АЛЕКСАНДР ПУШКИН. БРАТЬЯ РАЗБОЙНИКИ

АЛЕКСАНДР ПУШКИН

БРАТЬЯ РАЗБОЙНИКИ

Не стая воронов слеталась

На груды тлеющих костей

За Волгой ночью вкруг огней

Удалых шайка собиралась.

Какая смесь одежд и лиц

Племен наречий состояний!

Из хат из келий из темниц

Они стеклися для стяжаний!

Здесь цель одна для всех сердец —

Живут без власти без закона.

Меж ними зрится и беглец

С брегов воинственного Дона

И в черных локонах еврей

И дикие сыны степей

Калмык башкирец безобразный

И рыжий финн и с ленью праздной

Везде кочующий цыган!

Опасность кровь разврат обман —

Суть узы страшного семейства;

Тот их кто с каменной душой

Прошел все степени злодейства;

Кто режет хладною рукой

Вдовицу с бедной сиротой

Кому смешно детей стенанье

Кто не прощает не щадит

Кого убийство веселит

Как юношу любви свиданье.

Затихло всё теперь луна

Свой бледный свет на них наводит

И чарка пенного вина

Из рук в другие переходит.

Простерты на земле сырой

Иные чутко засыпают —

И сны зловещие летают

Над их преступной головой.

Другим рассказы сокращают

Угрюмой ночи праздный час;

Умолкли все — их занимает

Пришельца нового рассказ

И всё вокруг его внимает:

«Нас было двое: брат и я.

Росли мы вместе; нашу младость

Вскормила чуждая семья:

Нам детям жизнь была не в радость;

Уже мы знали нужды глас

Сносили горькое презренье

И рано волновало нас

Жестокой зависти мученье.

Не оставалось у сирот

Ни бедной хижинки ни поля;

Мы жили в горе средь забот

Наскучила нам эта доля

И согласились меж собой

Мы жребий испытать иной:

В товарищи себе мы взяли

Булатный нож да темну ночь;

Забыли робость и печали

А совесть отогнали прочь.

Ах юность юность удалая!

Житье в то время было нам

Когда погибель презирая

Мы всё делили пополам.

Бывало только месяц ясный

Взойдет и станет средь небес

Из подземелия мы в лес

Идем на промысел опасный.

За деревом сидим и ждем:

Идет ли позднею дорогой

Богатый жид иль поп убогой —

Всё наше! всё себе берем.

Зимой бывало в ночь глухую

Заложим тройку удалую

Поем и свищем и стрелой

Летим над снежной глубиной.

Кто не боялся нашей встречи?

Завидели в харчевне свечи —

Туда! к воротам и стучим

Хозяйку громко вызываем

Вошли — всё даром: пьем едим

И красных девушек ласкаем!

И что ж? попались молодцы;

Не долго братья пировали;

Поймали нас — и кузнецы

Нас друг ко другу приковали

И стража отвела в острог.

Я старший был пятью годами

И вынесть больше брата мог.

В цепях за душными стенами

Я уцелел — он изнемог.

С трудом дыша томим тоскою

В забвенье жаркой головою

Склоняясь к моему плечу

Он умирал твердя всечасно:

«Мне душно здесь... я в лес хочу...

Воды воды!.. » но я напрасно

Страдальцу воду подавал:

Он снова жаждою томился

И градом пот по нем катился.

В нем кровь и мысли волновал

Жар ядовитого недуга;

Уж он меня не узнавал

И поминутно призывал

К себе товарища и друга.

Он говорил: «Где скрылся ты?

Куда свой тайный путь направил?

Зачем мой брат меня оставил

Средь этой смрадной темноты?

Не он ли сам от мирных пашен

Меня в дремучий лес сманил

И ночью там могущ и страшен

Убийству первый научил?

