О друге. О тысяче и одной цели

О друге

31 марта 1987 года.

Возлюбленный Ошо,

О ДРУГЕ

Наша вера в других выдает то, во что мы хотели бы верить в нас самих. Наше страстное желание обрести друга является предателем нашим.

И часто с помощью любви хотят всего лишь перескочить через зависть. И часто нападают и делают себе врага для того, чтобы скрыть собственную уязвимость.

«Будь хотя бы врагом моим! » — говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе.

Если ты хочешь иметь друга, ты должен вести за него войну; а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом.

Врага должен чтить ты в друге своем. Разве можешь ты подойти вплотную к другу своему, не перейдя к нему?

Пусть будет друг твой самым достойным врагом твоим. Будь же ближайшим к сердцу его, противясь ему...

Кто не скрывает себя, вызывает возмущение: у вас достаточно оснований бояться наготы! Будь вы богами, вы бы стыдились одежд своих!

Не старайся приукрашивать себя для друга: ибо стрелой и стремлением к Сверхчеловеку должен ты быть для него.

Смотрел ли ты на друга, когда спит он, чтобы увидеть, каков он тогда? Что такое лицо друга твоего? Это — твой собственный лик, по отраженный в грубом и несовершенном зеркале. ...

Стал ли ты чистым воздухом, ... хлебом и лекарством для друга своего? Иной не в силах освободиться от собственных цепей, однако друга своего спасает.

Если ты раб, то не можешь быть другом. Если тиран, — не можешь иметь друзей.

Слишком долго таились в женщине раб и тиран. Поэтому неспособна она к дружбе: ей ведома только любовь.

В любви ее всегда есть несправедливость и слепота ко всему, чего не любит она. Но и в просветленной любви женщины есть и внезапное нападение, и молния, и тьма рядом со светом.

Пока еще не способна женщина на дружбу: женщины — это кошки, или птицы, или, в лучшем случае, коровы.

Пока еще не способна женщина на дружбу: но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на нее? ...

... Так говорил Заратустра.

Дружба всегда была одной из тех тем, которых большинство философов не касалось совершенно. Возможно, мы сочли само собой разумеющимся, будто нам известно, что это такое; и поэтому нам неведомы ее глубины, возможности для роста, которые в ней таятся, различные оттенки с разными значениями.

Заратустра говорил на эту тему с огромным пониманием. Самое главное, что нужно запомнить: в друге нуждаются из-за своей неспособности к одиночеству. Пока ты нуждаешься в друге, ты не очень-то способен на дружбу -поскольку потребность превращает другого в объект. Только тот человек, который способен на одиночество, может быть также и другом. Но для него это не нужда, это его радость; это не голод, не жажда, но изобилие любви, которой он хочет поделиться.

Когда есть такая дружба, она не должна называться дружбой, ибо она приобретает совершенно иное измерение: я называю это «дружественность». Это выходит за пределы отношений, потому что все отношения так или иначе являются оковами; они делают вас рабом и порабощают других.

Дружественность — это чистая радость отдачи без всяких условий, без всяких ожиданий, без всякого желания получить что-нибудь взамен -даже благодарность.

Дружественность — самый чистый вид любви.

Это не потребность, не нужда:

Это изобилие, преисполненность экстазом.

Заратустра говорит: Наша вера в других выдает то, во что мы хотели бы верить в нас самих.

Человек, который верит в других — это человек, который боится поверить в себя. Христианин, индуист, мусульманин, буддист, коммунист — все они недостаточно мужественны, чтобы доверять своему собственному бытию. Они верят в других; они верят в тех, кто верит в них.

Это действительно нелепо: вы нужны своему другу — он боится своего одиночества; он нужен вам, потому что вы боитесь своего одиночества. Вы оба боитесь одиночества. Неужели вы думаете, что быть вместе — значит избавиться от одиночества? Ваше одиночество просто удвоится или даже умножится; так что все отношения ведут к еще большему несчастью, к большему страданию.

То же самое относится к вере. Почему вы верите в Иисуса? — не потому ли, что не можете поверить в самого себя? Почему вы верите в Гаутаму Будду? — неужели вы не можете поверить в самого себя? Вы не задумывались, что это значит? — если вы не доверяете себе, как вы можете довериться своей вере в Гаутаму Будду? Ведь это прежде всего ваша вера. Гаутама Будда совершенно ни при чем.

Если вы не можете поверить в себя, вы не сможете поверить ни в кого другого, вы можете только обманывать. Если у вас есть кто-то другой в качестве объекта веры, обманывать легче; но это ваша вера — вера человека, который пуст, вера человека, который ничего не знает о самом себе, вера человека, который живет в полной темноте и бессознательности, вера неверующего человека. Это всемирный обман, потому что все в кого-то верят.

Даже Иисус верит в Бога — он тоже недостаточно смел, чтобы верить в себя. Вы верите в Иисуса, который не может верить в себя; он верит в Бога. Конечно, мы не знаем, в кого верит Бог, но он наверняка верит еще в кого-нибудь. Наверное, это бесконечная цепь неверящих, людей без доверия, которые надеются, что другой может заполнить их пустоту. Но никто не может заполнить вашу пустоту.

Вы должны столкнуться со своей пустотой.

Вы должны прожить ее, вы должны принять ее.

И в вашем приятии скрывается великая революция, великое откровение.

В тот момент, когда вы принимаете свою одинокость, свою пустоту, меняется само ее качество. Она становится противоположностью — она становится избытком, наполненностью, изобилием энергии и радости. Если ваша вера рождается из этого изобилия, она исполнена смысла; если ваша дружественность рождается из этого изобилия, она имеет значение; если ваша любовь рождена этим изобилием, то это не просто слово, но звучание вашего сердца.

Заратустра прав, когда говорит: Наша вера в других выдает то, во что мы хотели бы верить в нас самих. Наше страстное желание обрести друга является предателем нашим. Желание в кого-нибудь верить выдает только одно: вы слишком бедны, слишком пусты, слишком бессознательны. И это не способ изменить положение; это всего лишь путь ложных утешений.

Вам нужно не утешение; вам нужна революция, вам нужна трансформация вашего существа. Вы должны установить отношения с самим собой — это первый шаг в обретении истинной веры, истинной дружбы, истинной любви. Иначе все ваши отношения — любовь, дружба, доверие — не что иное, как предательство. Вы выдаете себя и объявляете, что вы пусты, недостойны.

Если вы не можете любить себя, кто вас полюбит?

Если вы не можете быть другом самому себе, кто будет вашим другом?

Если вы не можете верить в себя, кто в вас поверит?

И часто с помощью любви хотят всего лишь перескочить через зависть. Наши обманы очень глубоки, наша хитрость очень тонка. Мы называем уродливое прекрасными именами; это наша древнейшая стратегия.

В Индии, когда кто-то умирает и люди несут его к месту погребения, это называется махаятра — «великое путешествие». Человек умер, но люди обманывают себя красивыми словами: «великое путешествие». Они пытаются прикрыть реальность смерти завесой слов. На самом деле они боятся собственной смерти.

В детстве я был на многих похоронах — я любил участвовать в похоронных процессиях. Мой отец был недоволен; он говорил:

— Неужели ты не понимаешь, что этот умерший не был нам родственником, соседом, мы даже не были знакомы -он был чужим. И никто не приглашал тебя идти на его похороны вместо школы.

Я сказал:

— На похоронах я научился гораздо большему, чем в школе. — И с самого детства для меня прояснилось очень многое. Люди в похоронных процессиях никогда не говорят о смерти — никогда! Я никогда не слышал, чтобы они говорили о смерти. Они говорят о чем угодно: о кино, политике, о тысяче и одной вещи — кроме смерти, которую несут на своих плечах.

Я был изумлен. Когда мертвое тело горит на погребальном костре, люди сидят к нему не лицом, а спиной. Они делятся на маленькие группы, потому что им приходится сидеть там по три-четыре часа, чтобы тело полностью сгорело; и за эти три-четыре часа каких только сплетен... Я обычно ходил от одной компании к другой. Я специально искал, чтобы кто-нибудь говорил о смерти — но никогда не находил.

