Лиза Джейн Смит 5 страница

«Он пьет кровь», — подумала она и содрогнулась.

— Ну что? — спросил Стефан. — Вы еще со мной?

Бонни попыталась как можно глубже вжаться в сиденье. Мередит изо всех сил вцепилась в руль. И тут, повернувшись к ним, заговорил Мэтт, который до этого смотрел в окно.

— У нас же нет выбора? — спросил он устало.

— Прощание с покойными в похоронном бюро с девятнадцати до двадцати двух, — вполголоса сказала Мередит.

— Тогда придется подождать, пока прощание закончится. Похоронное бюро запрут, и мы сможем остаться с ней наедине, — сказал Стефан.

* * *

— Ничего более жуткого мне в жизни не приходилось делать, — тоскливо прошептала Бонни. В похоронном бюро было тихо и холодно. Перед этим Стефан вскрыл наружный замок тоненькой скрепкой.

Зал последнего прощания был устлан коврами, стены обиты древесиной дуба. Даже при свете дня это было мрачное место; в темноте же казалось, что его вызывающая приступ удушья теснота таит в себе бесконечное множество каких-то гротескных, уродливых фигур. Возникало ощущение, что за каждой из бесчисленных цветочных композиций кто-то прячется.

— Мне здесь совсем-совсем не нравится, — жалобно сказала Бонни.

— Раньше начнем — раньше закончим, — сжав зубы, процедил Мэтт.

Он включил фонарик, и Бонни старалась глядеть куда угодно, только не туда, куда светил его луч. Она не хотела смотреть на гроб. Не хотела. Она стала рассматривать цветы. Сердечко, выложенное из красных роз. Где-то за стенами здания, как спящий зверь, урчал гром.

— Теперь его надо открыть… вот тут, — говорил Стефан. Хотя Бонни и не собиралась смотреть, но все-таки посмотрела.

Внутри прямоугольный гроб был обит белой тканью со светло-розовыми полосками. На этом фоне светлые волосы Сью светились, как у сказочной спящей красавицы. Но Сью была не похожа на спящую. Она была слишком бледной, слишком неподвижной, словно восковой.

Бонни подошла поближе и всмотрелась в ее лицо.

«Так вот почему здесь так холодно, — догадалась она. — Чтобы воск не таял». Ей стало чуть легче.

Стефан протянул руку и дотронулся до розовой блузки с высоким воротником. Он расстегнул верхнюю пуговицу.

— О господи, — оскорбленно прошептала Бонни.

— А для чего мы, по-твоему, сюда пришли? — сердито прошептал в ответ Стефан. Но его пальцы замерли над второй пуговицей.

Бонни посмотрела еще немножко, а потом приняла решение.

— Отойди, — сказала она, а когда Стефан чуть замешкался, отпихнула его. Мередит встала вплотную к ней, и теперь они образовали живую стенку между телом Сью и парнями. Они понимающе переглянулись. Если действительно придется снять со Сью блузку, пусть мальчики пока погуляют.

Бонни расстегивала маленькие пуговки, а Мередит держала фонарь. На ощупь кожа Сью была такой же восковой, как и на вид, а когда Бонни касалась ее кончиками пальцев, то чувствовала холод. Бонни неловко отвернула ворот блузки, под которой оказалось белое кружевное белье. Потом, собравшись с духом, она отодвинула блестящие золотые волосы Сью от бледной шеи. Волосы были твердыми от лака.

— Никаких отметин, — сказала она, рассматривая горло. Она была горда тем, что ее голос почти не дрожал.

— Это правда, — каким-то странным голосом сказал Стефан, — но есть кое-что другое. Посмотрите. — Он аккуратно обогнул Бонни и показал пальцем на шрам, тонкий и светлый, как и кожа вокруг него, однако вполне различимый — тонкая линия, тянущаяся от ключицы до груди. Она вела прямо к сердцу. Длинный палец Стефана проплыл в воздухе вдоль этой линии, и Бонни замерла, готовая ударить его руку, если она дотронется до кожи.

