Маргарет Уэйс, Дон Перрин 3 страница

Отношения между двумя братьями, находившиеся в точке кипения после страшных событий в Башне, потихоньку остыли с приходом зимы. Рейстлин запретил брату вспоминать события того дня или как‑ то обсуждать их. Карамон не особо и упрямился, потихоньку начав считать для себя, что брат, когда убивал его, либо знал, что это морок, либо просто не разглядел, на кого нападает. Рейстлин с ним не спорил. Где‑ то на задворках души Карамона жила уверенность в том, что если брат и убил его, так он, несомненно, заслужил это. Он совсем не обвинял своего близнеца, а когда на него вдруг накатывала тоска, становилось совсем плохо и мрачно, то юноша всеми силами стремился сохранить своё убеждение в неприкосновенности. Пусть уж будет как будет, слишком хрупок ещё паритет их отношений. А если совсем становилось невмоготу, так к его услугам всегда была превосходная «гномья водка», так хорошо врачующая душу.

«В конце концов, я сильный и здоровый, — рассуждал Карамон, — а Рейст слабый и больной. Значит, я обязан его защищать».

Рейстлин и сам чувствовал себя не лучше, испытывая глубокий стыд за убийство брата, да ещё совершенное в порыве безумной ревности. И он тоже всеми силами старался подавить эти воспоминания, закопать их в глубинах памяти раз и навсегда. Закопать так, чтоб никто никогда даже предположить не смог, что здесь что‑ то спрятано. Маг уверил себя, что убил всего лишь иллюзию, морок, посланный его испытать. Потихоньку это начало давать свои плоды, и к празднику зимы отношения братьев стали почти такими же, какими были до злополучного Испытания в Вайретской Башне Высшего Волшебства.

Рейстлин не любил холод и снег. Когда ударили морозы, юный маг уже не рисковал выходить из уютного дома Лемюэля, и единственным развлечением для него стали сплетни, которые приносил Карамон. Мысленно маг называл всех приятелей брата глупцами и идиотами, ничего не понимающими в истинных жизненных ценностях. Карамон старался, как мог, стремясь вызвать на губах близнеца хотя бы тень улыбки, но обычно добивался лишь тонкой сардонической усмешки.

Холодные зимние дни Рейстлин проводил за изучением посоха. Теперь он уже с уверенностью мог бы сказать, что знает основные силы, скрытые в посохе Магиуса, — правда, подчинить себе и использовать их он пока не мог. Это огорчало юношу, но он всякий раз напоминал себе, что для любого другого было бы счастьем просто обладать посохом, а он уже продвинулся в его изучении так далеко, как никто прежде.

Рейстлин начал практиковаться в боевых заклинаниях, стремясь войти в хорошую форму к тому дню, когда они с братом присоединятся к наёмной армии. Он изучал свитки, оставшиеся от почтенного отца Лемюэля, в которых говорилось, как наилучшим способом совместить искусство магии и навыки простого боя, — ведь именно от этого зависело их с братом благосостояние.

Тренируясь, они с Карамоном истребили неисчислимое количество воображаемых врагов и сожгли пару деревьев на опушке леса, когда огненные заклинания Рейстлина работали не совсем так, как нужно. Впрочем, оба близнеца не сомневались, что скоро всё будет работать безотказно. Через некоторое время они уже всерьёз решили, что теперь уж небольшую армию хобгоблинов смогут остановить самостоятельно, и очень жалели, что на Гавань никто не хочет напасть под покровом зимы.

— Жалкая раса! — восклицали довольные близнецы, имея в виду не то конкретно хобгоблинов, не то все враждебные расы, вместе взятые. — Готовы сидеть до последнего в своих тёплых пещерах, вместо того чтоб выйти и сразиться!

Весна пришла в Гавань вместе с малиновками, кендерами и прочими странниками, принёсшими новости о том, что дороги открылись и сезон путешествий начался. Настало время близнецам отправиться на восток и найти подходящий корабль, который бы доставил их в главный город баронства Лэнгтри, где находился постоянный штаб самого барона Айвора.

