Александр Прозоров 5 страница

— Десятерых? — Зверев глянул себе на живот, потом повернулся к жене, коснулся кончиком пальца ее соска, начал медленно водить вокруг него, заставив красноватую лепешечку собраться в небольшую пику. — Хорошо, я докажу…

— Только нам уехать сегодня надобно обязательно! — предупредила Полина. — А то ведь — грех.

К тому часу, когда дворовая девка постучала в дверь светелки, Андрей, кажется, сумел убедить супругу в своей честности. Если не числом, то хотя бы старанием. Правда, избавиться от накопившейся приятной слабости он уже не мог и теперь с ужасом ждал продолжения пиршества: в таком состоянии он свалился бы с ног далее от чарки пива. Князя Сакульского могло спасти только чудо.

И оно свершилось! В обширной трапезной, куда они вошли, было совершенно пусто. Настолько, что в первый миг Андрей вовсе не заметил маленькой, худощавой фигурки князя Юрия Друцкого, без шубы и ферязи выглядевшего вовсе как мальчик-с-пальчик.

— Доброе утро, дядюшка! — Княгиня обняла хозяина, поцеловала в щечку, после чего уселась слева от него, но не рядом, а через три места.

— Доброго тебе здоровья, княже, — поклонился Зверев. — Пусто тут сегодня, однако.

— Разъехались соколы, — вздохнул Друцкий, поднимая золотой кубок рукой, обтянутой ломкой пергаментной кожей. — Не стали со стариком прощаться. Пока отдыхал на пиру, все и разъехались.

— И Федор Юрьевич тоже?

— Нет, — улыбнулся хозяин. — Ныне уж он отдыхает, не поднять. Холопы сказывали, за полночь разъезжались-то. Уж не ведаю, как и добрались. Хотя, ночи ныне светлые. Опосля еще маненько ближние други посидели. Сын, отец твой, боярин Рыканин, да Савелий Мохнатый, что под Юрьевом меня от кнехтов ливонских отбил. Вот и отлеживаются ныне. Тебе не понять, ты, вижу, опять ровно и не пил вовсе. Однако и тебе доброго здоровия. Вот, капустой кислой подкрепись, стерлядка заливная вон, в лотках имеется, студень говяжий. А хочешь, пива тебе прикажу? Мне-то, окромя кваса и рассола, ничего и видеть не хочется. Да ты сюда, рядышком садись… — похлопал справа от себя князь.

— Спасибо, Юрий Семенович, я тоже квас по утрам предпочитаю, — занял Андрей почетное, предназначенное для хозяйского сына, место.

— Ешь, пей, — широким жестом предложил Друцкий. — Что на столе — все твое.

Зверев кивнул и потянул к себе миску с рыбным заливным.

— А ты меня порадовал, сынок, порадовал, — неожиданно признал хозяин. — Племяннице своей я счастья желал, но уж не думал, что с мужем она радостью расцветет. Вижу, вижу, как изменилась, как к тебе тянется. А ведь отпускал за тебя лишь оттого, что весь век девке все едино куковать невозможно, как бы баловать ее при себе ни хотелось. Рано или поздно, а отдавать придется. Не в мужнины руки, так в монастырь судьба уведет. Опять же, с княжеством дело решать требовалось. Ты же сыну моему жизнь спас, меня от ляхов оборонил. Оттого тебя, сынок, для нее и выбрал.

Андрей молчал, не зная, что делать. Есть под такой искренний, кажется, монолог было неудобно, отвечать — нечего.

— Давеча Полину увидел — так с души моей ровно камень упал. Вижу, не просто наследника для нас под сердцем носит. Вижу, песней и любовию племянница полна. А то, сынок, многого стоит. Знай, близок ты ныне мне стал, как родной. Ровно к отцу, за нуждой любой обращаться можешь. Посему сказать хочу, что просьбу твою исполнил я полностью. Прикатили поутру все пятеро корабельщиков моих, коих отдаю тебе головой и невозбранно. Считай подарком моим для вашей с Полиной радости. Будет свой парус — глядишь, и навещать чаще станете.

— Спасибо, князь, — сухо поблагодарил его Зверев.