— Что это? — недоуменно спросила Мередит.

— Загадка, — сказал Стефан. Голос у него по-прежнему был странным. — Такой шрам у вампира означает, что он давал свою кровь человеку. Так всегда делается. Человеческим зубам не прокусить нашу кожу, и если мы собираемся поделиться своей кровью с человеком, то сами делаем надрез. Но Сью не была вампиром.

— Естественно, не была! — воскликнула Бонни.

Она пыталась отогнать от себя картину, которую тут же услужливо нарисовало ее воображение. На груди Стефана есть точно такой же надрез. Елена наклоняется над ним и впивается, всасывается в него…

Она содрогнулась и поняла, что зажмурилась.

— Что-нибудь еще надо осмотреть? — сказала она, открывая глаза.

— Нет. Это все.

Бонни застегнула пуговицы. Поправила волосы Сью. А потом, пока Мередит и Стефан укладывали крышку гроба на место, медленно вышла из зала и подошла к входной двери. Там она остановилась и стояла, обхватив себя руками.

Кто-то дотронулся до ее локтя. Это был Мэтт.

— Ты сильнее, чем кажешься, — сказал он.

— Да, пожалуй… — Она попыталась пожать плечами. И вдруг расплакалась навзрыд. Мэтт обнял ее.

— Я понимаю, — сказал он. И все. Он не сказал: «не надо плакать», «не принимай близко к сердцу» или «все будет хорошо». Только эти два слова. «Я понимаю».

— У нее волосы все в лаке, — всхлипывала она. — Сью никогда не пользовалась лаком для волос. Это ужасно. — Почему-то сейчас ей казалось, что это — самое страшное.

А он молча держал ее в объятиях.

Через некоторое время Бонни пришла в себя. Она почувствовала, что вцепилась в Мэтта слишком крепко, почти до боли, и ослабила руки.

— Я тебе все рубашку намочила, — сказала она виновато, шмыгая носом.

— Не имеет значения.

В его голосе было что-то такое, что заставило ее отступить на шаг и всмотреться в него. Он был таким же, как тогда, на школьной парковке. Таким потерянным, таким… опустошенным.

— Мэтт, что с тобой? — прошептала она. — Пожалуйста, скажи мне.

— Я уже говорил, — сказал он. Он смотрел куда-то в сторону, далеко. — Здесь лежит мертвая Сью, хотя так не должно быть. Ты сама говорила, Бонни. Чего стоит мир, в котором происходят такие вещи? Мир, в котором девушек вроде Сью убивают за просто так, в котором голодают дети Афганистана, а с детенышей китов заживо сдирают шкуру?.. Если мир таков, что вообще может иметь значение? Всему и так конец. — Он сделал паузу и, казалось, опомнился. — Ты понимаешь, о чем я?

— Не уверена. — Бонни подумала, что, пожалуй, ей и не хочется понимать. Слишком страшно. Но ее охватило острое желание пожалеть его, сделать что-нибудь, чтобы это отчаяние исчезло с его лица. — Мэтт, я…

— Мы закончили, — раздался голос Стефана позади.

Мэтт обернулся на голос, и выражение его лица стало еще безнадежнее.

— Иногда я думаю, что мы уже все закончили, — сказал он, отодвигаясь от Бонни, но не стал объяснять, что он имеет в виду. — Поехали.

Стефан приближался к дому на углу нехотя, заранее боясь того, что он может там увидеть. Он уже почти не сомневался, что Дамон бросил свой пост. И вообще — надо быть полным идиотом, чтобы положиться на Дамона.

Но, дойдя до заднего двора, он заметил, как между черными грецкими орехами скользнула какая-то тень. Его глаза, глаза охотника, более зоркие, чем у людей, разглядели черную фигуру, прислонившуюся к дереву.

— Ты не очень-то торопился.

— Надо было развести всех по домам, убедиться, что с ними все в порядке. И поесть.