Карамон начал сборы, пакуя одежду и провизию для поездки, а Рейстлин отбирал необходимые ингредиенты для заклинаний и самые важные свитки. Лемюэль печалился, видя такие поспешные сборы, но ничего не мог поделать. Перед отъездом он предоставил Рейстлину свой сад в полное распоряжение, разрешив взять из него всё, что нужно юному магу. Прислуга и завсегдатаи гостиницы «Оружие Гавани» почувствовали себя сиротами, когда Карамон объявил о своём скором отъезде. Все дороги от таверны и до дома Лемюэля были забиты рыдающими и стенающими женщинами. Впрочем, возможно, так казалось одному только Рейстлину.

Здоровье молодого мага заметно улучшилось, да и он сам научился справляться со своей болезнью. Теперь юноша сидел на лошади легко и непринуждённо, наслаждаясь каждым глотком весеннего воздуха, от которого он почти отвык за долгую ледяную зиму. Сознание того, что брат недреманным оком следит за каждым его движением, придавало Рейстлину желание казаться здоровее, чем на самом деле. Но и без этого маг теперь легко переносил более длинный путь, чем десять лиг в день.

Они решили объехать стороной Утеху, наткнувшись в лесу на след каких‑ то маленьких животных, с удивлением обнаружив через некоторое время, что те напоминают отпечатки детских ног.

— Мне кажется, я чувствую запах Отиковой картошки, — мечтательно проговорил Карамон, громко сглатывая слюну. — Ведь мы могли бы остановиться у него и пообедать.

Рейстлин тоже представил себе этот аромат и удивился той ностальгии, которая внезапно обрушилась на него. «Как просто сейчас было бы вернуться! — подумал он. — Расслабиться и забыть обо всех проблемах и горестях, смотреть на детей с их вечным обжорством или на седых стариков, согнутых годами в дугу. Как просто снова погрузиться в удобную, тёплую перину жизни и плыть в реке времени! »

Юноша заколебался, и лошадь, ощутив неуверенность всадника, немедленно замедлила шаг. Карамон посмотрел на близнеца с надеждой.

— Мы могли бы там даже переночевать… — придав голосу максимальную убедительность, проговорил он.

«Гостиница Отика… Место, где я впервые встретился с Антимодесом и узнал о кузнице души…» — предался воспоминаниям Рейстлин. — Гостиница Отика… Место, где люди зашепчутся за моей спиной и будут таращиться во все глаза…» Юноша изо всех сил вонзил каблуки сапог в бока животного, и лошадь, непривычная к такому обращению, рванулась вперёд изо всех сил.

— Рейст! Ну, может, хоть картошечки! — заорал сзади Карамон, тоже пришпоривая лошадь, чтоб догнать брата.

— У нас нет лишних денег! — отрезал тот, не оборачиваясь. — За рыбу из озера Кристалмир и ночёвку в лесу никто не возьмёт с нас ни монеты.

Карамон, знавший, что Отик не потребует с них за еду ни гроша, лишь тяжело вздохнул в ответ. Он осадил лошадь и с тоской посмотрел на Утеху. Конечно, город скрывали деревья, но силачу этого и не надо было видеть — образ милой Утехи всегда чётко стоял перед его глазами, где бы Карамон ни был.

Рейстлин, заметивший остановившегося Карамона, тоже осадил лошадь:

— Братец, ты же прекрасно знаешь, что если мы сейчас поедем в Утеху, то не уедем из неё никогда!

Карамон молчал, его лошадь нервно подёргивала ноздрями.

— Это что, та жизнь, которую ты хочешь? — повысил голос маг, — Хочешь вкалывать на ферме всю жизнь? С сеном в голове и заляпанный коровьим навозом? Или нет? Хочешь вернуться сюда с карманами, набитыми сталью, похваляясь боевыми шрамами под обожающими взглядами местных девушек?