Молча они тоже не сидели, потому что тишина опасна. Они занимали себя разговорами о том, о сем. Они создавали словесный барьер между собой и смертью, которая была так близко. Человек, с которым они вчера разговаривали, горит на костре; они его больше никогда не увидят.

Там, где я родился, был обычай: прежде чем предать тело покойного огню, какой-нибудь уважаемый человек должен сказать об умершем несколько красивых слов — в его честь. И все эти слова фальшивы, поскольку я знал этого человека, и качества, которые ему приписывали, были просто выдумкой.

Я спрашивал так называемых уважаемых людей, которые говорили: «Вы когда-нибудь думали о том, что вы лжете? », — и я вновь и вновь получал один и тот же ответ, что о мертвом нельзя говорить ничего плохого. Вы можете лгать, но должны восхвалять его.

Однажды случилось... умер человек, который был величайшим проклятием всей деревни. Он всех измучил; он всем был должен; он никогда не платил за то, что брал. Вся деревня была против него. Его наказывали, он два или три раза сидел в тюрьме, но продолжал жить по-прежнему. Он был паразитом; и он был силен, так что люди боялись...

Я пошел на его похороны, и мне было очень интересно, кто будет его восхвалять и какие качества ему припишут. Стояла мертвая тишина; никто не вставал, чтобы говорить. Наконец люди сказали городскому мэру:

— Пока не будет сказано что-нибудь в его честь, мы не можем зажечь погребальный костер; какой смысл терять время? Всем известно... скажите что-нибудь, скажите что угодно: нужно соблюсти обычай.

Мэр был прекрасным человеком — он был очень творческой и талантливой личностью. Он написал несколько замечательных рассказов, на основе которых снимались фильмы, его хорошо знала вся страна. И в своей профессии, и в своем хобби он был настоящим специалистом.

Я сидел рядом с ним, и он спросил:

— У тебя есть какая-нибудь идея? — Он знал меня, мы вместе обсуждали разные необычные темы. Я сказал:

— Да, есть одна мысль. Он сказал:

— Тогда лучше скажи ты. Я возразил:

— Нет, я же не уважаемый человек. Вы мэр — вы и говорите. Я дам вам намек. Он сказал:

— Но я не могу представить... Я беллетрист, но даже я не могу придумать, что сказать об этом человеке. Это будет абсолютная ложь — и мне будет стыдно произнести это вслух.

Я сказал:

— Не смущайтесь; скажите только, что по сравнению со своими четырьмя братьями, которые еще живы, он был просто ангел.

Он сказал:

— Ну хорошо. И это правда! Ты не врешь, здесь нет вымысла. — И это было правдой; четверо его братьев были еще опаснее. Они были моложе, сильнее...

Он встал и сказал:

—Он был ангелом...

Все уставились на него: что он мелет? Даже у лжи есть пределы! Он посмотрел по сторонам и сказал:

—... по сравнению со своими братьями, которые еще живы. — И люди захлопали! Это была правда — не ложь. Но я никогда не видел, чтобы аплодировали, когда кого-нибудь сжигали.

На обратном пути мэр сказал мне:

— Ты спас положение! Но ты странный мальчик; ты ходишь почти на все похороны, как будто тебе больше нечего делать.

Я ответил:

— Всем нам придется однажды умереть — и прежде я хочу узнать о смерти как можно больше. А также я познаю человеческую психологию: внутри они трепещут, но смеются, шутят, сплетничают — лишь бы не осознавать, что любая смерть — это ваша смерть. Каждая смерть — сигнал, что вы должны быть готовы: ваше время может прийти в любой момент.

Но мы всегда, на всех языках, прятали реальность за красивыми словами.

Когда вы говорите: «Я люблю», понимаете ли вы на самом деле, что говорите? Вы точно знаете, что такое любовь? Гораздо вероятнее, что это всего лишь вожделение, которое вы называете любовью. Если вы скажете кому-нибудь: «Я хочу тебя... » — это будет правильно, но женщина тут же заявит на вас в полицию. Но если вы говорите: «Я люблю тебя», то женщина идет, не касаясь ногами земли; но это то же самое! Просто красивое слово, прикрывающее безобразную реальность.

Очень странное совпадение: ни Маккиавелли, ни Фридрих Ницше не могли даже вообразить, что их внуки окажутся моими саньясинами. Внучка Фридриха Ницше здесь, правнучка Маккиавелли моя саньясинка — она была здесь. Оба они согласны с Заратустрой.

Слова Маккиавелли сделают это яснее для вас. Он говорит, что лучшая защита — это нападение. Не ждите, когда другой нападет на вас — тогда вы опоздали. Если вы боитесь, что на вас нападут, лучше атаковать первым. Никогда не будьте обороняющейся стороной. Быть в обороне — значит почти наполовину проиграть.

То же понимание было и у Фридриха Ницше, с другой точки зрения: нападающие — это те, кто боится, что на них нападут. Они нападают именно от страха, поскольку они подозрительны, они знают о своей слабости, они знают, что уязвимы, они знают, что на них могут напасть. Они атакуют именно от этого страха, от этой слабости.

Таковы странные пути человеческой психологии. Обычно, когда кто-то атакует, вы думаете, что он очень сильный, что он нападает от своей силы. Это не так: именно из-за слабости, неполноценности он не хочет дать вам шанс... И то, что он нападает первым, делает его сильнее, потому что вы думаете: «Наверное, он сильнее, могущественнее; иначе он бы не напал на меня».

И часто нападают и делают себе врага для того, чтобы скрыть собственную уязвимость.

«Будь хотя бы врагом моим! » — говорит истинное почитание, которое не осмеливается просить о дружбе. Просили ли вы когда-нибудь: «Будь хотя бы моим врагом»? Я думаю, что никто никогда не просил быть его врагом. Конечно, вы просите: «Будь моим другом». Но откуда берутся враги? Никто не желает их, никто не просит о них, и все же врагов больше, чем друзей.

Может быть, когда вы просите: «Будь моим другом», вы делаете это от страха, что если вы не попросите его быть другом, он станет вашим врагом. Но что это будет за дружба? И друзья каждый день становятся врагами. Фактически, завести друга значит зачать врага.

Ницше говорит, что в этом было бы больше уважения, почитания — если вы чувствуете, что кто-то может стать вашим врагом, лучше попросить его: «По крайней мере, будь моим врагом! » Будьте правдивы. Это сделает вас сильнее.

Правда всегда делает человека сильным — она изобилует силой. Но мы зависим от лжи. Мы постоянно заводим друзей, вращаемся в обществе, в клубах, заводим знакомства. Это называется «общение», «социализация», но в действительности это защитное средство. Вы заводите дружбу в высших кругах общества, с могущественными людьми, чтобы иметь возможность чувствовать себя спокойно, чтобы они не были вашими противниками. Но это ничего не меняет; это только ослабляет вас. И это превращает вашу дружбу в ложь, в социальную формальность.

Да, я говорю, что Ницше прав: если вы предполагаете, что кто-то становится вам врагом, лучше пригласить его: «Пожалуйста, будь моим врагом! » Встряхните его хорошенько. Он часами будет раздумывать — что бы это значило? — потому что об этом никогда не просят. Но вы сделали достойнейший шаг, и это сделает вас сильнее, это будет питать вас. Каждый искренний поступок и каждое честное слово будут делать вас сильнее и сильнее.

Если ты хочешь иметь друга, ты должен вести за него войну; а чтобы вести войну, надо уметь быть врагом. Это следствие: если вы хотите иметь друга, естественно, вы соглашаетесь, что его враги будут вашими врагами. Иначе какой смысл в дружбе? Если вы хотите иметь друга, вы должны охотно вести за него войну. Вы должны быть готовы, ибо дружба подразумевает, что вы связали себя, что вы будете с ним и в добрые времена, и в дурные, в радости и печали, в дни славы и в дни поражения — вы будете рядом с ним как тень. Чтобы вести войну, вы должны уметь быть врагом. А если вы боитесь, если вы трус и не можете быть врагом, забудьте мысль о дружбе — они взаимосвязаны. Вам придется либо принять и то и другое, либо отказаться от того и другого.