— Животная кровь, — брезгливо сказал Дамон, всматриваясь в маленькое круглое пятнышко на футболке Стефана. — Судя по запаху, кролик. Впрочем, для тебя сойдет.

— Дамон, я дал вербену Бонни и Мередит…

— Разумная предосторожность, — ответил Дамон и оскалился.

Стефан испытал привычный прилив раздражения. Ну почему с Дамоном всегда так сложно? Почему любой разговор с ним обязательно превращается в прогулку по минному полю?

— Я пошел, — продолжал Дамон, забрасывая куртку через плечо. Он обернулся и улыбнулся зловещей улыбкой. — Не жди к ужину.

— Дамон!

Дамон остановился вполоборота к нему. Он не смотрел на Стефана, но слушал внимательно.

— Меньше всего нам надо, чтобы какая-нибудь девушка в городе завопила: «Вампир! » — сказал Стефан. — Или показала кому-нибудь отметины. Здешним жителям уже приходилось сталкиваться с подобным, и они поймут, что это значит.

— Я учту. — Это было сказано с издевкой, но из всего, что Стефан слышал от брата за всю жизнь, эта фраза больше всего напоминала обещание.

— И еще одно. Дамон…

— Что?

— Спасибо тебе.

А вот это было лишнее. Дамон резко развернулся. Глаза его были холодными и недобрыми. Чужими.

— Не жди от меня ничего, братишка, — сказал он с угрозой в голосе. — Потому что обязательно разочаруешься. И не воображай, что сможешь мною манипулировать. Три этих человеческих существа, может быть, и пойдут за тобой, а я — нет. Я пришел сюда, потому что у меня есть свой интерес.

Он ушел прежде, чем Стефан нашелся, что ему ответить. Впрочем, какая разница? Дамон все равно никогда его не слушал. Даже по имени никогда не обращался. Только это высокомерное «братишка».

«И вот теперь он ушел доказывать свою ненадежность», — подумал Стефан. Замечательно. Он может выкинуть какую-нибудь мерзость только для того, чтобы продемонстрировать Стефану, что способен на нее.

Усталый, Стефан выбрал дерево, прислонился к нему спиной, присел на корточки и стал смотреть в ночное небо. Он попытался проанализировать то, что им было известно раньше, и то, что он узнал этим вечером. «Викки описала убийцу — высокий, светловолосый, голубоглазый», — думал он… Это описание кого-то ему напоминало. Кого-то, кого он сам не видел, хотя и слышал о нем…

Бесполезно. Сосредоточиться на загадке ему не удавалось. Он устал, ему было одиноко и отчаянно хотелось покоя. Но жестокая правда жизни заключалась в том, что никакого покоя не предвиделось.

«Ты сказала мне неправду, Елена», — подумал он.

Была одна фраза, одно обещание, которое она повторяла вновь и вновь. «Что бы ни случилось, Стефан, я буду с тобой. Скажи, что ты мне веришь». И он твердил, не в силах сопротивляться магии ее слов: «Да, Елена, верю. Что бы ни случилось, мы будем вместе».

Но она бросила его. Пусть и не по своей воле, но, в конечном счете, какое это имело значение? Она ушла и оставила его одного.

Бывали минуты, когда единственное, чего ему хотелось, — это отправиться за ней.

«Надо срочно подумать о чем-то другом, о чем-то другом», — твердил он себе, но было слишком поздно. Вырвавшиеся наружу воспоминания о Елене витали вокруг него, слишком болезненные, чтобы их можно было вынести, и слишком прекрасные, чтобы прогонять их.

Их первый поцелуй. Потрясение от пьянящей сладости ее губ, соприкоснувшихся с его губами. Потом — новые потрясения, одно за другим, все более и более сильные. Елена словно бы проникла в сокровенные глубины его существа, те глубины, о которых он сам почти успел забыть.

Тогда он испугался — ему показалось, что рушится его защита. Все его тайны, все средства обороны, все хитрости, которые он пускал в ход, чтобы не позволять никому приближаться к себе, — Елена сломала все это и обнажила его уязвимые стороны.