— Ты прав, Рейст… — Карамон коснулся поводьев. — Ты знаешь, чего я хочу. Просто на мгновение у меня как‑ то защемило в груди, вот и все. Да, знаю, что это глупо. Я совсем не хочу оставаться дома, да и нет там никого, ради кого можно было бы задержаться. Я не имею в виду наших старых друзей, конечно. Стурм ушёл на север, Танис теперь с эльфами, Флинт со своими гномами, а где Тассельхоф, не знает вообще никто…,

— Ну конечно, никого, — бросил Рейстлин язвительно, — а ты никого не забыл?

Карамон искоса посмотрел на брата:

— Ну, есть одна персона…

Рейстлин понял невысказанную мысль и оборвал того на полуслове:

— Китиары сейчас нет в Утехе.

— Откуда ты знаешь? — удивился Карамон — Рейстлин выглядел непоколебимо уверенным в своих словах, — У тебя ведь не было видений? Ну, как… как… у нашей матери?

— Не знаю, не знаю насчёт матери, — произнёс Рейстлин, — но никаких предзнаменований и видений точно не было. Просто я знаю нашу сестру — не останется она в Утехе как пить дать. К тому же у неё теперь другие друзья и много новых интересов…

Дорога неожиданно сузилась; Карамон уверенно выехал вперёд, а Рейстлин остался позади. Некоторое время они ехали в полной тишине. Солнце пробивалось сквозь кроны деревьев, пронзая острыми лучами путников, когда они появлялись на миг на свету, и вновь пропадая в тени. В лесу было свежо и терпко пахло еловой смолой, дорога становилась всё более заросшей, заставляя лошадей замедлять ход.

— Может быть, не стоит так думать, Рейст, — произнёс Карамон после долгого молчания. — Я полагаю. Кит наша сестра — и этим всё сказано. Но… я не очень расстроюсь, если не увижу её очень долго.

— Можешь не сомневаться, — ответил Рейстлин. — Я не вижу ни одной причины, по какой наши пути должны пересечься.

— Ты прав, хотя иногда я думаю о ней интересные вещи…

— Опять «щемит в груди»?

— Нет, скорее бурчит. В животе. — Карамон вздрогнул. — Как вспомню, что она бросалась на меня с ножом…

— Да ты просто хочешь есть, — фыркнул Рейстлин, — Ну это понятно, время‑ то уже обеденное, — вздохнул Карамон. — Но я не о том. Когда я хочу есть, в животе просто бурчит, а здесь все иначе… Будто всего тебя встряхивает до основания, а волосы встают дыбом…

— Слушай, я просто пошутил! — резко прервал брата Рейстлин, на секунду высунувшись из своего красного капюшона, который он теперь надвигал глубоко, скрывая лицо в тени.

— А! Ну… тогда понятно, — осёкся Карамон, лихорадочно прикидывая, чем он мог рассердить брата. Но мысли силача, уже проложившие себе путь в определённом направлении, не желали сворачивать в сторону. — Слушай, Рейст, а как ты сегодня зажаришь рыбу? Я больше всего люблю, когда ты добавляешь немного лука, берёшь масло, поливаешь им листья салата, в которые завёрнута рыба, и выкладываешь все это на уже хорошенько разогревшиеся камни…

Рейстлин решил не останавливать брата и под рассуждения о еде погрузился в свои мысли, где не было ни Карамона, ни рыбы.

Через некоторое время они добрались до берегов Кристалмира, где и разбили лагерь. Рейстлин разжёг костёр, а Карамон немедленно отправился рыбачить и через некоторое время поймал четырнадцать вполне приличных окуней. Готовить их пришлось совсем не так, как любил Карамон, поскольку салат в этом году ещё не поспел, но и без него вышло неплохо.