Гаутама Будда поможет вам понять это. Говорят, он сказал: «Я никому не друг, потому что я не хочу быть ничьим врагом». Быть другом означает готовность стать врагом тех, кто враждебен к вашему другу.

Будда прав, когда говорит: «Я не могу быть другом, потому что не хочу быть врагом — я просто вне этого. Я безразличен и к дружбе, и к вражде».

Но одно очень важно. Заратустра говорит: Врага должен ты чтить в друге своем, потому что дружба в любой день, в любой момент может обернуться враждой; ведь дружба и вражда — два полюса одной энергии. Они дополняют друг друга, они не противоречат. Вот почему враг может стать вашим другом, а друг может стать вашим врагом.

Врага должен чтить ты в друге своем. Друг может стать врагом только если потенциально в нем существует враг. И вы должны уметь чтить также и этого потенциального врага; только тогда вы примете своего друга полностью. Вот почему дружба — не детская забава. Это нечто очень зрелое, потому что она требует огромного понимания.

Разве можешь ты подойти вплотную к другу своему, не перейдя к нему? Вам придется вторгнуться в его пространство; только нарушив границы, вы сможете приблизиться к своему другу. Но никто не хочет, чтобы его границы нарушались, и именно здесь дружба начинает превращаться во вражду. Это странное явление: чтобы быть ближе, вы должны нарушить границу; если вы не хотите нарушать границу, вы останетесь далекими — дружба будет только социальной.

Чтобы приблизиться вплотную, вы должны посягнуть на чужие владения, но посягнуть на кого-то означает досаждать ему, раздражать его, потому что вы принуждаете его выдать вам свою тайну. Вы заставляете его раздеться и предстать перед вами голым, и вполне возможно, что ваше посягательство станет началом вражды.

Пусть будет друг твой самым достойным врагом твоим. Будь же ближайшим к сердцу его, противясь ему...

Кто не скрывает себя, вызывает гнев. Заратустра понимает человеческую психологию лучше любого Зигмунда Фрейда.

Кто не скрывает себя, вызывает возмущение: у вас достаточно оснований бояться наготы! Почему людей так сильно задевает ваша нагота? Почти во всех странах обнажиться — это преступление. Но это странно... Если вы стоите обнаженным посреди дороги, вы никому не наносите вреда. Конечно, не в Пуне, потому что в этом городе живут самые совершенные верблюды во всем мире, а раздеваться перед верблюдами нехорошо. Но где-нибудь в другом месте — почему ваша нагота задевает людей? Поразмыслите об этом. Вы им ничего не сделали. Если вы сняли одежду — это ваша одежда — что их так обижает, что они считают это преступлением? Причина в том, что ваша нагота — также и их нагота. Выставляя свою наготу, вы и их заставляете показаться обнаженными. Когда вы раздеты, вы напоминаете им, что под своей одеждой они тоже голые — вот что их раздражает.

На днях Нилам рассказывала мне... Одна моя старая саньясинка, обладающая редким пониманием, Сиддхи, -она из семьи очень богатых промышленников... Она говорила Нилам, что старший брат ее мужа, один из самых крупных предпринимателей Махараштры... Он лично знает меня; обычно я останавливался в его доме в Ахмеднага-ре, когда его отец был жив — его отец был спикером законодательного собрания Махараштры — и с тех пор Сиддхи и вся ее семья знает меня. Он приезжал в Пуну, так что Сиддхи, должно быть, спросила его: «Почему ты не ходишь слушать Ошо? » Он ответил: «Я могу пойти послушать его, но мне придется закрыть глаза, поскольку то, что говорит Ошо, действительно очень важно, но я не могу смотреть, как его ученики держат женщин за руки; я не могу смотреть на женщину, если она не одета как положено».

А ведь ему, должно быть, шестьдесят пять или больше -чего бояться? Он не ходит слушать меня, потому что боится увидеть женщин, не одетых «как положено»; куда уж до наготы...

И что он имеет в виду, говоря «как положено»? У людей разные представления о том, «как положено» одеваться женщине. Мусульмане считают, что если у женщины не закрыто лицо, она не одета «как положено». Нельзя смотреть на лицо женщины-мусульманки. Лицо женщины-мусульманки утратило сияние, красоту, потому что его никогда не касаются лучи солнца — оно всегда покрыто черной вуалью. Сквозь две дырки можно увидеть лишь их глаза.

Что такое «одета как положено» и зачем об этом беспокоиться? Должно быть, в нем есть что-то подавленное — возможно, глубокое желание посмотреть на обнаженную женщину. Поэтому, если женщина не одета надлежащим образом, желание может усилиться. Он осуждает других именно из-за собственной подавленной сексуальности.

Никто другой не несет за это ответственности — ответственна ваша религия, ответственны ваши монахи, это вы ответственны за то, что были недостаточно разумны, чтобы прожить свою жизнь более естественно.

Будь вы богами, вы бы стыдились одежд своих! Такие слова нужно писать золотыми буквами — особенно на всех улицах Пуны.

Если бы вы были богами, вы бы стыдились своей одежды; тогда прятать что-либо было бы нечестно по отношению к существованию; тогда полностью раскрыться значило бы показать ваше доверие, показать вашу любовь, показать, что внутри вас не спрятаны ядовитые змеи: что ваше сердце — сердце ребенка, невинное, чистое и благоуханное.

Не старайся приукрашивать себя для друга: ибо стрелой и стремлением к Сверхчеловеку должен ты быть для него. Если вы настоящий друг, что вы можете сделать для него? Что принесет другу ваше общение, ваша дружба, ваша любовь? Заратустра говорит: Стрелой и стремлением к Сверхчеловеку должен ты быть для него. Если вы смогли зародить в нем стремление превзойти себя и стать стрелой, устремленной к звездам, вы доказали свою любовь и оправдали дружбу. Все другое — светская болтовня.

Смотрел ли ты на друга, когда спит он, чтобы увидеть, каков он тогда? Это очень хорошее упражнение, и поскольку я много лет ездил по стране, у меня была масса возможностей наблюдать за спящими людьми; в остальных случаях это гораздо труднее — чтобы посмотреть на спящих, нужно проникнуть в чужую спальню; а в поезде...

И это настоящее откровение: лицо, которое выглядело таким интеллигентным, приятным, культурным, во сне становится безобразным — потому что исчезает маска. Когда вы спите, вы, естественно, не можете оставаться в маске, вы не можете среди ночи смотреться в зеркало, снова и снова подводя губы помадой. Она растекается со слюной по вашему лицу...

Если вы посмотрите на спящего человека, вы изумитесь — брови ненастоящие, цвет губ ненастоящий. Есть ли хоть что-нибудь настоящее на лице, или все фальшивое? Сон обнажает то, что вы прячете во время бодрствования.

Смотрел ли ты на друга, когда спит он, чтобы увидеть, каков он тогда? Что такое лицо друга твоего? Это — твой собственный лик, но отраженный в грубом и несовершенном зеркале. Если вы посмотрите на спящих людей, вам неминуемо придет мысль: «Возможно, это и мое лицо». Они бормочут во сне, они говорят бессмыслицу, непристойности. Они не находятся в сознании — сознание держит марку, создает фальшивую внешность. Но вы осознаете, что это также и ваше лицо.

Стал ли ты чистым воздухом,... хлебом и лекарством для друга своего? Иной не в силах освободиться от собственных цепей, однако друга своего спасает. Вы сами раб, но притворяетесь освободителем своего друга. И то же верно по отношению к вашим так называемым спасителям: сами они не спаслись, но они готовы спасти весь мир.

Иисус все время настаивает: «Я — спаситель, и если вы верите в меня, больше ничего не нужно. Вы спасетесь: спасетесь от ада, спасетесь от всякой боли, страдания и тьмы». И миллионы христиан до сих пор утешаются мыслью, что в день последнего Суда придет Иисус со своим отцом, Богом, и укажет на своих овец; они будут спасены и взяты в рай. А остальные?.. Все остальные, которых в миллионы раз больше, будут брошены в бездонную пучину адского пламени — навечно!