Обнажила его душу.

И наконец он понял, что сам этого хотел. Он хотел, чтобы Елена увидела его без защитных механизмов, без возведенных им самим стен. Он хотел, чтобы она узнала его таким, какой он на самом деле.

Страшный? Да. Когда она наконец узнала его секрет, когда увидела, как он пожирал птицу, его скрутило от стыда. Он был уверен, что при виде крови у него на губах она в ужасе и омерзении отвернется от него.

Но когда той ночью он заглянул ей в глаза, то увидел там понимание. Прощение. Любовь.

Ее любовь исцелила его.

И тогда он понял, что они никогда не смогут обойтись друг без друга.

Стали всплывать другие воспоминания, и Стефан жадно хватался за них, несмотря на то что они, словно острые когти, разрывали его сердце. Ощущения. Елена, такая нежная в его объятиях. Прикосновение ее волос к его щеке, легкое, как крылышко мотылька. Линия ее губ, их вкус. Потрясающая полуночная синева ее глаз.

Ничего этого больше нет. Все это навсегда исчезло для него.

Но ведь Бонни нашла Елену. Дух Елены, ее душа все еще блуждали где-то рядом.

И он мог бы ее призвать. Кто как не он? В его распоряжении была Сила. И у него было больше прав искать ее, чем у кого бы то ни было.

Он знал, как это делается. Надо закрыть глаза. Представить себе человека, которого хочешь вызвать. Это просто. Он мог увидеть Елену, ощутить ее. Потом — позвать, послав в пространство свою тоску и свое страдание. Распахнуть душу и добиться того, чтобы призыв был услышан.

Это еще проще. Ему было плевать на любую опасность. Он собрал всю свою тоску, всю свою боль и отправил их на поиски, как молитву.

И… ничего не почувствовал.

Только пустоту и собственное одиночество. Только молчание.

Его Сила была не такой, как у Бонни. Он не смог прикоснуться к той, которую любил больше всего на свете, к той единственной, которая имела для него значение.

Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким.

* * *

— Чего-чего ты хочешь? — переспросила Бонни.

— Найти материалы по истории города Феллс-Черч. В первую очередь — все, что касается основателей города, — сказал Стефан. Они все вместе сидели в машине Мередит, стоявшей на некотором расстоянии от дома Викки. Был вечер следующего дня, и все, кроме Стефана, только что вернулись с похорон Сью.

— Это как-то связано со Сью? — Взгляд темных глаз Мередит, таких спокойных и умных, сейчас был устремлен на Стефана. — Думаешь, ты разгадал загадку?

— Не исключено, — проговорил он. Весь сегодняшний день он размышлял. Он сумел стряхнуть боль прошлой ночи и снова взял себя в руки. Пускай он не смог вызвать Елену — все равно он докажет, что она не напрасно верила в него. Он сделает то, чего она хотела. Он сосредоточился на деле, и это его успокаивало. Позволяло не поддаваться эмоциям.

— У меня есть идея насчет того, что здесь произошло, — добавил он, — но это долгая история, и мне не хотелось бы рассказывать, пока я не удостоверюсь.

— Почему? — запротестовала Бонни. «Как она не похожа на Мередит», — подумал Стефан. Огненно-рыжие волосы и такой же темперамент. Тонкое лицо в форме сердечка и светлая, прозрачная кожа производили обманчивое впечатление. Бонни была умна и находчива, пускай даже сама только-только начала это осознавать.

— Потому что, если я ошибся, могут пострадать невиновные. Пойми, пока это только догадки. Но я обещаю: если сегодня ночью я найду доказательства своей правоты, то все вам расскажу.

— Может, поговоришь с миссис Гримсби? — посоветовала Мередит. — Она работает в городской библиотеке и многое знает об основании Феллс-Черч.

— Опять-таки Онория, — сказала Бонни. — Она же была одной из основательниц города.

Стефан бросил на нее короткий взгляд.

— Я так понял, что Онория Фелл перестала с тобой разговаривать, — сказал он, осторожно подбирая слова.