Раскатав свои постели, братья улеглись, но если Карамон, набив живот, немедленно захрапел, то Рейстлин лежал с открытыми глазами, наблюдая, как красный, смеющийся свет Лунитари играет на лице брата. Ночь была тиха, и только негромкий плеск воды нарушал её. Отблески луны огоньками скакали в волнах, словно приглашая мага присоединиться к ним, он улыбнулся, извиняясь за то, что не хочет сменить комфорт и уют своей постели на их танец. Рейстлин думал, что действительно был бы рад, как и сказал брату, никогда больше не видеть сестру. Нити их жизни были вплетены в один узор, но узор этот со временем становился всё более тусклым и потёртым. Свою собственную нить маг сейчас представлял как быстро и чётко раскручивающуюся прямо к заветной цели и не подозревал, что именно в этот момент нить сестры снова пересекает его собственную, формируя странный узор, таинственную и смертельную паутину…

Минул ровно год с тех пор, как друзья, собравшиеся в гостинице «Последний Приют», договорились вновь встретиться через пять лет.

В Оплот, а вернее, в эту часть Ансалона пришла весна. На самом деле этому городу было неведомо набухание почек на деревьях и таяние снегов, на склонах гор, известных как Властители Судеб, никогда не распускались жёлтые нарциссы, не слышалось весёлого пения птиц, парящих в потоках тёплого воздуха. Деревья вокруг были давно вырублены, чтобы прокормить ненасытные огненные утробы печей, нарциссы умерли в ядовитых испарениях вулканов, а если и были в округе птицы, так их давно поймали, ощипали и съели.

Весенняя пора в Оплоте была, прежде всего, сезоном военных кампаний, когда перевалы открываются для марширующих колонн. Отряды Лорда Ариакаса проводили зиму в промёрзших палатках, страдая от нехватки еды и тепла. К весне командиры хотели получить голодную и жаждущую крови армию, и для каждого солдата тепло означало скорую возможность убивать и грабить, набивая впалые животы и пустые карманы.

Приход весны поднял настроение воинов Оплота на небывалую высоту, что выражалось в участившихся стычках с местным населением, которое в отместку непомерно вздувало цены на городских рынках. Особенно хитроумны были хозяева трактиров и гостиниц, вовсю торговавшие перебродившим вином, разбавленным элем или «гномьей водкой», заботливо настоянной на поганках.

— Что за Богами забытое местечко! — фыркнула Китиара, шагая по запруженным народом грязным улицам. — Затягивает, как болото!

— Да, здесь как тиной в канаве обрастаешь, — громко засмеялся в ответ Балиф.

Китиара усмехнулась. Она, конечно, видала гораздо более симпатичные местечки, но, несмотря на это, Оплот ей всё же нравился. Грубый, жадный и промозглый город возбуждал её интерес и захватывал с головой. Особенно если учесть, что последние несколько месяцев ей пришлось пролежать в кровати и не видеть ничего, кроме надоевшей комнаты, не слышать ничего, кроме историй и слухов, после которых оставалось лишь проклинать свою болезнь за то, что та не дала ей стать участницей этих событий. Малейший дискомфорт или задержка мгновенно выводили её из себя. Как только воительница смогла достаточно оправиться от болезни, ею было немедленно написано письмо, отправленное в маленькую и грязную гостиницу «Корыто» на окраине Утехи. Письмо было адресовано мужчине по имени Балиф, и он уже давно ожидал его. В послании была всего одна строчка: «Когда и где я должна встретиться с Лордом? »

Ответ оказался ещё короче: «Направляйся в Оплот».

Китиара, уже способная к долгому походу, немедленно отправилась в путь.

— Чем это так воняет? — морща нос, спросила она Балифа, встретившего её в день приезда. — Словно здесь залежи тухлых яиц!

— Это серные ямы, — ответил тот. — Потерпи. День‑ два — и ты уже ничего не заметишь. Главное достоинство Оплота в том, что сюда не суют нос чужаки, а те, кто этим занимается, быстро становятся на голову короче. Секретность и безопасность превыше всего, именно поэтому Лорд Ариакас доволен этим местом.

— Ну, тогда, верно, в так удачно расположенном городе живут одни шпионы, — засмеялась Китиара, шагая вперёд.