Даже в двадцатом веке, в самом конце, миллионы людей все еще верят: все, что нужно — верить в Иисуса, в то, что он единственный рожденный Сын Божий, и тогда можно делать все, что хочешь: ты будешь спасен. Очень дешево -просто верь.

В первый вечер, когда меня посадили в тюрьму в Америке... Второй заключенный в моей камере был, должно быть, очень преданный христианин. У него на кровати лежала Библия; опускаясь на колени, он очень набожно преклонял на нее голову. А прямо над Библией висели всевозможные порнографические картинки, вырезанные из журналов — он оклеил ими все стены.

Я посмотрел на все это и, когда он закончил молиться, спросил:

— Кто повесил эти картинки? Они просто очаровательны.

Он сказал:

— Это я — вам нравится?

— Они так красивы. Я тоже благочестив, — сказал я. Он слегка забеспокоился, когда я сказал о своем благочестии, и спросил:

— Что вы имеете в виду? Я ответил:

— Неужели вы не видите противоречия? Вы молитесь Богу, склоняете голову на Библию, встаете на колени в надежде, что будете спасены...

Он сказал:

— Конечно, я буду спасен. Я верю в Бога, я верю в Иисуса Христа.

Я спросил:

— А как насчет этих порнографических картинок? Он сказал:

— Это неважно. Если вы верите в Иисуса, вы спасены. Я сказал:

— Так, наверное, поэтому... Сколько раз вы сидели в тюрьме?

Он сказал:

— Я сижу всего четвертый раз.

— А какие преступления вы совершали? — спросил я.

— Всякие. Но я всегда молюсь утром и вечером — хоть в тюрьме, хоть не в тюрьме. Это мелочи. Моя вера в Иисуса абсолютна; он не может нарушить своего обещания.

Я сказал:

— У вас есть какие-нибудь гарантии? Если он не явится в день последнего суда, вы окажетесь в беде. Если все эти голые девочки придут и скажут: «Он — наш последователь. Он становился перед нами на колени каждое утро, каждый вечер... »

Он посмотрел на меня. Он был зол; он сказал:

— Вы, наверное, не христианин. Я сказал:

— Как раз я-то христианин; иначе зачем мне о вас беспокоиться? Но вы кланяетесь перед этими голыми девушками на порнографических, непристойных открытках. Все эти девушки предстанут в последний судный день, и я тоже там буду — запомните — как свидетель.

Он сказал:

— О Боже! Я слышал о вас, я видел вас по телевизору, и они говорили — наверное, правильно — что вы опасный человек. Простите меня, и не поминайте эти картинки в последний день.

Я сказал:

— Снимите их. Он сказал:

— Это не так просто. Я не могу молиться двадцать четыре часа в сутки, и это мое единственное развлечение — вырезать их из журналов, развешивать... Не я один делаю это, все тюремные камеры полны порнографическими картинками.

Тюрьма обеспечивала заключенных этими журналами, и тюрьма же снабжала их Библией. На следующий день, когда пришел тюремщик, я спросил его:

— Вы снабжаете бедных узников тем и другим — неужели вы не видите противоречия? Он сказал:

— Никто раньше не замечал это противоречие. Я спросил:

— А вам нужно, чтобы кто-нибудь его заметил? Вы что, сами это не понимаете? Он сказал мне:

— Пойдемте со мной в офис. Мы можем поговорить об этом там, а не перед заключенными — вы можете спровоцировать их.

Я сказал:

— Я не провоцирую их против Библии, я провоцирую их против этих безобразных картинок на стенах. Вы обходите тюрьму каждый день, видите все, что происходит, и молчите об этом. Когда меня освободят, я выдам средствам массовой информации и вас.

Он сказал:

— Не делайте этого! Я сказал:

— Заключенный сказал мне как раз то же самое: «Не делайте этого в судный день».

Ваш ум настолько фрагментарен — вы все время делаете противоречивые вещи. Еще днем вам как-то удается собраться; ночью это очень трудно.

Я слышал: Жена одного человека... почти все жены немного подглядывают по ночам за своими мужьями, особенно за болтливыми — если они разговаривают во сне. Этой ночью мужчина все время повторял: «София, дорогая София... »

Жена не смогла сдержаться — она разбудила его и спросила:

— Кто эта София? Он сказал:

— София? Так зовут лошадь, и я думал поставить на нее на бегах.

Жена не поверила — ни одна жена не верит тому, что говорит муж — и стала искать другие доказательства. В его ежедневнике нашлось имя Софии и номер ее телефона! Утром она принесла блокнот и сказала:

— Только что звонила эта лошадь; я сказала: «Он спит, оставьте свой телефон». Вот номер: ты можешь позвонить этой лошади.

Заратустра говорит: «Наблюдайте за своими друзьями, когда они спят... » и это относится не столько к вашим друзьям, сколько к вам. Только честный человек, искренний до глубины души, может быть одинаковым во время бодрствования и во время сна. Если человек радостен, даже в смерти его лицо будет лучиться тем же сиянием, той же радостью — что же говорить о сне?

Нужно быть цельным. Это дает вам силу, это дает вам совершенно новую мощь — не разрушительную, но созидательную.

Если ты раб, то не можешь быть другом. Есть люди, которые не осознают своей глубокой предрасположенности к рабству. Они хотят быть рабами — ведь если они рабы, вся ответственность лежит на человеке, который поработил их.

Пока вы не готовы взять всю ответственность за свою жизнь, нечто в вас всегда будет хотеть рабства, поскольку только раб свободен от ответственности. Но раб не может быть другом — он ищет хозяина, а не друга. И то же самое верно и с другой стороны.

Если ты тиран, то не можешь иметь друзей. Потому что вы ищете рабов, а не друзей. И всякий, в ком есть достоинство, не будет рабом во имя дружбы.

Слишком долго таились в женщине раб и тиран. Ответственность лежит на мужчине. Заратустра об этом не упоминает. Возможно, он все еще думает о себе только как о мужчине — он не превзошел двойственности мужчины и женщины. Он говорит о женщине как мужчина; поэтому он не принимает ответственности. А на самом деле на мужчине лежит ответственность за многое, что в женщине неверно.

Слишком долго таились в женщине раб и тиран. Мужчина довлел над нею. Он почти сделал из нее куклу — превратил ее в услаждение для глаз. Он не оказывал ей того уважения, которого требовал от нее к себе. Он держал ее в духовном рабстве, и естественно, что в женщине тысячи лет горело желание мести.

Это проявляется даже в мелочах: она третирует мужа, донимает его, она всегда злится. Но ответственность — я хочу, чтобы вы это запомнили — лежит на мужчине. Женщине не давали свободы. Вы сделали ее рабыней, и она хочет избавиться от этого рабства, но вы сожгли все мосты. Вы не разрешали ей получить образование, вы не позволяли ей свободно вращаться в обществе, вы не давали ей финансовой свободы... и вы все время держали ее беременной. Вы пользовались ею. Вы не оказывали ей того уважения, которого достоин человек — естественно, возникает мстительность.

И мстит она по-своему: она мучает вас, она превращает вашу жизнь в ад. Вы сделали ее жизнь адом; она делает адом вашу жизнь. Ее способы всегда отличаются от ваших, но в конечном итоге вы оба живете в аду.

Поэтому неспособна она к дружбе: ей ведома только любовь. Женщина неспособна к дружбе, поскольку она несвободна. Ее индивидуальность не признают, ее независимость не уважают — как она может быть другом?

Заратустра неправ, когда говорит, что ей ведома только любовь. Если она не знает даже дружбы, как она может знать любовь? Ей знакома лишь вожделение. И по этой самой причине она ненавидит мужчину, поскольку ей прекрасно известно, что все эти красивые слова — «дорогая», «любимая», «я люблю тебя» — это не что иное, как предисловие для похоти. Естественно, она реагирует по-своему -у нее болит голова. Вы говорите «дорогая» и «любимая», а она говорит, что у нее болит голова. Это ее способ помучать вас — вы мучили ее достаточно.