— Я не имею в виду, чтобы ты поговорил с ней. Ее нет — пшшш, испарилась, — досадливо поморщилась Бонни. — Я имею в виду ее дневник. Он в библиотеке, вместе с дневником Елены. Миссис Гримсби выложила их на стенд у абонементного стола.

Стефан был удивлен. Ему не понравилось, что дневник Елены выставлен на всеобщее обозрение, но записки Онории могли оказаться именно тем, что он искал. Онория Фелл была не просто мудрой женщиной; она была прекрасно осведомлена о делах потусторонних. Она была колдуньей.

— Библиотека уже закрыта, — сказала Мередит.

— Это даже лучше, — сказал Стефан. — Никто не узнает, чем мы интересуемся. Думаю, двое пойдут туда, а двое останутся дежурить здесь. Мередит, если ты пойдешь со мной…

— Я бы посидела тут, если не возражаешь, — сказала Мередит. — Устала, — пояснила она, увидев, что он изменился в лице. — Быстрее отдежурю — быстрее вернусь домой. Почему бы тебе не пойти с Мэттом? А мы с Бонни посидим тут.

Стефан по-прежнему не сводил с нее глаз.

— Ладно, — медленно сказал он. — Хорошо. Если только Мэтт не возражает. — Мэтт пожал плечами. — Значит, так и сделаем. Это займет часа два, а то и больше. Сидите в машине и заблокируйте дверцы. Тогда вы будете в безопасности.

Если его подозрения верны, то новых нападений можно еще какое-то время не опасаться — по крайней мере, ближайшие несколько дней. С Бонни и Мередит ничего не должно было случиться. Но теперь его мучил вопрос, что стоит за отказом Мередит. Он был уверен, что дело тут не только в усталости.

— Кстати, а где Дамон? — спросила Мередит, когда они с Мэттом уже собрались уходить.

Стефан почувствовал, как напряглись мышцы его живота.

— Не знаю.

Он ждал, что кто-нибудь задаст этот вопрос. Он не видел брата с прошлой ночи и не имел ни малейшего представления о том, чем он сейчас занят.

— Рано или поздно он даст о себе знать, — сказал он и захлопнул дверцу со стороны водительского кресла, где сидела Мередит. — Чего я, собственно говоря, и опасаюсь.

Всю дорогу до библиотеки они с Мэттом шли молча, стараясь держаться тени и избегая освещенных участков. Он не мог позволить себе, чтобы его заметили. Хотя Стефан вернулся, чтобы помочь городу Феллс-Черч, он явственно ощущал, что город Феллс-Черч не хочет его помощи. Он был здесь незваным гостем, чужаком. Если его поймают, ему не поздоровится.

Вскрыть замок на двери библиотеки оказалось легко — элементарный пружинный механизм. Дневники были именно там, где говорила Бонни.

Усилием воли Стефан остановил уже протянутую к дневнику Елены руку. Там были записи, сделанные в последние дни ее жизни, написанные ее почерком. Если он сейчас начнет об этом думать…

Он сосредоточил все внимание на лежащей рядом книге в кожаном переплете. Разбирать выцветшие чернила на пожелтевших страницах было нелегко, но через несколько минут его глаза привыкли к мелкому сложному почерку с изысканными завитками.

В дневнике рассказывалась история Онории Фелл и ее мужа, которые вместе со Смоллвудами и еще несколькими семьями давным-давно пришли сюда, в эти пустынные места. Им угрожала не только оторванность от внешнего мира и голод, но и дикая природа. Онория рассказывала об их жизни просто и откровенно, без всякой сентиментальности.

На этих страницах Стефан нашел то, что искал.

Покрутив затекшей шеей, он внимательно перечитал запись. Потом откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Он был прав. Сомнения развеялись. Значит, он правильно понял, что именно произошло недавно в Феллс-Черч. На секунду его охватил приступ бешеной ярости, и ему захотелось рвать, крушить, терзать. Сью. Прелестная Сью, подруга Елены, погибла… ради этого. Кровавый ритуал, кощунственное посвящение. Ему хотелось убивать.

