Рыцарь русского языка. Дитмар Эльяшевич Розенталь родился в 1900 году в польском городе Лодзи. Какое счастье, что я успела поучиться у этого человека!

Рыцарь русского языка

Дитмар Эльяшевич Розенталь родился в 1900 году в польском городе Лодзи. Какое счастье, что я успела поучиться у этого человека!

... Умер он в 1994-м году. Лекций уже не читал — после инсульта парализация так и не отпустила его полностью. Профессор научился, держась за табурет, с трудом передвигаться по квартире.

Имя Дитмара Эльяшевича Розенталя известно каждому: по его сборникам диктантов готовятся в вузы. А уж для филологов это просто каноническое имя.

... Когда в 60-е годы поступала на факультет журналистики Московского государственного университета, для меня Розенталь был страшной фамилией на обложке учебника, который необходимо понять, выучить и сдать только на отлично, — лишь так пройдешь огромный конкурс. Слава Богу, получилось. И я вступила в студенческие годы.

Нас учили, что называется, «из первых рук». Это были люди, окончившие университеты очень-очень давно. Авторы учебников. Одно присутствие рядом с ними уже являлось значительной частью образования и воспитания нашего. Помню, профессор Эдуард Григорьевич Бабаев прочитал лекцию о поэте Бенедиктове, который вообще тогда не издавался. Вряд ли мы полюбили его, но зато осознали, почему молодежь середины XIX века называла поэта «нашим общим идолом», и многое поняли в литературной полемике тех лет.

О каждом из наших профессоров можно рассказывать часами. В отличие от молодых преподавателей, а также ретивых аспирантов, они почти не ставили иных оценок, кроме «четыре» и «пять». Пятерка — за знания, за ум, четверка — всем остальным. Университет являлся для старой профессуры делом всей жизни, а не местом сведения счетов со студентами.

Впрочем, помню случай, связанный с незабвенной (да их всех уже нет в живых... ) Елизаветой Петровной Кучборской — профессором античной и западноевропейской литературы. На наш факультет сумела поступить всемирно тогда известная пловчиха (имени не называю). С развязными манерами, без знаний и желания учиться. Так вот, ее «ответов» на экзамене по античной литературе профессор Кучборская вынести не смогла — это было уже выше всяких сил и норм. Когда прославленная олимпийская чемпионка пришла на очередную пересдачу экзамена по античной литературе и не ответила на единственный вопрос (Что изображено на щите Ахилла? ), наша хрупкая, седенькая Елизавета Петровна схватила ее зачетную книжку, изящным жестом вышвырнула в раскрытую форточку, затем распахнула дверь в коридор и голосом Антигоны горестно простонала:

— Боже, дура на факультете!

Зачетка, впрочем, благополучно вернулась к владелице, потому что на первом курсе мы еще учились в том старом здании на Моховой, где во дворе — памятники Герцену и Огареву (потом, когда другие гуманитарные факультеты переехали в новый корпус на Воробьевых горах, называемый «стекляшкой», наш факультет перебрался тут же, на Моховой, в здание, где памятник Ломоносову). Так вот, окна аудитории на первом курсе выходили на улицу Герцена (теперешнюю Большую Никитскую) и зачетка угодила прямо на крышу проезжавшего троллейбуса. Ну, бросились звонить в троллейбусный парк. Отыскался документ. Пловчихе он, правда, не понадобился, потому как, заглянув на пару лекций, она взяла академический отпуск, потом перевелась на вечернее отделение, после — на заочное, и вовсе сгинула.

Теперь представляете атмосферу нашего факультета?

И вот наступило время лекционного курса профессора Розенталя «Стилистика русского языка». Невысокий, худой, он взошел на эстраду знаменитой Коммунистической аудитории, поздоровался и заговорил. Объяснял так четко, что у нас получались очень ясные, подробные конспекты. Лекции изобиловали конкретными примерами, которые Дитмар Эльяшевич не только диктовал, но и артистично изображал, отступая на время от кафедры. Скажем, так:

— Если бы молодость знала, если бы старость могла! — произносил он с трагическим пафосом. Затем, стукнув каблуком о паркет, вскидывал руки, словно собирался пуститься в пляс: — Кабы молодость, да знала, кабы старость, да могла!

Мы невольно смеялись тому, что можно столь наглядно прокомментировать стилистические различия, а он, даже не улыбнувшись, вновь вставал за кафедру и продолжал свою лекцию.

Каждый знал, что профессор Розенталь является главным консультантом дикторов Гостелерадио СССР. О, если бы нынешние теле- и радиоведущие, всякие там ди-джеи могли послушать его! Ну, ладно, это уже невозможно. Так хотя бы почитали его книги, словари!..

Дитмар Эльяшевич страстно интересовался новой лексикой и молодежным сленгом тоже. Некоторые вещи приводили его в восторг. Так, с определенного дня стал здороваться по-новому.

— Добрый день, Дитмар Эльяшевич! Как ваши дела? — приветствовал его коллега. И проходившие мимо студенты замирали, услышав ответ почтенного профессора:

— Спасибо! Нормалёк! — И, победно-иронически вскинув голову, продолжал свой путь.