В этом Заратустра неправ, и неправ он потому, что отождествляется с мужской половиной человечества. В этом смысле он не отличается от Будды, Махавиры или Иисуса — все они отождествлялись с мужским родом; женщина — ниже человеческого звания.

В любви ее всегда есть несправедливость и слепота ко всему, чего не любит она. Заратустра не понимает женщину. Быть может, он не познал глубин женского сердца. Неправда, что женская любовь несправедлива и слепа.

Женская любовь даже более прозорлива, чем что бы то ни было в женщине. Логика в ней уничтожена мужчиной. Ее разум испорчен мужчиной. Только ее любовь... хотя многие века делалось все, чтобы она превратилась всего лишь в инструмент для мужской сексуальности, ее любовь все же осталась нетронутой. И в этом — единственная надежда на освобождение женщины. Это для женщин — единственная надежда обрести, впервые в истории, достоинство, уникальность, духовный рост. Они ни в чем не уступают мужчине.

Но вот проблема: даже мужчинам вроде Гаутамы Будды и Заратустры очень трудно подняться над своей мужской природой. Женщина остается чем-то низшим, она не принадлежит высотам мужчин. Она пребывает где-то внизу, в темных долинах.

В этом пункте я не могу принять Заратустру. Если в женщине есть что-то живое, несмотря на постоянное мужское насилие над ней, то это — ее любовь. Ее любовь — в ее глазах, ее любовь — во всем ее существе.

А он говорит: Но и в просветленной любви женщины есть и внезапное нападение, и молния, и тьма рядом со светом. Ответственность снова лежит на мужчине. Мужчина и женщина могут жить в мире лишь тогда, когда их равенство и уникальность станут признанным явлением. Тогда может расцвести дружба. Тогда тьма и внезапные удары исчезнут.

Мужчина почти сделал женщину сумасшедшей. Вели кое чудо, что она выжила в обществе, где все религии созданы мужчинами, все правительства созданы мужчинами, все законы созданы мужчинами, все общества созданы мужчинами, все системы образования созданы мужчинами. Как женщине удалось сохраниться? Это чудо.

Насколько я понимаю, это чудо стало возможным благодаря ее любви. Несмотря на то, что мужчина помыкал ею, она все же любила его. Несмотря на то, что она была рабыней в цепях, она оставалась матерью, сестрой, возлюбленной, дочерью.

То, что она выстояла против таких многочисленных нападений на ее личность, было возможно только потому, что она нужнее существованию, чем мужчина. Существование покровительствовало женщине потому, что женщина — это мать, из которой изливается вся жизнь. Благодаря именно ее любви жизнь все еще может петь, танцевать, в мире все еще осталась некая красота и изящество.

Женщины составляют половину населения земли. Если они будут освобождены, если им будут даны основные права, с миром произойдет невероятные метаморфозы — которые чрезвычайно необходимы. Женщине мешали производить что-либо кроме детей. Она может внести в мир так много, и качество этого будет совершенно иным. В этом будет больше красоты, в этом будет больше жизненности, в этом будет больше любви, в этом будет больше сока.

Пока еще не способна женщина на дружбу: женщины это кошки, или птицы, или, в лучшем случае, коровы. Я осуждаю Заратустру за это утверждение. Высказываний такого рода полно во всех религиозных писаниях. Здесь Заратустра совершенно забыл... и никто не осудил его по той простой причине, что читают только мужчины, женщинам веками запрещалось даже читать; они не знают, что написано о них в писаниях.

Китайские писания отказывают женщине даже в том, что у нее есть душа. Древний китайский закон, который был широко распространен до настоящего столетия, позволял мужу даже убить свою жену. Это не считалось преступлением, потому что женщина — всего лишь вещь, как мебель, а если вы сломали стул, то это не преступление.

Но женщинам не разрешалось даже читать эти писания — их писали только мужчины и читали только мужчины. До сих пор мы жили в мире, созданном мужчинами, в мире, который абсолютно неправилен по отношению к женщине. Никто не интересовался женщинами и никто не считался с женщиной.

Пока еще не способна женщина на дружбу; но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на нее? Некоторый разум вернулся к Заратустре, потому что он говорил против женщин... и, должно быть, под конец, что он говорит, что женщина не способна на дружбу — а как насчет мужчин? В этом он искренен, он замечает: Но скажите мне вы, мужчины, кто из вас способен на дружбу?

... Так говорил Заратустра.

О тысяче и одной цели

1 апреля 1987 года.

Возлюбленный Ошо,

О ТЫСЯЧЕ И ОДНОЙ ЦЕЛИ

Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его.

Скрижаль заповедей добра воздвиг над собой каждый народ. Смотри, это скрижаль преодолений его, это голос его воли к власти.

Похвально у него то, что дается с трудом; добрым зовется тяжелое и неизбежное; а то, что сильно настолько, чтобы освободить от величайшей нужды, — самое редкое и тяжелое — он провозглашает священным.

То, что позволяет ему господствовать, побеждать и блистать на страх и зависть соседу, имеет для него значение высшего, наипервейшего мерила ценностей и смысла всех вещей. ...

Изначально человек придал ценность вещам, чтобы этим сохранить себя; он дал вещам смысл, человеческий смысл! Потому и назвал он себя человеком, что стал оценивать.

Оценивать — значит создавать. Слышите вы, созидающие! Именно оценка придает ценность и драгоценность всем оцененным вещам.

Лишь через оценку появляется ценность: и без оценивания был бы пуст орех бытия. Слышите вы, созидающие!

Перемена ценностей — это перемена созидающих. Всегда будет разрушителем тот, кто становится творцом.

Некогда творцами были целые народы, и только потом — отдельные личности: поистине, отдельная личность — это самое юное из всего созданного. ...

Любящие и созидающие — вот кто всегда был творцом добра и зла. Огонь любви и гнева пылает на именах всех добродетелей.

Много стран и народов повидал Заратустра, но не нашел он на всей земле силы большей, чем творения любящих: «Добро» и «Зло» суть их имена.

Поистине, чудовищны сила и власть этой похвалы и этого порицания...

Тысяча целей существовала до сих пор, ибо была тысяча народов. Теперь оке недостает только оков для тысячеглавого зверя, недостает единой цели. У человечества нет еще цели.

Но скажите мне, братья мои: если до сих пор еще нет у человечества цели, то есть ли оно само или еще нет его?

... Так говорил Заратустра.

Единственное различие между человеком и другими животными — это различие в оценках. Ни одно животное не оценивает; они живут вслепую, не зная, зачем. Их жизненная сила неосознанна. Многие люди живут так же. Они только похожи на людей, но они еще не превзошли животное. Трансценденция животного проявляется в ценностях. Но возможны два типа ценностей: то, что вам навязывается извне, Ты должен; и то, что рождается в самом вашем существе, Я хочу.

Первый вид ценностей — просто лицемерие. Это стратегия, чтобы заставить вас поверить, что вы превзошли животное; но на самом деле вы пали даже ниже животных. Животные, по крайней мере, естественны; а вы даже не естественны. Ваши ценности искажают вашу природу, искажают вашу простоту, искажают вашу невинность — но они дают вам ложное представление, что вы человек.

Второй вид ценностей — это подлинные ценности. Но ради них вам придется избегать всякого навязывания извне, вам придется открыться своей внутренней сущности и позволить зазвучать этому негромкому, мягкому голосу.

Человек начинается с доверия, которое он оказывает своему внутреннему голосу.

Заратустра говорит здесь о ценностях: Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки; чтобы сохраниться, должен он оценивать иначе, нежели сосед его. Каждый должен быть самим собой, а не копией соседа — несмотря на то, что во всем мире толпа, благодаря своему подавляющему большинству, уничтожает индивидуальность и превращает ее в обычную копию.