Потом приступ ярости миновал, и на смену ему пришла страстная решимость остановить то, что происходит, и навести порядок.

«Я обещаю тебе, — прошептал он, мысленно обращаясь к Елене, — я остановлю это. Не знаю, каким способом, но остановлю».

Он поднял глаза и увидел, что Мэтт смотрит на него.

Мэтт держал в руках дневник Елены, заложив его большим пальцем. Сейчас его глаза были такими же темно-синими, как у Елены. Слишком темными, полными смятения, грусти и чего-то похожего на ожесточение.

— Ты нашел, что искал, — сказал Мэтт. — И то, что ты нашел, очень плохо.

— Да.

— Чего, в сущности, и следовало ожидать. — Мэтт вернул дневник Елены на полку. В его голосе слышалось чуть ли не удовлетворение. Как у человека, чьи ожидания только что подтвердились.

— Я мог бы сэкономить твое время. — Мэтт обвел глазами темную библиотеку, позвякивая мелочью в кармане. При взгляде на него могло показаться, что он спокоен, но голос его выдавал. Он звенел от напряжения. — Представь себе самое худшее, что только может быть, — и попадешь в точку, — закончил он.

— Мэтт… — Стефан почувствовал укол беспокойства. После своего прибытия в Феллс-Черч он был слишком занят, чтобы внимательно присмотреться к Мэтту. Только теперь он понял, что это непростительная глупость. Что-то в Мэтте было ужасающе неправильно. Все его тело было напряжено. А разум, чувствовал Стефан, погружен в боль и отчаяние.

— Что с тобой, Мэтт? — тихо спросил Стефан. Он встал и подошел к нему. — Я что-то сделал не так?

— Я в норме.

— Ты дрожишь.

Это было правдой. По натянутым мускулам Мэтта пробегали судороги.

— Говорю тебе: я в норме! — Мэтт отшатнулся от него и защитным жестом свел плечи. — И вообще — что ты мог сделать не так? Ну разве что увел у меня девушку и позволил ее убить.

Этот укол был другим. Удар был направлен в сердце Стефана — и попал прямо в цель. Как лезвие, когда-то давно убившее его. Стефан попытался дышать ровно. Он не доверял себе и поэтому предпочел ничего не говорить.

— Прости меня. — Голос Мэтта был свинцово-тяжелым, а когда Стефан взглянул на него, то увидел, что напряженные плечи опустились. — Это было скотство — так говорить.

— Ты сказал чистую правду. — Стефан помедлил, а потом добавил ровным голосом: — Но дело ведь не только в этом, верно?

Мэтт не ответил. Он смотрел в пол, ковыряя что-то невидимое носком ботинка. В тот момент, когда Стефан уже отчаялся что-нибудь услышать, он поднял на него глаза и задал ответный вопрос:

— Мир. Какой он на самом деле?

— Какой… что?

— Мир. Ты его повидал, Стефан, у тебя ведь было лет четыреста-пятьсот форы, так? И я хочу спросить. Мир, в общем и целом, стоит того, чтобы его спасать? Или он, в общем и целом, просто большая куча дерьма?

— Ох! — Стефан закрыл глаза.

— А люди, а, Стефан? Род человеческий. Кто мы такие — болезнь или просто симптом? Вот смотри. Возьмем кого-нибудь, например… например, Елену, — на мгновение голос Мэтта дрогнул, но он продолжил: — Елена пожертвовала жизнью, чтобы в этом городе могли спокойно жить такие девушки, как Сью. А теперь Сью мертва. Все началось заново. И никогда не закончится. Нам не победить. Какие ты делаешь из этого выводы?

— Мэтт…

— Вот что я хочу спросить на самом деле: в чем смысл? Может, все это — какая-то космическая шутка, которой я не понимаю? Или просто огромная идиотская ошибка? Понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю, Мэтт. — Стефан сел и запустил пальцы в волосы. — Если ты помолчишь минутку, я попытаюсь ответить тебе.