Теперь он без меня на воле

Один гуляет в чистом поле

Тяжелым машет кистенем

И позабыл в завидной доле

Он о товарище совсем!.. »

То снова разгорались в нем

Докучной совести мученья:

Пред ним толпились привиденья

Грозя перстом издалека.

Всех чаще образ старика

Давно зарезанного нами

Ему на мысли приходил;

Больной зажав глаза руками

За старца так меня молил:

«Брат! сжалься над его слезами!

Не режь его на старость лет...

Мне дряхлый крик его ужасен...

Пусти его — он не опасен;

В нем крови капли теплой нет...

Не смейся брат над сединами

Не мучь его... авось мольбами

Смягчит за нас он божий гнев!.. »

Я слушал ужас одолев;

Хотел унять больного слезы

И удалить пустые грезы.

Он видел пляски мертвецов

В тюрьму пришедших из лесов

То слышал их ужасный шепот

То вдруг погони близкий топот

И дико взгляд его сверкал

Стояли волосы горою

И весь как лист он трепетал.

То мнил уж видеть пред собою

На площадях толпы людей

И страшный xoд до места казни

И кнут и грозных палачей...

Без чувств исполненный боязни

Брат упадал ко мне на грудь.

Так проводил я дни и ночи

Не мог минуты отдохнуть

И сна не знали наши очи.

Но молодость свое взяла:

Вновь силы брата возвратились

Болезнь ужасная прошла

И с нею грезы удалились.

Воскресли мы. Тогда сильней

Взяла тоска по прежней доле;

Душа рвалась к лесам и к воле

Алкала воздуха полей.

Нам тошен был и мрак темницы

И сквозь решетки свет денницы

И стражи клик и звон цепей

И легкий шум залетной птицы.

По улицам однажды мы

В цепях для городской тюрьмы

Сбирали вместе подаянье

И согласились в тишине

Исполнить давнее желанье;

Река шумела в стороне

Мы к ней — и с берегов высоких

Бух! поплыли в водах глубоких.

Цепями общими гремим

Бьем волны дружными ногами

Песчаный видим островок

И рассекая быстрый ток

Туда стремимся. Вслед за нами

Кричат: «Лови! лови! уйдут! »

Два стража издали плывут

Но уж на остров мы ступаем

Оковы камнем разбиваем

Друг с друга рвем клочки одежд

Отягощенные водою...

Погоню видим за собою;

Но смело полные надежд

Сидим и ждем. Один уж тонет

То захлебнется то застонет

И как свинец пошел ко дну.

Другой проплыл уж глубину

С ружьем в руках он вброд упрямо

Не внемля крику моему

Идет но в голову ему

Два камня полетели прямо —

И хлынула на волны кровь;

Он утонул — мы в воду вновь

За нами гнаться не посмели

Мы берегов достичь успели

И в лес ушли. Но бедный брат...

И труд и волн осенний хлад

Недавних сил его лишили:

Опять недуг его сломил

И злые грезы посетили.

Три дня больной не говорил

И не смыкал очей дремотой;

В четвертый грустною заботой

Казалось он исполнен был;

Позвал меня пожал мне руку

Потухший взор изобразил

Одолевающую муку;

Рука задрогла он вздохнул

И на груди моей уснул.

Над хладным телом я остался

Три ночи с ним не расставался

Всё ждал очнется ли мертвец?

И горько плакал. Наконец

Взял заступ; грешную молитву

Над братней ямой совершил

И тело в землю схоронил...

Потом на прежнюю ловитву

Пошел один... Но прежних лет

Уж не дождусь: их нет как нет!

Пиры веселые ночлеги

И наши буйные набеги —

Могила брата всё взяла.

Влачусь угрюмый одинокий

Окаменел мой дух жестокий

И в сердце жалость умерла.

Но иногда щажу морщины:

Мне страшно резать старика;

На беззащитные седины

Не подымается рука.

Я помню как в тюрьме жестокой

Больной в цепях лишенный сил

Без памяти в тоске глубокой

За старца брат меня молил».