Балиф, покорно улыбнувшись, посторонился, любуясь ею. С тех пор как он видел её в последний раз, воительница сильно похудела, но по‑ прежнему была очень хороша — гибкая и изящная, как лесной зверь, яркие, как звезды, глаза и алые губы. Прекрасная кожаная броня и небрежно накинутый коричневый плащ оттеняли дикую красоту Китиары. Высокие сапоги и зелёные обтягивающие штаны подчёркивали изящность ног.

Заметив изучающий взгляд Балифа, Китиара правильно истолковала его и кокетливо отбросила прикрывший глаза завиток волос. Она была не прочь поразвлечься, а Балиф с его красотой и обаянием был тем прекрасным камнем тонкой огранки, который не стоило отбрасывать с дороги носком сапога. И что особенно важно, он был старшим офицером вновь формирующийся армии Ариакаса, профессиональным шпионом, убийцей и любимчиком Ариакаса, вхожим к нему в любое время, а это была та честь, которой очень хотелось обладать Китиаре. Но она прекрасно отдавала себе отчёт, сколько времени, сил и крови потребует эта цель, если её добиваться привычными способами.

Китиара нервничала. Ей пришлось заложить меч, чтобы найти деньги для путешествия до Оплота, и большая часть их ушла на оплату места на судне, которое перевезло её через Новое Море. Добравшись сюда, воительница не имела в кармане ни одной лишней монеты, всерьёз опасаясь, что ей придётся ночевать на улице. Теперь проблема была решена. Она ещё раз улыбнулась Балифу и поймала его ответную улыбку.

Офицер нервно облизнул губы и осторожно взял Китиару под локоть, помогая ей держаться подальше от пьяных гоблинов, в изобилии шатающихся по городу. Они не спеша шли вниз по улице, не обращая ни на кого внимания.

— Я провожу тебя до гостиницы, где я остановился, — горячо прошептал он ей на ухо, — это лучшее место в городе, хотя, возможно, тебе так и не покажется.

Когда они пересекали огромную лужу, раскинувшуюся во всю ширь улицы, осторожно ступая по перекинутым мосткам, чья‑ то тень преградила им дорогу.

— Эй, Балиф! — заорал грубый голос.

Посреди досок стоял здоровенный мужчина, затянутый в чёрную кожу, не давая им пройти вперёд. За ним смутно виднелось несколько теней. Мужчина медленно перевёл взгляд с Балифа на Китиару и долго разглядывал её.

— Так‑ так, что тут у нас… — протянул он. — Никак Балиф раздобыл где‑ то классную девку? Ну, я думаю, ты разделишь её со своими друзьями, не так ли?

Мужчина протянул руку и ухватил Китиару выше локтя.

— Давай, девка, поцелуй меня! Живо! Да не рыпайся ты, Балиф не будет возражать! Мы с ним раньше вместе вытворяли такое! Да мы… ох!

Мужчина сложился пополам и со стоном рухнул на землю, сжимая низ живота, метко поражённый носком тяжёлого башмака Китиары. Резкий добивающий удар по шее заставил его прекратить нытьё и вырубиться в грязной луже неопрятным кулём.

Китиара с гримасой боли потрясла ушибленной рукой — ублюдок носил окованный железом ошейник — и выхватила нож, спрятанный за голенищем сапога.

— Давайте! — крикнула она теням. — Кто ещё желает со мной «вытворять такое»?

Балиф, прекрасно знающий, на что способна Китиара, не вмешивался. Он отступил к стене дома, прислонился к ней, сложил руки на груди и откровенно наслаждался зрелищем.

Китиара легко балансировала на хлипких досках, перекидывая в пальцах нож давно привычными движениями. Мужчины, приготовившиеся получить лёгкую добычу, колебались. Они привыкли к ужасу и страху в глазах жертвы, но не могли найти и тени его в гневно мерцающих глазах Китиары. Там были лишь отвага и жажда крови.

Воительница рванулась вперёд, и нож в её руке, мелькая с немыслимой быстротой, на мгновение стал кругом света. Один из мужчин охнул и глупо уставился на свою руку, из которой захлестала кровь.