Мэтт пододвинул стул и сел на него верхом:

— Поехали. Ты уж постарайся.

Он смотрел на него угрюмо и вызывающе, но Стефан видел, что за этим взглядом скрывается невыносимая боль.

— Я повидал много зла, Мэтт, больше, чем ты можешь себе представить, — начал Стефан. — Я сам творил зло. Зло всегда будет частью моей натуры, как бы я этому ни сопротивлялся. Иногда мне казалось, что человеческая раса — зло, намного большее, чем наша. Иногда — что в обеих наших расах так много тех, кто сеет зло, что уже неважно, что происходит со всеми остальными.

Впрочем, если разобраться, то я знаю ненамного больше, чем ты. Нет, я не могу тебя утешить: мол, конечно, смысл есть. Или: да, рано или поздно все будет хорошо. — Стефан посмотрел Мэтту в глаза и сказал, тщательно подбирая слова: — Но у меня к тебе встречный вопрос. Ну и что тогда?

Мэтт уставился на него.

— И что тогда?

— Вот именно. И что тогда?

— Если вселенная — это зло и, как ни старайся что-нибудь исправить, все равно все без толку? — В голосе Мэтта все отчетливее звучало недоверие.

— Да, именно. Ну и что тогда? — Стефан наклонился вперед. — Что ты, Мэтт Ханикат, станешь делать, если окажется, что все, что ты сказал, — правда? Что будешь делать ты, лично ты? Сложишь руки и поплывешь по течению?

Мэтт крепко сжал спинку стула.

— Ты это о чем?

— Можно ведь и так — просто плыть по течению. Дамон все время это твердит. Можно встать на сторону зла — ведь зло всегда побеждает. И никто тебя не упрекнет. Ведь если весь мир таков, то с какой стати ты должен быть другим?

— К чертям собачьим! — заорал Мэтт. В его синих глазах пылал огонь; он даже привстал со стула. — Пускай Дамон так и делает! Но, даже если мы проиграли, это не повод сидеть сложа руки. Даже если я буду точно знать, что мы проиграли, я все равно буду бороться. Проклятье, я должен бороться!

— Я знаю. — Стефан откинулся на спинку, и на его губах промелькнула слабая улыбка. Она была усталой, эта улыбка, но в ней ясно читалось, что в этот момент он чувствует внутреннюю близость с Мэттом. А через секунду он догадался по лицу Мэтта, что тот это понял.

— Я знаю. И я тоже так считаю, — продолжал Стефан. — Нельзя сдаваться только потому, что у нас мало шансов. Мы должны бороться, потому что иначе остается только одно — сдаться.

— Я не собираюсь сдаваться, — стиснув зубы, сказал Мэтт. Наконец-то пламя, которое все это время пылало глубоко внутри, пробилось наружу. — Ни в чем. И никогда.

— Никогда — это довольно долгий срок, — усмехнулся Стефан. — В общем, не знаю, стоит оно того или не стоит, но я тоже собираюсь бороться. Я понятия не имею, есть ли у меня шансы. Но я попытаюсь.

— Это единственное, что мы можем, — сказал Мэтт. Он медленно встал и выпрямился. Напряжение ушло из его мышц, а глаза опять стали голубыми, пронзительными — такими, какими их помнил Стефан. — Ладно, — тихо закончил он. — Если ты нашел то, что искал, лучше бы нам вернуться к девушкам.

Стефан задумался, стараясь переключиться.

— Мэтт, если я все понял правильно, то в ближайшее время девушкам ничего не грозит. Хотя все равно будет лучше, если ты их подменишь. А я почитаю еще кое-что, раз уж пришел сюда. Был такой человек, по имени Гервасий Тильберийский, [3] который жил в начале XIII века.

— Еще до тебя? — ухмыльнулся Мэтт, и на лице Стефана появилась тень улыбки. Секунду они стояли молча, глядя друг на друга.