Все это делается под флагом благих намерений. Ваши родители, ваши священники, ваши лидеры, ваши так называемые святые — все они заодно; они не дают вам свободы быть просто самим собой и найти свои собственные ценности. Они дают вам готовые представления — что правильно, что неправильно, что есть добро и что есть зло.

Они решают за вас, и пока вы позволяете им распоряжаться своей жизнью и определять свои жизненные ценности, вы еще не человек. Вы всего лишь раб.

Величайшее рабство — это рабство духа.

Они не связывают ваше тело и не сажают ваше тело в тюрьму, они сковывают цепями вашу душу — и это худшее рабство в мире. И это даже хуже, чем могло бы быть, потому что эти цепи золотые. И золотые цепи убеждают вас, что это вовсе не цепи, а украшения, что ваше общество делает вас богаче, что ваше общество делает вас лучше. Но цепи есть цепи, железные они или золотые. Золотые цепи хуже, поскольку вполне вероятно, что вы привяжетесь к ним и забудете, что это ваши цепи.

Эти люди, которые думают, что они любят вас, эти люди, которые считают своим долгом сделать из вас человека, со всеми своими благими намерениями — в действительности разрушители. Берегитесь ближних. Наберитесь мужества быть аутсайдером; будьте достаточно сильны, чтобы жить чужаком — но оставайтесь собой. Если вы останетесь самим собой, вы непременно будете чужаком, потому что тогда вы обретете совершенно другую категорию ценностей, по которым и ради которых стоит жить — не мертвые ценности, навязанные вам. Ценности, навязанные вам ближними, обществом, просто создают в вас трещину.

Ваше существо нуждается в самоутверждении, в выражении. Ваше сердце хочет петь свою собственную песню. Но даже это не разрешается. Вы должны петь чужие песни. Они не насыщают вас, они не удовлетворяют; они никогда не сделают вашу жизнь наполненной.

Многое, что у одного народа называется добром, у другого слывет позором и поношением: вот что обнаружил я. Многое из того, что здесь именуется злом, там облекалось в пурпур почестей. Он говорит, что ценности не универсальны. Каждое общество создало собственные ценности согласно своим нуждам, но эти ценности были созданы тысячи лет назад. Потребности изменились; ценности остались прежними.

Вот почему так трудно найти современного человека. Если вы не идете в ногу со временем, вы не можете быть современным, вы отстаете на тысячи лет. Жизнь ради вас не остановится; она постоянно движется в новых направлениях, а ваши ценности мертвы, неподвижны, и каждое поколение передает новому тот же самый набор ценностей. И вы никогда не думаете о том, что ваше несчастье объясняется многими факторами, один из главных факторов -то, что ваши ценности не созвучны времени, ваши ценности не гармонируют с существованием — они несовременны.

Все религии, все культуры, все цивилизации принадлежат прошлому. Им уже положено умереть, а нам — проводить их в могилу, разумеется, с почестями. Однако эти трупы живут среди нас; и не только живут среди нас — они доминируют над нами. Они стали совершенно абсурдными и неуместными. Но они стары, а вас учили: «Все старое правильно».

Истина как раз в обратном: чем старше нечто, тем более вероятно, что оно неверно, потому что оно родилось в дни детства человечества, а теперь человечество достигло зрелости. Ваш дух в таком нелепом положении — как если бы зрелый юноша носил одежду маленького ребенка. Эта одежда не просто уродлива, она к тому же будет слишком стеснять его; ему будет трудно двигаться. Когда вы вырастаете, ваша одежда должна меняться: а ценности — это одежда души. Они должны меняться — каждый день, каждый миг. Поэтому только индивидуум может иметь ценности... которые живы, дышат, пульсируют. Общество может только хранить трупы, ведь у индивидуальности есть будущее, а у общества есть только прошлое. Несколько примеров помогут вам.

В Китае тысячи лет считалось, что у женщины должна быть маленькая нога — это считалось красивым. Но чтобы сохранить крохотную ножку, им приходилось надевать на маленьких девочек железные башмаки. Эти железные башмаки калечили девочку; ее тело росло, а ноги оставались маленькими. В определенном возрасте башмаки снимали. Считалось, что чем вы культурнее... Женщины почти не могли ходить, такие крохотные были у них ноги.

В королевских фамилиях женщины вообще не могли передвигаться — их носили; и это тянулось тысячи лет, эта дурацкая идея. Ноги должны быть пропорциональны телу и должны расти естественно, а не согласно вашему представлению о красоте. Разумным людям потребовалось много времени, чтобы бороться против этого: чтобы доказать, что это калечит женщин. Они не могли передвигаться, они не могли работать — конечно, их крохотные ножки выглядели очень изысканно, но женщины в мире существуют не только ради изящных ножек.

То же самое было во всем мире, в разных формах, поскольку все эти общества развивались порознь. Мир впервые стал единым; люди стали ближе и посмотрели друг на друга. И от этого родилось сомнение: «То, что мы называли ценностями, вовсе не было таковыми, ведь есть миллионы людей, которые никогда не думали об этих ценностях. У них свои представления».

Каким бы болезненным и бесполезным это ни казалось, но только индивидуальность, становясь все более сознательной, может достичь понимания того, что есть добро и что не есть добро. И индивидуум должен жить согласно этому пониманию; устраивает это общество или нет — он не может заботиться об этом и принимать в расчет.

Я много ездил по миру, и меня удивило, что глупые идеи и предрассудки даже в так называемых передовых странах считаются ценностями; невзирая даже на то, что они стали опасны. Например, на христианских празднествах друзья сидят за одним праздничным столом и пьют вино из одной чаши. Эта чаша переходит из рук в руки. Даже сейчас, когда стало признанным фактом, что слюна -одно из самых опасных веществ, вы можете заразиться через нее какой-нибудь неизлечимой болезнью, например СПИДом. Но такова их традиция, и это их священный обряд. Они не послушают медицину, они будут слушаться мертвого прошлого. Всего один больной СПИДом может заразить многих людей, и эти люди начнут распространять его многими способами. Следовало бы запретить поцелуи; это тоже опасно, потому что СПИД передается не только в половом общении, он передается различными путями. Есть специалисты, которые считают, что вирус СПИДа может передаваться даже через дыхание, и он, несомненно, передается через слезы, через пот. Любая жидкость, которая выделяется вашим телом, может содержать вирус.

Ценности должны меняться. Но люди цепляются за прошлое, и держатся за него настолько слепо, что вы не поверите... В Индии веками поклоняются корове. Ничего страшного, это просто невинная глупость. Но стоит вам двинуться в направлении глупых идей, и вы никогда не остановитесь.

Индуисты в особых случаях пьют то, что они называют панчамрита, «пять нектаров». Они назвали это прекрасным именем, но если вы узнаете, что это за пять нектаров, вам станет дурно. Пять нектаров — это пять веществ, которые выделяет тело коровы: навоз, моча, молоко, творог, масло. Они смешивают все это — и священный напиток готов. Никто никогда не задавал вопроса: «Что в нем священного? » — даже люди ранга Махатмы Ганди.

Один его ученик... этот ученик был необычным человеком, он покинул свое место профессора в университете, чтобы быть с Махатмой Ганди; его звали профессор Бансали. Он победил всех святых мужей в Индии. Он стал самым святым, и очень просто: шесть месяцев он жил на одном коровьем дерьме и моче; и даже Махатма Ганди восхвалял его как одного из величайших святых.

Этот человек был абсолютно ненормальным. Его, скорее, надо было бы отправить в психиатрическую больницу, а не поклоняться ему. Что он дал миру? Что великого в том, чтобы есть навоз и пить коровью мочу? Все, что для этого нужно — это недоразвитый ум. Все, что требуется -это убедительно-идиотский подход к жизни. Но поскольку другие последователи Махатмы Ганди не могли сделать этого, он стал единственным.

Вы только присмотритесь к вашим ценностям, которые делают вас благочестивыми, которые делают вас религиозными, которые делают вас святыми, которые делают вас добродетельными. Есть ли в них какая-нибудь сила, рациональность, что-нибудь интуитивное, что-нибудь способствующее вашей сознательности? Или через них вами управляют прогнившие писания прошлого — написанные необразованными, некультурными, нецивилизованными людьми?