— Да я уж лучше положу к себе в кровать скорпиона! … — прорычал он, шаря по карманам в поисках ремня, чтоб перетянуть раненую руку, одарил Китиару ненавидящим взглядом и поспешил прочь, сопровождаемый своим нерешительным другом. Третьего приятеля они оставили лежать в луже, и к тому немедленно кинулась свора гоблинов, стремясь избавить его от содержимого карманов.

Кит вложила нож обратно в гнездо, поймав восхищённый взгляд Балифа.

— Спасибо, что позволил размяться, — бросила она ему.

Балиф зааплодировал:

— Ну что ты. Ты просто прелесть, наблюдать за тобой было высшим наслаждением! Я не променял бы это зрелище и на мешок со сталью!

Китиара по‑ детски сунула ушибленные пальцы в рот.

— Так, и где там твоя гостиница? — спросила она, медленно слизывая кровь с пальцев и глядя прямо в глаза Балифа.

— Здесь, совсем рядом, — пробормотал тот хрипло.

— Прекрасно. Я думаю, ты задолжал мне хороший ужин за своё спасение от бандитов. — Китиара вложила свою руку в руку мужчины, крепко сжав её. — И кстати, ты давно собирался рассказать мне подробней о Лорде Ариакасе…

— И где ты была всё это время? — откинулся в кровати Балиф, водя рукой Китиары по шрамам на своей груди. — Я думал получить от тебя известия ещё прошлым летом или хотя бы осенью. И ничего, ни одного словечка.

— Да ничего особенного, — лениво ответила Китиара. — Были кое‑ какие дела…

— Мне сказали, ты отправилась на север Соламнии в компании этого оруженосца, как там его… Бледная Сабля?

— Светлый Меч. Да, мы с ним путешествовали некоторое время, а потом наши пути разошлись. Я больше не смогла выносить его постоянные молитвы и дурацкие обеты.

— Ну, может, поначалу он и был оруженосцем, а сейчас я готов биться об заклад, что он уже рыцарь с опытом. — Балиф многозначительно подмигнул Китиаре. — А куда ты направилась дальше?

— Я некоторое время блуждала по Соламнии, думала, может, найду семью отца. Мне всегда говорили, что они жили оседло, редко путешествуя. Я представляла себе, как они обрадуются, увидев давно потерянную внучку. Обрадуются настолько, что одарят украшениями и сталью из своих сундуков…

— Тебе не нужны подачки каких‑ то заплесневелых аристократов, Кит, — улыбнулся Балиф. — Ты сама заработаешь состояние, да ещё побольше, чем у них. Ты умна и талантлива, а Лорду Ариакасу как воздух нужны такие люди. И кто знает, может, со временем ты будешь править половиной Ансалона. — Он ласково провёл рукой по её Правой груди, на которой тоже виднелись шрамы. — И, в конце концов, ты оставила даже своего горячо любимого полуэльфа?

— Да, я бросила его, — спокойно ответила Китиара.

Балиф потянулся к ней, и они перекатились с одного края кровати на другой.

— Я совсем вымоталась, — произнесла женщина капризным тоном. — Давай спать, гаси свечи…

Балиф в недоумении пожал плечами, но сделал, как было ведено. Он владел телом, так к чему заботиться о сердце? Через некоторое время мужчина спокойно спал. Китиара повернулась к нему спиной и тихо лежала, глядя во тьму. В этот миг она ненавидела Балифа, ненавидела за то, что он упомянул Таниса. Сколько времени она провела, пытаясь забыть проклятого полукровку, и ведь ей почти удалось это сделать. Сколько раз прикосновениями других мужчин она старалась стереть Таниса из сознания и все равно видела его лицо, ощущала его руки.