Как ни изъяснялся в своей любви Друцкий, у Андрея появилось сильное подозрение, что после рождения законного наследника рода Сакульских дядюшка намеревался забрать племянницу от постылого мужа к себе в усадьбу и голубить, баловать, как и ранее. С родовитым боярином из рода Трубецких, Репниных или Оболенских такой фокус бы не прошел, а вот с провинциальным, неименитым боярином Лисьиным — вполне мог и прокатить. Отпросилась бы жена к родичу повидаться, да и не вернулась. И чего сделаешь? Силой не забрать: у Друцких одних детей боярских больше, нежели у Лисьиных холопов. Царю или в приказ с этой бедой кланяться — так ведь позор на сто веков вперед для всего рода! Да-а, с такими родственниками ухо нужно держать востро. По миру ведь пустят и еще благодарить по гроб жизни заставят.

— Токмо ушкуй морской покупайте, на прочие не разменивайтесь. Опасно на прочих в Ладогу выходить. Пятеро корабельных с ним управятся, а опосля еще и своих обучите. Ты подкрепился? Пойдем, покажу холопов новых твоих.

Андрей с тоской глянул на стерлядь, так и оставшуюся нетронутой, и вслед за хозяином поднялся из-за стола. Они спустились во двор, где вся челядь мгновенно скинула шапки и замерла в поклоне, подошли к конюшне. Князь Друцкий заглянул внутрь:

— Эй, на сеновале! Подь сюда, бездельники! Токмо и знают бока отлеживать.

Наверху, где под коньком крыши, над жердяным потолком, было набито еще изрядно, несмотря на весну, сена, послышалось шебуршание, потрескивание, вниз посыпались сперва мелкие колоски и стебельки, потом спрыгнули двое ребят. Других трое корабелов спустились не спеша, по приставной лестнице. Они собрались в воротах и, не выходя наружу, низко поклонились:

— Здравствуй, батюшка князь.

— Япона мама… — только и смог выдохнуть Зверев.

Двумя из обещанных ему корабелов оказались мальчишки лет по двенадцать: один рыжий, другой косоглазый. Вряд ли они могли продаться в холопы добровольно. Скорее всего, родители продали, чтобы от закупа избавиться или иной кабалы. По лестнице первым спустился мужик лет сорока, с изуродованной левой половиной лица и вывернутой наизнанку, словно у кузнечика, левой ногой. Похоже, его в свое время чем-то очень крепко приложило. Даже странно, что рука осталась нормальной. Вторым, кряхтя, слез старик лет семидесяти, седой до непорочной белизны, с трясущейся головой и впалой грудью. Лишь третий холоп оказался ладным с виду тридцатилетним мужиком. Но Андрей был уверен, что и с ним все не слава Богу. Не мог же Друцкий ему нормального человека отдать!

— Чего ты там бормочешь, княже? — тут же вскинулся Юрий Семенович. — Тебе ведь в торговые походы не ходить, на ушкуе по полгода не жить. Корабелы у тебя больше в имении без дела слоняться станут. А коли так — чего опасаться? Коли понадобится до Новагорода али сюда — и они тебе ушкуй доведут, а большего и не потребно. Лучемир, вот, даром что моего отца ровесник, однако же с закрытыми глазами где угодно корабль проведет. Риус, — указал хозяин на рыжего мальчонку, — у него уж два года в учениках, скоро сам кормчим станет. Васька Косой ловок, что белка, высоты не боится вовсе. Оснастку на мачте поправить потребуется — его сразу и посылай. Левший рулевым стоять может, коли потребуется, паруса ставить, натягивать. Бегать ведь на ушкуе некуда, а силы в нем за троих будет. Тришка тоже мужик крепкий. Так что парусами управляться у тебя будет кому, кормчий есть. Чего еще надо? Вот, холопы, отныне это ваш новый хозяин, князь Сакульский, Андрей Васильевич. Служите ему честно, как мне служили.

— Спасибо, княже, за милость твою, — поклонился Зверев и, памятуя, что дареному коню в зубы не смотрят, ничего более добавлять не стал. — А вы собирайтесь, сегодня в путь отправляемся. И назад, может статься, вы уже не вернетесь. Риус, беги в людскую, найди холопов моих — Пахома, Звиягу и Вторушу. Скажи, пусть коней готовят, Василия Ярославовича собирают. Мыслю, до полудня выедем. Вернуться нам сегодня надобно, а завтра снова в дорогу…

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