Узнавая о последних годах его жизни, пришедшихся на «свободу» и «гласность», я нисколько не удивилась тому, что его труд дома был огромен и неистов: тяжелобольной, он сидел, обложенный словарями, справочниками (своими и чужими) и новейшими перестроечными и постперестроечными газетами. Он изучал небывалый язык прессы, небывалые представления и понятия. Он подчеркивал и писал. Он только уже не мог ни на что повлиять. Безграмотность хлынула бурным потоком. А новая лексика?! Представляю, как бы он прокомментировал, например, слово «киллер». Он наверняка настаивал бы, что следует говорить и писать только по-русски: «убийца». Таков перевод. Мы, русские, имеем в виду наемного убийцу. Произнося же английское слово, «стираем» истинный, ужасный его смысл. Так, постепенно, в наш обиход войдет понимание того, что ремесло киллера — вполне невинное, а, может, и благородное, ведь по-английски это так благозвучно. Или о воровстве: «Здесь работали профессионалы». И в обществе сместятся понятия о морали, о пределе допустимого! Выходит, воровство — это работа?..

…Уже сместились понятия, уже вошло в обиход.

Те журналисты, кто щеголяет этим и другими словечками, понимают ли: если продолжать в таком же духе, нация станет иной?..

Вот что примерно сказал бы наш профессор Розенталь.

А каким замечательным педагогом он был! Я теперь не о лекциях — об экзаменах. Как-то непутевая студентка-заочница предпринимала очередную попытку сдать экзамен по стилистике русского языка. Экзаменовал ее аспирант кафедры, руководимой Дитмаром Эльяшевичем. Барышня взяла билет, пробежала его глазами, тихо охнула и села на диван, стоявший у двери, — «готовиться к ответу». Входит Розенталь. Присаживается рядом.

— Дедушка, — в отчаянии обратилась к нему бедолага, даже не представляя, кто перед ней, — вы случайно не знаете ответов на такие вопросы?

Профессор взял у нее билет:

— А как не знать, милая. Знаю.

И написал ей ответы на оба вопроса. Аспирант с ужасом наблюдал из своего далёка, решая, как ему-то поступить... Розенталь тихо вышел. Барышня подсела к экзаменатору и отчеканила ответ. Пришлось поставить ей отлично. В дверь несколько раз заглядывали другие заочники. Когда же студентка, ошалевшая и счастливая, вышла в коридор, к ней рванула толпа:

— Что там тебе Розенталь написал?

Ну, вы представляете, что с ней было?! Конечно, она запомнила это на всю жизнь.

Он тоже никогда не сводил счетов. Надеюсь, и она поступает в своей жизни так же.

Дитмар Эльяшевич обладал высочайшей культурой полемики. Когда я уже окончила МГУ и начала работать в редакции газеты, вышел в свет небольшой его томик «Прописная или строчная? ». И внизу, шрифтом помельче: «Опыт словаря-справочника». То есть, материал собран, осмыслен, обозначены нормы, но при этом новый словарь Розенталя открыт для дискуссий! Несколькими изданиями этого словаря я теперь пользуюсь при корректуре нашей газеты «Суть времени».

Думаю о последних годах его жизни: сидеть в квартире (одному — замужняя его дочь живет в Швеции), получать свежие газеты, полупарализованной рукой листать страницы... Удивляться хлынувшей в печать ненормативной, просторечной и бранной лексике и каким-то нерусским выражениям, хотя и сказанным будто на русском языке. С чем-то, может, соглашался, но многое, несомненно, глубоко ранило его. Возникли частные издательства, издания — там нет настоящих корректоров, редакторов (на них нувориши экономят). Это дико для нас, студентов Розенталя. Каково же было ему?..

Недавно одна учительница (ей тридцать, что, как вы поймете, важно) сказала мне:

— Приятно зайти в книжный магазин! И чего там только нет! А сколько книжек для детей!

Бесполезно было объяснять, что книги эти — всего лишь бизнес, потому если даже и переиздание встречается, то все равно с ошибками. И словари тоже. И детская литература. И даже учебники самого Розенталя (с вдруг появившимися соавторами…). А прекрасное издательство «Детская литература» прекратило свое существование, как и все прочие государственные издательства.

А тут, на скупке старых книг (куда, вот именно, следует почаще заглядывать! ), я приобрела всего за десять рублей «Справочник по правописанию и литературной правке» Розенталя. До сих пор у меня было только первое издание, а теперь — еще и переиздание, тоже советского времени, исправленное и дополненное! Значит, один экземпляр смогу давать кому-нибудь на время. С единственным-то не расстаюсь — он всегда на столе.

Дитмар Эльяшевич, Вы, не русский по происхождению человек, передали нам Ваше фантастическое чутье к русскому слову, знание языка — пусть частичку. И это помогает выжить в сегодняшнем словесном безумии и, может быть, научить других. Поверьте, мы не предали вас!

Кабы старость, да могла!..

Ольга Клековкина