Скрижаль заповедей добра воздвиг над собой каждый народ. Смотри, это скрижаль преодолений его, это голос его воли к власти. И все эти ценности, которые принимает общество, есть не что иное, как воля к власти. Профессор Бансали не сделал ничего такого, что можно назвать духовным. Это не дало ему пробуждения, просветления, это не привело его к самореализации; но это дало ему огромную власть. В ашраме Махатмы Ганди было два великих человека; один из них — Махатма Ганди, другой -профессор Бансали. Посетители сначала идут коснуться ног Махатмы Ганди, а потом идут к Бансали, чтобы коснуться его ног.

Людей можно убедить сделать все что угодно, имеющее смысл и бессмысленное, если они поймут, что будет удовлетворена их инстинктивная воля к власти. Они могут сделать все — даже невероятное.

Джайнские монахи и монахини не могут пользоваться современным туалетом. Ясное дело, в их писаниях туалеты не упоминаются. Наоборот, в их писаниях говорится: «Нельзя испражняться или мочиться в воду». Двадцать пять веков назад это было очень правильно; иначе вы оскверните воду, а людям придется ее пить. Но такова человеческая глупость: они не могут пользоваться современным туалетом, потому что в нем есть вода, а в большом городе вроде Бомбея вы не очень-то можете выйти за городскую черту, и что они делают? Они мочатся в ведро, оправляются в ведро; а ночью, когда все спят, они выбрасывают все это дерьмо и испражнения на улицу. И это святые джайны, праведники и праведницы.

Джайнские монахи и монахини не могут принимать душ; они не могут даже чистить зубы, они не могут пользоваться зубной пастой. Идея была в том, что чистить зубы, ходить с чистым ртом и принимать душ — значит украшать тело; а джайнизм против тела: тело — ваш враг. Стоять рядом с джайнскими монахами и монахинями очень трудно, потому что от них воняет — это противно. А разговаривать с ними... Мне приходилось говорить им: «Пожалуйста, стойте подальше», потому что их дыхание зловонно. Воздух, который исходит из их рта, вызывает отвращение, и все их тело, покрытое слоями пота и грязи, поистине тошнотворно.

Но у джайнов это считается великой духовной ценностью. Эти люди отреклись от своего тела; они больше не слуги своего тела. Это уродливо, но это освящено традицией. Община джайнов культурна, цивилизованна, образованна, богата, но они не могут изменить этого. Скрижаль ценностей неизменна. Вы не можете улучшать писания: это последнее слово.

Ни одно слово не может быть последним, окончательным, потому что завтрашний день принесет новые переживания. Если у вас есть разум, вам придется изменить свои ценности и стиль жизни. Только идиот может все время таскать трупы. А когда вы носите на себе так много трупов, вы сами не можете быть живыми — вы становитесь просто мертвецом среди других мертвецов.

Похвально у него то, что дается с трудом. Все, что считается трудным, люди называют похвальным. Никого не волнует, имеется ли в этом что-нибудь ценное или нет. Кто-то стоит на голове, и люди превозносят его, поскольку это тяжело. Кто-то ходит по канату, натянутому между двумя башнями, и это похвально.

В этом нет никакой пользы, но именно так создавались ценности.

Похвально у него то. что дается с трудом; добрым зовется тяжелое и неизбежное. Странные определения. В Варанаси я видел человека, который многие годы стоял с поднятой рукой. Его рука стала подобна сухой ветке, почти превратилась в кость. Вся кровь из нее под воздействием силы тяжести ушла в тело. Теперь даже если бы он захотел согнуть ее, он не смог бы; она перестала сгибаться. Люди ходили поклоняться ему.

Я поинтересовался:

— Чему вы поклоняетесь? Они сказали:

— Как чему? Почти двадцать лет он воздевает руку к небу.

Но я возразил:

— Это просто признак того, что этот человек сумасшедший. С руками так не обращаются — он убил свою руку.

Но это тяжело — вы не можете такого сделать — и это становится ценностью. И если что-нибудь неизбежно, это становится также и хорошим.

В ашраме Махатмы Ганди не разрешалось иметь москитные сетки, потому что это роскошь. Наверное, москиты были счастливы, но как насчет бедных гостей ашрама? Спать было невозможно. Там было столько москитов, что даже днем невозможно было присесть — они кусались со всех сторон. Ганди изобрел совершенно бездарную вещь: вы должны поливать керосином лицо, руки и все открытые части тела, потому что москиты гораздо умнее людей: они чувствуют запах керосина и не приближаются к вам. Но как можно спать с таким запахом?

Мы были очень близки с сыном Махатмы Ганди, Рамдасом. Я часто бывал в Вардхе — ашрам был недалеко от Вардхи — и однажды Рамдас пригласил меня:

— Почему бы тебе не приехать к нам на несколько дней? Я сказал:

— Я могу приехать, но как быть с москитами? Я не могу полить керосином лицо и руки — ты знаешь, что у меня аллергия на запах.

Даже если бы у меня не было аллергии, я не мог считать эту глупость каким-то аскетизмом, чем-то похвальным — хотя это было необходимо. Тем, кто хотел жить в ашраме, приходилось пользоваться керосином.

Я сказал:

— Днем я могу быть там. Но я не могу оставаться в вашем ашраме на ночь.

Но даже днем это было очень трудно. Я рассказал Рамдасу о своем опыте в Сарнатхе, недалеко от Варанаси. Сарнатх — это место, где Гаутама Будда произнес свою первую проповедь, но он был в Сарнатхе всего один раз. Он путешествовал сорок два года, проходя через один и

тот же город по двадцать, двадцать пять раз, поскольку он выбрал только небольшой район Бихара... Само слово «Бихар» означает «там, где ходил Гаутама Будда».

Я останавливался в Сарнатхе — где находится один из самых красивых буддийских храмов, в память о его первой проповеди — вместе с буддийским монахом, одним из самых ученых буддийских монахов, каких я встречал, Бхикку Джагдиш Кашьяпой. Он был директором института в Пали, который занимался исследованиями Гаутамы Будды и его трудов. Даже днем нам приходилось сидеть под москитными сетками. Он обычно сидел под своей москитной сеткой, а я под своей.

Я подумал: «Это ужасно неудобно», и сказал Джагдиш Кашьяпе:

— Теперь я понимаю, почему Будда никогда не возвращался в Сарнатх. Он спросил:

— Что вы имеете в виду? Я сказал:

— Просто у него не было москитной сетки, а сарнатхские москиты, по-моему, самые большие.

Но нелепые предрассудки продолжают жить без всяких причин.

В Калькутте я наблюдал очень странную сцену. Я даже велел шоферу остановиться, мне хотелось узнать, что происходит. Вдоль улицы стояла почти сотня кроватей. Я спросил:

— Кто будет спать здесь, на улице? Шофер ответил:

— Наверное, вы не знаете: джайны не могут убивать насекомых; эти паразиты, которые водятся в кроватях, клопы — они не могут их убивать. Из сострадания они вынесли сюда эти кровати и платят одну рупию за ночь тем, кто согласится спать на них, потому что этих клопов нужно кормить.

Вот это милосердие!

Я сказал:

— А как насчет этих бедных людей, которые спят здесь? Он ответил:

— Они спят здесь добровольно. Мы за это не отвечаем.

Там спят бедняки; утром они получают рупию, а всю ночь не могут уснуть — должно быть, клопы очень, очень благодарны Махавире и всей джайнской мифологии. Однако это считается похвальным, добродетельным деянием.

А то, что сильно настолько, чтобы освободить от величайшей нужды, — самое редкое и тяжелое — он провозглашает священным. Одни христианский святой почти семь лет провел на столпе в Александрии, на колонне высотой в двадцать футов. Он никогда не спускался, он стоял на столпе, сидел на столпе, спал сидя на столпе. Это было опасно, и только потому, что это было так опасно, он стал великим святым. Тысячи паломников приходили, чтобы отдать ему дань уважения. Сейчас вокруг этого столпа построен очень красивый собор в память этого святого. Но этот святой ничего не делал. Он просто семь лет просидел на столпе. Конечно, это трудно — и это глупо. Разве это может сделать вас святым? Тогда мы могли бы наставить в каждом городе колонн, люди сидели бы на них всю свою жизнь, и весь мир стал бы святым местом.