Тоска навалилась на Китиару. Когда она соблазнила молодого Стурма, ей хотелось только одного — заставить полуэльфа мучиться от осознания, что его друг стал её любовником. Изводя и высмеивая юношу, она видела перед собой не его, а все того же проклятого Таниса. После свиданий со Стурмом она забеременела и в скором времени заболела, потому у неё не оставалось сил, чтоб избавиться от нежеланного ребёнка. Тяжёлая лихорадка сотрясала тело женщины, она металась в бреду, выкрикивая только одно имя: «Танис! » О, как она хотела, чтоб он пришёл к ней тогда! Она хотела ползти к нему сама, хотела валяться у него в ногах, вымаливая прощение. Китиара готова была унижаться перед полуэльфом до тех пор, пока он не согласился бы взять её в жёны, и только в его крепких объятиях она могла бы затихнуть и успокоиться. Сколько горячих писем написала она дрожащей рукой… И даже почти отправила их, но вовремя вспомнила, каким тоном он отклонил её предложение отправиться на север к «серьёзным людям, знающим, что они хотят от жизни, и не боящимся взять своё». Такое простить или забыть нельзя.

Любовь к Танису была сильна, лишь пока она безвольно металась в лихорадке. Когда же пробил час выздоровления, с ним пришла ненависть. Ненависть и гнев заставили Китиару принять решение забыть о Танисе навсегда;

«Будь я проклята, если ещё хоть раз подумаю о возвращении к нему! Пусть наслаждается своей остроухой семьёй, терпя насмешки и шёпот за спиной. Пусть любит своих маленьких эльфийских гадин, кажется, он упоминал что‑ то про одну из них! В добрый путь! »

Китиара лежала во тьме спиной к Балифу, отодвинувшись, насколько возможно, чтобы только не упасть с кровати, и неизмеримо дальше в собственных мыслях. Она проклинала Таниса Полуэльфа с такой горечью и страстностью, что не заметила, как погрузилась в сон. Но утром, в нежном полусне, она нащупала рядом плечо Таниса и ласково обняла его…

— И всё же давай вернёмся к Ариакасу, — напомнила Китиара Балифу их недавний разговор.

Они провалялись в кровати все утро и теперь торопливо шли по улицам Оплота, направляясь на север города, где в центре армейского лагеря был расположен штаб командования.

— Ну, я хотел в подробностях рассказать об этом ещё вчера вечером, — весело ответил Балиф, — но нас слишком увлекли другие дела.

Личность Лорда Ариакаса всегда занимала мысли Китиары, кроме того, она предпочитала смешивать дела и удовольствия лишь в крайнем случае. Прошлая ночь была удовольствием, сегодняшний день — делом. Балиф, хороший компаньон и очаровательный любовник, к счастью, не желал делать из Китиары свою собственность или строить иллюзии на её счёт. Он был всего лишь маленькой рыбкой, ненароком заплывшей в её сети. Китиара знала, что когда с ним наиграется, то немедленно выкинет вон, а сети уже будут готовы принять рыбку покрупнее. И её совершенно не волновало, как отнесётся к этому сам Балиф. Скорее всего, полагала воительница, он давно разучился переживать из‑ за таких пустяков и прекрасно знает своё место в её сердце. Балиф будет использовать её как приманку, чтоб получить хорошую награду от Лорда Ариакаса. Он заблуждается лишь в том, насколько хорошо он может управлять своей наживкой…

— Что же рассказать про Ариакаса? — продолжал Балиф. — То, что знаю лично я, или все слухи, которыми он окружён? — Он проговорил это, уже не глядя на женщину: его острый, подозрительный взгляд мгновенно обежал все вокруг, задерживаясь на каждом подозрительном человеке. В Оплоте такая предосторожность не была излишней. Убедившись, что вокруг нет никого, кто мог бы подслушать их разговор, Балиф повернулся к Китиаре.

— Меня интересует все. — Китиара тоже осмотрелась по сторонам: солдаты, идущие навстречу, поспешили освободить им путь, не стесняясь бросать на Китиару восхищённые взгляды.

— Делай вид, что тебя ничто не интересует, кроме погоды и окрестностей, — напряжённо посоветовал Балиф. — Мы затеяли достаточно опасный разговор.