— Договорились. Думаю, встретимся у дома Викки. — Мэтт пошел было к двери, но тут же остановился. Внезапно он снова обернулся и протянул руку: — Я рад, что ты вернулся, Стефан.

Стефан пожал его руку:

— А я рад, что ты это сказал.

Больше он не произнес ни слова, но где-то внутри почувствовал тепло, которое чуть-чуть смягчило острую боль.

И чувство одиночества.

Оттуда, где сидели Бонни и Мередит, было видно только окно Викки. Лучше было бы подобраться поближе, но тогда их могли увидеть.

Мередит допила остатки кофе из термоса, зевнула, тут же виновато спохватилась и посмотрела на Бонни.

— Тоже не можешь заснуть ночью?

— Ага. С чего бы это, интересно? — усмехнулась Мередит.

— Думаешь, парни все-таки решились немножко поболтать?

Мередит бросила на нее удивленный взгляд, а потом улыбнулась. Бонни сообразила: Мередит не ожидала, что она догадается.

— Очень надеюсь, — сказала Мередит. — Мне кажется, Мэтту от этого немного полегчает.

Бонни кивнула и снова откинулась на спинку. Никогда еще в машине Мередит не было так уютно.

Когда она снова посмотрела на Мередит, темноволосая девушка уже спала.

Замечательно. Просто замечательно. Бонни уставилась на кофейную гущу на дне кружки и состроила рожицу. Расслабляться нельзя: если они обе заснут, может случиться беда. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и стала смотреть на освещенное окно Викки.

Когда картинка у нее перед глазами раздвоилась и поплыла, Бонни поняла: надо срочно что-то предпринимать.

Свежий воздух. Вот что поможет. Даже не стараясь поменьше шуметь, она разблокировала дверцу и повернула ручку. Дверь со щелчком открылась, но Мередит продолжала дышать спокойно и глубоко.

«Похоже, она действительно здорово устала», — подумала Бонни, выбираясь наружу. Она осторожно захлопнула дверь, оставив Мередит внутри. И только тут сообразила, что у нее нет ключей.

Проклятье. Теперь, чтобы вернуться в машину, придется будить Мередит. А пока можно сходить проведать Викки. Может быть, она еще не спит.

Несмотря на тяжелое пасмурное небо, ночь была теплой. За домом чуть заметно шевелилась листва грецких орехов. Стрекотали сверчки, но их монотонное пение не нарушало общего ощущения тишины.

Запах жимолости ударил ей в нос. Бонни легонько постучала ногтями по окну Викки, пытаясь увидеть что-нибудь в щелку между шторами.

Ответа не было. Бонни разглядела на кровати кучу одеял и сверху — копну свалявшихся каштановых волос. Викки тоже спала.

Стоя под окном, Бонни ощущала, что вокруг нее словно сгущается тишина. Замолкли сверчки, деревья замерли в неподвижности. И все-таки она изо всех сил старалась что-то расслышать. Что-то, что, как она точно знала, было поблизости.

Бонни понимала: она тут не одна.

Об этом ей говорили не органы чувств, а пробудившееся не так давно шестое чувство, порой заставлявшее холодеть ее руки и позвоночник и позволявшее распознавать присутствие Силы, — ее шестое чувство говорило ей вполне отчетливо: тут… тут что-то есть. Причем совсем близко. И оно следит за ней.

Она медленно обернулась, отчаянно стараясь двигаться бесшумно. Если она не будет шуметь, то, может быть, это что-то не тронет ее? Может, оно ее не заметит?

Тишина стала глухой и угрожающей. Она пульсировала у нее в ушах, смешиваясь с биением сердца. Бонни никак не могла отделаться от мысли, что в любую секунду что-то может с визгом броситься на нее из этой тишины.

«Что-то с горячими влажными руками», — думала она, вглядываясь в темный двор. Серое на черном, черное на черном — вот и все, что ей удалось рассмотреть. Тени. Все тени шевелились, и каждая из них могла быть этим. Этим с горячими влажными руками, сильными настолько, что они легко смогут раздавить ее…

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