Но все самое редкое и тяжелое провозглашается священным. В России до революции существовала христианская секта, в которой отрезали гениталии... каждое Рождество — груда гениталий, все залито кровью, и люди припадали к их ногам — они сделали великое дело. Женщины тоже не хотели отставать, но поскольку у них нет гениталий, они начали отрезать себе груди. Многие женщины отрезали себе груди, и они тоже стали святыми.

После революции это было запрещено, и коммунистическому правительству потребовалось много лет, чтобы доказать, что это преступление. То, что было священным, стало преступным. Эта секта постепенно исчезла. Я не думаю, что за эти семьдесят лет она сохранилась; но когда-то она была одной из самых священных сект в России — а все, что они делали, было всего лишь идиотизмом.

Это делалось во имя целибата. Но, возможно, никто не задумывался о том, что сексуальность — в вашем уме, а не в гениталиях; вот почему вы можете мечтать об этом. Гениталии — всего лишь продолжение вашего ума. Центр секса находится в уме; вот почему вам нравится порнография. Ваши гениталии не могут видеть порнографию, они не могут даже потрогать! Именно ум — место, где сидит ваша сексуальность, так что, даже если вы отрежете гениталии, это не значит, что вы больше не будете думать о сексе. По моему мнению, вы будете думать о сексе больше, чем кто-либо другой. Это превратится в одержимость — но это будет у вас в уме.

Изначально человек придал ценность вещам, чтобы этим сохранить себя: он дал вещам смысл, человеческий смысл! Потому и назвал он себя человеком, что стал оценивать.

Но эта оценка должна происходить из вашей осознанности. Она должна служить чему-то прекрасному, доброму, человечному. Она должна принести в мир нечто божественное. Иначе вы постоянно делаете что-то, веря, что это добро, что это свято. Но всякий непредубежденный человек поймет, что это просто глупость, а в глупости нет ничего ценного.

Человек должен создавать ценности. Свобода — это ценность, любовь — это ценность, радость — это ценность, творчество — это ценность.

Все, что улучшает жизнь и дает ей смысл, все, что делает жизнь более живой, более любовной, все, что дает жизни славу, великолепие, что дает жизни вкус божественности — все это добро.

Но такая оценка должна идти из личного переживания, из индивидуальной медитации, индивидуальной сознательности; она не может навязываться обществом, прошлым.

Лишь через оценку появляется ценность: и без оценивания был бы пуст орех бытия. Слышите вы, созидающие!

Перемена ценностей — это перемена созидающих.

Вы должны постоянно меняться в сторону более высоких ценностей.

Например, женщину многие века не признавали равной мужчине. Когда мужчина с уважением примет женщину и вернет ей достоинство, это будет великая ценность.

Создатели многих вещей, в которых нет большой утилитарной пользы... например, человек, играющий на бамбуковой флейте, не приносит большой пользы. Но его песня, его музыка может расшевелить в вашем сердце нечто глубоко спящее, может разбудить вашу музыкальность. Но вместо того, чтобы почитать флейтиста, вы почитаете ученого, создающего ядерное оружие. Все разрушительное должно осуждаться: это антиценность. А все то, что делает жизнь более радостной, следует принимать, уважать и ценить. Танцор ценнее человека, создавшего атомную энергию, чтобы уничтожить Хиросиму и Нагасаки. Танцор может создать в вас желание танцевать — может сделать вашу жизнь богаче.

Всегда будет разрушителем тот, кто становится творцом. Если вы хотите создать высшие ценности, старые ценности придется уничтожить. Чтобы что-то создать, вам придется многое разрушить. Если вы хотите, чтобы все человечество было религиозным, духовным, медитативным, любящим, вы должны разрушить предрассудки, вы должны разрушить теологии, вам придется разрушить религии.

Если вы хотите, чтобы человечество было единым, то нужно разрушить старую ценность — национальность. Веками провозглашалось: национальность — великая ценность, и политики старались сделать ее ценностью даже большей, чем религиозность и духовность. Нации нужно уничтожить, ибо это всего лишь линии на карте, проведенные человеком. На земле их нет. Все эти разделения внутри человечества не допускают свободы передвижений, свободы брака между нациями. То, что брак должен совершаться между людьми, не состоящими в родстве -признанный факт. Тогда дети будут красивее, умнее, сильнее и дольше проживут.

Раньше скрещивали животных, сейчас скрещивают растения. В Советском Союзе много фруктов, которых не было в те шесть дней, когда Бог создавал мир, и они гораздо слаще, изысканнее, потому что теперь человек... Благодаря скрещиванию растений появились новые фрукты.

Наверное, вы видели красивых собак; их создала не природа, они созданы через скрещивание. Сейчас из Нью-Джерси привозят быков, чтобы создать более молочную породу коров, потому что коровы из Джерси дают больше всего молока.

Вы можете научно относиться к животным и деревьям, но вы совершенно ненаучны по отношению к людям, и вы можете увидеть результаты. Например, в Европе все королевские фамилии постоянно заключали браки между собой.

Они не могли жениться на простолюдинах, и поэтому несколько семей все время вступали в браки между собой. Можете проверить: в этих королевских фамилиях не родилось ни одного гения, ни одной талантливой личности, но сплошь дети с отсталым развитием. Вы смотрели на портрет принца Уэльского? Это лицо дегенерата. Вы видели портрет английской королевы Елизаветы? Можно ли назвать ее красавицей? И все они страдали от болезней, которые все время передавали друг другу.

Человечеству тысячи лет известно об этом. Именно поэтому мы запрещаем браки между братьями и сестрами -одинаковая кровь не создаст достаточного напряжения, достаточного вызова. У них может родиться и ребенок, и дронт. Но даже брак внутри вашей касты — это брак с тем, кто когда-то, несколько поколений назад, был вашим братом или сестрой. Люди должны жениться как можно дальше. И если мы когда-нибудь, на какой-нибудь другой планете, обнаружим людей, то межпланетные браки будут самым научным делом.

Некогда творцами были целые народы, и только потом -отдельные личности: поистине, отдельная личность — это самое юное из всего созданного.

Он еще не закончил. Я со своими людьми работаю над тем, чтобы сделать всех вас индивидуальностями, и я считаю это величайшим творчеством: творить индивидуальности. Ибо индивидуальность — венец всей эволюции.

Легко понять, что «добро» — великая ценность, созданная любящими. Несколько больше тонкости нужно для того, чтобы понять, что зло тоже создано. В существовании нет зла, нет добра. Например, люди, создающие ядерное оружие — тоже творцы, но они творят зло. И тот день, когда мы перестанем творить зло и вся энергия человечества будет направлена только на то, чтобы создавать добро, только красоту, только божественное, будет великим днем.

Поистине, чудовищны сила и власть этой похвалы и этого порицания...

Тысяча целей существовала до сих пор, ибо была тысяча народов. Теперь же недостает только оков для тысячеглавого зверя, недостает единой цели. У человечества нет еще цели.

Но скажите мне, братья мои: если до сих пор еще нет у человечества цели, то есть ли оно само или еще нет его?

Это невероятное прозрение и понимание Заратустры. Есть тысячи целей, потому что человечество разделено на тысячи частей; не существует единой цели для всего человечества. Он поставил очень актуальный вопрос. Если у человечества до сих пор нет единой цели, можете ли вы сказать, что существует само человечество?

Существуют индийцы, китайцы, негры, европейцы, существуют индуисты, мусульмане и христиане; но единое человечество — всего лишь пустое слово.

И пока нет единого человечества, не может быть одной цели. Они взаимосвязаны.

Я повторяю его слова: Но скажите мне, братья мои: если до сих пор еще нет у человечества цели, то есть ли оно само или еще нет его?

... Так говорил Заратустра.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 10 1112