Китиара, превосходно чувствовавшая себя этим утром, лишь засмеялась в ответ, даря кокетливые улыбки проходящим солдатам, и тряхнула гривой пышных волос.

— Есть одна старая поговорка «Правда — это хорошо приготовленное мясо, а слухи — острый соус к нему». Сколько лет Ариакасу?

— Не знаю. И не думаю, что кто‑ нибудь может сказать точно. Это смотря с чем сравнивать, — пожал плечами Балиф. — Он немолод, но, уж конечно, не старик, можно сказать — средних лет. Обладает звериной силой, однажды во время игры в карты один из минотавров обвинил его в шулерстве, тогда Ариакас удавил его голыми руками.

Китиара скептически изогнула бровь. Удавить минотавра голыми руками! Такое трудно даже представить.

— Нет, правда! — воскликнул Балиф. — Клянусь тебе Тёмной Королевой! — Он вскинул руку в жесте присяги. — Мой друг лично присутствовал при этом и все видел. Говорят, наша Королева благоволит ему. — Балиф ещё несколько раз огляделся по сторонам и добавил: — Говорят ещё, что они любовники.

— И как ему это удалось? — насмешливо спросила Китиара. — Он что, путешествовал в Бездну, чтоб назначить свидание? Сорвать по одному поцелую у каждой из пяти голов?

— Тихо! — Шокированный Балиф нервно дёрнулся. — Такое нельзя говорить даже в шутку, Кит! Её Тёмное Величество повсюду, а если не она, то её жрецы, — показал он глазами на закутанную в тёмную мантию фигуру, промелькнувшую в толпе. — Наша Королева имеет много обличий. Я слышал, она явилась Ариакасу во сне…

Китиара предпочла бы другими словами объяснить это, но промолчала. Она вообще была уверена, что подобного рода слухи можно распускать про любую женщину, даже если тебя не зовут Тёмной Королевой, Воительница представила себе, что бы ответили на высказывания Балифа у неё на родине; ей, выросшей в мирке, где Боги существуют лишь в легендах и люди полагаются сами на себя, слушать такое было просто смешно. Она слышала, что Тёмная Королева вернулась на Ансалон около года назад и вроде бы даже предприняла несколько путешествий, но считала эти разговоры пустыми сплетнями, рассчитанными на легковерных болванов. Вроде тех, кто верил безумной жрице фальшивого Бога Бельзора, — Китиара с усмешкой вспомнила, как легко вошёл нож в её горло. Но, к её удивлению, слухи о Тёмной Королеве не смолкли, культ Богини ширился и рос, стремительно захватывая все новые и новые области Ансалона. Королева билась в своём древнем заточении и вот‑ вот должна была начать победоносное завоевание мира. Китиара была бы очень не прочь, если бы в это завоевание было вплетено и её собственное имя…

— А сам Ариакас недурён собой? — вернулась она к расспросам.

— А? Что? — Балиф задумался и не расслышал вопроса. Кроме того, в данный момент они пересекали рынок рабов, и ужасная вонь заставила их зажать носы и прибавить шаг.

Торопливо пройдя ужасную площадь, они смогли возобновить разговор.

— Да уж, а я думала, что запах тухлых яиц — это самое мерзкое, что можно унюхать, — фыркнула Китиара. — Я спрашивала у тебя, что представляет собой Ариакас как мужчина?

Балиф скривился:

— Только женщина могла спросить такое. Ну и что я могу ответить? Мне он не нравится, смею тебя заверить, — (Они вновь могли шагать вместе, разговаривая без помех. ) — Он маг, это тебе должно многое сказать.

Китиара нахмурилась. Её отец был Соламнийским Рыцарем, по крайней мере, до тех пор, пока его не выкинули из Ордена за разные проступки. От него Китиара унаследовала в полной мере неприязнь к магам и всему, что с ними связано.

— Ничего мне это не говорит, — бросила она. — А что, Ариакас сильный маг и много умеет?

— Кто бы говорил, — усмехнулся Балиф. — Твой собственный братец, которого ты качала на руках, как помнится, тоже начинал баловаться с магией.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