать словами – дух захватило!

А королева тем временем во дворце места себя не находит. Поняла она, что девица и впрямь способна короля исцелить, и преград её козням наставить. Захотела она во чтобы то ни стало Ирмаску в болотах утопить и отправилась тайком вслед за нею. Обернулась она вороном, да только не смогла так высоко, как синие птицы взлететь. Растворилась стая в небесной лазури, и пришлось ведьме во дворец несолона хлебавши вернуться.

Принесли Ирмаску птички в лес заветный, что в болотах стоит, и зачирикали многоголосым хором: «Неведомо нам, девица, где корень мудрости спрятан! Придётся тебе дальше одной идти, а как только захочешь обратно – кликни нас, мы тут же за тобою вернёмся! » Бредёт Ирмаска дальше, с кочки на кочку перепрыгивает. Смрад зловонный в том лесу стоит, из-под кочек то и дело – то руки костлявые тянутся, то рожи кикимор выглядывают, то голоса заунывные воют. Любая нечисть норовит Ирмаску за ногу ухватить, под землю утащить, напугать, заморить. И чует девушка, что не обошлось тут без происков самой колдуньи. Вдруг из-под кочки змея ядовитая как зашипит: «Почто ты пришла на мою землю, дочь человеческая? » Рассказала ей Ирмаска про навет королевы, про корень мудрости, про поиски свои… Выслушала её змея и шепчет: «Знаю я, где такой корень сыскать. Да только просто так не наделяет этот корень мудростью своего хозяина… Нужно сперва вымести ему из сердца своего всякий страх и всякую слабость, а затем уж корень брать…» Навела Ирмаска зеркальце своё на змею и увидела, что та и есть сам корень мудрости! Зарезала она змею ножом, который ей ведьма дала, схватила щипцами и в узелок себе кинула. Идёт обратно Ирмаска, с кочки на кочку перепрыгивает. А нечисть болотная пуще прежнего ей проходу не даёт. Только птичка, верная помощница, за пазухой её успокаивает, не даёт страху в глаза взглянуть. Добралась Ирмаска до края леса, кликнула стаю – опять небо пернатым сделалось, подхватили её птицы на свои крылья и унесли прочь.

Во дворце королева сама не своя. Ничто не удержало Ирмаску на пути, ничего она не испугалась, ни перед чем не сдалась. Поклонилась девица колдунье, змею в узелке к ногам положила (ведь голыми руками нельзя было её за хвост брать, настолько была змея ядовитая). А зеркальце тут возьми да и выскользни из кармана! Упало оно, да не разбилось, а отразило в себе королеву на троне. «Что это у тебя? » нахмурилась колдунья. А Ирмаска помнит о том, что зеркальце лишь ей суть вещей показывает, и ответила, что ничего кроме зеркальца маленького, маменькиного подарка перед смертью. Сама же взглянула на ведьму в зеркале и ужаснулась: то была не женщина, а полчище всякой нечисти! В теле её гнездились черти, в причудливых позах перекрученные, конечности ползучими гадами извивались, а голова её была и вовсе мертва. Перевела Ирмаска исполненные ужаса глаза на ведьму, а та поняла, что девица её сущность разгадала. Да только чары ведьмы и заключались в том, что она человеческие глаза обманывала, а перед теми, кому ни разум не одурманить, ни душу не осквернить, была она бессильна. И в миг потеряла ведьма своё могущество. Увидела стража, что королева – не королева вовсе, но сборище исчадий адовых на трон водрузилось – перебила всех чертят, пресмыкающиеся расползлись кто куда, а голова мёртвая зловонным прахом пала. Поблагодарили стражники Ирмаску, проводили в покои к королю, а тот на глазах силы набирает. Пошла Ирмаска в поле, насобирала трав лечебных, сделала отвар, напоила короля, да из ложечки, что ей в лесу женщина подарила – вспомнил тут король жену свою настоящую, за голову схватился. Рассказала ему Ирмаска всё, как есть, что растёт у короля сынишка наследник, и жена его тоскует поныне, зла не держит. Послал тогда король воинов своих лучших в те края, и доставили их мигом во дворец.

Король от радости себя не помнил, а при виде сына своего десятилетнего совсем чуть ума не лишился. Созвали король с королевой всё королевство своё на пир! Пировали они и веселились три дня и три ночи – вино рекой лилось, от яств невиданных столы ломились, и шуты, и музыканты, и купцы заморские – все съехались. Да только Ирмаска всё тосковала по сестрице своей милой. Каждый день ей мукой вечной казался. И стремилось сердце её путь продолжить.

Когда пир окончился, стали думать король с королевой, как же им их благодетельницу отблагодарить. Ни одно сокровище в мире не сравнилось бы с той благодарностью, которую они к Ирмаске питали. И вот пришли они вдвоём к девице с просьбой исполнить то, чего бы она сама пожелала. Ответила им Ирмаска кротко: «Рада я, когда люди добрые своё счастье обретают. Но не может радость моя быть полной без сестрицы моей милой, которую я по всему свету ищу. Чует моё сердце, что сестрица моя в неволе томится, с тех пор как её чёрный ветер унёс. Одно лишь желание у меня есть, чтобы вы меня в Северную башню проводили…» Сначала король с королевой и слышать об этом не хотели, открещивались, отнекивались, как могли. Да только делать нечего. Пришлось на гнев Божий просьбу исполнять. Показали они Ирмаске винтовую лестницу в Северную башню, благословили, и удалились в свои покои.

Отворила Ирмаска дверцу, горница пуста, в окошко полуденное светило спокойным ликом глядит, да мошки сухие в золотистой пыли в оконном проёме лежат. Села она посреди комнаты да заплакала. Достала зеркальце своё, уговаривает его, причитает, да упрашивает. «Милое моё зеркальце, покажи мне, что я не вижу! Расскажи историю, откуда проклятый ветер взялся, куда мою любимую подругу утащил! » Вдруг запело зеркальце тонким голоском:

С давних пор по земле чёрный ветер влачился

Он скулил и свистел, и шумел, и летал,

И жалел он о том, что с челом не родился,

Может, как Человек, он и сгинуть желал.

Но поймали его стражи света однажды,

Посадили в каморку, сковали замком

На века, и закляли рождённым быть дважды:

Сперва ведьмой, и девою чистой потом.

Окрылён был мечтой, вдохновлён был надеждой

Ветер зла и печали, утраты и бед.

Никогда он доселе так страстно и нежно

Не мечтал быть свободным и жить на земле!

В грешный час, сквозь столетья, когда уж забылись

Все запреты и страх незапамятных дней,

Повернулась вдруг ручка и дверца открылась –

И со звоном осыпались гроздья цепей.

Обернулся вдруг ветер костлявой старухой –

И родился единожды в мир наш в тот миг.

Днём на трон водрузившись, творил он разруху,

Умерщвлял и болезнь насылал на живых.

Ночью – рыскал в окрестностях в поисках жертвы,

И искал деву чистую в жёны себе,

Чтоб родиться второй раз в обличие смертном,

Но пожить человеком на светлой земле.

Благородная дева, ты так же бесстрашна,

Как светила на небе, сильна, как скала.

Ты полмира прошла до сей Северной башни,

Веря в то, что сестра не забыла тебя!

Корень мудрости впредь я тебе завещаю,

Ни тебя, ни любовь твою он не сразит.

Пусть в пути против Ветра тебя защищает

Вся забота, вся вера огромной земли!

Прекрасна была история, которую ей зеркальце поведало! Даже не заметила девушка, как слёзы её в миг подсохли, сердце великой решимостью преисполнилось, душа расцвела. Развернула Ирмаска узелок со змеёй и взяла её торжественно в свои руки, словно меч волшебный. В то же мгновение будто тысяча солнц в её мыслях вспыхнули! Всё на свете стало простым и зримым, и будто маленьким, настолько, что в ладонях уместилось бы, и вместе с тем несказанно прекрасным и хрупким, будто изморозь на стекле. Померк вдруг небесный свод, загремел гром и закачалась твердь земная. Поняла Ирмаска, что чёрный ветер во всей своей мощи сразиться с ней готов, но не устрашилась, пророчество защитное помня. Ведь и в правду, только горные цепи такой ветер остановить способны! Пожелала Ирмаска стать самой высокой скалой – и великая мудрость её и сила сердца в миг то желание исполнили! Стоит нерушимая скала, в небосвод пиком упирается, а ветер шумит что есть мочи, пытается скалу обвить и, словно кустик из земли выдернуть, да не по силам ему. Растёт гнев чёрных клубней – да только всё крепче стоит Ирмаска, в землю камнем вросшая. Побился-побился ветер, да и утих у ног её. Пожелала Ирмаска тогда зеркальце своё обратить в горное ледяное озеро – и великая мудрость её и сила сердца в миг то желание исполнили! Разрослось зеркальце карманное до размеров озера, гладь его зеркальная покрылась изморозью ледяной и обратилась против ветра, клубами подножие скалы обнявшего. «Зеркальце моё милое, Видит Бог, последнюю службу ты мне служишь! Век тебя не забуду, друг ты мой преданный! » Сверкнуло безмолвно зеркальце в ответ Ирмаске и заморозило ветер своим ледяным дыханием. В следующий миг ничего кроме отражения от ветра не осталось. Треснула тогда гладь зеркальная и разлетелась на тысячу ледяных осколков. А затем солнышко яркое на небо вновь выкатилось и растопило все осколки до последнего. Так был побеждён чёрный ветер зла!

Тут же появилась Дорика, живая и невредимая, у подножия великой скалы. Тут скала человеческим голосом заговорила: «Сестрица! Милая моя! Бог знает, сколько дней и ночей я тебя искала, все дороги исходила! Глянь-ка в озеро гладкое – это зеркальце моё верное – оно правду тебе скажет! ». Нагнулась Дорика к глади горного озера – видит, а за спиной у неё – сестра родная, обрадовалась Дорика несказанно, обернулась и впрямь: Ирмаска перед нею стоит. Конец разлуке! Обнялись девушки, расцеловали друг друга, сели на берегу озера и друг другу свои приключения поведали. Потом кликнула Ирмаска птичку свою и снесли их други верные к отчему дому.

А с тех пор на том месте осталось голубое, круглое, словно зеркальце, горное озеро, в отражении которого навеки гора, голубоватой дымкой окутанная, словно на дне застыла. В наши дни так и назвали эту гору, «голубоватой», Кекеш, как по-венгерски. И гора та – вечная память о силе духа, смелости и любви безграничной!